Проблемы и скелеты в шкафах

1975 г. Сириусу шестнадцать, когда он находит письмо от дяди Сигнуса в столе своей матери, запертом на какое-то сложное заклинание (конечно, не ставшее помехой для порядком раздражённого сыночка). Он ломает сургучную печать, красную, как кровь, дрожащими пальцами разворачивает пергамент, чуть не разрывая его на кусочки. Знает ведь, сука, что не стоит читать – потом не склеить разбитого на кусочки себя. Магия на письме признает в нем Блэка, а потому ластится к рукам и отвечает охотно. Строки размываются перед глазами, и Сириус стирает тыльной стороной ладони выступившие на глазах слёзы. Блэки не плачут. Они только с достоинством выпрямляют плечи и прячут проблемы в шкаф. Ну или в стол, как это сделала матушка. Сириус, похоже, неправильный Блэк. Потому что его трясет и как будто сейчас вырвет. Потому что ему опять соврали. Потому что Альфарда больше нет, и он единственный, кто об этом не знал. Он не отдает себе отсчёта времени, стоит на коленях возле стола, судорожно вглядываясь в буквы, небрежно написанные родственником: Альф схватил проклятье, надо сказать Сириусу приезжай, он должен знать, делай что хочешь, только приезжай, он умирает у меня на руках. Сириус приходит в себя только обжигая ладони, письмо в его руках воспламеняется. Это не защитная функция, значит, неосознанный всплеск магии. Какой позор, узнать об этом из чужого письма, подслушивая разговоры родственников, будучи наследником семьи. Про́клятая семья, гореть бы им в аду, думает Сириус, когда закрывает глаза, глотая ком слез и молчаливых криков в себя. Щёки все равно намокают от солёных дорожек, бегущих вниз. Блэк встаёт с пола не отряхиваясь и спускается вниз. Руки сами ищут бутылку: то ли виски, то ли бренди, и он хлещет из горлышка, останавливаясь только для того, чтобы выкинуть опустевшее стекло. Чтобы сделать глубокий вдох и опьянеть от него. Бросок приходится прямо в портрет какого-то лорда, вероятно, очень важного и почитаемого при жизни, и Сириусу кажется, что он по-маггловски материт нерадивого потомка. Плевать. Матушка вернётся с бала и назовет выродком. Обязательно назовет, она это любит. Но в этот раз все будет по-другому. В этот раз он заставит ее произнести это перед Регом, чтобы смотреть на его лицо. Безразличное и отстранённое последние полгода. На Регулуса Арктуруса, простите, он просил называть его так, который должен хотя бы раз в жизни сказать ему хоть что-то в лицо, а не шипеть по углам со своими змеями, распуская слухи. И, может, инцидент с матерью на него повлияет. Сириус разбивает очередной бокал, разглядывая, как растекается вино и думает, сколько отец заплатит соседям, чтобы те не распустили слухи про шум в их доме и пьяного сына. В общем-то, ему на это плевать с высокой колокольни. Пускай хоть все банковские счета опустошит. Хотя это навряд ли - денег у Блэков всегда навалом. Даже странно, как при такой общей атмосферы ебанутости (семейной, говорил Альфард) они не перерезали друг другу глотки и не проиграли все сбережения в карты. Сириус когда-то читал трактат про историю их родовых поместий. Всех этих Блэк-холлов, Блэк-хаусов, мэноров и особняков. Вроде, кто-то пытался сделать такое в прошлом, но быстро отыгрался. Представляете, продул и вернул целое состояние. Везучий гад. А ведь в письме вроде было что-то про наследство. Придется навести шухер в Гринготтсе и узнать у гоблинов, не оставил ли ему любимый дядя пару галлеонов. Основное, конечно, достанется Андромеде, как крестнице и примерной матери (хотя само слово "примерный" является антонимом к носителям крови такого древнейшего и благороднейшего семейства, как у них), но Сириус не завидует. Все равно ведь пропьет или купит какую-нибудь брехню Сохатому на следующий день рождения. Для друга брата не жалко. Вот, кто уж точно не назвал бы его предателем, сукиным сыном и уродом моральным. Не то что родненькие-близкие матушка и братец. Боже, как он ненавидит всех этих Блэков, особенно женщин и особенно названных в честь созвездий. Первых – потому что обладают ядовитыми языками и стервозным характером, а вторых за исключительно звёздную лихорадку, так называемую долбанутость. Передающуюся, судя по всему, не только по именам – Сириус до сих пор помнит, как случайно застал Беллу, которая пыталась спрятать чье-то (уже явно неживое) тело между шкафами с книгами в библиотеке бабушки Кассиопеи. Волевая, кстати, женщина была – никогда не сдавала ни его самого, ни Беллу с Нарциссой, несмотря на враждующие стороны. А уж какие трактаты писала и опыты ставила. Короче, ни один мужик ей и в подмётки не годился, кроме своих, Блэков. Видимо, Кассиопея была против родственных связей, потому как так и осталась одинокой до сегодняшнего момента. Сириус на месте не стоит и уже у порога дома. Беспощадно скидывает бо́льшую часть защитных заклинаний – все равно на "Гриммо, 12" нападет только полный псих. Все знают, что сработает сигнал тревоги и сюда набежит толпа родственников из Блэк-хауса и холла. С палочками, горящими глазами и жаждой крови и отмщения за дом. Ну а заклинания Бродяга убирает чисто из вредности и какой-то глубокой злости, исходящей из самого сердца. Хочется даже проклясть всю семью, но увы – Сириус в своё время подписал себе приговор, отказавшись изучать пассивную темную магию и раздел проклятий в целом. Так что, не судьба. Он садится за мотоцикл, абсолютно, безнадежно пьяный, молодой и свободный. Только с третьего раза удается натянуть на голову шлем, улица и разметка плывут перед глазами, поэтому Сириус колдует себе временную сосредоточенность и заводит мотор, чтобы выехать на маршрут, который знает, пожалуй, с закрытыми глазами. К дому Карлус и Дореи Поттеров. К Джеймсу, гнать как можно скорее, безотлагательно и не заботясь о безопасности. В желудке все подскакивает и скручивается с каждым поворотом и ямой на дороге. Сириус с каким-то остервенением дожимает педаль скорости, словно ждёт, что мотоцикл увеличит свою скорость вдвое, чего, конечно, не происходит. Зато начинается дождь – нет, ливень, мешающий обзору и неожиданно придающий трезвости. Блэк плавно тормозит (как только сил хватает не срываться) и трясет головой. Струи воды стекают по его спине, оставляя неприятное прохладное ощущение, заставляя кожу покрываться мурашками. Сириус, кажется, хотел разбить себе голову, когда ехал с такой скоростью по городу. Дом Поттеров приветливо горит светом на обоих этажах (и в комнате Джима). Сириус останавливается на обочине и, запрокинув голову, глотает капли воды и молится, чтобы запах алкоголя не сильно бросался в лицо. Меньше всего ему сейчас хочется оправдываться перед родителями друга и стараться не расстроить их. Дорея, может, и поймет – она ведь Блэк, но это другое. Скелетами в шкафах не делятся, если они касаются семьи. Он неловко оставляет мотоцикл, чуть не роняя его на мокрую от дождя траву и идёт к входной двери. Не чувствуя под собой ног. Боже, пускай откроет Джеймс, пускай откроет Джеймс, Джеймс, ну же... Дверь со скрипом распахивается и на крыльцо выскакивает лохматый шестнадцатилетний мальчишка в очках и с улыбкой до ушей, меняющейся на вопросительное выражение лица. – Привет, Сохатый. Мне негде остаться на ночь. Пустишь? И он пускает. На ночь, на две, на три и на всю жизнь, кажется, готов приютить и обогреть. Как будто этого недостаточно, Карлус не задаёт никаких вопросов, а Дорея заваривает любимый чай с земляникой. Бродяга чувствует себя собакой (которой вообще-то место на коврике у входной двери). Но живым, здоровым и даже склеенным. И это после тех-то мелких кусочков. Спасибо, Джеймс. Прости, что становлюсь твоей проблемой.