Брошу курить в понедельник

      Стальная дверь как будто из вежливости поддается моему слабому напору, и я наконец захожу в подъезд. На самом деле, мне не лень посещать спортзал, просто я жду того волшебного понедельника, с которого начну новую жизнь.       К тому моменту, как я дохожу до третьего этажа, мои прокуренные легкие дают о себе знать, и я всеми словами проклинаю такое слабое человеческое тело за эту ужасную одышку. Мысленно переношу пункт «бросить курить» на тот же понедельник. На четвертом этаже эта идея кажется мне не совсем удачной, и задание перемещается на завтра. На пятом я решаю отказаться от сигарет прямо сейчас.       Я подхожу к нужной квартире, делаю короткий звонок и, левой рукой прикрыв глаза, правой опираюсь о стену. Дверь не открывают, и я, нелестно обругав друга за его неторопливость, звоню второй, а затем и третий раз. Я слышу, как с той стороны копошится Дима, наверняка пытаясь влезть в свои старые джинсы, которые ему уже не по размеру, но к двери он не подходит, и мне приходится позвонить снова. Все еще держусь за стену, склонив голову вниз, когда дверь резко распахивается, и я вижу на пороге две мужские ноги в домашних плюшевых тапочках.       — Какого хрена ты еще в тапках?! — я почти кричу, хотя на самом деле он всегда опаздывает, и я к этому давно привык. Но ему об этом знать определенно нельзя. — Мы же не успеем на стадион! Все приличные места разберут, мы будем сидеть у самых колонок и...       На самом деле ничего такого не случится, потому что я всегда прихожу заранее, зная, что на него нельзя надеяться. К тому же, в моей душе все еще живет надежда на то, что однажды, придя к нему домой, я не буду смотреть, как он, спотыкаясь о разбросанные вещи по всей комнате, пытается одеться и параллельно собрать рюкзак, а увижу его уже готовым к назначенному времени.       Но когда я наконец поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с человеком, который не похож на Диму ни с одного ракурса. Он, затаив дыхание и слегка приоткрыв рот, ждет окончания моей истории, а я забываю все, что хотел сказать дальше, и, протянув руку, выдавливаю из себя что-то похожее на «драсьте».       — Добрых вечеров, — он протягивает руку в ответ и широко улыбается. — Антон, если не ошибаюсь?       Я неловко киваю, в уме прикидывая, где мог с ним пересекаться, но ничего не могу вспомнить. В голову заползает неприятная мысль о том, что никотин добрался и до моего серого вещества.       — Я Арсений, дядя Димы, — снова киваю и обращаю внимание на то, что он все еще держит меня за руку.       Ситуация ухудшается тем, что он без футболки, а его рука мягкая и теплая, и, если бы мне предложили, наверное, я бы согласился стоять так еще минут десять.       Арсений замечает мой неловкий взгляд и, легко усмехнувшись, отдергивает руку. Я резко выдыхаю, но, пытаясь это скрыть, нелепо отвечаю:       — Приятно познакомиться.       Он, снова улыбаясь, кивает в ответ и отходит назад, шире раскрывая дверь и жестом руки приглашая меня в квартиру.       — А Дима дома? — едва переступив порог, по-хозяйски скидываю обувь, но замечаю, как Арсений, возмущаясь, поднимает брови, и аккуратно ставлю ботинки вдоль стены. — Мы договорились сегодня сходить на игру.       — Еще не вернулся с тренировки, но просил передать, что успеет ко времени, — дождавшись, пока я сниму куртку, Арсений отправляется на кухню и, махнув мне рукой, зовет меня следом. — Чай, кофе?       — Потанцуем? — щелкаю пальцами и смеюсь со своей же шутки, но мужчина, выдавив что-то наподобие ухмылки, ничего не отвечает и ставит чайник.       Похоже, первое впечатление мастерски испорчено и смыто в унитаз.       Пока на кухне висит мертвая тишина, а единственный источник звука во всей квартире — слишком медленно закипающий чайник, я с неприкрытым интересом рассматриваю кухонную гарнитуру, которую видел по меньшей мере тысячу раз. Когда чайник закипает и Арсений разливает чай по кружкам, я наконец решаюсь завести разговор:       — Так... вы теперь тут живете?       — Надеюсь, временно — у твоего друга невыносимый бардак. Я не успеваю за ним убирать!       — Ну, Вы же его знаете, — смеюсь и закатываю глаза. — Вечно куда-то торопится и что-то не успевает, на порядок и времени не остается.       Я кусаю губу и опускаю глаза, стараясь не лезть не в свое дело и не задать еще сотню вопросов. Но ответ, который я услышал, не совсем разъясняет все, что я хотел узнать, и Арсений, словно прочитав это на моем лице или же просто признав во мне своего благодарного слушателя, продолжает сам:       — Жена выгнала меня из дома, — я прихожу к выводу, что дальше лезть определенно не стоит, и, чтобы много не болтать, беру кружку с чаем и готовлюсь сделать глоток, когда он добавляет: — После того, как застала меня с любовником.       Глаза не выпрыгивают из орбит, как это бывает в детских мультиках или в подобных историях (если таковые вообще встречаются), но в этот момент в них прочитывается еще бóльшая пустота, чем на уроке физики, а чай в руке так и застывает у моего приоткрытого рта. Не знаю, сколько проходит времени, но, когда я понимаю, что он ждет моей реакции, ставлю кружку на стол и со скоростью самой нерасторопной черепахи пытаюсь придумать адекватный ответ.       — Так... вы...       И хотя такой ответ не намечался изначально, все же стараюсь подобрать такое слово, за которое мне не прилетит в нос.       — Да, Антон, — он, ухмыляясь, подтверждает это с невообразимой легкостью: — Я гей.       Вот это заявление.       Спасибо, что не с порога.       — Жена сказала, что я подаю плохой пример ребенку, — Арсений усмехается и качает головой, но на это я точно не смогу ничего ответить, поэтому просто принимаюсь пить чай.       Кипяток обжигает язык, но пытаюсь выглядеть мужественно и уверенно отгоняю все мысли о разбавке. Наверное, мои глаза по-прежнему выглядят максимально пустыми, но на этот раз я на все сто процентов заинтересован поверхностью стола. Разговор, кажется, окончательно зашел в тупик, и я ощущаю, как Арсений, не стесняясь, прожигает меня взглядом, но глаза не поднимаю. Чувствую себя мышью, загнанной в угол змеем, полностью обезвреженной и беспомощной.       Из банального подросткового интереса все еще хочу задать тысячу и один вопрос на тему его ориентации, но изо всех сил стараюсь держать уже обожженный язык за зубами, не желая показаться грубым и навязчивым.       — Так вы с Димой встречаетесь? — спрашивает он и этим рушит всю нашу чайную церемонию.       В тот самый момент, когда я готов сделать глоток, давлюсь чаем и половина кружки проливается на мою белую толстовку. Пытаясь побороть приступ кашля, матерюсь вслух, используя только самые отборные выражения и ни капли не стесняясь «взрослого». Арсений от души смеется и тянется через стол, чтобы похлопать мне по спине, но я уклоняюсь от его руки — он уже достаточно помог.       Второе впечатление отправляется в унитаз вслед за первым. Главное — стабильность!       Я поднимаю возмущенные глаза и, вытирая с лица остатки чая рукавом уже безвозвратно испорченной кофты, наконец встречаюсь с ним взглядом. Но когда открываю рот, чтобы возразить ему и, наверное, не задумываясь, нагрубить, он вдруг произносит:       — Пошли, дам тебе чистую футболку, — он задорно улыбается и встает из-за стола. Пока я пытаюсь понять, как можно съязвить в ответ на это предложение, он, застыв в дверном проходе за моей спиной, вновь обращается ко мне: — Шастун, уснул? Сзади тебя стоит гей — очень опасно!       Арсений хлопает по моему плечу, все еще довольно улыбаясь, пока я пытаюсь не закипеть от злости, хотя держать рот закрытым больше не могу:       — Теперь я понимаю, почему Дима ничего мне про вас не рассказывал — судя по всему, боялся, что я больше никогда не приду к нему в гости.       Я резко поворачиваюсь и встаю со стула, как тут же сталкиваюсь с его носом своим. Мне хочется рассмеяться от того, насколько это нелепо, но не могу — я словно вышел из своего же тела и стою рядом, любуясь картиной. Всей душой надеюсь на то, что Арсений догадается отойти первым, однако его, кажется, все устраивает.       — Поверь мне, Антон, ты придешь сюда еще не один раз, — он произносит слова прямо мне в губы, и я чувствую, как горячо его дыхание.       Чувствую, как все пересыхает, и хочу облизать губы, но мы, кажется, стоим настолько близко, что своим языком могу задеть и губы напротив. В итоге всего лишь нервно сглатываю, неосознанно демонстрируя ему свою неуверенность, и в конце концов начинаю мысленно ругать себя еще и за это.       Арсений усмехается, закатывает глаза и, наконец, разворачивается и уходит в комнату. Мне хватает трех секунд, чтобы прийти в себя, а затем и к выводу о том, что сейчас меня не волнует ни грядущий матч, ни испорченная чаем толстовка, а одно лишь нарастающее напряжение в области ширинки. Изо всех сил зажмуриваюсь и начинаю судорожно перебирать в голове все самые отвратительные изображения вроде бомжей на помойке, раковых опухолей и протухших яиц, но все мои старания летят в мусорное ведро в тот самый момент, как только Арсений зовет меня из другой комнаты:       — Если ты сейчас же не придешь сюда, отправишься на игру в грязной и сырой кофте, — и именно в эту секунду его голос кажется мне таким сладким, что я неосознанно начинаю ненавидеть его за эту черту.       — Заткнись, заткнись, заткнись... — бормочу себе под нос, а затем опускаю глаза вниз, на ширинку, и добавляю: — Ты! Остановись сейчас же!       Скрепив внизу руки замком, чрезвычайно медленно иду в спальню и пытаюсь убедить себя в том, что моя нервозность никак не усугубляет ситуацию. После этого к новой жизни с понедельника сразу же добавляю важный пункт «записаться на занятия по логике».       В самый ненужный момент ноги становятся стальными и отказываются вести меня дальше, как вдруг замечаю, что уже стою у шкафа Арсения, тупо уставившись на футболку, которую он мне любезно предлагает. Читаю на футболке неровное «тебя я вижу без одежды» и изо всех сил пытаюсь не расценивать это как дешевый намек, но ухмылка Арсения заставляет меня пересмотреть ситуацию.       Он не спрашивает про размер и не интересуется, нравится ли мне эта футболка, а лишь подходит ко мне, кажется, слишком быстро и слишком близко. Чувствую, как неосознанно начинаю пятиться назад и никак не могу остановиться, пока ногами не упираюсь в плинтуса. Прикрываю глаза и тут же обращаю внимание на то, как сбивчиво мое дыхание. Я слышу и даже чувствую, как спокоен Арсений, и это начинает меня раздражать, но ничего не могу с этим сделать.       Он снимает с меня кофту, и я даже не спрашиваю себя, почему меня ни капли не стесняет то, что меня переодевает дядя моего лучшего друга.       В тот самый момент, когда моя голова застревает в вырезе, ко мне возвращается контроль над моим же телом, и, пытаясь снять с себя эту дурацкую вещь, начинаю вертеться и изворачиваться во все стороны, пока случайно локтем не задеваю выключатель, от чего невольно вздрагиваю.       Один огромный плюс: Арсений больше не видит того, насколько я кутылый.       Пока я пытаюсь понять, какое последующее действие было бы логичным в данной ситуации, все еще стоя с кофтой на голове, Арсений резко снимает ее с меня и, отбросив куда-то в сторону вместе с той чистой футболкой, сильно прижимает меня к стене. В комнате, освещаемой лишь одним слабым уличным фонарем, я вижу только его силуэт и почему-то отчетливо чувствую, что в этот самый момент он смотрит мне прямо в глаза.       Он держит одну руку у меня на груди и, наверное, прекрасно ощущает, как мое уже отказывающее сердце превосходит все нормы по ударам в секунду. Вторую руку кладет мне на талию, и я чувствую, как от его тепла по телу проносится словно разряд тока, на удивление очень приятный и сладкий. Задаюсь вопросом, когда успел стать такой чувствительной соплей, но не успеваю ничего себе ответить, тут же ощущая, как его палящие губы прижимаются к моей шее. Он оставляет всего один, но слишком горячий поцелуй, но на этом же останавливается:       — У тебя уже был секс?       Его голос спокоен, он спрашивает тихо и уверенно, но слова, которые он произносит, эхом отдаются у меня в голове.       Максимально быстро (как мне кажется) пытаюсь придумать достойный ответ, состоящий хотя бы из двух слов, но в итоге слышу от себя лишь рваное «Д-д-да» и в очередной раз загораюсь неумолимым желанием провалиться под землю.       Конечно, я вру. Арсений это знает, а я знаю, что он знает. Это идеальная комбинация.       Он смеется и оставляет еще один поцелуй на моей шее, и я понимаю, что начинаю таять под его прикосновениями словно восьмиклассница. Но сильнее всего в голову ударяет осознание того, что все это мне на самом деле нравится, а это осознание — нет.       Я не знаю, почему именно в этот момент я вспоминаю Диму, но мысль о том, что скоро должен вернуться друг, окатывает меня ледяной водой, и я резко возвращаюсь в реальность. Выставляю вперед обе руки, упираясь Арсению в грудь, и пытаюсь оттолкнуть его от себя.       — Это неправильно, — слова эхом отдаются у меня в голове, но я в них даже не верю.       — Всего одно слово, Антон, — он отходит, как бы принимая мои условия, и я убираю руки. — Да или нет?       Я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу и, кажется, еще больше вжимаюсь в стену, уже почти не дыша.       — Но я не гей, — произношу еще более неуверенно, на каждом слоге запинаясь и даже не надеясь на то, что в это поверит он.       — И член у тебя сейчас тоже не стоит, — парирует Арсений, и мне хочется навсегда провалиться под землю, раз это настолько очевидно в полной темноте.       Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я понимаю, что Арсений по-прежнему ждет моего ответа, но рвано выдыхаю и притягиваю его к себе, каким-то чудом в этой темноте схватив его за шею, а не за ухо или за нос.       Его губы слишком близко. Я чувствую, что они приоткрыты и ждут поцелуя, но тут же спрашиваю:       — Мы же не расскажем об этом Диме?       — Ни в коем случае, иначе он сам тебя сюда больше не пустит.       Он улыбается так ярко, что мне, кажется, светит, и тут же прижимается к моим губам.       На самом деле я привык делиться с Димой абсолютно всем.       Но об этом он точно никогда не узнает.

***

      Мне хватает совсем немного времени, чтобы кончить первым, и в этот самый момент мне кажется, что лучшего секса в жизни у меня уже не будет. Арсений кончает после меня и тут же тянется за пачкой сигарет, на ощупь находя ее на тумбочке у кровати. Он чиркает колесиком зажигалки, и я, повернувшись к нему лицом, за две секунды успеваю его рассмотреть — абсолютно растрепанный, с капельками пота на лбу, но такой совершенный, а в этой столь интимной темноте — непозволительно манящий.       Я сдерживаю себя, чтобы не наброситься на него с поцелуями, и вовсе пытаюсь держаться равнодушным, поэтому просто протягиваю руку, как бы прося сигарету.       — Это вредно, — отвечает он мне, но, все-таки вынимая одну из пачки, протягивает ее мне вместе с зажигалкой. — Но я не твой родитель, поэтому не в моей компетенции.       Снова поворачиваюсь к нему и чиркаю между нами зажигалкой, давая немного освещения.       — И даже не папочка? — я ухмыляюсь, изгибая бровь, и Арсений, видя мое выражение лица, подхватывает и прыскает со смеху. — Я брошу курить в понедельник.       — Каким-то ты слишком смелым стал после одного секса, — задумчиво протягивает он, и я понимаю, что теперь он просто так от меня не отстанет. — Придется повторить, чтобы закрепить прогресс.       Я зажимаю сигарету между зубами, пока, упрямо чиркая зажигалкой, пытаюсь поджечь ее последними остатками газа, и параллельно произношу:       — Твоя жена определенно огорчится, узнав, что не только ее ребенку ты подаешь плохой пример.       — Думаю, она догадывается.       Арсений хохочет, и его смех такой волшебный, что я не могу не подхватить. И когда мы одновременно выдыхаем дым, мне вдруг кажется, что именно так должна выглядеть идиллия, а этот момент — само воплощение палящего возбуждения, но в то же время душевного спокойствия.       Но, как известно, покой нам только снится, и в ту же секунду меня вырывает из грез громкое и лаконичное «Блять!» из уст Арсения. Он вскакивает с кровати, выхватывает у меня из рук еще тлеющую сигарету и вместе со своей тушит в пепельнице на той же тумбочке.       — Какого хуя все еще лежишь? — он почти кричит, и даже в темноте я, кажется, вижу, как он со всей (непонятной для меня) злости уже готов треснуть мне по затылку.       В тот же момент я наконец слышу, как Дима копошится в замке входной двери, и тут же вылетаю из-под одеяла. Где-то по пути к прихожей на ощупь нахожу свои джинсы, ту самую футболку, которую Арсений немного не успел мне одолжить, и, по-армейски быстро одеваясь, выскакиваю в коридор, чтобы встретить друга. Арсений выбегает из комнаты практически следом за мной в тот самый момент, как Дима заходит в квартиру.       Он замирает в дверях, подозрительным и даже насмешливым взглядом окидывая нас обоих с ног до головы, но после задерживает взгляд на молнии на джинсах Арсения. Наконец вскидывает бровь от удивления, но в то же время ухмыляется, и мы сразу понимаем, о чем он думает. Нам обоим хватает полсекунды, чтобы сообразить, что молния расстегнута, и Арсений медленно сцепляет руки внизу.       Краем глаза я замечаю, что мы стоим напротив шкафа-купе с зеркалом в полный рост, и не могу устоять перед искушением оценить критичность всей ситуации, поэтому перевожу взгляд на наше отражение и сразу об этом жалею. Я стою в двух разных носках — белый мой, черный — Арсения, а он и вовсе стоит босиком; у него расстегнута ширинка (и, хотя он прикрывает ее замком из рук, мы все об этом уже знаем), а я умудрился надеть футболку задом наперед; как вишенка на торте на моей шее красуется слишком яркий, неестественно фиолетовый засос, а волосы у нас с ним неисправимо растрепаны.       Хочу засмеяться, но скрываю даже улыбку, закусив нижнюю губу, а Арсения как всегда ничего не смущает, и он заливается смехом, лишь опустив голову вниз и прикрыв глаза.       В тот же момент я снова хочу провалиться под землю, понимая, что Дима смотрит на это слишком долго и уже наверняка запомнил всю картину до конца жизни. Но в какой-то момент он, закрыв глаза на пять секунд и будто перезагрузив систему, возвращается к нам:       — Ну, твою мать, Арс! Просил же не курить в квартире! — скидывает ботинки, вместе с тем в гневе размахивая руками, вешает на крючок куртку и подходит к нам.       Дима злится, но вместе с этим мне кажется, что он лишь пытается вести себя «правильно». Он переводит взгляд на меня и слишком укоризненно спрашивает:       — Ты тоже здесь курил?       Он ниже меня на две головы, и я не могу смотреть сверху на его якобы (или нет) рассерженное лицо и не смеяться. Я не сдерживаюсь, а Арсений опять подхватывает, и снова мы вместе прыскаем со смеху.       — Зашибись, Арс, сломал мне друга! — Дима всегда бурчит, но сейчас особенно сильно, хотя теперь мне начинает казаться, что он переигрывает. — Ни на вопрос ответить не может, ни одеться самостоятельно!       Дима с силой толкает меня обратно в комнату Арсения и кидает в спину: — Одевайся нормально, иначе мы никуда не пойдем!       — Я пойду тогда ему помогу?       Арсений, как будто боясь своего племянника, спрашивает очень осторожно, пальцем указывая на свою комнату и из приличия все-таки стараясь сдерживать свою глупую улыбку и детский, совсем неконтролируемый смех. Но видя, как у него это не получается, Дима лишь обреченно закатывает на это глаза.       Махнув рукой, он разворачивается и идет на кухню, продолжая что-то недовольно бормотать себе под нос, хотя в самый последний момент, готов поклясться, я слышу его приглушенный смешок. Арсений заходит за мной в комнату, почти не слышно закрывает за собой дверь, и мы тут же заливаемся очередной волной, наверное, чересчур неприличного хохота.       На самом деле я привык делиться с Димой абсолютно всем.       Но об этом он узнаёт сам.