Танцовщица и танец

1. Доверие Время от времени Шепард брала их в какой-нибудь порт, в увольнение. Сначала Тали недоумевала — Шепард хотела уволить их? Может, это такой странный человеческий обычай — регулярно обновлять команду? Но в итоге Рекс подсказал ей, что к чему. — Она считает, что тебе нужно отдохнуть немного и расслабиться, — пояснил он. — Ага, — сказала Тали; понятнее не становилось. — Но зачем? Рекс засмеялся низким, раскатистым кроганским смехом, похожим на сыплющийся гравий. — Потому что люди разваливаются на части, если работают слишком долго без перерывов. Асари и салариане тоже, да и туриане вряд ли в этом отличаются. Тали уставилась на него. — Квариане тоже, — призналась она; удивление подтолкнуло ее к честности. — Но ведь не так же быстро. Рекс засмеялся снова, на этот раз дольше. — Кроганы тоже не разваливаются. Но не говори об этом Шепард. А то у нас будет куда меньше увольнительных. — Угу, — ответила Тали, а Рекс похлопал ее по плечу и посоветовал продолжать тренироваться с дробовиком. На третье «увольнение» Шепард приперла ее к барной стойке: — А ты не танцуешь? Тали задумчиво покачала своим напитком. Это был один из тех редких баров, где подавали декстро-напитки в запаянных и стерильных контейнерах, и она не упустила из виду, что Шепард каждый раз выбирала именно такие заведения. — Я танцую, — ответила Тали, — но не так. — Она дернула подбородком в сторону людей, отплясывающих под стробоскопическими прожекторами танцплощадки. — Не любишь танцы-обжиманцы, да? — спросила Шепард. Тали искоса глянула на нее, но на лице Шепард не было насмешки — только любопытство. — У нас нет танцев как части... э-э... ухаживания, — сказала Тали и поморщилась — так ханжески это прозвучало. Но это была правда. — Ну, во всяком случае, таких нет. Может быть, наедине, с кем-то, кто уже очень близок, можно... ну, это очень личное... Кажется, я слишком много болтаю чепухи. — Ничего подобного. И снова этот спокойный, уверенный взгляд: Шепард даже и не думала над ней смеяться. Тали выдохнула. — Есть много кварианских танцев, по разным поводам, для разных целей, или вообще без цели, но это совсем не то, что вы... ну... что вы делаете в клубах. Если квариане и танцуют такое, то только потому, что завели привычку во время Паломничества. Я хочу сказать, я выучила несколько танцев, но... не таких. Шепард наклонила голову и отхлебнула пива. Тали ощутила короткую иррациональную вспышку раздражения — от того, что Шепард могла просто заказать пиво и пить его, вот так запросто. Никаких стерильных капсул, никаких шлангов в скафандре, никаких проблем, никакого риска. — Ты мне не покажешь? — спросила Шепард. — Показать что? — Как вы танцуете, — Шепард улыбнулась — совершенно обезоруживающе. — Ты, конечно, не обязана. Я не хочу на тебя давить, мне просто интересно. Я хотела бы посмотреть, если ты не против. Часть ее хотела сказать — нет, над тобой будут смеяться. Пусть даже Тали знала — успела понять за несколько недель, — что Шепард ни за что не станет смеяться над ней. Часть ее хотела сказать — не надо, здесь не время и не место. Но часть ее хотела показать Шепард — показать всем этим людям, — как могут двигаться квариане. Что значит для квариан танцевать. — Хорошо, — сказала она. Она сделала шаг назад — одна нога впереди, другая сзади, — перенеся вес на заднюю ногу. Вскинула согнутую руку над головой... * ...Тали вскидывает согнутую руку и поднимает выставленную вперед ногу, вытягивая носок. Она разворачивается на пятке второй ноги и разводит руками, но потом путается в ногах, спотыкается и раздраженно фыркает. Ей десять лет, она быстро растет и иногда вообще не уверена, что сейчас происходит с ее ногами и руками. Мать ловит ее, не давая упасть, и выпрямляет. — Почти получилось, милая, — говорит она. — Попробуй еще раз. Тали плюхается на вышитое одеяло, служащее диваном, постелью и ковром в их маленькой каюте. — Ничего у меня не выйдет, — вздыхает она. — У тебя все хорошо, — неумолимо возражает мать. — Да я просто ужасно это делаю. — Вовсе нет, — мать складывает руки на груди. По-своему она так же упряма, как и отец Тали. Иногда даже упрямее. — Тебе это не нравится. И у тебя не получается сразу же. Но ничего ужасного. Тали переворачивается и хмуро смотрит на нее. Матовая поверхность маски скрывает лицо, но язык тела достаточно выразителен. — Это то же самое. — Ничуть. Тали мнет в пальцах одеяло. — Я всё пытаюсь и пытаюсь, но у меня руки слишком длинные, а ноги стоят неправильно, и... — Ты просто быстро растешь, вот и всё, — говорит ее мать. Она присаживается рядом на край одеяла. Хотя Тали не может ощутить тепло прикосновения, когда мать гладит ее по спине, она чувствует давление, и это успокаивает. — Помню, когда я была в твоем возрасте, мне казалось, что у меня повсюду сплошные руки и ноги. Тали продолжает дергать ткань. — Я никогда не смогу танцевать как следует. — Сможешь, если будешь упражняться. Тали, милая, до сих пор тебе везло. Тебе легко дается математика, и ты хорошо решаешь логические задачи, которые дает отец. Тебе дается история, и литература, и закон, а про программирование я и вовсе не говорю. Тебе нравится всё это, потому что это несложно. Но тебе не нравятся танцы, потому что для них приходится по-настоящему трудиться. Тали переворачивается на спину. — Не понимаю, почему нельзя оставить танцы тем, у кого они легко получаются. — Потому что полезно работать над вещами, которые не даются просто, милая моя, — говорит мать, поглаживая край ее маски — прикосновение, которое Тали почти что чувствует. — Однажды тебе придется делать что-нибудь очень сложное, но тебе будет хотеться этого. И потому стоит научиться прикладывать усилия, чтобы потом ты могла делать то, что хочется. — А тебе чему приходилось учиться? — спрашивает Тали, всё еще хмуро. — Мне просто ужасно не давалась биохимия, — отвечает мать. — Но... — Но это базовый навык для врача-инженера, — соглашается она, — да, я знаю. А я так хотела стать врачом-инженером. Поэтому я работала и работала. Это было нелегко, но я работала, и у меня получилось. — Она замолкает, водя пальцем по узорам вышивки на плече Тали. — Знаешь, что никак не получалось у твоего отца? — Нет, — говорит Тали. Это и правда интересно. Мать всегда была открытой с ней, щедро делилась своей историей, своими радостями и страхами, слабостями и силой, своими секретами. Отец... был не таким. — Что? — Твой отец был ужасным лидером. Тали давится смехом и по прищуренным глазам догадывается, что ее мать тоже смеется. — Наверное, не очень хорошо с моей стороны так говорить, но это правда. Ты же знаешь, что он не очень хорошо умеет общаться с людьми. — Но он же адмирал! — Но он не очень ладит с людьми. — Тали колеблется, потом кивает; ее мать права. — Он тоже это знал. Знаешь, когда он начал ухаживать за мной, это было просто кошмарно. — Тут Тали уже не может сдержать смех, и мать поддерживает ее. Потом она вздыхает, обнимая Тали одной рукой. — Но он тренировался — быть лидером, я имею в виду, а не ухаживать, — и он бился головой об эту стену до тех пор, пока у него не стало получаться. Врожденные таланты сделали его гениальным инженером и блестящим тактиком. Упорство и практика сделали его хорошим лидером. — Она похлопывает Тали по плечу: — Точно так же, как практика сделает тебя неплохой танцовщицей. Тали со стоном поднимается на ноги: — Не понимаю, почему... — Потому что это — часть того, кто мы есть. Это часть кварианской культуры. И ты совершенно точно способна этому научиться, — она тоже встает. — Вот так. Она вскидывает согнутую руку над головой и поднимает ногу, затем разворачивается и взмахивает рукой, выгибая спину... * ...и Тали запрокинула голову, вытягивая носок и высоко поднимая ногу, затем опустила ее и описала дугу второй ногой. Встав на обе ноги, она широко развела руки, выгнув тело длинной аркой — от пальцев ног на земле до кончиков пальцев рук высоко в воздухе. Шепард зааплодировала, быстро и громко, и на секунду лицо Тали вспыхнуло — не насмешка ли это? — прежде чем она поняла, что нет, конечно же, Шепард никогда не станет так смеяться над ней. Поэтому она только коротко поклонилась, не вполне довольная собой. — Как красиво, — сказала Шепард. — А что это было? — Часть традиционного танца. Это... наверное, это можно назвать танцем-историей — пересказ древней легенды, миф о сотворении. Этот кусочек называется «Свод звездного неба», ну, точнее, это была упрощенная форма. — Упрощенная? — Настоящие танцоры делают это куда изящнее. И, конечно, они могут исполнить весь танец — я знаю только несколько частей. Танец целиком рассказывает о том, как бесконечная пустота неба породила великий огражденный сад, Раннох, и как в сердце сада была рождена первая из квариан, Райя, мать всего. Шепард приподняла брови: — Райя? Тали улыбнулась, пусть даже Шепард этого не видела. — Это не случайность. Три корабля названы в честь важных мифологических персонажей — можно назвать их богинями-матерями. Райя, которая породила всех живущих. Шеллен, которая заставила пустыню цвести. Нирриз, танцовщица из сердца моря. — Кажется мне, — сказала Шепард, — это ничуть не хуже, чем назвать планету Эдем Прайм. Тоже ведь мифологическая отсылка и всё такое. — Согласна, — кивнула Тали. 2. Потеря «Загробная жизнь» была не из тех баров, что предпочитала Тали, но куда отправлялась команда — туда отправлялась и она. По меньшей мере, здесь подавали подходящие для нее напитки, и Касуми — в своих странных, но доброжелательных попытках помочь — всегда удостоверялась, чтобы ей было что выпить. — Не любишь танцевать? — спросила Касуми спустя какое-то время — сама Тали провела это время около барной стойки. — Нет, — ответила Тали, и добавила — уже понимая, что пожалеет об этом: — Ну, точнее, не так. — А как тогда? — заинтересовалась Касуми. Почему-то Тали всегда было на удивление легко рядом с ней. Конечно, Касуми была человеком, но... в своем скрывающем лицо капюшоне и обтягивающем костюме она казалась похожей на кварианку сильнее, чем любой другой не-кварианин из тех, кого встречала Тали. К тому же, она была скрытной и замкнутой, но в то же время верной и честной — а это тоже были очень кварианские качества. — Мы танцуем больше... — Тали замялась. — Группами. На свадьбах, или днях именования, или церемониях облачения в скафандр, или на похоронах — целые семьи или группы друзей... — запутавшись в словах, она дернула подбородком в сторону танцплощадки: — В общем, не так. В указанном направлении парочка асари извивалась вокруг шеста. Должно быть, подумала Тали, это выглядело довольно привлекательно — если нравятся такие вещи, — но это был не столько танец, сколько сексуальный акт, исполняемый в одиночку, на сцене, в одежде. Ну, в основном в одежде. Частично в одежде?.. Тали заметила, как губы Касуми изогнулись в усмешке. — Да, тут не поспоришь, — сказала та. — Но, знаешь, всё-таки жаль. Мне кажется, ты могла бы отлично танцевать. Давай! — она схватила Тали за руки, так что та даже не смогла возразить. — Просто стой и чувствуй ритм музыки. Тали закрыла глаза, чувствуя биение ритма подошвами... * ...ритм кварианского общего танца всегда можно почувствовать, если уметь его читать. Кварианские свадьбы, дни именования, дни облачения в скафандр — везде те же движения: топнуть ногой, повернуться, закружиться, носок, каблук — и всё в определенном ритме. Если уметь его читать — даже если недостаточно близок к семье, чтобы быть приглашенным, — можно чувствовать вибрацию через переборки корабля. Бессчетные дни Тали, погруженная в изучение математики, биохимии или сборки микросхем, ощущала дрожь от дюжины кварианских ног сквозь пол и знала, что где-то здесь проходит свадьба или именование. Или похороны. Сегодня это похороны. Ее матери. Здесь много присутствующих — едва ли не больше, чем может поместиться в таком тесном пространстве, потому что ее мать любили очень сильно. Врачи-инженеры часто пользуются любовью, но ее мать любили в особенности — она была всегда понимающей, милой и доброй (Тали больно даже думать о ласковом голосе, который она больше никогда не услышит, о мимолетном прикосновении к плечу, о ее смехе); и потому сейчас вокруг постамента собралось столько квариан, что они с трудом помещаются в каюту. Рядом с Тали стоит ее отец, и Хан'Геррель — лучший друг отца, и Шала'Раан — лучшая подруга матери, и Дхана'Раан — почти кузина и подруга Тали, и Энне'Зер, с которой они так часто обедали вместе, и Реше'Ико, и Лен'Валь, и Арзи'Ван, и еще много, много других... Тали стоит, прижимаясь плечами, между отцом и тетушкой Раан, и сейчас она рада своей непрозрачной маске — пока она молчит, можно плакать сколько угодно, и никто этого не заметит. В древние времена квариане возлагали своих мертвых на постамент и исполняли танец вокруг них. Современные квариане кремируют мертвых почти сразу же — слишком велик риск инфекции, чтобы подвергаться ему дольше нескольких минут. (Тали уже развеяла прах своей матери в драгоценных садах «Райи». Эта традиция позволяет умершим близким всегда оставаться рядом... и позаботиться о том, чтобы минералы и микроэлементы в их телах не пропали зря. Практичность — ключевое слово в Мигрирующем Флоте). Вместо тела на постаменте лежит ткань, которой был задрапирован скафандр ее матери — длинные извилистые полоски, лавандовые, кремовые и угольно-черные, украшенные вышивкой и узорами, черным и золотым. Среди них покоится сиреневая лицевая пластина шлема — Тали сама отполировала ее до алмазного блеска. Эти вещи говорят о ее матери больше, чем могло бы сказать тело, ведь мало кто видел ее открытое лицо. В центре — россыпь цветов: настоящих цветов, срезанных в скромных садах «Райи» этим утром. Цветы кажутся Тали запредельной роскошью, и слезы снова подступают к глазам при мысли о том, что кто-то — наверное, кто-то из пациентов, кому помогала ее мать, — оказался достаточно небезразличен, чтобы позаботиться о них. Когда квариане танцуют на свадьбе или другом празднике, их сопровождает музыка, и ритм задает музыкант или певец. Но на похоронных танцах музыки нет, и потому их должны начинать сами танцоры. Это похороны ее матери, и поэтому отец Тали — стоящий слева от нее — начинает танец. Он ударяет ногой об пол — негромко, но это звучит, точно выстрел из дробовика. Тали не отстает — второй удар, поворот, дважды притопнуть и снова развернуться, подняв руку... Этому танцу ее научила мать, и это — самое невыносимое. Потому что Тали не может не вспоминать уроки. (У нее никогда не было проблем с тем, чтобы повернуться, поднять руки, дважды топнуть носком и добавить каблуками... но потом нужно было развернуться обратно налево, а она всегда путалась и разворачивалась направо. Однажды она повернулась не в ту сторону восемь раз подряд, и ее мать чуть не упала со стула от смеха. «Тали, милая, ты знаешь, что я люблю тебя, но если ты повернешься не туда и врежешься в какого-нибудь бедного скорбящего, должна признаться, я наверняка рассмеюсь. Извини. Я просто не смогу удержаться». Тали тогда скорчила гримасу, пусть даже знала, что за маской ее не видно). Теперь она разворачивается, поднимает руки, притопывает носком — раз и два, легко и быстро, как и полагается, — и ударяет пяткой в ритме с остальными, создавая узор танца в тишине зала, где ленты ее матери безмолвно покоятся в центре. А затем, без колебаний, она поворачивается влево. Она не может ошибиться. Не здесь, когда делает это для матери. Но к тому же — не здесь, рядом с отцом. Если она повернется не в ту сторону рядом с ним, это будет — она знает — точно налететь с разбега на железную балку. Тали понимает уже тогда, что это — поворотная точка для ее отца. Раэль'Зора всегда был не самым простым отцом. Он многого ожидает и многого требует, и мало что дает в ответ. Но рядом с матерью в нем была мягкая и понимающая сторона, и теперь Тали кажется, что эта мягкость умерла вместе с ней. (Она поймет позже, что это — последний раз, когда она видела отца полностью присутствующим, вовлеченным в какое-либо дело, кроме расчленения частей гетов. Как будто ее мать заботилась о той части него, что любила не только долг, и когда она умерла — эта часть умерла тоже). Она поворачивается, четко попадая в ритм; дважды притопывает каблуками, один раз — носком; она чувствует, как звук и ритм танца отдается в ее теле и в ее сердце... * ...Тали открыла глаза и улыбнулась — и сглотнула ком в горле, вспомнив о старой-старой печали. Квариане всегда хорошо умели сосредотачиваться на жизни, ведь смерть всегда была так близко. Потому она сказала: — Ну хорошо, научи меня. Касуми улыбнулась — изгиб губ под капюшоном, движение бедер под обтягивающим костюмом... — Тогда идем. Держа Тали за руку, Касуми вытащила ее на танцплощадку. — Давай, — сказала она. — Кстати, бедра у тебя отличные. Тали не нашлась с ответом, и Касуми засмеялась: — Не переживай, это чисто эстетический интерес. Лично меня больше привлекают пресс и бицепсы. Но правда ведь. Просто чувствуй музыку и двигайся вместе с ней. — Я даже не знаю, — начала было Тали, но... да, она чувствовала музыку, ритм, который проникал через подошвы и поднимался по позвоночнику, без слов подсказывая ей, как нужно двигаться. Может, это не так уж сильно отличалось от привычного ей — эта чужая музыка, говорящая не о свадьбах и похоронах, а о чем-то совсем другом. — Вот так, — Касуми присоединилась к ней в танце — скользящими, неуловимыми движениями. — Ты будешь просто звездой. — Даже не знаю, нравится ли мне эта мысль. — В любом случае, — Касуми по-кошачьи усмехнулась, — придется тебе привыкнуть. 3. Надежда При виде квартиры Андерсона у Тали прямо-таки перехватывало дыхание — даже спустя столько времени, проведенного среди чужих рас. Она знала, что не-квариане вообще жили в больших помещениях, и ей даже казалось, что после относительно роскошного пространства на «Нормандии» она уже привыкла. Но это, это было просто... — Неужели все человеческие дома такие огромные? — спросила Тали, не в силах скрыть удивление и восхищение. Шепард рассмеялась: — Нет, обычно — не настолько. У меня никак не получается даже запомнить, сколько здесь спален. Дело в том, что Андерсон служил послом на Цитадели, а в таком случае нужно поддерживать определенный имидж. По крайней мере, это Тали могла понять; адмиралы получали каюты побольше из тех же соображений. Но одно дело — «каюты побольше» (она до сих пор считала отдельные комнаты для себя и отца непозволительной роскошью), а другое дело... вот это. Первую половину вечеринки она провела, радостно блуждая — и иногда теряясь — среди коридоров, комнат, снова коридоров, балконов и снова комнат. (Следовало признать, что две порции сомнительных декстро-коктейлей Гарруса — тщательно запакованных в стерильные контейнеры специально для нее, проявление заботы, которое Гаррус никогда не признал бы вслух, — не очень-то помогали в ориентировании на местности. Но зато от них появлялся приятный шум в голове). В конце концов Тали остановилась у одного из огромных окон, любуясь ландшафтом Цитадели. Несколько минут спустя Гаррус присоединился к ней. Они смотрели на искусственный закат и мерцание пролетающих мимо флаеров в дружеском молчании, прежде чем он произнес: — Ты выглядишь слишком задумчивой для вечеринки. — Я просто вдруг поняла, — ответила Тали. — Мы встретились здесь два года назад — то есть теперь уже почти три. Ну, не прямо здесь, но вообще здесь, — она махнула рукой на впечатляющий вид Цитадели. Гаррус хмыкнул: — Я помню. Она искоса посмотрела на него: — Ты думал, что я — бродяжка и скафандровая крыса, которая не знает, во что ввязалась. Он усмехнулся, дернув мандибулами: — А ты думала, что я — заносчивый полицейский, который в жизни не признает, что в чем-то ошибся. — И один из нас, — продолжила Тали, наслаждаясь моментом — наконец-то ей удалось поддеть Гарруса, — был прав. Он рассмеялся — именно на это она и рассчитывала. Затем он развернулся, опираясь на перила спиной. — Но, знаешь, это была отличная пара лет. — Да, — согласилась Тали. — Хотя должна заметить, что большинство разумных существ сочли бы наше представление об «отличной паре лет» опасной патологией. — Они просто не знают, как по-настоящему хорошо проводить время, — протянул Гаррус. Его мандибулы снова дернулись. Когда-то этот жест, открывающий ряды острых зубов, заставлял Тали нервничать. Теперь она находила его милым — так же, как раскатистые полушутливые угрозы Рекса заставляли ее улыбаться, а не готовиться к драке. — Может, и так, — сказала она. — Но если мне никогда больше не придется отчищать свой скафандр от внутренностей ворка, я буду безмерно счастлива. Гаррус прищурился: — Что, неужели это хуже, чем внутренности хасков? Тали задумалась. — Хаски противные, конечно, но внутренности ворка — они же как кислота. — Вот поэтому нужно быть снайпером. Могу с гордостью сказать, что у меня нет опыта в сравнении относительной отвратительности внутренностей ворка и хасков. — Да, и правда, не каждый способен справиться с напряжением ближнего боя, — милым тоном произнесла Тали, и Гаррус снова засмеялся. — Пойдем, — сказал он, — все танцуют. Это должно быть веселее, чем шутить надо мной еще час. — Кто бы говорил, — возразила Тали, но позволила увести себя от окон... * ...Тали расхаживает по главной комнате апартаментов, которые они делят с отцом, — от одной стены до другой. Три раза останавливается перед коммом; три раза не включает его. Ее омни-тул просигналил бы о новом сообщении; от того, что она лишний раз посмотрит на пустоту в «непрочитанных», она только расстроится еще сильнее. За прошедшие несколько лет отец достаточно отдалился от нее, и Тали не должна бы уже удивляться, но всё-таки — всё-таки она чего-то ждала от него, иначе почему ей сейчас так больно? Несмотря ни на что, Тали казалось, что он придет навестить ее сегодня, скажет... она даже не знает, что он мог бы сказать — дать какой-нибудь совет или просто пожелать удачи накануне ее Паломничества. Конечно, завтра он придет проводить ее. Он не пропустит формального прощания. Но сейчас Тали так отчаянно хочется — хотя бы один раз — дождаться от него чего-то большего, чем просто формальности. Ей хочется чего-то личного, искреннего, внезапного, чего-то, что будет исходить от сердца, а не от отстраненного знания о том, что положено делать отцу. Тали так глубоко погружается в свои мысли, что, услышав сигнал от двери, резко вздрагивает — на мгновение ее сердце бьется чаще, но тут же затихает: отец не стал бы звонить в собственную дверь, это просто глупо. Она сглатывает и произносит: — Заходите. Дверь с шипением открывается, и за ней оказывается тетушка Раан, одетая в самый торжественный свой костюм. — Тали, — ее голос, как всегда, такой ласковый. — Не стоит проводить последний вечер перед Паломничеством, запершись в одиночку в своей каюте. Глядя на нее, Тали понимает: тетушка Раан знает, почему она здесь, знает, что она ждет отца, знает всё. Именно тетушка Раан все эти годы пыталась заполнить пустоту, оставленную матерью Тали. Оглядываясь назад, Тали осознает — пусть она не всегда понимала это раньше, — что именно тетушка Раан очень, очень осторожно подталкивала ее не ожидать слишком многого от отца, который всегда казался таким далеким после смерти матери. И если сейчас тетушка Раан пришла сюда, то она наверняка знает, чего Тали ждет... и это значит, что нет никакого смысла ждать, потому что отец собирается работать допоздна, как он делает всегда, как будто сегодня — не последний день детства его дочери во Флотилии. — Я знаю, — говорит Тали, потому что ей больше нечего сказать, и видит, как глаза тетушки сочувственно щурятся за маской. — Я просто не знала, куда... ну, то есть... — Мы с дочерью собираемся посмотреть, как Фере'Хазу танцует «Рождение Райи». Мы будем рады тебя видеть. — Там есть место для еще одного? — автоматически спрашивает Тали; приличия требуют спрашивать, не займешь ли ты случайно чужое место. — Там есть место для еще одного, — заверяет ее тетушка Раан. — Тебе точно нужно пойти. Это будет воспоминание из тех, которые стоит забрать с собой, отправляясь к чужакам. Она проводит последний вечер на «Райе», глядя на выступление одной из самых прославленных танцовщиц-шалиа во Флоте, на то, как ее руки и тело рассказывают историю богини-прародительницы, в честь которой назвали корабль; она сидит рядом с тетушкой Раан и своей почти-что-кузиной, с которой они точно сестры. И пусть даже это не идеальный вечер — пусть даже здесь и не хватает чего-то, не одного, но двоих; матери, научившей ее этим шагам, и отца, всегда державшегося в стороне, но всё-таки: этого достаточно... * ...и все танцевали — ну, или почти все — каждый по-своему, даже если это значило, что Джек забралась на стол, а Грант выглядел так, будто мог что-нибудь сломать (случайно или нарочно) в любой момент. Рекс, оперевшись о стену, делал вид, что слишком стар и устал для всего этого, но Тали заметила, как он притопывал ногой. Касуми появлялась из ниоткуда и растворялась в воздухе, точно сотканный из дыма призрак. Джокер танцевал очень осторожно, преимущественно опираясь на СУЗИ. Гаррус и Шепард танцевали синхронно, то есть оба ужасно — и это тоже было точно так, как нужно. Тали позволила себе поймать ритм кошмарного техно Шепард и танцевать тоже — здесь и сейчас. Танцевать и чувствовать ритм, бьющийся в ее ступнях: яркая линия, протянутая через две «Нормандии» и десятки планет, через Цитадель и до самого Флота, до девочки, танцующей вместе с матерью. Всегда — тот же самый ритм, и всегда разный. И, может быть, они и погибнут, спасая галактику, но в эту секунду она знала, что они — все, кто собрался здесь сейчас, — могут погибнуть, но не могут проиграть; и этого тоже было достаточно.