Диктатор

Сразу после матча, когда все игроки разбрелись по домам, в раздевалке было душно. Из душевых валил пар, создавая эффект размытости, окружая их своей особой атмосферой. Златан с силой прижал Максвелла к шкафчикам, буквально вгрызаясь в его шею. Останутся засосы? Плевать, походит пару дней с высоким воротом. Не нужно было выводить Златана из себя. Но тот, казалось, только наслаждался накалом, ситуацией в целом и грубостью Златана. Максвелл прижимал его голову к себе, приоткрыв рот от удовольствия, удовольствия чистого, ничем не прикрытого. Трахаться сразу после тренировки — лучшее, что может придумать человек. Когда под твоими руками распаренное, горячее и гибкое тело, невозможно думать о чем-то другом. Мозг отключался напрочь. — Сука, — прошипел Златан, зарывшись рукой в волосы Максвелла, больно оттягивая голову за пряди назад. — Играть со мной удумал? — Уже играю, — хмыкнул тот, закусив губу от наслаждения. В раздевалку в любой момент могла зайти уборщица, кто-то из команды, да даже сам тренер. Проблем не оберешься, да и не оправдаться, как в тот раз с Пике, но Златану было все равно. Он был настолько зол, настолько заведен и возбужден, что не отдавал себе отчета в том, что делал, а эта сука улыбалась так, будто бы это был его изначальный план. Будто он с самого начала планировал свое триумфальное появление на тренировке и совершенно-неприличное нарушение личного пространства Давида. Максвелл как будто головой поехал: постоянно обнимал того, ерошил волосы и даже — Златану, конечно, могло показаться — пару раз целовал его в шею! Да он вешался на Давида, даже не пытаясь это как-то скрыть. А ведь Максвелл прекрасно знал о том, какой Златан собственник и как сильно он не терпел, когда кто-то покушался на то, что ему не принадлежало. Златан до зубового скрежета не выносил, когда кто-нибудь касался его Максвелла. — Я тебе мозги на место поставлю, — зарычал Златан, грубо сминая ткань футболки. Максвелл на это лишь улыбнулся, подавшись вперед, даже сквозь одежду чувствовалось, как у него стояло. — Покажешь мне, кто главный? — вскинул бровь он. Златан зарычал, буквально припечатав Макса к шкафчику, сминая губы в поцелуе, болезненном и колючем, кусая его губы так сильно, как только мог, как ему хотелось. В поцелуе не было нежности, были ярость и страсть, в которую они срывались с головой. — Я, блядь, просто уверен, что твоему рту можно найти нормальное применение, — сказал он, надавливая на плечи, заставляя Макса опуститься на колени. Максвелл даже не поморщился, больно ударившись о кафельный пол, лишь с готовностью потянул штаны вместе с бельем, высвобождая возбужденный член Златана. Злоба злобой, а стояло у него так, что хоть гвозди заколачивай. — Соси, сука, — без каких-либо прелюдий и манерности сказал Златан, одним плавным движением входя в открытый рот Макса. Ощущение, когда стенки горла сжимались в спазме, непередаваемые. Златан застонал, в кулак сжимая волосы, полностью выходя, наблюдая за ниточкой слюны, тянувшейся от головки к покрасневшим, кровившим после кусачих поцелуев губам Макса. Тот смотрел, не отрываясь, смотрел своими невозможными темными глазами, распаленный, покорный, но в то же время буквально показывающий, что-то, что Златан делал, он делал только потому что Макс сам этого захотел. Если бы не этот факт, то хрен бы он к нему поступился. Это злило и заводило еще сильнее. Коротко рыкнув, Златан снова вошел, принимаясь вколачиваться в расслабленное горло, тяжело дыша на каждом толчке, не закрывая глаз, ловя каждую эмоцию. Если бы Златан умел рисовать, он бы непременно зарисовал румянец, разлившийся по щекам, шее, переходящий на грудь. Он бы непременно нарисовал горячие слезы, непроизвольно выступившие в уголках глаз. Быстро, не останавливаясь ни на мгновение, Златан входил в рот Максвелла, вбиваясь бешено, не заботясь о том, что тот мог подавиться, не останавливаясь, наслаждаясь. Он чувствовал руки Максвелла, вцепившиеся в его бедра. Не чтобы отстраниться, просто чтобы не упасть. Златану крышу рвало от такой покорности, от чуть поплывшего, подернутого пеленой взгляда. Одна рука Максвелла чуть дрогнула, и Златан, почувствовав это, остановился, сильно сжав его пряди, и медленно, буквально выплевывая каждое слово, проговорил: — Попробуешь дотронуться до себя — шею сверну, — прорычал он. Максвелл только кивнул, сглатывая, явно желая облизнув губы. Златан чуть улыбнулся, сжав его челюсть. — Хороший мальчик. И вновь толкнулся, рыча от удовольствия. Максвелл как будто тоже стонал, только неслышно, полузадушено, до синяков сжимая бедра Златана, отчаянно желая сжать собственный член, снять напряжение, концентрирующееся в одной точке. Быстрее, еще быстрее, с каждым толчком в расслабленное горло, Златан терял связь с реальностью, видя перед собой только глаза Максвелла, чувствуя только его руки, только губы, получая нереальное наслаждение, ощущая разрядку, которая поднималась от кончиков пальцев, доходя до мозга, оглушая. — Блядь, — зарычал он, кончая, сжимая волосы, не давая тому отстраниться, заставляя проглотить до конца. Уже после Максвелл откинул голову, кашляя, вытирая слезы и слюну по лицу, хрипло смеясь. — Какой же ты идиот, Златан. — Я идиот? — он чувствовал расслабление, накрывшее его, плюхнувшись рядом с Максом, подтягивая его к себе. — Это ты меня довел, если ты не забыл. — Поэтому и идиот, — тот уткнулся в плечо Златана, закрыв глаза. — Снова повелся. И, хоть он не хотел этого признавать, это была правда. Златан в очередной раз сорвался, повелся на провокацию. Он мог сколько угодно рассказывать о том, что он главный, что он сверху и что вообще повелевает миром и всем остальным. Но все уже давно поняли, что все всегда шло по сценарию Максвелла. Златан чуть улыбнулся, думая о том, что они даже не заметили, как Макс кончил без рук. — Ты диктатор, — тепло улыбнулся он, целуя в висок. — Помни об этом.