Жить сорвалось

      POV Ято. Сегодня над Токио тучи и дует сильный ветер. И я ищу её здесь – в грязном, серо-красном, прогнившем от вседозволенности и тоски, как и она сама, городе. Очередной храм какого-то бога или очередное сомнительное заведение – таков приют Бродячей. Она больше нигде не нужна, никому не нужна. Только я продолжаю бесцельно высматривать его детское личико. Она лежит на кафельном полу какого-то храма. Рукава юкаты закатаны, красно-полосатый пояс от её юкаты – на полу, сама юката мокрая, прилипшая к телу, порванная по шву сбоку, сползла с её плеч, а на шее и плечах следы грубых поцелуев и порезов, шрам на шраме. Неприятнее всего её тело – все в алых отметинах – именах. – Нора.. — пальцы сжимаются на её тёмных, как ночь волосах, резко поднимая обмякшее тело с пола. Она только лениво открывает тёмно-фиолетовые глаза и растягивает алые губы в улыбке. – Я думала, ты больше не придёшь.. – Ты уже давно не в состоянии думать. – А ты – решать за моё состояние, — она слегка усмехается, убирая мою руку и сползая вниз по стене. – Я не пойду, Ято. – Заткнись и поднимайся. Бездомная слегка мотает головой и чуть морщится. – Тебе самому не надоело? Каждый раз меня забирать, отмывать, очищать от скверны, спасать. Надежда умирает последней, Яточка? – Нора усмехается, ложась обратно на пол, на спину, вытягивая руки с множеством имён над головой. Её оба запястья я могу обхватить одной рукой. – Или это всё ещё твой долг? Уже столько лет. – Мне всё равно, как ты к этому относишься, и даже неэффективность действий не остановит меня. Я буду делать, как считаю нужным. – Ты упрямый, идиот... — она ждёт реакции на оскорбление, она всё ещё пытается провоцировать, даже будучи такой. Но мне уже нечего ей сказать. – Дело дрянь, — я бросаю пронзительный взгляд на Нору, — тебя не убьёт. И всё, что ты делаешь, тоже. Именно поэтому я не понимаю, зачем... Тебе правда нравится? Шинки резко смеётся, чуть надрывно, сипло. – Ты только один. Все остальные меня боятся, шарахаются, как от чумы. Шинки, боги, которые презирают Нор, представляешь? Они меня когда видят, ух... Ты бы глянул на эти лица! Бродячая хохочет, из больших тёмных глаз выступают слёзы, и она вытирает их рукавом юкаты, – я не хочу возвращаться. — она поднимает взгляд к потолку. Её ресницы длинные и влажные. — Оно меня прокляло, — Нора произносит звонко и напевно, она наивно смотрит вверх, явно видя там не обшарпанный потолок. – Прекрати нести чепуху. Ты не в себе, Нора. – Спасибо, что просветил. Только я в себе. Очень даже в себе, — её взгляд резко меняется. Теперь она в упор глядит на меня. Затравленно, злобно, – посмотри на меня! – приподнимается. И я смотрю. Помню, какой она была когда-то. Помню эти последние много лет её такой. Себя таким, перед ней. Наверное, Нора права, и это всё. Она полулежит в странной позе – затылок прижат к стене, локоть опирается о пол, тело вытянуто, а ещё сандалия оставшаяся на одной ноге с противным скрежетом едет по кафелю, когда она опускает ногу. Её идеальная причёска растрепалась. Она такая бледная, такая худая, что весит в три раза меньше меня. Такая, что мне противно её трогать, противно приближаться, тошнит от её приторного карамельного запаха. Мне хочется выкинуть Нору из памяти, мысленно похоронить её для себя и для всех. Прямо тут. – Это я, Ято, — она садится, касается кончиками пальцев лица, прикусывает нижнюю губу. – Настоящая... – Не думал, что твоя истинная сущность – быть шлюхой. – Я работаю не только оружием для богов, ты прав. Я только... — она срывается, и вздрагивает. Её настроение меняется каждую минуту... Я слежу за ней пристально, но не перестаю опасаться каждого следующего шага. – Раньше сама надеялась, что это закончится, — взгляд в пол. – Всё в твоих руках сейчас. – В моих руках было много чего, кроме того, что ты называешь силой воли, верой в себя и чудесным спасением. Зачем мне отказываться от этого теперь? – Нора снова агрессивная. Она впервые говорит что-то подобное за много лет. Обычно мы обменивались парой фраз, а потом я забирал её, порой предварительно ударив, чтобы бродячая либо пришла в себя, либо потеряла сознание. На утро шинки молча сбегала. Последующие несколько недель я пытался забыть о ней, но всё равно возвращался как минимум раз в месяц. Каждый раз опасаясь, что она нарвётся на какого-нибудь бога, который, в отличии от других шинки и смертных, в состоянии убить её. – Зачем ты начала, чёрт возьми?! – Ты сделал меня Норой, а потом отобрал имя! – Не по собственной прихоти, — смотрю в тусклые тёмно-фиолетовые глаза и нагло вру. – Да какая разница, — Нора закатывает глаза. – Я тебе не нужна и ты меня выкинул. Ты закрыл глаза на мою репутацию шлюхи. – Ты не была ею тогда. Тебе не платили за, — оглядывая её всю, пол, стены, — это. – Я вспомнила, что ты мне тогда шептал... На ухо. О том, как надо в мире. Ято, знал бы ты, под скольких богов я легла. Знал бы ты, что недостаточно просто позволить им завладеть тобою, чтобы получить имя. Ты понятия не имеешь, что они хотят от тебя, какие условия ставят, — она слабо ударяет своей маленькой тонкой рукой по стене, — а потом появился ты. Всё из-за твоего чёртового чувства долга, из-за которого ты сейчас тут. Когда все меня оставили. Когда я сама себя проела насквозь, — Девочка выстанывает последнее слово и вновь заливается звонким смехом. – И знаешь, мне так жаль, что ты тогда просто отнял у меня имя, а не заставил меня лечь под тебя. Так было бы лучше, правда. Я бы думала, что все ещё нравлюсь тебе... В принципе тебе нравлюсь... А оказалось, что ты ещё тогда смотрел на меня, как на подстилку на одну ночь. – Очень легко винить в своей судьбе других, Нора.. – Это ты меня взял! – она кричит. Бесстыдно, слишком громко. – Первым! – А ты хотела любви? – моя очередь смеяться. – Меньше всего мне нужно было, чтобы всё закончилось так, из-за тебя. Поимел и исчез, бросив меня со знанием того, как это может быть! Ты должен был остаться! Должен был держать меня, удержать меня! Почему ты посмел бросить меня после, при этом отняв моё самое любимое имя!? – Нора, да ты совсем... – Это ты совсем, Ябоку! Ты показал мне, как можно здесь, как всё здесь. Всё завязано на этом, — её рука касается оголенной шеи, — так удобно, быстро, просто. Я сорвалась, я пошла по самому лёгкому пути. После тебя, — она уже шепчет. – Чтобы ты знал... Мне тогда было чертовски больно, я была унижена и растоптана. При мысли о тебе бросало в дрожь. А тебе было плевать, ты перешёл через меня и пошёл дальше, махом стерев все те годы, что мы провели вместе! Как будто все шло к одному, и твоей целью было только моё тело. Давай поменяемся, а, Ято? Давай ты будешь валяться тут, и тебя будут осквернять как угодно и чем угодно, а? Тебе может даже понравится! Мне нравится! — её трясет, в её глазах — ненависть, а с губ срываются нервные смешки. – Многим выпадает тяжёлая судьба, но не всякий в итоге оказывается в таком месте. – Да пошёл ты со своими умными мыслями... Тебе легко говорить. Ты понятия не имеешь, как это... – Глядя на тебя такую раз за разом, мне уже кажется, что имею. – Закончи это всё! — я смотрю на девочку удивлённо. – Я не вернусь туда. Я никто и звать меня никак. Убей меня. – Нора, прекращай играть в жертву. – Дешёвая бездарная актриса, согласна, — она быстро кивает, — Давай же, как в драмах. Умереть на твоих руках, о да, – она ещё какое-то время отстранённо улыбается, а потом лицо становится серьёзным. – Это все эмоции, Ято. Я знаю, что во всём виновата сама. И я так же точно знаю, что больше не хочу тебя видеть. Просто послушай меня сейчас, хорошо? Её глаза влажно блестят. Она продолжила. – Только ни черта я не актриса, Ято! Уж кто-кто, а не я. Вот ты – да, тот ещё актёр. Только я ведь знаю, какой ты на самом деле, какой ты наедине с собой, наедине со мной. Когда вокруг никого нет, когда ты не в обществе твоих "друзей". Ты только для них весь такой идеальный и правильный. Кто бы знал, какой ты грубый и жестокий, как тебе плевать на всех, что ты никогда ни с кем и ни с чем не считаешься. Кто бы знал, сколько ошибок ты натворил, и какие срывы с тобой случаются, если что-то в твоих планах рушится! Как ты дрожишь за свою грёбаную репутацию! Это ты лицемерный подонок, который только и знает, что играть на публику! Умело заглаживать все недостатки, заставлять тебя бояться, только потому что ты всё время молчишь и грозно смотришь! А на самом-то деле ты ни с чем не можешь справиться! Со мной не можешь справиться, с какой-то там бродячей шинки! А? Ты слабый, ты не смог... Я не смогла... — она резко замолкает, я и сам не считаю нужным что-то отвечать на этот поток оскорблений. Несколько лет назад я бы ударил её. Сейчас в этом уже нет необходимости – все запасы гнева к ней иссякли. Нора впилась в меня взглядом. – Помнишь, какой я была? – она опасно скалится, — Какой хорошенькой я была? Знаешь, уничтожать всё, данное природой, даже весело... – Да... – Молчи. Я говорю – ты молчишь. Я спрашиваю – ты молчишь. Мне не нужны твои ответы, согласия и отрицания. Дай мне сказать, Ято, – она выдыхает и продолжает. – Я не знала тогда, что я буду Норой. Что пойдет на "ура". У меня даже были благородные цели. Я не сразу, понимаешь ли, поняла, что мне нравятся боги. Впрочем, сначала я поняла, что я им нравлюсь, а потом уже пришлось и самой привыкнуть. Ты же помнишь, какой я была в детстве? Послушной, стеснительной... Я боялась ослушаться Отца. Идеальный ребёнок... Кто мог тогда представить, что выйдет такое? Кто мог довести меня? Как могла я сама? Я столько раз обещала себе, что вот сейчас, сейчас, это будет последний раз. Я не чувствую и не знаю времени, не вижу и не запоминаю всех тех, кто меня берёт, кто проходит мимо. Даже боли уже нет, что бы ни делали... Всё, что меня держит, это ты, Ято... Если поиграть в романтику. А так я просто не могу подохнуть от всего, что вытворяю. Но больнее всего презрение в твоих глазах... – Мы все такими были, Нора, веришь? И все сейчас занимаемся не теми благородными делами. И мне нечего ответить ей на это откровение. Зато я знаю, что можно сделать... – Лучше я тебя возьму. Это удивляет бездомную. – Да ладно. Тебе меня тронуть противно. Меня до твоего прихода не раз брали. Ты себе представить не можешь, насколько я растянута, Я-ято.~ Тебе не понравится. Это же тебе не тот сладкий первый раз. Она права – не нужна была больше после того раза. Я хотел быть её первым, и это всё, что интересовало. – Я хочу тебя. – Ты врёшь. Столько времени прошло, а ты вдруг внезапно меня захотел? Но я уже ничего не отвечаю, рывком поднимая её с пола, стягивая юкату, избавляя от обуви. Она не привыкла к этому – зачем раздевать шлюх? Зачем смотреть на тело, по которому видно, чем занимается обладательница? У неё так сильно выпирают кости, она веся такая тонкая, что мне кажется, будто от любого касания она сломается как кукла... Большие глаза на осунувшемся лице дополняют этот жуткий образ... Она тоже молчит, прикрывая глаза и убирая с лица все эмоции. Но когда я прижимаю её к стене, развожу её ноги, она резко дёргается, пытаясь отпихнуть меня. В глазах страх, а удары беспорядочные, но болезненные из-за выпирающих костей. – Да что с тобой? – запястья пойманы... – Не трогай меня! Только не ты... – Это мне говорит шлюха? – Для тебя я не шлюха, — она шипит, — не смей меня так называть! – Не дашь мне? – Я... Боюсь тебя. – Всё ещё? – Всегда... – Пойдем отсюда, — отпускаю. На этот раз она не спорит, только обходит меня, ступая босыми пятками по кафелю и сутулясь. – Так и собралась идти? Где открыт телепорт? Отца не должно быть в Такамагахаре. – Телепорт в трёх кварталах отсюда. Она разозлено фыркает, но не удивляется, когда я снимаю спортивную кофту и набрасываю на её спину. – Там гроза началась. И надень обувь. Нора идёт быстро, но постоянно спотыкается. Я иду чуть позади неё. Ливень не утихает ни на минуту. В сапогах хлюпает, по спине озноб. Бездомная обнимает себя за плечи и что-то тихо напевает. Шум грозы не позволяет мне разобрать слов, да и я не хочу знать... – Хииро. Она резко останавливается, поворачивается. Широко распахивает глаза, и несколько маленьких капель дождя падают c ресниц, разбиваются о кожу. – Да, — она улыбается, — Хииро. Хи-ииро, — она произносит медленно, почти по буквам, облизывая губы. — Я уже и забыла, что меня так звали. Знаешь, Ято, — она, нарочно виляя бёдрами, медленно подходит ко мне, продолжая улыбаться. – Я поражаюсь тебе. Ты пытаешься на пепелище воссоздать новый мир. Во-первых, долго. Во-вторых, ты нисколько не падаешь духом и не опускаешь руки. Наверное, так легко, когда делаешь это не из-за чувств, а потому что такова цель, да? Тебе вообще легко. Ты не чувствуешь. Вот я сейчас иду под ливнем и о жизни думаю. А ты думаешь, как тебе мокро и неприятно, – она делает ещё шаг и опускает голову на моё плечо. Собственная рука тут же вздрагивает, поднимаясь, чисто машинально собираясь коснуться плеча. Но разум тут же вспоминает ощущение отвращения к этому телу. А ведь пять минут назад я хотел её... – Я так и знала, — голос глухой. — Нора утыкается губами прямо в воротник футболки. – Я отвратительна. Знаешь, я бы себя тоже не коснулась. Даже не посмотрела бы. Разница в росте ощутима. Она поднимался на носочки, чтобы поцеловать – нет, чмокнуть меня в щеку, обнять за шею. Раньше, очень давно... Сейчас рука сжимает воротник рубашки, отлепляя промокшую ткань от тела. И так же резко отпускает, когда сзади слышится чей-то оклик. Бездомная подходит к остановившемуся богу и о чём-то говорит. Когда она выпрямляется, рука неизвестного мне бога уже где-то под моей спортивкой на теле Норы, щупает голое бедро моей Хииро. Эта мысль – моей. – решаю прекратить наблюдать за этим и просто схватить её, оттаскивая. – Ято? – Тебя тут все знают, да? – Я весьма известна, милый. Секунду! – Нора посылает воздушный поцелуй богу, что удивленно смотрит на несостоявшуюся на эту ночь леди. – Прекращай, Ято. Отпусти и оставь меня ему. – Ты ещё скажи "мне надо работать"! – я в бешенстве сжимаю её предплечье, и она тихо болезненно стонет. – Пусти. – Ни за что. Я тащу её через дорогу, дальше по улице. – Ты столько времени не возникал, а тут вдруг что? Ревность? Или всё-таки сам меня хочешь? А может, тебе противно, что это происходит, когда я в твоей вещи? Можешь забрать, прямо сейчас, — она пытается снять с себя мою спортивку, но вещь только повисает на плечах. Телепорт – и Хииро моя. Здесь у Отца дома хотя бы в разы спокойнее. – Зачем ты меня снова сюда привёл? Отца всё равно нет сейчас дома. – шинки, наконец, скидывает спортивную кофту. Очередные вопросы без ответа, а я тащу её на кровать. Прямо так, мокрую и испачканную, в обуви. Вода с одних её волос тут же мочит простыни. Под нами всё противно хлюпает, руки касаются ледяного тела. Хииро стонет, но больше кричит. Надолго её не хватает, она замолкает, только тихо всхлипывает, сминая пальцами мою футболку. Я помню её в первый раз – узкую, тесную, напряженную. Кажется, что и сейчас так же – только тело понимает, что она уже ни черта не узкая. Но напряжение, страх и эмоции – те же. Я не беру её, пока она не возбудится. Этому она особо яростно сопротивляется, пытаясь мне напомнить, что шлюху не обязательно доводить до оргазма. – Пользуйся, делай что хочешь, но не смей! Не смей, Ябоку! А ещё перед шлюхой не стоит раздеваться самому, но я снимаю всю одежду. Я хочу поиграть в любовников... Сначала она просто позволяет её брать. Как всем. Сминает простынь, будто боясь коснуться меня. А затем я чувствую острую резь от её ногтей на спине. В тот же момент я понимаю, что она уже и сама отдаётся мне, поддаваясь бёдрами вперёд, выгибаясь... Я тут же раздеваюсь и буквально вгоняю в неё орган. Нора стонет, срываясь на вскрики, а я лишь затыкаю её поцелуями. Она разряжается только после меня. Я тут же отстраняюсь, позволяя ей выбраться и вжаться в стену, зачем-то прикрываясь одеялом. – Теперь тебе хорошо? – голос сиплый... нервный. – Ты ведь так хотел, как тогда? Я правильно делала, что плакала и играла жертву? Иначе бы ты не кончил. Я знаю, ты не любишь развратных шлюх, тебе нравится процесс насилия. Ублюдок... – Ты не играла, Хииро. Зато вот я теперь знаю, что дальше делать... – Сколько лет, а, Ято. И ты, наконец, меня поимел. Я даже запомню этот день. – Помнишь этот день? – я поднимаюсь, надевая брюки, и иду к столу. Там – фотография. На ней мы с Хииро лежим в поле неподалеку от храма Отца. На небе – ни облачка. Май месяц. Хииро счастливо улыбается, глядя в камеру. У неё те же короткие волосы, в глазах – задорный блеск. У этой шинки впереди вся "жизнь". Я целую Хииро в шею. Рука лежит на плече. У меня такие же беспорядочные тёмно-фиолетовые волосы, собранные в хвостик... Фото — на кровать. Хииро недоверчиво смотрит, и только после берёт её в руки, глядя на фотографию. Я знаю, что она будет долго разглядывать. И если мне достаточно вспомнить, что такое было, то Норе надо прочувствовать и ощутить, как это было. – Зачем? – спустя три минуты. – Зачем, Ято? – фотография выпадает из дрожащих пальцев. – Для освежения памяти. – Мне никогда... Не смыть всё это. Не забыть. Ни этого, — она смотрит на постель, — ни этого, — на фото. – Тебя. И того, какой я была. Мы не можем вернуться назад... – Нет. Я сажусь на край кровати, и Нора подползает ко мне, осторожно опустив голову на колени. Смотря снизу вверх. – Моё спасение – ты. Ты – моё проклятие, моя самая большая боль, Ято... Можно обнять тебя? Вопрос удивляет, и я не сразу понимаю, что шлюх не обнимают. И они не обнимают... Что многих банальных вещей она не может просто так сделать. Её не положено. Той, кем она была. – У меня никогда не было ничего по любви, или как там говорят, — спокойно говорит Нора, прижимаясь ко мне, опуская голову на грудь, когда мы уже лежим на кровати. – А что было сейчас? – Секс по ненависти?.. – Отчасти согласен.. – И что мы будем делать дальше? – она приподнимается на локте и смотрит на меня по-новому. Как когда-то давно... – Жить, Хииро...