На границе сна

      — Зачем ты снова пришел, рыцарь? — Палома улыбается, печально и мудро — прекрасный призрак садов Авалона имеет облик юной принцессы, несмотря на все прошедшие годы. Только глаза на вечно молодом лице, видевшие так много за один короткий срок, выдают истину — став духом, никто не остается собой. Палома все так же добра и милосердна, беспомощна и смешлива. Но мудрость, проникшая и поселившаяся в ней со смертью, иногда стягивает к ней за советами весь город.       Ланселот приходит к ней чаще всего после полуночи — когда нет просящих, когда нет зевак, когда сад тих и пустынен. Фигура Паломы отсвечивает бликами в лунном свете, она словно кристалл, осколок цветного стекла, мягко сияет, не ослепляя, но и не грея.       Лансу этого достаточно — он старается убедить себя в этом. Получается все хуже, приходить каждую ночь все больнее. Но в те дни, когда прийти не получается, становится совсем невыносимо — рыцарь оранжевого луча превращается в раненого волка, больного, агрессивного, тоскующего.       — Зачем ты ходишь ко мне почти каждую ночь? — почти шепотом повторяет раз за разом принцесса, но вопреки смыслу вопроса протягивает к нему руки. Тонкие, по детски хрупкие ладошки. — Зачем ты мучаешь себя, мой рыцарь?       Ланселот иногда ненавидит тот факт, что он стал Рыцарем Радуги. Ненавидит особенность своей силы. Ненавидит и благодарит ее почти каждую ночь — именно из-за его силы его руки и руки Паломы сталкиваются, а не проходят сквозь друг друга. Он сжимает ее ладошки осторожно, словно еще может нанести ей какой-то вред, почти не дышит, аккуратно прижимая ее к себе за тонкие плечи.       Принцесса вздыхает, обнимает Ланса за талию. Она все такая же худенькая и маленькая, он же за прошедшие годы возмужал еще больше, стал выше, крепче, в его ладони легко помещаются две ее. Она и при жизни то была чуть выше его плеча, а теперь и вовсе не доставала.       Время не властно над ней более, тонкая грань с бессмертием. Палома многим пожертвовала ради своего народа, но знает, что еще больше отдала бы за Ланселота — за возможность обнять его нормально, а не на грани физического мира и мира снов. Ей было больно и грустно смотреть на то, как он меняется без нее. Рыцарь стал более чем достоин своего звания, сильный и мудрый, недавно был назначен советником ее сестры, правой рукой Королевы. Но она видела как в то же время истончалась его душа, становилась все более прозрачная, звонкая, — дотронься и рассыплется. Она пыталась уберечь его от этого, пыталась говорить что-то, как-то убедить, но лицо рыцаря сразу становилось таким мрачным и загнанным, что она понимала — бесполезно.       Палома — стеклянный цветок, фея-хранительница Авалона — смотрела из года в год как меняется мир за пределами сада. Как меняются Рыцари Радуги, как все более хорошей королевой становится Свана, как цветет город. Как взрослеет Ланселот. Отдав за мир жизнь, Палома приобрела мудрость, которой не жаждала — вселенная стала прозрачна для нее, души просты и ясны.       Эти знания не давали отчаяться и возненавидеть свое существование — так лучше, чем никак. Спасенный мир лучше, чем уничтоженный. Любимый человек лучше живой, чем безвозвратно потерянный. Но видеть, как он умирает от тоски ей было больно до безумия. Век сида не так скоротечен, как человека, век Рыцаря Радуги тем более. Но что все это для ставшей почти бессмертной?       — Не приходи больше… — шепчет Палома, сама вцепившись полупрозрачными пальчиками в наплечники Ланса. Шепчет, а саму почти тошнит — насколько это возможно в ее сущности — от мысли, что однажды он правда не придет.       — Ты же знаешь, что приду, — Ланс гладит ее по голове, обнимает, вжимаясь лицом в светящиеся волосы — принцесса легко помещается у него на коленях целиком. — Не могу не приходить. Без тебя плохо. Никогда Ланселот себе представить не мог, что все кончится так. Что маленькая надоедливая принцесса, к которой он был приставлен скорее как нянька и охрана в одном лице, чем как жених, станет так дорога — до бешеной боли в груди и в глазах от непролитых слез. До желания отдать жизнь ради ее возвращения. До жажды порвать мир на части, который с ней это сотворил. Палома улыбалась на все его мысли, грустно, понимающе, протягивала руки. Ланс слышал в ее «не приходи» — «не бросай меня», и обнимал в ответ как мог. Благодарил судьбу за то, что он именно Оранжевый рыцарь, и ненавидел себя за это.       — Ты же знаешь, я никуда не уйду. Так и останемся с тобой вдвоем, на границе сна.