сursed by Destiny, mocked by the Universe

Чангюн смотрел на линию бескрайнего горизонта, что призрачно очерчивала границы города, где-то там, вдалеке. Что же, здесь он был, сидел на стеклянном столике, с которого открывался прекрасный вид в окне, жил в квартирке в тихом квартале на окраине города, со всеми нужными для жизни удобствами, не больше, потому что мог себе позволить лишь что-то подобное. Он размышлял о событиях, которые привели его к этому «пребыванию» здесь. Вспоминал тот роковой день, когда сильный ветер безразлично срывал листья с высоких деревьев, волною разнося их по кругу. Вспоминал Кихёна. Чангюн вздохнул и провёл рукой по и без того взъерошенным волосам. Он продолжал завороженно смотреть на горизонт. Этот вид был, пожалуй, самой первой деталью этого места, на которую обратил своё внимание Им, когда впервые зашёл сюда. У него перехватило дыхание. Лишь на мгновение. И, кажется, всё внутри перевернулось. Риэлтор, показывавший квартиру, объяснил, что даже днём, в самом своём рассвете, солнце не застилало лучами всё вокруг, а оставалось чуть скрытым за счёт других зданий этого района. Благодаря этому всё вокруг превращалось в силуэты и напоминало нечёткие узоры на холсте художника. Чангюн мог часами смотреть на скромно выглядывающие лучи. Эта картина захватила его целиком, с самого первого раза, и он думал, что она захватит и Кихёна. Но Кихён бывал здесь слишком редко, чтобы заметить. Чангюн покачал головой. Не стоит злиться. Подобное ведь происходит, как правило, да? Он повернулся и посмотрел на апартаменты, которые теперь должен звать домом. Не слишком большая квартира. Единственная спальня была слева от него. Кухня с гостиной находились недалеко от входной двери. В квартире не было ничего привлекательного, кроме панорамного окна, которое стало причиной приобретения этого местечка. В гостиной находился большой диван, а перед телевизором стоял журнальный столик, единственным назначением которого должно было быть лишь то, что Чангюн закидывал бы на него свои ноги. А Кихён бы забавно ворчал, отчитывая его. Но Кихён бывал здесь слишком редко. В углу, рядом с кушеткой, располагалась тумба, прекрасно гармонирующая с картиной на стене, лампой и аквариумом. Аквариум был настолько мал, что в нём жили лишь две рыбки. Они были подарком Кихёну на годовщину. Им купил их, совсем не задумываясь, ведь они были самыми яркими из всех имевшихся в том старом зоомагазине. Сперва ему хотелось купить рыбок кои, особенно Кучибэни-кои. Но они были слишком громоздкими для квартирки и слишком дорогими для рыдающего кошелька Чангюна, поэтому он выбрал тех, что напоминали миниатюрные версии кои. Чангюн надеялся, что Кихён сможет уловить нотки символизма, которые он вкладывал в такой подарок; чувства, которые так хотелось передать, о которых так хотелось кричать. Чангюн сомневался даже в том, что Кихён смог бы распознать тонко скрытое сообщение, не то что назвать рыбок их именами. Чангюн не мог обвинять его в том, что он не понял той ниточки, которую протягивал сам Им вокруг всего, что делал ради него. Возможно, Чангюн был слишком глубокой личностью в сравнении с подавляющим большинством обычных людей. Но он просто пытался быть особенным. Пытался показать, что заботится и волнуется о нём. Кихён этого не понял. И никогда не понимал. Им снова вздохнул. Возможно, будь он проще, то Ю понял бы всё, что так упорно хотелось донести... Чангюн надулся. Так по-детски, что ли... Он никогда не задумывался о том, что можно поменять вторую половинку или изменить ей. Его всегда учили, что его будут любить таким, какой он есть, принимая каждую клеточку тела и каждый уголок сознания, неважно, каким бы странным и чудным ни была его персона. Чангюн никогда бы не променял Кихёна ни на кого другого, даже если Кихён по-прежнему не смотрит на него так, как хотелось бы. Так, как смотрел на Ю он сам. Но смотрел ли вообще Кихён когда-нибудь на него? Взгляд вновь возвращается к большому окну. В углу стола стояла переливающаяся ваза, наполненная цветами. Далии. Их подарил Кихён. Объяснил такой выбор тем, что эти цветы странные и эксцентричные, но всё же интригующие и красивые. «Прямо как ты!» Чангюн улыбался, воспроизводя картинки в памяти. Это ведь произошло всего неделю назад, да? Сладкая, тягучая и заглатывающая с головой память. Это так.. больно. Почти невозможно, потому что Кихён больше никого не обманывал, особенно Чангюна. Чангюн невыносимо, безумно желал и дальше тонуть в прекрасной лжи. Тянется к лепестку. Самому маленькому и нежному. Всего малейший рывок, и он бы сорвался, упав в бездну, больше не имея возможности на существование. Может быть, он умирал прямо сейчас. Цветы были разных оттенков, но его любимый выделялся больше всех. Чангюн любил цвета, как и Кихён. Он прикусил губу, а его пальцы сжали лепесток. Да, Кихён тоже любил цвета. Обожал их настолько сильно, что нашёл себя в новом хобби — фотографии — почти сразу после первой встречи с Чангюном. Всё, что Кихён находил красивым и интересным, он запечатлевал на фотографиях. После признания в этом своём увлечении он мгновенно сфотографировал Чангюна, мило хихикая. Возвращаясь в те времена, Чангюн действительно искренне верил, что нечто вечное зарождается между ними. Всё шло так волшебно-хорошо. Казалось, каждый день становится всё ярче и ярче. Чангюн был так счастлив. И Кихён казался счастливым. Ю доверял ему секреты, доверял всего себя, без остатка. Это ведь было? И Кихён должен помнить это. Это был Кихён, что подарил себя парню, но и парень, доверившись, посвятил всего себя ему в ответ. Подарив утешение и любовь, цена которых не сравнится с целым набором вселенных со всеми яркими звёздами и планетами. Нет. И этим утешением и любовью был Чангюн, чёрт возьми. Чангюн. Чангюн. Чангюн. И никто другой! Особенно, не Хосок! Это был не Хосок. Никогда не был и никогда не будет. Поэтому Чангюн никак не мог понять, не решался принять. Разве его соулмейт не должен любить его? Разве его соулмейт не должен быть здесь, рядом с ним? Наслаждаться огнями заката с ним? Отдыхать в этой квартире с ним? Не с другим человеком, не заслуживающим того, чтобы чужие руки обхватывали талию Кихёна, поднимаясь выше, к шее, и наклоняли голову слегка в бок. Чангюн с силой ударил кулаком по столу, а лепесток остался безжизненно покоиться в ладони. Случайно сорвал его. Даже не поняв этого действия. Он сделал глубокий вдох, набрав в лёгкие кислород, который, казалось, резал, разрывая изнутри органы дыхания. Задержал, зажмурившись. Раз-два. Выдохнул. Он читал где-то в Интернете, что подобная процедура помогает успокоиться. Разве что, совсем немного. Чангюн в очередной раз провёл рукой по волосам. Так глупо. Он должен был знать. Или понимать. С самого начала что-то было не так. В ту грёбаную первую встречу, когда они стояли друг напротив друга и удивлялись, как обычная улыбка и короткий, мимолётный взгляд в одно секундное мгновение могут изменить целый мир. Их мир. Да, ещё тогда что-то было не так. Это была самая обыкновенная прогулка в парке, вряд ли хоть чем-то отличающаяся от всех предыдущих. Поначалу. Чангюн не так давно вышел, почувствовав острую необходимость в разминке, ведь он не покидал стен своей квартиры уже около недели. Парк, как и всегда, был заполнен людьми, и Гюн уж очень любил наблюдать за детьми, играющими на детской площадке, слышать их звонкий наивный смех. Подобное всегда оставляло тёплый осадок в душе и поднимало настроение, достаточно действенно для того, чтобы он почти искренне кивал и улыбался всем мимо проходящим незнакомцам. Одним из таких незнакомцев оказался Ю Кихён. Чангюн был потрясён. Это ведь сон? Хотелось закрыть глаза и перевести дыхание; но невозможно спрятаться от ощущений, что, как какое-то стихийное бедствие, беспощадно накрывали, перекрывая всё вокруг. Вот он. Во плоти и крови. Настоящий, да? Его долгожданный соулмейт. Уже через пару мгновений, хотя всё и было слишком нереально-неожиданно, Чангюн принял этот факт, гостеприимно впустив бурю внутрь своего сердца. Но, с другой стороны, Ю Кихён не улыбался так же ярко и солнечно, как это делал в тот момент Им, не был столь энергичным и охваченным с ног до головы чувствами, каким казался в тот момент Им; Чангюн, кажется, наивно полагал, что в этом нет ничего такого, может, это всего лишь суть этого человека, но тогда он был пойман в жестокую ловушку собственных эмоций, не собираясь копать куда-то глубже. Кихён позволил Чангюну присоединиться к его прогулке, они шли рядом, почти рука об руку. И, вроде бы, Ю что-то упоминал о том, что уже собирался встретиться с другом. Чангюн думал, что если он идёт к другу, то всё, должно быть, нормально. Он должен был понимать. Им Чангюн был слишком наивным и неосторожным, так глупо считая, что мир окрашен в розовые оттенки (сейчас он, наконец, понял смысл этой злосчастной и жестокой фразы). Маленький мальчик, живущий внутри и так мечтавший о ком-то родном, о ком-то.. своём. Сейчас этот ребёнок был счастлив, радостно танцуя где-то в душе. Теперь ведь всё станет лучше и ярче. Ю Кихён сделает всё лучше и ярче. Он должен был лучше понимать! Хосок сидел на скамейке в парке, пристально разглядывая птиц, которых кормил. Тогда Чангюн не заметил, какая широкая улыбка расцвела на лице его спутника, когда он позвал Хосока. Не заметил, как изменилось лицо сидящего на лавке парня, когда тот поднял глаза. Они обнялись, и почему-то этот жест не был похож на те «братские объятия», которые Чангюну всё время дарил Чжухон. Нет. Это было как-то интимно, и Хосок обнял нижнюю часть спины Кихёна, положив свою голову ему на плечо, оставаясь в таком положении дольше, чем следовало бы. Чангюн чувствовал, будто наблюдает за чем-то, чего не должен видеть, будто он вовсе не должен быть там. Но он был. Кихён позволил увидеть это. И Им просто решил, что друзья бывают разными, а значит и обнимаются по-разному. Кихён представил Чангюна своему другу, как соулмейта, вторую половинку и родственную душу, и это заставило сердце парня трепетать. Мир точно сошёл с ума. И Чангюн не заметил, как помрачнело лицо Хосока. Хосок произнёс одно слово, которое, по мнению Чангюна, сейчас идеально описывает всё произошедшее. — Оу... Теперь Чангюн не мог не согласиться. Эти последние несколько месяцев можно назвать сплошной чередой оу-моментов и оу-событий. Именно в эти несколько месяцев пришлось смириться с реальностью, подобно Титанику, столкнувшемуся с айсбергом, Чангюн столкнулся с Кихёном, носившим тугую маску. В первое время всё было идеально. Они были идеальны. Ничего удивительного, они были такими же, как и те красивые пары, о которых пишут книги и поют песни. Они разговаривали, узнавая друг друга, погружаясь друг в друга. Постоянно веселились и флиртовали. Обнимались. Целовались. И делали ещё больше таких вещей, о которых сам Чангюн предпочёл бы не упоминать. Любой мог бы понять, почему им суждено быть вместе. Тем не менее, Чангюн всё ещё видел, насколько близки были и Хосок с Кихёном. Он спрашивал об их отношениях, и Ю отвечал, что они дружили годами, ещё с колледжа. Вот почему они были так близки. И всё же, Чангюн не мог не сравнивать временами его отношения с Хосоком и отношения с другими друзьями. Минхёком, к примеру. Минхёк был самопровозглашённым лучшим другом Кихёна. Но они не обнимались так и не стояли настолько близко друг другу. А ещё не разделяли столько, кажется, интимных шуток. И камеру. Камера должна была быть ещё одной подсказкой, ещё одним ключом к догадке о том, что что-то явно было не так. Однажды Кихён забыл свой фотоаппарат, Чангюн, конечно, написал ему об этом, на что получил ответ, что Кихён заберёт её на следующий день. Что же, Им получил полную, такую интригующую и таинственную, свободу. Он мог порыться в галерее любимого человека. И нет, он не считал это вторжением в личную жизнь, ведь они фактически проживали одну на двоих, дыша и захлёбываясь друг другом. К тому же, Кихён уже показывал ему огромное количество фотографий, и Чангюну хотелось ещё раз увидеть их, почувствовать. Кихён был невероятно одарённым фотографом. Он видел достаточно кадров, которые не были новыми, но также заметил множество абсолютно неизвестных фотографий. Он вдруг понял, что Кихён показывал лишь лучшие из своих работ. Хотя, всё, что фотографировал Кихён, автоматически становилось лучшим. Фотографии, что он не видел до этого, были впечатляющими. Завораживающие пейзажи; уютные комнаты; фото Чангюна (и Им тепло улыбался им, чувствуя невероятную лёгкость и порхание бабочек); просто какие-то цветовые сочетания... Фотографии Хосока, фотографии Хосока, фотографии Хосока. Хосок. Хосок. Хосок. Его фотографий было больше, чем фотографий Чангюна. Но это не самое напрягающее. На большинстве кадров Чангюн знал о том, что объектив направлен на него, и радостно улыбался. В отличие от тех, на которых был Хосок. Словно Кихён наблюдал за ним, стараясь запечатлеть его, пока тот не видел. Конечно, была парочка фоток, о которых и Чангюн не знал. Как та, например, на которой он спал на кровати Ю, сыроватые волосы были взъерошены, а простынь не прикрывала широкую оголённую спину. Фотографии Хосока же были абсолютно разнообразны. Тут он поправляет рукой причёску, а тут копается в телефоне, выбирает, что заказать в кафе, читает книги... И много моментов, где Хосок был без рубашки или другой одежды, открывая торс. Чангюн листал подобные фотки, постоянно прибавляя скорости и почти не рассматривая, ведь суть и так была ясна. Кто вообще фотографирует друзей вот так? Конечно, Им понимал, что, вероятно, Хосок был вылеплен самими богами. Он был ошеломлён при первой встрече и продолжал удивляться, даже разглядывая простые фотографии. Наверное, теорию о сотворении человечества греческими богами можно было бы подтвердить на его примере. На него было невероятно приятно смотреть. В эстетическом плане. И Чангюн не собирался лгать, придумывая глупые отговорки. Кихён часто ходил в спортзал с Хосоком. Тем не менее, подобные фото смущали. Вряд ли что-то подобное было у него с Чжухоном. Он должен был спросить об этом при встрече. Чангюн полностью проигнорировал увиденное, будто забыл или вовсе не видел ничего, когда Кихён сказал, что приедет ближе к ночи. И когда Ю появился на пороге, у Чангюна совсем не было сил противостоять и пытаться что-то выяснить, он просто тонул в глазах любимого человека, смиренно принимая поражение в этот раз. И всегда. Но эти фотографии плотно отпечатались где-то в сердце, хоть и тускнели с течением времени, но не растворялись, чтобы однажды всплыть на поверхность, в голубую луну. Так, они однажды вновь чётко проявились, когда парни спокойно и уютно сидели на диване, смотря телевизор. Голова Гюна покоилась на плече Ю. Кихён случайно и почему-то так неудивительно затронул в разговоре Хосока. И Чангюну было крайне сложно спросить напрямую. — Есть ли у Хосока соулмейт? — Этот вопрос давно не давал покоя Чангюну. Он думал, что, возможно, если у Хосока такового не было, он мог использовать Кихёна как своего «псевдо-соулмейта». В Интернете часто писали о чём-то подобном, люди действительно делали так. И, возможно, Чангюн немного понимал таких людей, но даже так это глупое понимание не помогло бы справиться с сжигающей ревностью и неловкостью, которые он испытывал. Кихён перевёл свой взгляд с экрана телевизора на лицо парня, явно недовольный тем, что тот прервал его рассказ. Но лицо тут же смягчилось, и он кивнул, положительно ответив спустя ещё пару секунд. Чангюн непроизвольно выдохнул, чувствуя тягучее облегчение, расползающееся по телу. У Хосока была вторая половинка. Он был занят. И у него был дар видеть всё ярче. Он не использовал Кихёна, и, скорее всего, они правда могли быть просто близкими друзьями. — Они не разговаривают друг с другом. Обычная короткая фраза прервала все мысли. Мыслительный процесс остановился, и в сознании будто откололся какой-то кусочек чего-то важного. Разбилось что-то так же необходимое для жизни, как кислород, беспрерывно поглощаемый лёгкими. Потребовалась пара минут, чтобы мигающая пыльца перед глазами исчезла, и Им смог бы выдавить из себя следующий вопрос. — Что? Кихён рассмеялся над тоном, которым задал вопрос Гюн, разряжая тем самым атмосферу, витающую вокруг. А затем объяснил, что Хосок нашёл свою вторую половинку пару лет назад. Он работал моделью и знатно преуспевал в этой сфере. Его звали Хёнвон. Чангюн подумал, что где-то уже слышал это имя, раз или два, возможно. По-видимому, Хёнвон считал, что попытки узнать предназначенную свыше половинку и выстроить отношения с ней могут помешать такой многообещающей карьере. Он испугался. Поэтому и попросил Хосока подождать. Подождать, пока он не достигнет самой вершины и не будет бояться упасть, потеряв всё при этом. Тогда Хёнвон вернётся к нему. Тем не менее, пока этого не произошло, Хосок волен поступать так, как ему вздумается. Кихён пояснил, что такие испытания совсем немного сказались на Хосоке. (Или, может быть, много, потому что Шин чувствовал себя сумасшедшим, хотя и очень умело скрывал свои эмоции и прятал мысли. Кихён до сих пор не был уверен в том, каким он был на самом деле) Чангюн медленно съехал с плеча своей всё ещё половинки, завалившись ему на колени. Тепло и приятно. Так он чувствовал себя в полной безопасности, так было комфортно. Было ли это всё фальшью или нет? Чангюн нахмурился, наблюдая за тем, как последние лучи солнца угасают, но продолжают сражаться за шанс ещё недолго побыть живыми, прежде чем померкнуть, уступив небосвод ночи. Чангюну хотелось верить в то, что всё именно так. Хосок соблазнил Кихёна. Хосок был большим плохим Волком, захватившем ни в чём неповинную маленькую Красную Шапочку — Кихёна. Ему хотелось, чтобы всё было именно так. Просто. Однако, жизнь не была чёрно-белой. Хосок ведь не был единственной причиной отдаления Ю. Он отдалялся, словно уходящий последним рейсом поезд, за которым было почти невозможно угнаться. Потому что Чангюн был чем-то, что Кихён никак не мог изменить. Он был Чангюном. Никак не Хосоком. В памяти всплыл тот день, когда нитки, обмотавшие его мир, стали постепенно распутываться, а яркие пузыри лопаться. Минхёк планировал собраться вместе со своими друзьями, в число которых, конечно же, входил и Кихён, а значит автоматически и Чангюн. Но он всё ещё чувствовал себя немного не в своей тарелке в этой компании, поэтому спросил, может ли привести с собой друга. Конечно, никто не был против, поэтому в ту ночь Чангюн быстро познакомил всех с Чжухоном, и всё начиналось просто отлично. Почти всё, возможно, за исключением того, что Кихён уделял больше времени Хосоку. Хоть это и было уже совсем не удивительно, но Им всё же думал, что всё будет и дальше хорошо, как сначала... К сожалению, в непонятно каком часу ночи Им заметил, что Кихёна довольно долго нет. Первая мысль была похожа на кошмар, возможно ли, что он сейчас где-то с Хосоком, но, к счастью, Хосок сидел в дальнем углу, увлечённо болтая о чём-то с кем-то, чьё имя Гюн благополучно забыл. Кто-то сказал, что Кихён уединился с Минхёком, потому что видел, как они вместе шли в другую комнату. Гюн направился к прихожей, если они разговаривали о чём-то важном, то он не собирался мешать, просто чувствовал острую необходимость во взгляде. Всего на секунду увидеть лицо Кихёна. Чангюн услышал голоса, доносящиеся из спальни. Дверь, ведущая в комнату, была чуть приоткрыта. Он думал о том, чем бы они могли там заниматься. Заглянув, он не увидел никого, это отогнало все скверные мысли, ползающие по сознанию. Они были на балконе. Сейчас хотелось лишь напомнить о своём существовании. Он ведь всё ещё здесь, всё ещё существует. Но услышал разговор. — И я просто не знаю, что делать, Минхёк, — голос Кихёна звучал как-то отчаянно. Ли вздохнул. — Я пытался. Я так чертовски сильно старался почувствовать то же, что он чувствует ко мне. Но я... Я просто не могу. И я не знаю, почему, — Кихён буквально стонал от бессилия и боли. Чангюн забыл, как дышать. Он был уверен, что они говорили о нём. Знал это. Чувствовал. — Да, у тебя, действительно, непростая дилемма, — Минхёк был спокоен. — И это совершенно неслыханно. — Хах, дерьмо. Спасибо, что просветил меня, Мин-мин. — Кихён усмехнулся. Друг проигнорировал подобный выпад, продолжая потягивать пиво. Ю вздохнул, чтобы успокоиться, и тоже сделал глоток. — Он любит меня, понимаешь? Очень-очень сильно. До луны и обратно. — Кихён остановился, переводя дыхание. Глупая фраза. Но всё было именно так, если не сильнее. Может ли что-нибудь в этом мире описать любовь такого прекрасного человека, как Чангюн? — И я тоже люблю его... — Только не так, как должен? — Ли перебил, предположив возможное завершение фразы. — Не так, как должен, — прошептал Ю, повторив за другом. Чангюну не нужно было больше слышать. Не хотелось слышать. Он инстинктивно отшатнулся, спеша покинуть комнату. Подальше. Подальше. Подальше. От всех. Мир, выстроенный внутри сердца, сейчас дрожал, вращался. Ломался, крошась на какие-то острые клочья. Нет, чёрт возьми, нет. Нужно скорее убраться отсюда. Слишком много всего. Кихён. Кихён сказал, что... Чангюн сунул руку в карман в поисках ключей от машины и направился к входной двери, но кто-то окликнул его у самого выхода. Обернувшись, Чангюн узнал человека, с которым недавно разговаривал Хосок. — Уже уходишь? Не стоит, скоро прибудет новая партия напитков. — Человек ухмыльнулся, а в его глазах мелькал пьяный озорной блеск. Чангюн моргнул и покачал головой. — Нет, я не могу. — Ещё немного, и он не выдержит, сорвётся, хватит на сегодня столкновений и потрясений. — Мне позвонили, проблемы в семье. — Чангюн лгал. И мужчина кивнул с пониманием, но выглядел разочарованно. — Может кто-нибудь сказать Кихёну, когда он вернётся? Нужно, чтобы кто-то подвёз его. Даже сейчас, преданный и поломанный, он всё равно заботился о благополучии своей второй половинки, не в силах выкинуть её из головы. — Я подвезу. — Шин слегка приподнял руку. Чангюн больше всего хотел бы, чтобы человеком, который подвезёт его парня, был кто-нибудь другой. Кто угодно, только не Хосок. Но Чангюн промолчал, слабо кивнув, и повернулся к Чжухону. — С тобой всё будет в порядке? — Им был не уверен, правильно ли оставлять друга с едва знакомыми людьми. Но Чжухон кивнул, улыбнувшись, и сказал, что не против компании этих людей. После этих слов Чангюн ушёл. Было поздно, и на дороге почти не было машин. Он смотрел чётко вперёд, не оборачиваясь и не останавливаясь на светофорах. Мысли благополучно покинули пределы его головы, оставив пожирающую всё пустоту. Гюн крепко сжимал руль, пока суставы не побелели. Чангюн хлопнул дверью, вернувшись домой. Звук был таким мощным; казалось, что дверь слетит с петель. И он совсем не заботился о том, что мог разбудить соседей. Плевать. Он направился на кухню, схватив первую попавшуюся бутылку ликёра, стоявшую в шкафчике с алкоголем. Нужно подумать. Кихён не любил его. Он только что признался в этом. Не любил его так, как должен был. Для Гюна подобное признание объясняло то самое едва заметное, эфемерное и странное в Ю и его поведении; то, что было скрыто до этого дня; то, что Чангюн предпочитал игнорировать. До этого дня. Большой глоток прямо с горла бутылки. Кихён больше не поцелует его так, как хотелось бы. Он больше не касался его так, как касался в самом начале. Оправдание за оправданием, бесконечно по кругу, но в итоге тупик — не чувствовал то, что должен чувствовать. Кихён не любил его. Как, блять, такое возможно? Чангюн выпил половину бутылки и застонал. Это же удивительно смешно. Соулмейт, не любящий свою, блять, родственную душу так, как полагается любить? Невозможно. Кихён обречён Судьбой любить Чангюна, а Чангюн обречён этой же, чёрт возьми, Судьбой любить Кихёна. Кажется, сейчас он чувствовал себя проклятым ею и высмеянным целой вселенной. Дышать было тяжело, это эффект от алкоголя, и всё вокруг темнело и плыло, и это тоже эффект от алкоголя. Где он ошибся? Ха-ха. Он ведь и был ошибкой. Он делал всё, чтобы Кихён был счастлив, счастлив рядом с ним. Разве этого недостаточно? Разве он был настолько никудышной второй половинкой? Чангюн выпил оставшуюся часть бутылки, прежде чем провалиться в темноту. В следующую встречу с Кихёном нельзя было не заметить, насколько просчитанными и, будто, отыгранными заранее были действия Ю. Каждый шаг, кажется, так тщательно планировался и был идеально отточен на репетициях. Раздражало чертовски. Чангюн ненавидел это. Он так глупо и слепо предпочёл проигнорировать тот факт, что Кихён не любил его. Всё так же глупо и слепо надеясь, что скоро полюбит. Обязательно. Тем не менее, если бы всё и дальше продолжалось так, дыра между ними беспрерывно бы росла. — Я люблю тебя. Чангюн очень смутно понимал, почему произнёс эти колючие три слова в тот момент. Или вообще не понимал. И он не был уверен насчёт того, чего бы ему теперь хотелось ждать после сказанных слов. Ждал ли он вообще чего-то. Конечно, это было не первое признание в любви, но сейчас всё было иначе. Эта фраза, сорвавшаяся с его губ, была в сотни и тысячи раз сильнее, чем когда-либо до этого, она исходила буквально от каждого миллиметра тела Чангюна. Эта фраза была похожа на отчаянную мольбу. Они были в парке; Кихён стоял напротив него, вглядываясь в глаза. Теперь кажется, что Кихён почти всегда ходил чуть впереди Гюна, а не рядом. С каждым днём Кихён был всё дальше и дальше, он, кажется, исчезал. И этими словами Чангюн так отчаянно пытался удержать его, преодолеть пропасть и остановить Кихёна. Он надеялся, что признания будет достаточно. Кихён мягко улыбнулся и подошёл к Чангюну, ласково проведя рукой по щеке парня, и поцеловал. Мимолётно и едва ощутимо. — Я тоже люблю тебя. — Это снова ломает. Безжалостно и сокрушительно. В словах Кихёна не было того же значения, которое вкладывал Им в свои. Лицо Ю помрачнело, и он аккуратно, словно в замедленной съёмке, убирает руку с лица парня. Кихён смотрел вниз, не решаясь поднять глаз, будто уловил в лице Гюна что-то страшное (изломанность и осознание); что-то, чего не должен был видеть. Или же он просто не хотел встречаться взглядами с Гюном, потому что боялся что тот уловит то, что не должен видеть. — Я тоже люблю тебя, — повторил, и голос стал на тон мягче. Будто он говорил это сам себе, напоминал. — Люблю, — тихо прошептал, почти одними губами. И Им практически не слышал его слов. — Я действительно люблю тебя. — На этот раз он поднял взгляд, столкнувшись с лицом своего бедного соулмейта. Его глаза были широко раскрытыми и мокрыми. Чангюн, не задумываясь, схватил руки Кихёна, поцеловав его. Он вдруг понял, что Кихён больше пытался убедить самого себя в правдивости этого чувства, нежели его. В конце концов, Кихёну не нужно было убеждать Чангюна. Чангюн решил, что будет слепо верить. Прекрасные глаза Кихёна говорили о том, что, даже если он и врал обо всём, ложь была неполной, ведь Кихён пытался... Чангюн всё ещё верил, не собираясь отпускать самого дорого человека во всём мире. Он собирался оставаться с ним всегда. Даже если для этого придётся пройти через ад и вернуться назад. Чангюн был дураком. Чангюн был полным идиотом, потому что верил в то, что его дорогая половинка пыталась. Верил в то, что любовь поможет... Он был полным идиотом, потому что вообще верил в то, что любовь способна преодолеть все нескончаемые преграды и сложности, преодолеть боль. И он был полным идиотом, потому что продолжал слушать и соглашаться со всем, что говорил Ю Кихён. Через несколько недель после этого Кихён так щедро подарил надежду на то, что они смогут двигаться дальше. Бок о бок, вместе, почти как одна семья. Им безо всяких колебаний согласился, они ведь должны двигаться дальше. Для него это было шагом вперёд. Если бы они жили под одной крышей, то у них было бы больше шансов и возможностей на улучшение отношений. Идея совместной жизни грела сердце, разжигая в нём новые надежды. Это на время позволило Чангюну спокойно дышать. Сейчас же он оглядывался на квартиру и понимал, насколько всё было тщетно. Он обманывал сам себя и был обманут. Эта квартира превратилась в ад, тюремную камеру его собственного одиночества. А ведь сначала это место маскировалось, притворяясь чистейшим раем. Кихён с Чангюном довольно быстро влились в обычную рутину. Смотрели телевизор вместе, готовили вместе, убирались вместе. Им был уверен, что всё продолжит налаживаться. Всё будет в порядке. Но ничего не было в порядке. Кихён стал возвращаться домой всё позже и позже в будние дни. Он ссылал всё на работу. Для Гюна это было вполне приемлемым оправданием, потому что не понаслышке знал, как сильно порой может усложняться работа его парня. Во время выходных Кихён тратил почти всё время на друзей, крайне редко задумываясь о приглашении Чангюна. Сперва он не возражал и против этого, ведь на Чангюна у Кихёна было ночное время. Однако, и такие ночи вскоре закончились. Фактически, Кихён стал уходить куда-то вечером и возвращался уже глубокой ночью, объясняя всё тем, что постоянно был в компании Минхёка, Хосока и Хёну, задерживался у них или в каком-то баре неподалёку. К моменту возвращения «гуляющего» Чангюн уже спал, но это ничего, ведь он доверял Ю, зная, что тот придёт домой вовремя. Так было до одного момента, когда Кихён не вернулся. Утром Чангюн так сильно волновался, что потратил битые полчаса, просто безостановочно названивая Кихёну. Он ответил крайне вяло, должно быть, потому что только-только проснулся, и сказал, что был слишком пьян, поэтому посчитал лучшим вариантом остаться у Минхёка на ночь. Им вздохнул с невероятным облегчением. Всё в порядке. Он сказал, что хочет, чтобы Кихён поскорее вернулся, потому что он скучал по нему. А ещё любил его. Ю звонко рассмеялся, будто его сон сняло рукой, и назвал Гюна сырком, пообещав, что скоро будет. Отличный был разговор. За исключением того, что Чангюн почти был уверен, что слышал, как Хосок сонно спрашивал: «Кто звонит, Ки?» , прежде чем Кихён успел сбросить вызов. Чангюн пытался убедить себя, что это ничего не значит. Это ведь не значит, что Хосок был настолько близок к нему в постели, что Им смог услышать, что он спросил? Возможно, Хосок тоже остался в квартире Ли, и просто не было другой кровати, поэтому они спали рядом. На самом деле ведь не было никаких оснований полагать, что он был в одной с ним постели. Может быть, он просто стоял возле кровати, чтобы сказать, что завтрак готов. Или что-то в этом роде. Ведь так? Его живот свело и скрутило, пробивая тело самыми неприятными, скользкими ощущениями. Было кое-что, что Чангюн смог узнать из жизни с Кихёном. Кихён курил. Нечасто, правда, и всегда в компании. Чангюн узнал случайно, когда однажды ждал его прихода ночью. Было слишком поздно, кажется, скоро должно было уже светать. Чангюн подошёл к двери, когда кто-то пытался открыть её. Он точно знал, что это был Ю, потому что слышал проклятия в его сторону от пожилого мужчины, которого он, вероятно, разбудил. Чангюн находил подобное немного милым и забавным, поэтому решил помочь ему и открыть дверь за него. Им встретил его изумлённое лицо с улыбкой, однако, улыбка быстро сошла на нет, когда он заметил, насколько растрёпанным выглядел Кихён. Волосы были в полнейшем беспорядке, а одежда была слишком мятой, хотя Кихён никогда не покинет стен квартиры, если одежда нуждается в глажке. Даже если он куда-то опаздывает, ведь всё должно выглядеть идеально. Хуже всего выглядели его губы. Покрасневшие и опухшие. Конечно, это могло значить только одно... Но Чангюн не нашёл в себе мужества, чтобы признать этот факт, снова придумывая отговорки. Он позволил пройти парню внутрь, не сказав при этом ни слова. В тот момент, когда Ю прошёл мимо, Гюн почувствовал горький запах сигаретного дыма, смешанного с каким-то неизвестным одеколоном. Это снова больно ударило по чувствам Чангюна. Вновь что-то сокрушило его. И Чангюн не мог спать на одной кровати со своим парнем в ту ночь. Не мог находиться в той же комнате. Он спал на диване в гостиной, а утром расспросил о запахе и прочем Кихёна. Но он опустил тему его губ, закинув увиденную картину в дальний ящик. Удалить. Так ведь будет проще? Кихён признался в привычке курить. И Чангюн кивнул, притворяясь, что принял ещё одно оправдание и признание. Если Кихён лгал о подобном, о чём он мог врать ещё? Чангюн не курил. Вообще-то, можно сказать, он был совершенно против курения. Его отец был заядлым курильщиком, пока врачи не выявили рак лёгких. Он умер от рака, когда Чангюну было всего пятнадцать. Поэтому Им всегда был против. Однако, узнав, что самый близкий человек, которого, казалось, он знал, курит... Курение уже не было таким отталкивающим. Ему было так больно думать, что, скорее всего, Шин Хосок был главной причиной таких опухших губ, растрёпанных волос и поздних визитов. Он разбивался на тысячи осколков, проваливаясь в океан, чёрную бездну собственного отчаяния. Впервые он почувствовал мнимое, лживое облегчение от факта, что его друг, Чжухон, тоже курил. Однажды, когда они тусовались вместе, Чангюн долго смотрел на сигарету, зажатую между пальцами друга. Смотрел, как серый пепел падает, а искры разлетаются. Туда-сюда. Он знал, что больше не может терпеть, и попросил одну для себя, хотя, ещё недавно называл их раковыми палочками, которые следовало бы запретить. Чжухон был потрясён, услышав такую просьбу друга, но, тем не менее, всё же протянул ему одну сигарету, спросив, уверен ли он, что хочет попробовать. И Чангюн был уверен. В тот день он почувствовал сильное жжение, когда дым добрался до органов дыхания. Было сухо. И сперва отвратительно неприятно. Что же, дегустация была ужасной. Но в то же время это жжение, граничащее с болью от покалывания, на вкус было как утешение. Ядовитое тепло распространялось повсюду, обволакивая внутренние органы, как тёплое плотное одеяло. Он на мгновение понял, почему люди курят, потому что впервые за долгое время ощущал себя расслабленным и так отчаянно-нужно свободным. Маленькая дымка, повисшая в сознании. Этого было достаточно, чтобы всего на секунду забыть о Ю Кихёне. Через три дня первая пачка была опустошена. Каждая липкая мысль о Кихёне с Хосоком приводила к губящей необходимости выкурить одну или две сигареты. Чангюн сам не мог поверить, как быстро и легко он поддался, став зависимым от этого страшного наркотика. Он чувствовал, что терял контроль, терял себя, но всё ещё помнил, как когда-то клялся, что никогда не будет курить. Он скрыл приобретённую привычку от Кихёна. В конце концов, если Кихён хранил тайны, то и Чангюн мог позволить себе парочку. Чангюн скрестил руки и опрокинул их за голову, слегка откидываясь. Солнце только что село, проиграв темноте. И эта темнота обрушилась на квартиру. Сейчас Им мог бы сходить за ещё одной сигаретой. Только едкий дым и тьма теперь могли бы утешить его. Чангюн не был уверен, почему позволил этому всему случиться с собой, почему он сделал всё, лишь бы избавиться от переживаний, связанных с его проклятым соулмейтом. Особенно, с плохими переживаниями. Ах, смешно. Он ожидал найти что-то светлое и хорошее в переживаниях? Или просто понять, насколько был дураком, раз продолжал надеяться на счастье с Кихёном? Потому что в любой, чёрт возьми, период из своих воспоминаний он надеялся, что Кихён вернётся однажды и больше не уйдёт, станет лишь его. Надеялся ли он сейчас? Чангюн вспомнил момент, когда его надежда резко уменьшилась, почти до нулевой отметки. Минхёк пригласил их обоих на очередную вечеринку, теперь по случаю переезда из обычной квартиры в коттедж. Сперва Кихён всё время был с Чангюном, сидя в обнимку с ним на диване. Голова Кихёна покоилась на плече Гюна, а его рука обвивала талию. Им не хотел отпускать Кихёна. Не в этом окружении, не когда Хосок находится так близко к их идиллии. Хосок разговаривал с каким-то парнем, постоянно бросая взгляды на Кихёна. Чангюн не был слепым. Он заметил их, даже если не замечал сам Кихён. Чангюн не собирался отпускать Кихёна. Однако несколько сортов пива и других алкогольных извращений спустя Им понял, что его парень уже был не с ним. Он осмотрелся, пытаясь найти его взглядом. Алкоголь, гудящий в голове, мешал сосредоточиться. И Чангюну нужно было сходить в туалет, так что Кихён мог подождать. Спросив у Минхёка о расположении ванной, он направился на поиски. Правда, после ещё одного коктейля, приготовленного Хёну, и короткого разговора с Чжухоном (Минхёк пригласил и его, они, вроде бы, сдружились после первой вечеринки). Чангюн не помнил, нужно повернуть направо или же налево. Будучи мастером размышлений и логики, коим он сам себя считал, Им выбрал последний вариант, предположив, что одна из первых дверей должна быть верной. В начале коридора он застыл. Кихён был там. Он находился в самом конце и был не один. С Хосоком, конечно. Шин прижал его к стене, раскинув руки по обе стороны от лица. Его лицо было непозволительно близко к Кихёну. Руки Ю упирались ему в грудь. Чангюн не мог дышать. Он вышел из коридора, прислонившись к холодной кафельной стене. Не мог поверить в увиденное. Нет. Нет. Нет. И всё же мог. Мог поверить. Верил. Но загонял всё куда-то, снова и снова придумывая отговорки. Он не мог поверить лишь в то, что подобное произойдёт настолько близко к нему. В одном доме. В одном коридоре. Кихён был невероятным. Такой образ был сожжён в сознании Гюна навсегда. Крошечное расстояние между губами Хосока и Кихёна, их пьяные ухмылки, когда они наклонялись, тянулись друг к другу. Кем они себя считали? Кем себя считал Кихён? И кем был Чангюн? Он чувствовал себя маленьким, невероятно крошечным человеком, которого ударили по лицу очевидностью. Тяжёлой, огромной, жуткой очевидностью. И ему хотелось вернуться. Хотелось подойти к Кихёну и показать, насколько глубокие раны на его сердце оставил Ю. Тем не менее, Чангюн не мог пошевелиться. Он был таким беспомощным и потерянным, словно его тело зацементировали, превратив статую. Ошеломлённым. Ему нужно было уйти. Уйти и никогда ничего и никого не видеть. Он не мог. Кихён... — Ого, что ты здесь делаешь? Ванная в другой стороне, глупый. К счастью, внезапно появившийся Минхёк прервал весь мыслительный процесс. Спасибо, Ли Минхёк. Если бы Чангюн так и продолжил, он обязательно бы закричал. Беспомощно. Но он не хотел этого. Чангюн смотрел такими пустыми, чёрными, мёртвыми глазами. И Минхёк с тревогой оглядел парня и, схватив за запястье, повёл за собой. Чангюн был похож на куклу. Тряпичную, использованную и выброшенную куклу. Он не знал, было ли это из-за алкоголя, но в тот момент казалось, будто весь дом смотрит на него. Пристально и осуждающе. Будто все что-то знали и пытались удержать его в темноте, в неведении. Чангюн больше не был во тьме. Он весь светился. Но свет сжигал. Минхёк знал. Все друзья Кихёна знали. Любой бы подумал, что они должны были осуждать его за такие действия. И они должны были рассказать Чангюну правду. Это ведь то, что делают обычные люди. Именно так поступают моральные люди. Однако Кихён никогда не связывался с высокоморальными людьми. Способ, которым общество определяло мораль, заключался лишь в лояльности к вашему партнёру. И только к нему. Вы никогда не экспериментировали, сохраняя всего себя своей второй половинке, предназначенной вам Небесами. Эта форма морали постепенно ускользала, так как всё больше и больше людей связывали себя с другими, с большим множеством других. Чангюн же был воспитан своими родителями, поэтому сохранял себя целиком и полностью для одного единственного. Он достаточно уважал такую мораль и искренне верил в неё. Достаточно искренне, чтобы колледж не смог развратить его. То же нельзя было сказать о Ю Кихёне. Возможно, его родители воспитывали его так же, как и родители Чангюна, прививая те же ценности. Но в жизни Кихёна всё изменилось. Им помнил, как Кихён рассказывал о его первой встрече с Минхёком и Хосоком. Это было на дикой университетской вечеринке. Видимо, кто-то неудачно пошутил, и они сцепились друг с другом. Бой мозолил глаза Кихёну, поэтому он решил разъединить их. С тех пор они неразлучны. Конечно, это не совсем традиционный способ подружиться, но он явно превзошёл все «мы партнёры»-вещи, которые они делали с Чжухоном. С другой стороны, Минхёк нашёл свою родственную душу в лице Хёну. Но он всё ещё имеет привычку флиртовать с другими людьми. Чжухон, например, был одним из этих других (однажды Чжухон рассказал Чангюну, что подобное заставило его чувствовать себя не комфортно, и он не хотел бы снова стать объектом флирта), несмотря на то, что Хёну был неподалёку. Хёну, по-видимому, был очень снисходительным человеком. Чангюн понял, почему никто не сказал ничего о неправильности действий Кихёна. Можно предположить, что у всех знакомых Кихёна одинаковые взгляды. И всё же, было ли хоть что-нибудь из всего этого правильным? Почему Кихён не сделал шаг вперёд и не сказал Чангюну правду? Почему продолжал вытворять такое за его спиной? И ведь то же самое можно сказать и Чангюну. Если он догадывался, то почему не поговорил с Кихёном? Почему держал всё в себе, делая вид, что ничего необычного не происходит, и всё нормально? Он хоть когда-нибудь шёл по верному направлению на этом пути? Чангюн вздохнул. Вот он. Что же, здесь он был, сидел на стеклянном столике в своём пустом замке из пустой лжи и пустых надежд. Он слез со стола и не заметил, как ноги сами пошли в верном направлении. Он всё ещё находился в сетях Кихёна. Пойманный и безоружный. Чангюн всё ещё не хотел вырваться на свободу, он всё ещё хотел тонуть и задыхаться в мире, которым был Кихён. Ю всё ещё так мило общался с ним. Он до сих пор готовил для Чангюна, и они вместе смотрели телевизор. Кихён всё ещё ворчал, если Им делал что-то не так, так забавно и сварливо, будто старушка. Просто это всё происходило реже. Они почти не гуляли вместе. И занимались сексом только будучи пьяными. Больше не было ничего. Нет. Между ними была пустота. И Чангюн навечно обвинил Хосока в этой пустоте. Он был тем, с кем проводил своё свободное время Кихён. Он виноват, чёрт возьми, виноват. Если бы не Хосок, то Кихён бы не был таким. Хосок был искусителем. Хосок был искушением, против которого Кихён не смог устоять когда-то. Чангюн всё ещё хотел подарить себе веру. Что Хосок и Кихён долго не продержатся. Они расстанутся вскоре. Разойдутся, как в море корабли. Хосок будет с Хёнвоном, а Кихён будет с Чангюном. Чангюн нуждался в этой вере. Он не мог оставить Кихёна и просто забыть о нём. Большинство его поступков и их результатов показывали лишь одну сторону монеты. Ту, которую хотел видеть лишь он сам. Люди, не являющиеся соулмейтами. Таким суждено расстаться, оставив друг друга. Однако, достаточно ли тут будет одной Судьбы. Чангюн жутко боялся. Он не знал. Ровным счётом, просто ничего не знал.. или не видел. Им кашлянул. Ему срочно нужна ещё одна сигарета. Он пытался сдержаться, отказаться от этой дурацкой потребности, но вся его одежда пахла дымом, слишком соблазнительно. Он сам пах дымом. Медленно потянувшись, он схватил ключи и направился к двери. Чангюн, правда, понятия не имел, когда вернётся Кихён. Но это было неважно, ведь вряд ли Кихён будет скучать по нему во время его отсутствия. С этой тяжёлой, но правдивой и здравой мыслью он открыл дверь. Он был удивлён увидеть Кихёна, стоящего по другую сторону двери и шарящего в карманах в поиске ключа. Слишком рано. — Ох, — Кихён улыбнулся, глядя на Чангюна. Чангюн посмотрел на парня перед собой, и его сердце разбилось на миллиарды кристаллов, разрываясь от выжигающей всё боли. В миллионный раз. — Ох... — Куда направляешься? — Кихён спросил, поправив волосы. — Или ты слышал, как я пришёл, и решил открыть дверь? Чангюну потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы осмыслить и разжевать сказанные им слова. Всё внутри сосредоточилось на Кихёне. — Ээ... Нет, я просто шёл в магазин. — Он почесал голову и сунул руки в карманы джинсов. — Мне нужно кое-что купить, — пробормотал Чангюн и уже собирался направиться к лестнице. — Хорошо, тогда... — Кихён кивнул и хлопнул его по плечу. Он сделал шаг навстречу к Чангюну и оказался слишком близко. Достаточно близко, чтобы почувствовать этот запах. К счастью, или к сожалению, но от Кихёна тоже пахло сигаретным дымом. Оба запаха смешались вместе, слились, как когда-то две судьбы... И Кихён, должно быть, принял оба запаха за один, свой. Чангюн отошёл в сторону и позволил Кихёну пройти. Ю закрыл дверь, и Чангюн почувствовал себя запертым. Когда он шёл по лестнице, слёзы, наконец, вышли наружу. Оставляя мокрые дорожки на щеках, они падали вниз и разбивались. Они должны были принести облегчение, но лишь оставляли после себя застывающую боль. Ему понадобится больше одной сигареты. Больше одной, чтобы заглушить всё, что оглушающе кричало внутри. Боль. Боль. Боль. Пошло всё к чёрту. И Кихёну действительно следовало бы лучше скрывать засосы на своей шее.