На работе нужно расслабляться

— Я вас так понимаю, Аргус! — вздохнула она. — Это просто невыносимо. Дети здесь невероятно невоспитанны, невероятно! Такое впечатление, что директор Дамблдор поощрял в них лишь вольнодумство. — Она покашляла, как делала всегда, когда пыталась найти формулировку поточнее или поостроумнее. — Я бы сказала, он поощрял «вольно-», совсем забывая о «-думстве». — Именно, именно! — горячо согласился старик. — У них нет никакого уважения к старшим! Долорес не удивлялась. Она давно привыкла не удивляться тому, как дурно люди выполняют свои обязанности. Это происходило повсеместно, и задачей Долорес Амбридж было это по мере сил исправлять, вот и всё. Филч ушёл, и она осталась наедине со злобным замком, которым вынужденно руководила. Долорес была уверена, что Хогвартс ненавидит её. Хогвартс, привыкший к вольностям, безалаберности, расхлябанности и правилам, специально придуманным так, чтобы их почаще нарушали. Что ж, пускай. Она всё равно исполнит свой долг. А чтобы делать это, нужно иногда расслабляться, иначе силы быстро заканчиваются. Долорес встала, взмахнула палочкой, и тарелочки с котятами слетели со стены, аккуратной стопкой легли ей на ладонь. Ещё один взмах палочки — и отъехала дальняя стена, открывая проход в небольшую смежную комнату. Долорес прошла туда, и стена за её спиной бесшумно закрылась. Здесь не было почти ничего, лишь светильники и ростовой портрет Дамблдора. Заколдованный, разумеется: Долорес не хотела, чтобы старик мог использовать этот портрет, чтобы следить за ней, или ещё за чем-нибудь, мало ли, на что он способен. Чары, лежащие на картине, были специально для неё. Для её радости. Как и многое в этом кабинете — единственном помещении в Хогвартсе, где она могла радоваться. Долорес встала в стойку, которой много лет назад научил её Джагсон. Он давно погиб, но его наука, нелюдимого, всегда спокойного человека, до сих пор помогала ей не сойти с ума, не сорваться, не пустить под откос дело своей жизни. Терпеть и улыбаться. Ждать, когда наступит время долгожданного перерыва. Она подняла руку и швырнула тарелочку. Та полетела сразу хорошо: отлично, не дрожит рука. Остро наточенный край с глухим стуком вонзился в портрет, растянутый на толстом деревянном щите. Дамблдор на картине вскрикнул; потекла кровь. Никаких криков, конечно, на самом деле не было. И крови, к сожалению, тоже. Чистая иллюзия, очень похожая на реальность. Так было надо, чтобы короткий перерыв принёс полноценный отдых. Так учил её Джагсон много лет назад. Вторая тарелочка перерезала Дамблдору сухожилие на руке. Кровь лилась толчками, забрызгивала пол и стену рядом. Старик корчился и кричал, а Долорес всё бросала и бросала тарелочки. Взрезать ему брюшину. Полюбоваться на то, как вываливаются кишки, как чётко посередине рассекается желудок. Покромсать ломтями печень — от этого много крови. Долорес почти чувствовала, как под острым краем наточенной тарелочки расходятся мышечные волокна, размыкаются кровеносные сосуды. Это он превратил Хогвартс в комок ненависти к ней, это он годами растил из волшебников людей, презирающих закон, ставящих свои причудливые потребности выше инструкций, выше потребностей общества. Раскромсать рёбра было не так уж просто. Лоскуты кожи свешивались с зачарованного тела, и Долорес уже хотелось схватить палочку и вскрыть ему грудную клетку чарами, но нет. Нельзя. Нужно руками. Острым краем. Только так. Сердце трепетало в раскрытой наконец груди. Проклятый старик кричал, а красный мешок в его груди, оплетённый сосудами, бился, такой беззащитный, такой уязвимый. Долорес заливисто хохотала, призывала тарелочки и бросала их снова, одну за другой. Наконец она послала сразу две — трюк, которому Джагсон учил её дольше всего, — и сердце, рассечённое на три части, содрогнулось, выплеснуло кровь и замерло. Отдышавшись, насмотревшись вдоволь на обмякшее тело, залитое кровью, изрезанное её котятами, Долорес развернулась и, не глядя, бросила за спину заклинание. Ей не хотелось видеть, как у искромсанного тела вмиг заживают раны, и на портрете снова восседает Дамблдор, неподвижный, но совершенно целый и на вид довольный жизнью. Долорес хотела надолго запомнить, как стекает кровь по безвольно упавшим рукам. На душе было радостно и спокойно. Теперь она могла ещё какое-то время держаться. Сопротивляться ненависти Хогвартса, оскорблениям студентов, миру, который пытался исторгнуть из себя зёрна порядка и погрузиться в пучину хаоса. Но теперь она сможет. Ещё какое-то время. До следующего перерыва.