Не во сне

После того, как они с тигром вот уже во второй раз бок о бок сражались ради спасения города, Рюноске ошибочно решил, что больше его уже ничем не удивить. И осознал, насколько он поторопился с выводами, лишь обнаружив в своем доме незваного гостя. Столь ловкого, что его присутствие ощутилось только по внутреннюю сторону двери. Время, необходимое для активации Расемона, Рюноске проводит, неверяще принюхиваясь к резкому запаху алкоголя. Этот запах сбивает с толку, наводит на мысли, что просто кто-то из своих фамильярно завалился по делу. Победу над Крысами отмечали абсолютно все: от верхушки до рядовых боевиков. Не пил, пожалуй, только один Рюноске, все еще слишком слабый даже для чересчур крепкого чая. Недавнее существование на пределах возможностей с каждым часом все сильнее напоминало ему сон, беспрестанный и обволакивающий. Не его ли частью изначально было ласковое прикосновение ладони, прихваченной по запястью бинтами? И вместо того, чтобы выяснить — один ли он в собственной квартире, Рюноске проснется под капельницей, чтобы вздрогнуть от острой боли? Рюноске и правда вздрагивает, но совсем не от нее. — Плохо я тебя воспитал, раз не здороваешься с семпаем. Может, не стоило так рано разоружаться, но Расемон за его спиной съеживается сам собой, растворяясь в складках плаща, как растворяются сны. А все остальное — остается на месте: и ошарашенный Рюноске, и его скромное, оформленное в традиционно-лаконичном стиле жилище… и Дазай-сан, развалившийся на чужом футоне, будто на своей собственности, с удобством поджавший длинные, голые ноги, словно примерный, разувшийся у порога гость, пусть даже Рюноске беглым взглядом и не смог определить, куда же в итоге подевалась обувь. Без нее Дазай-сан вряд ли планирует скорое отступление — на улице порядочная сырость. Но надолго ли он заявился? И для чего? После всего, что между ними было, этот поступок на первый взгляд совершенно лишен логики. Но, зная Дазай-сана, чаще всего действующего в пользу какого-то хорошо сокрытого от других интереса, не стоит торопиться с выводами. Меньше всего Рюноске хочется показаться смешным, легко впадающим в заблуждение простаком. Он уже вырос из этого. Он заслужил признание. Он постарался и слишком многое сделал, чтобы чувствовать себя сейчас перед этим человеком приниженным и ничтожным. Но что поделать со слабостью в коленях, возникающей при мыслях о том, как скользило чужое дыхание по щеке, иногда приближающееся к коже то от машинной тряски, то от трепыханий человека-тигра, о котором Рюноске, надо сказать, иногда начисто забывал, всем своим существом пытаясь не упустить ни слова… Рюноске вовсе не против узнать, что Дазай-сан скажет ему на этот раз. — Чем обязан? — со всей возможной вежливостью выдавливает из себя Рюноске, скидывая ботинки и попутно зажигая свет. Некоторое время — ровно столько, чтобы озадачить еще сильнее — Дазай-сан сохраняет молчание, беззастенчиво демонстрируя Рюноске сосредоточенное выражение не слишком здорового по цвету лица, немного осунувшегося с последней встречи. Лишь внимательно следит, как Рюноске осторожно приближается, вежливо не ступая при этом на стыки татами. Что-то встревожило самого Дазая Осаму, и он хочет заручиться поддержкой? У него есть новая просьба? Предложение союза, с самого начала своего заключения сулящего Рюноске неприятности? Каждый шаг к футону дается так тяжело, словно ноги до сих пор утопают в подстроенной русским ловушке. Скажите прямо, едва ли не просит Рюноске, но вовремя берет себя в руки, хоть тем и хочется хорошенько встряхнуть незваного гостя. Вместо этого — выразительно и тяжело смотрит ему прямо в глаза. Только тогда Дазай-сан отзывается в своем репертуаре: — Может быть, хочу взять с тебя плату за обучение? Зря, что ли, я столько старался. Зная босса, ты наверняка получил поощрение. Рюноске хорошо осведомлен, что в агентстве сотрудникам платят гроши: произнеси такие слова тигр — Рюноске вмиг бы поставил его на место. Но в этот раз перед ним Дазай-сан, и его несерьезные сетования, избранные прелюдией для чего-то серьезного, не кажутся значимыми. Тем не менее, мысли на достойный ответ приходят сами собой: — А разве в свое время с вами не рассчитались сполна? В любом случае, вы всегда можете одолжиться у Чуи-сана. С его доходами он не откажет в поддержке обнищавшему бывшему коллеге. Лицо Дазай-сана светлеет: — Ты и вправду вырос. Раз начал понимать, как люди относятся к друг другу на самом деле. И даже не кинулся сейчас убивать меня! Неужели так серьезно отнесся к спору, о котором мне рассказал Ацуши-кун? Уши мгновенно опаливает жаром. Вот ведь чертов тигр! Лишил Рюноске возможности поквитаться, а теперь по всему городу разбалтывает какую-то чушь! И если бы только желание самолично прихлопнуть эту докучливую сволочь не было так велико, Рюноске бы… Дазай-сан не позволяет надолго отвлечься от себя — его рука резко вскидывается и тянет на себя. — А понимаешь, как я к тебе отношусь, Рюноске-кун? Или мне только показалось? — заискивающим шепотом интересуется он. Понимает ли? Да нет же, совсем ничего не понимает! Рюноске однозначно не готов к этому — что ноги под не таким уж и серьезным натиском пальцев Дазай-сана сами собой подогнутся, что он плюхнется рядом, чуть ли не на чужой бок, что Дазай-сан вновь коснется его, приобнимет, заставляя дыхание сбиться… Да как такое вообще можно… — Даже не знаю, — вновь с усмешкой добавляет Дазай-сан, — о чем я жалею больше после ухода из мафии: по нестесненности в средствах или все-таки по возможности паясничать перед тобой. Но второе, пожалуй, вполне возможно и без нудной службы у Мори-сана. Не так ли? — Не так, — машинально отзывается Рюноске, вновь не слишком-то уверенный, что не спит. Разве наяву Дазай-сан стал бы так тепло и крепко обнимать, буквально вынуждая улечься рядом? Рюноске поддается, с тоской понимая, как же все-таки сильно скучал по этому смеху. — Так и знал, что у тебя появилась воля. — Невозможно понять, чем Дазай-сан так доволен, но его одобрение отчего-то бьет гораздо больнее уже привычных колкостей. Конечно, у него есть воля! Иначе как быть со всеми продуманными и взвешенными решениями, с планами мести, в которых Дазай Осаму, лишенный всех близких ему людей, умирает в мучениях у ног Рюноске. Тот самый Дазай Осаму, который не раз бил по всему, куда мог дотянуться — по сердцу в том числе, так больно, гораздо страшнее тех увечий, что Рюноске потом получал без его непосредственного участия. Тот самый Дазай Осаму, от тревоги за самочувствие которого это самое сердце совсем недавно тревожно колотилось, настолько резво, что до сих пор еще толком не унялось. Бывает ли такое во сне? Рюноске не вспомнить. Он слишком увлечен борьбой с желанием провести рукой по чужому лицу и потереть кончиком указательного пальца тени под чужими глазами. Вместо этого Рюноске делает кое-что другое — то, о чем уже успел пожелать сегодня — прихватывает Дазай-сана за грудки, подтягивая его к себе. — Чего ты хочешь? — вдруг интересуется тот, не предпринимая ни единой попытки освободиться. — Больше всего на свете хочу убить тебя-вас-семпай, — мстительно сообщает ему Рюноске, слегка ослабляя хватку. Но вместе с тем — совершенно не ощущая уверенности, что на самом деле желает именно этого. Да, он уже произносил это тогда в подвале, выпуская на волю гнев и надеясь ощутить взамен облегчение. Но оно разлетелось осколками, стоило только Дазай-сану заговорить. — Давай. — Улыбающиеся глаза Дазай-сана кажутся горячими угольками, от них в самом деле можно сотлеть — Рюноске чувствует, как нагревается кожа. — Проиграй пари моему новому подчиненному. — Ну уж нет. Дазай-сан смеется снова. Мелодично, беззлобно и так заразительно, что уголки губ Рюноске приподнимаются сами собой. — Мне нужен такой человек для разговора, — шепчет Дазай-сан. — Которому я могу довериться. Подчеркнутое слово «такой» жаром отзывается внутри Рюноске, тягучей волной пробирает до самых кончиков пальцев. И как же все-таки жаль, что сейчас нет никакой возможности все с себя скинуть, лишь бы на капельку его утолить… Но понимание, что в таком тесном соприкосновении Дазай-сан прекрасно ощущает все, что Рюноске на самом деле желает, хоть немного отрезвляет мысли. Дазай-сан касается кончиком языка губы Рюноске. Его горячий шепот — прелюдия и бездна одновременно. Пасть в нее — совсем не страшно. — Тебе идет запах крови. — В этом двусмысленном комплименте ни толики насмешки, в нем даже мерещится восхищение, доводящее возбуждение Рюноске до самого пика. — Скоро я попаду в тюрьму... — совершенно серьезно делится Дазай-сан после долгого поцелуя, сплетая их пальцы. Рюноске со всех сил кусает себя за губу. Боль и кровь совершенно реальны, а все остальное — нет. Как и сама вероятность, что Дазай-сана однажды схватят. — Если мы проиграем, — с придыханием шепчет тот, — другого шанса уже не будет. И подается бедрами к Рюноске, осторожно и медленно трется о него, пряча мутный блеск глаз под ресницами. Опьяненному одним только запахом Рюноске кажется, что теперь-то — он понимает, почему Дазай-сан напился: чтобы в случае чего ни за что не вспомнить этот вечер, так красноречиво свидетельствующий о том, как же все-таки сильно Дазай-сан хочет жить, а не быть казненным непонятно за что, непонятно кем, непонятно когда… Хочет быть с ним, с Рюноске, и их желания в этом, удивительно, но все-таки совпадают. Пережить это — не проще комы. Прежний Рюноске наверняка бы не справился, но нынешний, видимо, достаточно изменился, чтобы заставить судьбу благоволить себе — Мы не проиграем, — с неожиданной твердостью заверяет Рюноске, осознанно и уверенно скользя руками вниз по спине Дазай-сана, чтобы обжать его ягодицы. — Такой учитель и такой ученик. Дазай-сан согласно кивает, вторя ему чувственным, порывистым выдохом. Пусть тигр радуется, что в конечном итоге останется жить — раз Дазаю-сану нужна его, Рюноске, сила для того, чтобы выпутаться из этой только начатой, оказывается, передряги с русскими эсперами, раз он зашел настолько далеко, чтобы Рюноске проиграл свое пари, как можно продолжать отвергать его старания? И это лучше — гораздо, в тысячу раз лучше возможности прикончить проклятого тигра — это настолько хорошо, что у Рюноске не достает сил, чтобы описать все свои ощущения. Особенно после того, как Дазай-сан добровольно дает понять, что вовсе не против подарить Рюноске чуть больше власти над собой. Разве такое возможно наяву? Даже если и нет, то сон — это совершенно не повод, чтобы в чем-то себе отказывать. Но когда Дазай-сан, обхватывая за талию разведенными ногами, быстро и сбивчиво говорит: — Если я захочу, после выигрыша расплатишься со мной за учебу еще разок, ладно? Рюноске убеждается, что и в самом деле не спит.