В Пустоте

Здесь – пустота. Темнота. Ночь. А где-то там, за тонкой гранью, отделяющей нас от всего сущего, ещё до сих пор звенят в водопадах переливчатые холодные струи, собираются в ладони пожухшие осенние листья (хотя, быть может, я вновь путаю, какое сейчас время года?), кричат птицы и лязгают мечи… Я помню это кожей: всадников, рвущихся в пламенную погоню за кем-нибудь из нас двоих, томящихся сейчас здесь; пылающие гневом и страстью глаза; хриплые вдохи и выдохи. Помню и иное: как в веки бил пронзительный свет – и я проклинал Владычицу Элберет за то, что нигде нет покоя и отдыха от слепящего небесного огня. Сейчас я мог бы молить её о крупице этого самого света – ничто уже не поможет. Ибо мы – в темноте, в вечной ночи, в том, что не имеет названия, цвета и звука: за Гранью, - вне жара и холода, вне палящего пламени и льда, вне боли и счастья. Я думал, что пустота однажды поглотит нас: но этого не случилось. Мы по-прежнему окружены тем, чего нет, но сами мы – существуем. Или я уже схожу с ума, или мои мысли путаются, или я не сознаю, что так давно сделался духом и призраком, что по-прежнему рвусь к существованию?.. Бесконечность пугает. Нет, вернее по-иному. Бесконечность путает. Охватив меня за плечи, тот, ради которого я здесь, шепчет мне, что мы живы, что мы продолжим борьбу – но я его почти не слышу. Мне и сейчас кажется, что я могу видеть черную громаду его тела даже в этой непроглядной тьме: вот он, высокий, монолитный, гордый – дотрагиваясь, выдыхаю: да, мы с ним существуем. - Холодно, Мелькор. - Перестань, - звук его голоса словно тонет в вате, но железо в нём слышно поныне, - здесь нет ничего, здесь нет холода, и хватит притворяться. Когда тебе нечего говорить – молчи, я просил много раз! Ему нет дела до моей тоски по ощущениям, он – много выше меня. И он прав: я настаивал на молчании столько веков, что сейчас все слова, которые я роняю в черноту, для него лишь пустые отголоски, напоминающие: ах да, у меня был ученик, мой первый помощник; да, он был важен (или лишь говорил, что был важен?) – но сейчас он не нужен. О да, Мелькор, ты имеешь полное право на такие мысли. Порой я и сам думаю так же. Но что ты скажешь мне, когда я напомню о том, как сплетались наши души, и как отравленными когтями мне в грудь впивались твои обожженные руки, и как мы стояли вдвоём в пыточной, где кровь лилась по измученным телам – сможешь ли ты сказать, что всё окончено? Прости меня, о повелитель – я не поверю тебе. - Мелькор! Ни звука в ответ. Ушёл. В Пустоте можно бродить бесконечно: порой я опасаюсь, что он заблудится, оступится – или же напротив, захочет уйти так далеко, как только возможно – чтобы наконец остаться одному. Или спрятаться от меня – нет, не думать, не думать, не нужно! – о Эру, высшего наказания, чем такое равнодушие, ты дать не мог! Можно пробраться к единственной отдушине, через которую едва угадывается слабая струйка света: это Врата в Пустоту, но Эарендил говорить с нами отказывается до сих пор. Можно прижаться к холодному металлу дверей – и воображать, что видишь мир, где все можно ощутить. Почти вдохнуть в себя. Мир, который не похож на эту удушающую пустошь. Если Тьма – такова, то что же есть мы с ним?.. - Знаешь, я думаю, что Негасимого Пламени здесь нет, - Мелькор кладёт мне руку на плечо, и голос его – бесконечно усталый и выжатый, как губка. – Во всяком случае, в этой стороне, а в иную сторону я ещё не ходил… Я смотрю на него – точнее, мне кажется, что я его вижу – и снова та же гулко бьющая в грудь радость: вернулся, не оставил в который раз. Выдохом: - Ты сможешь его найти. Иначе невозможно, - о Эру, ведь я верю в него, безгранично верю и верил всегда. Поэтому я здесь – именно я, а не кто-то другой. - Смог бы найти, если бы мы наконец отошли от этих Ворот, от которых ты не можешь отлепиться! – недовольно рычит он, и я слышу упрёк в его голосе. – Мы должны выйти отсюда, любой ценой, ты понимаешь – и я готов придумать, как избавиться от тебя, если ты вздумаешь мешать! - Повелитель – я когда-нибудь мешал тебе в твоих замыслах? - Замолчи! Повинуюсь. Его рука на моем плече сжимается всё сильнее – он не понимает меня, но я понимаю его: он готов бороться до последнего, ему нужно выйти отсюда, чтоб победить их всех, чтоб доказать, чего он стоит – иначе он будет не Мелькором, Восстающим в Мощи – а просто сгустком тьмы, которая не имеет лица. Внезапная мысль: только его страстная воля и не даёт нам раствориться в Пустоте – спасибо ему… - Мы не отходим отсюда только потому, что иначе потеряем ориентиры, повелитель, - шепчу я, утыкаясь в его грудь. Он не отталкивает – рассеянно и привычно поглаживая по голове, смотрит в черноту: - Ты настоящий трус, Саурон, - цедит он беззлобно, - но я найду способ выбраться отсюда. И тогда тебе придется перевоспитаться… - Хорошо… - я не заканчиваю, потому что чувствую кожей, что он мне внезапно улыбается, и мир проваливается в свет. Абсолютно черный, но обжигающий сильнее любого пламени – Негасимого ли, иного – неважно; важно одно: Мелькор не забывал обо мне ни на мгновение, он помнил о том, что есть я… - Я не знаю, чего тебе надо, - говорит он несколько минут спустя, и его дыхание опаляет – но если ты идёшь за мной везде, ты пойдёшь и отсюда. Ведь ты хочешь? Зачем ты спрашиваешь меня, повелитель, когда я осознаю, что вся моя жизнь – в тебе; что я готов идти туда, где со мной сделают невообразимое, ради тебя; что мысль моя не отрывается от твоего счастья и успеха… Думал ли я когда-либо, что я служу Тьме? Нет. Ибо я служил только тебе и самому себе – зовите это как угодно. Я повинуюсь всегда и во всем, а ты продолжай бороться, и побеждать, и идти вперёд, мой господин – я всегда буду за твоим плечом, чтоб ты мог опереться. И даже если ты вновь замолчишь на многие века – это ничего не изменит… …пустота. Темнота. Ночь.