Ньют бы так не сделал

Тереза. Те-ре-за. Это имя всегда казалось чем-то странным, таким далеким и непонятным. Ньюту так казалось. Его имя не отличалось какой-либо оригинальностью, да он и не задумывался над этим. Что за глупость: думать над значением имени? Однако об имени Терезы, как и о самой девушке, он думал постоянно. Когда Тереза попадает в Глэйд, всё идёт не так: полный сумбур, как в голове у Ньюта. Именно с момента ее появления блондин забывает, что такое «отключить мозги» и «выкинуть все мысли из головы». Девочка, одна среди парней, не такая как они. Черт, да сказал бы кто второму после Алби, что девчонка — это словно маленький ураган, несущий за собой неприятности и разрушения, это то, что заставит разумнейшего на весь Глэйд паренька ломать голову до простого желания сдохнуть, лишь бы не думать, тот рассмеялся бы ему в лицо и признал укушенным гривером. Ньют не понимает. Ньют не хочет понимать. После того, как она просыпается, то забирается на вышку. А когда парни хотят поговорить с ней и объяснить, что происходит, то бросается в них всем, чем только может, а конкретно — едой и камнями. Ньют, как «второй после Алби», должен разобраться, хочет он того или нет. Парень пытается что-то сказать ей, вразумить, недаром же его все уважают, он действительно слишком проницателен для своих лет. — Убирайтесь! — выкрикивает девушка, пытаясь сделать голос как можно увереннее, что ей с треском, но таки удается, потому что половина мальчиков уходит. И лишних слов не нужно. В этот момент Ньют чувствует, что будет несладко, волосы, зашевелившиеся на затылке, и руки, сжавшиеся в кулаки до посинения, только подтверждают эту мысль. А Ньют крайне редко ошибается. Девушка успокаивается лишь тогда, когда слышит, что к ней идет Томас. Тереза — имя, несущее разруху. Но Ньют бы так не сделал. Она не нравится Ньюту.

***

Когда ворота не закрываются, Ньюту еще страшнее чем обычно. Он сильный. Выдержал же три года в закрытом Лабиринте, так? Ньют уверен, что переживет нападение гриверов. Тогда почему ему так страшно? И страшно ли? Томас руководит. Томас говорит бежать. Томасу верят. Они бегут. Все бегут. Она — нет. Глупая девчонка от страха оцепенела и стоит перед воротами, ведущими в лабиринт. Выпученными глазами смотрит на нечто ужасающее, идущее прямо на нее. Гривер. Ньют помнит, как впервые увидел гривера, — омерзительнейшую тварь, которая до сих пор является ему во снах. Страх и боль — первое, что он отчетливо почувствовал в тот момент. Парень знает, что это страшно, чертовски страшно. Вот только сейчас ему страшно совсем не из-за гривера. Он бежит, толкая ребят в разные стороны, лишь бы ухватить её за руку, за ногу, за волосы, — без разницы. Она должна быть рядом. Ньют не замечает, как рядом проносится металлический шип одного из чудовищ. Остановится — конец. — Эй! — Тереза! Кажется, его голос и голос Томаса сливаются в воедино и выводят девчонку из транса. Различие в том, что голос Томми пропитан заботой и страхом за жизнь девушки, а Ньюта — раздражением. Если сказали бежать — беги. Блондин не хочет понять, не желает принять тот факт, что его реакция на гривера была точно такой же. «Глупая, глупая, глупая». Тереза — имя, разрушающее сознание. Нет, Ньют бы так точно не сделал.

***

Когда её отделяют от парней, помещая в блок к девочкам, Томас не находит себе места. Остальные же относятся к этому с пониманием. Не поместят же они девушку наедине с парнями, даже если Лабиринт они прошли вместе, верно? Ньюту тоже все равно. Он не обращает внимание на то, что, когда Минхо произносит имя девушки, Ньют с каким-то испугом поднимает глаза и надеется увидеть вьющиеся волосы, мертвецки бледную кожу и её чистые голубые глаза. Глаза, проедающие разум. Ньют знает: глаза Терезы — беспощадны. Её взгляд — северный ветер, пронизывающий до кончиков пальцев, затрагивающий самые потаенные углы души, выворачивающий наизнанку и возвращающий обратно. Ньюту все равно. Он уверен в этом. Когда Томас видит, как девушка идет за стеклом наряду с другими особями женского пола, то тут же бросается к ней, выкрикивая лишь её чертово имя: «Тереза!». Она не оборачивается. Ньют по-прежнему не понимает. Ньюту в голову не приходит мысль, что это стекло Гезелла*, так еще и звукоизоляционное. Ей все равно, она ведь не обернулась, так? Тереза — имя, заставляющее волноваться. И Ньют снова подтверждает свои мысли. Он бы так не сделал.

***

Ньют уверен: его голова разорвется от мыслей о девушке, подобно воздушному шарику. Игла — сама Тереза. Непоколебимая, принуждающая думать, уничтожать самого себя, сгибаться под натиском голубизны глаз, чистоты души и дурманящего запаха фиалок, тех которые он принес ей, когда та была в отключке. Но сейчас проблема в том, что её взгляд потух, подобно лампочке, которая освещала темноту. Темноту, которая поглотит Ньюта, не оставив от него ни капли прежнего. За исключением чертовой внимательности к персоне, идущей сзади. А еще Ньют готов со стопроцентной уверенностью сказать, что если бы Томас умел читать мысли о Терезе и убивать за это, то блондин давно был бы трупом. Рой мыслей, подобных тучам, прячет последние лучи ясности в голове парня. Угловатая, причудливая, родная. И Ньют понимает, что девушка убьет его раньше чем солнце, шизы и чертов ПОРОК

***

После того, как темнеет, все держатся ближе друг к другу, чтобы не замерзнуть. Первые часа два они разговаривают и отшучиваются, в такие моменты Ньюту кажется, что нет никакого ПОРОКа, нет проблем. Кроме одной, конечно. Его личной проблемы, имя которой вызывает сбившееся дыхание, будто он пробежал пятнадцать кругов по Глэйду и еще столько же по Лабиринту. Потом же ребята устают и решают просто идти молча ближайшие часа два или три. Лишь Минхо и Томас что-то обсуждают впереди, создавая иллюзию правильности и осознанности своих действий. Иллюзию, о которой догадались все. Иллюзию, в которую верят, ломая себя. До ушей Ньюта доходит рваный выдох, словно кто-то сейчас заплачет. Его не удивляет тот факт, что звук идет со стороны девушки. Ньют сокращает расстояние между ними и уже отчетливо слышит: — Чак, Уинстон, Уинстон, Чак, Алби, Галли, Чак, — почти шепотом, столь невесомо, дрожащим голосом. И парень не понимает: дрожит она от подходящей истерики или от холода, поэтому не до конца осознавая, что делает, снимает свою куртку и набрасывает на плечи девушки со словами: — Я рядом, Тереза. И тут же отходит от нее, осознав что назвал её по имени. Он уверен, его ударило током, чертово напряжение на губах, оставшееся после её имени. Ньют знает, Тереза — сосредоточение его мыслей, маяк, держащий на плаву, и это его пугает. Краем глаза замечает, что девчонка спокойна и уже идет более уверенно, чем до этого. И, когда их взгляды встречаются, глаза Ньюта вновь полны раздражения. По крайней мере, он так думает Тереза — имя, слетающее с губ, прочеркивающее черту, личную черту Ньюта.

***

Когда их ловят люди Хорхе, и выходит так, что они все висят головой вниз, готовясь к тому, что их отдадут ПОРОКу, ребята раскачивают Терезу, чтоб та опустила рычаг и всех выпустила. Это ей удается. Ньют никогда не сомневался в ловкости девчонки. Она каждый раз подтверждает, что может справиться сама. Но парень уверен: она может, но не со всем, отнюдь не со всем. И тогда — впервые — Ньют хочет ошибаться. А еще он был бы чертовски рад, если бы она выбралась так же с его головы. Раз — и нет мыслей. Два — и нет кристальных глаз. Три — запах фиалки исчезнет. Четыре — нет Терезы. Пять — Тереза вновь на месте. После, их спасает Бренда и забирает, говоря о том, что скоро все взлетит к чертям собачьим. И краем глаза Ньют замечает то, что предпочел бы никогда не видеть. Вырвать собственные глаза, словно обезумевший шиз. Кричать до хрипоты, до осипшего голоса, до, мать вашу, тошноты, чтоб просто выблевать всё то, чем он наполнен из-за этих ненавистных-чертовых-голубых глаз, которые прямо сейчас цепляют взглядом аппарат. Без остатка. Потому что Тереза берет рацию у застреленного человека, смотрит на нее и трясущимися руками прячет. Ньют не понимает. Ньют бы так не сделал.

***

Они разделились. Ньют вообще не уверен, что Томас жив. Это поглощает каждую частицу, заставляя чувствовать себя паршиво, словно блондин самолично пристрелил Томми. Он все время держится рядом с девушкой. «Почему?». Сам не знает. Но что больше всего усугубляет ситуацию, так это то, что он знает. Знает. А тысячи песчинок также врезаются в кожу, подобно кинжалам, заставляют отрезветь, почувствовать. Осознание пытается пробиться сквозь стену неверия. Сухой ветер обжигает лицо, словно вторя: «Опомнись». А запах фиалок продолжает проедать дыры неясности и вновь отстраивает стену. До ушей юноши все время долетают обрывочные фразы, вроде «ПОРОК — это не хорошо», «Том», «Я не могу», «Они убьют их», «Уинстон, Чак, Алби, Галли, Чак», и всё это безостановочно, словно девушка борется с кем-то. С кем-то? Сама с собой. Ньют догадывается, осознает и вновь не понимает. Ньют бы так не сделал. Отчего же он молчит, что знает?

***

Они находят «Правую руку», и это дает им надежду. Ньют видит, как Тереза проходит мимо палатки, в которой лежит Бренда, и останавливается, заглядывая. Однако, через минуты две, быстрым шагом уходит оттуда, отчего-то вытирая щеки. Ньют щурит глаза, пытаясь таким образом понять, рассмотреть что-то в девушке, но та уже поднимается на скалу и скрывается из виду. Тогда он идет к той же палатке и в это раз заглядывает сам. — Твою мать, — шепчет, хмурясь. Томас обнимает Бренду, а та крутит в руках деревянного человечка, сделанного Чаком. Ньют готов оторвать голову Томасу. Расчленить его на мелкие кусочки, изничтожить, встряхнуть так, чтоб мозги у Томми встали на место, это ведь не его сжирает мысль о девчонке, нет, о Терезе. Тереза. Ньют должен пойти за ней, потому что она — чертов магнит. Потому что он сошел с ума, поскольку чувствует её боль. Потому что голубизна глаз, — море, чертово море, в котором он тонет, в котором он готов вечно тонуть. Потому что запах фиалок въедается в его сущность, оставляя шипами глубокие порезы понимания. Вот только у фиалок нет шипов. Он должен. Но он не сделает этого. Ньют этого не сделает. Ньют об этом пожалеет.

***

Когда Тереза идет по правую руку от Авы Пейдж, ребята ужасаются. Ненавидят. Убивают взглядом. Убивают ту, чей взгляд способен стереть всё, ту, чей взгляд — не просто море, а бушующий океан, готовый настигнуть тебя в любой момент. Она пытается объяснить. Но они просто не хотят слушать, отталкивают. Потому что стена отчуждения, выстроенная Терезой, разрушилась. Потому что фиалки не пахнут печалью. Предатель. «Ты предатель, слышишь?». Они не не понимают. Они не заметили. Томас не заметил. А Ньют смог. Он увидел, как она начала ломаться, разбиваться на мелкие части, пытаясь собрать себя обратно, взяла в привычку уничтожать саму себя изнутри, буквально сжирать себя же своей ненавистью к сделанному выбору. Слёзы из её глаз — хрусталь, который разбивался не как обычные капли: он разбивался на миллионы осколков, приносящих боль, которая ослепила её, прикинувшись надеждой. Ньют был уверен: девушка — пуста, абсолютно. Оказалось, нет. Полна боли, ненависти, страха и надежды, которая её погубила. Когда она стоит в берге, рядом с Авой Пейдж, то до сих пор рыщет взглядом по лицам парней, в поисках чего — непонятно. Останавливает свой взгляд на том, чье имя она прочно высекла у себя на сердце, словно на стене в Глэйде, не считая Тома. Ньют. И он понимает. Наконец понимает. В глазах Терезы — отчаяние, да такое, которое чувствует каждый, в частности он. Надежда — океан, в который нельзя погружаться слишком глубоко, а Тереза рискнула. И теперь, поднимаясь в небо, опускается на самое дно, сгоревшей, словно свеча, надежды. А Ньют просто тонет вместе с ней, потому что дело помощи утопающих — дело рук самих утопающих. Всех утопающих, черт возьми, но не её. В её глазах — свобода. В её глазах — слепая вера. На лице девушки вновь появляются мокрые дорожки слёз, когда она смотрит в глаза юноше. Ньют кивает и одними губами говорит: — Тереза, я рядом. Девушка набирает полную грудь воздуха, потому что именно сейчас ей дали руку. Руку, чтоб выбраться из воды и вдохнуть, а затем снова погрузиться, но уже не одной. Двери закрываются. А запах фиалок всё тот же. Тереза. Те-ре-за. Ньют смотрит. Ньют понимает. Ньют бы сделал точно так же.