Last Chance to Say

Анатоль лежал на сидении в частном поезде. Лежа на спине, он вытянул ноги, положив их прямо на стену и опирался каблуком в деревянную обшивку. Его правая рука сгибалась под голову локтем к верху. В левой руке он держал письмо. Малиновая обивка взлахматила волосы, немытые уже в течение нескольких дней и торчащие с одной стороны. Снежная деревня мелькала за окном, и вихри снега поднимались с земли в воздух. Шестичасовой поезд находился уже в 45 минутах от Москвы, и никак не собирался дойти до Петербурга раньше поздней ночи. У Анатолия была уйма времени, которое он мог потратить на различные мысли, с которыми юноша не желал иметь дело. Он обратил свой взгляд на листок бумаги, что держал в руке и слегка скривил губы. Это было письмо которое он начал писать после того, как поезд покинул Москву. Половина слов на странице были зачеркнуты. Неудачные начала и короткие пробелы, начавшиеся линии , которые прекращались до того , как слово полностью сформировалось. «Натали, ты должна поверить, я не так имел это ввиду…» «Натали, Мария и Пьер лгут, я не…» «Натали, Мария и Пьер говорят правду, но это не значит, но…» «Наташа, пожалуйста , это не значит…» «Наташа, Богом клянусь, я люблю тебя...» «Наташа, я не…» «Натали, я …» «Наташа…» «Натали…» «Наташа…» — - Au diable*, — пробормотал он. — к чёрту с этим, — и скомкал страницу. Это не имело значение. Ничего из этого не имело значение. Все имело значение. Такое большое значение, что Анатоль страдал из-за этого. Он покидал Москву. Покидал все, что любил. Он покидал все. Его чувства переросли в раздражение. Допустить это было легче, чем разобраться и попытаться понять из-за чего он не мог дышать, почему его ребра, казалось, сжались как пальцы вокруг его лёгких. Он подбросил скомканное письмо в воздухе, следя за его полетом с небольшим интересом. Когда письмо опустилось, Анатоль поймал его правой рукой, перекинул в левую и повторил ранее пройденную махинацию с бумагой. -Боже мой, Анатоль! Из-за удивления Анатоль не словил лист бумаги. Он отскочил от лба Анатоля прежде, чем упасть на пол.Дверь в отсеке начала открываться. Анатоль устремил на нее свой взгляд будучи слишком ошеломлённым, чтобы совершить какие-либо действия. Он покинул Москву в одиночестве. Пьер позаботился об этом. Но , несмотря на это , в дверях стоял Федя Долохов. Обычно спокойный и такой же бесстрастный , как выстрел, Федя выглядел взволнованным и Анатоль не мог сказать, что когда-либо видел его настолько предающимся этому чувству. На Феде было плотное пальто. Пуговицы на военной форме мерцали в свете лампы. Пальто молодого человека достигало подолом до его колен и висело распахнутым, демонстрируя униформу зеленого цвета и три расстегнутые пуговицы рубашки. Лицо Феди покраснело от холода или усталости, а может быть от того и другого одновременно. Его прекрасные тёмные глаза сверкали.Анатоль не думал, что Федя может быть таким красивым. Но спустя мгновение в его голове пронеслось осознание бессмысленности того, что Федя был здесь. — Федя, — банально сказал Анатолий, — как… Федя закатил глаза.Он прислонился к двери купе, сложив руки на груди и переводил дух. — Я купил билет. Как обычный человек. Я пытался найти тебя с тех пор, как мы покинули Москву.Ты прятался? Анатоль сделал паузу прежде чем заговорить: -Да, отчасти. Федя, я… — Подвинь ноги, эгоистичный ублюдок, — сказал Федя, и одной рукой отпихнул лодыжки Анатолия со стены. Анатоль удивленно взвизгнул. Он едва успел удержаться прежде чем упасть на пол. Топорно выпрямившись, он наблюдал, как Федя закрыл дверь и сел рядом с ним. Анатоль провел рукой по своим волосам. Было слишком поздно спасти себя от чувства полного разрушения, но он мог хотя бы попытаться. Особенно когда не мог отвести взгляд от расстегнутых пуговиц на рубашке Феди. — Ты собирался уйти навсегда не сказав мне? — спросил Федя. Анатоль поднял глаза для того, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я думал, ты предпочтёшь это, –начал он. — Mon cher**, ты мог бы остаться в Москве без… Федя рассмеялся. Этот смех заставил Анатоля замолчать. Он привык быть осмеянным.Так делали все. Елена, Пьер, Ипполит. Его отец. Его мать. Даже Наташа посмеялась над ним. Но это все равно ранило каждый раз. Особенно от Феди. -Вот честно, Анатоль, — сказал Федя, –за каким чертом мне оставаться в Москве дальше? Зачем мне оставаться в Москве? Зачем кому-то вообще оставаться в Москве? Москва. Город, который держал Наташу. Ее сверкающие глаза, ее очаровательная улыбка, изящные плечи и ее красота, которые превратили его в слабовольного идиота. Город, от которого он отдалялся все больше и больше с каждым разом, когда поезд набирал силу. — Федя, Наташа… — начал он и почувствовал, как имя застряло у него в горле. Он собирался заплакать перед Федей. Он заранее знал, что сделает это. И тогда Федя уйдет, как и все остальные. Оставить его — ведь кто бы так не сделал? Глупый, безрассудный Анатолий Курагин, который был слишком слаб, чтобы держать чувства внутри, которого все задевало и этого было так много; он просто не мог. Он услышал всхлип из своего горла.Затем услышал голос Феди, который был мягче и добрее, чем мог заслужить Анатоль. — Ох, Толя, я знаю. И Анатоль рухнул в руки Феди. Сильные.Знакомые. От него пахло Москвой, кожей, потом и снегом, пахло простым прошлым, которое никогда не вернется. Федя одной рукой поглаживал волосы Анатолия, а другой прижимал его ближе; тот уткнулся в его плечо и всхлипнул. Невыразимые судорожные всхлипы, громкие и жалкие. Плач делал его ужасным, он знал это.Его лицо покрывалось пятнами, глаза краснели и боль в груди мешала ему мыслить здраво.Елена была прекрасна, когда плакала; он никогда не был таким.Но боль от плача была приятной. Это был выплеск, который был ему так нужен. Федя держал его, пока плачь не прекратился, пока рыдания не застыли в глубокой судороге, пока Анатоль не стал покачиваться словно мертвая ветка на ветру. Держал и после этого, пока Анатоль полностью не успокоился. Тогда Федя поцеловал Анатолия в макушку, как будто целовал икону. Анатоль, отстранившись, уставился на него. Он только что… Он не мог иметь это ввиду. Федя никогда не был таким нежным. Он засмеялся, когда эмоций унесли Анатоля, предпочитая заменить чувства юноши на жестокость и иронию. Этого было достаточно, чтобы Анатоль не единожды размышлял: нравился он Феде вообще или Федор просто держал Анатолия рядом из-за имени и денег его отца. — Я думал …. — начал Анатоль. Что он думал? Что Федя насмехался над ним? Что Федя мог терпеть его? Что Федя был безумно влюблен в Елену, и выдержать компанию Анатолия было ценой, которую он должен был заплатить? Что Анатоль никогда не полюбит никого кроме Наташи? А любил ли вообще он Наташу? — Что ты думаешь? — призвал Анатоля Федя.Его голос звучал будто бы из далека. Боясь того, что скажет Анатоль. О чем думал Анатоль? О тысяче глупых вещей. — Я думал, ты хочешь Елену, — он сказал это потому что так было проще. Федя опять рассмеялся.Другая волна волнения, прошедшая через его грудь полностью отличаясь от первой. — Правда? — сказал он. — Открой глаза, Толя. Его глаза безусловно были открыты сейчас. Он просто не мог перестать так откровенно смотреть. — Твоя сестра прекрасна, — проговорил Федя, — Но она была лишь оправданием, чтобы находится рядом с тобой и она знает это. Я нуждаюсь в тебе. Я всегда хотел тебя. Я всегда хотел тебя. Никто не говорил таких слов Анатолию без его собственной инициативы. Он всегда был тем, кто ухаживал яростно, целеустремлённо и страстно. За ним никогда не ухаживали. Никогда не было терпения ждать первые шаги от кого-либо. С ним никогда не говорили так, как это делает Федя сейчас, держа его руку с почти отчаянной заботой. — Толя, — сказал Федя, — я не должен был прийти. Я знаю. Но ты уходил. Ты уходил, а я терял тебя навсегда и не мог позволить этому случиться, не спросив об этом. — Спросив что? — Голос Анатолия казался тонким и совершенно незнакомым. — Ты можешь ответить «нет», если это не так, — сказал Федя.Он закусил губу, набираясь смелости. Через мгновения остальные слова быстро и отчаянно вылетели из него. — Но ты беспокоишься обо мне? Не любишь, как Наташу, я знаю. Но хоть немного? Не как Наташу. Нет. Вообще не как Наташу. Впервые Анатоль взглянул здраво на вещи, произошедшие за эти несколько дней.Недели. Возможно за когда-либо.Да, он любил Наташу. Она была красива, умна, решительна и всем, что ему было нужно на данный момент. Если бы побег преуспел они могли быть счастливы. Анатоль видел это потерянное будущее, тёплое и ясное, которое отступало дальше с каждым облаком дыма, исходящими от поезда.Наташа была искрой мгновения, искрой, которую они могли превратить в пламя.Федя не был этим. Федя знал все про Анатолия. Каждую слабость, каждую ошибку, каждый шрам, несовершенство и недостаток.Он знал Анатолия лучше, чем кто-либо другой мог себе это представить. И Федя смеялся над ним, шутил и всегда, всегда был рядом. Федя любил его. Смотря на это, сейчас он понял насколько любовь была очевидна. Те нежные взгляды сквозь тусклое освещение бара. Взгляды, которые, он предполагал, были направлены на Елену. Забота, с который Федя приносил Анатолия в сохранности домой. Тот никогда не мог пить как Федя, но в три часа ночи жалко спотыкаясь по дороге домой, он чувствовал себя в полной безопасности с крепкой рукой Феди на бедре, которая направляла и удерживала Анатоля, тем самым спасая юношу от падения. Та ночь с карабином. Несколько месяцев назад, в одну из ночей, когда они не выпили, молодые люди вышли на окраине города.По своей прихоти, Федя показал Анатолию как стрелять из кавалерийского карабина, которого Анатоль, привыкший к револьверу, никогда не держал в руке. Федя сидел вплотную к его спине, одна рука держала его плечо, другая сжимала запястья, направляя в выстреле. Мягкое дыхание Феди возле шеи Анатолия было такое тёплое в холодную ночь.Анатоль чувствовал напряжение — Федя был так близко к нему и раньше они никогда не были так близки друг к другу. Между ними почти не было места, юноша вздрогнул от резкого выстрела. ..Вспомнив это, он вновь вздрогнул. — Анатоль, — произнес Федя и заерзал на сидении, — ты должен что-то сказать. Боже.Неужели он ещё ничего не сказал? Что он должен был сказать? Слова подвели его, предали полностью.Но он никогда не нуждался в словах, чтобы дать понять себя. Анатоль наклонился вперёд и поцеловал Федю безрассудно, нежно и абсолютно уверенно. Федя охнул от удивления и в тоже время от желания.В мгновение Анатоль был уже запутан в его объятиях. Пальцы Феди гладить его волосы, а другая рука — спину. Он цеплялся за Федю как утопающий за соломинку. Вкус Феди был такой же знакомый, как и его запах, прикосновения, улыбки. Давление его губ, щетина, что чувствовалась возле щеки юноши, мягкий прилив его дыхания, когда Федя тихонько мурлыкал в поцелуй Анатолия — все это было таким правильным, что не возникало сомнений. Все связанное с Федей напоминает дом. Он должен был осознать это давно. Федя прервал поцелуй первым, Анатоль подумал, что иначе он бы продолжал вот так целовать Федю, пока поезд не остановился на вокзале Петербурга.Он посмотрел на Анатолия этими темными и большими глазами, почти боясь спросить. — Ты уверен? Анатоль провёл рукой по лбу убирая волосы от его глаз.Федя вздрогнул от прикосновения.  — Федя, я идиот, — проговорил он. — Если хочешь, чтобы я отрицал это — хорошо… — Нет, я это знаю.Позволь мне…позволь мне сделать это для тебя? — Тебя не обязательно этого делать, — сказал Федя, хотя его глаза были удивленно раскрыты, а голос напряжен. Анатоль усмехнулся: — Федя, — сказал он, — Я не хочу больше ничего. В более убедительном решении Федя не нуждался. Через мгновения они снова сплелись, как замерзающий человек с пламенем. Не было никакой неловкости, неуверенности. Только губы Феди на его губах и их тела; грудь и бедра прижаты друг к другу, пока спина Анатолия не уперлась в мягкий угол сидения, а его ноги обвились вокруг Феди, притянув того ближе. Руки Феди, эти уверенные, сильные, мозолистые руки, скользнули под рубашку Анатолия, исследуя ребра и его позвоночник, как грифа гитары. Его губы двигались вниз, прижимаясь к шее Анатолия, добавляя новые синяки к более слабым, которые оставил Пьер предыдущим вечером, но ни один из них не задумывался об этом. Анатоль не мог думать ни о чем, поскольку Федя засосал синяки в углублении над ключицей. — Merde,*** — охнул он и его голос был на октаву выше, чем он предполагал. Федя рассмеялся. Прорыв дыхания возле шеи Анатолия был почти невыносим. — Ты делал это раньше? — спросил он.– Я имею в виду, с… — Разок. А ты? — Больше разочка, — ухмылка Феди была смелой, дерзкой и ликующий. — Так что, возможно, я должен взять на себя инициативу. В этот раз. — Боже, да, поторопись! — Терпение — это добродетель, князь Анатоль, — прорычал Федя, хотя его глаза улыбались. — К черту добродетельность…. Оказывается к чёрту надо послать множество вещей. Федя схватил Анатолия за бедра и дернул его резко вперёд, пока тот не лег спиной на сидение. Анатоль испугано охнул.Но испуг не продлился долго, так как Федя снял пальто и оседлал бедра Анатолия. Его форма уже был наполовину расстегнута, поэтому раздеться для Феди было очень просто. Анатоль снял с себя рубашку, плавясь от прикосновения его обнаженной кожи к Фединой. Голый, в теплом свете купе, Федя был похож на Господа Бога. Он снова поцеловал Анатолия, а тот схватился за него и его зубы замерли напряженно и смело на нижней губе Феди.И тогда Федя, как самый жестокий человек на Земле, приподнялся, оставляя его.Анатоль заскулил, желая чтобы эти губы вернулись к нему. Но вскоре он понял что не надо жалеть этой потери. Сейчас у губ Феди были дела по важнее. Федя целовал ключицу Анатолия, дразнил его сосок зубами, и в то же время не глядя он направлял руки к поясу штанов Анатоля. Федя полностью обнажил юношу, не прекращая работу губ; Анатоль ощутил холод и тепло в тысяче местах, а себя беспомощным и отчаянным.На этот раз его мягкие хныканья действительно умоляли. Он просился бы и на колени, подавляя всю свою гордость ради этого. Поцелуи Феди опустились до тазовой кости Анатоля, затем ниже и еще ниже по внутренней стороне его бедра и Анатоль почувствовал, что не может удержаться от стонов.Федя был так близок, но все же отдаленней на три дюйма*, чем желал Анатоль. И он Богом мог поклясться, что Федя дразнил его. Никто до этого не дразнил Анатоля. Не таким образом. — Fils de putain**, давай уже, — выдохнул он, так как поцелуй Феди задержался вдоль выступа его тазовых костей. — Не говори так о моей матери. Или я оставлю тебя таким. — Ты не посмел бы. — Нет? Это не мой поезд.Я могу выйти у Тверь и позволить тебе поразмыслить над своими ошибками вплоть до Петербурга. — Губы Феди изогнулся в усмешке. — Боже, Федя давай уже…. — Ты — маленькая нетерпеливая штучка, не так ли? — сказал Федя и позволил языку пройтись по всей длине его члена. О. Господи. Его рот был изумительный. Губы Феди замкнулись вокруг него, медленно работая сначала только над головкой. Анатолий сдавленно закричал потому что — Господи это было невообразимо — но все же реально; так или иначе ведь Федя делал это. Осмелевший и возбуждённый, Анатоль схватил волосы Феди и толкнул его голову вперёд, жилая чтобы он брал все глубже и быстрее. Это не сработало так, как он надеялся. Федя тут же отстранился и поднял глаза. Покрасневший, запыхавшийся, с влажными губами.Анатоль никогда не видел ничего более прекрасного за всю свою жизнь. — Помнишь что я сказал?— пробормотал он. — Федя, пожалуйста, мне нужно… -Сказал, что возьму инициативу на себя. Слова Феди были холодные, но в его глазах танцевали бесенята. Не отводя глаз от Анатоля, он поднял узкий кожаный ремень, который упал в сторону пока он раздевался.Анатоль напрягся. Он не знал куда все это идёт, но, чёрт, он хотел это узнать. -Если ты не можешь контролировать себя, Толя, — сказал Федя, — сделать это придется мне. Анатоль был слишком ошеломлённым и мысленно далеко отсюда, чтобы протестовать. Одним сильным захватом Федя взял оба его запястья и зафиксировал над его головой.Другой рукой он сделал петлю из ремня и затянул вокруг рук Анатолия, тем самым крепко связав их. Это приносило немного боли Анатолю. Его дыхание замерло.Жёсткая материя ремня на коже чувствовалась нереально.Он напрягся, проверив узел. Никакой подвижности.Федя провёл другой конец ремня через багажную полку над ними, заставляя Анатолия приподняться, держа свои запястья в ловушке над головой. — Все в порядке? — прошептал Федя; его дыхание поддразнивало над ухом. — О Боже! — Как я понимаю — это да? — Сколько раз, ты сказал, делал это? — Достаточно, чтобы разбираться.Теперь успокойся, Толя.И будь тихим, а то мне придется тебе и кляп поставить. Смысл угроз не был в том, чтобы опасаться их? Полностью контролируя ситуацию, Федя казался более уверенным.Не более быстрым, точным, но более изысканным.Как будто тело Анатоля было произведением искусства, которым он мог восхищаться, владеть и хвалиться ради собственного удовольствия. Это было захватывающе, быть подчиненным таким образом. Бедра Анатолия толкнулись вперёд, когда Федя медленно начал работать там где он остановился в прошлый раз. В петле ремня пальцы Анатоля напряглись, когда юноша пытался поймать воздух, задыхаясь.Хотя ритм рта Феди не замедлялся, он взял лодыжки Анатолия по одной в каждой руке и потянул за них. Анатолю не надо было объяснять дважды. Он обхватил ногами плечи Феди и не смог сдержать стона, когда пальцы Феди скользнули в него. По одному, мучительно медленно.Третий палец проникнул осторожно и это проникновение было отлично рассчитано с моментом, когда Федя взял на всю длину Анатолия. Анатоль выгнулся бы полностью, если бы ремень вокруг запястий не тянул его. — Иисус, черт, возьми, Федя… Федя рассмеялся и поднял свои большие глаза, в которых стояла наигранная невиновности. — Готов? — спросил тот и Анатоль кивнул. Слова застряли комом в горле. Если бы руки были свободны, он бы и сам закончил. Боже, это ожидание было пыткой. — Ты должен лучше просить, Толя. — Пожалуйста, — он застонал, сильно напрягаясь, когда ремень резко потянул его за запястья. — Пожалуйста «что»? — Федя ухмыльнулся. Это уже переходило все границы. Он был слишком расстроен для русского языка. — Va te faire chier, putain, j’suis pas ici pour***… — Мы поработаем над этим, -сказал Федя и вошёл в Анатоля. Боже. Это... Почему не могло быть так каждый раз, каждый день, на протяжении всей жизни? Он чувствовал себя полноценным, чувствовал себя заполненным, чувствовал себя беспомощным и могущественным, доминирующим и подчиненным. Ритм бёдер Феди был безупречным, ритмичным, покачивающимися в такт поезду и Анатоль всхлипывал в одно время с ними, зная, что эти звуки заставят Федю толкаться только глубже. Кожаный ремень тёрся о его запястья с каждым толчком. Это было идеально. Это было будоражаще. Он не хотел ничего большего, чем это. Когда все было кончено, Федя рассмеялся и рухнул, тяжело дыша, положив голову на грудь Анатоля.А тот повис, обмякнув. Его руки дрожали, дыхание было сбито.Когда Федя поцеловал его в лоб он вообще начал думать над тем, что умер и попал на небеса.Они сидели так, мокрые от пота и обессиленные, слушая дыхание друг друга.Затем, примерно, после трех секунд, они услышали стук в дверь. — Monsieur? — раздался голос кондуктора из коридора. — Я слышал… всё в порядке? Федя начал смеяться, безуспешно пытаясь подавить смех в изгибе локтя.Анатоль кашлянул, затем собрал все свое достоинство, что у него могло быть в таком состоянии: в синяках, охрипший, голый, привязанный к багажной полке, после оргазма и восторженный. — Parfaitement bien* — закричал он через дверь закрытого отсека — Не заходите! *** Через девять часов Федя и Анатоль вместе спустились на платформе, прибыв в Петербург. У Анатолия был один чемодан, у Феди вообще ничего. Случайный зритель не мог заметить ничего странного между ними.Кто-то, внимательно присмотревшись, мог подметить, что Федя наклонился к Анатолию в манере неподобающей старым друзьям или что молодые люди поменялись куртками между Москвой и Петербургом. Только самый внимательный увидел бы новый оттенок в улыбке Анатоля.Улыбка, которая сейчас показывала, что изгнание не так уж и плохо.