Коснись меня, мне это нужно, Но не волнуйся, между нами дружба. Один лишь вздох с ума сведёт И за собою унесёт Чувства, наполненные болью, Печалью, горечью, тоской. Лишь подними глаза ты к небу, Тогда поймёшь ты, как я жил. Как без тебя с ума сходил, Корчась от боли в луже крови, В цветах, как будто из могил. Ты помоги прикосновением, Сними проклятие с души, Тогда поймёшь любви спасение, Как птица вольная вдали. Опять коснись меня. Прошу, мне это нужно! Но не волнуйся... Другим скажем, что между нами дружба.
***
Боль. Кровь на левой руке уже стекала по предплечью тёплой алой струёй, обмачивая и окрашивая в такой же алый цвет стебли, листья и бутоны молодых маков, видневшихся из кожи, словно из земли. Капля крови звонко упала на пол. Затем ещё одна. И ещё, образуя красную лужицу, которая была напоминанием об ужаснейшей, только что совершенной ошибке. И снова боль. Такая адская, невыносимая. В правой руке крепко сжат стальной хваткой вырванный из кожи цветок, который в первую же секунду завял, засох и потерял все средства на жизнь. Он тут же рассыпался в вспотевшей ладони гнилым прахом умершего цветка, осыпался на пол прямо в алую лужицу и тут же забылся среди остальных вырванных и таких же засохших стеблей с мёртвыми, когда-то молодыми, нераспустившимися бутонами мака. А лепестки распустившихся цветов, ещё не вырванных, постепенно опадали, покрывая паркет вокруг себя алым, нежным, шелковистым ковром. Из приоткрытых уст вырвался сдержанный полустон боли и губы скривились в горькой ухмылке, как и пустые стеклянные глаза, устремившие свой взгляд в пустоту, были скрыты за опустившимися ресницами. На месте вырванного стебелька вырос новый цветок с таким же молодым бутоном, имевший красный оттенок.***
Всё-таки тяжело жить в мире, где люди изнутри зарастают растениями, которые вырываются из тела через кожу ароматными цветами, если человек не находится рядом со своим избранником судьбы и только прикосновение своего соулмейта прекратит адские боли, страдания и мучения. Соулмейты – люди, предназначенные друг другу судьбой с рождения и эту связь нельзя разрушить. Как и избавиться от растений тоже никак нельзя. Попытка уничтожения цветов вызывает острую физическую боль, словно рвущиеся сухожилия или мышцы, или ломающиеся кости, да тем более ебучие растения мгновенно восстанавливаются. И только "избранный" может прекратить страдания своего соулмейта, лишь коснувшись его. Проверенно. Эти цветы, вся эта боль – болезнь, от которой практически невозможно вылечиться. Которая заседает в человеке, медленно, постепенно пробираясь до его сердца, заставляя его мучиться всю свою жизнь. Жалкую, ничтожную жизнь. Кацуки Бакуго знал о соулмейтах, знал о людях, предназначенных судьбой и об этой чёртовой болезни тоже знал. Ведь сам заболел ею. И не удивительно даже. Эта болезнь проявилась в его организме с детства. Буквально тогда, когда они с Изуку только познакомились. Раньше она себя не проявляла, даже внешних намёков не было, но внутри у мальчика всё переворачивалось, тяжелело, урчало. Ему часто было плохо, он часто усердно подавлял внезапные рвотные рефлексы, а если не получалось, то приходилось лицезреть на лужу крови, а в ней – листики и лепесточки. Ещё хуже, он узнал, что эта болезнь была у всех людей на планете. Даже сам Кацуки видел, как из кожи его мамы виднеются молодые растения, когда папа задерживался на работе подолгу. Но вот после его возвращения, когда он брал её за руку или всячески касался, зелени больше не было видно. Ни у неё, ни у него. Неужели есть надежда вылечиться от этой странной болезни? – думал малолетний Кацуки. А вот нихуя – понял он, будучи пятнадцатилетним подростком. Он не верил в судьбу. Считал, что соулмейты, подарки судьбы, избранники — всё это полная чушь. Легенда, сказка, выдуманная история для ненасытившихся фантазий ребёнка. Да и стоит ли вообще искать "своего человека", когда кажется, что всё псу под хвост? Вот уже на протяжении нескольких лет Кацуки стремился найти своего соулмейта. А причина была одна – нестерпимая боль и будто бы бесконечные страдания от этой болезни ослабевали его как физически, так и морально. Её хотелось хоть немного заглушить. И чем дольше он жил и рос, взрослел, тем было тяжелей переносить большую нагрузку на тело, дыхание при длительном беге сбивалось чаще, рвотные рефлексы подавлялись хуже, эмоции стали слабоконтролируемы. Но вскоре эта затея показалась ему такой бредовой, безнадёжной, обречённой на годы бессмысленного блуждания по ебаному миру в поисках ебаного соулмейта, который, возможно, ещё и не родился вовсе! Это бесило и выматывало одновременно. Сам он постепенно от агрессивного, грубого, жестокого и "взрывоопасного" Кацуки пришёл к более тихому, спокойному, довольно замкнутому и молчаливому Кац-чану. Так его с детства и до сих пор называл тот самый Мидория Изуку, которого Кацуки прозвал Деку. Гребаный Деку. Бесполезный, беспричудный, ненужный неудачник Деку — вот, что значит это имя. Он ненавидел его. Ненавидел каждой клеточкой своего тела, каждым сантиметром кожи. Ненавидел даже за простое нахождение рядом. И ни за что бы не поверил, что этот Деку и есть его человек, подаренный судьбой. Никогда. Это невозможно. Этого не должно было произойти. Почему именно этот дерьмоголовый, а не половинчатый ублюдок со шрамом на пол-лица или тот же Киришима?! Почему именно он?! Почему?! Почему судьба так жестоко обошлась со мной? – думал Кацуки. Понял он, что зеленоглазый мальчишка его избранник совершенно случайно. Глупо, так нелепо было осознать это на глазах всего класса. При передачи листов с заданиями на задние парты, Кацуки и Изуку на уроке коснулись друг друга пальцами рук и их растения с цветами, выглядывавшими даже из-под одежды, внезапно исчезли, врослись обратно в кожу. И боль утихла. Нет, исчезла, словно её и не существовало прежде! Это было по истине прекрасное чувство некой свободы, гармонии, душевного покоя. Настолько прекрасное и волшебное, что хотелось позабыть обо всём на свете и испытать его снова и снова. Позабыть о ненависти к Изуку, которая на миг показалась Бакуго слепой и совершенно ненужной. Такой неправильной, горькой, режущей. Такой ужасной. Он даже сам попытался схватить Деку за руку, дабы продлить это с детства никогда не испытываемое чувство, но тут же опомнился, вспомнил такое чувство как "гордость" и... выбежал из кабинета прямо перед контрольной работой. Он струсил. Испугался глаз учителя, однокурсников. Испугался глаз Мидории. Осуждения. Он возненавидел себя за это. Глупый Кацуки. Очень глупый. Глупый и слабый. Сам стал тем, кого презирал всю жизнь. Как я вообще докатился до такого состояния? – подумал он, оскалившись. Убежав от кабинета класса 1-А достаточно далеко, тяжело дыша, парень остановился, прислонился спиной к стене и попытался восстановить сбившееся дыхание. Из кожи вмиг полезли грёбаные растения, вновь обдавая измученное за несколько лет тело неистовой болью. Судорожно втянув воздух сквозь зубы, Кацуки обречённо выдохнул, задрожал, зажмурился и съехал по стене на пол, спрятав лицо в сложенных на коленях руках. А из его тела всё продолжали тянуться наверх из плена мышц и одежды зелёные стебельки и листики, а алые головки молодых маков медленно распускались. Послышался сдавленный всхлип. Он устал. Устал от этой болезни, оставившей его на всю жизнь "маковым кустом". Устал от ебучих соулмейтов, в которые никогда и не верил. Устал от наивных людишек, от жизни, от мира, где блекнут краски, от притворства, вранья и от ненавистной, но настоящей улыбки. Такой тёплой и такой дерьмовой. Она его бесила и заставляла подолгу любоваться ею. Порой Бакуго хотелось врезать по ней. Своими губами. А порой хотелось просто как и всегда украдкой смотреть на неё. Смотреть и подсознательно восхищаться умению этого человека сохранять спокойствие, скрывая настоящие чувства, и при этом не вешать нос, даже когда умом он понимал, что всё катится к чертям. Всегда говоря "всё хорошо", даже когда это и было далеко не так. «Всё хорошо» И снова эта улыбка. Да, Кацуки её одинаково любил и ненавидел. Такое тоже возможно. Хотя нет ничего невозможного, если сам знаешь и чувствуешь это. А Бакуго знал и чувствовал. Удивительно, но эта улыбка принадлежала тому горячо ненавистному Деку. Но всё равно такому привычному. Такому... родному? Кацуки и сам не понял, откуда вообще у него взялись эти две совершенно противоположные мысли об одном и том же человеке. Он его ненавидел. Но, кажется, всю жизнь любил... Ебучие соулмейты... – подумал Кацуки, уже успокоившись.***
Прошла неделя с того инцидента. Мало того, что Бакуго сорвал урок, так ещё и заставил потрепать себе нервы однокурсников и Айзаве-сенсею, который кинулся возвращать парня, дабы тот не натворил делов в таком состоянии. По вине Кацуки весь класс оставили после уроков и заставили писать этот контрольный тест, который они должны были начать ещё на уроке. Тест оказался достаточно трудным и не всем дался с первого раза. Большая часть класса приходила переписывать его и, конечно, с подготовкой без помощи Момо Яойорозу не обошлось. Но Кацуки он дался легко, как и Изуку. Они как сдали свои тесты, так почти и в одно и то же время вышли за пределы академии. И оба всё равно игнорировали друг друга, боясь внезапной резкости, прямолинейности. Но рядом с Деку лепестки болезненных, ненавистных цветов Кацуки опадали.***
Вспоминать это совсем не хотелось. Всю неделю Мидория и Бакуго не общались. Да и когда они в последний раз это делали? Они игнорировали друг друга по полной, хоть время от времени Изуку и пробовал поговорить с Кац-чаном, но всё тщетно. Он бы и слушать не стал. А Изуку так до сих пор и не понял, почему неделю назад Кацуки сбежал, только узнав, что зеленоглазый его соулмейт. Хоть Деку и старался подражать Кацуки, не обращая на последнего внимания, но всё равно любопытство и некая тревога давали о себе знать. Но он старался подавить в себе эти чувства, дабы не сломаться первым, окончательно испортив уже и без того испортившиеся отношения между ними. В последнее время он стал часто задаваться вопросом: а что для него значит соулмейт, избранник? Раз он сам узнал, что Кац-чан – тот человек, которого знал с детства, которым всегда восхищался, пытался превзойти, которого любил своей наивной детской любовью, как младший брат любит старшего, с которым всегда хотел дружить и по сей день – его соулмейт. Его человек, предназначенный судьбой. Их судьбой. И плевать, что они оба парни. Да и судьба здесь вовсе не при чём – считал Изуку.***
Очередным вечером, когда усталые студенты UA расходились по своим домам, буквально перед собой Мидория завидел Бакуго. Он шёл, ссутулившись, засунув руки в карманы, смотря под ноги, а из-под его формы была видна зелень и пару алых лепестков, один из которых сорвался, упал на землю и лишь потом медленно унёсся слабым ветерком. Такую же зелень, как у самого Изуку. Как у любого другого человека в этом грёбаном мире. Деку и сам от себя не ожидал, что сломается так скоро, так внезапно, неожиданно. Но так предсказуемо. И не удивительно, ведь видеть Кацуки в таком состоянии было невыносимо. Для Мидории это была самая настоящая пытка. Почему, он и сам не понимал, хоть и догадывался. Просто было больно наблюдать за день изо дня чахнувшим от постоянных мучений Бакуго. Это была тупая боль. Настолько тупая, что даже смешно. Болезнь сказывалась на блондине совершенно негативно, насколько он её тяжело переносил. Это было заметно не только внешне, но и чувствовалось душевно, психически. Он становился всё больше похожим на поношенную куклу без эмоций, которой место на помойке. От осознания этого у Изуку всё внутри безжалостно сжималось, вызывая трудности с дыханием. И вот, уже стоя перед своим "подарком судьбы", Изуку скрепя сердце выдал: — Кац-чан... прошу... позволь мне коснуться тебя! Но он не отвечает, смотря на парня сквозь приопущенные ресницы, и лишь стоит, не меняясь в глазах. Такой же пустой взгляд. Такой мёртвый. Минуту помолчав, Кацуки наконец-то решается подать голос. Хриплый и тихий. — Нахера?.. Чё, поиздеваться решил, чёртов задрот? — Ты что! У меня и в мыслях не было такого! — Тогда... почему ты не попросил этого раньше? — Я думал, что ты откажешься и снова будешь и без этого агрессивным... Но... я не мог проигнорировать твои чувства и... — Хах! – горький смешок со стороны Кацуки прерывает речь зеленоглазого, а тот продолжил: — Думал он. Не мог проигнорировать он. Да что ты знаешь о моих чувствах, дурень?! — Но ты же мой со... — А ты что, как другие тупые людишки считаешь, что всё в мире предназначено судьбой и люди не могут сами выбирать того, с кем они будут строить своё будущее?! Я был лучшего мнения о тебе, Деку... А теперь свали с пути, а то убью... – Кацуки хотел было идти дальше, но ему в грудь уткнулись чьи-то руки, делая преграду для движения. Бакуго хотел открыть рот и заорать на ни в чём не провинившегося парня, но поток его ругательств прервал голос Деку: — Нет... Кац-чан, пожалуйста, прекрати делать поспешные выводы и быть такого мнения о людях... Они же не все такие идиоты, какими ты их описываешь... И кончай орать, задолбал! В ушах уже звенит от твоего крика! Орёшь вечно, как потерпевший, чё нельзя хоть раз в жизни пообщаться нормально без оскорблений, матов, крика и угроз?! Тц... Т-ты бы хоть раз... – его речь прервалась слабым всхлипом, а руки машинально сжались в кулаки, сжимая выглаженную форму Кацуки, в данном случае пиджак. Опустив взгляд в ноги, он продолжил: — Хоть бы раз... — Сказал, что люблю? – закончил фразу за Деку блондин, заметно притихнув, от чего последний опешил. Подняв голову и встретившись с Бакуго взглядами, Изуку ничего и сделать не смог, как молча смотреть на него. Неужели всё настолько очевидно? Если да, так почему Кацуки ничего не предпринимал? Боялся? Или это его гордость снова была превыше всего? А, может, он сознательно не хотел этого? И чего он своим избеганием добивался? Пока Изуку рылся в себе в поисках ответов на многочисленные вопросы, которые все в один миг появились в его голове, Кацуки уже крепко сжимал ладонь Мидории в своей. Опомнился парень не вовремя, а лишь тогда, когда и Бакуго, и свои собственные цветы обратной съёмкой вросли в кожу, исчезнув в соскучившихся по ласкам телам. У Деку спёрлось дыхание от чувства нахлынувшего душевного покоя и полной свободы. Это было восхитительно. — Сказал, что люблю, да?.. – выдал Кацуки, смотря Мидории в глаза и нагнувшись, чтобы быть немного на одном уровне с тем, затем продолжил, — Тогда слушай сюда, Деку. Ты – ебучий долбоёб, который меня пиздец как бесит и раздражает. Но я не позволю какой-то твари довести тебя до слёз, ибо это дозволено лишь мне, потому что ты мой... Ты принадлежишь мне... И... судьба здесь не играет ни малейшей роли... Запомни это, задрот... – он наклонился ещё ниже, уже уткнувшись лбом в лоб своего соулмейта и крепче сжав его руку, словно боялся отпустить. А Изуку всё молчал, чувствуя, что кровь прилила к лицу и щёки загорелись ярким румянцем, как и сердце учащённо застучало, заглушая все посторонние звуки, отдаваясь прямыми ударами в виски. — З-запомню... Кац-чан, я... — Завались, я и так всё понял. Это у тебя на лбу написано. Ведь я тоже... Но вместо слов, которые Мидория так хотел сейчас услышать, его Кац-чан прижался своими губами к его, образуя поцелуй. А Деку и не сопротивлялся. Да, именно его Кац-чан. Его, предназначенный судьбой, полюбившийся за столь многие годы. Его, который был так нужен ему всю жизнь и не просто для выгоды, а потому что Деку действительно любил его. Вот только он понял это совсем недавно. Буквально в последний момент. И он знал, что его Кацуки почувствовал тоже самое.