—3—
— Сэр Мелиодас… Чёрт, её тело было так близко. Мелиодас прикрыл глаза. Тугие витки верёвки не давали дышать ни грудью, ни животом. А дышать хотелось всё глубже, и внизу живота бесновалась кровь. Робкая рука Элизабет гладящим движением сосчитала рубцы на видимом из-под верёвки теле. Он не хотел спугнуть этот её проснувшийся интерес к нему, и потому какое-то время не подавал признаков не только удовольствия, а даже бодрствования. Мелиодас не боялся физической боли, она была на его стороне; к тому же он знал боль и похуже. И ни одна атака, которую он когда-либо принимал своим телом, не могла сравниться с болью от этого проклятья. Элизабет зачем-то плакала. Он спросил, зачем. Она, улыбаясь, утёрлась сквозь чёлку: — От облегчения. Что с вами всё в порядке. Её слёзы до этого капали ему на грудь — ещё один физический контакт. — Хоук сказал, что не развяжет вас, даже если бы вам оторвало руки. Я пыталась его просить… Мелиодас беззаботно пожал плечами. Ему всё нравилось. Не то чтобы он не мог порвать верёвок… Его связанного Элизабет явно стеснялась меньше и сама касалась. Ради этого стоило потерпеть неудобство. Элизабет ещё не научилась сознательно использовать способность лечить, а собственных сил Мелиодаса сейчас на регенерацию не хватало. Поэтому он пока заживал медленно и был прикован к кровати, а благодаря Свинтусу — почти в прямом смысле. И это было так… многообещающе.—1—
…Элизабет, у меня к тебе просьба. Ты должна меня сильно ранить. Элизабет пару секунд непонимающе молчала, а потом в ужасе и протесте замахала руками. — О чём вы, сэр Мелиодас! Я не смогу вас ранить! Вы и так сильно пострадали… — Я сейчас слишком слаб для самостоятельной ответной атаки, а враг далеко. Но если ты добавишь мне урона, у нас всё получится. Быстрее, Элизабет, — лёжа на спине возле её колен, он улыбнулся. — И не бойся. — Мелиодас вложил ей в руку нож. — Но я… Как я… — Я тебе помогу. Давай сюда, — он показал на живот сбоку. — Бей со всей силы. Ты не убьёшь меня. А все повреждения потом вылечишь. — Но я… Сэр Мелиодас, я не знаю, как это вышло! Я не умею делать это сама! — Если что, Мерлин тебе поможет. Ну же, — мягко подтолкнул он. — Я готов, всё будет хорошо, обещаю. Ничего не бойся. — Сэр Мелиодас, а вдруг я… случайно… — Элизабет всю трясло, нож Мелиодаса едва не выпадал из её рук. — Нет. Ты сделаешь всё правильно. Верь мне, — он был бесконечно мягок и добр. — Я буду тебе помогать. Давай. У нас мало времени, — он поморщился и покосился на свою команду, сдерживающую вдалеке из последних сил врага. Из-за интенсивной битвы до них было по-прежнему не докричаться, а из-за повреждений — не подняться и не дойти. Мелиодасу следовало заранее объявить вслух, что собрался применить эту атаку, тогда ребята помогли бы сейчас добрать урон… А они просто уводили бой в сторону, полагая, что он при смерти. Элизабет зажмурилась и занесла обеими руками над головой нож. Потом она спохватилась и открыла глаза, чтобы видеть, куда бить. Нож вошёл не очень ровно, но ощутимо сильно. Брызнула кровь. Глубоко дыша, Мелиодас похвалил Элизабет и показал новое место для удара — плечо. — Ничего не бойся, — подбодрил он, видя её замешательство и перепуганный взгляд. Элизабет ударила снова. Похоже, ей вселяло уверенность то, что Мелиодас не кричит и не стонет. Он и не привык: самоконтроль был превыше всего, важнее жизни. Максимум, что Мелиодас мог позволить себе — морщиться и улыбаться. — Сюда, — показал он на грудь. — Но… — Элизабет, доверься мне. Даже если она заденет два сердца или три, Мелиодас не потеряет сознание. Элизабет колебалась перед этим ударом дольше. Нож опустился, пронзая грудь. Мелиодас вздрогнул всем телом, дыхание перехватило. Но в целом собрать последние силы, чтобы встать и запустить атаку, было ещё можно. — Теперь переверни его рукоятью и бей так сильно, как только можешь. Твоя задача сломать ребро, лучше несколько. — Сэр Мелиодас, может, хватит, — по щекам Элизабет катились слёзы, она бросила нож и зажимала руками его раны. — Ещё чуть-чуть, — Мелиодас скривился. Больше боли причиняли её прикосновения и горький вид. — Выполнишь мою просьбу, Элизабет? Бей. Я выдержу. — Он через силу улыбнулся снова. — Сэр Мелиодас, я не могу. — Она зажмурилась, отвернулась, не отнимая от него рук, закусила губу. Её волосы прилипли к мокрому лицу. — Я не могу больше заставлять вас страдать! Мелиодас огляделся, насколько позволял обзор. Других ребят поблизости не было, только она могла помочь. — Элизабет, я прошу тебя. Пожалуйста, ты можешь спасти нас всех. Я должен атаковать наверняка. Кровь текла сильно, нужно было торопиться вдвойне. Но говорить об этом Элизабет не стоило. Он нащупал рядом брошенный ею нож и протянул его. — Возьми, доверься мне. Ещё немного, и мы спасены. — Нет! — закричала Элизабет и уронила голову вниз. Слёзы закапали одна за другой. Мелиодас засмотрелся на них и рассеянно считал: три, пять… Он понял, что в глазах плывёт, и встряхнулся. — Элизабет, ты сможешь. Слышишь? Всё ещё плача, Элизабет подобрала мокрыми от его крови руками нож. С лезвия и рукояти капало. Стараясь побыстрее избавиться от тяжёлого поручения, она ударила резко, как Мелиодас и просил. Когда волна боли прошла, он хрипло выдавил: — Помоги мне встать. Ты молодец… И уходи как можно дальше. Мир качался перед глазами, но для этой атаки прицеливаться не требовалось. Сконцентрировавшись, Мелиодас высвободил всю свою боль и направил просто вперёд к очертаниям врага и, кажется, заметившего и бросившегося в сторону Бана. — Мстительное отражение! Он хотел крикнуть, но получилось только прошептать самому себе. И мир разнесло сиянием — в клочья.—2—
— Леди Мерлин приготовила этот отвар для обработки ран… — Элизабет несла в руках парящую чашу, обёрнутую полотенцем. — И сказала, что нужно промывать горячим, так подействует быстрее… Я не уверена. — Она замерла на полпути к его кровати и беспомощно посмотрела на Мелиодаса. Тот только рассмеялся. — Разве тебе не понравились наши маленькие опасные игры? Я не против продолжить. Элизабет смотрела в замешательстве. — Я — герой, ты видишь, какой я мужественный, и всё такое, — он покрасовался. — Ну скажи, что тебе понравилось? — Леди Мерлин сказала: «Для командира это пустяки», — на автомате произнесла Элизабет, продолжая начатую ей ранее мысль и явно имея в виду чашу, и смутилась, отводя взгляд в сторону и отчаянно краснея. — Всё верно, пустяки, — важно подтвердил Мелиодас и скрестил руки на перебинтованной груди. — И похоже, мне придётся раздеться, а нам — переместиться в ванную, чтобы ничего не замочить… — на удачу предложил он. — Поможешь мне, Элизабет? Я сам не справлюсь. На нём были только бинты и штаны. Наблюдать смущение Элизабет было настоящим удовольствием. Она поставила чашу на тумбочку и, кажется, отнеслась к его словам всерьёз: нагнулась к нему. Мелиодас затаил дыхание. — Элизабет, что ты делаешь?! Что он заставляет тебя делать?! — завизжал с порога Свинтус. — Извращенец! Повисло молчание, Элизабет так и застыла: в наклоне и с пальцами под поясом его штанов. — Нужно помочь сэру Мелиодасу дойти до ванной и раздеться… — пролепетала Элизабет. — Да он сам ходит в туалет! Ему не нужна помощь! А если понадобится раздеться, то я помогу! Это работа не для принцессы! — вредный Свинтус визжал не переставая. Мелиодас спрыгнул с кровати. — Идёт, я сам дойду! — Отвернувшись, чтобы Свинтус не видел, он глазами заговорщицки показал Элизабет следовать за ним. Та поспешно схватила с тумбочки чашу и чуть не пролила, обжёгшись и потеряв равновесие. Мелиодас мгновенно оказался рядом и придержал её и чашу. Элизабет заметила выступившую на его бинтах кровь. — Сэр Мелиодас, давайте поторопимся… — взволнованно зачастила она, подбирая обронённое полотенце. Свинтус уже был не в центре внимания целых двадцать секунд и поспешил напомнить о себе: — Я позову Бана или Кинга, чтобы помыли Мелиодаса! А вы двое — ни с места! — угрожающе рявкнул он, и тут же раздался его топот по лестнице и затем визг внизу: — Эй, помогите вашему командиру принять ванну! Иначе он затащит в неё Элизабет! — Не сейчас, — протянул Бан. — Ле-е-ень, — вторил ему Кинг. — Элизабет справится, — задорно поддакнула им Мерлин. — Ну вы и свиньи! И ты свинья, Мелиодас!!! — похоже, Свинтус больше подниматься наверх не собирался, раз орал снизу. — Сейчас я сам тебя вымою! И твои грязные намерения! — оказалось, рано было радоваться. Мелиодас с чашей уже скрылся в ванной, а Элизабет поспешно закрывала за ними дверь, когда топот Свинтуса раздался в районе комнаты. — Свинтус, не вздумай вломиться: Элизабет не одета! — невозмутимо крикнул Мелиодас. — Что? — переполошилась Элизабет. — Теперь он нам не помешает. — Мелиодас подмигнул её испугу. — Что ты там делаешь с Элизабет, поганый извращенец!!! — визжал Свинтус, барабаня копытами, но соваться не решился. Теперь про него можно было забыть. Мелиодас безмятежно разлёгся в пустой сухой ванне. Элизабет топталась на месте и не знала, с чего начать. Её робость Мелиодасу определённо была мила, но он старался не заострять на этом внимание — прежде всего своё. Он и так только и делал что жадно смотрел на неё и не мог наглядеться. Как не хочется её отпускать… Была бы его воля — хвостом бы за ней ходил. Впрочем, он и впрямь едва от этого удерживался, и получалось не очень. — Ай, — не слишком заботясь о натуральности, простонал он и закрыл глаза. И тут же приоткрыл один, оценивая произведённый эффект. Элизабет заметалась от чаши к ванне, потом всё же определилась и стала развязывать его бинты. Мелиодас смотрел на это какое-то время, затем, не моргнув, сорвал их все разом. Элизабет подпрыгнула от неожиданности. С ужасом глядя на открывшееся кровотечение, Элизабет судорожно схватила полотенце, которым была обёрнута чаша, и прижала к его ранам. — Как вы себя чувствуете, сэр Мелиодас? В её глазах было столько жалости и искреннего беспокойства, что Мелиодас, конечно же, соврал: — Я в порядке. Пустяки, помнишь? — Вы нас всех спасли. Если бы не вы… Но я больше не позволю вам так собой рисковать. Я больше не смогу смотреть, как вы умираете, а тем более — от моей руки… Она тряслась, прямо как тогда, когда была вынуждена выполнять просьбу Мелиодаса. Он взял её за дрожащую руку и мягко сжал. — Я не умирал, Элизабет, что за глупости. Я же говорил тебе, что всё под контролем. — Нужно промыть, — вдруг вспомнила про отвар Элизабет. Она замешкалась, можно ли убирать полотенце и не будет ли хуже, но Мелиодас перехватил его, давая ей возможность освободить руки. — Да, сэр Мелиодас… Лучше вам остаться пока в брюках, чтобы не обжигаться лишний раз. — Как пожелаешь, — улыбнулся Мелиодас. — Но потом их, мокрые, точно придётся снять. Он отдал полотенце Элизабет, чтобы та защитила им ладони от температуры чаши. Раны на груди и животе ещё кровоточили, но уже не так сильно. Мелиодас спустился в ванне ниже, чтобы горячий отвар стекал по бокам, а не вниз. Элизабет набрала в грудь воздуха и наклонила чашу над самой верхней раной, бледно-зелёная жидкость выплеснулась тонкой струйкой. Мелиодас вцепился в края ванны: к постоянной боли добавилась другая — жгучая, беспощадная. В пылу битвы такое переносится легче. Он всеми силами контролировал себя, чтобы не испугать Элизабет. Но та, кажется, всё видела. — Сэр Мелиодас, как вы? Мне остановиться? Не в силах ответить, Мелиодас помотал головой. Элизабет, молодец, послушалась, продолжила: верила в него. Спустя бесконечность Элизабет переместила струйку на живот. Грудь уже отчаянно горела, Мелиодас давно зажмурился и уже почти пожалел, что согласился на это. Ещё пара дней — и силы бы восстановились, и всё зажило бы само собой. Хотя Мерлин, наверное, было виднее. В конце Элизабет промыла плечо. Теперь Мелиодас пытался отдышаться. У Элизабет по виску стекала капля — переволновалась за него. — Останутся ожоги, — прошептала она, боясь коснуться. — А разве там по плану Мерлин холодный компресс не предусмотрен? — весело предположил Мелиодас. Как бы там ни было, ему хотелось, чтобы Элизабет возилась с ним как можно дольше. — Леди Мерлин ничего такого не упоминала… Я пойду узнаю? — говоря это, она одновременно помогала ему подняться, перекинув его руку через шею. До бинтования всё должно было подсохнуть. Опираясь на Элизабет, Мелиодас добрёл до комнаты и кровати, где Свинтуса, к счастью, уже не было. Мелиодас затаил дыхание, когда Элизабет стягивала с него вымокшие штаны — и даже бельё! — трогательно закрыв при этом глаза. Мелиодас набросил одеяло до пояса, решив, что достаточно на сегодня её смущать. — Ну как ты, командир? — раздался с порога голос. — Мерлин, где твои манеры? Могла бы и постучаться, — наигранно проворчал Мелиодас. Та вальяжно подплыла к кровати и с интересом оглядела верхнюю часть его тела, затем подняла одеяло и продолжила осмотр — Элизабет встрепенулась, залилась краской и поспешно отвернулась в стену. — Можно бинтовать, — бросила Мерлин, уходя. — И потуже, не жалей его. Он демон, — юмор у неё всегда был своеобразный. Мелиодас проводил её взглядом, подняв бровь. Элизабет уже знала, что целый склад свежих бинтов поселился у Мелиодаса в тумбочке — в последнее время он был ранен так часто, что ту набили ими про запас. Она достала новый моток, но приступила к перевязке не сразу. Её взгляд бродил по нему от плеча к плечу, к животу и к шее. Элизабет страдальчески закусила губу, вспоминая, по-видимому, как сама же и ранила его, и осторожно коснулась, наверное, наименее обожжённого места — вверху груди. Кончики её пальцев гладили, Мелиодас не мог сдержать вздоха. Для него уже не существовало никакой боли, только её прохладные лёгкие пальцы… — Простите, — спохватилась Элизабет и убрала руку. — Можешь трогать меня, сколько захочешь, разве я не говорил? — ему так хотелось вернуть её прикосновение. Элизабет порозовела, но ничего не ответила. Она осторожно размотала свежий бинт и помогла Мелиодасу сесть. Тот придержал одеяло, хотя соблазн его случайно уронить был силён. Сухие витки один за другим неприятно ложились на обожжённую кожу. Вскоре Элизабет завязала концы над здоровым плечом, и стало можно лечь. — Отдыхайте, сэр Мелиодас. Вам нужно набираться сил, — обычно после таких слов покидают комнату, но Элизабет не сдвинулась с места — так и сидела на табурете возле него. — Ты всё сделала правильно, перестань себя винить. — Неожиданно для себя Мелиодас, жмурясь, застонал: боль бурно прошила грудь; похоже, надо было постараться поменьше разговаривать. — Ты всё сделала правильно, — повторил он уже тише. Элизабет вдруг склонилась над ним и обхватила руками его голову, обняла. Вид при этом для Мелиодаса открылся не то чтобы непривычный, но от этого не менее прекрасный. Похоже, Элизабет знала, как его утешить. Он вдохнул её запах, дурманящий лучше эля. Она мягко перебирала его волосы и — плакала?.. — Элизабет? — его голос из-за своеобразной сейчас акустики её груди прозвучал гулко. Кажется, ей стало щекотно от его дыхания, и она отстранилась. Мелиодас с досадой выдохнул. — Поправляйтесь. Принести вам чего-нибудь? — она утёрла слёзы. Мелиодас её не отпустил. Вымотанный организм клонило в сон, но чтобы заснуть, сейчас ему как никогда нужно было постоянно видеть своими глазами, что она в порядке. В проёме двери показался Гаутер. На его губах застыло невысказанное: «Командир…» Гаутер проанализировал степень срочности визита, пожал плечами, поправил очки и удалился. На коленях спящего командира, полусидя на табурете, спала Элизабет.—4—
Проснувшись уже в сумерках и выспавшись за день, ночью оба не могли уснуть. Это была первая такая ночь, и пусть даже Мелиодас был связан, развлечение нашлось. Элизабет хохотала над его рассказами — за долгую жизнь историй набралось немало. Надо было только следить, чтобы ни одной из них он не делился ни с одной Элизабет… Кто знает, как могло это подействовать на её память. Луна лила в окно синий свет, в котором волосы Элизабет будто люминесцировали. Вдалеке виднелось королевство, в этот раз «Шляпа кабана» с лёгкой руки Мелиодаса расположилась от того подальше. С внешней стороны стекло атаковал шорох ночного луга, перезвук травяной живности. Ребята внизу угомонились, вечерняя попойка кончилась без Мелиодаса. Журчала тишина. Давно перевалило за полночь, Мелиодас предложил сходить за едой и подкрепиться. Элизабет пыталась заставить его остаться и принести всё самой, но переспорить не смогла. Как был, связанный, Мелиодас отправился с ней. Они пробирались в тёмной сине-лунной пивной как воры, как будто трактир не принадлежал Мелиодасу. Приходилось перешагивать через опрокинутые лавки, пивные кружки: как и всегда после вечерней смены, тут был разгром. Мелиодас без рук забрался на потёртый высокий деревянный стул у барной стойки — он не менял их за все десять лет — а Элизабет скрылась в кухне. Она вернулась со сковородой, осторожно приподнимая крышку и нюхая, что там. — Надеюсь, это остатки стряпни Бана? — Мелиодас никогда не скрывал, что его собственные кулинарные таланты оставляют желать лучшего. — Кажется, нам повезло, — робко улыбнулась Элизабет. Она нашла где-то годящуюся в пищу лепёшку и завернула в неё часть рагу из сковороды. Связанного Мелиодаса пришлось кормить с рук, ловя выпадающие в процессе кусочки. Элизабет смеялась, пытаясь ему помочь. Израненный, истративший всю силу, понятия не имеющий, как продлить эту Элизабет, как снять с них проклятие, Мелиодас был счастлив. Он со времён Лиз не был так счастлив. Эти тихие деньки… Ему не нужны были никакие сражения и приключения. Просто вот такое вот счастье. Навсегда. Если он предпримет все меры — так и случится. Ему это было ясно как то, что запачкавшиеся теперь в еде штаны ей снова придётся с него снимать…—5—
Элизабет была полна решимости помогать сэру Мелиодасу во всём. Теперь, когда открылось, что ей присуща какая-то целебная сила — она чувствовала себя бесполезной вдвойне. Именно тогда, когда сэру Мелиодасу так нужна её способность! Когда именно она виновата в том, что он пострадал! Даже теперь Элизабет не могла ничего сделать. Только ухаживать за ним и понемногу прибираться в трактире. Поэтому Элизабет дала себе слово по крайней мере ни на шаг от него не отходить и делать всё, чтобы ему стало легче. Если бы только она знала, как пробудить ту силу, которая, как все утверждали, принадлежала ей… Ей казалось, что они ошиблись. Это сделал кто угодно, только не она. Тогда она просто очень сильно хотела всех защитить. Если бы этого было достаточно, то — видят боги, как она сейчас хотела, чтобы сэр Мелиодас поправился! Но ничего не происходило. Однако, кажется, сэр Мелиодас не унывал. Элизабет догадывалась, что ему непросто, но его жизнерадостный вид заставлял ежеминутно сомневаться в этом. И всё же — нет-нет да соберётся меж бровей складка, или сожмутся кулаки, или собьётся дыхание — всё по отдельности, но для Элизабет этого было достаточно, чтобы знать: он совсем не в порядке. Каждый раз, снимая повязку, она с замиранием сердца ждала, что увидит, что раны исчезли, как тогда, оставив после себя гладкие рубцы. Но те по-прежнему ощеривались на неё всей своей страшной, кровавой чернотой. Совершенно непосредственный, открытый взгляд сэра Мелиодаса в эти моменты будто искал в её лице признаки тревоги, готовый в любую минуту утешать Элизабет, словно это она больна, а не он. Его светлый образ и такие страшные раны никак не вязались воедино, словно были из разных миров. Они напоминали ей тёмные завитки печатей, пожирающие его тело, когда демоническая сущность брала верх. Элизабет старалась не думать, что берёт от него взамен та сила. Ведь наверняка что-нибудь берёт… Поэтому, когда сэр Мелиодас снова попросил раздеть его, Элизабет сделала это, постаравшись забыть о приличиях. Она не собиралась его бросать, как и перекладывать заботу о нём на кого другого. Сэр Мелиодас лежал рядом на своей половине кровати, по-прежнему связанный, и её тянуло к нему, как будто она привыкла к его прикосновениям и теперь чего-то недоставало. «Он не мой, — охлаждала себя Элизабет. — Сэр Мелиодас просто любезно согласился мне помочь. Я должна быть ему благодарна и не ждать большего. У сэра Мелиодаса большое сердце, но оно принадлежит другой». Эта тоска выпивала душу, высасывала из груди, выскребала из-под рёбер. Вот же он рядом — тёплый, солнечный, добрый как никто. Но касаться его — значит претендовать на чужое, на слишком многое; что, если Элизабет перейдёт черту, злоупотребит его добротой к ней, и он будет вынужден её остановить? Чем больше Элизабет об этом думала, тем больше крепла невидимая стена между ними. Она не могла так поступать с леди Лиз. Возлюбленная сэра Мелиодаса не могла быть недостойным человеком, а потому заслуживала уважения. Элизабет отвернулась на другой бок — и вовремя: пара слезинок быстро скатились в подушку. Главное теперь было не всхлипнуть носом, нужно было следить за дыханием. — Элизабет, ты не спишь? Почему ты плачешь? Сэр Мелиодас, добрая душа, как мог, подкатился к ней и уткнулся носом в спину. — Эй, повернись. Мне не удобно, — прогнусавил он. Элизабет поспешно повернулась, боясь, чтобы он снова не сделал себе хуже: и так за её спиной уже затрещала натянутая на нём верёвка. Элизабет ни на секунду не сомневалась, что порвать ту ему ничего не стоит, только вот что будет с его ранами от такого напряжения… — Я здесь, сэр Мелиодас. Я не плачу, — она почувствовала, что голос дрогнул. Он расслабил плечи, перестал пытаться освободиться. Повисло молчание. — Иди ко мне. Сэр Мелиодас сказал это так уверенно, словно она не могла ослушаться. Элизабет колебалась. Но поддалась. Она обвила руками его крепкое тело, почти как днём, в минуту слабости, обнимала его голову. Только теперь больше… перехватывало дыхание. Он нуждается в ней? Или просто успокаивает? Горячее дыхание, запах — чужой — и уже привычный… Его закрытые глаза… Элизабет почему-то представила, как, должно быть, натёрты верёвкой его руки — от самых локтей. Кажется, она впервые начинала злиться на Хоука. «Его сломанным рёбрам это пойдёт на пользу, равно как и сломанной совести», — пояснил тот. Но теперь мало того, что сэр Мелиодас не может с комфортом выспаться, так ведь ещё верёвки давят на раны… Как он терпит постоянно такую боль, ради чего? Ей очень хотелось развязать ему руки — и пусть даже те делают, что хотят. Элизабет осторожно запустила пальцы ему в волосы, робко положила ладонь сзади на шею. Дыхание сэра Мелиодаса стало тяжелее. Затылок его был влажным. Неужели у него жар? Элизабет быстро проверила, приложив другую ладонь ко лбу. — Всё хорошо, жара нет, — торопливо пояснила она. — Я думал, ты губами проверишь, — весело сказал сэр Мелиодас. Никогда не понятно, шутит он или нет! Столько боли, сколько досталось сэру Мелиодасу, невозможно было измыслить. Откуда у него столько самообладания? Повинуясь безотчётному желанию унять его боль, пожалеть и одновременно отдать дань его выдержке, Элизабет помассировала его затылок одной рукой, погладила верх спины другой. Прикрыв глаза, сэр Мелиодас подался вперёд и коснулся её губами. Элизабет от неожиданности заморгала. Его губы были гладкими и прохладными. Едва не вырвавшееся «сэр Мелиодас» провалилось в горло, когда он повторил поцелуй — уже не так сдержанно, но всё же не атакующе. Сердце стучало на всю комнату, вот только Элизабет не была уверена, её это — или его. Её словно сковала мощная сила, в голове крутился вопрос: «Зачем сэр Мелиодас это делает? Разве…» Но ответа не находилось. Он просто делал что хотел — как всегда непосредственный: даже связанный умудрялся проказничать. Но почему же так хотелось продолжать его за это гладить?.. Сильные мышцы под кожей шеи и плеч, громкое горячее дыхание — ей в щёку, его взгляд — открытый, в лицо, и — молчание. На Элизабет всё ещё словно давило несколько тонн, она могла пошевелить лишь рукой — на плечах сэра Мелиодаса — и тяжело было даже дышать; а он всё явственнее возился, его скованность словно стала мешать ему. Что если он освободится? Что будет? Он закрыл глаза и медленно выдохнул, обретая самоконтроль. Элизабет почувствовала укол чего-то, похожего на сожаление. Однако в следующую секунду он одновременно открыл глаза и разорвал верёвки — брызнула пыль — и бросился вперёд, в атаку, обхватил явно непослушными от долгой скованности руками её щёки и впился в губы. Элизабет ухнула в пропасть, забыла себя, растворилась в сэре Мелиодасе и его порыве. Казалось, ничего вокруг не существует, пока он её не отпустил, не прижался лбом ко лбу, всё ещё держа ладонями её щёки и стараясь отдышаться. Неужели… этого боялся Хоук? Что сэр Мелиодас может не справиться с собой и забыть про леди Лиз? Элизабет стало невыносимо горько, но она чувствовала, что это ничего не изменит — она не в силах будет противостоять его напору, никогда не посмеет, не захочет оттолкнуть. — Сэр Мелиодас, ваши раны… — выдавила Элизабет. — Мне уже совсем не больно. — Его голос был непривычно хриплый, неровный, низкий. Это «уже» можно было считать потерей самообладания: он впервые признался, что не железный. Прежде чем отдать себе отчёт в своих действиях, Элизабет опустила ему руку на освобождённую спину, не могла его отпустить. Под бинтами сэр Мелиодас был напряжён, комок мышц, весь — сильный и неудержимый. Элизабет старалась не давать себе забывать, что он ранен, что нужно помогать ему себя беречь, потому что он явно сейчас не владел собой. Она сконцентрировалась на этом, чтобы вновь не потерять голову — на этот раз от его бессовестных поцелуев в шею. Прикосновения сэра Мелиодаса были как всегда нежны, он никогда не делал ей больно или даже неприятно, как бы неожиданно ни касался, — словно точно рассчитывал силу. Возможно, если бы не его исключительная нежность, Элизабет сейчас потеряла бы сознание от волнения. Он под одеялом ногами обвил её ноги — и пришло время вспомнить, что он раздет. Элизабет почувствовала себя в ловушке, из которой, впрочем, не хочется выбираться, и в которой даже уютно. Его руки переместились ей на грудь и сжали — привычно, по-хозяйски. Сэр Мелиодас не переставал целоваться — снова в губы, совсем не давал ей отдохнуть и прийти в себя. Элизабет никогда не целовалась, но с ним это было так естественно, как будто она целовала его… всегда. Если бы сейчас сэра Мелиодаса у неё внезапно отняли, она бы, наверное, не вынесла такой боли. Его руки внезапно начали какую-то другую ласку, не совсем обычную игру. Элизабет точно не могла сказать, что он сейчас делает с её грудью, но приятно было аж до мурашек — впервые так. Её душило смущение, но губы сэра Мелиодаса успокаивали, прижимаясь и прижимаясь — к подбородку, щекам и шее. Она не заметила, как пуговички на груди на ночной сорочке оказались расстёгнуты — и рукам сэра Мелиодаса больше ничто не препятствовало. Теперь он касался её напрямую, Элизабет закусила губу, оттого что хотелось кричать. Как это было недопустимо приятно! Сэр Мелиодас, что вы со мной делаете… Он невозмутим, словно чувствует себя в своём праве, тычется носом в шею. Элизабет уже забывает, что он ранен, и вспоминает, только когда перед ней оказывается его согнутая спина, а она вцепляется в бинты на ней руками, потому что сэр Мелиодас, скользнув ниже, прикасается к её груди ртом. Ей непривычно и неловко до искр в глазах, но стыд отступает, отдаёт её его рукам. Сэр Мелиодас никогда не причинит ей вреда, он столько раз спасал её жизнь, словно бережёт её больше своей. Ему можно довериться, можно ведь… Можно… Элизабет разрешает ему оставаться там, замирая и задыхаясь, стараясь не представлять, что он делает для того, чтобы ей было так немыслимо хорошо. Её тело словно восстаёт против неё и подаётся ему навстречу, когда чувствует, как между ног проскальзывает его рука — одновременно привычно и нет, уверенно и бережно. Бельё влажное — Элизабет понимает это по неожиданной прохладе. Ей неудержимо стыдно: а вдруг сэр Мелиодас заметит? Но он проводит по трусикам пальцем, и её всю трясёт, словно под электричеством. И лишних мыслей не остаётся. Остаётся только он и его ласки. Сэр Мелиодас вокруг, везде, внутри. Она обхватывает его ногами, ей очень-очень больно, и если ему было так же больно во время атаки на поле битвы, то он действительно герой. Элизабет обморочно хорошо от ощущения обладания сэром Мелиодасом, от купания в его заботе. Обнимая её за спину и попу, прижимая к себе, он делает с ней что-то, от чего сам забывается, захлёбывается, стонет и рычит, отчего по груди его идёт вибрация. Её ночная сорочка давно сбита к плечам, и она чувствует сэра Мелиодаса напрямую кожей, всем телом, и это так… правильно. Ей кажется, что она уже не сможет оторваться от него, и он её так и не отпускает. Он целует её в нос с рассветом, смотрит в глаза. Бесконечно трогательно, отчего у Элизабет наворачиваются слёзы. Она не знает, что сказать, слова забылись, остался только жар его тела, по-прежнему близко, и тёплые руки, и эти пронзительные глаза. — Как ты? — он произносит это, а Элизабет, опомнившись, хватает его сбившиеся бинты и сдвигает в сторону. Чисто. Только шрамы. Сэр Мелиодас с лёгким удивлением смотрит на них и пожимает плечами. — Вот что значит сила богини! Он смеётся, а Элизабет утыкается в его грудь и бесшумно плачет от облегчения. Пока он гладит её по макушке тёплой тяжёлой рукой, Элизабет засыпает. И только после этого в тишине комнаты раздаётся негромкое: — Спасибо… Мелиодас закрывает глаза и обещает себе, что больше никуда она из его рук не денется.