Он был болен. Страшно. Смертельно. Невыносимо болен. Каждый вечер стирался в кровь, дробил кости, слушал худших из андэграундных рэперов и старался собрать себя по частям ровно в 20:00, потому что это было наше время. Потому что это было время, когда я нашла его в первый раз. Я знала все его заначки и все его «я бросил». Я ненавидела каждую часть этого чертового мира. Я ненавидела то, как он по вечерам, в 20:30, старательно сжимал кулаки и скрипел зубами, а ведь все так хорошо начиналось.
Тэхен был вечно-страдающим художником и собирался покончить жизнь самоубийством в 27 лет. Мне казалось это ужасно смешным. Хотя вначале мне все казалось ужасно смешным. Таким уж он был: мог превратить все в забаву. И картины свои тоже превращал словами в нечто смехотворное и малозначительное. Говорил: «кому нужны эти обожженные обидой пейзажи и перекошенные лица в слезах. Шуты гороховые, ну.», а я видела в них гораздо больше. Он писал картины чем попало: кровью от разбитых кулаков, алкоголем, углями и лишь иногда акриловыми красками. Он хотел, как Джексон Поллок, - создавать шедевры сигаретами, которые он курил утром в 9:45, днем в 15:50 и вечером в 21:45. Ровно три сигареты в сутки. Ровно три поцелуя до смерти.
Он брал от жизни все, не спрашивая почему и зачем. Он открывался абсолютно всем и я знала, что не была особенной. Он наугад тыкал мое имя, иногда не попадая в нужные буквы. Он не любил меня. Нет… Но именно я была нужна ему больше всех. Поэтому, когда в мире и на его мольберте сгущались краски, это всегда была я, – обнаженная на маленькой кровати с белыми простынями в его подвале. Моя мама была глубоко верующей и если бы увидела, что творит ее дочь на этой постели, она бы сказала, что небеса возненавидят меня, но мне было плевать. Бог был передо мной и надо мной. Меня крестили его прикосновениями по внутренней стороне бедра, его ключицами и сбитым дыханием.
А может, это все-таки был дьявол?
Я не была особенной. Возможно до меня здесь были сотни других девушек, таких же выпитых до дна алыми губами и иссушенных алтарями замерзших глаз. Но, тем не менее, именно мне он показал свою галерею забытых душ. Свою собственную забытую и заблудшую душу. Столько разбитого в ней было и я надеялась собрать это по частям. Я верила, что крупица за крупицей, смогу все восстановить. Смогу стать его ориентиром и помочь не заблудиться в холодные январские ночи.
И, знаете, у меня получалось. Я наблюдала, как он все чаще задерживал взгляд на своих картинах и улыбался, а не скользил по ним ледниками-зрачками и пытался отшутиться. Как он все больше пачкал свои белые рубашки масляными красками, ворчал, словно старик, выкидывая очередное: «ну вот, снова обляпал. Новую придется покупать.». Теперь он тратил больше времени на свои сумрачные пейзажи, на линии выдуманных лиц своего полотна. Но, знаете, что самое забавное? Он никогда не забывал выкурить сигареты. Всегда по расписанию: в 9:45, в 15:50 и 21:45.
А еще я заметила…Заметила, как он наконец увидел во мне что-то большее, чем просто очередную свою прихоть. Я видела, как оно загорелось в его глазах. Я отчетливо прочитала в них это смазливое, раскрашенное розовыми цветами и тысячи раз проклятое, но такое желанное «люблю».
Я почувствовала это «люблю» в его ладонях, когда он сжимал в них мои. Это было именно то, именно тот момент. Я знала. Я чувствовала. Все мое нутро ощущало это бешеными импульсами по телу. Он впустил меня в свой мир.
- Глупая, тысячи раз раздетая, бедная моя девочка. Ты ведь тогда подумала, что это все? Что теперь вы будете счастливы?
- Да. Я действительно так подумала.
Почему в тот момент жизнь не дала мне пощечину и не крикнула северными ветрами «очнись»? Разве может быть счастливая жизнь с Ким Тэхеном? Разве может быть с ним что-то кроме растерзанных ночей и диких истерик? Посмотри на него. Он раздавленная фарфоровая кукла, его глаза - выжженное и разоренное набегами равнодушия поле. Он изломанное дерево магнолии. Он не зацветет. Никогда и ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Глупая, бедная моя девочка. Мертвые птицы не взлетают, разве ты этого не знала?
Это была золотая осень. Я помню его маячащую макушку пепельного цвета впереди меня. Помню, как он напевал себе что-то под нос, заводя меня в очередной раз в свой подвал. Помню, как он впервые показал мне эту картину со словами: «это для тебя». Он прыгал от счастья, как обезумевший, когда я сказала, что эта картина стерла все границы и линии, что она навсегда останется в моей памяти, что это лучшее его творение.
Так, когда же все начало рушиться, Ким Тэхен? Неужели я пропустила слишком важный осколок и ты снова рассыпался? Что же я оставила на полу нашей безнадежной любви?
Когда ты променял меня на «это»?
Он был болен. Страшно. Смертельно. Невыносимо болен. Жизнь становилась для него адом без очередной дозы. Я знала все его заначки и все его «я брошу». Я была первой. Первой, кто заметил пачку кетамина в его ящике, где он по обычаю хранил новые краски. И я была первой, кто попыталась отнять у него это. И он выкинул меня. Вычеркнул из своего сердца, будто то маленькое пространство, отведенное для всех моих стараний, которые я приложила на пути к нему, совсем ничего не значило. Он продавал свои картины, краски, мольберты. Продавал их людям, которые ничего не смыслят в чертовом искусстве. Продавал их просто так. Но лишь одну не смел трогать. И я наивно полагала, что на нее у него никогда не поднимется рука.
Ты подонок, Ким Тэхен.
Ты подонок, потому что продал ее. Потому что продал меня.
Как до этого дошло?
И когда вокруг него осталось только тишина и пробоины. Когда глаза стали омертвевшие розы, я осталась рядом. Я смотрела, как амфетамин выветривает последние частицы любви ко мне и чертит между нами ту самую границу, которую я вымывала своими потом и кровью, смеясь мне в лицо. Я видела, как героин заменяет ему каждую клетку меня, распространяясь по его венам и выливаясь через прерванные поцелуи со слезами на глазах. Я наблюдала за тем, как кокаин заменяет ему запах моих духов. Они пахли весенним цветением, помнишь? Он больше не старался собрать себя в 20:00. Он забыл про сигареты. Все, что он испытывал это ломку, мышечные конвульсии и, я надеюсь, сожаление.
Ким Тэхен, я знала. Знала, что будет в конце. Я почувствовала это, когда ты поцеловал меня в лоб в 9:45, в губы в 15:50 и в шею в 21:45. Поэтому не удивилась, когда на следующий день нашла твое бездыханное тело в голом подвале. Поэтому твои разбитые в кровь кулаки и полуоткрытые стеклянные глаза, не заставили мое сердце дрогнуть. Поэтому картина с моим лицом, которую ты очевидно выкупил обратно в последние минуты своей жизни у того мерзавца, что украл тебя у меня, не заставила меня корчиться от боли. Совсем нет. В конце концов, я ведь знала, Ким Тэхен. Я все прекрасно знала.
Я не была особенной, потому что он бросил меня 25 ноября в 20:00. Это была наша годовщина.
