Дыхание

В тихом омуте обычно водились самые безбашенные черти. Об этом Златан знал не понаслышке, потому что вот уже несколько лет имел дело с одним человеком, в чьих глазах-омутах можно было не только утонуть, но и умыться. Максвелл сразу показался Златану не таким простым, каким выглядел на первый взгляд. Казалось, чтобы его понять, нужно было залезть в его шкуру, и то была вероятность заблудиться во всех перекрестиях его загадочной души. Но Златан на то и был лучшим, чтобы все проделывать все и с успехом. К тому же он сам был тем ещё ларцем загадок и справедливо считал, что все здесь было по принципу «рыбак — рыбака». Ещё в Амстердаме, только-только переехав к Максвеллу, Златан задумался, что что-то в нем было не так. Этот образ правильного домашнего мальчика был слишком уж очевидным. Так же не бывает, правда? И тогда он принялся наблюдать. Все свои догадки Златан вносил в мысленный список, надеясь в скором времени их подтвердить или опровергнуть. Лучше, конечно, первое. Златан очень не любил ошибаться. Первое, что он узнал о Максвелле, — тот не любил, когда его трогали за волосы. У него вообще с ними было странное отношение. Он то обмазывал пряди в геле так сильно, что волосы казались просто грязными, то мочил их, чтобы убрать подальше с лица. Можно было тогда уж совсем сбрить волосы и не заморачиваться, раз уж такой неженка. Хотя, представляя Максвелла лысым, Златан не мог сдержать смешка: ужасное зрелище. Второе, что он узнал о нём, — Максвелл был очень тактильный. Ему были важны прикосновения, и он не стеснялся этого демонстрировать, чем немилосердно бесил Златана. Неужели так приятно всех потрогать? Златану было даже противно думать об этом, не то что воспроизводить. Нет, конечно, он любил прикосновения, ласки, но только если это касалось «своих» людей. Максвелла, например. Его Златан касаться любил. Даже очень. Третье, что Златан узнал о Максвелле, — в любой непонятной ситуации тот шёл готовить. Удивительным образом его успокаивала даже чистка картошки! Златан тоже любил готовить, но уж точно не воспринимал это как нечто успокаивающее. Обычно все было наоборот. Обычно, когда Златан готовил, кухня напоминала поле боя. Но только не у Максвелла. Тот делал всё аккуратно, всегда мыл за собой посуду и вообще старался меньше сорить, и при этом его блюда получались какими-то… особенно вкусными, что ли? А может, это было делом привычки. Ведь Златан сначала говорил, что та фасолевая каша, которую Максвелл гордо называл Фейжоадой, была очень вкусной. А потом, похоже, втянулся, ну или Максвелл, наконец, научился готовить что-то кроме ассорти из мяса. И, наконец, четвёртое и самое важное, что Златан узнал о Максвелле, — этого его сексуальные предпочтения. О, поверьте, он мог написать об этом целую книгу. Называлась бы она: «Грязные секретики одного маменькиного сыночка». Ну, или как-нибудь по-другому. Он ещё не определился в конкретно этом вопросе. В сущности в предпочтениях Макса не было чего-то такого уж удивительного, если считать, что любовь к чужому члену можно было назвать чем-то обыденным. Но, кроме всего прочего, Максвелл любил, когда его душили. Не по-настоящему, не до посинения, а просто перекрывали кислород, продолжая двигаться в податливом, расслабленном теле. Сначала Златан воспринял все это как шутку, говоря о том, что он и без секса мог бы Максвелла придушить, его уговаривать не нужно. А потом, спустя время, он все же попробовал, аккуратно, боясь на самом деле перегнуть палку и, знаете, в этом определённо что-то было… особенно когда Максвелл, извиваясь на простынях, хватая ртом воздух, бурно кончал себе на живот. Златан определенно полюбил эту маленькую придурь. *** Рецепт отличного секса по методу Златана Ибрагимовича был прост. Во-первых, перед хорошим сексом обязательно нужно было освежить голову. Только так, не задумываясь ни о чем, трахаясь, как в последний раз, можно было получить самый настоящий экстаз. Во-вторых, была важна атмосфера. Да, Златан любил, чтобы секс был не просто «где-то», а чтобы оставлял после себя долгие воспоминания. Правда была в этом оборотная сторона. Максвелл до сих пор припоминал ему тот быстрый минет в туалете бистро. Ну, да, иногда с атмосферой было тяжеловато. Но ведь везде бывают несостыковки? И, в-третьих, самое главное, чтобы секс приносил удовольствие обоим людям. Златан это знал лучше других. *** — Златан, ты меня бесишь, — искренне сказал Максвелл, отпихивая от себя руку. — Неужели нельзя было держать рот на замке? Хотя бы раз? Златан пожал плечами, усаживаясь на диван. Подумаешь, в интервью его спросили о том, как они проводят время в комнате на сборах, и он честно сказал, что они обнимаются. Он же потом перевёл всё в шутку, смысл разводить нытьё? — Ты слишком драматизируешь, — заметил он, подходя ближе. — Это я-то драматизирую? — вскинул брови Макс. — Я думал, что лавры королевы драмы прочно закреплены за твоим скромным именем. — Ты. Слишком. Много. Разговариваешь, — прошипел Златан, нарочно хватая Максвелла за волосы, прижимая его к стене. Тот напрягся, замирая, словно хищник перед броском, хотя на самом деле он был добычей. Златан развернул Максвелла к себе, кладя руку на шею и впиваясь в губы поцелуем. Макс всегда будто каменел от такого, отмирая лишь тогда, когда Златан чуть сильнее положенного кусал его губы. Это было фантастически. Это сшибало с ног. Застонав Златану в рот, Макс подался вперёд, забираясь руками под футболку, сжимая его кожу. Тело прошибало от наслаждения, от каждого вздоха и прикосновения. Златан толкнул Максвелла в сторону дивана, практически роняя его на кожаную поверхность. — Придурок, так и все кости переломать недолго, — зашипел он, пытаясь лечь поудобней. Но разве ж Златан даст? Фыркнув и пробормотав что-то в духе «завались», он стянул с него футболку, покрывая шею поцелуями. Самое ужасное в их жизни было то, что нельзя оставлять засосы. Была бы воля Златана — он бы живого места на Максвелле не оставил. Задев языком соски, Златан стал спускаться по животу ниже, выписывая одному ему понятные узоры, зная, что этого мало. Зная, что Максвелл хотел иначе, ближе, острее, но продолжал дразнить. Это тоже было частью игры: доводить друг друга до предела, ощущать ту самую грань на физическом уровне. И они ощущали, всякий раз целуясь до потери дыхания, разделяя каждую каплю наслаждения между собой. Становясь единым целым. Они и сами не заметили, как оказались без одежды, откидывая её куда-то в сторону. Златан сжимал тело Максвелла, будто бы он был его персональным сокровищем, сокровищем, которое хотелось разорвать на куски и не отдавать никому. Смазка, лежащая, как и обычно, под диваном, удобно легка в руку. Златан откинул крышку с негромким щелчком, кусая Максвелла за колено. — Решил разнообразить нашу сексуальную жизнь? — хмыкнул тот, чуть зашипев. — Зачем? Ты сам с этим неплохо справляешься, — улыбнулся Златан, снова касаясь его губ. Сначала один, а затем и второй смазанный палец легко проскальзывали в Макса, и вот она: заветная точка, прошивающая, словно током. Златан обожал Максвелла с головы до пят, обожал каждый отклик и каждую эмоцию, появляющуюся на лице. Тянуть больше не было сил, Максвелл был весь, как на ладони: открытый, с развратно закинутой на спинку дивана ногой, раскрасневшийся и жаждущий. Член плотно прижимался к животу, оставляя влажные следы. — С тебя только картины писать, — прошептал Златан, проникая пальцами глубже. Максвелл застонал, выгибаясь. — Расскажи об этом в следующем интервью. Златан хмыкнул, вытаскивая пальцы и нависая над Максом. — Непременно расскажу, как ты стонешь, когда я тебя трахаю и душу, — прошептал в его губы он, сжимая руку на шее, приставляя головку к расслабленному кольцу мышц. Максвелл задрожал, делая глубокий вдох, и это послужило спусковым моментом. Златан толкнулся в него, одновременно сжимая шею, чувствуя бьющуюся под пальцем жилку. Чувствуя, как Максвелл весь сжимался вокруг его члена, наслаждаясь этим. Максвелл был одновременно в комнате, не дышащий, весь в напряжении, натянутый, словно тетива, и где-то в нирване. Кажется, это называли «собачим счастьем». Златан двигался, с каждым толчком входя всё глубже, жёстче, проходясь по простате. С каждым движением он всё крепче сжимал горло хрипящего Макса, следя, правда, за тем, чтобы тот не потерял сознание. Иногда Златан наклонялся, ослабляя хватку и выдыхая спасительный кислород прямо в чуть дрожащий рот. Это было так правильно. Одно дыхание на двоих, один ритм, один импульс. Максвелл вцепился руками в плечи Златана, чувствуя с каждым толчком и каждым несовершенным вдохом приближение оргазма. Толчок, ещё один, казалось, ближе и острее уже невозможно, и Златан, чувствуя конец, резко отпустил горло Максвелла, впиваясь в него губами, с силой вдыхая горячий, режущий лёгкие кислород. И этого оказалось достаточно. Максвелл, громко застонав, кончил, буквально на мгновение выпадая из реальности, рассыпаясь на атомы. Златан, выйдя из него, кончил следом, в последний раз поцеловав покрасневшие губы. Время, казалось, остановилось, начиная свой бег лишь через мгновение. — Ты всё-таки знатный извращуга, — сказал Златан, лениво целуя Максвелла в висок. — И от кого я это слышу? — хрипло засмеялся он. — От человека, который лично меня душил. — Я просто раньше и не думал, что у нас на двоих с тобой одно лишь дыхание.