Крысы

Вы смерти предаете наш крысиный народ, Ведь мы для вас — презренный и отверженный сброд; Чтоб смерть нас не поймала, Таясь во тьме подвала, Мы в подземельях песни поем. Пускай стальные зубы крошат наши тела — Мы вам позволим верить в то, что ваша взяла; Кто крысу в плен захватит, Тот дорого заплатит Нам ночью за презренье свое! (Канцлер Ги) Кап-кап, кап-кап… Каждый коридор буквально окутан сыростью, здесь нет места солнечному свету и солнечным эмоциям. Негромкий шорох за решетками камер — только со временем я понял, кого напоминают мне заключённые Азкабана. Крысы. Жалкие и мерзкие, готовые в любой момент вырваться из плена, чтобы нанести удар. Это видно в обезумевших глазах, слышно в криках проклятий. Меня не удастся застать врасплох. Это привычка — быть начеку даже в состоянии расслабленности и покоя. У вас, уважаемые «крысы», Тёмный Лорд не жил дома почти десяток лет. После победы Тёмной Стороны я стал смотрителем, стражем Азкабана. Я сам выбрал эту должность. Кто-то скажет — мелкая сошка, но это не так. Я — художник растерзанной человеческой души, творец смерти тех, кто ещё недавно вместе со мной ходил на занятия в Хогвартсе. Сколько же их… Семейка Уизли, Грейнджер, Долгопупс, профессор Флитвик и многие другие. Я горжусь тем, что имею самое непосредственное отношение к казни «героев». Уверен — будущее покажет, что исход этой битвы был в моих руках. Кап-кап, кап-кап… Грязный коридор веет промозглой сыростью. В своём роде, я — уникальный человек. В этом здании стражи — лишь дементоры и я. Впрочем, эти существа крайне умны, а с Лордом у них поистине телепатическая связь. Но мы с ними тоже неплохо уживаемся. Во-первых, специальный металлический браслет на руке делает меня в их глазах сородичем, а во-вторых, даже без браслета вряд ли они смогли бы высосать из моих воспоминаний хоть что-то хорошее. Кап-кап, кап-кап… Возле дальней камеры всегда особенно сыро и неприятно. Здесь находятся те, кто в списках наиболее опасных, а значит, первый кандидат на устранение. Эта затхлая камера видела и слёзы матери Уизли, и ненависть в глазах её сына Рональда, и отчаянные проклятия заучки Грейнджер. После всего этого сейчас комната (если её можно так назвать) кажется почти пустой. Сначала — запах мяты и чего-то яблочного, что немыслимо для Азкабана. Потом — сгорбленный силуэт с тонкими костлявыми руками, которые обхватывают поджатые колени. Длинные спутанные волосы словно светятся в темноте камеры. Раздражённо поворачиваю ключ в замке на решетчатой двери. Она поднимает задумчивые светлые глаза и внимательно смотрит на меня. Или сквозь меня — ведь её прозрачные глаза вполне могут сойти за безумие. Я знаю, что она сумасшедшая, но это не влияние Азкабана. Луна Лавгуд. Чокнутая по жизни, сколько я её помню. Что-то пугает, и сердце нервно вздрагивает. Аромат и взгляд. Всё это неправильно. Она должна задыхаться в рыданиях и ненависти ко мне, кричать проклятия и бросаться на меня, как исступлённая. Ничего этого нет. Только спокойствие и какое-то молчаливое смирение. Луна Лавгуд. Чокнутая по жизни. — На допрос, — небрежно бросаю я, указывая ей на выход из камеры. Жест получается слишком… мой. Врождённые привычки вежливости и галантности не так просто изжить. Но ничего — я способный, у меня получится. Она кивает и встаёт с места. Я держу её на прицеле волшебной палочки, пока мы молча следуем по пустынному коридору. Больной или измождённой она не кажется. Ну да, ей, как одной из «особо опасных» ежедневно доставляют пищу и воду. Сведения «героев» могут оказаться ценными, а значит — они должны жить. До поры, до времени… Щелчок дверной ручки. Здесь, в моём рабочем кабинете, нет ни сырости, ни мерзкой грязи коридоров Азкабана. Мне втайне приятно осознавать, что обстановка выполнена со вкусом (нет, не избавиться всё-таки от привычек прошлого). Резной дубовый стол, небольшой удобный диванчик для посетителей (которых здесь не бывает), несколько шкафов с личными делами и прочей документацией, изящный канделябр с зажженными магическими свечами, от которых свет разливается по всей комнате, пара кресел с темной обивкой в тон дивану (для заключенных кресло жаль, конечно, но интерьер того требует). — Итак, Лавгуд, мой главный вопрос — где находится Поттер? — начинаю я, выбрав не слишком официальный тон — нужно испробовать различные методики. — Я не знаю, — мелодичный голос, кажется, заполняет всё помещение. — Гарри никогда не посвящал меня в свои дела. — Враньё, — холодно констатирую и опираюсь на краешек стола, глядя в распахнутые светлые глаза. — Ты знаешь, где он скрывается — это факт. — Факты у всех разные, — задумчиво произносит она и… улыбается. Кажется, воздуха в лёгких становится меньше, чем необходимо. По привычке оборачиваюсь влево, к окну. Но это только привычка. «Малфой, это Азкабан, а не отцовский кабинет». — Что ты имеешь в виду? — спрашиваю, но остаюсь недоволен слишком бесцветной интонацией. — Ты не веришь в нарглов, но их существование — тоже факт. — Идиотка! Не морочь мне голову! Бросаюсь к ней, хватая за воротник легкой блузки и вглядываясь в прозрачно-голубые глаза. В них нет ни капли испуга, несмотря на то, что одно сжатие пальцев — и я придушу её прямо здесь. Пальцы разжимаются сами собой, и она медленно опускается в кресло, осторожно касаясь кончиками пальцев красных пятен на шее. — Прости, — выдавливаю я, начиная новый тактический ход. — Луна, ты же понимаешь, что на днях будешь казнена. Скажи, где прячется Поттер — и ты сохранишь себе жизнь. — Я не знаю, — отвечает она и опускает взгляд. Врёт. Конечно, врёт. Но чёртов голос звонкой мелодией заполняет мою голову. — На выход, — холодно бросаю я, распахивая дверь кабинета. И снова этот проклятый галантный жест. Слишком… мой. Видимо, не отучиться.

***

Пять дней допроса. К счастью, сегодня последний. Мне начинает казаться, что я уже наизусть знаю все бредни Лавгуд, а она сама высасывает жизненные силы похлеще любого дементора. Ещё в первый вечер после допроса я знал, что всё бесполезно. Все эти бывшие гриффиндорцы, когтевранцы, пуффендуйцы — одного поля ягоды. Будут умирать и истекать кровью, мучиться и страдать, но своего «героя», Мальчика-Который-Чёрт-Побери-Выжил, не выдадут. Хуже всего — запах, который поселился в моём кабинете. Что-то цветочное и мятное, чуть яблочное. Ненавижу этот запах. Кажется, что-то подобное я ощутил, когда на шестом курсе впервые приготовил зелье Амортенции. Это была ошибка — не сомневаюсь. Вот только почему чёртов запах преследует меня и здесь. — Завтра утром твоя казнь, — стараюсь сделать голос максимально ледяным. — Ты приговорена к Поцелую Дементора. — Да, я знаю, — отвечает она, поправляя спутанные грязные волосы. Отчего-то становится тошно и противно. В первую очередь, от самого себя. «Что, Малфой, успел гриффиндорского благородства нахвататься от Грейнджер и Уизли?». — Иди вымойся, мерзко глянуть, — с презрением бросаю я, указывая ей на душевую кабину в углу комнаты. Она послушно следует туда, давая мне возможность заполнить необходимые документы. Под приглушённое журчание воды взгляд быстро бежит по строчкам. «Луна Лавгуд… обвиняется в сговоре против Лорда Волдеморта… приговаривается… время и дата казни… 7:00…» Прикусываю перо, стараясь вспомнить, какое завтра число — в бесконечной серости Азкабана это не так просто. Напротив, сквозь стенку душа просвечивается изящный силуэт. Тонкие манящие линии, светлая кожа и длинные волосы, ставшие ещё длиннее под струями воды… Перо ломается у самого основания под натиском пальцев. В раздражении вписываю нужную дату его огрызком. Получается плохо — все цифры словно перебрали огневиски. Но это неважно. И так сойдёт, а в тюрьмах ещё никто не проходил курсы каллиграфии. Она открывает дверцу душа и выходит, укутавшись светлым полотенцем, впуская в кабинет облачко душистого пара. — Спасибо, — улыбается она и останавливается перед небольшим зеркалом, поправляя влажные волосы. Дышать уже действительно нечем. Мята и цветы яблони оглушают настолько, что всерьёз начинает казаться, будто это парализующее заклятие. — Луна, ты, как приговорённая к смерти, имеешь право на последнее желание, — голос звучит слабо и вяло, попытки сконцентрироваться ни к чему не приводят. — Можешь передать письмо родным или попросить о чём-то. Она оборачивается и задумчиво смотрит на меня. Я встаю с места и оборачиваюсь к «окну», которого нет. Всё равно лучше, чем видеть прозрачно-голубые глаза. Последнее желание — это своего рода акт гуманизма авторства Драко Малфоя. Помню, Грейнджер хотела выцарапать мне глаза, но не смогла, а Долгопупс почти час писал письмо бабушке. У каждого — своё желание. Воспоминания вызывают усталость, и хочется хоть немного передохнуть от этого ненормального спектакля и аромата, затягивающегося петлёй на шее. Не получится. Но всё равно прикрываю веки. Как во сне — прикосновение губ. Мягкие и нежные, зовущие и сладкие… Резко раскрываю глаза и… — Лавгуд, ты с ума сошла! — Ты — моё последнее желание, — улыбается Луна какой-то мистической улыбкой, во взгляде — решимость и … нежность? — Не стоит делать того, о чём потом будешь жалеть, — мягко отстраняю её. — Я не буду жалеть, — мурлычет Лавгуд, обнимая меня за шею. — И «потом» уже тоже не будет. Белоснежное полотенце падает на темный каменный пол и, наверное, это становится решающим словом Луны Лавгуд. Кто виноват, что моя Амортенция пахла ей ещё тогда, в такие далёкие школьные времена. Так близко и так далеко то время. Но сейчас — словно стёрты все грани. Ты — рядом, с единым порывистым дыханием, где уже невозможно различить собственное биение сердца. Ты — горячий воск в руках, который плавится и зовёт к самым высоким вершинам наслаждения. В моих руках. Аромат мяты и цветов яблони оказался сильнее многолетней выдержки и ледяной брони. Ты снова оказалась сильнее меня. Почему так поздно, Луна?.. Почему?.. Впереди — темнота и неизвестность. Но разве это важно? Сейчас — только ты и бесконечность безумия рядом с тобой…

***

Кап-кап, кап-кап… Я выхожу из кабинета, оставляя дверь приоткрытой. Она прекрасна во сне, но сейчас смотреть на неё — мучение. Мы не можем изменить то, что необходимо совершить, то, что приказано судьбой в обличии Тёмного Лорда. В камере напротив — какой-то немытый вонючий ублюдок с отвратительным безумием в глазах. Надпись «Джон Стэнли, маньяк-убийца». Да уж, достойный кандидат живёт со мной по соседству. Впрочем, сейчас это существо мирно грызёт решетки камеры и пускает слюни. Отворачиваюсь, стараясь сдержать рвотные позывы. Смотрю на часы. «6:50». Пора. Возвращаюсь в кабинет, а она, наверное, даже во сне что-то чувствует, так как открывает прозрачно-голубые глаза. Безмолвный вопрос — мой безмолвный ответ. Только кивок — но это уже приговор. Взгляд привычно скользит по сиреневому пузырьку с зельем. И это — не Амортенция.

***

Тёмная смерть в серых лохмотьях всё ближе и ближе. Ветер на башне Азкабана становится сильнее, и я отступаю, назад, в безопасное место. Творец смерти — непростая работа. Даже здесь слышно зловонное дыхание дементора, левая рука инстинктивно проверяет браслет-защиту. На месте. Силуэт в рваном саване лишь на мгновение закрывает её распахнутые от ужаса глаза, а потом впивается в её губы. Хочется убежать, исчезнуть, хотя бы отвернуться. Но я, словно загипнотизированный, смотрю на падающее бездыханное тело. Грязные светлые волосы, остекленевшие прозрачно-голубые глаза. Дементор поднимается ввысь, победно кружа над башней. Теперь — моя часть дела. Осторожно, преодолевая внутренний страх и отвращение, приподнимаю тело и сбрасываю его вниз. Удар о волны лишь на мгновение заглушает их привычный монотонный шум. Северное море приняло ещё одну свою жертву. Луна Лавгуд была последней из «героев». Кап-кап, кап-кап… Я практически бегу, спеша по темным коридорам. Вот кабинет и пустая камера напротив, вот пара безумцев с выпученными глазами, вот задумчивая старуха, которая когда-то успешно торговала ядом. Самая дальняя камера теперь пуста. Кап-кап, кап-кап… Ничто не нарушает тюремного безмолвия, кроме нескольких падающих с потолка капель да шороха крыс в углах камер. Нет даже дементоров — они кружат над башней, празднуя свой очередной триумф. Я сбрасываю защитный браслет. Говорят, если на человека накинутся несколько дементоров, от него не останется даже тела. Мантия с плеч падает на пол рядом с металлическим ободком, который несколько лет защищал меня от тюремных стражей. Я выполнил всю свою работу. А значит — это конец. Несколько взмахов палочкой у стены — и открывается едва различимый в темноте подземный ход. Быстрый шаг — и снова несколько секретных заклинаний. Дверь за моей спиной исчезает. Об этом проходе знают лишь «особо опасные». Я бегу изо всех сил, несмотря на то, что опасности больше нет, а впереди — пусть и неизвестность, но не тьма. Мне просто хочется скорее освободиться от оков ненавистного Азкабана. Где-то надо мной бушует Северное море, справа и слева — выходы из подземного хода в различные части магического мира. Но мой путь — вперёд. И вот — слабый лучик света от единственной свечи, стоящей на столике посреди небольшой комнатушки. Усталые, но приветливые лица, дружеские похлопывания по плечу. Вот они — вечно взъерошенный Уизли со всей семейкой, серьёзная Грейнджер с виноватым взглядом («Зря ты пыталась мне глаза выцарапать»), Долгопупс с бабушкой и ещё куча народу. Не инферналы, не ожившие мертвецы, а лишь участники моего тщательно разыгранного спектакля с применением Оборотного зелья. И чёрт с ним, с тем маньяком Джоном Стэнли, которым уже вовсю пируют рыбы на дне Северного моря. А вот и сама Лавгуд, потрясённая и счастливая — вряд ли она хотела бы знать, что за «милый» человек исполнил её роль на башне с дементором. И не узнает. А я с удовольствием вдыхаю такой нежный и загадочный аромат мяты и цветущих яблонь в её волосах. Из всех них только один человек спокоен и ничуть не удивлён. «Здорово, Поттер! Тебя никто из них не сдал, представляешь!». А значит, существуют всё-таки и настоящая дружба, и любовь. После победы Тёмной Стороны я стал смотрителем, стражем Азкабана. Я сам выбрал эту должность. Кто-то скажет — мелкая сошка, но это не так. Я научился быть художником растерзанной человеческой души, творцом смерти тех, кто ещё недавно вместе со мной ходил на занятия в Хогвартсе. Я горжусь тем, что имею самое непосредственное отношение к «казни» героев, теперь — моих друзей. Уверен — будущее покажет, что битва ещё не закончилась, а её исход был в моих руках. Впереди — немало потерь и преград, которые предстоит преодолеть. Но мы, словно крысы в подземелье, будем ждать своего часа… Крысы никогда не проигрывают.