Железо

Тарквин, пожалуй, слишком любит железо. Он отдаёт предпочтение старому надежному Мародеру и уже целую вечность трется на трассах Дракониса, меряясь с Грайндером членами. Худшей дыры Тарквину в жизни не найти. Драконис — это сплошные, от горизонта до горизонта, железные холмы, припорошенные щедрым налетом ржавого металлического песка. Эта планета, пригодная лишь для того, чтобы гонять по трассе, но уж точно никак не жить, осточертела Тарквину до белых пятен перед глазами, поэтому, когда на посадочную приземляется корабль Сандерса, Тарквин почти забывает, что ненавидит мудака всем сердцем. — Ждал меня, сукин сын? — едва ступая во владения Грайндера, спрашивает Сандерс. Трясёт своей лохматой белобрысой башкой, сняв шлем, и улыбается так зубасто, что фонарный свет буквально отражается от его оскаленной пасти и бликует на идеально гладких железных пластинах Грайндера. — Век бы тебя, ублюдка, не видел, — скрежещет тот в ответ своим металлическим царапучим голосом. — И я тебя люблю, засранец, — ржёт Сандерс. — Кстати я прикупил себе клевую тачку. Теперь буду тебя дрючить, а? — Пошёл нахуй, — дребезжит Грайндер, но предоставляет землянину гараж и выход на трассу. Мародер, возможно, не самый быстрый гоночный кар, но у этой груды металла есть огромное преимущество — она прыгает как гребаный жизнерадостный кузнечик и весит вдвое больше позерских тонконосых Воздушных Клинков, которым отдают предпочтение Сандерс и Грайндер. Путь этим прыжком, может, и не сократишь, но Тарквин умудряется с громким стоном удовольствия уронить свою крошку на кар Сандерса и вывести его из заезда на третьем круге. Грайндер впереди Тарквина всего на корпус, срет под нос минами и выжирает все запасы нитро на поворотах: гонит так, словно за ним не Мародер, а как минимум Хавак на магнитной подушке. Тарквин докатывает еле живую, раздолбанную на минах тачку до финиша вторым, на третье место выходит Шред. Его Грязный Дьявол так плох, что к следующему заезду починить не успеют — есть предел, после которого изолента и голая инициатива больше не помогают. Грайндер неторопливо отсылает Тарквину награду и злорадно ухмыляется, когда металлоломщик прикатывает потрепанный Клинок и хмурого Сандерса. — Накинь тыщенку за удовольствие, — ухмыляется Тарквин. И Грайндер — о, чудо! — накидывает, клацая железными зубами от того, что для него считается смехом. — Недооценил я тебя, детка, — громыхает Сандерс вечером, когда они выпивают в баре у трасс. — Полжизни ведь на Мародёре откатал, но такого вытворять не приходилось. Да и ты раньше был не так крут. Тарквин победно лыбится и мысленно гладит своё железо по исцарапанному боку. Чувство крохотной пакостной мести разливается густым удовлетворением в груди. — Это чудеса любви, — убеждённо говорит он. Сандерс фыркает и ржёт, пиво идёт у него носом и заливает всю рожу. Он утирается рукой и развязно улыбается. — Если кар от твоей любви творит такие чудеса, что сможет один симпатичный незаурядный землянин? — Больше я на эту хрень не поведусь, — ухмыляется Тарквин. Сандерс жмурится и мурлычет: — Тем интереснее. В следующем заезде — простой круг, четыре поворота и дохрена прямой трассы — Грайндер и Сандерс обходят Тарквина почти на полкруга и приходят к финишу бампер к бамперу. Тарквин тягается с Мародером Рипа: движок у его кара лучше, чем у железа Тарквина, но подвеска старая, на неровной, состоящей из сплошных кочек и ям трассе, быстро убивается. Тарквин заставляет свой металлолом скакать кузнечиком и приходит к финишу третьим. — Забыл отделать свою тачку в выхлопную трубу перед заездом? — ржёт Сандерс, хлебая крепкое мохавское пойло. — Совсем сплоховала без твоей любви, бедняжка. — Наебался с другой железякой, — Тарквин вяло водит пальцами по железному стакану, высекая на круглом боку электрические искры. — На свою детку никаких сил не хватило. — Надеюсь, ты не про ту груду металла, которую Грайндер зовёт своей машиной? — Сандерс громко фыркает и делает большой глоток. — Ублюдок обошёл меня на долю секунды. — Нет, я вовсе не про эту груду металла, — криво усмехается Тарквин. Пойло Сандерса идёт не в то горло, землянин закашливается и таращит на Тарквина глаза. — Скажи, что ты не про самого Грайндера, — просит он сквозь кашель и выступившие слезы. Тарквин пожимает плечами и сваливает, не отвечая. — Господи, как это развидеть? — страдальчески мычит Сандерс в его спину. Следующие десять дней Тарквин ебется со своим Мародёром вполне буквально, пока меняет колодки и ставит шины с алмазным напылением, а затем учится заново ездить — привыкнуть к тому, что машину больше не заносит на поворотах, оказывается непросто. В новом заезде — трасса закручена восьмёркой, с трамплином в точке пересечения путей, — у него большое преимущество. Его Мародер с помощью трамплина обходит сначала Клинок Сандерса, постелив перед ублюдком дорожку шипов и убив ему шины, а на последнем кругу приземляется перед носом у Грайндера. Тарквин больше не даёт себя обойти. Грайндер трижды чуть не обгоняет его на прямой, но Тарквин успевает подрезать его на повороте и выйти к трамплину, который предоставляет ему солидный отрыв. К финишу Тарквин приходит первым. Грайндер отсылает награду и смотрит только на него — в его глазах Тарквину чудится свирепая гордость. — А если серьезно, — начинает Сандерс. Он больше не пьёт, делает задумчивую рожу и следит за Тарквином внимательным взглядом аномально-голубых глаз. — На кой хрен тебе сдался этот кусок железа? Тарквин не уточняет, какой именно кусок железа имеет в виду Сандерс: Мародера, Грайндера или сам Драконис. Он бы рад и вовсе свалить из поля зрения землянина, но горячая буря из железного песка заставляет его укрыться в баре вместе со всеми. Железные драконисианские официантки разносят выпивку, из колонок, заглушая бурю, орет «Bad to the Bone» Джорджа Торогуда – тоже землянина – но музыка Тарквину нравится. — Не твое мудачье дело, — отвечает Тарквин неохотно, когда песня кончается. — Даже не думай снова трахать мои мозги, Снейк. — Все еще злишься? – хмыкает Сандерс вроде бы с сожалением – хрен поймешь – но Тарквин все равно не проникается. – Брось, детка, это же бизнес – ничего личного. Тарквин заводится в ту же минуту, кулаки чешутся начистить ублюдку рыло, и волосы на голове ощутимо шевелятся, распушившись блядским одуванчиком. Тарквин багровеет ушами, а в прокуренном баре вдруг ощутимо пахнет озоном, и при взгляде на его лицо Сандерс затыкается и хмуро отсаживается в дальний угол. Едва буря заканчивается, Тарквин сбегает, всерьёз его боясь поджарить. — Ты по нему тоскуешь, — говорит Грайндер, когда Тарквин заваливается к нему. — С чего ты взял? – фыркает он раздраженно. — Во-первых, ты сразу понял, о ком идет речь, — голос Грайндера царапает слух, срывается на рокочущий скрежет. Его шкура злобно топорщится острыми чешуйками. – Во-вторых, ты пришел ко мне не в том настроении. Тарквин садится, медленно выдыхает, пытаясь обуздать злобу и удержать электричество. — Я по нему не тоскую, — говорит он твердо. — Нет? – Грайндер звучит удивленно и насмешливо одновременно. Чешуйки на его плечах шелестят, словно беспокойное железное море, пробуя разные формы острого. – Ты так обрадовался, когда он прилетел. — Я обрадовался разнообразию на трассе, — обиженно говорит Тарквин, и ему плевать, что это звучит, как оправдание. – Я бы обрадовался, даже если это был Вайпер. А у нас с Вайпером глубокая, необычайно крепкая и абсолютно взаимная ненависть с первого взгляда. Грайндер смотрит на него целую вечность и молчит. Глаза у него горят красным. Шкура ходит рябью, волнуется, но больше не щетинится так воинственно, как в начале разговора. — Сегодня ничего не получится, — говорит он наконец. – Я чувствую только твою злость. — Я надеялся на злой секс? – неловко шутит Тарквин. Грайндер шутку не оценивает, щурит глаза и скалится железными зубами: — Я так не умею. — Тогда обнимашки? – предлагает Тарквин и приглашающе раскидывает в стороны руки. – Мне нужно избавиться от электричества, — поясняет он. — Это можно. Вообще-то Тарквин хорошо помнит, как впервые спит с Сандерсом. Это случается на Новой Мохаве, они оба пьяны и неприлично счастливы от того, что прошли в финал. Трахнуться с землянином не только кажется, но и является вполне логичным завершением отборочных заездов. Как Тарквин оказывается в постели Грайндера, он не может понять до сих пор. Он трезв, как стёклышко, Грайндер зол, как черт, и от стали в его голосе закладывает уши. Они ругаются до разрядов электричества и оскаленных пластин. А на утро Тарквин старается незаметно свалить с планеты, а Грайндер не выпускает его из постели. Тарквин ещё долго пытается понять, как это случилось, и, совсем отчаявшись, даже спрашивает Грайндера. Тот отвечает, что не имеет ни малейшего представления. — Но я рад, — добавляет он в конце. И то, что кажется Тарквину катастрофой, вдруг оборачивается отношениями — как оказывается, довольно длительными. Грайндер в следующем звезде разрывает жопу Сандерса с таким садизмом, что Тарквин его чуть побаивается, когда получает на счёт выигрыш за второе место. Машина Сандерса разбита ракетницами в мясо, и даже после починки больше не будет выглядеть новой. Сам Сандерс только лыбится и жмурит глаза: — Ничего, я тебя ещё натяну, — елейным голосом говорит он Грайндеру, бесстрашно глядя в глаза. — По самые помидорки, сукин сын, слово даю. Крупные пластины на спине Грайндера так стремительно ощетиниваются, что Тарквин предпочитает свалить подальше от будущего места убийства. Грайндер за его спиной злобно щёлкает зубами и скрежещет шкурой. Сандерс давно его раздражает, но сегодняшний акт истребления — это нечто иное. Будто Грайндер напитался кое-чьей кипучей ненавистью к землянину. Чертов эмпат, мать его. — Знаешь, теперь я верю, что ты ебешься с этой грудой железа, — пьяно хмыкает Сандерс. Пойло в его стакане уже давно не мохавское, а с Инферно. Тарквин жуёт железный орех и пожимает плечами: — Молодец. — Нет, серьёзно, это же твоих рук дело? — Сандерс похабно ржет, добавляет: — Ну или задницы, я не знаю, как вы там умудряетесь, — потом делает глоток, морщится: — Ты вообще-то должен мне тачку, говнюк. — Пошёл нахуй, — ровно тянет Тарквин. — Твой Клинок уже вечером будет на колёсах. И знаешь что, это ты, мудак, должен мне тачку. И не какую-то узконосую хрень, а Хавак. Тарквин выплевывает остатки ореха, допивает пиво одним глотком и идёт на выход. — Её не починили? — тихо спрашивает Сандерс. Тарквин слышит, проглатывает горькое "нет" и, не оборачиваясь, качает головой. Он проводит всю ночь в гараже, обнимаясь с колесом Мародёра. Аврориане в принципе привязчивы к технике, а Тарквин совсем плохой — любит своё железо без памяти. Грайндер находит его под утро, закидывает на плечо и уносит к себе. Это довольно унизительно, но в силу слишком раннего часа его позора никто не видит. — Ты опять не в том настроении, — лязгает Грайндер зубами. Агрессия в нем все ещё кипит, взять хотя бы тот варварский жест, которым он доставляет Тарквина в башню. — Просто меланхолия, — отмахивается Тарквин. — Это скоро пройдёт. — Хорошо, — Грайндер некоторое время задумчиво подбирает форму: перекатывает волны металлического моря с острых крупных гребней в плавную мелкую рябь, тихонько шелестит, и Тарквина это странным образом успокаивает. Останавливается Грайндер на причудливом компромиссе: абрисы пластинок щетинится острыми наконечниками. Травмоопасно, отмечает Тарквин, но в отблесках комнатного света Грайндер сияет, как чертово сокровище. Даже его рожа, обычно тяжело выражающая эмоции, кажется добрее. — Ты так и не рассказал мне, — лязгает Грайндер почти дружелюбно, — что между вами произошло. — Ты правда хочешь знать? — кисло спрашивает Тарквин. — Это не очень интересная история. И она с плохим концом. Грайндер кивает, садится рядом и тянет его на себя, заставляя перекатиться на свои колени. Тарквин устраивается удобнее, морщится, когда зацепившись о шкуру оставляет на майке несколько затяжек, и рассказывает: — Мы с Сандерсом вместе начинали. Готовились к гоночным турнирам, прыгали с планеты на планету, едва набивали нужный рейтинг. В заездах я почти всегда брал место ниже, чем у него. Мы шесть сезонов мотались по галактике. Шесть сезонов я ездил на своём Мародёре — минимальные траты, только на починку и топливо: никаких модификаций, никаких улучшений, шины снимал, когда совсем наголо стирались. Шесть сезонов каждый заезд — ебанный ад! — Это много, — тянет Грайндер, снова меняя шкуру — теперь об неё нельзя поцарапаться, и Тарквин перестаёт беспокойно ерзать на его коленях. — Да, это дохрена, — кивает он в ответ. — Но я в конце концов накопил на Хавак. Крошка стоила как маленькая планета, но это было не зря! Ты бы её видел: цвет полированного металла, движок — зверь, а магнитная подушка и правда так хороша, как о ней говорят. У меня натурально стояло все, когда я заглядывал ей под капот. Не машина, а мечта! Любая трасса под нас буквально ложилась и раздвигала ноги. И я больше не подставлял зад на заездах, а любил в него всех остальных. Грайндер, верно уловивший настроение Тарквина, суёт руки под его футболку и неторопливо гладит бока. Пальцы у него твёрдые и тёплые. — Чувствую, как она тебе нравилась, —скрежещет он. Тарквин действительно возбуждается, но эй, кто хоть раз ездил на Хавак, его поймёт и не осудит. — Она была просто космос, — согласно выдыхает Тарквин. Он медленно ведет рукой по металлической шее, и чешуйки под его ладонью прячутся, открывая то, что считается у драконисианцев голой кожей. Тарквин расстроенно убирает руку и вздыхает: — Сначала я взял победу в 1/8 финала, потом в четвертьфинале. В полуфинале мы с Сандерсом наконец попали в один заезд, и я сделал его почти на круг, — Грайндер уважительно хмыкает, а Тарквин заканчивает с болезненной злобой: — А перед финалом моя крошка не завелась. Больше никогда не завелась, я все перепробовал. Ключи от гаража были только у меня, и у него. Грайндер убирает руки, щетинится мелкими колючими чешуйками и скалится. — Подлый сукин сын. Тарквин согласно кивает. — Хуже всего то, что он даже не отрицал. Лыбился там с пьедестала, тряс кубком: "Ничего личного, детка, — это бизнес", — передразнивает Тарквин. — Не знаю, как я его не убил тогда. Побоялся, наверное, сдохнуть на каторге. И остаться без своего железа. Грайндер рычит, когда улавливает густую обиду и разочарование Тарквина, резко притягивает его к своей твёрдой груди. — Обнимашки, — предлагает он. Шкура под пальцами ходит нервными волнами, Тарквин медленно выдыхает и кладёт голову на плечо Грайндера. — Да, — выдыхает он благодарно, задевая тёплую шею губами — это должно помочь. Железо — хороший проводник электричества. Тарквин пускает слабые разряды, проверяя качество шипастых бронированных пластин, которые собирается установить на свой Мародёр. Он пропускает момент, когда Сандерс заваливается в его гараж. Первая реакция — страх. Тарквин так пугается, что тот что-то может сделать с Мародером, что щёлкает электрическим разрядом в землю рядом с Сандерсом, заставляя землянина отшатнуться. — Если тронешь его хоть пальцем, — рычит Тарквин, — я тебя поджарю, клянусь. Сандерс смеётся, поднимает руки, держа их на виду, и отступает ещё на шаг. — Остынь, ковбой, — тянет он, криво ухмыляясь. — Я жить хочу. Тарквин прислоняется к бамперу своего кара, складывает руки на груди, намереваясь не спускать с Сандерса глаз. — Чего тебе? — спрашивает он недовольно. — Тебя не было в баре, — пожимает Сандерс плечами. — Может, я переживал. — Ну, вот он я. Жив и счастлив, пока земляне не шастают в моем гараже. Свали. Сандерс топчется на месте, хмурится, но не уходит. Тупит несколько минут, играя с Тарквином в гляделки, а потом вздыхает: — Слушай, я... ты так носился со своей Хавак. Мне нужно было понять, что для тебя это не просто кусок железа. Похоже я все-таки немного перегнул. — Немного, — приподнимает бровь Тарквин. — Ты выломал рёбра и вырвал сердце у меня из груди... — Черт, я не- — ... а потом насрал прямо в образовавшуюся дыру... — Окей, я облажался. — ...и затем попытался уложить все обратно и сказать, что так и было! — Мне жаль, ясно? — огрызается Сандерс, расстроенно разводит руками и цыкает — сам на себя. — Детка, я был идиотом. Думал, ничего не может быть важнее победы. Даже ты. — Сандерс пинает гаражную дверь, шипит от боли. Его лицо выражает крайнюю степень страдания. Тарквин внезапно улавливает в себе вспышку сочувствия, и тут же встряхивает головой — насочувствовался, хватит. Сандерс выдавливает болезненную ухмылку, будто читает мысли. Его волосы на мутном ржавом ветру тоже рыжеют и развеваются, как в каком-нибудь сраном романе, голубые глаза смотрят прямо, не мигая. Красивый, сукин сын. Жаль, что такой мудак. Сандерс трясёт ушибленной ногой в тяжелом ботинке и качает головой: — Знаешь, детка, не стоило оно того. Тебя все это дерьмо не стоило. Тарквин морщится и вдруг совершенно ясно осознаёт, что ему срать: на извинения, на сожаления, на блядские голубые глаза, каких Тарквин больше ни у кого не видел. — Сожалениями ничего не исправить, — говорит он ровно. — Ты все ещё должен мне Хавак. — Будет тебе Хавак, — соглашается Сандерс, торопливо добавляет: — Не сейчас, конечно. Через пару лет, может быть. — Договорились, — кивает Тарквин. — Теперь свали. Сандерс остаётся на месте. Спрашивает: — Детка, есть хоть какой-то шанс, что мы можем начать все сначала? — Нет, Снейк, — вздыхает Тарквин, — все свои шансы ты просрал, когда тронул мое железо. Мародёр тяжелеет от пластин: медленнее едет и прыгает вполовину не так жизнерадостно, как раньше. Зато Тарквин подминает под колёса Клинок Грайндера и, сам того не желая, дарит Сандерсу первое место и билет на Новую Мохаву, где скоро пройдут отборочные в новый сезон. Пластины он снимает тем же вечером и решает больше никогда их не использовать — скорость и высота прыжка оказываются для него ценнее, к тому же Тарквин совсем не фанат грубой езды. Неприятный осадок от заезда пропадает только тогда, когда Тарквин делает несколько кругов по трассе, и чувство резво скачущего Мародёра очень похоже не облегчение. Когда он поднимается к Грайндеру в башню, на хмуром небе Дракониса брезжит серый рассвет. Грайндер оставляет полуразобранный карбюратор на верстаке и встаёт навстречу. — Верное настроение, — рокочет он удовлетворенно. Металлическая шкура идёт рябью, он шагает вперед, и чешуйки с лязганьем одна за другой скрываются, обнажая его тело — живой тягучий металл. Тарквину нравится, что наощупь он всегда тёплый. Он трёт ладонями металлическую шею, ощущает на своих бёдрах уверенные прикосновения и выпускает из пальцев электричество. Грайндер почти не чувствует этого. Его сенсорные органы развиты довольно слабо, так что ощутить простое прикосновение он практически не способен. Зато его эмпатические способности и незаурядное воображение полиморфа, форма шкуры которого меняется с той же частотой, с которой Тарквин моргает, позволяет ему получать такое моральное удовольствие, какое Тарквин даже не может себе представить. Тарквин касается тёплого металла, утыкается лицом в твёрдую шею и издаёт звуки: длинно выдыхает, когда пальцы Грайндера расстёгивают штаны и обхватывают его голые ягодицы, одобрительно стонет, когда он разводит их в стороны и царапает зубами шею. Звуки и эмоции — все, что есть у Грайндера, так что Тарквин не скупится на них, проявляет так искренне, как никогда и ни с кем. Грайндер подталкивает его к кровати, заставляя перешагнуть через штаны, сбросить ботинки. — Я хотел пойти в душ, — выдыхает Тарквин и поясняет хриплым интимным полушепотом. — Я весь в мазуте. — Ничего страшного, я тоже, — отвечает Грайндер невозмутимо. И Тарквин думает, что ему, в общем-то, плевать. Он пытается на ходу стянуть футболку и получает по рукам. По какой-то причине Грайндеру нравится самому его раздевать: медленно, обнажая по сантиметру кожу, прикусывая острыми зубами — он делает это так осторожно, что Тарквин не чувствует никакого дискомфорта — его сильно встряхивает от возбуждения. — Мне нравится тобой владеть, — рокочет Грайндер, ведёт тёплыми пальцами от соска, собирает звездную карту из родинок на коже Тарквина и спускается к низу живота. Член жаждет прикосновений, но Грайндер останавливает пальцы в миллиметрах от него, и убирает руку. Ему нравится дразнить, нравится, когда возбуждение Тарквина становится острым и густым. — Нравится, что ты владеешь мной, — говорит Грайндер. Тарквин выгибается, стремясь продлить ускользающее прикосновение и выдыхает: — Ещё раз, вот так. — Как скажешь, — соглашается Грайндер, но касается по-другому, задевает завитки волос в паху и издаёт звук, отдаленно похожий на мурчание грозовых котов с Авроры. Тарквин раздвигает ноги шире и упирается пятками Грайндеру в спину. Не то чтобы у него получается сдвинуть с места эту груду металла, но жест не остаётся незамеченным. — Не издевайся, — выдыхает он. — Не буду, — отвечает Грайндер серьёзно и тянется к изголовью кровати. Тарквин до сих пор смесью смущения и возбуждения вспоминает их разговор на тему того, почему машинное масло не годится в качестве смазки. Грайндер почти убеждает его, что это отличный вариант, но Тарквин умудряется остаться непреклонным, несмотря на очень весомые аргументы. После этого разговора Тарквин все ещё немного заводится от запаха масла, но рядом с кроватью появляется баночка с лубрикантом. Грайндер бросает её Тарквину на грудь, прикусывает кожу под коленкой, а потом, помедлив, отодвигается. — Приступай, — говорит он с ощутимой усмешкой в лязгающем голосе. Тарквин скручивает крышку, окунает в банку пальцы. Он упирается левой ногой Грайндеру в плечо, вторую сгибает в колене. И медленно проталкивает в себя палец. — На этот раз, — говорит Тарквин твёрдо, — ты будешь смотреть и ждать, как хороший мальчик, да, Гра-айндер? — Прошлый раз тебе понравился, — хмыкает он недоуменно. — Я не мог ровно сидеть два дня! — Но тебе понравилось, — урчит Грайндер, — Мне лучше знать. Тарквин смеётся и прикрывает глаза. От его чертового эмпата ничего не скрыть. Мысль так отдаёт чем-то по-настоящему серьёзным, что в ответ на неясный всплеск эмоций, Грайндер глухо рокочет, тянется помогать и теперь сам получает по рукам. — Я сказал, что ты будешь смотреть и ждать. Грайндер обиженно шелестит встрепенувшейся шкурой, но послушно смотрит, сильнее сжимая пальцы на бёдрах, смотрит и рычаще скрежещет, смотрит и ждёт, пока Тарквин не выдыхает: — Давай. Грайндер накрывает его собой, толкается внутрь, и не отводит взгляда, читая все эмоции, питаясь густым, как патока, возбуждением и терпким удовольствием. Тарквин подмахивает бёдрами, хватается за тёплые плечи и не удерживает электричество: разряды расцвечивают крохотное пространство между их телами фиолетовыми искрами. Грайндер выбивает из него стоны вперемешку с ругательствами, тычется лбом в шею и рычит. И Тарквину все это так, черт подери, нравится, что он не хочет, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. На посадочной Сандерс наблюдает, как его Клинок погружают на корабль. — И не проси, детка, ни секунды больше не останусь в этой дыре, — говорит он, пока Тарквин приближается к кораблю. — Даже не собирался, — фыркает Тарквин в ответ. — Пришёл сказать, что будешь скучать? — лыбится Сандерс. — Просто хочу убедиться, что никакая драконисианка не задержит тебя мохавским пойлом на пару оборотов. — Вот уж не дождёшься, — Сандерс коротко хохочет и качает головой. — Это ты любитель железяк, я на такое даже под мохавским пойлом не пойду. Эй, осторожнее, твою мать! — орет он драконисианцу, который, услышав его, мстительно бросает один из ящиков с запчастями под колёса Клинку. — Это дорогие штуки! Драконисианец оттопыривает средний палец, воинственно распушает шкуру, и Тарквин смеётся. Сандерс беззлобно фыркает, и некоторое время они молчат. Землянин нарушает молчание первым. — Детка, на самом деле ты же мечтаешь улететь со мной, — говорит он серьёзно. — Брось ты своё железо, давай, как в старые-добрые — только ты и я? Ничего больше не будет как в старые добрые — думает Тарквин. Но ощущает вспышку волнительного удовольствия, предоставив, как смотрит в иллюминатор на удаляющейся Драконис и как участвует в отборочных на Новой Мохаве. Улететь он может в любой момент, только без Грайндера — именно особенное магнитное поле Дракониса поддерживает в драконисианцах жизнь. А без Грайндера... Тарквин вроде как и не хочет. — Удачи в сезоне, Снейк, — отвечает он наконец. Сандерс ухмыляется — понимающе и вроде бы грустно. — Ты разбиваешь мне сердце, детка. — Проваливай, — смеётся Тарквин, и Сандерс, шутливо "отдав честь" — так земляне называют этот жест — лёгкой походкой направляется к кораблю. — Собирайся, — скрежещет Грайндер за спиной, когда Тарквин провожает Сандерса взглядом. — Ты вылетаешь через час. — Что? — переспрашивает Тарквин, оборачиваясь. — Я лично погрузил твой кар в шаттл, его больше никто не трогал. Тарквин ничего не понимает и хмурится. — Ты тоже думаешь, что я мечтаю отправиться следом за ним? — Думаю, ты по нему тоскуешь, — кивает Грайндер. Лицо Тарквина искажается, и почему-то сковывает в груди. Значит вот так это все закончится, — думает Траквин. Грайндер просто скажет – проваливай, и они разбегутся? Это ничего, конечно. Все хорошее в жизни Тарквина всегда быстро заканчивается, он уже давно ждет чего-то подобного, но густая обида все равно хватает за горло. По шкуре Грайндера проходит крупная нервная рябь, когда он ощущает эмоции Тарквина. Он лязгает зубами и скрежещет резко: — Тебе же будет лучше, если улетишь. Ты этого хочешь. — Ты всегда лучше знаешь, чего я хочу, да? — Тарквин криво улыбается. — Я знаю, — лязгает Грайндер, — что ты хочешь взять кубок в этом сезоне и утереть землянину нос. Тарквин согласно хмыкает — не без этого, конечно. — А ещё я знаю, что ты сможешь это сделать. — Спасибо, Грайндер, — Тарквин трет ладонью затылок и кивает. – Я избавлю тебя от своего общества через час, загляну в гараж за вещами. Говорить больше не о чем, но Тарквин все равно чего-то ждет, покачивается с пятки на носок и не может заставить себя сдвинуться с места. Потом он все-таки отворачивается и делает первые – самые тяжелые шаги. Небо не падает на землю, а земля не уходит из-под ног. — Тарквин, — рокочет Грайндер ему вслед, — я хочу получить обратно свой шаттл. Тарквин останавливается. В груди вдруг сильнее стучит сердце, и, хотя небо остается на месте, на несколько мгновений Тарквин перестает чувствовать землю под ногами. — О, — говорит он, и на его губах расплывается идиотская улыбка. — Придётся вернуть его тебе после того, как возьму кубок этого сезона. — Придется. Так это происходит – Грайндер просто говорит, что будет ждать его. А большего Тарквину и не нужно.