Немного о правилах этой вселенной, которых нет

Свет лампочек мигал, заполняя собой пространство общественного туалета, заполняя собой трещины в до предела напряжённой реальности. Трещины, которые видит только Спенсер. Тихое электрическое жужжание било по вискам, отдаваясь вибрациями прямо в кору головного мозга, раздражая неимоверно и так слабый рассудок. Вкупе с шумом воды, что бурным потоком рвалась из крана, звук был почти невыносим. Спенсер зажмуривал глаза, с остервенением тер ладони под потоком жидкости, буквально ногтями стирая с тонких пальцев запекшуюся кровь. Кровь, которая не хотела стираться, всё больше и больше окрашивая воду в раковине собственным красным цветом. Это продолжалось бы бесконечное количество времени, если бы не закончившееся мыло и голос по ту сторону двери: — Рид, через тридцать минут вылетаем, будь готов. Хотчнер, конечно, кто же ещё. Холодный, бесстрастный, строгий голос, с лёгкими командными нотками, с продуманными и точными словами. Спенсер поднимает взгляд на зеркало, которое игнорировал последние минут двадцать. То, что смотрит на него в ответ ему не нравится. То, что смотрит на него в ответ он — ненавидит. Глаза закрываются, зажмуриваются с такой силой, что в утешающей темноте появляются омерзительные цветные круги, портящие всё спокойствие. Чтобы увидеть относительную реальность с несуществующими трещинами приходится выждать пару секунд, за которые пелена и головокружение почти проходят. Спенсер снова смотрит в отражающую поверхность. Крови нет. Либо её и вовсе не было, либо она смылась благодаря агрессивным стараниям доктора, Спенсер не помнит. Слишком многие минуты он не помнит для человека с эйдетической памятью. Он трясет головой, волосы хлестают по щекам от движения. Рид растягивает губы в вежливой, слегка смущенной улыбке, следя за зеркальным движением напротив. Всё хорошо. Я в порядке. Мне не нужна помощь. Нет, я не хочу поговорить. Спасибо, всё замечательно. Дежурный набор фраз, ставший его привычными ответами почти на каждый вопрос, не касающийся дела. По шаблону живется невероятно просто. Спенсер вытирает истерзанные ладони, берёт свою сумку и спешит к самолёту. Всего лишь очередной убийца, с очередным психическим расстройством, с очередной печальной историей из детства и очередным списком жертв. Опять. Спенсеру кажется, что это никогда не закончится. Тень угрожающего уробороса теперь не кажется ему таким уж плохим оправданием всего этого бесконечного цикла человеческого извращения. Со временем даже учёные могут стать суеверны. В салоне летающего агрегата висит хрупкая тишина и Рид повесился бы с ней за компанию — такой же незаметный и хрупкий труп меж пространством и временем — если бы не свидетели. Свидетелей можно убрать до, замести следы своей слабости, не дать миру через людей узнать о том, как это — сыпаться прахом в землю, будучи живым. Гений хмурится. Нет. Это неправильно. Они — друзья, друзей не называют свидетелями и уж точно не «убирают» перед внезапным суицидом. Молчание разбивается стеклом об пол, когда заходит Дженнифер и все начинают обсуждать прошедшие выходные, пока есть возможность отвлечься от профилирования преступника. Рид иногда участвует в разговоре, упоминая прочитанные на днях книги и новую серию любимого сериала. О том, что чувствует он себя хуже разбитого только что молчания, чьи осколки тают на периферии сознания, доктор решил не упоминать. Растерзанные тонким лезвием женщины. Литры вытекшей крови. Отрезанные волосы в качестве сувенира. Выжженное на тонком предплечье клеймо садиста. Спенсер собирает данные в своём личном компьютере — голове, и пытается как-то придать им форму осязаемого характера. Он пытается собрать воедино факты, образы, чтобы понять причину и следствие. Но вместо обычного процесса выстраивания логических цепочек его разум сплетает фантазии, ведения. Вот у него в правой руке аккуратная чёрная рукоять ножа средней длины. Лезвие погружается в плоть, разрезая на своём пути органические ткани. Истошный крик день назад привлекательной брюнетки пронзает пространство заброшенного склада. Кровь горячей струёй стекает по запястью к локтю. И это приятно. Доктор резко открывает глаза. Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя думать о подобном. Нельзя вспоминать, что думал о подобном. Нельзя показаться кому-то странным и дать повод подозревать в подобном. Дыхание сбивается, но Спенсер с трудом приводит его в норму. Пожалуй, норма это не то слово, которое можно применить хоть к какому-то аспекту его жизни. Он чувствует прожигающий взгляд чёрных глаз в районе своего левого уха. Поворачиваться и подтверждать волнение Дерека своим, скорее всего, загнанным сейчас взглядом не хочется. Именно по этой причине Спенсер медленным, плавным, но не лишённым нервозности, движением заправляет непослушную прядь обратно за ухо и отворачивается к иллюминатору. Он знает, что Морган смотрит. Цепляется своим профессиональным взглядом и будто ножницами пытается разрезать каждый слой защитной отстраненности Спенсера Рида. Гений устал, но таким наглым поползновениям в свой личный ад не обрадован от слова совсем. Дерек умеет быть ненавязчиво приставучим. Расследование тянется слишком медленно, преступник оказался умным, стратегически практичным и невероятно удачливым. Полиция вне себя от злости и бессилия, горожане просто в панике, а их поведенческий отдел в тупике. Спенсер сидит напротив доски с уликами и домыслами, прожигая мутным взглядом фантомные дыры в её поверхности. Всё слишком просто, чтобы быть разгадано. Это режет глаза и несуществующее самолюбие. Дерек проводит ладонью по плечу их личного гения, удерживая момент касания чересчур долго для дружеских отношений. Спенсер оглядывается вокруг — все заняты какими-то бумагами, телефонными разговорами, переживаниями — и накрывает смуглую руку своими бледными пальцами, чуть сжимая. Оба мужчины застывают так на пару затянувшихся секунд. Морган ставит на стол перед Ридом стаканчик с приторным кофе и исчезает где-то в пространстве полицейского участка. То, что вместе с ним исчезает шанс согреться и привести сумбур мыслей в порядок, Спенсер игнорирует. Встревоженный взгляд Росси, стоявшего позади, никто из них не замечает. ***** Дерек никогда не думал, что сможет испытать нежность — именно нежность, а не какое-то подобие влечения — к мужчине. Не просто мужчине — Спенсеру. Тому самому Спенсеру, который ведёт себя всегда до предела неловко, который говорит слишком много и слишком заученно, который выглядит, как ярчайший пример типичного ботаника, который, кажется, совсем ничего не знает о человечности и человеческих эмоциях, несмотря на своё образование психолога. Спенсер не тот, к кому можно испытывать нежность, думает Дерек. Жалость — определённо. Сочувствие — да. Стремление защитить — однозначно. Но не нежность. Дерек не знает, когда именно начал задерживать взгляд на тонких пальцах, несмелой улыбке, запутанных волосах. Не знает, когда именно стал искать эту сутулую спину, каждый раз заходя в помещение. Он не знает. А профилировать самого себя занятие опасное, если не сказать — губительное. Поэтому Морган откладывает это. Вешает на коробочку с надписью «чувства к доктору Спенсеру Риду» бирку «не определено». И забывает. Забывает настолько, что вспомнить всё содержимое этой коробки уже не в состоянии. Ребята из их отдела привыкли к опеке Дерека над доктором. Это ведь так логично, что он переживает, заботится, прикрывает ему спину, треплет мягкие, слишком длинные для мужчины, волосы, приносит кофе с нужной порцией сахара, когда замечает сонливость в ореховых глазах, не пускает одного, если есть хоть шанс на опасность, проверяет взглядом все ли косточки гения целы, касается его запястий, проверяя пульс, касается плеча, касается спины у линии талии, касается острых коленок. Касается, касается, касается, касается. Это нормально. Все привыкли. Все, кроме самого Спенсера, на которого эти прикосновения действуют странно. Он замолкает, притихает сразу как-то весь,почти, кажется, не дышит, облизывает свои пухлые губы, опускает взгляд всё ниже, ниже, ниже, пока не впивается им в ядро этой кругленькой планетки. Дерек видит это, всматривается, пытается понять, что же так смущает Спенсера, но ответ как-то ускользает от него вместе с самим Ридом. И это тоже видят все. Дженнифер просит Дерека не мучать их гения. Эмили с какой-то усмешкой предлагает наконец прекратить тупить. Пенелопа грустно улыбается и говорит, что такое проходит. Хотчнер строго спрашивает, не мешает ли ничего им двоим работать. Только Росси как-то хитро улыбается, переводя взгляд с Моргана на склонившегося у стола Рида. И этот взгляд Дерек знает, понимает, что он значит, но строить логическую связь и проецировать её на их со Спенсером отношения не хочет. Это опасно. Для него, в первую очередь, Спенсер хороший друг, которого вечно нужно спасать. То, что спасти его не получилось и гений уже давно бултыхается в жидком безумии Дерек, естественно, не знает. Как и не знает того, что каждое прикосновение к Спенсеру чревато его всё большей зависимостью от самого Моргана. Как и не знает, что каждое его упоминание об очередной красотке кувалдой сшибает шаткое равновесие в рассудке доктора. ***** Порой наступает момент, когда очевидное, оттого и незаметное, становится слишком огромным и игнорировать его уже не получается. Сейчас у них именно такой момент. Спенсер нервный, с кругами под глазами, с неуловимо трясущимися руками, с растрепанными волосами и взглядом, смотрящим явно не в это измерение. С ним точно нужно кому-то поговорить и этим кем-то почему-то был назначен Дерек. Он не хотел влезать в душу к другу. Не лезь в душу к тому, с кем не спишь — всем известное правило. Но Дереку придётся, потому что смотреть на все эти осколки, бывшие когда-то человеком, ему не нравится. Он всё-таки заботится об этом тепличном гении. Квартира Спенсера напоминает берлогу с претензией на порядок. Хаос, в котором она потонула, каким-то образом упорядочен, почти логичен, но понятен только хозяину этой жилплощади. Дерек спотыкается о башенку книг сразу после того, как заходит внутрь. — Я не ждал гостей, прости за бардак. — бормочет Рид, натягивая рукава свитера всё ниже на свои пальцы. Морган внимательным взглядом окидывает каждую мелочь в этом помещении. Уют, кажется, ассоциируется у Спенсера с книгами. Их просто уйма. И сгорбленная фигурка в растянутом свитере какого-то бежевого цвета посреди этой обстановки покрытой пылью разрухи выглядит до болезненного уязвимо. Дерек не выдерживает. — Как долго ты будешь избегать серьёзных разговоров? — он хватает доктора за острый локоть, принуждая оставаться на одном месте, почти насильно заставляет вести диалог. — Я хотел налить нам кофе, но если ты настолько против гостеприимства, то можем просто стоять в коридоре, только отпусти мою руку, пожалуйста. — Спенсер говорит это холодно и отстранённо, но несвойственные ему нотки сарказма режут Моргану слух. — Что происходит? — старшему мужчине приходится отпустить чужую руку. — Будь конкретнее. — Что происходит с тобой? — Ещё конкретнее, если можно. — Ты издеваешься? — А похоже? Морган закрывает глаза на мгновение, пытаясь унять злость на этого патлатого идиота. Весь этот разговор скатывается в нечто нелепое. Рид успевает за это мгновение усмехнуться как-то злобно и этой ухмылки испугаться, прикусив почти до крови нижнюю губу. — Хорошо, если не хочешь, то не говори, но не отстраняйся, как обычно это делаешь. Ты нужен команде, нужен своей матери. — Дерек смотрит в глаза напротив своим фирменным взглядом, не принимающим возражений. Спенсер открывает рот, чтобы ответить что-то, но тут же закрывает, понимая, что именно чуть не сорвалось с его губ. я нужен команде, матери, но нужен ли я тебе, Дерек Морган? — Спенс? — Дерек кладет свою теплую ладонь на плечо доктора, слегка проводя большим пальцем по тёмной венке на шее. Рид вздрагивает. Ему кажется, что лучше всего было бы выгнать Дерека из своей квартиры, команды, жизни. Это наилучший вариант с минимальными последствиями. Если депрессию и душевное расстройство можно считать минимальными. Просто выгнать и не впускать обратно, сведя на нет все эти касания, улыбки и взгляды. Сведя на нет боль от присутствия. Но Спенсер лишь сглатывает ком в горле, запихивая переживания за собственный рассудок куда подальше. Это напоминает какой-то извращенный мазохизм. Суицид замедленного действия. Весь этот нелепый акт борьбы с самим собой за право выбора лучшего способа самоуничтожения затянулся у Спенсера на последние лет семь. Поэтому он по привычке улыбается и: — Да, извини, я просто немного устал, ты же знаешь, как это бывает. Не волнуйся, я не отстраняюсь, просто высплюсь и стану обычным. — когда ложь стала такой лёгкой сложно вспомнить. Морган хмыкает, сканируя друга взглядом от головы до ног. От такого внимания Спенсер неуютно ежится, слегка отворачивая голову в бок. Морган не верит ни единому слову Рида, но: — Ладно, что ты там про кофе говорил? Они оба обмениваются ничего не значащими улыбками и ещё минут пятнадцать пьют слишком сладкий для принятия внутрь кофе. Разговор клеится, но криво, будто аппликация самого неаккуратного в мире пятилетки. Напряжение никуда не уходит, явно собираясь проводить Дерека до самой двери. **** Для Спенсера кошмары никогда не заканчиваются. Они тянутся из ночи в ночь, преследуя, кусая за пятки, трогая своими липкими, длинными пальцами его щиколотки, все сильнее и сильнее сжимают, причиняя боль и оставляя трещины в костях, скалятся, злобно хихикая на каждую попытку просто выспаться. Доктор Рид со всем ему свойственным пренебрежением к собственному здоровью чуть ли не внутривенно вводит в организм огромные порции кофеина, в тайне надеясь на его пагубные и смертельные свойства. Работать с постоянно отключающимся разумом сложно, но он всё-таки в команде не один, коллегам тоже стоит иногда выдать что-то почти гениальное, не зря же им платят одинаково. Видимо зря, потому что изворотливый очередной (но всё ещё тот же, что пару страниц назад) маньяк всё так же приводит полицию всего штата в бешенство и бессильную агрессию. Все члены профилирующей команды в недоумении с лёгким оттенком отчаяния. Им удалось лишь выяснить пол, примерный возраст, ареал действий и установить явную психопатию субъекта. Связи между жертвами нет. На места преступлений субъект не возвращается. Орудует самым обыкновенным ножом. Жертвы не имели контактов друг с другом или каких-то общих черт — лишь отрезанные преступником в честь не пойми чего пряди. Все в отделе всё чаще начинают подглядывать в сторону от чего-то молчаливого для себя обычного доктора-всего-чего-только-можно-вы-лишь-спросите Рида. Явная надежда на его озарение и такие привычные гениальные выводы из какой-то пыли виднеется в их глазах и Спенсер не знает, куда себя деть. Разум отказывается сортировать информацию, прилежно находить нити, ведущие к верному ответу, и, как в хорошем квесте или игре, с азартом решать подкинутые ребусы. Спенсеру просто нужно наконец поспать. Но его вроде как друзья всё продолжают прожигать гения взглядами, в которых почти читался молчаливый упрёк. Он берёт в руки фотоснимки с мест преступления, вонзаясь в них своими мутными глазами, пытается изо всех сил зацепиться за детали, что могли пропустить его чуть ли не обиженные коллеги. Взгляд сдвигается чуть в сторону, дальше от доски с уликами, где у открытой двери течёт красный ручей. Алая жидкость пенится, бурлится, как если бы была потоком горной речушки, что с завидным рвением бежит по камням. Спенсер не знает зачем, но идёт вслед за потоком красной воды. Мысли о том, что это, скорее всего, кровь ведь иначе совсем не интересно и не эффектно он отгоняет подальше вместе с дословно всплывшими в сознание произведениями Лафкрафта. Ручеёк все бежит по полу здания полиции, усердно преодолевая чужие ноги, упавшие бумажки и грязь. Рид тащится за ним, анализируя сколько нужно литров крови, чтобы создать такой поток. Считает, почему-то, литры человеческой. Жидкость просачивается сквозь щель под закрытой дверью и Спенсер тянет руку, чтобы открыть её и последовать дальше, но взгляд натыкается на сестру одной из убитых, что сидела возле детектива, обливаясь слезами, и всё пыталась убрать за ухо непослушную прядь длинных, красивых волос. Ручей как будто иссохся, весь высох, исчез, но доктор уже не смотрел на него, а мчался к позабытой и оставленной доске с уликами. Молчание и напряжение, висевшие в выделенном для их отдела кабинете, трескаются, когда доктор Рид, почти ворвавшись в комнату, заявляет с какой-то триумфальной мрачностью: — Наш субъект болен раком и это она. Дальше работа продолжается в своём привычном русле. ***** Доктор Спенсер Рид не доверяет себе. И дело тут не только в возможной болезни. Галлюцинации. Они стали постоянными и Спенсер не находит в себе сил, чтобы сказать о них хоть кому-либо. Тогда пришлось бы попрощаться и с работой, и с обычной жизнью, и с друзьями. Печально, что работа стала для него почти смыслом жизни, но цеплять за что-то необходимо, а ему, кроме неё, больше и не за что. Профилировать самого себя — губительно, говорит Дерек Морган и улыбается своей этой всепонимающей улыбкой, готового на всё лишь бы забыться человека. Спенсер его не слушает и профилирует себя постоянно. Потому что иначе забудет, что нервно дергающий свои рукава мальчик в шапке с нелепым помпоном кислотно-зеленого цвета -несуществующий в реальной жизни персонаж. — Вряд ли он это серьёзно. — шепчет ребёнок, напряжённо смотря куда-то в окно. Да, вряд ли, думает Спенсер, нежно целуя Дерека в лоб и позволяя ему стягивать с себя все эти слои свитеров и рубашек. Слои секретов, отстранённости, недосказанности и недоверчивости он оставляет при себе. Морган нетерпеливый, страстный, до обиды умелый и чересчур заботливый. Рид сжимает его твердые, крепкие плечи в своих почему-то всё ещё холодных ладонях и прикусывает нижнюю губу, чтобы позорно не разреветься. Стоны и удовольствие для немного асексуального него не в приоритете. Дереку об этом лучше не знать, конечно же, пусть думает, что Рид — правильный, тихий, спокойный умничка Рид — млеет от его прикосновений. Пусть верит, что сможет помочь — откупиться от всей этой бури внутри черепной коробки гения. Руки Дерека везде, где только возможно и Спенсер не возражает, наоборот, тянет ближе к себе, прижимается, надеясь хотя бы отвлечься. Мулат сцеловывает нервную дрожь с податливо открытой шеи и шепчет на покрасневшее ухо доктора, что-то о том, какой он красивый, горячий, узкий, покорный, влажный…о том, насколько доктор Спенсер Рид его. И Спенсер совсем-совсем не против. — Я хочу остаться с тобой, Спенсер, как партнёр, парень, как твой любовник. — Морган смотрит ему в глаза с такой нежностью, взволнованностью, гладя спутанные пшеничные волосы. — Да, я тоже хочу, чтобы ты остался, но ты правда уверен? Стоит взвесить это решение, даже скорее не решение, а мысль, так как…- Спенсера прерывают поцелуем и, пожалуй, так приятно рот ему ещё не затыкали. — Я уверен в своём решении. — опять тон, не терпящий ни возражений, ни даже сомнений. Мальчишка резко спрыгивает с подоконника и с какой-то невероятно злобной для ребёнка усмешкой и полыхающим взглядом зелёных глаз, произносит: — Надолго ли? смотря в сторону ванной комнаты, где в стиральной машинке валялись скомканные вещи, навсегда испорченными разводами сажи и крови. Почему-то, кажется, человеческой. ***** Огонь вздымается своими красными языками всё выше к небу, будто танцуя причудливый языческий танец в честь свирепого бога грома. Шум разрушающегося здания, падающих балок, трясущихся стен перекрикивает своими таинственными завываниями ветер, что смешался со стонами и воплями человеческих голосов и теперь разносит эту ужасную песню по округе, слишком пустынной, чтобы песню оценили по достоинству. Человек, стоящий возле канистры с бензином и будто наслаждающийся представлением, спокойно, медленно, но как-то нервно заправляет за ухо выбившуюся прядь пшеничных волос.