Серый Стажер

Герои и события данного произведения являются вымышленными. Все совпадения с реальными лицами, местами, учреждениями, и любыми происходившими ранее или происходящими в настоящее время событиями - не более, чем случайность. Если нечто подобное случится в будущем, то автор также не имеет к этому никакого отношения.

ПЛАНКТОН

“Никогда не делайте того, о чем потом пожалеете». А. Грин

Рабочий день начался как обычно. Понедельник. Длинный, серый и скучный. Но сейчас у Ивана был перерыв. Маленький такой, самовольный: кофе попить. На все про все — пять минут. Устроившись у окна на кресле-мешке, он медленно тянул обжигающий напиток. Кофе был так себе: зерновой, но из автомата. Картонный стаканчик был маленьким, почти игрушечным. Но все равно это был повод отвлечься. Маленькая радость офисного планктона. Окно было большим — от пола и до потолка. Многослойный и прочный стеклопакет создавал полную иллюзию простора, свободы и края бездны. Но то была и впрямь иллюзия: какого-то менеджера уволили за то, что по пьяни с разбегу пытался головой протаранить это самое стекло. Карьера бедняги так и разбилась о прозрачную броню. Стекло выдержало и даже не треснуло. Окно не открывалось и не вынималось изнутри, однако для воображения Ивана стекло не было помехой — он чувствовал себя чуть ли не Зевсом, правящим Ойкуменой. Правда картину слегка портила грязь. Редкие капли дождя соседствовали на незримой преграде с потеками пыли и пыльцы. Окна мыли! Бригады промальпов квадрат за квадратом проходили огромный куб здания на Кутузовском, пока стекла не начинали блестеть, как у кота… глаза от валерьянки, но… В этом городе, сменившем название с древнего и мужественного «Московъ» на женоподобную «Москву», во все времена было много грязи. Даже сейчас, в эпоху стали, стекла и бетона, грязь была везде. Она смердела в канавах, плыла по реке маслянистыми разводами, витала мелкой пылью в воздухе и разъедала зимой ботинки пешеходам. Люди видели грязь, ходили по ней, ели грязь и дышали оной. Неудивительно, что часто грязь поселялась и в сердцах. От таких мыслей Иван поморщился. Он подумал о коллегах, об однообразной работе, о… Кофе кончился. Надо было вновь идти на место. Над его головой постоянно реяли орлами менеджеры всех сортов, полов и рангов. В их задачу входило в целом только одно: чтобы он, аналитик, работал больше и лучше. Эффективнее, одним словом. Во всяком случае Иван считал именно так. Управленцев он не любил, спьяну называл их «миньеджерами» и говорил о них с крайним презрением. Однако же втайне им просто завидовал: сам он управлять людьми не умел. По складу ли характера или по природной лени — было не суть важно. Посему придумывал себе оправдания вроде того, что в «манагеры» идет лишь отборная дрянь, которой лишь бы гадить другим на голову. Айфоны у них крутые, машины дорогие, домой уходят в строго определенное время, а вот он, Иван, пашет допоздна, получает гроши, жена его долбит за то, что дома не бывает, машины нет… рабская доля, одним словом! Иван плюхнулся за компьютер и набрал пароль. Работа аналитика была сродни «сочинскому» преферансу: познать азы можно за полчаса, но чтобы стать мастером — нужны годы и годы практики. В самом деле: есть множество ВИП`ов и еще много всяких, которые сами не знают, чего хотят, а в итоге должен получиться продукт. Что-то, что принесет прибыль. Когда сроки выйдут — все поймут, что было нужно. Однако проект уже должен быть готов! И делать его будут программисты-исполнители, которые поголовно суть мрачные и капризные интроверты, виртуозно умеющие сбрасывать с себя некорректно поставленные задачи… Из тягостного самокопания Ивана вывел телефонный звонок. Мобильный тихонько вибрировал, сползая к краю стола. Аналитик подхватил его и посмотрел на экран. Звонил Дэн, старый приятель еще по прошлой работе. Дэн — это интересно. Всегда интересно. И почти всегда означает головную боль. — Внимательно, — отрывисто бросил Иван. — Привет! — ответила трубка и замолчала. Обычно Дэн бывал в трех состояниях: абсолютно спокоен, взволнован или же саркастичен. Сейчас, судя по всему, было первое — он говорил, будто в шахматы играл: фраза и ожидание хода соперника. А уж когда ответит — посмотрим, как дальше беседу строить. — Привет. Чем порадуешь? — меланхолично спросил Иван. — Да так… Как у тебя дела? — Дэн видимо еще не определился со стратегией. — Потихоньку, а у тебя? — Да вот хотел тебя пригласить, — Дэн помедлил, — на техническое открытие моего ресторана. Иван чуть не поперхнулся. На предыдущей работе Дэн был еще студентом и ходил у Ивана в подчиненных. Студент был пронырливый и хваткий. Денег против своего начальника поднимал втрое: работа, репетиторство и, до кучи, магазинчик канцтоваров, который открыл примерно за год до того, как их с Иваном дороги разошлись. Но вот ресторан почти в центре Москвы — это было что-то новое. — Растешь, поздравляю! — максимально флегматично ответил Иван. Однако обмануть Дэна не получилось: в трубке послышался ироничный смешок, который, однако же, мгновенно сменился на ледяное спокойствие. — Так ты придешь или нет? — поинтересовался ресторатор.- У нас культпрограмма намечается, «Клуб Комедий» приезжает! — Даже так? — в свою очередь усмехнулся Иван. — Ну, не основной состав разумеется, — Ден включил свой обворожительный баритон, которым обычно разговаривал с важными клиентами. — Но люди медийные! Иван живо представил себе дежурную улыбку приятеля, четко уложенную прическу, стильный костюм. Самое интересное, что Дэн не играл. Он верил в то, что делает, хотя и воспринимал все вокруг как игру. Исключением были личные отношения. Это был человек, идеально вписывающийся в бизнес-модель современности: спокойный, расчетливый, в меру циничный, умевший использовать окружающих так, что они ему с улыбкой на лице несли свои деньги и свое время. Некий недостаток жизненного опыта он с лихвой возмещал цельностью личности. Знал, что мог и чего хотел. Было ему на текущий момент двадцать шесть лет против ивановых тридцати пяти. Но часто Иван ловил себя на том, что порой чувствует себя ребенком по сравнению с приятелем. «Бывший начальник» никак не мог взять в толк, как за четыре года человек смог настолько измениться. Как-то раз, еще на заре их знакомства, ему довелось заглянуть к Дэну в гости. Небольшой домик сельского типа в подмосковном городе был типичным для раннего брежневского периода сельской застройки. Жил Дэн с мамой, про отца вспоминать не любил. В его комнате стоял старенький компьютер, а стены были увешаны постерами из игр. Сам Дэн был физически очень крепким, но страдал лишним весом. Налицо была куча комплексов и попытка спрятаться от внешнего мира. И вот что-то случилось, да еще настолько радикальное, что за эти годы Дэн весело и легко научился работать на себя. Прилагать усилия именно в нужном месте и в нужное время. Причем так, что это приносило максимальный доход. За последние полгода их общения Дэн даже серьезно изменил внешность. Диета, немного химии и много спортзала превратили щекастого тюфяка в атлета с белоснежной улыбкой. На последней фотке из Праги Ден стоял на Карловом мосту в большой компании, а на каждом его плече сидело по длинноногой красотке. Девушки и деньги видимо стали отдаваться сами. Фигурально конечно… но Иван, с его вечной легкой депрессией, видел это именно так. — Адрес давай! — Ты на машине? «Опять издевается!», - с тоской подумал Иван: машины у него отродясь не было. — Нет, — холодно сказал он. — Думал, ты в курсе. — Ну… в твоей конторе неплохо платят, насколько я знаю, — также спокойно ответил Дэн. — Мало ли… может купил уже! — Не купил. — Тогда едешь до Таганки, Большой Печной переулок, дом восемь. Ресторан «Черччиль». На вывеске большая английская «С» в цилиндре, «i» — в виде сигары. Во сколько тебя ждать? — К семи вечера думаю успеть. — Оке-еюшки, — протянул Дэн. — Ну все, мне пора! Пока-пока! — И тебе не хворать! Дэн отключился. Казалось бы пустяк — кто первый нажмет кнопку отбоя, но тем не менее… Иван вздохнул и снова уставился в окно. В небе рождалась гроза. За рекой свинцовая хмарь уже царапала призрачной дланью крыши монументального «Москва-Сити», но дождя пока не было. — Привет! Ден поднял голову: перед ним стоял Вадим, лидер группы. Он выжидающе смотрел Ивану в глаза и неторопливо грыз орешки. — Да, привет, — торопливо ответил Иван. — Что случилось? — Ты за временем-то смотришь? — усмехнулся Вадим.- А то мы тут вообще-то стендап начинаем и ждем только тебя! — Да-да, сорян, — Иван торопливо выбрался из-за стола, — иду уже… Когда вечером он покинул офис, то по дороге долго боролся с желанием послать подальше и ресторан, и Дена до кучи. Хотелось просто поехать домой, до того бессмысленным и беспощадным выдался день. Под занавес Иван умудрился уснуть на совещании — четвертом по счету, муторном и бесполезном. За это по шее получил тимлид, который потом долго и вдумчиво объяснял нерадивому аналитику азы командной работы. Однако Иван все-таки отправился, куда обещал. Выбравшись на Таганке из метро, он немного походил кругами, но в итоге нашел искомый переулок, мощеный еще брусчаткой. Вход в ресторан был ничем не примечателен, кроме стильной и оригинальной вывески, однако, спустившись вниз, Иван удивился. Парадных помещений было два: одно длинное и узкое, заставленное столиками и оканчивающееся барной стойкой, второе — студийное, со сценой и столиками лишь по периметру. В переходе между помещениями располагался санузел и проходы в подсобки. Видно было, что отделка еще не закончена, но дизайн был оригинальным и ярким: рельеф на стенах был с художественной подсветкой, элементы декора — модерновыми и минималистичными, картины отражали жизнь крупнейших городов начала двадцатого века. Народу было немного. Иван огляделся и уселся за ближайший пустой столик. Буквально через минуту к нему подошел молодой официант, вручил меню и осведомился о предзаказе. — Данила здесь? — бесцветным голосом спросил Иван. — Данила? — официант удивленно поднял брови. — Да-да… босс ваш! — Здесь, — резко сменил тон официант, кивнув и улыбнувшись.- Сейчас сообщу о вас… э-э… — Иван. Он знает. Официант испарился. — Вот скажите, вы любите живую природу? — заливался соловьем на сцене невысокого роста артист в оригинальном костюме в трехцветную клетку.- Да-да, я знаю, что это тренд и все такое, но вы же наверняка многого не знаете про «птыс». Нет-нет, вы не ослышались, именно про «птыс»! Не бывает говорите? Ошибаетесь, сильно ошибаетесь! Вот придете порой в лес, а там — «птыса»-бобер. Почему «бобер»? Да потому что у него широкий и вместительный хвост! И на этот хвост всякая хищная «птыса» присесть норовит. Какая такая «хищная птыса»? Ну, например, пеликан. Схватит что-нибудь с хвоста и весь вечер в клюве носит. Не такая уж хищная? Ну так вот вам — «птыса»-кондор. У этой кроме клюва еще и когти крепкие. Пока совсем «бобру» хвост не раздраконит — не успокоится. В зале потихоньку начали смеяться — до подвыпившей публики стал доходить смысл незамысловатого эссе. — Еще бывает «птыса»-пингвин. Ну… это которая летать уже не может и тихо спит под елочкой. Но! Это не самое страшное! — артист сделал драматичную паузу.- Есть совсем страшная мифическая «птыса» — грифон. Чем знаменит? Тем, что у него клюв пеликана, когти кондора, а брюхо… пингвина! Зал зашелся хохотом. — Спасибо! Никуда не расходитесь, я скоро вернусь! — и под аплодисменты артист покинул сцену. — «Сантори» и тирамису! — коротко бросил он официанту, и исчез в коридорчике между залами. Перерыв неожиданно затянулся. Публика начала скучать, да и Дэн все не шел. В конце концов аналитик заказал себе пива и решил помыть руки. Подойдя к санузлу, Иван неожиданно услышал шум и судорожную возню. Потом что-то упало и загремело бездушным жестяным грохотом. Раздался мерзкий чавкающий звук и хрип. Стало ясно, что дело дрянь. Иван попробовал ручку двери, и, к его вящему удивлению, туалет оказался незаперт. Внутри на полу лежала медийная персона. Тот самый клетчатый человечек, только что потешавший почтеннейшую публику скабрезными номерами, теперь корчился на полу, судорожно хватая ртом воздух, словно рыба. Штаны у него были мокрыми, глаза стекленели, одной рукой несчастный отчаянно и бесцельно скреб по сторонам, словно пытаясь что-то ухватить и прижать к себе. — Бармен!!! — заорал Иван, что было силы. На крик примчались бармен, официант, а следом за ними и сам Дэн, сохраняя невозмутимую мину на лице. — Скорую, быстро! — резко бросил Дэн. Бедолагу перевернули набок и попытались усадить, но это было сложно. Человечек оказался на редкость тяжелым и дерганым. К тому же он ничего не соображал. Лицо его было перекошено жуткой кривой сардонической гримасой. Правая рука все больше напоминала плеть. — Как вас зовут? — вдруг спросил официант. — Ва… ва… ува… — кривил рот несчастный.- А-ва-ва! — Улыбнуться можете? — снова спросил официант. Страдалец попытался. Один уголок рта вроде пошел вверх, но второй упрямо тянулся вниз, еще более перекашивая больному лицо. В санузел заглянул Дэн и вопросительно посмотрел на официанта. — На инсульт похоже… — быстро ответил тот. — Угу, — пробормотал Дэн, что-то набирая на мобильнике. — Уже едут! Больной действующей рукой вдруг схватил Ивана за рубашку и потянул к себе. Он что-то хрипел, пытаясь сказать, вращал глазами и все время бросал отчаянные взгляды куда-то за спину растерянного аналитика. — Вань, если не трудно, побудь пока с ним, — так же спокойно сказал Дэн и, дождавшись утвердительного кивка, повернулся к официанту. — Вить, а ты срочно принеси воды. Холодной. Без газа. Официант тоже кивнул и исчез. Иван остался в сортире один на один с пострадавшим. Он огляделся по сторонам, после чего подхватил человечка подмышки и, поднатужившись, попытался пристроить его сидя между унитазом и стенкой. С третьей попытки это удалось. Иван вздохнул и попытался отцепить руку больного от своей рубахи, но неожиданно рука расслабилась и сама плетью упала вниз. Больной стал хрипеть все реже и реже, пока вдруг бессильно не уронил голову на грудь. Изо рта свесилась вниз тягучая ниточка слюны. Ивана прошиб холодный пот. Он похлопал сидящего по щекам, потряс, приложил руку к шее. Тук… тук… тук… Пульс еще был, но становился все реже и реже. Дыхания не было. — Э… э-э… эй! Эй ты!!! — заорал Иван. Искусственное дыхание делать он не умел, приемами реанимации не владел, но каким-то шестым чувством понял, что вот этот конкретный человек сейчас умрет у него на руках. Удары собственного сердца вдруг стали гулкими и частыми. В голове будто стучали молотки. Протяжной болью заныл левый висок. В глазах потемнело. Не помня себя, Иван вылетел из сортира. — Помогите! Кто-нибудь! Есть, кто умеет… спасать…- шепотом добавил он. Воздух вокруг вдруг стал темнее и плотнее, сидевшие за столиками люди превратились в сине-черные тени, лампы будто стали светить вполсилы. Движения стали медленнее и плавнее, словно Иван оказался под водой. Но самое страшное было не это: от входа через малый зал прямо к нему шел кто-то. Пришелец был огромного роста, весь будто состоящий из непроглядного мрака, в плаще цвета сажи, с горящими как угли глазами и огромной косой в руках. По иссиня-черному лезвию иногда пробегали серебристо-голубые сполохи. Черный Гость надвигался на Ивана с неотвратимостью парового катка. Аналитик начал пятиться назад словно загипнотизированный, видя перед собой только горящее лезвие и такие же горящие глаза. Отступив еще на шаг, он снова оказался в туалете, где, к его вящему удивлению, обретались уже двое. Один безвольной куклой лежал, распластавшись вдоль стены, а второй, как две капли воды, похожий на первого, стоял рядом, обреченно глядя на входящего прямо через стену Черного. Этот второй, в отличие от других людей в зале, совсем не выглядел тенью, хотя и почти что парил над полом. — Ты вышел сам, новопреставленный? — гулким басом спросил Гость. — Да, — робко ответил тот. — Видать немногое держало тебя в бренном теле! — в гулком басе Гостя Ивану послышалась насмешка. Человечек уныло пожал плечами. — Ну что ж, — подытожил Гость, — здесь я видимо уже не нужен. Сейчас за тобой придут. — Простите! — вдруг выдавил Иван. — ЧТО?! — резко повернулся к нему Черный.- Твое время еще не пришло! Зачем ты здесь?! — Я… я не знаю, — выдавил Иван. — Я случайно… — Ну раз так, — горящие глаза уставились Ивану прямо в душу, — и ты говоришь со мной, то поскорее забудь это слово. Чтобы «случайно» не помереть… похожим образом! — лезвие Косы указало на парящего. — Но так нельзя… неправильно… — ЧТО неправильно? — рыкнул Черный. — Нельзя умирать в кабацком сортире! — вдруг крикнул Иван.- Отпусти его, дай ему шанс исправиться! Он не услышал ни хохота, ни осуждения. На аналитика просто накатил поток, отозвавшийся внутри вихрем его собственных эмоций, в которых были ирония, снисхождение и даже немного удивления. — Ты указуешь мне, кого забирать, а кого — нет? — спросил Гость.- Этот смертный долго и старательно прожигал свою жизнь. Он делами доказал свой выбор. И даже не мне определять времена, сроки и его судьбу. Он умер. И потерял право свободной воли. — Но я еще не умер! — отчаяние придало Ивану храбрости.- И по праву свободной воли я хочу добиться снисхождения к его судьбе! — Весьма дерзко, — неожиданно ровным голосом сказал Гость.- А оно тебе надо? У каждого выбора есть последствия. Осознаешь ли ты их, человече? — Нет, — выдохнул Иван.- Просто… раз уж я тут, я не могу не вступиться за него. Иначе потом покоя мне не будет! — Хм…- Гость призадумался.- Тебя и впрямь не должно тут быть. И пока никто не пришел… Ну что ж, Игра, так Игра! Ты ведь понимаешь, что все на свете имеет свою цену? — Да… — выдавил Иван: наступал час расплаты и ответственности, которых Иван всю жизнь боялся и чурался. Человечек с ужасом переводил взгляд с одного на другого, уже прекрасно понимая, что торговля пошла за его собственную судьбу. И жизнь. На несколько долгих секунд воцарилось молчание. Гость то ли обдумывал что-то, то ли общался с кем-то, но наконец изрек: — Слушай мои условия, смертный сын Адама: мы изменим судьбу этого несчастного, и он получит отсрочку. Он сохранит память о сегодняшней встрече, но и спрос с него станет выше. Не обольщайся, — Гость повернулся к человечку, — отсрочка вряд ли будет большой, учитывая твои пристрастия ко всякой дряни… Так вот, — он снова обратился к Ивану, — взамен ты идешь ко мне в помощники. Будешь ходить со мной, когда скажу, и помогать забирать тех, чье время истекло. Потом, когда ты увидишь, к кому, когда и как приходит Смерть, ты примешь более осознанное решение. Или постараешься навек забыть о своей дерзости. Срок твоего испытания — сорок дней, начиная с сегодня. Ты согласен? — Я… должен расписаться кровью? — упавшим голосом спросил Иван. — Какая чушь! — фыркнул Гость.- Достаточного твоего слова. — А… моя семья? — промямлил аналитик. — Не переживай, человече! — в голосе Гостя послышалась ирония.- Твои муравьиные проблемы будут улажены. Не то чтобы мне было до них дело, но таковы условия. Я жду ответа! Здесь и сейчас! Иван огляделся. С одной стороны на него смотрели глаза человечка. В них был страх. Страх перед неизведанным, и страх, что Иван откажется от своего слова. При жизни этот человек имел талант, некую популярность и намного больше денег, чем Иван. Людей, подобных Ивану, он не видел и не замечал, ибо имел свой круг общения, в котором и вращался. Но сейчас судьба сделала ход конем. И конь этот одним ударом копыта обрушил все его радужные планы, столкнув в темную и холодную яму, на дне которой не ждало ничего хорошего. Да и дна скорее всего не было. С другой стороны смотрели пылающие огнем глаза того, кого люди всю свою историю называли Смертью, Мрачным Жнецом или Черным Гостем. Существо из мифов, легенд и простого человеческого желания как-то договориться с неизбежным, сейчас стояло перед ним во плоти и само предлагало договор. Пауза затянулась. Жнецу похоже надоело ждать. Он переложил свое оружие из руки в руку и повернулся к Ивану спиной. Человечек издал что-то вроде стона, переходящего в хрип. — Я… согласен! — вдруг крикнул Иван. — На что ты согласен, смертный? — Жнец повернул голову вполоборота. — Согласен на твои условия, Мрачный Жнец, — выдавил из себя Иван. — Согласен пойти к тебе в помощники на услышанных условиях. — Договор в силе! — звучным басом ответил Жнец и на мгновение посмотрел куда-то за спину Ивану. На аналитика сзади накатила волна тепла и сразу истаяла, словно морской прибой, уходящий в песок. Иван резко обернулся, но никого не увидел. Пропал и человечек, зато сине-черная тень около унитаза зашевелилась предпринимая робкие попытки сесть. — Что… дальше? — робко спросил Иван. — Возьми вот это, — Жнец протянул Ивану руку. На кисти, лохматящейся черными языками пламени лежал… сотовый телефон. Иван, не веря своим глазам, взял его и попытался рассмотреть. — После посмотришь! — одернул его Жнец. — Времени мало. Когда будет надо — я свяжусь с тобой. Твое дело — быть в нужное время и в нужном месте. Назидания получишь позже. До встречи! Мрачная фигура спиной вперед вошла в стену и пропала. Свежий воздух струей хлынул в легкие Ивана. Мир обрел привычные краски и очертания. Люди стали людьми, а лампы вспыхнули, как им и положено. Иван увидел, что находится в туалете вдвоем с медийной персоной. Осознав момент, аналитик быстро выскочил в коридор, пока человечек выбирался из своей западни. Оглядевшись вокруг, он не увидел ни следа паники или суеты, царивших здесь буквально несколько минут назад. Дверь в санузел открылась, и на пороге появился клетчатый. Встретившись с Иваном глазами, он отступил было обратно за порог с выражением крайнего ужаса на лице, но потом, пробормотав что-то вроде «показалось… да-да, показалось», вышел наружу и, как ни в чем не бывало, отправился за свой столик. — Показалось…- шепотом повторил за ним Иван, подходя к барной стойке. У стойки стоял Дэн и… курил кальян. Раньше за ним Иван подобных пристрастий не замечал. — Дэн, — несмело спросил аналитик, — а «Скорая» уже едет? — Что? — Дэн опустил мундштук. — Кому-то плохо? Где? — Нет-нет…- пробормотал Иван. — Прошу прощения, перепутал… с головой что-то… — Игореш! — кивнул Дэн бармену. — Сделай плиз нашему гостю «сингапурский блеск» за счет заведения! — он снова повернулся к Ивану. — Расслабься, бро, здесь все свои! — он улыбнулся своей знаменитой неотразимой улыбкой. — Кстати, я показывал тебе свой последний проект? — Нет, — ответил Иван. — Гляди! — Дэн положил на стойку смартфон флагманской модели. — Стрип-бар! Перед глазами Ивана пошли фотографии роскошных помещений с художественной лепниной, росписью, резной дубовой мебелью и скрытой подсветкой. — С сауной, рестораном и апартаментами, — комментировал Дэн. — Шестьдесят два ляма только в ремонт вложено! Иван залпом опорожнил «сингапурку». — То есть бл.ство в чистом виде? — осклабился он. — Ну… можно сказать и так, — еще шире улыбнулся Дэн.- Но это — деньги. И это интересно! — Завидовать не буду, но поздравляю! — Иван пожал приятелю руку.- Наверно пора мне. — Уходишь уже? — Дэн удивленно поднял брови. — Да… наверное… — Ну ладно, пока! — пожал плечами ресторатор и размеренным шагом ушел в соседний зал. Иван поднялся по лестнице наверх. — Показалось… показалось… — бормотал он, запуская руку в карман. Пальцы обожгло холодом. Осторожно, словно гранату без чеки, аналитик выудил на свет содержимое. Это был телефон. Старая модель с текстовым дисплеем и побитым в нескольких местах корпусом. Кнопки были истерты до пластика, аккумулятор вздулся и покрылся трещинами, сим-карта была, но выглядела жеванной и поломанной — достать ее из держателя было никак нельзя. — Показалось… — прошептал Иван и хотел было выбросить старье в ближайшую урну, но холод в руке внезапно усилился, кисть свело болезненной судорогой, а на поломанном безжизненном дисплее, покрытом потеками и радужными разводами, вдруг появилась надпись: «Договор в силе!» Превозмогая боль от судороги, Иван нажал кнопку квитирования. Руку отпустило. Некоторое время аналитик разглядывал проклятый телефон, после чего со вздохом убрал его в карман и медленно побрел к Таганской. Там он купил большой стакан кофе, который долго-долго смаковал с закрытыми глазами, сидя на скамейке и слушая уличный рок-концерт.

СТАРИКИ И ДЕТИ

Минуло два дня. Проклятый телефон молчал, но забыть о себе не давал. Стоило Ивану «оставить» где-нибудь ненавистную железяку — сильная ледяная судорога начинала сводить пальцы рук, постепенно забираясь все выше и выше. Третий день тоже начался как обычно — с опостылевшей утренней побудки и похода на работу. Иван довел дочку до школы, на автомате добрался до метро и нырнул на дно жизни. Улучшенные комфортабельные поезда были по-прежнему забиты хмурой и мрачной толпой. Прибавилось в новых составах места, но людей прибавилось еще больше. От многих веяло раздражением, тоской, а то и просто ненавистью. Смешной и грустной была эта ненависть к ближнему, занимавшему соседний квадратный метр в поезде или соседнюю позицию в конторе, где уважухи побольше да оклад на девятнадцать процентов выше. Многоуровневая система менеджмента превратилась в раскидистое дерево рабовладения. Даже на самых высоких позициях человек оставался рабом, винтиком, имеющим право вращаться и двигаться только в рамках своих полномочий. Никому не нужны были хозяева. Пусть ты всего лишь хозяин собственной жизни, пусть не отличаешься большим достатком, но дух свободы и возможности выбора всегда пьянил сильнее вина… Критически мыслящему человеку намного сложнее задурить голову, нежели живущему в самом основании пирамиды потребностей. Если ты хочешь стабильно есть не черствый хлеб, а бутерброд с икрой — придется надрываться, карабкаться вверх, принимать решения, брать ответственность. И если ты не станешь бизнес-киборгом, идеально вписанным в рыночную модель, то тебя легко обойдут те, кто такими монстрами стал. А если станешь, то придется еще потолкаться на арене с теми, кто моложе, сильнее, умнее, опытнее или просто наглее, хитрее, изворотливее. В итоге ты все равно угождаешь хозяину и получаешь за это мозговую косточку… или пинок под зад — как уж сложится. На другой чаше весов — неуверенность в завтрашнем дне, риски, отсутствие социальных гарантий и прочие прелести современного бизнеса. Даже если накопил деньги и связи — очень велика вероятность все быстро потерять и снова остаться ни с чем. Гордость нынче стоит дорого. Не всем она по карману, даже весьма богатым… На переходе в Лужниках Иван почувствовал, что что-то изменилось. Он огляделся по сторонам. Вроде все было на месте: здания, бесконечный поток людей, прибывающие и спешащие далее поезда МЦК. Потом различие все-таки нашлось: пропал старик. Уже несколько месяцев здесь, на площади, где была пересадка, зарабатывал свой скудный хлеб уличный музыкант, вернее певец. Певцом его можно было назвать с большой натяжкой: старческие связки были давно и безнадежно сорваны, поэтому пел он больше хрипом и шепотом. Впечатлял репертуар — тут были и детские песенки, и арии из опер в оригинале, и песни из кинофильмов… Пел он под аккомпанемент старого плеера, который играл и играл мелодии, не останавливаясь. Иногда старик забывал слова, и тогда он мычал, причмокивал, пытался вставлять реплики от себя. Подавали ему больше из жалости, но какие-то монетки в его убогой коробке все же блестели. Однажды Иван случайно услышал разговор этого музыканта с проходившей мимо девушкой. Из обрывков этого разговора он понял, что перед ним бывший композитор-песенник. Одному Богу было известно, какая нужда выгнала этого весьма интеллигентно одетого человека на подобный промысел, но разговаривал старик весьма бодро и с достоинством. Иван все хотел подать ему, но… то ленился, то забывал, то не было мелочи — он же «безналичный человек»! Все деньги только на карточке, никакого «нала»… А сегодня старика на привычном месте не оказалось. Иван вдруг почувствовал острую жалость, причем не только к старику, но и к себе — ведь он потерял шанс стать героем. Хотя бы сам для себя — надо же что-то противопоставить окружающему хаосу… И тут левый карман дрогнул. Иван аж подпрыгнул, ведь именно там лежал страшный телефон. На него сзади налетела девушка, шепотом матюгнулась и поспешила дальше. Иван нетвердой рукой вытащил телефон и посмотрел на экран. Там отобразилось: «19.00, по дороге домой». Он обреченно нажал квитирование и, убрав железяку в карман, деревянной походкой продолжил путь в офис. Выбравшись на платформу, Иван увидел, что поезд уже стоит, и к выходу повалил народ. Аналитик со всех ног бросился бежать к поезду и, проскочив пару дверей, запрыгнул в третью, где было свободнее. Оглянувшись на закрываемые двери, он увидел растерянную девушку, которая не успела совсем чуть-чуть. Недолго думая, Иван вставил в дверную щель локоть. Чуткая автоматика «Ласточки» немедленно отреагировала, и двери открылись. Девушка как-то очень резко запрыгнула внутрь и тут же, развернувшись, отвесила смачного тычка юноше среднеазиатской наружности, вскочившего вслед за ней. — Зачем толкаешься? — раздраженно бросила она и снова залепила юнцу оплеуху. — Зачем толкаешься?! — и стала протискиваться дальше в глубину вагона. На Ивана накатило. Наложилось и то, что Жнец дал о себе знать. «Всякая шушера тут будет наших девушек тыкать!» — подумал он, оглядываясь в поиске камер безопасности и прикидывая вероятность наличия у юнца чего-нибудь колюще-режущего. Определившись с воспитательными мерами, он повернулся к приезжему и увидел, что тот сосредоточенно ищет что-то в телефоне. Любопытство взяло верх: Иван присмотрелся через плечо и увидел сервис онлайн-переводчика. В поле ввода было написано «Зачем такаяшка…». Написать «толкаешься» бедолаге мешала система автоматического ввода слов, и перевести реплику девушки он так и не смог. В этот момент поезд подошел к Кутузовской. Когда двери открылись, и народ повалил на выход, юноша немного замешкался, оглядываясь по сторонам. — Вы выходите, уважаемый? — пробасила сзади огромная тетка и, не дождавшись ответа, пихнула его в спину так, что тот пробкой вылетел из вагона. Обычное утро обычного рабочего дня… Вечером Иван покидал офис на ватных ногах, когда на часах было без четверти семь. Были мыслишки засидеться позже, или сбежать пораньше, но потом он решил, что это бессмысленно: договор в силе, а значит Жнец найдет способ заставить его выполнять условия. Да и в случае провала вся героическая затея пойдет коту под хвост. Уйти в положенные шесть вечера Иван тоже не хотел: именно в это время наступал «час Хомяка». «Хомячки» радостной многотысячной толпой наводняли лифты и входные группы офиса, создавая толчею и суету. Бррр! Выплывая из здания, толпа формировала поток, похожий с верхних этажей на муравьиную тропу, петляющую по тротуарам, ныряющую в переходы, и исчезающую в бездонных недрах порталов метро. Эта тропа не пустела никогда, только поток мог редеть или густеть. Иван успел дойти только до платформы, когда воздух вдруг потемнел и уплотнился, как тогда в баре. Люди перестали его замечать, но стабильно обходили стороной. Звуки стали тише и глуше, а в висок будто вставили иголку. Когда прибывший поезд отправился дальше, из неприметной двери в опоре моста появился Жнец. Громадной глыбой мрака он прошел по грунтовке за основными путями и повернулся к платформе. Взмахом костлявой руки поманил к себе Ивана, но тот отчаянно жестикулировал, указывая на пути. — Не бойся, смертный, — в голосе Жнеца послышалась усмешка, — твое время еще не пришло. Али забыл? Иван вздохнул и, спрыгнув на пути, подошел к своему новому боссу. — Мы далеко, — задумчиво продолжил Жнец, — так что придется прогуляться. Ты не против? — Нет, — выдавил Иван. — Вот и славно. Они тронулись в сторону Лужников, держась вдоль путей. Возле старой голубятни, невесть как уцелевшей в этом железнодорожном царстве, Жнец взял левее, и пошел вниз, к путям Киевского направления. Через многочисленные стрелки и маневровые пути переходили молча. Москва центральная именно здесь особо не любила пешеходов: на мосту с этой стороны был пешеходный тупик, никак не обозначенный знаками — часть тротуара срезали в угоду дополнительной развязке Третьего кольца, а перейти через пути было чревато штрафом. Зато Москва нежно и продолжительно любила тех, у кого есть машины — проехать было можно везде, но не всегда быстрее пешехода. Дорога пошла вверх, и оба путника очень скоро оказались на набережной Москвы-реки, идущей вдоль Воробьевых гор. — Время еще есть, можно не торопиться, — нарушил молчание Жнец.- Сейчас мне надо кое-что тебе рассказать. — Весь внимание, — вздохнул Иван. Они остановились, и Жнец поднял правую руку вверх. В воздухе заплясали золотые искорки, которых становилось все больше и больше. Они кружились в огненном хороводе, постепенно сливаясь в какой-то предмет, который костлявая длань уже держала за рукоятку. Это продолжалось секунд пятнадцать, после чего свечение угасло. — Твое оружие, — пробасил Жнец, вручая Ивану тяжеленный золотой серп. Лезвие серпа было необычно выгнуто, так что им можно было и колоть, а не только жать колосья. — Почему… серп? — выдавил Иван. — Во-первых, не «серп», а Серп, — ответил Жнец.- Во-вторых, ты — живой сын Адама, значит Серп. Косу обычно получают такие, как я. — Ты… был при жизни женщиной? — оторопел Иван. — Это не имеет никакого значения, — голос Жнеца прозвучал глухо и невнятно.- На этой стороне нет полов и возрастов… Нет младенцев и стариков… Но ты еще живой, потому такие правила. — Как же мне ходить теперь с ним? — Иван обескураженно разглядывал внушительного вида оружие, справедливо думая, что кого-то привлечет его внешность, а кого-то — боевые качества. — Слушай и не перебивай, — прорычал Жнец.- Он будет появляться и исчезать, когда нужно. Еще ты на время сможешь ходить через стены. Тоже только когда это нужно. Еще — проваливаться в сумерки и становиться невидимым. Ну и конечно — забирать тех, чье время истекло. — Мы… сейчас идем… забирать? — выдавил Иван. — Да, — отрезал Жнец.- И уже пора. Серп вдруг пропал, будто его и не было. Стажер вопросительно уставился на Смерть, но тот только сделал неопределенный жест рукой. — Пошли-пошли, вопросы потом — нельзя опаздывать. Квартира на Мосфильмовской была обставлена шикарно. Отдельную комнату занимала библиотека, отдельную — кабинет с массивным письменным столом и шкафом с документами. Один только стол чего стоил! Сделанный явно за границей, он был выполнен из инкрустированного паркета атласного дерева в неоклассическом стиле под рококо восемнадцатого века. Стоил наверное как средненькая иномарка. На столе помещались дорогой ноутбук, письменные приборы и курительная трубка на подставке. Еще была маленькая настольная лампа, но Иван сразу заметил множество хитро расположенных под потолком светильников-бра. Комната и стол явно могли подсвечиваться по множеству разных сценариев. Кухня представляла собой выставку технологических достижений: все что угодно можно было приготовить с минимумом усилий. Туалет был с самоочищающимся унитазом, ванна — с гидромассажем, музыкой и подводной подсветкой. Спальня хозяйки навевала мысли о княжеской опочивальне. Там под шелковой простыней раскинулась весьма дородная дама лет тридцати, не потерявшая однако еще привлекательности. Кондиционер в спальне работал абсолютно бесшумно, движения воздуха почти не ощущалось, но микроклимат был идеальным. Рука Ивана потяжелела. Стажер посмотрел на нее и увидел Серп. К горлу подкатил ком, а ноги стали ватными. — Пора? — шепотом спросил он. — Да, — ответил Жнец. — И что… надо делать? — Иди за мной. Они вышли из спальни и прошли совсем в другую комнату. Там стояла больничная кровать и какие-то приборы. Приборы попискивали и перемигивались. Возле кровати дремала в кресле медсестра, а на самой кровати, точнее койке, лежала и тяжело дышала древняя бабка. В естественные отверстия были вставлены катетеры, на руках установлены датчики. Одна нога была багрово-черной, мертвой. — Что с ней? — спросил Иван. — Вопросы потом. Работаем, — отрезал Жнец. — Что делать? — Руби ей руки и ноги в проекции плечевых и тазобедренных суставов… в общем — максимально близко к телу. — Я… — БЫСТРО!!! Иван замахнулся Серпом и зажмурился. — ОТКРЫТЬ ГЛАЗА! Стажер собрал в кулак остатки воли, открыл глаза и ударил старуху по руке. Ощущение было, будто разрубил палку докторской колбасы — небольшое сопротивление, но не очень заметное. На теле не осталось видимых следов, только воздух, казалось, сгустился еще больше, и стало еще темнее. — ДАЛЬШЕ! Иван рубанул по второй руке, потом перешел на ноги. Когда рубил почерневшую ногу — сопротивления не почуял вообще. — Нога и так уже мертвая, — вдруг спокойно сказал Жнец, предваряя его вопросы.- Теперь голову! — Как? — ПО ШЕЕ! Иван ударил. Тут сопротивление было больше, но Серп все равно прошел довольно легко. — Отойди в сторону, — спокойно сказал Жнец.- Сейчас начнется диссоциация. Стажер отошел. От тела медленно отделилась некая субстанция, внешне похожая на человека. Постепенно контуры ее оформились, и Иван увидел перед собой копию умершей, только значительно моложе. Эта призрачная женщина была удивлена и ошеломлена. Она оглядывалась по сторонам, смотрела сквозь свои руки, почему-то упорно не замечая Жнеца и его стажера. — Она нас видит? — шепотом спросил Иван. — Пока нет, — коротко ответил Жнец. — А по… — Стой и смотри! Призрачная фигура отделилась наконец от тела и взмыла под потолок. За ней потянулась тонкая серебристая паутинка. Женщина легко пролетела сквозь стену в соседнюю комнату. Паутинка тянулась за ней, пока не натянулась, наконец, как струна. — Сейчас ей станет больно, и она вернется, — тихо сказал Жнец. — Тут может быть больно? — удивился стажер. — Еще как! Женщина вернулась в комнату, удивленно разглядывая свое тело и паутинку, потом отошла к окну и встала, глядя в него. — Руби! — приказал Жнец, указав Косой на тоненький серебряный канатик. Иван, стараясь ни о чем не думать, послушно взмахнул тяжелым Серпом. Стало еще темнее и глуше. Навалился холод, засосало под ложечкой. Сознание пронзили острая жалость и ни с чем не сравнимое чувство непоправимости момента. Где-то рядом и, тем не менее, несравнимо далеко, за темной завесой сумерек, отделивших мир живых, как утро отделяет царство снов и грез, запищали аппараты, вскочила дремлющая медсестра, начала делать какие-то тщетные манипуляции, поднялась суета… А здесь, в этой ни на что ранее не похожей реальности, разыгрывалась последняя земная драма в жизни человека. Женщина наконец почувствовала их присутствие. Она с криком обернулась и попыталась спиной вперед выскочить сквозь стену. Но не тут-то было! Бетонные стены, ранее не представлявшие преграды для души, вдруг снова обрели плотность… ну, во всяком случае Иван понял это именно так. — Новопреставленная, сейчас за тобой придут, — тихим басом сказал Жнец. — Где я? Что со мной? Почему так темно?! — кричала женщина.- Разбудите Марго! Кто вы такие? Вам денег надо? Вас из-под земли достанут! — Де… девушка… вы умерли, — Иван сам не понял, как сказал это. — Да что ты несешь, юнец! — вскипела было женщина, но вдруг, переведя взгляд на Жнеца, немного успокоилась. — Что… вот так… и все? — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Потерпи еще немного, — без тени эмоций сказал Жнец.- Недолго осталось. В санузле вдруг громко закряхтел и забулькал самоочищающийся унитаз, потом заскворчал, словно сковорода. Удивительно, но эти звуки были очень хорошо слышны отсюда, из сумерек. — Первыми явились, — задумчиво изрек Жнец.- Не очень это хорошо… — Кто… явился? — Ивана снова начало потряхивать. — Сейчас сам увидишь, — подобрался Жнец.- Держись ближе ко мне. Ничего не делай и не говори. Ни во что не лезь. Ничего из этого не забудь!!! — Хорошо… Сквозь стену со стороны санузла вдруг протиснулись два омерзительного вида уродца. При их появлении к прочим неприятным впечатлениям у Ивана добавилась дурнота. Уродцы постоянно меняли свой облик, как меняют свои очертания клубы дыма или облака, но ощущение мерзости не уходило: в самой их сути чувствовалась нечистота. Увидев женщину, они кинулись к ней и стали издеваться над ней, припоминая поступки из жизни, порой весьма сакральные или постыдные. Бедняга металась, не зная куда деваться от поганых уродцев, но их будто бы становилось больше и больше, пока вдруг сумерки не прорезал луч яркого света. Свет исходил то ли сверху, то ли отовсюду, но был ярким, теплым и… радостным. В комнате вдруг появились двое молодых людей, одетых в просторные длиннополые рубахи, мягкие кожаные сапоги и свободные брюки. Весь их облик лучился и переливался, распространяя волны… благоухания что ли… во всяком случае Ивану показалось именно так. При их виде уродцы попритихли и прижались ближе к стенам. Одного, особо наглого, юноша отшвырнул силой к остальным. Светлые встали по бокам от женщины, и между ними и уродцами завязался ожесточенный спор. Доводов было много, но ни одна сторона не могла железно доказать свою правоту. Кончилось это тем, что Светлые взяли женщину под руки и вместе с ней пропали в стене. Орущие уродцы последовали на ними, окружая шествие кольцом и продолжая выкрикивать доводы своей правоты. Сумерки немного рассеялись, и Ивану снова стало видно происходящее в комнате. Там тело старухи уже перекладывали на носилки для отправки в морг. — Что здесь произошло? — выдавил Иван.- Что с ней было? — Ты же можешь… А…- Жнец досадливо кивнул.- Еще не можешь пока… В будущем ты, как стажер, можешь спрашивать обо всех нюансах конкретного случая. Ответ получишь не от меня. — А… откуда? — Сам придет. — Пока не получается… — Не торопись. — Так что было с бабулей? — Тромбоз нижних конечностей. Причина — курево, неправильное питание, малоподвижность. Оперировать было поздно — не вышла бы из наркоза. Ее дочери, которую ты за глаза обозвал «элитной свиноматкой», было предложено или оперировать с гарантированным летальным исходом, либо забрать бабулю домой и дать ей пожить еще несколько дней. — И она выбрала дом? — Как видишь, — философски заметил Жнец, — она не стала перекладывать ответственность на чужие плечи. Очень редкий случай, надо заметить. Кстати именно поэтому сумела заработать вот это все, — он обвел костлявой дланью вокруг себя. — А эти… — Светлые и Скверныши, спорили из-за души, — нараспев сказал Жнец. — Эти двое были… ангелы? — Хранитель и Встречный. А Скверныши — их антиподы… Такой вот порядок… Во всяком случае мне другие варианты не встречались… — Ясно… — Меня беспокоит, что ты медленно вникаешь в суть, — задумчиво сказал Жнец, — поэтому мы сегодня зайдем еще в одно место… — К-куда? — Узнаешь, — коротко бросил Жнец, и они оба растворились в стене, оставив позади санитаров, дочь с бокалом виски и пустую комнату, где разом стало тихо, пустынно и неуютно, когда разом погасли индикаторы медицинской аппаратуры… …Они вошли в квартиру прямо через стену. Иван огляделся. Судя по планировке, квартира была трехкомнатная, с хорошим ремонтом, но без излишеств. В одной из комнат спала женщина — ее легкий храпоток Иван слышал отчетливо. На кухне тоже кто-то был, и именно туда стажера и поманил за собой Жнец. За кухонным столом сидел крепкий седеющий мужчина с очень спокойным лицом. Ивана поразили не черты лица, не морщины, которые совсем не вязались в его понимании с хорошей спортивной формой, а именно выражение глубокого внутреннего спокойствия. Хозяин квартиры поднял голову и посмотрел сначала на Жнеца, потом на стажера, а потом снова на Жнеца. «Он видит нас! — ошарашено подумал Иван.- Видит и ни капельки не боится!» — Вечера доброго, Петр Семеныч! — раздался бас Жнеца.- Найдется часок? — Здрасте, — шепотом выдавил Иван. — И вам не хворать, — усмехнулся хозяин.- Найдется конечно: вашим коллегам трудно отказывать, Жнец. — Пока что у вас неплохо получалось, Петр Семеныч! — Я скромно полагал, что мое время еще не пришло… или ошибся? — Пришло-пришло, — Жнец шутил в своем репертуаре, — только не вам, а ему, — костлявый палец указал на Ивана, — и не уходить, а получить некие ответы. Поможете? — А что ж сами-то? Всяко поболе моего видали! — Там, — Жнец указал пальцем вверх, — считают, что люди должны научаться людьми. А мы уж только когда совсем никак иначе. На лице хозяина не дрогнул ни один мускул. — Хорошо, — просто сказал он, слегка пожав плечами.- Вы… с нами тут останетесь? — Нет, — усмехнулся Жнец, — у меня еще пара клиентов поблизости, а ему, — он кивнул на Ивана, — на сегодня хватит. Зайду как закончите. Глыба мрака отступила на шаг назад и растворилась в стене. Хозяин еще некоторое время смотрел на то место, где пропал Жнец, после чего встал из-за стола и подошел к Ивану. — Винокуров Петр Семенович, — представился он и протянул руку. — Иван, — стажер с трудом переборол ступор и ответил на рукопожатие. — Чаю? — хозяин гостеприимно указал на стол. — Если можно…- вздохнул Иван. Они сели за стол, и хозяин разлил по чашкам духовитый травяной настой. По кухне поплыли ароматы лугов, полей и летнего зноя. Пригубили чай. — Я готов отвечать на ваши вопросы, Иван, — мягко напомнил хозяин. Ивана прорвало. — Почему меня привели именно к вам? Вы совсем не боитесь Смерть? Кто вы? — вопросы полились из него, как вешняя вода по руслу реки. — Только пожалуйста чуть тише, — также спокойно одернул стажера Петр Семеныч.- Не хотелось бы разбудить супругу. Я конечно понимаю, что она вряд ли проснется, — хозяин кивнул на то место, где на обоях еще мерцало темное пятно, — но все же не стоит злоупотреблять… — Да-да, хорошо… — Тогда по порядку: почему привели ко мне — не знаю. Ваш нынешний… руководитель… или наставник… имеет огромный опыт появляться вовремя и делать ровно то, что нужно. Это первое. Второе: не боятся смерти только сумасшедшие, но при моей профессии серьезный риск становится частью жизни. И третье: я — космонавт-испытатель. — И… что вы чувствовали в невесомости? — растерянно спросил Иван. — У всех адаптация происходит по-разному. Для меня все прошло относительно легко, будто в родную стихию попал, — Петр Семенович слегка улыбнулся.- Очень часто слышу этот вопрос. Однажды мне его прямо на лекции задала одиннадцатилетняя девочка. — Извините… немного растерян…- Иван кашлянул.- Как попал на эту… стажировку — впечатлений через край… — Да вот еще: если все получится — дайте мне пожалуйста знать, как прошла ваша стажировка. Это личное, если угодно. — Хорошо. Они обменялись телефонами. — Иван, вам приходилось уже забирать людей? — спросил Петр Семенович. — Пока только одну старушку. Она была в коме — умирала от отравления трупным ядом от своей же ноги… — Вам было жаль ее? — Мне было страшно. Эта работа — не для человека. Я всего лишь маленький винтик, а здесь оказался… э-э… — Именно. Винтиком побольше и в другой системе. Это не главное. Почему было страшно? — Потому что смерть — это акт. Случаев воскрешения я не видел, а умирают все. Раз — и нет человека. Он жив, его сознание и душа здесь, но связь с этим миром прервана. Р-раз и все! И ничего не исправишь. — Так вот когда смотришь на Землю с большой высоты — она кажется очень хрупкой. Случись какая угроза из космоса — тоже будет «раз — и все». Атмосфера — тонкая пленка, и непонятно вообще, как она нас защищает. Вспомнишь наш социум — и возникает мысль, что мы недостойны жить в этом райском уголке под названием Земля. Не те цели ставим и не туда прилагаем усилия. А с другой стороны простирается Бездна — черная, холодная и неумолимая. Любая угроза оттуда — живое воплощение ужаса, потому что намного опаснее всех наших распрей… — А сколько у вас было полетов, Петр Семенович? — спросил Иван. — Три. — И не возникало желания бросить все и сбежать? — Возникало. После первого полета хотел все закончить. Там я более двадцати пяти часов провел в открытом космосе. Достаточно сложные манипуляции, которые отрабатывались на тренировках до автоматизма и требовали крайней собранности и аккуратности. Еще очень серьезный протокол безопасности: как перемещаться по поручням, как страховаться. Ведь если отлететь от станции — вернуться будет очень проблематично… Это только в кино, вроде безграмотной «Гравитации», подобные проблемы решаются просто. — А как в жизни? — В жизни станцию ведут посты слежения и даже противоракетной обороны. До трех раз в месяц нам приходилось совершать маневры уклонения, чтобы не столкнуться со всяким летающим мусором… Много его на орбите стало… — А в каких фильмах про космос не врут? — Западный «Аполло-13». Там отношения в команде похожи на правду. — А наши? Петр Семенович только рукой махнул. — Даже не близко… Вот «Время первых» — ну как можно так издеваться над Леоновым, да еще когда он был жив? — Петр Семенович задумался.- А «Салют-7»? Я разговаривал с командиром той экспедиции. Он мне сказал, что об увиденных событиях впервые узнал на закрытом показе в присутствии Президента… Вот такая сказка! Но что-то мне подсказывает, что хорошее кино про космос наши еще снимут! — и он заговорщически подмигнул собеседнику. Внутренний голос услужливо подсказал Ивану то, о чем умолчал космонавт: командир экспедиции по спасению «Салют»`а летал в космос целых пять раз, причем каждый раз — в роли командира, а на текущий момент имел генеральский чин, заседал в Государственной Думе и даже возглавлял какой-то избирательный блок. Положение обязывает. В том числе — и выражаться политкорректно. — И что было потом? — глуповато улыбнулся Иван. — Потом, после второго полета, моя жена сказала, что я неисправим, и что единственный шанс мне помочь — отправить меня обратно в космос… Она готовит экипажи, принимает экзамены… Иван потрясенно умолк. Вот это женщина! Берегиня настоящая… Подумал о своей половине — и только крякнул с досады. — Простите мою назойливость, Иван, — мягко сказал Петр Семенович, — но у вас эмоции на лице написаны. Поверьте: все мы — люди. Где-то сильны, где-то — нет. — Извините…- стажер почесал затылок.- Но ведь вы же еще находитесь и на острие науки! Космос — средоточие всех новейших технологий! Разве не так? — Так, — согласно кивнул космонавт.- Вопрос только: кому это нужно, и к чему это приводит? — Это как? — Ну вот я лично синтезировал на орбите препарат, который мог бы около полумиллиона женщин спасти от саркомы молочной железы. Без оперативного вмешательства! Получение подобного препарата возможно только в особых условиях, достижимых при выполнении орбитального полета. — Звучит круто! — заинтересовался Иван. — Так вот по возвращении я поинтересовался судьбой этого препарата. Мне ответили, что препарат протестирован, эффект есть, технология выверена и… убрана в сейф. — Но почему?! — Я то же самое спросил, Иван, — развел руками Петр Семенович.- Мне ответили, что массовое внедрение препарата обрушит фармацевтический рынок. Сказали, что без него на обороте средств в этой области зарабатывают восемьдесят миллиардов в год, а с этим препаратом — лишь восемьдесят миллионов. Такова жизнь наша! — С-суки…- процедил сквозь зубы Иван. И причины у него были! Его собственная бабушка умирала от рака груди два года. Резать было нельзя — возраст. Давать химию или облучение — тоже. Так и мучилась сама, да мучила других, пока на груди не появились язвы, и болезнь не вышла на финишную прямую. Финал длился две недели, сопровождался зловонными выделениями, интоксикацией, периодической комой, напоминающей смерть, выходами из нее, безумными стонами, речами и воплями. Ухаживающую за ней дочь эта история довела до нервного срыва. Но какое дело дельцам до проблем тараканьих? Никакого, ибо иначе они были бы плохими дельцами. Хороший делец всегда должен быть в плюсе, а остальное — вторично… — Прекрасно понимаю ваши чувства, но это только медицина, — продолжил Петр Семенович.- Теперь о технике. Любой обычный компьютер живет в условиях станции полтора-два месяца, после чего его можно выбросить. Зато неубиваемый Z80 уже улетел за пределы Солнечной системы… — А что это такое? — спросил Иван. — Процессор такой. Вы наверное не застали уже. На нем был сделан один из первых домашних компьютеров — «Синклер»… программы к нему еще помню на кассетах магнитофонных хранили… Так вот у него просто крупный кристалл, и прожечь его протонам сложнее. А вот у вашего смартфона процессор маленький, очень быстрый и мало потребляющий — можно долго быть в эфире, ходить в соцсети и делать селфи… Но на станции один протончик высокой энергии может легко вывести его из строя. И выведет через какое-то время! — Но неужели не ведутся подобные исследования? — Ведутся. Мы вели переговоры с IBM, но нам ответили, что это невыгодно. Выгоднее делать процессоры для смартфонов! Иван хотел было что-то сказать, но осекся: информация пошла вдруг в голову каким-то обходным путем. Стажер все лучше и лучше понимал то, что хозяин не договаривал: есть у буржуев наработки, да не про нашу честь… — Скажите, Петр Семенович, а вы верите в инопланетян? Космонавт вздохнул. — Я искренне верю, что во вселенной мы — не единственная форма жизни. Мы регулярно делали соскобы с внешней обшивки станции, герметизировали ампулы и отправляли их в лаборатории. Там содержимое исследовали по протоколу высшей биологической защиты. И вот в одном из посевов обнаружились бактерии, характерные для Черного моря. Снаружи, при всей радиации, вакууме и холоде — они сумели выжить и начать размножаться в благоприятных условиях лаборатории. — А кроме бактерий? — Есть еще метеориты в Антарктике, марсианского происхождения… и из пояса Койпера тоже есть… Так вот в их полостях много чего интересного нашли! И потом если заменить углерод на кремний — получим устойчивые соединения на манер нашей органики, только подходящих не для плюс-минус двадцати градусов, а для плюс-минус двухсот. Вы меня понимаете? Ивана осенило: ну конечно же! Мы ищем серо-зеленых в крапинку человечков с руками-ногами, а жизнь может оказаться совсем иной… — Скажите, — вдруг задумался Иван.- А вот если бы сейчас лететь на Марс, вы бы согласились? Даже зная, что это билет в один конец и там придется умереть. — Давайте уточним, Иван, — Петр Семенович впервые за время их разговора нахмурился, — зачем именно по-вашему предполагается лететь на Марс, кроме как для того, чтобы там скончаться? Иван попал впросак — вопрос до конца не продумал. Может потому и имел некие проблемы на работе. — Ну… выяснить условия жизни… подготовить базу… пройти путем первопроходцев… — Вот в этом и соль! — многозначительно поднял палец космонавт.- Нужно выполнить осознанную и осмысленную задачу. Для ее выполнения надо очень серьезно готовиться, потому что осечка одного члена экипажа может легко привести к гибели всей миссии. Помощи не будет — ее просто не успеют послать. А теперь представьте себе человека, который подходит по здоровью, психологическому типажу. Он начал проходить специальную подготовку, что, поверьте, очень непросто и не быстро. Сильно такой кандидат будет похож на потерявших себя романтиков, для которых полет на Марс — просто далеко не худший способ самоубийства в наше безумное время? — Даже не подумал как-то… — Именно! Если такой «романтик» попадет в космос — это значит, что произошла непростительная кадровая ошибка! Потому что итоги любой космической экспедиции имеют последствия едва ли не в рамках всего человечества. Стажер задавал и задавал вопросы, а космонавт отвечал с неизменным спокойствием. Время летело незаметно, пока стена вдруг не пошла черными кляксами и сполохами. Сгустился воздух, заболела голова, заныло сердце. Первой из бетона показалась Коса, а за ней вышел ее обладатель. — Полагаю, что беседа состоялась? — Жнец обвел взглядом кухню. — Да, — на эмоциях ответил Иван Петр Семенович только еле заметно кивнул. — Ну вот и славно, — отрезюмировал Жнец.- Благодарствую за помощь! — он коротко отсалютовал Косой хозяину.- Мы учтем это. Хозяин снова учтиво кивнул, но ничего не ответил. — Спасибо за беседу, — Иван пожал космонавту руку.- Искренне рад был познакомиться. — Взаимно, — коротко улыбнулся Петр Семенович. — До свидания! — вежливо напомнил о себе Жнец. — До нескорого, — добавил хозяин, открывая дверь. Гости еще раз раскланялись и вышли на лестничную клетку обычным человеческим образом. Винокуров вернулся на кухню и медленно опустился на стул. Наступил откат. Маленькая капелька пота выползла из-под густых седеющих волос и медленно заструилась вниз к подбородку. Он неспешно допил остывший чай, немного посидел за столом, после чего помыл посуду и отправился совершать вечерний туалет. Жнец и стажер спустились на лифте и остановились в подъезде. — По условиям твоего испытания ты имеешь право задать вопрос, — скучным голосом сказал Жнец.- На один я обязан ответить. Если будут другие — я подумаю. Иван призадумался. Будучи аналитиком, он должен был уметь задавать вопросы, но сейчас в голове царил хаос. — Почему именно космонавт? — выдавил наконец он. — Потрясающий вопрос! — усмехнулся Жнец.- Отвечаю: они всегда ходят по краю, даже здесь, среди людей. Очень большая ответственность и популярность. Очень много знают секретов. Много приходится говорить и думать над каждым словом. И при этом их поле боя — не против людей, как у военных. — Я понял, — вздохнул Иван. — Тогда на сегодня все! Они вышли на улицу, и стажер вдруг почувствовал, что Жнец ушел. Стало легче дышать, ушла сверлящая боль из висков, перестало ныть сердце. Иван обернулся и с удивлением увидел, что стоит у своего подъезда. Время только-только подходило к полуночи. Завибрировал телефон, его собственный телефон, лежавший в правом кармане. Стажер вытащил его и посмотрел сообщения: писала жена, интересовалась, когда он придет. Ее вопросу предшествовали несколько его собственных реплик и снимков из офиса — типа «я на работе». Иван вздохнул, покачал головой и открыл подъездную дверь. Этот день испытаний наконец подошел к концу.

ДЕВОЧКА И ГАСТАРБАЙТЕР

Раннее летнее утро стремительно охватывало мир. Здесь, в Румянцево, а фактически уже в Москве, было еще тихо. По Киевскому шоссе стремительно пролетали спешившие в город жертвы оплачиваемого рабства, но на скромной улице под названием Садовая стояла только одна машина с запущенным мотором. Зловещий желтый реанимобиль с не менее зловещей надписью «Детская» заставил бы наверное дрогнуть даже сердце прожженного циника. Вот из подъезда показались врач и фельдшер, несущие носилки с маленьким пациентом. Вслед за ними выскочила пожилая растрепанная женщина, которая что-то истерично вопила. Женщина явно была не совсем адекватной. Врач сказал ей что-то резкое, от чего та заголосила еще больше, а медики, не слушая более истерящую даму, бегом помчались к машине и стали укладывать в нее ребенка. Голова девочки была приподнята, на лице — кислородная маска. — ОДН второй степени, без сопровождения, тяжелая, — коротко бросил врач в рацию. — Везите в РДКБ, — послышался ответ диспетчера. Девочку скрутила судорога. Она захрипела и вдруг задышала прерывисто и часто-часто. — Кислород на три литра! — рявкнул врач и наклонился к водителю, — Гони! Взвыла сирена, и машина, плавно и уверенно ускоряясь, помчалась к развязке Киевского шоссе. Врач, привычно уперевшись в салоне враспорку, готовил капельницу. Катетер пациентке уже поставили, и можно было не опасаться тряски в машине. Физраствор ушел в вену, и девочке стало немного лучше. Однако медики не расслаблялись и не зря! На развязке образовалась пробка, Михалыч рванул по обочине и попал колесом в колдобину. Машину тряхнуло. Девочку вновь скрутило судорогой и вдруг мучительно вырвало желчью. Фельдшер вполголоса выругался и споро перевернул малютку набок, чтобы не захлебнулась. Маску пришлось снять. Девочка кашляла, хрипела и задыхалась. Наконец удалось прочистить дыхательные пути и снова водрузить маску на место. Но тут пришла беда, откуда не ждали: до больницы оставалось каких-то полтораста метров, когда прямо перед ними два одиночества не поделили дорогу, один подрезал второго, и тот, не справившись с управлением, вылетел на полосу прямо перед «скорой». Водителей в «машинах последней надежды» все еще учили хорошо: Михалыч успел сбросить скорость и вильнуть в сторону, но совсем уйти от столкновения уже было невозможно. Раздался противный скрежет, и реанимобиль, все еще продолжая двигаться, ударился колесом о бордюр, подпрыгнул и вылетел на газон. Михалыч чудом избежал встречи с фонарным столбом, но далее именно здесь был небольшой, но крутой склон, из которого еще и торчал оголовок канализационного люка. Автомобиль наскочил на чугунное навершие и замер, намертво застряв защитой двигателя в литых деталях. Из машины-виновницы вылез явно нетрезвый мужик с бейсбольной битой и ринулся в атаку на «скорую». — У, ###, уроды! — орал он колошматя по стенкам и окнам реанимобиля.- Вы попали, суки, конкретно, ###!!! На бабло и очко попали, ###!!! — Михалыч, доклад на базу! — резко бросил врач.- Я пешком! — А с этим я разберусь, — ответил фельдшер. Врач ничего не ответил. Он подхватил на руки хрипящую кроху и бегом бросился в сторону больницы. Кислородный баллон он не взял — так бы добежать! — Куда-а-а?! С-стой, с-сука! — увидев бегущего доктора, бузотер с битой рванулся было следом, но на его пути вдруг как из-под земли вырос фельдшер. Хам от души вломил ему битой. Справа, по голове, целясь под углом сверху вниз. «Правша…» — с отстраненной усмешкой успел подумать медик. Он подставил «домиком», под острым углом к удару, правое предплечье и провернул руку сначала к себе, потом — от себя. Бита срикошетила и не попала даже в противоположное плечо намеченной жертвы. Фельдшер прихватил левой рукой еще продолжавшего лететь по инерции хулигана за левое плечо и резко продернул его дальше по траектории удара. Оказавшись за спиной у противника, он схватил за одежду на правом плече и уже двумя руками рванул одновременно по кругу и вниз. Хулиган потерял равновесие, упал на пятую точку и по инерции прокатился дальше, оказавшись на четвереньках. Биту он не выпустил и уже собирался снова встать, но не тут-то было! Фельдшер как-то коротко и незаметно подпрыгнул, запуская волну из левой ноги в правую, и носком правой, как хлыстом, резко влепил хулигану по печени. Тот сделал было еще попытку подняться, но вдруг выронил биту, схватился за правый бок и с утробным стоном завалился на газон… Доктор бежал. При его тучной комплекции одышка сразу дала о себе знать. — Господи, только донести бы! Мля буду: курить брошу… Был он в прошлом штангистом-профессионалом, сидел на химии и выдавал впечатляющие результаты. Но потом появилась семья, и резко встал вопрос о ребенке. Времени, чтобы плавно слезть с препаратов, не было — не позволяло здоровье жены. Зачинать ребенка, сидя на препаратах, было опасно. Он резко бросил курс и мгновенно растолстел. Сейчас клял, на чем свет стоит и штангу, и химию, и курево… Девочка начала синеть, но вот они — ворота приемного покоя! Там уже встречали: с каталкой, кислородом и спецукладкой. Ему бросились навстречу, приняли драгоценную ношу и быстро укатили внутрь больницы. Доктор еще некоторое время стоял со страшной одышкой и зашкаливающим пульсом, после чего зашатался и упал без сознания, чудом не разбив голову. Через несколько минут помощь оказали и ему. Из сумрака за всей этой драмой наблюдали двое. — Добавить бы этому уроду! — прошипел Иван. — Там и без тебя неплохо управились, — безразлично сказал Жнец. В руке стажера появился Серп. Был он еще призрачным, почти бесплотным. — Нам пора! — Жнец указал на вход в больницу. — За доктором? — спросил Иван. — Нет, — хмыкнул Жнец.- Этот колобок еще поживет и немало добра сделает — много жизней спасет. — За… малышкой? — упавшим голосом сказал стажер. — Смотря что ты имеешь ввиду, — опять показал свой мрачный юморок Жнец. — Ну… вот…- Иван растерянно ткнул Серпом сначала в сторону беспомощно накренившегося реанимобиля, потом в сторону больницы. — И эта малютка еще поживет, — Жнец переложил Косу из одной руки в другую.- Долго жить будет. А если без наркоты и с одним мужиком — то еще и счастливо. — А что с ней было? — Ну-ка сам давай выясняй! Иван сосредоточился и вдруг услышал обрывки фраз внутреннего голоса: «Отравление… папа бензин сифоном сливал… осталась с бабушкой… решила сама попробовать» — Делаешь успехи, хоть и медленно, — отметил Жнец.- Пошли! Как только Иван вошел в вестибюль — на него сразу среагировала охрана. — Мужчина, вы к кому?! — В отделение гравитационной гематологии, — досадливым шепотом подсказал Жнец.- Я — донор. Иван повторил. — Будьте добры документ! — Да ладно, пропусти его так, — вдруг вмешался второй охранник, за спиной которого вдруг мелькнула призрачная фигура, — Я его видел уже — он тут с врачихой одной шашни крутит. Первый охранник ухмыльнулся и махнул рукой — проходи мол, и потерял к Ивану всякий интерес. — Что-то служивые много внимания на тебя обращают, — задумчиво сказал Жнец.- Надо будет что-то придумать… Огромная тень сделала Ивану приглашающий жест, и стажер неторопливо засеменил за патроном по свежевымытому полу. В коридорах больницы было относительно тихо — пересменка намечалась в девять утра, а еще не было и восьми, и посему легкие шаги Ивана отчетливо раздавались от стен. Маше Нечаевой сильно не повезло. Первый раз: получить «нехорошие» гены от родителей — уж очень некоторые хромосомы любили меняться друг с другом своими составными частями. Второй раз ей не повезло с местом рождения: им стал городок на Среднем Урале, чье название дословно означало «яма в лесу, где лоси собираются на гон». Кто это название придумал, и было ли оно «говорящим» — сейчас не суть важно, а важно то, что в городе был Медеплавильный Завод. Огромный комбинат, в котором было еще оборудование образца далекого 1940-го года, потихоньку проводил модернизацию. Основной его продукцией была черновая медь — простецкого вида черные чушки, абсолютно непохожие на блестящие медные жилы электрических кабелей или детали машин. Однако это была медь, а ценности чушкам добавляло то, что при обжиге обогащенной руды медь тащила с собой «на буксире» массу примесей вроде золота, платины и много чего еще. Неудивительно, что неказистые на вид слитки были весьма вкусным и дорогим сырьем, быстро ставшим основой для разного рода спекуляций и афер: от банальной кражи работниками до стратегических поставок в одно сопредельное азиатское государство, где, при наличии дешевой электроэнергии, черновая медь быстро рафинировалась с попутным извлечением всех драгоценных металлов. Еще завод производил кислоты, минеральные удобрения и бытовую химию. Нетрудно себе представить, какое количество всякой дряни растекалось и разлеталось вокруг. Руководство комбината выплачивало колоссальные деньги соседнему городку, как зоне экологического бедствия, но круглые суммы, согласно устоявшемуся порядку, уютно оседали в карманах местных воротил, даже крохами не достигая жителей. Одним словом — свалить навсегда из этой местности мечтали даже работники горнолыжного курорта, расположенного с подветренной стороны города, и считавшегося местной синекурой. У Маши сия интерлюдия привела к тому, что клетки костного мозга подняли бунт: они наотрез отказались ходить в училище и получать специализацию. Вместо того, чтобы переносить кислород или стоять на страже родного организма, они заявили фонвизинское «не хочу учиться, хочу жениться»! Отказавшись от специализации, они сохранили способность плодиться и размножаться, чем усердно и занялись. Теперь в кровеносных сосудах девочки перекатывалась огромная масса дармоедов, которые ничем толковым заниматься не хотели, но, подобно митингующим бездельникам, исправно требовали есть, пить и дышать, чем создавали все бОльшие проблемы своим коллегам, продолжавшим исправно трудиться. В третий раз не повезло Маше с пофигизмом местных «менеджеров от медицины»: лейкоз распознали, когда болезнь была уже сильно запущена. Деньги, скопленные родителями на покупку недвижимости поближе к Москве, ушли на лечение, взятки и прочее «решение вопросов», в итоге чего Машу по официальной (бесплатной!) квоте отправили-таки в Москву. Так она и оказалась в N-м отделении химиотерапии РДКБ, где общий процент излечения от лейкоза был весьма высок. Здесь уже ей повезло и не повезло одновременно: Ирина Владимировна, лечащий врач, оказалась женщиной знающей и самоотверженной, но снова свое слово сказали гены: химиотерапия оказалась неэффективной, лучевая — тоже. Пришлось применять обе сразу, что сразу сказалось на иммунитете — на девочку навалились такие хворобы, про которые она сроду не знала. Инфекции задавили антибиотиками, но тут подняли голову вирусы и грибки, и теперь Маша, облысевшая от облучения и токсичной химии, лежала в реанимации без сознания, а Ирина Владимировна сражалась за жизни ее и еще двух таких же бедолаг. Сейчас Ирина без задних ног спала в ординаторской после тяжелой бессонной ночи на дежурстве, попросив немедленно будить ее, как только доставят препарат крови для Маши — благодаря крайне редкому фенотипу, плазму для переливания девочке подбирали по частям от десяти различных доноров. Однако уже было поздно — препарат нужен был вчера, а сегодня огромная куча кровеносных бездельников уже собралась на тусовку как раз около поврежденного сосудика головного мозга. Давление поднялось, потом еще поднялось, проталкивая слежавшуюся кучу дармоедов — и сосудик треснул. Своих тромбоцитов, латающих такие повреждения, у девочки уже не осталось, и некому было закрыть пробоину. Трещина в сосуде увеличилась, и в мозговую ткань хлынул поток крови. У врачей это называлось «геморрагический инсульт» или, в просторечии, кровоизлияние в мозг, но Маше было уже не до тонкостей. Автоматика истошно запищала, призывая персонал, по коридору пробежала дежурная медсестра и скрылась в дверях реанимации. Писк прекратился. В этот момент в ординаторскую ввалились Иван и Жнец. — В коридор, последняя дверь налево, первая кровать от двери, — скомандовала тень.- Быстро и безболезненно! Бей изо всех сил — намучалась уже кроха… — А эта спит! — психанул Иван, указав Серпом на врача.- Может успеет спасти! — СТОЙ! Но стажер уже оказался рядом с диванчиком, отчаянно пытаясь разбудить доктора, но все его потуги были безрезультатны — момент разлучения наступил, и Иван совсем глубоко провалился в сумерки. Его руки просто проходили сквозь тело спящей женщины, не оказывая на нее никакого воздействия. — НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИ! Иван не слушал Жнеца. Убедившись в том, что толкать докторшу бесполезно, он потыкал ее ручкой Серпа, а потом, отчаявшись… уколол ее в правый бок острием. Укол был несильным, но тем страшнее был его результат. Женщина мгновенно проснулась, тело ее выгнулось дугой, она протяжно закричала и грохнулась с диванчика на пол. — ИДИОТ!!! — Жнец схватил Ивана за шиворот и силком вышвырнул из ординаторской прямо через стену. — Ты что натворил, кретин! — глаза Жнеца полыхали огнем.- Ты совсем с ума съехал?! Ее время еще не пришло! — Я… я… — Головка ржавого копья!!! Ты вообще осознаешь, ЧТО ты сейчас сделал?! — Но я же не отсекал ей голову… — У тебя в руках оружие, РАЗЛУЧАЮЩЕЕ душу с телом. АБСОЛЮТНОЕ оружие, от которого в этом мире НЕТ защиты. А ты разбудить решил с его помощью! И меня подставил! — И… что теперь? — опустил руки Иван. — Быстро в реанимацию! На выходе Иван прошел прямо сквозь вбежавшую медсестру. Та, увидев корчившуюся на полу коллегу, бросилась к телефону и набрала номер дежурного поста. — Две бригады в N-ю химию! Быстрее! Иван вбежал в комнату реанимации и огляделся. Заняты были три койки — двое мальчиков и девочка. Все трое были не старше пятнадцати, бледные и изможденные. На первой от двери кровати лежала как раз девочка. Иван сразу почувствовал ее — юный разум, только познающий жизнь и уже измученный долгой борьбой за существование. Сейчас она спала, если можно было назвать это сном. Проснуться ей было уже не суждено, но у истомившейся души не было сил даже начать диссоциацию. Стажер занес было Серп, но остановился. Ему вдруг до слез стало жаль эту беспомощную девочку, не успевшую даже хоть как-то пожить. — Бей! — приказал Жнец.- Быстро! — Но она… — Мы теряем время! Мы уже должны быть в другом месте! — Мне… ее… — Ее время пришло, и судьбу не поменять! — Но… — БЕЙ!!! Иван взмахнул Серпом, отсекая призрачным лезвием сперва руки, потом ноги, и, наконец, голову, но ничего не произошло. — Вот же искушение… — Жнец наклонился к девочке, а потом посмотрел куда-то в стену.- Опаздываем! Доставай ее! — К-как? — Молча, ласково и нежно! — рявкнул Жнец.- Руки в тело запусти и тащи! Иван повиновался. Ощущения были такими, будто вытаскиваешь котенка, застрявшего в узком проеме, но в конце концов его потуги увенчались успехом. На полу, рядом с больничной койкой оказался прозрачный силуэт молодой женщины. Женщина еще несколько секунд лежала неподвижно, потом открыла глаза. — Неужели… все? — шепотом сказала она. — Все, радость моя, — голос Жнеца стал удивительно мягким и сострадательным, — конец твоим мучениям… — Маму… жалко…- прошептала новопреставленная. — Не тужи так, — ответил Жнец.- Довольно скоро вы встретитесь… Засим он повернулся к Ивану, и для стажера окружающий мир на мгновение померк — будто никого другого в целом свете не осталось. — Бегом на улицу! — резко бросил Жнец.- Как можно быстрее! Здесь я закончу. Иван с удивлением отметил, что сумерки и не думают рассеиваться, но, побоявшись выходить с третьего этажа прямо на улицу, стремглав помчался по коридорам, лишь изредка срезая путь через стены. В коридоре навстречу ему повезли на каталке докторшу — внутренний голос услужливо подсказал, что у нее разрыв селезенки. Видимо от падения с дивана… Тем временем на Ленинском события продолжали развиваться. Убедившись, что хулиган более не делает попыток подняться, фельдшер вернулся к машине и обстоятельно доложился на базу. Там пообещали прислать летучку и вызвать полицию. Но пока суть да дело, упоротый хулиган нашарил в кармане телефон и, морщась от боли, набрал хорошо знакомый номер. — Салям… алейкум! А… Ахмет? Ахмет! Брат, выручай! — он завалился на бок, словно страдая от боли.- Машину разбили, меня отп##дили, в полицию сдать хотят, на бабки выставить! Что? Где? Ле… ленинский… у гостиницы «Салют»… Брат… выручай! Ахмет Сайфутдинов был в целом неплохим парнем, но имел две проблемы, которые сейчас вышли ему боком. Первая была в том, что был он горяч, при этом слепо и безоговорочно верил всему, что говорили ему отец и старшие братья. Не помочь брату было нельзя — иначе дорога в родное сообщество будет закрыта навсегда, причем неважно где ты — в Москве или на далекой и солнечной родине. Еще Ахмет с юности занимался боевыми искусствами и был волне уверен в себе, к тому же на разборку он отправился вместе со своей бригадой, нагло бросив при этом квартиру, в которой шел ремонт. Уже на месте проявилась вторая проблема: неумение ходить зигзагами. Люди, выросшие в лесу или горах, редко ходят по прямой, а вот люди, выросшие в степи или пустыне, наоборот не любят поворачивать. Начнешь крутиться — быстро собьешься с пути и заплутаешь: ориентиров-то нет! Так умение ходить по прямой въедается вместе с молоком матери. Вот эта привычка и сыграла с Ахметом злую шутку: увидев на противоположной стороне «скорую» и скорчившегося на травке брата, он, не разбирая дороги, посайгачил прямиком через Ленинский. Завизжали тормоза, засигналили машины, кто-то обложил «сайгака» отборным матом, но все без толку. Половину дороги Ахмет сумел проскочить, но на второй удача от него отвернулась. Отчаянно тормозившее такси успело замедлиться до скорости бегуна, прежде чем приняло «сайгака» на капот. Успев выругаться, Ахмет отлетел на дорогу, не получив видимых травм, но мгновением позже в такси на изрядной скорости ударил летевший следом джип. От удара обе машины сцепились и наехали на упавшего Ахмета. Послышались хруст и вопли, но окончательную точку в этом трагифарсе поставила ассенизационная цистерна, не успевшая затормозить и ударившая джип. Все три машины проехали еще несколько метров, раскатывая в лепешку несчастного Ахмета, после чего встали. У цистерны гидравлическим ударом вышибло люк, и в воздух взметнулся высоченный фонтан нечистот. Зависнув на долю секунды в воздухе и расплываясь, словно атомный «гриб», фонтан рухнул на землю, щедро орошая миазмами правых и виноватых. Навалившийся на баранку Михалыч меланхолично проводил взором сползавший по стеклу завязанный узелком презерватив, обрамленный венком из гнилой капусты и мутной жижи. Таким же неторопливым движением он закрыл боковое окно. — Ну хоть внутрь не попало, — философски изрек он. Фельдшер согласно кивнул. Они выждали еще несколько секунд, убеждаясь, что авария дальше не развивается, после чего бросились к развороченным машинам, чтобы помочь уцелевшим. По счастливому стечению обстоятельств покойник был только один: остальные отделались ушибами и сотрясениями мозга, однако с Ахметом было все не так просто. Спешивший к месту трагедии Иван увидел, как из размочаленного тела взметнулась ввысь бесформенная тень, привязанная к трупу подобием пуповины. Раздавленная оболочка не могла удержать эту субстанцию, но не могла и отпустить — жизнь ее еще не покинула. Застрявшая на грани трансформации сущность стремительно начинала во что-то превращаться. Она кричала, и крик этот был подобен тревожной сирене, раскрученной на малых оборотах. Люди не слышали этот вой, но с теми, кто оказывался поблизости, что-то происходило. Пролетавшие мимо машины виляли, словно водители слегка выпили, пешеходы норовили уйти подальше, дети начинали плакать. Приехавший патруль с матом и остервенением изолировал место аварии, за которым уже начинала собираться пробка. Сущность стремительно темнела, движения ее становились резче, а вой нарастал. На автобусной остановке сполз на землю с лавочки старик, где-то надрывно орал ребенок, а Иван почувствовал, что не может пошевелить Серпом. Он сделал еще несколько шагов на негнущихся ногах, после чего понял, что так и не сможет подойти к телу — слишком плотными стали сумерки. Сущность заметила его и вдруг рывком оказалась совсем рядом. Иван напрягся и чудовищным усилием воли начал поднимать Серп, желая хотя бы перерезать почерневшую «пуповину», но не тут-то было! На бесформенном коме вдруг появился рот, и этот рот закричал. Волна утробного нечеловеческого воя накрыла стажера, парализовала и потащила куда-то в бездонную глубину сумерек. Иван начал задыхаться, но не мог пошевелить и пальцем. «Конец…» — мелькнуло у него в голове, но вдруг где-то сверху мелькнула черная клякса, а за ней сумерки со звоном и шелестом рассекла иссиня-голубая молния. Ивана выкинуло обратно, словно пробку с глубины. Он припал на одно колено, хватая призрачными легкими вполне настоящий воздух. Рассеченые Косой ошметки сущности медленно таяли на асфальте, а среди них стоял вполне себе обычный человек. — Я умер с честью? — резко спросил он у Жнеца. — Это решит Суд, новопреставленный! — глухо ответил тот и повернулся к Ивану.- Нам пора! — А разве не будем дожидаться кого-то еще? — робко спросил тот. — Не в этот раз, — Жнец закинул Косу за спину.- Не моих взглядов сей новопреставленный — не мне и разбираться. — Вы кто такие? — продолжал хорохориться покойник.- У меня много родных, а род обширен! Жнец взмахнул рукой, и окружающая реальность померкла — они оказались в лесу, причем был уже вечер. — Почему так темно? — удивился Иван. — Тебя пришлось выдержать в сумерках весь день. Этот упырь почти выпил твою жизнь, — с досадой сказал Жнец. — Что… с ним случилось? — выдавил стажер. — Ты увидел темного баньши, — усмехнулся Жнец, — и умудрился выжить. Поздравляю! Немногим это удавалось. Так бывает, когда человек не может нормально умереть. Это как рак, как мутация… Мне сложно тебе объяснить. У вас, воплощенных смертных, стоит ограничитель восприятия — чтобы умом не тронулись от увиденного. Взамен этого — полная свобода воли. — А… — Вот что, Иван, — перебил его Жнец.- Вопрос ты свой уже задал, теперь слушай меня. Ты сегодня ОЧЕНЬ сильно провинился. Понял, в чем именно? — Уколол Серпом… — Больше не говори это вслух. Дальше! — Девочку не забрал. — Ну ты ее в итоге забрал. Главное что?! — Время? — Именно. Смерть НЕ ОПАЗДЫВАЕТ. Уяснил? — Уяснил… — Замечательно! — Жнец погрозил Ивану костлявым пальцем.- Пока что все тихо, и никто по твою душу не явился, но Боже упаси тебя сотворить подобное еще раз! Последствия могут быть весьма печальными, причем определять наказание буду не я. Все ясно? — Да. — Ну вот и все! И стажер смачно припечатался носом о дерево. Оторвавшись от ствола, он огляделся: это был родной получахлый дубок в родном тропаревском лесопарке. Иван пошел к свету ближайшего фонаря и вскоре выбрался на такую же родную и знакомую асфальтовую дорогу в зоне отдыха «Тропарево». Рядом высилась солнечная батарея автономного освещения парка и резервный дизель-генератор. Генератор работал, и все дорожки, оснащенные фонарными столбами, были ярко освещены. «Лето, — подумал стажер, — День длинный. Солярка денег стоит. Значит или проверка, или ловят козла какого…» Но далее мысли его не пошли. Иван выбрался на знакомую с детства тропинку, по которой бодро зашагал домой. И что-то в нем было такое, что прятавшийся в лощине наркоман-«гастролер», уже покалечивший и ограбивший трех женщин, шарахнулся в сторону от дороги, как от огня. В паническом ужасе он ломанулся сквозь лес аки шалый лось, запнулся об корень и, потеряв равновесие, полетел вниз по склону оврага, где в кромешной тьме его ждали валежник, камни и всякий железный хлам. Отпустивший Ивана Жнец задумчиво посмотрел вслед стажеру, после чего неторопливым шагом направился к оврагу, где мало-помалу затихали шум и возня. ОБЕЗЪЯННИК Капитан полиции Лисовский Петр Евгеньевич имел прозвище «Лис» и весьма одиозную внешность. Был он пятидесяти лет от роду, невысокий, коренастый, все еще крепкий, но уже начинающий полнеть. Носил очки. На слегка одутловатом лице почти всегда играла ироничная усмешка. Фамилию свою он унаследовал аж от одного из «лисовчиков» — выслужившегося простолюдина, принятого за подвиги в состав легендарной польской кавалерии, наводившей шороху в начале 17 века по всей Восточной Европе — от терзаемой Смутой Руси до Трансильвании и даже бившихся с янычарами Османской империи. Был он и сам когда-то рысаком и суперменом. Еще был кинологом и со своей «болонкой» не раз путешествовал на Кавказ. «Болонкой» был здоровенный «южак», обладавший обманчивой овечьей внешностью, массой боксера-полутяжа, скоростью автомобиля и челюстями-капканами. Сэр Пумба, как называл своего питомца Лис, «передрал там кучу всякого чурбанья». В те годы шла Вторая Чеченская, когда горные просторы Кавказа наводнили орды наемников и всякого сброда. В задачу Лиса входило содействие в задержании особо ценных бандитов, способных поделиться информацией. Правда, после знакомства с Сэром, состояние здоровья задержанных оставляло желать лучшего: пес ни черта не боялся и категорически не хотел прижимать нарушителя к земле и ждать. Вместо этого он наносил страшный укус, оставляя надорванные мышцы и сухожилия, после чего отскакивал в сторону и нападал с другого направления. Чаще всего кинолог и группа захвата успевали вовремя, и серьезно раненного гордого отпрыска арабских стран удавалось доставить живым до командования. Но иной раз не успевали. Случайно или специально — кто там разберет, но в обоих случаях «клиенты» были особо отличившимися в «идеологической войне» — сиречь в особых зверствах к тем, кого им указали считать врагами. Врагами порой становились женщины, дети, а то и дети, еще не родившиеся. Иногда ранили пса, иногда — хозяина, но все легко. Получали компенсацию и ехали в тыл залечивать раны. Потом обратно, пока однажды удача не повернулась к ним задом. «Клиент» должен был прибыть один, оставив группу сопровождения в шаговой доступности. Операция была продумана блестяще, но вслед за «клиентом» приполз «змей подколодный». Такими «змеями» называли снайперов, умевших тщательно маскироваться и выбирать укрытия, слабо уязвимые даже для легких артсистем. А тяжелые горы хрен затащишь, только авиацию вызывать. Как «змея» проглядел спецназ — никто так и не понял, да и поймать злодея не удалось. Потом выяснилось, что в развалины маленького безымянного аула он попал через никому неизвестную пещеру, куда потом и ушел, подорвав вход. «Змей» сумел застрелить пса, когда тот еще летел на всех парах к «клиенту». Лис и его напарник вступили в перестрелку, «клиент» был убит, а напарник Лиса заработал жирные три сотни. Спецназ получил приказ зачистить группу поддержки, а Лис потащил на себе раненного школьного друга к точке эвакуации. Пришел он в себя уже в госпитале. Ржавый уродец БМ-37, наверно видавший еще немцев и спрятанный «духами» в разрушенном дувале в километре от места рандеву, успел выплюнуть аж целых полдюжины «подарков». Больше у врагов не сыскалось, но Лису хватило бы и одного. Спасаясь от минометного обстрела, капитан спрятался за удобный скальный выступ, куда миномет не доставал. Но рядом с этим удобным местом был еще один сюрприз: радиоуправляемый фугас, переделанный из противотанковой мины. Для особой остроты ощущений поверх фугаса враги прикопали двадцатикилограммовый мешок хлорной извести. Разлетевшиеся осколки и камни принял на себя напарник, а Лиса спасла от смерти каска: полет, в который его отправила взрывная волна, завершился свиданием с кирпичной стеной, после чего капитан надолго забыл обо всем. Потом была тьма. Просто пустота, в которой не было ничего и никого. Не было верха, низа, звука, цвета или запахов. Он просто помнил себя, но где, когда и кем был в это время — сказать не мог. Потом пришла боль: чистая, яркая и всепожирающая, как огонь автогена. Ее ничто не вызывало — она просто была и все. Потом она отступила, но все норовила вернуться, приходя по пятам шагов медсестер, лучиков солнца, которых Лис не видел и шелесту листьев за окном, когда проветривали палату. Потом пришли тени и шорохи. Мир наполнился туманными серыми образами и пронизывающим шепотом. Тени день ото дня обретали очертания, а шепотки стали складываться в привычные слоги и слова. Так шли дни, пока в один из них капитан Лисовский Петр Евгеньевич не выписался из госпиталя. К строевой службе его признали годным лишь условно, а про серьезные спортивные тренировки пришлось забыть — сильнейшая контузия и ожог дыхательных путей поставили крест на спортивной карьере. Позднее судьба привела его в подразделение физзащиты судебных приставов, частной кинологической практике, скитанию по монастырям, нищенствованию. Бывали моменты, когда работать он не мог от слова «совсем» из-за страшных головных болей и потери координации. Были запои, вспоротые вены, а потом вынырнувший из ниоткуда старый товарищ, сделавший неплохую карьеру в зарождавшихся ЧВК. Этот товарищ и устроил его на работу в полицию в качестве консультанта, а в свободное время подкидывал заказы по электрике и прочей мелкой нужде. Два высших образования Лису не пригодились: учителем истории работать он не хотел, потому как в детках разочаровался, а быть честным адвокатом — это всю жизнь ловить жалкие подачки, да созерцать сытых и беспринципных коллег. Зато диплом электротехнического техникума оказался востребован! Почувствовав себя человеком, Лис почти бросил пить и стал потихоньку вливаться в нормальную жизнь, правда сохранил кое-какие замашки, на которые начальство смотрело косо: например огромную рыжую бороду, которую он еще и заплетал в три косички, на манер древних викингов. Когда Лис вошел в дежурку, там маялись двое — помощник дежурного и «разборщик». Сам дежурный отлучился по причине прихватившего живота. — Как обстановочка? — со своей вечной ухмылкой на лице осведомился Лис. — Пока тихо, даже слишком… — ответил помдеж, тщетно пытавшийся поймать наглую жирную муху, посягавшую на его бутерброд. Муха словно понимала, что внимание старлея должно быть приковано к мониторам и связи. Она лениво жужжала над головой офицера, ожидая, когда тот втянется в работу, а потом начинала свое наступление на ароматное поле свежайшего сливочного масла. Лис подошел к помдежу, оторвал кусочек бумаги от блокнота и промакнул им каплю масла на обертке, в которую ранее был завернут бутерброд. Потом подышал на бумажку и перевел стеклянный взгляд на старлея. — Ну-ка спрячь бутыльброт, — весело осклабился Лис. Помдеж удивленно посмотрел на Лиса, но переложил лакомство в тумбочку. Лис оставил бумажку на видном месте и стал ждать. Тут пришел срочный вызов: некая Елена Ивановна заметила поножовщину в парке возле автобусной остановки. Помдеж тут же включился в работу, а «разборщик» занялся координированием выезда наряда и «скорой». Подключился к делу и Лис. Как выяснилось — повздорили два гастарбайтера. По итогом поединка оба с сильным кровотечением отправились в больницу, после чего наряд вернулся к патрулированию. После этой вспышки активности снова наступило затишье. Лис вернулся к столу дежурного, где помощник уступил наконец место старшему, и с гордостью продемонстрировал старлею увязшую в масле муху. — И че теперь с ней делать будешь? — попытался подколоть Лиса помдеж. — То же самое, что и наши отцы-командиры с зажравшимися олигархами делают! — театральным шепотом ответил Лис. — И? Вместо ответа Лис отправил муху в рот вместе с остатками масла и обрывком бумаги, медленно разжевал и проглотил. — «Вот и нету больше Билла — жадность Билла погубила!» — так же театрально закончил цитатой свой демарш Лис. — На всю голову е###тый… — шепотом выругался помдеж и вышел из дежурки. Лис проводил его ухмылкой цезаря-победителя, после чего выглянул в окно дежурки, высматривая «обезъянник» — зарешеченную выгородку для задержанных. Потом он перевел взгляд на монитор камеры, смотревшей на решетку, и снова выглянул в окно. — Михалыч! — обратился он к «разборщику».- А что у нас за мартышки на сегодня? — Да пока только одного привезли, — коротко ответил «разборщик». — И за что его? — Сам удивляюсь! — развел руками Михалыч.- Пахомов привез. — Это который со второго экипажа? — Он самый. — Че-нить сказал? — Говорит, что убежать пытался, — тут «разборщик» с дежурным заржали в голос. — Так они его в тупик загнали, а он давай в стену долбиться, ну и скрутили. — Сопротивление оказывал? — Не… Хотя тренированный. Паспорт на месте, москвич он, с Юго-Запада. Даже лицуху на ствол имеет. Приводов нет. Работает в конторе известной. — Пьян? Упоролся чем-то? — Нет! — Проверяли что ль? — Ага. Настя пробу брала. — Не схалтурила? — усмехнулся Лис. — А то я знаю ее! — Проверили, все чисто. — Психует? — Не… тихо сидит. Иногда вроде молится… — Родне звонили? — А то ж! Ща жена должна приехать, — «разборщик» замялся.- Ты вот что, Лис… Может пообщаешься с ним немного, а то он мутный какой-то. Просьба была щекотливой — обычно внештатники с задержанными не общаются. Внештатников нельзя посылать на операции, где грозит опасность, им нельзя осуществлять задержание, если при нем не присутствует сотрудник полиции при исполнении. Тонкий момент! — Камеру выруби! — прищурился Лис. — Абыжаешь, дарагой! — усмехнулся дежурный. — Зачем вирубать? Тоньше сработаем! На этот случай в отделении имелась хитрая схема: между камерой и протокольным регистратором был подключен незаметный приборчик, официально именовавшийся «усилителем видеосигнала». На самом деле это был буферный накопитель, который мог подставлять записанную в определенное время картинку и циклически ее прокручивать. Камера в это же время продолжала снимать, и со стороны все выглядело вполне пристойно. Дежурный щелкнул тумблером и молча кивнул Лису на «обезъянник». Лис вышел из помещения дежурного, но к решетке подходить пока не стал. Несколько минут он незаметно наблюдал за происходящим. Перед ним в камере сидели двое. В одном из них Лис без труда опознал задержанного «ботана», а вот вторым был какой-то бомж. «Ботан» что-то бормотал себе под нос, но иногда слегка поворачивал голову в сторону бомжа и что-то у него спрашивал. Бомж отвечал. Лис ущипнул себя за кисть руки, но ничего не поменялось. Необычно было то, что на экране монитора в клетке виден был только «ботан», да и сводка говорила о том, что задержанный был один. Ерунда какая-то. Однако быть опером — это не работа. Это образ жизни. Лис подошел к решетке и уставился на арестанта стеклянными водянистыми глазами. Иван посмотрел в ответ исподлобья и отвел глаза. «Скорее бы все закончилось!» — с тоской подумал он, но все только начиналось. — Ну что, злодей, — так же, без эмоций, усмехнулся Лис.- Сознаваться будем? Тебе зачтется! — И в чем я по-вашему должен сознаться? — Ивана одолела тоскливая злоба. Ну надо же! Сейчас, как в дерьмовом сериале, будут вешать всякую хрень. — Ну как в чем? Как, девочку, чернявую такую, встретил, как пообщались. Симпатишная такая и одета как б##дь. Иван вздрогнул и похолодел. Ну как так-то?! Он же из сумерек не вылезал, только потом пошел погулять. И не убивал он никого! Это сделал какой-то другой злобный хмырь — он свернул шею этой проститутке. Какой-то? Услужливый внутренний голос тут же выдал ему всю подноготную убийцы, но легче от этого не стало. Начни он сейчас рассказывать оперу правду — будет только хуже. Оставалось только притвориться веником, однако шанс этот стремительно таял: мент уже заметил его смятение и глумливо усмехнулся. — Ну что, сам начнешь или подсказать начало? — Я ничего не делал и ни в чем не виноват, — деревянным голосом выдавил Иван. — Конечно не виноват, — мягко согласился опер. — У нас все тюрьмы забиты теми, кто ничего не сделал. — Господин офицер, — с тоской сказал Иван и покосился на «бомжа», — я не вашей тусовки и в игры играть не умею. Я не при делах. Закон не нарушал. Не знаю, как вам сказать это максимально убедительно, чтобы от меня отстали. — Ну я вижу, что не нашей, — Лис в очередной раз расплылся в гнусной ухмылке, показав золотой зуб. — И не противоположной тоже. Поверьте, от них меня тошнит еще больше, чем от ваше… ваших коллег. — Тошнит его! — вдруг подал голос «бомж».- А как сопрут чего или хулиганы по носу врежут, так поди зараз в милицию побежишь. — Пока Бог миловал, — вздохнул Иван. «Милицию? И он тоже его видит!» — удивленно отметил Лис, но виду не подал. — А этот… сосед твой, он давно тут? — Да меня привели — он уж тут сидел. Это ваших коллег спросить надо бы, откуда он тут взялся… — Спрошу, если потребуется. Так ты ваньку валять будешь или все ж поведаешь, как оно — ночью злодеем быть? — Да каким злодеем? — возопил Иван.- Не делал я ничего ни с девочкой этой, ни с кем-то еще. Гулял я. Разве это запрещено? — А с чего ты взял, что с ней что-то сделали? — прищурил глаза Лис.- Я этого не говорил. Ивана прошиб холодный пот: развели как мальца. — Мнится мне вот, что если с тебя пылинки сдуть, да сравнить с такими же… с известного тебе места, то интересно будет посмотреть. — Да что вам от меня надо?! — Иван начал терять контроль над собой. — А чего ты так завелся-то? — ласково спросил Лис.- Может все же облегчишь совесть? Последний шанс тебе даю. — Да что вы мне дело шьете… герр офицер! — сорвался в истерику Иван.- Лишь бы человека закрыть, да? Звездочку прикрутить, премию получить, а жизнь коту под хвост! Но Лис его уже не слушал. Глаза его заледенели, и он, словно автомат, сделал шаг к клетке. «Рука не разгибается — значит с локтя в рыло, — думал он.- И после такого пофиг даже на камеру. Свои поймут!» — Тебя ж после этого все п####ть будут, даже честные, — глядя в упор на Ивана, он достал ключи от клетки. Плечо и правда работало плохо — сказалось стояние в оцеплении во время очередных народных волнений. Был шлем, был щит, были доспехи, но был еще и булыжник, ловко пущенный каким-то провокатором. А потом — башмаки несознательных граждан, прорвавших первую линию оцепления. Свои отбивали — и еще досталось. Был конечно госпиталь, предложили операцию, но Лис почему-то не собрался — сустав так и остался изувеченным. «А ботан еще не понял, насколько он попал!» — подумал отставной капитан, вставляя ключ в замок, однако дверь никак не хотела открываться. От напряжения он даже взмок, в ушах застучали молоточки, но ключ встал колом и не поворачивался ни на градус. Лис продолжал насиловать замок, пока вдруг не понял, что вокруг что-то изменилось. Он замер и прислушался — вокруг стояла абсолютная тишина. Куда-то пропали звуки обычной человеческой возни за стенкой, гудение ламп дневного света и шум с улицы. Замер неподвижной статуей арестованный «ботан». Лис перевел глаза на «бомжа» и ощутил холодок в груди: тот внимательно смотрел за его потугами. Пропал запах немытого тела, опухшее лицо алкоголика приобрело точеные аристократические черты, а синие, цвета полуденного неба глаза, казалось, прожигали насквозь. — Может успокоишься наконец? — голос «бомжа» прозвенел каленой сталью. — Ты вообще кто такой? — процедил опер. — Создателю служащий, жизнь на землю приносящий. — Это ты меня держишь? — Я тебя не держу. — Тогда почему я войти не могу? — Слушай, сын Адама, ты плохо понимаешь, что происходит. Ты нечаянно задал вопрос, на который я обязан был ответить. Но на другие просто так отвечать не буду. Лис отвернулся и снова попробовал пошевелить ключ — тот не поддавался. Попробовал оторвать руку от ключа — никак. Попытался переступить ногами — не получилось. — Что происходит? — он снова поднял глаза на «бомжа». — Я не хочу, чтобы ты покалечил парня. — И как ты мне помешаешь? Ты можешь меня заставить? — Закон свободной воли запрещает прямое насилие над человеком, но… оглядись вокруг, — «бомж» улыбнулся краями рта.- Что видишь? Лис огляделся, благо голова слушалась. — Тихо вокруг, все словно застыли, даже стрелки на часах стоят. — Почти стоят. Лис пригляделся — за почти полминуты наблюдения секундная стрелка сдвинулась на еле заметный интервал. — Теперь понял? — Почти. Поясни! — Твой мозг сейчас работает во много раз быстрее — минута за час улетает, и так же быстро он жгет ресурсы. Если тебя сейчас отпущу — тут и ляжешь. — С концами? — Не дождешься! — снова улыбнулся «бомж».- Даже инсульта не будет, хотя ты на него давно нарываешься. Но прибегут твои коллеги, вызовут «скорую», отправят в госпиталь, а потом тихо спровадят от греха подальше. Пенсия капитанская у тебя есть, но к отделению больше на выстрел не подойдешь — помрешь еще тут, болезный, а им хлопотно будет. — Зачем тебе это? — Много спрашиваешь! — резко ответил «бомж».- Мне нужно твое решение. Согласишься на мои условия — отвечу на твои вопросы. Не на все конечно, сам понимаешь. — Так он за метлой совсем не следит! — психанул Лис, и тут же застонал от мучительной головной боли. «Бомж» повел в воздухе рукой и голова разом утихла. — То не твоя забота! — сказал он.- Иван извинится. Он от меня сейчас совсем другое слышит, нежели ты. Лис вздохнул. — Хорошо, я согласен. Бузы не будет. Почему ты его защищаешь? — Он в серьезное дело влез, и на него серьезные планы оттуда, — «бомж» показал пальцем в потолок.- А ты сейчас провокацию затеял, из-за которой его по совокупности, — эти слова он произнес с особенным сарказмом, — упекли бы надолго. И в местах заключения с его-то неустойчивой психикой ему быстро конец придет. Ты же, сын Адама, прекрасно об этом знал! — Что за серьезные дела? — Лис и бровью не повел.- Так это он проститутку шлепнул? — Он был там, но никого не убивал. Он теперь стажер у Смерти. Ходит и помогает души принимать. Доволен ответом? — А кто тогда убийца? — Это у него сам спросишь, когда я вас отпущу. — Почему ты не хочешь ответить? — На этот вопрос может дать ответ человек. — А чего же он тогда бежал? — Он боится вас. Твои коллеги видят в нем обезьяну с гранатой. Их чуйка реагирует именно так. Он хотел уйти через стену, но был не при исполнении — и способности не сработали. — Так что ж ты его отсюда не вытащил? — Чтобы вы завтра к нему домой пришли? А потом еще народ набежал? Мне проще тут сделать так, чтобы к нему интерес потеряли. А потом я его еще научу как вашему брату глаза отводить. Лис вдруг усмехнулся. — Вы что, никого лучше не нашли? Вот эту слякоть, — он взглядом указал на Ивана, — и в серьезные дела? — Сам-то везде хорош? — резко сказал «бомж». От его слов у Лиса заболела голова, заныла печень и зачесались шрамы там, где были порезаны вены. — Любой другой, деловой, тут же начал бы искать применение своим навыкам. А Иван хоть и слаб волей, но чист помыслами. Ты же сам себя почти пропил и угробил, — продолжал «бомж», — а его осуждаешь! — Да я вообще скоро сдохну! — осклабился Лис. — Не-ет! — «бомж» медленно покачал головой.- Ты — воин. И ты так легко не отделаешься. Лиса будто током ударило. Он снова почувствовал, что владеет своим телом и быстро огляделся. Ничего не изменилось, просто мир снова обрел положенные звуки, запахи и движения. — Прошу… меня… извинить… — сдавленно донеслось из клетки. — Проехали, — процедил сквозь зубы Лис.- Ты хоть понял, что сморозил? — Теперь — да, — Иван коротко глянул на соседа по камере.- Но вот скажите, почему при Сталине, если тебя судила не «тройка», треть приговоров были оправдательными? А теперь два-три из ста? Как не видеть в вас врагов? — А судим не мы, — надрывно ответил Лис, — а суды! Там совсем другая кухня. Так ты выходит видел, кто шалаву-то замочил? Иван посмотрел на соседа, а тот с немым укором вперил взгляд в Лиса. — Петр, — вздохнул «бомж», — все продолжаешь? — Ну я же хотел вопрос задать? — удивленно пожал плечами Лис. — Не хочешь ты по-хорошему, — покачал головой «бомж» и повел ладонью в воздухе. Послышалось еле слышное шипение, потом треск. Лис выругался, резко сунул руку в карман и что-то выбросил на пол. Шипение усилилось. На полу оказался сотовый телефон, который вдруг выбросил облачко вонючего дыма и загорелся — вышел из строя аккумулятор. — Нечего было писать разговор, — философски сказал «бомж».- Я тебя предупреждал. — Но я же соблюдал уговор! — И опять приготовил подставу. Ивану нечего тебе противопоставить. Он не силен в таких играх. Связался герой с младенцем! — Работа такая. — Ты свою работу Родине давно отработал, а здесь для удовольствия обретаешься. — Ну предположим. — Повторюсь: на него планы есть, а ты его опять подставить захотел. Петр, ты меня почти разозлил. Последний раз прошу: хватит! Иван, можешь при желании ответить ему — больше сюрпризов нет. — Девочку твой друг убил, — глядя в пол сказал Иван.- Тот, с которым вы позавчера всем отделом в ресторане водку пили. У него еще день рождения был. — П####шь, сука. — Теперь ты за языком следи! — откликнулся «бомж».- А то вдруг заикаться начнешь. Всяко бывает. — Он правду говорит? — прошипел Лис, глядя на «бомжа». — Да. А те, кто его привел сюда, на стреме стояли, пока твой друг ей шею сворачивал, вот он и дал от них стрекача, когда увидел! — И за что он ее? — В дела его решила влезть, деньжат «заработать», — ответил «бомж». — Доказательства! — Сын Адама! — оборвал его «бомж».- А тебе не кажется, что кто-то здесь… утратил адекватность? — Простите…- вдруг сник Лис.- Десять лет с ним хлеб делили. Много прошли вместе. — Наркотики он курирует, — глядя в пол сказал Иван.- Дома тайник есть, в двери между коридором и большой комнатой. Там флешка шифрованная. Крышка в верхней планке, замок магнитом открывается. В трех местах приложить надо — по краям и в центре… — Слышь, ботан! — прошипел Лис.- Я проверю! Иван только пожал плечами. — Ладно, — вдруг резко успокоился опер.- Пора мне. Он повернулся и пошел в дежурку. — Ну что там? — благодушно усмехнулся дежурный. — Пустышка голимая, — махнул рукой Лис.- Не наш клиент. Ссыкливый офисный планктон, решивний ночью погулять. Чуть надавил — до жопы раскололся, — Лис заржал. Вместе с ним поржали и дежурный с помощником. — Пойду я до хаты, — крякнул Лис.- Поздняк уже… — Ну пока! — Ага. Когда за Лисом закрылась входная дверь, дежурный вызвал компьютерщика. — Борис, камеру включал? Там по ходу разговор интересный был. — Включал. — Молодца! Написал чего? Борис отрицательно покачал головой. — Сдохла она… реально сдохла с концами! Дежурный витиевато выругался и вернулся на свое место. Оставшиеся полчаса до приезда супруги Иван так и сидел, глядя в пол и тихо сам с собой разговаривал. Лишь иногда он поглядывал в сторону, и тогда лицо его становилось по-детски открытым, будто арестант хотел что-то личное спросить или просто услышать слова ободрения. (Духовный и психологический закон: называя человека по имени, вы подтверждаете факт его существования на земле именно как человека, образа и подобия Творца.) АЛКАШ — Вечером заберешь Катю из школы, — жена вещала менторским тоном.- Ровно в семь! У нее занятия в секции. — Угу! — отвечал Иван. — Забудешь ведь, повтори! — Не позже семи. Забрать. Катю, — Иван опаздывал на «Планирование». — Ну ведь забудешь же! — голос жены в трубке приобрел знакомые истеричные нотки. — Хорошо. Забуду. — Ну вот ничего тебе доверить нельзя!!! — Дорогая, а чем ты так занята? Не работаешь вроде… — Конечно не работаю! А то, что я по дому весь день кручусь, с ребенком уроки делаю и за твоей старухой говно с унитаза соскребаю — это не в счет? Или я тебе прислуга дармовая?! — Я вопрос задал. Мимо продефилировала Кристина. Стройные ноги, модные женские полуботинки на высокой платформе, умеренно облегающая кожаная юбка, просторная белая кофта и пышная грива мелированых волос. Умеренная пластическая коррекция лица. Пухлые чувственные губы, брови вразлет. Двадцать семь лет, сто семьдесят сантиметров, пятьдесят килограммов нетто. 92/60,5/89. Бизнес-аналитик. Не замужем. Мягкий голос и жесткий амбициозный восточный характер. Отчаянная попытка вписаться в роль, которая хорошо продается. Девушка улыбнулась Ивану дежурной улыбкой и сделала призывный жест ухоженной ладошкой. Жест завершился перстом, указующим на одну из переговорных и проникновенным взглядом управленца. В двери переговорной уже исчезали остальные члены команды. Биоробот на работе. Были в этой конторе дамы всякие: худые и полные, высокие и низенькие, яркие и не очень. Не было только бесхарактерных — таких сюда просто не брали. — Я тебе говорила уже! Ты забыл, значит тебе не интересно. И опять забудешь! — продолжала бушевать супруга. — Повтори пожалуйста, — с ледяным спокойствием ответил Иван. — Я же Наташу встречаю, — жена говорила как малым дитем, — Мяско свеженькое, сметанку из деревни… Сам же кушать будешь! Ивану хотелось ответить, что из этой свежатинки готовится масса разносолов для обожаемой дочки, которые капризная и разбалованная Катя никогда не съедала до конца. После трапезы часть притащенных на горбу за двести километров деликатесов благополучно отправлялась в мусорник. — Хорошо, — мягко ответил Иван.- Пока, дорогая! Он спрятал телефон в карман и нырнул в переговорную ячейку «Матрицы». «Планированием» называлась церемония рабочего цикла, предполагавшая оценку трудозатрат на очередной период. Участие было обязательным. Из душной переговорной Иван выбрался лишь в четверть седьмого. — Вань, ты торопишься сильно? — это был Влад. Наверняка хотел составить компанию по пути до метро, чтобы что-то обсудить. Или просто поболтать. — Влад, звиняй, — Иван с отрешенностью машины собирал вещи.- Горю как свечечка: дочку до семи забрать надо. — Ну ладно… Затравленной лисицей аналитик вылетел из офиса и во всю прыть помчался к МЦК. Везде было людно, все торопились домой и (щьорт побьери!) никто никуда не спешил! Мрачная толпа медленно и угрюмо просачивалась через досмотровые турникеты, ленивыми ручейками стекала по эскалаторам, неторопливо заползала в вагоны. Разумеется никому не было дела до шалого аналитика, несущегося очертя голову невесть куда… Опоздал он всего на пять минут. Катя сидела в пустом коридоре одна-одинешенька. Рядом стояла спортивная сумка и мешочек со сменкой. Услышав шум входной двери, она обернулась. — Папа-а-а! — раздался на весь коридор звонкий задорный голосок. Подбежав, она подпрыгнула и, вцепившись мертвой хваткой, повисла у Ивана на шее. — Собирайся, кроха! — устало улыбнулся ей отец.- Домой пошли. — Я мигом! — и она убежала за вещами. — Давно она тут сидит? — тихо спросил Иван у охранника. Пожилой, кряжистый и абсолютно седой страж немного помолчал для важности, после чего изрек: — Да уж полчаса как их отпустили. — Мда… Иван нес сумку, а мешочек со сменкой Катя оставила себе. Тихий ясный летний вечер способствовал возвышенным размышлениям, но накопившийся за день стресс грыз и не давал до конца расслабиться. — Пап, а Мурат сегодня опять подрался! — Катя держала его за руку и тараторила без умолку, рассказывая о событиях в школе.- А Мила двойку за диктант получила, и вообще она неряха. Ее в классе бомжарой называют. — Это новенькая? — Да! Пап, а она… — Ты только не называй ее так, ладно? — Ну у нее волосы криво заплетены и платье иногда мятое! — искренне удивилась Катя — Доча, ты любишь маму? — вздохнул Иван. — Конечно! — А у нее мамы нету. И если бы у тебя не было — тоже была бы не такой ухоженной. Мама тебя и одевает, и заплетает, и обстирывает… а у нее только папа, который весь день на работе, и бабушка, которая старая уже совсем… — Пап, а что с ее мамой стало? К другому папе ушла? — А ты не знаешь? — Она не говорит. А если спросишь — плачет только, как… как глупая какая-то! — Маме не проболтаешься? — вздохнул Иван. — Не-ет! — дочка обогнала его и загородила дорогу.- Па-ап! Скажи, скажи, скажи! — Умерла у нее мама. Умерла от рака. — И… и они больше никогда-никогда ее не увидят? Иван хотел было разразиться пространными рассуждениями о природе смерти, но вовремя прикусил язык. — Нет, доча… — Па-ап… ты чего? Иван подскочил, как ужаленный: завибрировал мобильник оставленный Жнецом. — Прости, доча, — выдавил он, — все хорошо… Он вытащил телефон и на потертом дисплее с трудом прочитал текст сообщения: «Сегодня. Метро Каширская. В сторону 7-й горбольницы. До полуночи!!!» — Ой, пап, у тебя новый телефон! — доча захлопала в ладоши.- Дай посмотреть! — Он старый и совсем не прикольный, — натянуто улыбнулся Иван и показал аппарат Кате из своих рук. — Фу, старье! — отрубила девочка.- Как… как говно мамонта! — Катя! — А чего? — искренне удивилась дочь.- Мальчишки у нас вообще матом вовсю ругаются. Ой! Пап… он ХОЛОДНЫЙ!!! Дочь дотронулась до аппарата и резко отдернула руку, потирая палец. — Бракованный наверное, — поспешил спрятать «подарочек» Иван.- Пошли скорее домой, а то от мамы попадет! От мамы попало. Битый час Иван выслушивал вялотекущую желчную тираду о своих умственных способностях, о своем уровне ответственности, а также пространные намеки о своей генетике в целом. На последнем его терпение лопнуло, и Ваня вкрадчиво заметил, что столь золотая дочка могла получиться только при обоюдном вкладе родителей. Жена ответила, что сие есть чистая правда, но гены передаются через поколение, а на нем, Иване, природа отдыхала. Иван вышел из себя и посоветовал своей половине иногда смотреться в зеркало и поучиться уму-разуму у мамы, потому как она «даже капризничать правильно умеет, а в тебе женской мудрости, что в чурбане березовом». В итоге жена и дочь ушли спать, а Иван взял бутылку водки и демонстративно отправился на кухню. Пить он не стал. Подождав, пока близкие уснут, он ополоснул водкой стакан и опорожнил бутылку в раковину. Потом вызвал такси и тихо-тихо покинул квартиру. …В помещение морга 7-й горбольницы они попали прямо сквозь стену. Жнец просто взял Ивана за руку и потащил за собой. Потом мир покачнулся, вновь обретая краски и ясность. Пол снова стал твердым, а из сердца пропала холодная игла, появлявшаяся каждый раз, когда Иван попадал на ту сторону. Жнец молчаливо растворился в противоположной стене, а Иван, сделав по инерции пару шагов, плюхнулся на диван. В небольшой комнатке, куда он попал, кроме дивана стояли еще стол и небольшой шкаф. За столом сидели двое. Один был низенький, упитанный и круглолицый. Короткопалые широкие кисти рук, короткая стрижка, редкие белесые брови и белый халат довершали образ этакого ханыги-санитара. Вторым был… Иван плохо разбирался в нацистских званиях, но, судя по петлицам, перед ним был штурмбаннфюрер СС в полном обмундировании. С Рыцарским крестом и Дубовыми листьями. Иван смотрел на странную парочку, а те — на него. Потом он взглянул на свою руку — серп уже почти истаял, но все еще был заметен. — Du bist mit ihm gekommen, oder? — спросил «эсэсовец» и указал рукой на стену, в которой растворился Жнец. — Ja, Herr Sturmbannführer! Sag mir bitte… welches Jahr ist es jetzt? — ответил Иван и обомлел: немецкого он никогда не учил. — Наш, год, наш… Две тысячи семнадцатый, — ответил за «эсэсовца» санитар.- Свои мы… А ты вот… ты правда с ним пришел? — Да, — выдохнул Иван. — Это как же так? — не выдержал «эсэсовец». — Стажер я… Воцарилось молчание. Потом мало-помалу разговорились. Выяснилось, что «санитар» — это на самом деле врач-ординатор из травматологии, страстный коллекционер раритетов Великой Отечественной. А «эсесовец» — студент МИФИ, подрабатывавший ночным сторожем в морге. И вот попалась коллекционеру по дешевке форма, которая после реставрации стала как новая. Одна беда: шили ее на высокого и худощавого человека, а сам доктор был низеньким и коренастым. Зато студенту она пришлась впору. Решили устроить тематическую фотосессию, благо антуража хватало… — А что вы только чай пьете? — Ну так я не просто так сюда в гости зашел! — развел руками травматолог.- Но я уже… на сегодня норма в общем. Я думал он врет все… Только сейчас Иван понял, что доктор весьма и весьма пьян. Сторож, в отличие от него, был трезв как стеклышко. И, судя по всему, был не слишком удивлен появлением Жнеца. — Видишь ли… твой нынешний патрон сюда не в первый раз вот так заходит! — студент развел руками.- И всегда почему-то в последнюю неделю месяца. — Вот как… — Иван даже не нашелся, что и сказать. И студент начал с жаром объяснять, как его предупреждал сменщик, как он сам никому не верил, как брал дежурства вне очереди… пока сам не повстречался лицом к лицу со Жнецом. Тот ему вдумчиво объяснил, что такое есть ревность не по разуму, и какие проблемы она приносит. На память об этой беседе у студента-пятикурсника остался висок, полностью выбеленный сединой. — И что, ты совсем не испугался? — удивленно спрашивал Иван. — Конечно испугался! — нервно усмехнулся студент.- Только ненормальные не боятся смерти! А Смерти — тем более… Но понимаешь какая штука: раз его вижу не только я, да еще вот твои такие приключения… Значит… Может не там мы ищем истоки мироздания? Я — физик, но, даже владея высшей математикой, мы вынуждены вводить абстрактные допущения вроде мнимой единицы, чтобы описать вещи, нам непонятные… Иван только согласно кивал в ответ, а студент распалялся еще более: — Архимед точку опоры искал, чтобы землю опрокинуть, а мы сейчас ищем такие точки, чтобы теории строить… Что-то обязательно хочется видеть незыблемым! Будто переложить ответственность на кого-то, — физик облизнул пересохшие губы.- Но когда я увидел Жнеца, я понял… очень хорошо понял! Понял, что ответственность перекладывать не на кого. Надо идти к своей мечте до конца. Как ты думаешь, каково понять, что точек в физике нет, а есть… ну, например, компактные квантовые группы! Всякое утверждение получается суперпозицией всех состояний, в него включаемых, как заведомо истинных, так и заведомо ложных… Вот бред какой… И в этот момент раздался звонок во входную дверь. — Труповозка приехала, — заговорщически подмигнул студент.- Ща жмура приму, и договорим! Он пулей вылетел за дверь. — Стой! — опомнился доктор и выбежал вслед за ним, но было уже поздно. Иван услышал лязг отпираемых засовов, потом восклицания доктора и приглушенный грохот, будто уронили мешок с картошкой. Одновременно с этим под ложечкой вновь засвербела противная иголка, и в правой руке проступили очертания Серпа. Кто-то был при смерти! Иван вскочил и выбежал в коридор. Входная дверь была совсем рядом. Не успел стажер подойти к ней, как из неприметной комнатки появился доктор, толкая перед собой каталку. — Помоги! — прошипел он Ивану. Иван мельком посмотрел на правую руку: Серп исчез. Уже лучше! Вдвоем они быстро докатили тележку до входа, где еще раздавался слабый шум. Дверь была распахнута и подперта камнем. На подъездном пятачке стояла «Скорая помощь» без окон. Прямо рядом с дверью на остывающем асфальте лежал без движения пожилой седоусый водитель. Над ним хлопотал студент, давая нюхать нашатырь и обмахивая лицо нацистской фуражкой, как веером. — Нормально с ним все, — сквозь зубы процедил травматолог. — Сомлел только. Не ушибся. «Герр СС» вовремя подхватить успел. Иван живо представил себе картину: час ночи, тихая, теплая и темная июльская мгла, никого вокруг. Лампочка слабая над входом. Уставший водитель отпустил напарника и решил сам потихоньку закрыть смену. Привез парочку «клиентов», чтобы оформить поскорее и свалить досыпать на спецстоянку. И тут дверь открывает «штурмбаннфюрер». Водитель не был на Великой Войне, но хорошо помнил времена, когда ее ужасы еще не выцвели от времени в умах и душах людей! Сердечный приступ стал закономерным финалом. Общими усилиями водителя уложили на каталку и повезли внутрь морга. По дороге он пришел в себя и слабо захрипел. Сторож благоразумно скрылся в своей комнате. — Тише-тише, Виталий Павлович! — неожиданно спокойным и радостным тоном сказал доктор. — Все хорошо: вы среди своих, в госпитале. Сейчас вам окажут помощь! Доктор положил водительское удостоверение обратно в карман хозяина и обнадеживающе улыбнулся. Потом появился студент, который уже успел избавиться от эсэсовского кителя и накинуть сверху белый халат. Заодно он прихватил аптечку из машины и сейчас выуживал из нее успокаивающее. Доктор пощупал пульс и обнадеживающе кивнул товарищам: дескать все не так страшно. Однако водитель вдруг захрипел, вытаращился куда-то им за спину, и вновь без чувств бухнулся на каталку. Все трое разом обернулись. В коридоре стоял Жнец. В руке Ивана золотой молнией вспыхнул Серп. Доктор и студент невольно вздрогнули и отступили на шаг назад. — Мне… забирать его? — слабо выдавил стажер. — Нет! — коротко отрезал Жнец. — Еще поживет пока. А если курить бросит, то и подольше малость, — в голосе Смерти мелькнул сарказм.- Пошли со мной! Здесь и без тебя разберутся. Он схватил Ивана за руку и одним движением втащил в стену. Мир снова стал сумрачным, бетон под ногами — упругим, а грудь уколола ледяная игла. Стена. Коридор. Опять стена. Сортир с поломанным краном. Стена. Анатомичка. Стена, стена, стена… Наконец они оказались в «холодильнике». Тела просто лежали на стеллажах. Некоторые были покрыты белыми простынями, некоторые нет. На пальцах ног болтались бирки с описанием трупа. Запах формалина водил сногсшибательные амуры со сладковатой сестрой тления. Иван обвел помещение глазами. Некоторые тела были так или иначе изувечены, некоторые хранили следы болезней или операций. На лицах застыли маски боли, долгих страданий, удивления, страха или безразличия. Если бы Иван не получил возможности видеть, многое из этого он просто не заметил бы. Но сейчас подобные мелочи бросались в глаза сами собой, да и не только это… Жнец медленно шел вдоль стеллажей в сторону пятачка перед входом, где разворачивались каталки. Следуя за ним, Иван краем глаза увидел, что по параллельному коридору идет кто-то еще. Лица было не видно. В узких просветах стеллажей мелькала только просторная белая одежда незнакомца. На пятачок вышли одновременно, но лица неизвестного Иван по-прежнему не видел — его заслоняла широкая призрачная мантия Жнеца. — Слава Создателю! — Слава Создателю! — Приветствую, Сеятель! — Приветствую, Жнец! — Да начнется Срок! — Да истечет Срок вовремя! Они слегка поклонились друг другу. Жнец опустил вперед Косу и коснулся ей Посоха, который держал в руках его собеседник. — Ты привел ученика, Жнец, — изрек Сеятель. Иван выглянул из-за мантии Смерти и обомлел. По мере того, как угасало сияние, скрывавшее черты лица незнакомца, он все более узнавал… того самого бомжа, с которым недавно коротал ночь за решеткой. — Все по Договору. Все по Порядку, — тихо ответил Жнец. Сеятель повернулся к Ивану и улыбнулся. — Удивлен? — он говорил также тихо, как Жнец, почти на грани шепота, но Иван слышал обоих отлично. — Да, — одними губами ответил Иван. И от одного только взгляда в глаза Сеятеля его обдало светом и теплом. Ушла опостылевшая ледяная игла из груди. Исчез запах формалина и тленный смрад. В мрачном помещении холодильника словно стало светлее. В воздухе повеял еле ощутимый весенний ветер. Иван помнил его! Один раз в жизни он наслаждался таким, и было это очень давно и очень далеко отсюда, в глухой деревне Тверской области. Тогда был теплый май. Только что прошел легкий дождик, прибивший пыль, и в воздухе повис тонкий аромат молодой листвы, цветущих трав и набухающих почек. Переливы соснового бора сменялись медвяной свежестью первоцветов. Лазурное небо было бездонным и поразительно чистым, а трели птиц — радостными. Пахло весной, влажной землей и детством. Пахло будущим. Давно забытое ощущение легкости и свободы пьянило сильнее вина. Еще подумалось, что чем дальше улетает твой собственный май, тем глубже начинаешь ценить тонкую красоту мая весеннего. — Но почему тогда… в камере? — удивленно спросил Иван. — Почему был такой смрад? — усмехнулся Сеятель. — Это был урок для тебя, Иванушка! Не суди по внешности. К делу? — обратился он уже к Жнецу. — К делу! — мрачно ответил тот. — Да, конечно, — кивнул Сеятель. — Еще увидимся, Иван! Снова скрестились Посох и Коса. Раздался мелодичный перезвон, вроде как сталью слегка ударили по хрусталю. И сразу же послышалась возня за спиной, перешедшая в шум упавшего тела. В руках Ивана появился Серп. Он резко обернулся: около крайнего стеллажа на полу сидел тощий бородатый мужик. Тело его сотрясали конвульсии, глаза были закрыты, на большом пальце ноги болталась бирка. Иван посмотрел назад — Сеятель исчез, будто его и не было. Жнец был на месте. Молчаливая громада непроницаемого мрака безразлично взирала на происходящее. Иван сглотнул. — Он… он умер по ошибке? — Творец не ошибается, — гулко разнесся в холодильнике голос Жнеца.- Просто небольшое исключение из правил. Этому человеку решили дать еще один шанс. Особый случай. Довольно редкий, скажу я тебе… Черенок Косы скрипнул по полу. От этого звука оживший покойник дернулся так, что чуть не расшиб голову о стойку стеллажа. Серп в руке Ивана пропал. — Положи его на пол, — сказал Жнец, — и позови этих… сторожей веселых! Иван выполнил поручение и подошел к выходу. Выставил руку — она утонула в стальной полосе как в тумане. Тогда стажер отошел от двери, глубоко вздохнул и как можно ярче представил себя прежним Иваном. Теперь кулак уперся в дверь, как ему и полагалось. Примерившись поудобнее, он замолотил в дверь кулаками и пятками. Удары глухим эхом разнеслись по коридорам морга. Примерно через минуту послышались торопливые шаги, и на двери загремели засовы. Когда доктор и студент вошли в холодильник, оживший уже пришел в себя и радостно ухмылялся, сдирая с ноги бирку. Увидев вошедших, мужик засиял как начищенный пятак. — О, братва! — радостно лыбился он.- А я уж думал все… кирдык мне! С Болтом пузырь ополовинили, так чет в сон и потянуло… И все, *** Пришел в себя, ***** темно нах, кругом жмурье одно! Ивана он почему-то упорно не замечал. Доктор и сторож молча и неотрывно смотрели на него. Мужик продолжал радостные излияния, пока вдруг не увидел Жнеца. — А… ва… А-А-А!!! О! *****!!! ** **** ****!!! Свят-свят… Чур меня! Изыди… останься чистый спирт! — он орал и махал руками так, что Иван решил, будто несчастный хочет улететь. Жнец принял облик скелета, собрал костлявые пальцы в кулак, оттопырил большой и мизинец. Показал эту фигуру ожившему. Потом чокнулся ей с древком Косы. Раздался такой проникновенный стук, что вздрогнули даже доктор со сторожем. Мужик отчаянно затряс головой в знак понимания. Жнец кивнул в ответ, после чего просто исчез в стене. Иван развел руками. — Полагаю, что бригада, которая констатировала смерть, несколько погорячилась, — сказал он сторожу.- Думаю, что дальше вам и карты в руки. — Да уж…- вздохнул травматолог.- Я наверное дождусь ментов… подтвержу историю… в разумных пределах… — Ну а мне пора, — в тон ему ответил Иван.- Уж мне тут делать нечего. Стажеру показалось или студент в самом деле вздохнул с облегчением. Размышлять он не стал, а просто вошел в стену там, где исчез Жнец. Логика его не обманула: снова туман, игла и упругость незыблемого камня. Иван шел и шел, пока не оказался в соседней со сторожкой комнате, где мирно посапывал на диване пришедший в себя водитель. Над ним стоял Жнец. — Закончил? — коротко спросил он у Ивана. — Да. — Ну, пошли. Напоследок Жнец повернулся к водителю и коснулся его лба. — Спи. Забудь все лишнее. Вспомни радость! — он обернулся к Ивану. — Мой младший брат так любит делать. За что и в сказку попал. Они покинули морг. А водитель улыбался во сне. Ему снились жаркое лето в Сочи тридцать лет назад. Снилась горячая, как огонь, разведенка, с которой он свел милое знакомство на пляже. Снились музыка и ресторан. Это были самые счастливые воспоминания в его жизни. — У тебя есть право на вопрос, — сухо сказал Жнец. Они стояли в больничном парке. Отсюда морг не был виден, но просматривалась подъездная дорога. На ней мелькнули огни подъехавшей патрульной машины. «Быстро как!», удивленно подумал Иван. — Почему Сеятель не стал со мной разговаривать? — спросил он. — Светлые неохотно общаются с людьми, причем для их же блага, — глухо ответил Жнец.- Чтобы говорить со Светлым, надо иметь чистые душу, совесть и ум. Во всех других случаях общение с ними лишь увеличивает меру ответственности. — Но он сказал «до встречи»! — возразил Иван. — Значит игра оказалась еще интереснее, чем я думал, — равнодушно ответил Жнец. — Игра… — На сегодня все, — подытожил Жнец и стукнул Косой оземь. Иван сам не понял, как вновь оказался на Каширском шоссе. Он стоял на том самом месте, где его подобрал Жнец. Воздух был прежним, и прежним был он сам. Сколько прошло времени — Иван не знал. Его мобильник разрядился, а телефон, оставленный Жнецом, не подавал признаков жизни. Было явно далеко за полночь, темно и тихо. Стажер вздохнул и пошел вдоль шоссе, высматривая такси. Когда он проходил вдоль больничного забора, из неприметного лаза показался невысокий коренастый человек. Увидев Ивана, он присмотрелся, вздрогнул и затравленно оглянулся по сторонам. Взглянув повнимательнее, стажер опознал в нем доктора. — Менты уехали? Да не бойся ты! — вздохнул Иван.- На сегодня моя вахта закончена. — Звучит отрадно, — с облегчением вздохнул доктор. — Я, кстати, Иван, — стажер протянул руку. — Павел, — доктор пожал ее. — У меня есть предложение, — сказал Иван.- Поискать кабак. — Звучит интересно, — доктор ухмыльнулся.- Только поздно уже. — Тогда предлагаю пойти в сторону Октябрьской. Что-нибудь да найдем. — И то дело! — кивнул доктор.- Как раз к открытию дойдем. Так вдвоем и пошли. Подъехала патрульная машина. На путников уставился луч фонаря. — Не смотри на них и не думай о них, — резким шепотом сказал Иван и сделал странный жест рукой, словно ребром ладони разворачивал что-то поперек себя. Сержант выскочил из машины и еще некоторое время водил лучом света по сторонам. Потом выключил фонарь и забрался обратно. — Гребаные глюки! — злобно бросил он напарнику. — Угу, — угрюмо бросил водитель.- Поехали что ли? — Давай… Полиция уехала. Павел закурил и задумчиво выпустил струйку дыма вслед удалявшейся машине. — Ненавижу гребаный «обезъянник»! — дал волю эмоциям Иван. — А как ты дошел до жизни такой? — вдруг спросил Павел. — Велели не болтать, — вздохнул Иван.- Без обид. — Ну скажи, что можно сказать, — пожал плечами врач. — Что можно… Ну тогда как у Булгакова: что-то про рыцаря, который неудачно пошутил о мироздании… — А-а… Я помню этот роман! «И рыцарю пришлось после этого пошутить немного дольше и больше, нежели он предполагал…» — Точняк! — Восемь раз подряд его перечитал в свое время, — с усмешкой сказал доктор. — Ну, доктору доктора понять проще, — парировал Иван. — А в холодильнике ты духами набрызгал? — Ну так вонь-то какая! — Странно, я думал, вы привычные… — Ну так я — новичок! — Знаю, сам по-первам блевал, — усмехнулся доктор и затянулся.- Особенно когда кисель мешал. — Это как? — Да на первом курсе одному блатному рога обломал, ну и… — За дело хоть? — перебил его Иван. — За дело, — насупился Павел.- Девчонку обидеть собирался… — За дело — это дело! — Ну так вот решили меня отчислить и предложили на выбор: или документы забрать, или в автоклавную. — И что это? — Ну, что такое автоклав знаешь? — Догадываюсь. — А здесь в нем варят… ну скажем бомжа Васю. — Зачем? — вытаращился Иван. — А пособия откуда берутся по-твоему? — усмехнулся Павел.- Скелеты всякие… Не везде еще роботы-манекены да синтетика. Часто и по старинке. Все что нужно вырезают на препараты, а стальное варят вместе с дерьмом. Долго варят, пока мягкие ткани в кисель не разварятся. У нас это называлось «до хрящиков»… Как потом откроешь — ух, туши свет! Полстакана спирта утром перед работой — необходимая анестезия. Начальник сам наливает. Иван поежился. — Думал у меня уж самый крутяк… — И не говори! Кстати… раз уж ты приближен к этим… может скажешь, в чем шутка-то была? Ну, у рыцаря… — Что «свет порождает тень, но никогда не бывает наоборот», — медленно ответил Иван и похолодел: секунду назад ответа он не знал. Доктор хмыкнул и почесал затылок. — Мда… сурово! — задумчиво изрек он. К Октябрьской так и не вышли. Уже давно рассвело, и около Тульской путников ждал приятный сюрприз в виде открытия метро. Иван плохо помнил, как добрался домой. Как смотрел в удивленные глаза дочки и слушал упреки жены. Супруга никак не могла понять, почему от него пахнет формалином вперемешку с духами, а спиртным не пахнет — полный разрыв шаблона, — а он ржал над этим как припадочный, поминая «штурмбаннфюрера», ожившего алкаша и сваренного бомжа Васю. Еще хорошо помнил огромное всепоглощающее желание провалиться в бездну Морфея и забыть на время про тот свет и про этот до кучи. «Младший брат» оказался не против.

МАЛЕНЬКИЙ НОЧНОЙ РАЗГОВОР

В этот вечер Ивану досталось посидеть с дочерью. Они хорошо погуляли в лесу, сходили в кино, наступило время ложиться спать. — Папочка! — обычно сильный голос дочери звучал тихо и сладко — явный признак того, что сейчас будет что-то клянчить. — Чего? — проворчал Иван. — Папочка, почитай мне сказку на ночь, пожалуйста! — Большая тетя уже, маму скоро перерастешь! — буркнул отец. Было «тёте» всего восемь, но из-за папиного высокого роста она и впрямь почти доросла до маминого плеча. — Ну пожа-алуйста! — захныкала Катя.- А я обещаю, что быстро усну, и у тебя не будет проблем. Иван вздохнул и перебрался к дочкиной кроватке. Уселся на пол, прислонившись спиной к бортику и протянул руку, в которую тут же легла раскрытая книжица Андерсена. — Вы тут остановились? — спросил Иван.- «Оле-Лукойе»? — Ага! — дочка завозилась, устраиваясь поудобнее под одеялом. — «Ну, хорошенького понемножку! — сказал Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше одного раза в жизни. Когда же явится, берёт человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а другая так ужасна, что… да нет, невозможно даже и сказать — как…» — начал Иван. — Папочка, а что это за старший брат? — спросила дочь. — Ну что ты перебиваешь? — взъелся Иван.- Мальчик вот как раз сам спросил! Не перебивай, а то читать не буду. — Хорошо-хорошо… — Ну вот значит… «Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал: «Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках!» — Иван неожиданно осекся, почувствовав такую страшную и знакомую иголку под ложечкой.- «Кафтан на нём весь вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ!» Ох!.. «Гляди… как… он… скачет…» — деревянным голосом закончил Иван, глядя уже не в книжку, а на компьютерное кресло в углу комнаты. В кресле сидел «старший брат». Косу он пристроил на плечо и сейчас молча слушал как стажер читает Андерсена. Телефон молчал, вызова не было. Заметив, что Иван прервался, Жнец успокаивающе помахал рукой — продолжай, мол, не бойся. Иван продолжил, но когда мальчик сказал, что не боится этого «великого Оле-Лукойе», Катя вдруг громко и отчетливо сказала: — И я его не боюсь! У меня совесть будет чистая. Я буду стараться! — Доча? — вдрогнул Иван и покосился на Жнеца — тот молчал и не двигался. — Пап, я не боюсь его, но я не хочу умирать! — Почему так, Катюш? — Мама расстроится… — Это да… А я? — Иван с улыбкой потрепал дочь по волосам. — Ты — сильный, ты переживешь… А мама — слабая! — Ладно, «сильная-слабая», спи давай! — в шутку рассердился отец, украдкой косясь в угол. На несколько минут воцарилось молчание. — Па-ап! — Ну чего тебе еще? — А почему сказки добрые, а люди вокруг злые? — Мало вам теперь таких сказок! — послышался из угла раскатистый бас.- Чем позже времена, Тем больше зла вокруг творите. Себе и ближнему вредите. Из жизни выжимая сок Лишь для того, чтоб Эфемерного тумана сладкой ваты На краткое мгновенье жизни сей Урвать кусок. Терпению Создателя имеется предел, Но мысль о том при жизни мало вас тревожит, Когда же подойдет к концу печальный ваш удел, Помочь никто вам и никак уже не сможет. Последним пугалом, опорой Страха перед вечностью, Стал для людей Печальный Жнец… И, вместо разрешения от бренности, Во мне лишь видите бесславный свой конец… — Пап, это ты сказал? — Катя высунула из-под одеяла руку и, не поворачиваясь, крепко ухватила отца за палец. Иван затравленно посмотрел на Жнеца и обомлел: тот разрешающе кивнул. — Нет, доченька! — медленно сказал он.- Это сказал не я. — Значит ты тоже его видишь? — Да… — Ну тогда я сплю. — Что? — Если бы он пришел за мной или тобой — ты бы переживал. А ты спокоен…- шептала Катя, засыпая.- И сказочник… почти не наврал… лошадки тока нету… а то бы поката-алась… все равно не заберет… сегодня… Иван остолбенел, переваривая услышанное. — Не говори только маме, доча! — просипел он наконец, но дочка уже крепко спала… — Ну, я — не мой младший брат! — Жнец в углу развел руками.- Это он имеет подход к «знатным домам» да к «старым и малым»… А я так… «раз в жизни в гости захожу», — он издал странный ухающий звук, который можно было принять за смех. У Ивана от этого смеха мурашки пошли по спине. Жнец поднялся и прошелся по комнате. — Я помню этого Ганса… Он сам меня никогда не боялся! Его почти всякий мог обидеть или уязвить… Но он никогда, никого и ничего не боялся, кроме Него, — костлявый палец указал вверх.-Удивительный человек… Гора мрака остановилась возле кроватки. Некоторое время Жнец смотрел на спящую девочку, после чего глухо спросил: — Любишь дочку? — Пока что она — лучшее, что у меня получилось в жизни, — отрешенно ответил Иван. — А если я сейчас пришел за ней? — Жнец резко повернулся к стажеру и глаза его полыхнули холодным голубым пламенем. Иван почувствовал тяжесть в правой руке и похолодел. Серпа он не увидел, но тяжесть появилась. — Я спросил бы…- Иван с трудом подбирал слова.- Почему? Что я. могу исправить? Могу ли… предложить себя вместо нее? Если никак… не мне спорить с Творцом… — А если бы это был чужой ребенок? — Жнец медленно переложил Косу из руки в руку, так что лезвие прошелестело довольно низко над кроваткой. Иван вздрогнул, но стоял как вкопанный. — Мне… мне сложно относиться к другому ребенку иначе, — чужим голосом сказал он.- Для меня это будет прежде всего ребенок! — А если выбор между своим и чужим? — Жнец придвинулся к Ивану вплотную, так что тому в лицо плеснуло ледяным дыханием. — Тогда я попрошу Творца избавить меня от такого выбора! — гортань у стажера схватило спазмом и голос стал сиплым, как от простуды.- Такой выбор выше моих сил. Ответ очевиден, но жить после такого… непросто… что бы ни выбрал! — Что-то ты, Иванушка, подозрительно хорошо держишься! — усмехнулся Жнец, отходя от кроватки. — Я… могу отвечать, что думаю? — Ивана все еще трясло. — Да!!! — рявкнул Жнец.- И только так! — Моя история не стоит жизни младенца. Она сама не совершила страшного греха и не имеет склонности к нему. Никаких… подготовительных… признаков не было. Не смею спорить с Творцом, но… — Что «но»? — в голосе Жнеца мелькнуло железо. — Согласно моим скудным наблюдениям — маловероятно, что ее хотят забрать прямо сейчас… И вдруг правая рука стала легкой и воздушной. — Линию жизни посмотрел? — неожиданно весело спросил Жнец.- Хоть на обеих руках-то? — И это тоже…- понуро ответил Иван. — Твоя честность похвальна, — усмехнулся его визави.- Могу тебя успокоить — дочка твоя вне игры. Нашей. Нынешней. — Слава Богу! — Вовек! — Жнец перехватил Косу.- Ну все, жди вестей! В дверях загремели ключи — вернулась супруга. Иван на секунду повернулся к дверям — и иголка из груди вмиг пропала. Стажер оглядел комнату, но никого, кроме спящей девочки, в ней не было. Жнец ушел. — Сумки возьми у меня! — раздраженный шепот жены вывел его из ступора.- Катя спит? Иван прошел в коридор. Наташа устало бухнула на пол два огромных пластиковых пакета, по размерам и массе сопоставимых с ней самой. — Спит-спит… Ну сколько раз тебе говорить! — зашипел Иван.- Зачем столько набираешь? — Ну а кто ж купит-то? — язвительно заметила Наташа. — А я на что? — Так ты купишь не то! — Ну, можно вместе сходить… — А ребенка на кого оставить? И вообще почему у тебя руки трясутся? Опять пил? Иван дыхнул. — Ты только не волнуйся, дорогая… Дай помогу с разгрузкой! И ему даже удалось улыбнуться. РОДИТЕЛИ ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА В этот день была пятница, и она подходила к концу. Иван в глубине души надеялся, что Жнец сегодня про него не вспомнит. Еще он надеялся улизнуть в положенные без пятнадцати пять, как было прописано в трудовом договоре, но что редко удавалось в реальности. Иван делал вид, что работает, но сам втихаря продумывал — как не попасть на какое-нибудь срочное совещание. От грустных соображений его отвлек одуряющий аромат горячей пиццы, накатившийся откуда-то сбоку. «Точно! День рождения же у Вики!» — Иван хлопнул себя по лбу. И деньги же вчера собирали. Вчера… «Вчера» началось с того, что в левом кармане завибрировал мобильник. Иван подпрыгнул, потому что именно там обычно носил «мертвый» телефон. Однако оказалось, что пришло сообщение от Дэна, а телефон Жнеца мирно лежит в рюкзаке. «Буду сегодня в Дедовске. С работы чего надо забрать?» Иван почесал затылок: забрать было кое-что нужно. На складе опытного производства пылился «Ил-2», который Иван втихаря от жены собирал последние пару лет до увольнения. Моделька получилась качественная и недешевая. «Самолетик сможешь забрать?» «Не вопрос. Когда приедешь?» Иван быстро прикинул время. «В течении двух часов» «ОК» Когда Иван вышел из поезда, уже смеркалось. До темноты было еще далеко, но набежавшие облака приглушили звуки и смазали краски. Молчаливая толпа уставших людей медленно текла через турникеты. Иван посторонился, пропуская худую высокую мамашу с девочкой лет восьми. Женщина явно была чем-то взвинчена и постоянно дергала дочь за руку. Та хныкала, но не вырывалась. — Пропустите меня, пожалуйста! — истерично крикнула она толстой горбатой старухе, упорно тыкавшей карточкой в приемник турникета. Турникет не работал, потому что секундой раньше по ее билету проскочил шустрый парнишка. — Куда я тебя, ***** пропущу, чертила рогатая! — голос старухи был похож и на карканье, и на хрип одновременно.- Не вишь, шо не работает ни ***! Возник затор с перебранкой. Сзади напирали, впереди орали. Утомленные работой и ежедневными поездками, люди легко срывались по любому поводу. Вмешался контролëр. Пока выясняли, кто виноват и что делать, Иван успел написать сообщение Дэну, спрятал телефон и стал продираться к турникетам. Как только он выбрался на лестницу, послышался вибровызов. Иван машинально сунул руку в карман и… ладонь обожгло холодом. Сообщение пришло от Жнеца. «Здесь и сейчас.» Стажер не успел осознать произошедшее, как у взвинченной мамаши вдруг подкосились ноги, и она кулем покатилась вниз по лестнице. Вслед за ней несколько ступенек пропрыгала зажигалка, а пачка сигарет осталась валяться на лестнице оскалившись гнилозубой антирекламой. Дочка в ужасе прижалась к стене и завизжала. Потом бросилась к матери, потом… А потом Иван провалился на ту сторону, и на мир вокруг легла привычная мгла. «Внезапная сердечная смерть», — услужливо подсказал голос в голове.- «Нездоровый образ жизни и хронический стресс.» Конвульсий не было. Иван молча спускался по лестнице, сжимая в руке Серп. Жнец уже дожидался внизу. Стажер взглянул на него, и громада мрака утвердительно кивнула. Иван наклонился над умирающей и с удивлением отметил, что диссоциации тоже нет. Как-будто душа умирающей настолько измучилась, что не рвется вообще никуда, а жаждет просто покоя и забытья. — Спасите маму! — послышался сквозь слезы тоненький голосок. Иван резко поднял голову: сквозь сумрачную пелену просвечивали глаза девочки и часть ее лица. Она видела его! Видела за работой! — Я… не могу…- запинаясь сказал Иван.- Мне поручено… забрать ее. — Можешь! — закричала девочка.- Ты же тоже человек! Пожалей ее! Я все свои деньги отдам! Меня возьми вместо нее! Я стирать умею и гладить тоже… Готовить немного могу! Я отработаю и откуплюсь… От крика девочки диссоциация наконец началась: видимо дочь очень много значила для покойной. Иван оглянулся на Жнеца. Тот молчал, и, судя по всему, оставался невидим. — Ее время истекло, девочка, — вдруг сказал Иван не своим голосом.- Каждая лишняя минута лишь умножит ее страдания. — Разреши ей попрощаться, — шепотом сказал Жнец. — Но как? — прошипел Иван. — Не перерубай шею до конца. Иван взмахнул своим оружием. Из тела встала изнуренная, но все еще миловидная женщина лет тридцати. По виду она не сильно отличалась от своего воплощения, только глаза были жутковато потухшими и выцветшими. От груди ее к телу тянулась пульсирующая серебряная нить. — Что со мной? — спросила она, разглядывая свои руки.- Где я? Где все? — Мамочка! — Доченька! — Тебя никто не видит и не слышит, новопреставленная! — раздался рык Жнеца.- Кроме дочери. Прощайтесь — у вас мало времени. Женщина резко обернулась и только вздрогнула, взглянув в лицо Смерти. — Да… Катенька, будь умницей, папу слушай! — Мамочка любимая! Жнец взмахнул рукой — и очертания лица девочки растаяли в сумраке. Голосок ее затих. — Почему? — сдавленно спросила женщина.- Почему так? — Твое время пришло, новопреставленная, — глухо ответил Жнец. — Мне… мне страшно! Мне очень страшно! — Теперь время собирать камни. — Вы… Вы! — вдруг повернулась она к Ивану.- Я не знаю как так, но вы… вы-то живы! Вы же еще вернетесь туда? — она помахала вокруг, где среди сумрачной мглы люди пытались что-то сделать с бездыханным телом. — Видимо да, — ответил Иван. — Передайте моим родным, чтобы помянули меня, прошу вас! — с мольбой в голосе потянулась она к Ивану.- Они сами не догадаются! — и она даже назвала адрес. — Время! — коротко отрезал Жнец и взмахнул Косой, обрубая нить. Серп в руках Ивана мгновенно пропал. Появились Светлые, а потом и Скверныши. Свитки у всех были немаленькие, и тут же вспыхнул ожесточенный спор. Они что-то друг другу доказывали, Скверныши пытались вырвать женщину из рук Светлых, но те крепко ее держали. Один из Сквернышей подобрал тень от упавшей сигаретной пачки и стал совать ее под нос Светлому, что-то ожесточенно вереща. Тот с отвращением отстранялся от табака, но душу не выпускал. Потом в стене открылся портал и Светлые вошли в него, а следом и Скверныши. Напоследок женщина успела повернуться к Ивану и крикнуть: — Прошу тебя!!! Портал закрылся и исчез. — Куда… ее? — выдавил стажер. — На мытарства, — Жнец переложил Косу из руки в руку.- Их почти никто не минует, но здесь разбор будет особенно жаркий… Вопрос ты задал, ответ получил, и приятель твой тебя уже ждет. Пора! Иван вылетел из сумрака в переход, позади галдящей толпы. Он постарался унять дрожь в руках и быстро двинулся в сторону выхода со стороны Волоколамского шоссе. Пробиваться на электричку у Ивана желания не было, и он бодро зашагал к месту рандеву, отчаянно прогоняя из головы скачущие мысли. Хорошо еще, что Дэн любезно согласился подбросить его до дома… У Стажера не было никакого желания возвращаться в славный и богоспасаемый город Дедовск, но покойная женщина, пожалев его в первую ночь, не преминула заявиться во сне на вторую. И на третью тоже. Она не стращала, не умоляла, не заламывала рук, а просто стояла перед ним все в том же загаженном переходе с побитыми лампами и промозглым сырым полумраком. Стояла и смотрела глазами загнанного зверя, шепча посиневшими губами «Пожалуйста!», добавляя потом какие-то бессвязности. Иван просыпался в холодном поту, пытался психовать, потом молиться, потом просто списать все на усталость, но на четвертую ночь женщина явилась уже с ошейником, за который ее утаскивал куда-то в сумрак Скверныш. Это стало последней каплей, и тем же вечером Стажер снова сидел в электричке, весело стучавшей колесами в сторону Волоколамска. Придя по указанному адресу, Иван набрался храбрости и позвонил в дверь. Сначала было тихо, потом послышались тяжелые размеренные шаги. Глухо каркнул старый изношенный замок. Дверь приоткрылась. На пороге стоял грузный мужик лет сорока пяти, крепкого телосложения, коротко стриженный. Высокий лоб, прямой нос, умеренно развитые губы, почти квадратный подбородок. Одет хозяин квартиры был в форменные офицерские брюки и помятую застиранную майку. Еще он был изрядно пьян. — Здравствуйте, Сергей Петрович, — вежливо начал Иван.- Извините, что без приглашения. Мужик буравил непрошеного гостя красными с перепоя глазами и редко, но шумно, сопел. — Ты кто такой, и че надо? — выдохнул он наконец. — Мне сложно объяснить, — начал Иван и запнулся: в коридоре позади военного мелькнула маленькая девочка, та самая, что была тогда в переходе. — Папа, это тот самый дядя, — шепотом сказала она. — Какой «тот самый»? — хозяин перевел мутный взгляд на дочь. — Он вдруг оказался рядом, когда мама умерла. И с ним еще такой большой был… черный… с косой… — Постой-постой…- собрался с мыслями мужик, — так это ты… мою Оксану? — Нет, что вы, Сергей Петрович, — грустно улыбнулся Иван.- У нее же была аневризма… Да еще нервы, вредные привычки… — А ты… откуда знаешь? — побагровел хозяин квартиры.- Ты ваще кто такой? Доктор?! — Нет… Мне сложно сказать… — Ну так скажи! А я послухаю!!! — В общем так: Оксана очень хотела вам напоследок передать… — Что-о-о?! Напоследок? Она же умерла мгновенно! Я тебе, сука *****, ща сам аневризму устрою!!! Ивана спасли не столько навыки рукопашного боя, сколько то, что его оппонент был сильно пьян. Перед ним явно был не новичок, так что в обычной ситуации у сидячего аналитика не было бы шансов. Иван чудом уклонился от первого удара, мгновенно последовавший второй чиркнул его по макушке, после чего хозяин ринулся вперед с явным намерением переломать гостя пополам. Иван отскочил к двери смежной квартиры и в тот момент, когда противник попытался его схватить, резко пнул его под колено и оттолкнул в сторону лестницы. Как у него все это получилось, стажер сам толком и не понял. Мужик оступился и с грохотом полетел вниз по ступенькам. Навыки его не подвели: он удержался бы на ногах, не будь на ступеньках наблевано. Может сам не донес до уборной, может кто другой постарался — уже было неважно. Сергей Петрович потерял равновесие, звучно приложился головой о ступеньку и затих. Иван мельком бросил взгляд на руку. Серп не появился. — Папа! — девочка бросилась к лежащему без сознания мужику; голос у нее был не по годам сильный и звонкий Иван тоже поспешил к лежащему ничком военному. — Что ты с ним сделал?! — кричала девчонка.- Ты — сволочь! Ты меня без мамы оставил! А теперь и за папой пришел! — Не кричи! — попытался успокоить ее Иван.- Жив твой папа. Он пощупал пульс на шее у мужика — сердце билось ровно, но учащенно: неудивительно после такой дозы спиртного. Пролетом ниже распахнулась дверь и выглянула женщина лет пятидесяти. — Что за шум? — недовольно крикнула она, — Катенька, ты что ли? — Тетя Валя помогите! Тут какой-то дядя с моим папой подрался, — залилась слезами девочка. Тетка поднялась на полпролета, увидела всю картину маслом и ринулась вниз по лестнице с воплями. — Караул! Человека убили!!! В ушах Ивана зазвучал похоронный марш, а перед глазами вновь замаячила тень ненавистного «обезьянника». — Катя, послушай меня! — он посмотрел на девочку.- Вызывай скорее «скорую». Телефон знаешь? Катя шмыгнула носом и кивнула. Вытащила мобильник из кармана отца и трясущимися пальцами стала набирать номер. Убедившись, что ей ответили, и «скорая» едет, Иван с усилием перевернул здоровяка набок. — Чтобы слюной не захлебнулся, — объяснил он Кате.- Сейчас я должен уйти, иначе меня повяжут. Послушаешь меня минуту? Катя снова всхлипнула и утвердительно кивнула. — Первое — никому и нигде не рассказывай про то, что видела Смерть, иначе попадешь в психушку. Второе — я правда был там и принес весточку от мамы. Третье — сама весточка: она просила передать, что очень любит вас, и что ей там очень плохо. Сказала, что вы можете помочь. Поминайте ее и подавайте бедным за упокой. Отец твой не поверит, поэтому скажи ему: «Моя душа, опора и заноза в сердце, всегда я была верна и останусь такой. Тебе прощаю все — прости и ты. Помяни меня, если сможешь.» — Откуда ты знаешь про «занозу»? — вновь заревела девочка.- У него это на свадебной фотке было… Он ее всегда с собой носил, а после смерти маминой — сжег… — Потому что я правда видел твою маму, — развел руками Иван.- Затем и пришел… Передашь? Девочка опять закивала. — Спасибо, кроха! — сказал Иван. Катя опять зашлась в рыданиях. — Меня ма-а-а-ама так называ-а-а-а-ла-а-а-а!!! — Прости, — крякнул Иван, — я сам свою дочь так называю… У тебя бабушки-дедушки есть? — Е… есть тетка-а…- сквозь слезы ответила Катя. — Приготовься перебраться к ней, — вздохнул стажер.- Если папа не бросит пить — тебя могут отправить в интернат. Тогда самое время будет вспомнить о родственниках… Ну все, мне пора! Иван пулей пролетел по лестнице два этажа и открыл входную дверь. — Вот! Вот он, убивец! — раздался на весь двор крик тети Вали.- Держи его!!! Все бы ничего, но за спиной крикливой тетки уже маячил невесть откуда взявшийся патруль. Иван метнулся обратно в подъезд и помчался что было сил вверх по лестнице. Внизу хлопнула входная дверь. — Стоять! Полиция! — Щас! — шепотом бросил Иван. — Выходить с поднятыми руками! Иван помчался быстрее. Внизу по лестнице затопали тяжелые ботинки. Еще одним пролетом выше будет Катя и оглушенный офицер. Иван глянул в окно: площадка между вторым и третьим этажом. Высоко, но была не была… Представив себя сгустком тумана, Иван бросился прямо в глухую стену. Он успел ушибить лоб, но потом монолит размягчился и принял его. Стена, комната, ошарашенная женщина, опять стена, ликующий ребенок («Ура-а! Дяденька-супергеро-ой!»), снова стена… — А-а-а! — он камнем пролетел метра четыре и грохнулся на пологую крышу торцевой пристройки, установленной над входом в подвал. Крыша была из обычного тонкого профлиста, поэтому стажер отделался шишками и синяками. Скатившись пьяным пауком вниз, Иван упал на кучу песка, насыпанную рядом и замер. Прямо перед ним развевался алый стяг. На самом деле флажок был маленький. Крепился он к пожарному багру, воткнутому в кучу песка — дети поигрались. Острие багра, словно указующий перст, смотрело в сторону крыши, откуда только что рухнул Иван. — Мда…- только и вырвалось у стажера. Надо было убираться отсюда и поскорее. Иван вскочил, отряхнулся и с удивлением увидел в руке Серп. — Неужели я все же того…- прошептал он, оглядываясь по сторонам. Жнеца не было, зато рядом на скамейке сидела древняя старушка и неотрывно смотрела на него. — Ужо пора, милок, да? — тихонько прошепелявила она. — Пока не знаю, — осторожно ответил Иван. — Ну как-ить «не знашь»? — вздохнула бабка.- Я уж почитай лет пять как ослепла, а тебя вижу! Ты ж не тяни, милок! Я, читай, кажный денек-от смерти жду, а ото ж нейдет она… Серп все тяжелел и тяжелел. Иван сделал несколько шагов и оказался за углом дома, откуда просматривался подъезд. — Стоять! — один из патрульных остался караулить у дверей и сейчас заметил Ивана. Стажер бросился обратно и… провалился в сумерки. Жнец стоял прямо посреди дороги, по которой Иван собирался удирать. — Кто? — обреченно спросил он.- Она? — он показал на бабку.- Или… я? — Почти угадал, — ровно ответил Жнец.- Но бабушка чуть-чуть подождет! Патрульный выскочил из-за угла, и тут же какой-то паренек, про которого Иван секунду назад и не думал, вдруг припустил со всех ног в сторону станции. Куртка у него была такая же как у Ивана: красная и очень приметная. — Стой! — закричал полицейский, но беглец не остановился. Патрульный выстрелил в воздух. Парнишка, не останавливаясь, выхватил пистолет и дважды, не целясь, выстрелил через плечо назад. Патрульный припал на колено, выверяя прицел. Выстрел, другой, на третьем беглец споткнулся, словно поломанная кукла, и кубарем полетел на обочину. Стрелял полицейский хорошо, целился по ногам и попал точно. Только вот не знал слуга закона, что в этом месте торчал из асфальта жирным червем обломок арматуры, похороненной еще с советских времен. — Забирай его! — коротко приказал Жнец. Иван подбежал к бьющемуся в агонии человеку. Вроде бы никаких страшных травм, только железка у виска и кровь… «Два миллиметра наименьшая толщина кости на виске… плоская структура, низкая прочность…» — вспомнил Иван разговор с доктором. Конвульсии затихали — началась диссоциация. Контуры голубоватого призрачного тела все более выступали за пределы тела умирающего. И этот прозрачный человек был живой! Как и все те, кого Иван забирал доселе. Он с ужасом крутил головой по сторонам, рот его раскрывался в беззвучном крике, а безумный взгляд не мог даже на мгновение задержаться в одной точке. Иван занес Серп. Глаза не закрывать, надо все видеть — таков договор. Удар, еще один, еще… Серп отскакивал и ощутимо отдавал в руку. Человек сопротивлялся — молодое здоровое тело не хотело умирать. Нерастраченный запас жизни никак не желал развеиваться в небытие. Иван остервенело рубил и рубил. Ноги, руки, голова… Пока неожиданно не наступила странная легкость во всем теле. Прозрачный человек встал и огляделся. Потом каким-то странным глухим голосом спросил: — И что… вот так вот и все? — Ну а ты как хотел? — выдавил Иван. — Попозже… И на кураже! — в глазах усопшего мелькнул красноватый отблеск. Да и внешний вид покойника изменился — теперь это был не двадцатилетний молодец, которого только что подстрелили, а вполне зрелый мужчина лет тридцати. Иван покосился на Серп — к его вящему удивлению тот и не думал исчезать. — Не тревожься, новопреставленный, — раздался сзади глухой бас Жнеца.- Будет тебе сейчас кураж! Мелькнул лучик света, и возле тела появился Хранитель. Он был один, Встречный Ангел почему-то не пришел. Иван успел удивиться внешности Светлого: перед ним стоял почти подросток. По щекам Хранителя текли слезы. Послышался дребезг крышки канализационного люка, что ржавым прыщом торчал из земли поблизости. Иван подумал на близкий поезд, но краем глаза заметил поднимающийся из отверстий серый дымок и в ужасе попятился к Жнецу. Иголка под ложечкой заколола вдвое сильнее. Дымок сгустился, и из люка вылез Скверныш. Выглядел он толстым, жирным и довольным. В руках демон сжимал внушительного вида хартию. Не спеша, переваливаясь с боку на бок, он подошел к скорбному месту и снисходительно посмотрел на Хранителя. Тот ответил холодным, грозным взглядом и развернул свой свиток. Начался ожесточенный спор, причем Скверныш чем-то напомнил Ивану одного генерал-майора, ушедшего в бизнес. Такая же вальяжная и пренебрежительная манера разговора, скрытая угроза в голосе и ни тени сомнения в желании раскатать оппонента в ровный блин, полив сверху нечистотами вместо соуса… Серп все тяжелел: кто-то должен был умереть, но никак не мог этого сделать. Иван оглянулся на Жнеца — тот отрешенно слушал спор, опираясь на Косу, как на костыль. Стажер выразительно посмотрел на Серп, потом снова на Жнеца. Наконец тот махнул костлявой рукой, приглашая следовать за собой. Они прошли по дороге метров двадцать назад и остановились около лавочки, над которой торчали вверх тощие старушечьи ноги в стареньких войлочных ботинках. Палка старушки валялась на земле перед скамейкой. Иван обошел вокруг и только покачал головой: один из зарядов, выпущенных юным дилером, попал бабке точнехонько в печень. Пуля от ПМ, обладавшая сильным останавливающим действием, просто сбросила тщедушное тело спиной вперед, а дальнейшему полету помешали кусты. Иван поднял глаза и встретился взглядом со вторым Сквернышом. Этот был худым, жалким и нестрашным. В когтистых пальцах он держал маленький клочок бумаги с редкими закорючками. Стажер перевел взгляд на Жнеца — тот многозначительно чиркнул пальцем себе по горлу. Иван вздохнул и замахнулся Серпом. Сопротивления он не почувствовал. Серп легко прошел во всех положенных местах, будто тело уже было призраком, и пропал. Бабка вздрогнула и затихла, уставившись остекленевшим взглядом в клочок синего неба, видневшийся между бетонными коробками. Стажер наклонился и провел рукой, закрывая ей глаза. Когда же он поднялся, то увидел очень миловидную молодую женщину в форме санинструктора Советской Армии. Женщина заметила его взгляд и улыбнулась. Улыбка ее была лучезарной, причем почти в буквальном смысле этого слова. — У тебя легкая рука, — просто сказала она. — Это… вы? — только и охнул Иван. Он оглянулся на измочаленную годами старуху, лежавшую за лавочкой, нелепо задрав ноги. Потом снова поднял глаза на красавицу. — Как видишь, — снова улыбнулась она, пожав плечами.- Ну… боюсь, что мне пора! Рядом с ней появились два богатыря в светлых одеждах. Скверныш резко ощерился и попытался что-то возразить, тыча когтем в закорючки, но богатыри даже не стали его слушать. Один из них резко взмахнул рукой, и клочок бумаги в когтях демона вдруг вспыхнул ярким голубым пламенем, рассыпавшись ворохом искр. Скверныш заверещал пронзительным фальцетом от ярости и серой молнией метнулся куда-то в сторону. Потом Светлые аккуратно взяли девушку под руки и вдруг взмыли ввысь, исчезая сверкающей искрой в лазурной голубизне. Иван смотрел им вслед, пока вдруг снова не услышал вопли боли и ярости. Опустив очи долу, он увидел жутковатую картину: Светлый, весь в слезах, понуро шел прочь, а жирный Скверныш тащил на веревке упирающегося дилера. Маленький Скверныш присоединился к ним и немилосердно осыпал неудачника градом пинков и ударов: видимо нашел, на ком отыграться. Дилер орал от нечеловеческого страха и боли, пытаясь освободиться, но страшная веревка только сильнее сдавливала его. Добравшись до канализационного люка, толстый разразился приступом сатанинского хохота и пропал вместе с приятелем и жертвой. Иван обернулся. — Вопрос? — меланхолично спросил Жнец. — Да. Почему так? — Убийство невинного поставило точку в его приговоре. — Но… — Гордыня, — Жнец ткнул Косой в сторону Ивана.- Его сгубила гордыня. И… он получил напоследок свой кураж! — Что? — Я сказал, что на сегодня все! — и Жнец стукнул Косой по асфальту. Иван пробкой от шампанского вылетел из сумерек прямо на лестницу подземного перехода станции Дедовск. Пробежав по инерции весь пролет, он едва-едва успел выставить руки, чтобы не разбить лоб о стену. Прильнув щекой к грязному кафелю, он немного перевел дух. Сердце колотилось о ребра, будто желая выскочить наружу. В голове шумело, но мало-помалу становилось легче. Надо было еще добираться домой. Иван отошел на шаг от стены и обернулся. Прямо за его спиной стояли двое крепких патрульных. В форме, со значками и при оружии. — Добрый день, гражданин! — сказал один из них, козыряя.- Сержант полиции Петренко. Попрошу вас предъявить документы. Иван шумно выдохнул. Остатков самообладания только и хватило, чтобы не выругаться грязно и очень громко… МОРФЕУС — Соня, а кем ты видишь себя через пять лет? — задушевно спросил Иван, глядя через столик на очаровательную коллегу по команде. Девушка-аналитик замялась. — Ну… хотелось бы быть начальником, — улыбнулась наконец она.- У меня хорошо получается строить людей! — Это как же? — поинтересовался Кирилл, лидер команды, деливший с ними столик. В корпоративной столовой сегодня был аншлаг в связи с ремонтом одного из залов, поэтому вся команда коллективным решением отправилась обедать в ближайший ресторан. Столики однако на веранде были маленькими, из-за чего пришлось разделиться. — Ну, например, как приезжаю к родителям — начинаю их клевать, — пустилась в объяснения Соня.- Типа «чего стройка встала» да «почему огород зарос». — А сама-то участвуешь? — съехидничал Кир. — Нет конечно! — улыбнулась Соня.- Сижу, компотик пью, да смотрю, как они суетятся. — Если б меня так «строить» начали, — завелся Иван, — то я бы просто на йух послал, причем резко и сразу. — Ну, меня не посылают, — Соня сладко потянулась, как кошечка, и хлопнула длинными ресницами. — А почему? — продолжал допытываться Кир. — Ну как же! — Соня пожала плечами.- Доченька-лапочка приехала же! Я эту фишку давно уже просекла — можно пользоваться. — У меня доча за подобные манипуляции сразу в лоб получает, — Иван как обычно не сдержал эмоции, — причем с ноги и с разворота. Коллеги ошеломленно уставились на него. — Морально разумеется, не физически, — поспешил пояснить аналитик. Он уже понял, что его банально развели, но от этого злость кипела еще больше. Ну вот же один вред от эмоций, а они так и прут! — В крупной компании это не работает, — сказал Кир.- Тут желающих поездить на чужом горбу и так хватает. Соня с интересом посмотрела на него. — А как работает? — Картинка такая была, — продолжил Кир.- Там бурлаки бечеву тянут. На одной картинке на тягаемом грузе сидит мужик с рупором и всех материт, а внизу подпись — «это паразит». На другой тот же мужик одной рукой сам тянет бечеву, а другой указывает путь. И тоже подпись внизу — «это — Руководитель». — И? — Сделаешь пару-тройку проектов — тебя заметят. И вот тогда надо идти и говорить, что способна на большее. — Понятно, — улыбнулась Соня. — А потом самый прикол начнется, — продолжил Кир.- Рано или поздно все выходят на предел: интеллект, профессиональные качества, здоровье. И дальше уже политика: удастся попасть в струю или нет… — М-да…- призадумался Иван.- А только так и проскочить «стеклянный потолок»! Таким «потолком» сотрудники называли иллюзию карьерного роста, когда вроде никто никому не препятствует, однако реально сделать карьеру практически невозможно: все занято и поделено. Разве что кто-то уволится или уйдет на повышение… Когда все пообедали, коллеги перемигнулись со своими визави за соседними столиками, и вся команда вновь собралась воедино под экраном, откуда диктор вещал новости из сопредельного братского государства. — Вставай, анально заклейменный…- мрачно выдал Василий, тимлид программистов. — «Весь мир голодных и рабов?» — как обычно на эмоциях подхватил Иван. — Да нет, — усмехнулся тот.- Скорее оху####х долбо##ов. — А че так? — хмыкнул Иван. — Голодные нынче не восстают, а вот долбо##ы — очень даже да. Ну сам посуди, что они требуют: «хотим, чтобы встали предприятия», «хотим, чтобы нам не платили зарплату» и все такое… И при этом несут флаги, под сенью которых замочили четверть населения их земли! У меня для таких перцев только мат и есть… Ну и кто они после этого? Иван был не согласен, но спорить не стал — было просто лень. Коллеги пересекли большой пешеходный переход под Третьим кольцом, миновали павильон МЦК и вышли в узкую «кишку», ведущую к подземному переходу, через который можно было попасть в офисный комплекс. В этот момент Иван почувствовал, как завибрировал телефон. Мертвый телефон. Стажер сунул руку в карман и наощупь нажал квитирование, но телефон не умолкал. Напротив, рука стала наливаться знакомой ледяной судорогой. Иван мысленно выругался и вытащил на свет божий истертый кусок пластмассы. На потекшем экране светилась надпись: «Берегись!» — Твою ж макушу в душу! — в сердцах выдохнул стажер. Послышался визг тормозов. Уходившая от столкновения машина пробила ограждение, вылетела на тротуар «кишки» и ударилась носом в гранитный парапет подземного перехода. Виноват опять оказался «сайгак», решивший перебежать через дорогу напрямик и срезать крюк через подземный переход. Иван невероятным кульбитом успел уйти с линии пролета злополучной «тойоты» и отделался легким ушибом, припечатавшись о тумбу рекламного щита. Тимлиду повезло меньше: он сейчас стоял на четвереньках и истово выблевывал на асфальт только что съеденный обед. На голове его кровоточила изрядная ссадина. — Вась, ты в порядке? — с надрывом спросила Соня. Василий поднял на нее стеклянные глаза, но ничего не ответил — его снова скрутил спазм. — На сотрясение похоже, — выдал Кир. — Я звоню в «скорую», предупредите там в офисе… Иван, останься плиз — поможешь если надо. Остальных прошу вернуться к работе, — он лучезарно улыбнулся.- Она сама не сделается! Из «тойоты» вылез наконец водитель и подошел к пострадавшему. — Что-то серьезное? — дрожащим голосом спросил он. — Сотрясение приличное, — прищурился Кир.- Сам-то цел? — Подушка спасла… — Аптечку неси, чудо природы! — продолжал улыбаться Кир. Аптечка появилась незамедлительно. Кир вытащил из нее «льдинку» и раздавил капсулу с водой внутри: пакетик похолодел и покрылся инеем. «Льдинку» положили на кровоточащую шишку и наскоро зафиксировали бинтом. — Ждем «скорую», — резюмировал Кир. «Скорая» появилась минут через пятнадцать. Васю осмотрели, посветили в глаза, что-то укололи в плечо. Повязку размотали и растаявшую «льдинку» выбросили. После недолгого разговора с медиками тимлида загрузили на носилки и увезли: ходить он не мог. В качестве сопровождающего уехал Кир, оставивший водителю свои координаты как свидетеля аварии. Иван получил указание топать в офис, чему и последовал, покинув скорбное место. Уже в переходе снова ожил мертвый телефон. «Ложись спать пораньше» — гласило сообщение. Пояснений как обычно не было. *** Стоило Ивану провалиться в сон, как откуда-то из мрака материализовалась человеческая фигура. Это был мужчина средних лет, неторопливо идущий к нему, Ивану. Когда тот приблизился настолько, что стали различимы черты лица, стажер с удивлением узнал того самого опера, что попил ему крови в обезъяннике. Лис подошел ближе и некоторое время молча смотрел на Ивана. — Ну привет, студент! — с той же мрачноватой насмешкой сказал наконец он.- Вот и свиделись снова. — Мне радоваться? — мрачно спросил Иван: даже во сне этот мент вызывал у него неприязнь. — Удивлен? — также насмешливо спросил Лис. — Скорей раздосадован. Надеялся больше не увидеться. — Ладно, извиняюсь — был неправ. — Очень мило! — Мне танец морячка сплясать? — в голосе Лиса послышался металл. Иван постарался расслабиться. Реальность вокруг дышала и плыла, как дрожжевое тесто, вырвавшееся из крынки на свободу. — Принимается, — выдохнул он.- Зачем ты здесь? — спросил он уже более миролюбивым тоном. — Не знаю, — пожал плечами Лис.- Ты позвал меня. Или тот, кто курирует тебя. — Что ты хотел бы мне сказать? — вспомнил формулу Иван. — Я проверил тайник, — вздохнул Лис.- К сожалению ты и твой друг оказались правы. Иван промолчал. — Видимо все же позвал не ты, — сказал после секундной паузы Лис.- Ну тогда я сам буду говорить. — Я весь внимание. — Пошли, пройдемся! — кивнул Лис. Иван сделал шаг вперед, и они оба оказались в каком-то перелеске. Вокруг царила поздняя осень. Листьев на деревьях уже не было. Раннее утро было прохладным и пасмурным, но не промозглым. Утоптанная грунтовка вилась среди деревьев, пока не вывела обоих попутчиков на относительно открытое пространство. Редкие деревья обрамляли поле, сплошь покрытое обелисками и надгробиями. — Что это? — отрешенно спросил Иван. — Это мои воспоминания, не твои, — усмехнулся Лис.- Сегодня десятое ноября девяносто шестого года, когда мы, ничтоже сумняшеся, приехали проведать прах моей мамы. Все уже свершилось, просто смотри по сторонам… студент… И студент смотрел. Первое, что бросалось в глаза, было огромное количество бродячих кошек и собак снующих вокруг. Людей в поле зрения не было. Приглядевшись, Иван заметил, что зверье собралось не просто так: они что-то вылизывали или растаскивали по укромным местам. Еще его внимание привлекли странные неподвижные птицы в кронах деревьев вокруг. Стажер еще не до конца понимал, что происходит, пока они, вместе с Лисом, не уперлись в воронку размером со средних размеров дачный домик. Прямо перед воронкой две дворняги отчаянно рычали, пытаясь поделить между собой странную большую колбасу. Иван пригляделся, и ему чуть не стало плохо: «колбаса» оказалась капроновыми женскими колготками, набитыми красным фаршем. Стажер резко сфокусировал внимание на кронах деревьев: никакие там были не птицы, а фрагменты обгоревшей одежды. Внимание его резко заметалось по кладбищу: кошки, вылизывающие кровавую юшку на обелиске; нога в ботинке и штанине, выше колена которой ничего не было; оторванная голова, застрявшая в кустах… Дополняла этот адский натюрморт отрешенная рожа Лиса, молча стоявшего на краю воронки. — Курить охота, — меланхолично сказал мент, — но тут никак… — Что это за место?! — заорал Иван, не помня себя от страха и отвращения. Лис с ухмылкой прищурился. — Ах да, я и забыл совсем, — с обычной усмешкой ответил он.- Ты еще в это время пешком под стол ссал, девяностые не застал. А я к тому времени уже которую командировку разменял… — Что это за место?! — Это «Котляковка», студент, — продолжил Лис.- Здесь еще вчера взрыв унес жизни не одного десятка человек, а еще до хрена покалечил… — Зачем ты привел меня сюда?! — Не нравится, да? Страшно? Не спорю! Сильно отличается от офиса. Но это было, и было в реальности, а не только во сне. Так-то вот, студент… — Зачем? — Знаешь, что здесь самое печальное? — прищурился Лис, пропустив слова Ивана мимо ушей.- Страшны не потроха на ветках, а что здесь люди, воевавшие «за речкой», убили других, таких же… своих… — «За речкой»? — не понял Иван. — Ну что за молодежь пошла, ни х… не знают! — покачал головой Лис.- И материться нельзя… Здесь случилась разборка между ветеранами-«афганцами». В девяностые фонд ветеранов имел нехилые льготы в торговле и налогах — вот и пошли такие дела. Стажер ошарашенно посмотрел на Лиса. — Проняло? — Да уж… — А мне по вашей милости, сударь, придется теперь или включить дурака, или конкретно поговорить с другом детства и человеком, с которым я сам по горам ходил жопа к жопе. — Ясно…- пробормотал Иван. — Шо те ясно, студент? — задушевно спросил Лис.- Ни х… тебе не ясно. Не поймешь. Иван хотел что-то ответить, но Лис внезапно пропал. В кромешной тьме, окружившей Ивана, постепенно проступили очертания небольшой комнаты, в которой ничего не было, кроме пары кресел, стоявших друг напротив друга. Одно пустовало, во втором развалился высокий худой, бледный человек, одетый в дорогой серый костюм. Поперек колен он держал длинный сложенный зонтик. Зонтик был тоже серым. — Присаживайся, Иван, — таким же серым и бесцветным голосом сказал он.- В ногах правды нет. — Нет ее и выше, — на автомате ответил Иван.- Кто ты? — Юмор? Понимаем! — ухмыльнулся собеседник.- Меня можешь называть Морфеус. — Как… в «Матрице»? — Почему «как»? — пожал плечами Морфеус.- Большая часть людей и живет «в матрице». Только темницу для разума строят сами. Тебе ли не знать? — Я вообще мало что знаю, — окрысился Иван.- Куда уж мне уж… — У-у! Побереги обидки для моего старшего брата, — рассмеялся Морфеус.- Он почему-то любит с тобой возиться. Мне вот ты совсем не по нраву. — Почему? — «Потому», — передразнил его Морфеус.- Инфантильный трус и болтун, который желает быть героем, но не желает даже почесаться для этого. — А не пошел бы ты! — взъярился Иван. Серый рассмеялся и пару раз символически хлопнул в ладоши. — Уже лучше, — миролюбиво сказал он.- Теперь все же садись. Есть разговор. Иван сел. — Ну что, еще вопросы имеются? — прищурился Серый. — Зачем все это? — Иван повел руками вокруг. — Старший брат хочет сводить тебя кое-куда, — из голоса Морфеуса разом ушла дурашливость.- Там опасно. Посему он хочет провести тебя через черный ход. — Чем дальше, тем страшнее… — Ага, как в сказке. Только еще интереснее. — Но… почему? — «Потому»… Внимания ты много привлекаешь. Особенно тех, с кем шутить не стоит. — А Лис? — Лис? Что «Лис»? — Ты его позвал? — Может я. А может — и не я. Какая тебе в том печаль? — Хорошо, тогда зачем? — «Затем», — снова передразнил Морфеус.- Пошли! Он встал с кресла и жестом пригласил Ивана следовать за собой. Стажер встал и пошел в темноту за своим провожатым. Темнота скоро рассеялась, и наш герой с удивлением увидел, что вокруг зима. Под ногами скрипел снег такой белизны, какой давно не увидишь в городах с их реагентами и мраморной крошкой. По бокам тропинки вставали высоченные ели, подобно атлантам, держащие на плечах своды снежных шапок. Погода была явно морозная, но холод Иван ощущал, словно глядя на все со стороны. Страданий он не испытывал. — Где мы? — Иван огляделся.- И куда идем? — Пошли-пошли! — поторопил его Морфеус.- Нельзя опаздывать! Вокруг быстро темнело. Потом и вовсе наступила ночь, высыпали звезды, крупные и многочисленные. В дрожащем мареве остывающего воздуха они искрились и переливались подобно самоцветам. Иван загляделся на небо и не заметил, как оступился с тропинки. Он тут же по уши провалился в сугроб. Тело немедленно сковало ледяным пронизывающим холодом. Он проникал, казалось, в самую суть, замораживая чувства и выхолаживая мысли. Маленькая но, сильная рука выдернула нерадивого стажера обратно и поставила на тропинку. — Не сходи с тропы! — зашипел Морфеус. — Да если б зн-нать! — простучал зубами Иван. — Соломки бы подстелил? Холодно? — Д-д-а… — Бегом! И они побежали. Иван все надеялся, что мертвенный холод отпустит, но мороз упорно брал свое. Ноги стали заплетаться, а мысли — окончательно путаться. Когда Иван совсем было собрался упасть, Морфеус вторично подхватил его и рывком протащил несколько метров. Они вывалились из леса на обычную сельскую дорогу. Электрические столбы по бокам и следы от колес. Цивилизация. Света только не было — лишь полоска звездного неба и мрачные стены леса по бокам дороги. Иван замерзал. Морфеус наконец отпустил его, и стажер кулем осел на дорогу. — Успели! — выдохнул он. Что именно успели, Иван спросить не успел. Мороз неожиданно отступил, а на темной дороге посветлело. Послышались шум шагов и негромкое пение, словно идущие тянули песню в такт шагам. — Встань, чадо! — послышался сильный, но добрый голос. Иван разлепил веки и попытался встать. Это ему удалось — силы стремительно возвращались. Стажер встал и огляделся. Перед ним оказалась целая процессия, возглавлял которую монах, несший на длинном шесте фонарь с лампадой. За светоносцем следовал человек в белой рясе и белой же мантии. Простой монашеский клобук, который он держал в руке, тоже был белого цвета. На шее этого человека висел круглый медальон с какой-то иконой, украшенный по краям узорчатым серебром. Взгляд этого человека одновременно был по-детски кротким, по-старчески мудрым и по-властному строгим. Прямые брови над пронзительно-голубыми глазами. Темная борода, разделенная на две части. Длинные, слегка вьющиеся волосы, аккуратно разделенные пробором посередине, были убраны назад. За светлым человеком следовала целая процессия из дюжины монахов, чьи шаги и пение услышал Иван. — Что, чадо, полегче тебе стало? — с улыбкой обратился к Ивану светлый. — Да… благодарствую! — ответил Иван. Он чувствовал, что надо что-то сказать, но не знал, что именно. Светлый перевел взгляд на Морфеуса. — Ты почто его лесом повел? — сурово спросил он у провожатого. — Не хотел, чтобы испытание легким было, — склонился тот.- Считал, что не поймет иначе. — Еле живого еле довел. Ну хоть довел, слава Богу! — покачал головой светлый.- Себя-то при жизни помнишь? Морфеус опустил голову. — То-то же! — погрозил ему пальцем светлый.- Иване, пойдеши ли с нами дале? — обратился он уже к стажеру. — А… куда? — немного струхнул Иван. — Не страшись, чадо! Недалече тут. Ты доселе все кончину разных бедолаг видел, а ныне увидиши кончину человека жизни святой. — Пойду! — Вот и славно. А унывать перестань, Иване! Угрюмая жизнь не есть Божия жизнь. Иван согласно закивал. — И ты с нами ступай! — повернулся светлый к Морфеусу.- Твое послушание еще не окончено. Впредь — смотри без глупостей! И они пошли по дороге. Иван по правую сторону от светлого, а Морфеус — по левую. Серый шел, так и не поднимая головы. Скоро дорога раздвоилась, но процессия прошла перекресток прямо. Лес по бокам раздался в стороны сменившись кустарниками, за которыми угадывались поля. По бокам дороги, словно почетный караул, выстроились березки, припорошенные инеем. Свет от фонаря, что нес монах усилился и высветил всю аллею теплым светом, играющим в ледяных блестках. Дорога вступила в небольшое сельцо, после которого уперлась в запертые железные ворота монастыря. Побеленные стены и вратарные башенки тоже были в инее, и тоже искрились в свете фонаря, а далее в стороны все терялось в непроглядной мгле. — Ступайте вперед! — светлый указал рукой на ворота, который медленно и бесшумно открылись сами собой.- А мы придем, как черед наступит. Иван торопливо отвесил учтивый поклон светлому и вслед за Морфеусом вошел в монастырь. Когда они миновали ворота, свет от фонаря вдруг померк. Иван обернулся: процессии как не бывало, а ворота были заперты. Пошел снег, который постепенно усиливался, покрывая все вокруг бархатным невесомым ковром. — Нам куда? — спросил он у провожатого. — Прямо, — нехотя ответил тот. Они пошли по аллее из вековых лип мимо собора на реконструкции, потом еще одного храма, длинного и приземистого, похожего на римскую галеру. Потом свернули с аллеи, миновали заснеженную клумбу и оказались около жилого корпуса. — Наверх, на второй этаж, — коротко сказал Морфеус. Дверь. Атриум. Лестница в три пролета. Коридор. С одной стороны — покои настоятеля, с другой коридор с братскими кельями. Морфеус подошел к второй двери справа и остановился. — Без стука и молитвы входить нельзя, — хмуро сказал он.- Но хозяин ответить уже не сможет. Тут стой и смотри. Иван хотел было возразить, но по мановению руки провожатого стена исчезла, и стажер узрел происходящее внутри. В этот момент снова ожил замолчавший было внутренний голос. Человек, спавший на кровати, был когда-то богатырем и имел аж тринадцать поколений служилых предков, первый из которых был возведен в генеральский чин при царе Алексее Михайловиче. Были у этого человека взлеты и падения. Были годы службы Родине, поездки дальние в края неспокойные. Была насыщенная жизнь в девяностые, а после — жизнь в монастыре, где с его интеллектом и опытом мало кто мог что-то ему противопоставить. Через какое-то время стал он священником. Прочили выше, но отказался. Потом случилась тяжелая травма, лишившая его былой прыти и надолго приковавшая к больничной койке. И были восемь лет страданий и болячек, сместивших акценты и сделавших из боевого и несколько озорного воина подвижника святой жизни. Сильных людей либо вразумляют по-сильному, либо совсем отступаются. И последнее намного страшнее. Сейчас этот человек вставал на молитву, как многие годы вставал уже каждую ночь, ровно в три часа. Но в этот раз запас жизненных сил подошел к концу. Пытаясь встать с кровати, он вдруг захрипел и вытянулся поперек ложа, свесившись ногами и частью туловища на пол. Некоторое время тело его еще подрагивало, пока не замерло совсем. В отличии от прошлых случаев, которые видел Иван, Жнец не появился. Где-то на грани ощущений маячили Скверныши, но лезть в келью они побаивались. Зато прямо в оконной стене вспыхнул свет и из него вышел сам светлый глава процессии, с которым Иван расстался у врат. На голове у него уже вместо клобука была сверкающая митра, мантия тоже была изукрашена шитьем, а в руках оказался пастырский жезл. Светлый подал руку лежащему на кровати, и с нее поднялся молодой, полный сил муж, совершенно не похожий на того пожилого и изуродованного болячками, которого Иван видел минутой ранее. Из-за спины светлого вышли два монаха, которые подали новопреставленному светлое облачение, после чего, предваряемые светоносцем, с пением вступили на открывшуюся за стеной лестницу, ведущую в небо. Потом свет померк, стены снова стали стенами, а Иван остался со своим провожатым посреди коридора. — Нам пора, — повернулся Морфеус к Ивану. — Домой? — Не совсем, — ухмыльнулся серый.- Рано тебе еще просыпаться. — Ну пошли… Они вышли во двор. Чудесным образом уже наступило утро, снег прекратился, а ворота были открыты. Где-то за стеной послышался рокот отъезжающего утреннего автобуса, а чуть позже на аллее им попался одинокий путник. Был он худ, высок, сутуловат. Из лица были видны только очки и бородка с проседью. Иван остановился как вкопанный. Внутренний голос подсказал ему, что встречного прохожего и новопреставленного связывала давняя и прочная дружба. Многому научился этот человек от своего наставника и многое понял. Сейчас он приехал как обычно, привезя с собой медикаменты и средства для ухода за тяжело больным, которому они с сей ночи уже были ни к чему. И этим человеком был… сам Иван. Прохожий Иван, миновав Ивана-спящего и его спутника, направился к храму и скрылся в его дверях. — Где мы? — выдавил Иван.- И когда мы? — Ты прав, подопечный, — ухмыльнулся Морфеус.- Эти события еще не свершились. — Какой сегодня день и год? — Сейчас конец января, — задумчиво ответил серый.- Остальное тебе знать не полезно. — А что полезно? — загорелся Иван.- Скажи хоть, что можно сказать? — На этот случай тебе велено передать вот что: «С этого момента пойдешь сам, да смотри по сторонам. Будут вокруг кричать разумно — верь с оглядкой. Будут кричать полоумно — не верь. Будут кричать безумно — беги. Сперва будут лица под масками прятать и злиться. Потом сердца броней прикрывать станут — будут страшиться. А как торговля телами и душами в законе станет — начнут просыпаться.» — Ясно… — Потрясно! — хмыкнул Морфеус.- Ясно ему… А вообще тот дядь… владыка тот, которого на дороге встретили — он мудрый. Он и про революцию знал, и что потом будет. Ваше бабло и шкурные интересы прибьют вас верней атомной бомбы. — Ты так в этом уверен? — А ты сомневался? Сначала люди просто резали друг друга. Потом появились дворяне и придумали кодексы, но лишь затем, чтобы упорядочить убийства и дать пробиться нужным людям на самый верх. Невыгоден стал беспредел. Потом торговцы и деляги надели на дворян узду. Пока выгодно мирно бабло пилить — будут законы и порядки. Как станет выгоднее силой взять — начнут стрелять. Погоди маленько — сам увидишь! Совсем не понравились Ивану эти слова. А еще на вопрос о Морфеусе внутренний голос переспросил, точно ли он, Иван, хочет знать прошлое данного персонажа? От монастыря уходили той же дорогой. Был день, наступила оттепель, отступил мороз. И вдруг Иван заметил, что идут они уже не среди леса, а по Ленинскому проспекту. Снова вокруг была Москва, и снова было лето. Обычный день, клонившийся к вечеру, в самом привычном для Ивана городе не предвещал сюрпризов. Мимо Ивана проехала машина «скорой» со знакомой пугающей надписью «Детская». Но это была другая машина, не та, что стажер видел возле РДКБ. И бригада была другой. Машина ехала со спецсигналом, но без сирены и другого экстрима. — Видимо не очень тяже…- начал Иван и не успел закончить. Вылетевший с улицы Строителей «мерседес» пролетел две полосы, зацепил две машины и ударил «скорую» в район переднего колеса. Водитель успел среагировать, но это не спасло ситуацию — «скорую» выбросило на встречку. Завизжали тормоза «Ленд Ровера» бодро летевшего в крайней левой с хорошим превышением скорости. Смачный удар, хруст и скрежет. Вопли и восклицания прохожих. Из «мерса» тем временем выбралась молоденькая и очень гламурная девушка, которая нетвердой походкой перешла проезжую часть, уселась на газоне и стала прямо из горлышка пить шампанское. Внутренний голос немедленно ответил Ивану, что это единственная доченька очень влиятельного чиновника, и что у нее великое горе — мальчик бросил. Морфей тем временем подошел к развороченной «скорой» и помахал стажеру. — Иди сюда, Иван! Стажер подошел. Вся бригада погибла на месте. Врачи не пристегиваются, потому что это может лишить драгоценных секунд, необходимых для манипуляций. В живых остался только маленький пациент, помещенный в кувез с хитрой системой фиксации. Сейчас малыш надрывался криком, и ему вторила аварийная сигнализация «механической наседки». Машина держалась на аккумуляторах, а кислородный конвертер был весьма прожорлив. — Ну вот тебе задачка, — подытожил Морфей.- Будь ты сейчас со Жнецом, тебе бы предоставился выбор: ударишь машинку — и в ней случайно обнаружится заводской брак. Малыш умрет. Положишь на нее руку — машинка гарантированно продержится до приезда спасателей. Ну как, будешь выбирать? Иван посмотрел на маленького человечка сморщившего личико в крике, потом поднял взгляд и красноречиво посмотрел на виновницу аварии. — Не-ет! — рассмеялся Морфей.- Ее нельзя. Пока нельзя. У нее еще пару лет до встречи со старшим братом. Иван перевел взгляд на малыша, потом на Морфея. — Это насмешка, да? Почему я должен его забирать? — У тебя есть такой выбор. Сейчас есть. — В чем подвох? — Ха! Молодец. У этого ребенка странная судьба. С очень высокой вероятностью он в пятнадцать лет подсядет на мозговерты и совершит убийство. Сейчас он может безвинно уйти на ту сторону с куда меньшей мерой ответственности. — А с моей мерой что будет? — В данном случае — ничего. — Я не буду ни ломать машинку, ни поддерживать ее работу, — медленно сказал Иван.- Эту судьбу не мне решать. И потом… это событие ведь уже свершилось, да? — Совсем молодец, — вздохнул Морфеус.- Да, ты верно подметил. Не совсем так оно было в деталях, но было. Все случилось именно здесь, и было оно очень печально. Детки малые тоже пострадали… Из-за такой вот, мальчиком обиженной… Иван отрешенно смотрел на серого. Странным был этот персонаж. Шебутным, непоследовательным, но искренним. И даже нездоровый сарказм вызывал скорее с симпатию, нежели отвращение. — Ну, чего уставился? — проворчал Морфеус.- Знаю я, о чем ты думаешь. Сны всегда будут отражением твоих страхов и желаний. Вот так, и все тут! — его голос вдруг стал совершенно спокойным и уравновешенным.- С каждым из вас я говорю по-разному. С тобой — вот так, — в его руках снова появился зонтик, только был он уже не серым, а кремово-белым с примитивным геометрическим орнаментом.- При встрече передам старшему брату, что ты готов. Времени мало… Только постарайся не наделать глупостей. Тяжело их исправлять потом, да и нет у меня таких полномочиев… Прощевай, Иване! Он стукнул зонтиком в пол, и реальность вокруг поплыла, завертелась и заколыхалась, превращаясь в пограничное состояние. — Наипаче бойся желаний, что в страхах корни имеют! — эхом донеслось издалека. Раздалась громкая мелодия будильника. Ночь наконец кончилась. На Ивана неудержимо наваливался день. Сон стремительно таял и стирался из памяти. Миг, и кажущаяся ощутимой реальность показалась туманом, стремительно таявшим под лучами утреннего солнца. Аналитик судорожно пытался уловить обрывки услышанного, но тщетно. Память его до времени была надежно укрыта непроницаемым коконом. — Вот что наверное испытывает умирающий, — сказал Иван в потолок.- Раз, и ты там. А этот мир как сон истает… Блин, так и проспать недолго! ВОЙНА Всем солдатам порою снятся кошмары, но некоторым в них удается остаться собой. …Тихий вечер скрадывал цвета и смягчал звуки. После ярко-лазурного дневного пекла Москва остывала, покрытая оплавленным золотом. Город возвращал накопленный в асфальте и граните жар обратно в небо. Но вот погасло в окнах расплавленное солнце, погрузились в тень бетонные пирамиды современности. Казалось, что сама природа призывает взять тайм-аут от дневной суеты и немного сбавить темп. Однако для некоторых вечер становился лишь прелюдией. Около подъезда элитного жилого дома недалеко от метро Юго-Западная сидел и курил Лис. Ему предстоял нелегкий разговор с лучшим другом, и принципы боролись в его голове с реальным положением дел: времена поменялись, решительность и прямота вышли из моды. Не поменялся только сам Лис. Может быть именно поэтому его и выперли на пенсию в скромном звании капитана, а может виной всему были иные обстоятельства, только сейчас его это заботило мало. Прямо перед ним вылезал из бронзового канализационного люка бронзовый же человек. Он молча смотрел в небо, подняв голову, увенчанную бронзовой каской. Вся скульптура не превышала полметра в высоту, вырастая из асфальта, словно обычный колодец. Рядом помещалась табличка с надписью «Памятник Сантехнику». — А ты молодец! — усмехнулся капитан бронзовому человеку.- Всю жизнь в говне просидел, а в небо смотришь. Уважаю! Лис вспоминал девяностые. Тогда он ровно год проработал учителем истории, благо одно из высших это позволяло. В те времена Рублевка только поднимала голову: элитное жилье для новой знати уже построили, но вот с инфраструктурой было тяжко, из-за чего дети хозяев жизни вынуждены были ходить в окрестные школы. Преподавал Лис в Одинцово, и посему чаша сия его не миновала. Работал капитан из любви к искусству, не рассчитывая особо на учительскую зарплату — служба милицейским кинологом плюс халтура по дрессировке давали куда больший доход. И вот, когда одно такое чудо природы нагло при всех заявило на уроке, что «история ему на ### не вс##лась, а ты, чмо клоунское, пляши дальше у доски за копейку», капитана переклинило. Для приличия Лис конечно сурово приказал юному отпрыску бизнесмена Пузакова покинуть класс, но закономерно получил в ответ наглый посыл и обещание пожаловаться папе, который «твое клоунское очко развальцует». Тогда капитан подошел к нахалу, сграбастал его стальной рукой за ворот фирменной джинсовки и, не говоря ни слова, выставил из класса, придав ускорение дозированным, но весьма энергичным встряхиванием. — Кому-нибудь еще неинтересна история? — спросил Лис, грозно оглядывая класс поверх сверкнувших очков.- Я никого не держу. Дверь открыта! Гробовое молчание нарушила Леночка Иванова, весьма эффектная для своих лет блондинка, отличница и пройдоха. — Зря вы его так, Петр Евгеньевич, — тихо сказала она.- У него папа сильно крутой, с ним даже директор улыбается, когда разговаривает… — И как же мне следовало поступить? — осклабился капитан. — Не знаю, — вдруг шмыгнула носом Леночка.- Но не так… И тут Лис ошарашенно понял, что его жалеют! Что он в глазах детей — пропащий человек, которому точно ни сегодня-завтра «развальцуют очко», причем сей факт принимался вне всяких сомнений. — Вы его боитесь? — спокойно, но жестко спросил он, оглядывая класс.- Вы боитесь его папы или чего-то еще? Дети молчали. Некоторые с трепетом смотрели на него, но большинство усердно делало вид, что их тут нет. Кто-то отводил глаза к окну, кто-то смотрел в парту, но никто не проронил ни звука. — Боитесь…- покивал головой Лис.- Боитесь человека, который такой же, как и вы, который ничего из себя не представляет, но топчет вас, как хочет! Чтоб вам было ясно: здесь и сейчас решается, кто будет главным по жизни. Кто будет приказывать, а кто тапочки носить. Здесь и сейчас!!! — рявкнул Лис.- Он это понимает, а вы — нет! Он не боится вас давить, а вы заранее сдались. Без боя! Без ответа! Даже без желания сменить школу в конце концов! И этот хам будет вас топтать и дальше. Он не успокоится и не нажрется никогда. Всегда ему будет мало, пока кто-то не обломает его, но это будете точно не вы! Раздался звонок, но никто не шелохнулся. — К следующему уроку прочитать про восстание Спартака, — подвел итог учитель.- Изложите устно происходившие события, как они видятся вам. Все свободны. Под грохот стульев и шорох портфелей ученики покинули класс. Никто не обернулся в дверях, кроме Леночки: в ее мимолетном взгляде Лис успел увидеть испуг, удивление и… вполне недетский интерес. «Вот и еще проблема, которую надо будет пресечь на корню!», подумал Лис и отправился покурить. Развязка наступила ближе к вечеру, когда к концу второй смены в школу приехал Пузаков-старший. Заканчивалась перемена. Услышав грузные шаги на лестнице и развязный «базар» на кураже, Лис мигом просчитал ситуацию. Он снял очки, спрятал их в карман, немного неряшливо уложил лацкан пиджака, слегка ссутулился и вообще принял вид несколько забитый и жалкий. Дверь в класс резко распахнулось и в дверь ввалилась увеличенная и заматеревшая версия Пузакова-младшего. Перед Лисом оказался мужчина лет сорока, который явно имел спортивное прошлое, однако с тех пор изрядно обрюзг и заплыл жиром. Маленькие поросячьи глазки на коротко остриженной голове, жирные щеки с трехдневной щетиной, приплюснутый нос и полные губы создавали впечатление дикого кабана, который из-за отсутствия охотников повадился нагло разорять огороды и обжираться там сверх всякой меры. Причем кабана не волновало, кто сажал и окучивал — главное, что можно придти и сожрать. Красный пиджак, равно как и массивные золотые цепи на шее и запястьях прилагались к образу бизнесмена как данность. «Харя Винни шире рамы…» — подумал Лис. — Ты штоль истории лепишь? — наждачным голосом спросил Пузаков-старший, перекидывая пальцами янтарные четки. — Я учитель истории, — глуповато вылупился на него Лис.- С кем имею честь? — Слышь ты, чушара низовая, — попер быком бизнесмен, — ты мне тут дурку не загоняй! Ты сёдня конкретного косяка впорол, и за базар ответишь! — Ка… кого косяка? — продолжал глуповато моргать Лис. — Ты че, не понял, фуфел драный?! — продолжал заводиться Пузаков, приближаясь к учителю, сгибая пальцы в доминирующем жесте, в просторечии именуемом «распальцовкой».- Ты че, страх потерял, козлина? Поляну попутал? Ты на кого сегодня хвост поднял? Те че, квартира твоя надоела или нах присесть решил, лошок? В процессе этих пассажей он все приближался к Лису, периодически тыкая его пальцами в руки, плечи, грудь. Капитан понимал, что тот просто прощупывает готовность к конфликту, но не реагировал, изображая растерянность и мелкими шагами отступая назад перед быкующим хамом. Хам тем временем решил, что оппонент достаточно задавлен морально и пора переходить к добиванию. Был он чуть выше Лиса и значительно массивнее — казалось вот-вот и раздавит. — Карочь ты на счетчике! — выдал он и схватил «лошка» за лацканы пиджака, резко привлекая к себе. Лис только этого и ждал: последовал жестокий удар лбом в переносицу, потом сложенными в «мисочки» ладонями по ушам — и на долю секунды «бык» поплыл. Лис резко перехватил державшую его за грудки волосатую лапу за основание большого пальца и резко скрутился, всей массой тела работая против запястья оппонента. Одновременно он шагнул по кругу, словно уступая место. Послышался омерзительный хруст. Здоровяк заорал не своим голосом и смачно шлепнулся на пол. Капитан продолжал движение, пока орущее тело не описало полукруг, оказавшись вдавленным физиономией в пол. В следующее мгновение в затылок нувориша уперся ствол табельного «макарова». Щелкнул предохранитель. — Лежать, с-сука!!! — рявкнул капитан.- А то пристрелю на ###!!! Все это произошло настолько быстро, что можно было разве что успеть сказать «раз». — Пусти, мля, больно! — орал бизнесмен.- Я ж не знал, что ты наш! — Какой, млять, «ваш»?! — глумливо добавил Лис, сильнее вжимая ствол в затылок хама.- Волк в Тамбове тебе «ваш»! Ща наряд приедет — упакует тебя. Статья уже есть! — Петр Евгеньевич, прекратите! — раздался заполошный визг завуча, оказавшейся поблизости.- Перестаньте, а то милицию вызову! — Вызывай, Люся, да поскорее! — зло хохотнул Лис. — Мужик, не гони! — нувориш уже изрядно измазал пол соплями.- Ты ваще кто?! — Капитан милиции Лисовский, — злорадно ответил тот.- Нахожусь при исполнении. Не прекращая контролировать лежащее тело, Лис достал удостоверение и махнул им перед повернутой набок физиономией. И все было чистой правдой! Кинолог — должность непростая. Вызвать могут в любой момент, поэтому пистолет он обычно не сдает и, с точки зрения закона, круглосуточно находится при исполнении. Разумеется об этом юридическом нюансе Лис нигде особо не распространялся. В сухом остатке получалось нападение на сотрудника милиции при исполнении служебных, да еще при куче свидетелей! До «быка» наконец стало доходить, что он изрядно влип. — Слушай, мужик, — просипел он, — может договоримся? — А вот х#й те на все рыло! — смачно выдал Лис и осекся. Краем глаза капитан увидел за дверью детей, которых никто не удосужился удалить от места этой безобразной сцены. Детей было много, и они молча смотрели на происходящее, широко раскрыв глаза, в которых хоть и появились уже искорки перестроечной дури, но еще не успели закрепиться там махровым цинизмом конца девяностых. Дети пришли посмотреть, чья возьмет, пришли, повинуясь внутреннему порыву, желая понять, что почем в этой жизни. И они увидели лицо этой жизни: один человек, которого они знали, жестко прессовал другого, тоже им небезызвестного. Итогом стала схватка, не менее жесткая, в которой более сильный и хитрый взял верх. И дети это запомнят, причем на всю жизнь! Вот и научил называется… На следующий день Лис пошел подавать заявление «по собственному». С директором они долго ругались, потом выпили две бутылки коньяка, и в итоге Лиса уговорили остаться до конца учебного года. Больше в школе он никогда не работал… И бить нельзя, и не бить тоже нельзя… Сейчас ситуация была похожей — предстоящий разговор с Казаком заранее его злил. Там, где они прикрывали друг другу спину, было много шансов остаться в горах навсегда. Все было просто и понятно, а сейчас поменялось: друг и боевой товарищ хорошо вписался в циничную, хитрую и беспринципную круговерть по добыванию бабла, для чего создал пусть и локальную, но все же сеть по сбыту наркоты. Травились синтетической дрянью такие же, не знавшие жизни, школяры, глаза которых Лис навсегда запомнил в дверном проеме поверх бычьей шеи орущего господина Пузакова. Капитан крякнул, выкинул бычок в урну и вошел в подъезд. ---- Двумя часами ранее… В Тропаревском лесопарке, на берегу лесного пруда, торчал изрядных размеров плакат «Купание запрещено!» Плакат помещался на стационарной опоре из дюймовых стальных труб. Сделано было с любовью и на века. Прямо за плакатом начинался маленький стихийный пляж, на котором бегали дети, загорали взрослые, и купались все, кому не лень. Пляж образовывался из года в год сам собой, и все бы ничего, но сюрреализма добавляла наблюдательная вышка для спасателя, которая видимо появилась до установки плаката, но даже сейчас на ней изредка появлялся дежурный. Зимой плакат, запрещавший купание, снимали, а на его место вешали другой — «Выход на лед запрещен!» Пруд же все равно оказывался исчерчен стежками тропинок, а в центре, тоже видимо сам по себе, расчищался изрядных размеров каток, на котором катались и играли в хоккей толпы детей и взрослых, причем загадочного Деда Мороза, организовавшего каток в самом что ни на есть запретном месте, никто ни разу не видел… Сейчас было лето. День клонился к вечеру, но солнечные лучи еще освещали пляж, поэтому там было людно. — Ну че, Колян, за тех, кто не с нами! Два армейских приятеля подняли пластиковые стаканчики и выпили. У их ног лежала двухлитровая бутылка с этикеткой воды минеральной, но залитая водой огненной. Бутылка была наполовину полна. — Хорошо пошла! — блаженно зажмурился Колян, откидываясь на коврик.- Давно так не сидели! — Ну да, — хмыкнул второй и замолчал. Обоим было под тридцать, и оба работали охранниками. Должность требовала побольше молчать и слушать, приучала к хитрости и наблюдательности. Характер Пашки, как звали второго, это не сгубило, но приучило прятать живой ум поглубже, а тонкую натуру вообще из кладовки не доставать, ибо «внутренний мир интересен только глистам». — Слышь, братишь, когда последний раз виделись-то? — подал голос Колян. — Да не помню уж, — снова хмыкнул Пашка. — Вот и ху#во, — вздохнул Колян.- Все реже и реже. — Ну типа… — Ну опять за встречу! Они выпили еще по стаканчику. Мимо них прошла мамаша, ведущая за руку девочку лет шести. Женщина была хороша собой, и даже некоторая полнота ее не портила. Колян прищурился, созерцая крутую и объемную корму, весьма условно прикрытую купальником. Женщина явно ходила в спортзал, но при этом любила побаловать себя вкусняшками — сочетание было весьма выразительным, как раз Коляну по вкусу. — Люблю маленьких детей, — мечтательно сказал он. — Че?! — удивленно вытаращился на него Пашка. — Потому что мамаши при них молодые, гы-гы! — осклабился Колян, довольный шуткой.- И голодные-е…. — А-а… Женщина вошла в воду и обернулась, что-то говоря девочке — видимо просила далеко не заплывать. Колян получил возможность рассмотреть весьма объемный и вызывающий «вид спереди», от чего аж заурчал, словно кот при виде сметаны. — Мля буду — «шишка» горит, — выдал он. — Ну да… за «шишку»? — поднял стаканчик Пашка. — За «шишку»! — поддержал Колян. Женщина тем временем, покачивая бедрами, вальяжно зашла глубже и, миновав плескавшихся на мелководье детей, неторопливо поплыла на другой берег. Пруд представлял собой залитую водой часть старой поймы речки Очаковки. С одной стороны его огораживала плотина, а с другой водоем постепенно сходил на нет, повинуясь естественному уклону русла. С этой низинной части в пруд впадал чахлый ручеек — все, что осталось от некогда полноводной Очаковки. Еще в пруд впадал ручей, текущий от родника, но тот был уж совсем маленьким и незначительным. Пляж располагался ближе к плотине, и глубина там была уже приличная. Водоем относительно недавно почистили и углубили, ввиду чего большая часть береговой линии была впоследствии укреплена частоколом из кругляка во избежание размывания. Вот к этой самой гряде из бревнышек сейчас и плыла молодая мамаша, рассекая воду словно крейсер форштевнем шестого размера. В движениях ее чувствовалась уверенность, однако ближе к берегу что-то пошло не так. Женщина вдруг сбилась с ритма, кое-как доплыла до берега и ухватилась за частокол. Замерла, восстанавливая дыхание. — Мама! — завопила девочка.- У тебя все хорошо?! — Да, Машенька! — в голосе мамы явно чувствовалась боль.- Ногу немного прихватило. Сейчас отдышусь и на берег вылезу. Но вылезти не получилось — последнюю неделю стояла изрядная жара, пруд обмелел, и частокол торчал из воды более чем на полметра. У мамаши получилось подтянуться, но руки соскользнули, и она с плеском шлепнулась обратно: перетренированные накануне бедра в холодной воде прихватило судорогой. Женщина вынырнула, отфыркиваясь, и снова ухватилась за частокол. — Мама-а! — завизжала девочка. На берегу началась суета. От лодочной станции отчалила спасательная лодка, еще одна лодка с катающейся молодежью, повернула в сторону бедствия. — Мой выход! — заявил раскрасневшийся Колян и тоже бросился в воду. — Ну… за выход! — поднял ему вслед стаканчик Пашка. Первой к утопающей успела лодка с молодежью. Это же круто: показаться героем перед девушками! Напрасно орали в мегафон неистово гребущие к месту происшествия спасатели: молодая горячая кровь взяла верх. Женщину попытались втащить в лодку, однако законы физики оказались против: ведь намного удобнее и проще поднимать утопающего с борта! Лодка дала опасный крен. Девчонки неистово завизжали и заметались, покатились в сторону крена. Лодка черпнула бортом воду и опрокинулась, накрыв собою парня из горе-спасателей, а также приложив по темечку вынырнувшего Коляна. Образовалась куча-мала. У молодежи были спасжилеты, женщина мертвой хваткой вцепилась в частокол, и только у Коляна не было ничего, кроме изрядных промилле в крови. Подоспели спасатели, начали вытаскивать пострадавших. Барахтавшиеся в воде девчата кричали про своего товарища, накрытого лодкой, из-под которой неслись мычание и вопли. Под опрокинутой лодкой тем временем разыгралась настоящая драма. Напрасно Колян пытался хоть что-то сказать своему товарищу по несчастью: парень запаниковал и стал отчаянно метаться, не в силах поднырнуть под край лодки — мешал жилет. При этом молодой человек своими метаниями не давал Коляну хоть сколько-нибудь продышаться, чтобы поднырнуть самому. Итогом стала короткая и жесткая схватка… Когда спасателям через пару минут удалось приподнять край лодки, то из-под нее вытащили слегка нахлебавшегося воды парня. Он был жив, но пребывал в сильнейшем шоке. Молодого человека втащили в спасательную лодку и быстренько погребли на другой берег, к пляжу, где уже ждала дежурная «скорая». Второй спасатель выскочил на частокол и помог выбраться женщинам. А в толще воды, медленно шевеля руками в тщетной борьбе за жизнь, уходил на дно никем не замеченный Колян. Невыносимые муки удушья, сменяющиеся железным спокойствием, спутанные отрывочные мысли и такая обманчиво близкая игра солнца на поверхности слились для отлетающей души в рапсодию тоски и боли. Спустя полчаса к сидящему в мечтательной задумчивости Пашке подошли двое патрульных и попросили предъявить документы. Когда в ответ последовало невразумительное мычание, выпившего слегка «взболтнули перед употреблением» и предложили проехать в отделение. Полицейских можно было понять: за каждого утопленника, особенно пьяного, местное ОВД гнобили нещадно: «почему не предотвратили?» После взбалтывания Пашка слегка протрезвел и стал орать, что ждет друга и никуда без него не поедет. Полицейские и сами заметили, что комплектов одежды два, после чего спросили, где друг? — Так это… купаться пошел… женщину спасать… — Которую полчаса назад вытаскивали? — Ну да! — оживился Пашка.- Он ик… по-ознакомиться хотел! Уже поди пя-алит ее в кустах, сволочь везучая, — вздохнул он.- Ща… ик… кайфанет и придет! Сержант тоскливо оглядел пустынную гладь пруда и что-то передал по рации, после чего Пашку повели «куда следует». Тело Коляна легкие водолазы обнаружили еще через час, после чего «труповозка» забрала его в морг седьмой горбольницы. Так уж получилось, что направили именно к ним… Тот же день, Сирия, окрестности Пальмиры. «Абрамс» прополз еще десяток метров, остановился и выстрелил. Короткая команда, и заряжающий, а ля «мистер Олимпия», сунул руку под сиденье и нажал рычажок. Панель в стенке башни отъехала в сторону, открывая боеукладку. Заряжающий стукнул кулаком по рычажку рядом с донцем гильзы — четыре лапки, удерживающие унитарный выстрел, разошлись, слегка вытолкнув наружу зуб «шепчущей смерти». «Мистер Олимпия» выхватил из гнезда полуторапудовый заряд, заученным движением развернул его в руках синей «катушкой» вперед и дослал в ствол. Сделано это было быстро и настолько филигранно, что хищно торчавшее из «катушки» острие уранового «ломика» даже не коснулось канала ствола. Восемьсот двадцать девятый унитар второго поколения был длиной почти метр, но лег в казенник так, будто был рожден для этого. Заряжающий слегка поддал рукой клиновертикальный затвор, который плавно встал на место, надежно заперев выстрел в стволе. Слева от замка взвелась в верхнее положение рукоятка управления затвором. В утробе бронированного монстра стоял постоянный свист и гул от работающего газотурбинного двигателя, но шлемофоны экипажа, оснащенные активными наушниками, позволяли качественно общаться. — Выстрел готов! Командир внимательно смотрел на зеленоватый дисплей, изображение на котором сейчас двигалось туда-сюда в поисках цели. Сидевший под пятой командирских сапог наводчик умело отрабатывал выползший на открытое пространство арабский Т-62 еще советских времен постройки. — Есть! Заряжающий резко опустил рукоятку вниз и проворно отскочил к стенке боевого отделения. Долгие две секунды ствол орудия подрагивал вверх-вниз — отрабатывала стабилизация. Потом танк коротко вздрогнул. Снаружи при этом из ствола вылетел двухметровый факел огня, поднявший смерчик из пыли и песка. Дисплей у командира пошел рябью от помех и клубов дыма из продуваемого ствола, но вскоре изображение снова стало четким. На дисплее было видно попадание. Над вражеским танком взлетел сноп искр и какого-то мусора — в тепловизионный прицел было непонятно. Затвор не открылся — подклинил. «Мистер Олимпия» быстро подскочил к казеннику, вставил ключ в соответствующий паз чуть ниже рукоятки управления и навалился на него всей массой. После третьего толчка затвор сдался и выплюнул в лоток не сгоревший остаток гильзы. За гильзой в боевое отделение натянуло вонючего дыма, но тот быстро улетучился в открытые люки. — Вперед тридцать футов, укройся за развалинами! Добьем подранка. Мехвод прибавил режим турбине и почти семьдесят тонн плавно тронулись с места. Выхвативший новый унитар «Олимпия» привалился спиной к стенке боевого отделения, спасаясь от тряски, после чего изловчился и затолкал выстрел в казенник. На этот раз затвор встал ровно. Верхний вырез лотка оставлял видимой краешек гильзы, так что сразу было понятно — заряжено орудие или нет. За сумрачным творением компании «Крайслер» со склона холма наблюдали двое. Иван, затаив дыхание, смотрел на танк, иногда переводя взгляд на свои руки. Сквозь руки было видно и машину, и горы на горизонте. Ощущения были жутковатыми. — Добьет ведь нашего! — с тоской сказал стажер, глядя на Жнеца. — Как знать, — философски ответил тот, — К тому же там сидят местные. Выше по склону холма стажер шестым чувством уловил чье-то присутствие. Обернувшись, он увидел развалины башни на вершине холма и каменной ограды возле нее. Потом что-то зашевелилось в проеме. Иван усилием воли подобрался поближе. В проеме появился объектив какого-то прицела, установленного на треноге. Над объективом торчала труба, очень похожая на гранатомет «муха», который Иван видел в сериале про бандитов, только побольше. Оператора стажер не видел, но, подобравшись еще ближе, понял в чем дело: окуляр прицела располагался в самом основании треноги, и к нему сейчас лежа приник здоровенный дядька вовсе не арабской наружности. Сработал вышибной заряд, и «Корнет» отправился в полет. Со стороны Ивана он выглядел как вертящийся косматый огненный мячик, разбрасывающий в полете искры и дымные струйки из боковых косотрубных сопел. «Мячик» вертелся и плясал, казалось даже не приближаясь к вражеской машине. Однако выстрелить «Абрамс» уже не успел. Вспышка, взрыв, разлетающиеся обломки. — Идем забирать? — повернулся Иван к Жнецу. — Нет, — ровно ответил Жнец.- Здесь и сейчас обойдутся без нас. Стайка серых теней пролетела над ними. Куски серого тумана, в передней части которых иногда проступали жуткие маски, отдаленно напоминавшие маску Жнеца. — Кто… эти? — Ивана начало потряхивать, уж больно страшно и безлико смотрелись серые тени. — Дементоры, — стажеру показалось, что Жнец вздохнул.- Когда идет война, люди гибнут массами. Одушевленных Жнецов не хватает. И тогда призывают вот таких. Они как эти… боты в вашем… как его? Телеграмме! Пошли, сюда скоро ответка прилетит. Тебе не опасно, но все же. И Жнец двинулся к танку. Стажер последовал за ним. На подходе Иван увидел, что из всего экипажа уцелел только механик-водитель. Небольшого роста негр шустро драпал в сторону, откуда недавно приехал «Абрамс». Ивану вспомнился известный номер клоуна Карандаша военных времен: «Я вам сейчас покажу, как немцы шли на Москву… и обратно!» Двигатель еще работал, но в боевом отделении понемногу разгорался пожар. Ни дементоров, ни новопреставленных уже не было видно — видимо управились быстро и без лишних сантиментов. Однако неожиданно из-за подбитой машины вышел совсем уж гротескный персонаж, даже для всего паноптикума, что уже повидал Иван. Стажер увидел перед собой полупрозрачную тень, больше всего напоминающую сильно ржавого терминатора. Недоделанный «робот» двигался походкой паралитика, скрипел и скрежетал при каждом шаге, из сочленений сыпалась ржавчина, которая таяла в воздухе, не долетев до земли. Один глаз горел красным, второй был выломан. Стальной череп пробит в нескольких местах, а тяги сервоприводов скручены и поломаны. Чудо-юдо сначала раскланялось со Жнецом, потом глянуло на Ивана, а после уставилось на разрушенную башню. Стажер оглянулся и увидел вторую летящую ракету. Жнец дернул подопечного за руку и потащил подальше от умирающей машины. Последнее, что успел увидеть Иван перед взрывом, был «робот», положивший руку на моторный отсек. Когда стажер обрел способность соображать, то увидел, что сидят они втроем у основания скалы примерно в километре от злополучного танка. Над развалинами башни то и дело вставали облачка разрывов, а после долетали ухающие удары, похожие на раскаты грома. Танк горел, и жирный черный дым от плохо сгоревшего керосина стелился над каменистой пустыней. Жнец и «робот» о чем-то переговаривались вполголоса, причем у Жнеца можно было разобрать слова, а «робот» издавал только скрип и скрежет. — Очухался? — повернулся к нему Жнец. — Да. А как… — Ну как-то вот так! — Жнец поднялся.- Пошли, пора нам. — А-а… кто… он? — Иван взглядом указал на «робота». — Знакомься, Смерть Вещей, — в голосе Жнеца поровну смешались ирония и пафос. «Робот» учтиво поклонился. — Иван, — выдавил стажер. «Робот» что-то скрипнул. — Он говорит, что теперь умирают не только крысы и блохи, но и некоторые вещи. Особенно те, что помогают спасти или забрать жизнь. Кстати, младший брат тебе про это не сказал? Вроде должен был! — Нет… — Разгильдяюшко, — выдохнул Жнец.- Как был, так и остался! Впрочем ладно. Еще бывают случаи, когда «мастер вкладывает душу» в какой-то предмет. Бывают и более высокие моменты, но это уже не моя епархия. Вот все они проживают свою жизнь, как-то влияя на окружающий мир. А потом приходит их время. «Робот» снова что-то проскрежетал и пробулькал. — Он говорит, что старается скрасить их потерю целостности. Что сам не рад их забирать, но даже персонажи легенд должны приходить и уходить вовремя, иначе нарушится красота… Ты законченный романтик, ржавая ты железяка! — добавил он, повернувшись к «роботу». Тот развел руками и заскрипел. — Что он говорит? — не выдержал Иван. — Говорит, что на том и стоим. Скрип продолжался. — Говорит, что потому и не тронулся своим ржавым умом, — продолжал переводить Жнец.- Что даже для ржавой железки в этом мире сложно быть нормальным и счастливым сразу. — Философ ржавый! — вырвалось у Ивана. «Робот» затрясся и заскрипел. Даже без перевода было понятно, что это смех. Потом он повернулся к Жнецу и выдал довольно долгую фразу. Мрачный Жнец помедлил с переводом, после чего сказал: — Если не перестанете истреблять друг друга, то рано или поздно появятся машины, осознающие себя. Вы придумаете их для войны между собой, а они возьмут и осознают опасность людей для самих себя. И когда за такими как ты, Иван, начнут приходить такие, как он, то можно будет вернуться к философскому спору о ржавчине и бренности. Когда ты научишься за языком следить?! — рявкнул он под конец. Иван хотел было сказать, что начал-то сам Жнец, но вовремя прикусил язык. Что можно Юпитеру, за то быка могут на тушенку пустить. Жнец одобрительно кивнул, после чего посмотрел на солнце, клонящееся к закату. — Нам надо идти. История, ради которой мы здесь, более не может ждать. Тот же день, Москва, вечер, Юго-Запад — Ну, за встречу! Стопки коротко тренькнули, и обжигающе-ледяная водка солнышком провалилась куда-то вниз. — Какими судьбами в наши Пенаты? — Да так, проездом…- ухмыльнулся Лис.- Решил тебя вот проведать. Ребята из отдела подсказали, как тебя найти. — Ты все в ментовке? — Да так, на подхвате, — Лис махнул рукой.- Больше на себя работаю, где придется. По электрике там… Или че еще предложат… Комната, в которой они сидели, была обставлена не броско, но весьма со вкусом. «Живой» столик, сделанный на заказ, шкаф с книгами, шкаф-бар, большая плазменная панель во всю стену, потаенная мультизональная подсветка, окна, закрывающиеся по секторам — все выдавало весьма качественный и недешевый дизайн-проект. — «Или че» — это че например? — хохотнул собеседник.- Неужто в школу вернулся? — Не… слышь, Казак, а ты ниче так устроился! Только прибираться не зае#ешься в таких хоромах? — удивленно огляделся по сторонам Лис. — На то прислуга есть, — Казак откинулся на спинку массивного дубового резного кресла и шумно вздохнул.- Ну, между первой и второй? Чокнулись стопками, выпили, закусили. — Какой звук чистый от стопок! — крякнул Лис. — А то! — ухмыльнулся хозяин.- «Сент-Луисий», не хрен собачий! — Денег шоль девать некуда? — Да подогнали на днюху, можно малек понтануть, — захохотал Казак. Немного помолчали. — Ну, по третьей, не чокаясь! Встали, выпили, потом закусили. — Казак, а помнишь новый год в Шали? — Как не помнить! — Сколько мы тогда детишек успели вытащить, пока «Точка-У» е##нула? — Ну прилично так… — Круто было! — Точняк! — Героя так и не дали? — Не-а! — Ну и мне — нет. Не любит начальство, когда ему морду бьют… — Точняк! Выпили и закусили. Потом еще закусили. Каждый думал о своем. Лис размышлял о том, что Казак сильно изменился за прошедшие годы: взгляд стал колючим и пустым. Он и раньше был жестким, но была в глазах какая-то искорка, выдававшая идейность. Сейчас там не было ничего. Руки были по-прежнему огромными и накачанными, но к ним прибавились изрядных размеров брюхо и, пока еще едва заметная, одышка. Говорил старый товарищ тоже по-другому, словно немного через губу. И вообще в нем появилось что-то княжеское, если не царское. Казак тоже изучал старого друга, и его не покидало смутное подозрение. Вроде не сильно изменился, но что-то Лис явно скрывал. — Ты ж у меня в первый раз в гостях? — спросил Казак, снова разливая «по половинке». — Ну так… — А все ж сам чем занимаешься? Ну кроме ментовки. По земле ходишь или как? — Заказы там всякие — по электрике, по стройке… — Ну это я и сам знаю! — хохотнул Казак.- На старость-то надо наскребать! Чай не мальчики уже, особо не попрыгаешь! — Эт да! — крякнул Лис.- Ну, за молодость и зрелость! — Точняк! Выпили. Закусили. — Вобщем ты прав — нужно серьезное дело на серьезные бабки, — Лис подцепил кусочек сала и внимательно посмотрел на друга. — Работы туева гора, — задумчиво сказал Казак.- Потянешь ты или нет — вот в чем вопрос? — А в чем сомнения? — Принципов у тебя много, Лис, — Казак разлил остатки и убрал со стола пустую бутылку.- А бизнес принципов не любит. — Так и поубивать друг друга можно! — притворно удивился капитан. — Бизнес любит понятия,— Казак осклабился волчьей ухмылкой. — Зелья? — прямо спросил Лис. — Поясни. — Мозговерты, дурь, соль, синтетика, — откинулся на спинку Лис. — Ты догадлив, капитан, но не все так просто. — За взаимопонимание? — За взаимопонимание! Хрустальный треньк, короткий шот, закуска. — Лис, а ты чего ко мне со стволом в гости пришел? — вдруг прищурился Казак и тут же громко заржал. — Да сыкотно стало последнее время, — глядя в глаза ответил Лис.- Чуть не прибили с месяц назад, а прыти былой нема ужо… — Верю-верю… Ну ты че-нить посерьезнее ПМ заведи, «глок» хотя бы! — Грошей пока немаемо, — осклабился Лис.- Гордость у нас нынче дорогая — не всем по карману. Поржали, отпуская скабрезности на эту тему. — Значит гроши нужны? — Но! Дочка замуж вышла, а мне теперь ишачить, чтобы она со своим е#арем могли в Москве жить. — Лады. Казак встал и подошел к бару. Он взял другие стопки, но замялся, словно выбирая между двумя бутылками. — Казак, а у меня такой вопрос, — донеслось сзади, — не в падлу тебе молодежь травить? Ну, просто поинтересоваться? Казак, взявший было бальзамированный ром, поставил его на место, неуловимым движением отправил что-то в рот, и вернулся к столу с односолодовым вискарем четвертьвековой выдержки. — Опять ты за свое? — осклабился бывший командир. — Я понять хочу: чего ждать и от кого? — Лис, ты мозги не е#и: либо со мной, либо разбежались. Я в твои дела не лезу, и в мои лезть не советую. Ты мне, я тебе — без кидалова и без лишнего. Вопросы? — Ну, за «без вопросов»! — Идет! «Синглетон», 25 лет, — Казак поднял стопку. Выпили-закусили. — Лады, — крякнул Лис.- В твои дела лезть не буду. Но тайничок перепрячь! — Че? Вместо ответа капитан выложил на стол три маленьких неодимовых магнитика и поставил их в ряд. На лице Казака не дрогнул ни один мускул. Он молча разлил виски по стопкам и поднял свою. — Ну, за взаимопонимание! — Взд-дрогнули! — икнул Лис и выпил. Виски начал забирать его, но как-то неправильно. Казак написал что-то в телефоне и положил его на стол. — А теперь рассказывай, родной: что знаешь и откуда? — задушевно вопросил он.- Пока «скорая» едет. Лис попытался подняться, но ноги слушались плохо. — Ах ты сука! — беззлобно выдавил капитан. Усилием воли он вскочил на ноги и попытался достать ПМ. В следующую секунду пистолет улетел в угол, выбитый хлестким «ножничным» ударом. — Вот и улика, — спокойно подытожил Казак.- Сейчас приедет «скорая» и отвезет тебя в очень хорошую клинику. Пролечат там тебя от алкоголизма, ну и по мелочи… Лис понял, что его ждет. Он усилием воли сумел вскочить на ноги и, сшибая косяки, ломанулся в прихожую. — Куда-а, родной? — ласково спросил Казак.- Там дверь с секретом. Он шел за своим бывшим другом, на ходу похрустывая пальцами. Тем временем из прихожей послышались шум падения и возня. Казак вошел в полутьму коридора, собираясь включить свет и вырубить наконец неудачника, но сделать этого уже не успел. В лучших традициях дешевых голливудских фильмов, Лис сумел протащить в промежности незамеченным еще один ствол — «Вальтер ППК». Из немыслимого положения капитан успел нажать на курок шесть раз. В ростовую мишень попали всего две пули. Фатальной была первая же: кусочек свинца калибром 7.65 вошел под нижнюю челюсть и вышел в затылке, зацепив продолговатый мозг. Казак умер мгновенно. Пытаясь удержать отлетающее сознание, Лис отчаянно тыкал себя стволом в череп. — Хрен вам, а не тюрьма! — успел подумать он и нажал курок, проваливаясь в спасительное небытие. Боек сухо щелкнул: патрон дал осечку. Тот же день, Сирия, окрестности Пальмиры. Старший сержант Сергей Петрович Волков приник к прицелу. Вот один из духов попытался перебежкой приблизиться к его позиции. Грохнул выстрел, и «боёк» запрещенной в РФ организации ничком упал в каменистую осыпь. С вражеских позиций раздалось несколько одиночных выстрелов. Попадания вздыбили пыльные фонтанчики совсем близко от его лежки. Одна пуля ударила в валун, за которым сидел сержант, и с визгом ушла куда-то в пустыню. Сергей перекатился в ямку у соседнего валуна, и тут же чуть не потерял сознание. Левая раненая нога давно уже превратилась в тупо ноющий бесполезный кусок мяса. Пуля попала в бедро и прошла рядом с артерией. Жгут и промедол избавили сержанта от шока, но идти он дальше не мог. Ему оставалось продержаться около получаса. Далее наступят сумерки, и поиски уходившей в отрыв группы станут в разы сложнее. А через час группа уже достигнет НП союзных сил в двадцати километрах от Пальмиры, где их встретят и переправят в Хмеймим. Эхо донесло звук мощного взрыва. Ниже по горной дороге поднялось дымное облако, сменившееся жирным черным шлейфом. Сержант злорадно ухмыльнулся. — Словили гостинец, сволочи! Видимо противник пытался подогнать броню и с ее помощью ликвидировать настырного снайпера, но напоролся на замаскированную ловушку. Ловушкой была модифицированная противобортовая мина ТМ-83, в которой доработали инфракрасный датчик цели: вместо требующего зеркала штатного сенсора поставили китайский лазерный дальномер и процессор с самопальной прошивкой. Мина стала незаметнее, спрятали ее в покореженный остов джипа на обочине дороги, а под станину засунули еще подарочек — мину-сюрприз МС-3. Тащили двадцатикилограммовую укладку ТМ-83 и прочие подарки два приданных группе сапера, которые отделились от рейда и заранее заминировали пути отхода. Сигнал поступил вчера вечером. Агентура сообщала, что в расположение командования «игиловцев» прибыл весьма жирный «гусь» для каких-то переговоров. Далее показания агентов незначительно расходились. Непонятно было, какую именно силу представлял белый англоязычный переговорщик, но полномочия имел серьезные, и в чем-то мог даже изменить баланс сил в регионе. Местонахождение «гуся» также было известно неточно. Аналитики просчитали три возможных точки захвата, и групп отправлено было тоже три. Поднимать отвлекающую бучу было нельзя: при необъяснимой активности противника охрану переговорщика резко усилили бы и приняли меры к его эвакуации. Группе лейтенанта Сидорчука повезло: именно им удалось захватить важную персону. Потери случились, когда прошли больше половины пути к своим. Два набитых «бойками» джипа сумели вычислить и догнать группу. До ловушки они не доехали, издали открыв огонь. Пулеметной очередью был убит рядовой Кравченко и ранен сержант Волков. Потом в этот джип прилетел выстрел из последней оставшейся «мухи», на чем война для четверых фанатиков закончилась. Второй джип враги бросили посреди дороги и рассыпались по укрытиям. Завязалась перестрелка. Отходили «ручейком», оттаскивая раненого Сергея. Когда сержанта перевязали, лейтенант принял решение уходить с пленным, а Волков остался прикрывать отход. Так и лежал он в своей засаде, периодически переползая от одного валуна к другому, насколько позволяла раненая нога. Неожиданно со стороны противника послышалась частая пальба. Сержант насчитал пять стволов, хотя во втором джипе тоже было четверо террористов. Значит подошла подмога. Громкий хлопок выстрела из РПГ-7 четко выделился на фоне прочей трескотни. Сергей всем телом вжался в землю, но это его не спасло. В сержанта выпустили «буревестник». Это был иранский клон российского выстрела ОГ-7 «Осколок». Длинная тонкая осколочная граната накрывала площадь примерно в сто пятьдесят квадратных метров. Снаряд с шелестом пронесся над солдатом и взорвался чуть выше по склону среди валунов. Спину чуть ниже броника и уцелевшую ногу обожгло острой болью. Сергей застонал и перевернулся на спину, пытаясь понять, что с ногой. Ранение было неопасным, но посеченная икра сильно кровила. Что со спиной — было неясно. Стрельба поутихла. Сергей стиснул зубы и снова припал к прицелу. Так и есть: на секунду из-за камней высунулась голова и пропала. Противник его провоцировал. Сергей наощупь достал ИПП и начал бинтовать ногу. Он почти закончил, когда со стороны врагов послышался шорох и перестук мелких камешков. Сержант бросил бинт и начал осматривать позиции врага в прицел. Там было тихо. Однако, когда он уже собирался вернуться к перевязке, в поле прицела мелькнул камешек. Сергей перевел ствол вправо и успел заметить мелькнувшую выше по склону тень. Его пытались обойти. Повязка на ноге напитывалась кровью. Надо было что-то делать. Если долго ждать «ползуна», он потеряет много крови. Если совсем отвлечься — то его возьмут в «клещи». Нервы у противника сдали раньше: сидевший выше по склону «боёк» начал переползать и на мгновение выставил из-за камней голову и часть спины. Сергей выстрелил. Боевик истошно заорал и задергался, но почему-то не уползал. Сержант не знал, что чуть ошибся прицелом, стреляя вверх по склону, и вместо головы попал врагу в ключицу. Опять поднялась трескотня автоматов. «Сейчас прилетит» — с тоской подумал сержант, и даже услышал хлопок пуска, но… Огонь стих, слышны были только вопли раненого. Потом, через долгие три секунды раздался грохот взрыва и вопли уже со стороны гранатометчика. Иван, стоявший аккурат между воюющими, видел несколько больше. Вот гранатометчик зарядил кумулятивную ПГ7-ВС за неимением осколочных. Вот он прицелился, прикрываемый побратимами. Вот он нажимает на спуск. В последний момент около стрелка вдруг появился «робот», который… погладил рукой выступающую кумулятивную часть гранаты. Никуда после этого граната не полетела. Она пролетела пару метров, упала на землю, и самоликвидировалась прямо тут же, разметав мощным взрывом мелкие камушки, один из которых рикошетом прилетел в самого гранатометчика, спрятавшегося за валуном. Камень чиркнул бедолагу по лицу и начисто снес ему нос. Брошенный при бегстве РПГ раскурочило взрывом. С другой стороны к смертельно раненому сержанту подошел Жнец. Он наклонился над ним и похлопал по плечу. — Я. Подожду. Сергей ошалело уставился на Смерть. Он уже перешел некую грань и видел несколько больше, чем обычный человек, но был еще вполне жив. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и снова начать выцеливать противника. Жнец махнул рукой Ивану, и жестом указал вверх по склону, где лежал раненый. Тот уже не орал, а только сипло стонал, все более проваливаясь в шоковое состояние. Иван собирался было идти забирать бедолагу, как вдруг увидел, что «робот» подобрал тень самоликвидировавшейся гранаты и, нянча ее на руках, потопал вниз по склону. По дороге он что-то скрипел, булькал и кряхтел, не обращая более ни на что внимания. Стажер пришел в себя и прыжками помчался исполнять послушание. Когда дело было сделано, он обернулся снова, но «робота» уже не увидел. Иван подошел к Жнецу и тихо спросил: — Что это с ним? — и указал глазами в сторону ушедшего Смерти Вещей. — Питомца себе нашел, — задумчиво сказал Жнец отойдя от сержанта.- Говорит, что хорошая попалась. Мол вся простая донельзя. Мол весь путь — лишь до первого подрыва, но сама правильно решила, кого стоит забирать, а кого — нет. — Это он о… гранате? — Именно. — Пи-пе-ец… — Ты радуйся, что он еще наивный. Если окрепнет и возмужает — печально все будет. — Да я уж понял. — И это еще не самый опасный персонаж, — вдруг разоткровенничался Жнец.- Люди порой такое притаскивают в свой мир, что даже меня в изумление приводят. Есть даже конторы, мимо которых я стараюсь без крайней надобности не ходить. Например этот… как его… «Институт Мозга»… — Даже так? — удивился Иван.- А почему? Раздался выстрел. Стрелял сержант, но промахнулся. Наступали сумерки, сказывалась кровопотеря. Сергей хотел переползти, но уже не смог. В него так и не попали, но теперь он сидел за камнем и прерывисто дышал. На большее сил не оставалось. — Потому, что большинство людей, хоть как-то перешедших барьер рутинного бытия, сразу начинают думать о бессмертии. Они почему-то считают, что Смерть можно «сковать зеленью оков», отвлечь, обмануть или запугать — и это решит все проблемы. Наивно и глупо! Но работу они мне порой осложняют. Выматывают. Побегать за ними приходится. Были даже попытки «притвориться мертвым», представляешь? — М-да… Послышался шорох осыпи, но какой-то необычный. Такой шум издавал сам Иван, перемещаясь в своем нынешнем воплощении. Сперва стажеру показалось, что «робот» вернулся, но потом в пришедшем он с удивлением узнал Лиса. — Мое почтеньице, — раскланялся он со Жнецом.- И ты тут, студент! Ну вот никак без тебя, — и он коротко ухмыльнулся. — Уходят, — вдруг коротко резюмировал Жнец. — Кто? — вздрогнул Иван. — Враги. За валунами и впрямь началось шевеление, которое вскорости стихло. — По радио передали, что группа дошла, — пояснил Жнец, кивая на сержанта.- Иване, забирай его, но пуповину пока не режь. Им надо поговорить. *** Лис и Петрович отошли и присели на камень. Канонада вдалеке понемногу стихала. Над пыльными горами занимался короткий южный закат. — Так ты, Лис, это… тоже что ль? — нарушил молчание сержант. — Да пока не ясно, — прищурился на закат Лис.- Лишнего вот тяпнул… в больницу попал. Сейчас вопрос решается, оставят пока или… — он мимоходом махнул вверх. — Н-да… — вздохнул Петрович. — Ну да! — усмехнулся Лис, — Не хотелось бы вот так вот… по пьяни… Собачку мою, зачем грохнул, ирод? Петрович вдрогнул: воспоминания пронзили его как молния, как клинок финского ножа. Чечня, наемники, операция… — Так это… это ты там был, что ли? — выцедил он. Лис покивал головой. — И Кире ногу раздробил… — глядя на закат, сказал капитан.- Его потом твои наниматели и добили. Из миномета. И ловушка была… И меня бы грохнули, но Киря все осколки словил… Некоторое время оба солдата молчали. Потом капитан повел перед собой рукой, и в воздухе встала картина: Лис спасается от наступавших на пятки «бармалеев». Те же горы и та же Вторая кампания. Группа попала в засаду и погибла, уцелел только Лис и его раненый пес, который сам идти не мог. Капитан уходил бегом, неся на себе сорок кило аммуниции, и еще восемьдесят кило сэра Пумбы. Пса он тащил на волокушах и пер к своим с хитростью лисы и упорством самурая. Его догнали. Почти догнали. Первым из своих, кто помог, был как раз сержант Волков, сидевший в засаде. Пока снайпер перестреливался с «бармалеями», успела подойти помощь. Воевать с броней и перспективой появления «вертушек» враги не решились и тихо рассеялись по «зеленке»… — Ну вот как же так? — Лис повернулся к сержанту. — У дочки лейкоз нашли. Померла бы без лечения, — Петрович говорил, глядя куда-то вдаль.- А что я умею? Ну вот и нашлись какие-то мутные, денег пообещали… Собачка… ну это уж прости — надо было изобразить чёй-то… А Кирюху вообще случайно — рикошет от камня пришел, сам заметил… Прости уж… Последний краешек заходящего солнца, блеснув на прощание зеленой искрой, скрылся за горным хребтом. — Да простил уже, — так же глядя на закат, ответил Лис.- Еще когда сюда шел, когда узнал… Серебряная нить, связующая Петровича с еще теплым телом вдруг со звоном лопнула. — Пора! — раздался за спиной у них бас Жнеца.- Оставьте новопреставленного! Лис и Иван отошли в сторонку. — Вы ведь неплохой человек, — задумчиво сказал Иван. Лис только усмехнулся. — А почему вы вообще пошли в милицию… полицию… Капитан криво ухмыльнулся, снисходительно глянул на Ивана и отвернулся в сторону. Однако там он встретился с красноречивым взглядом Жнеца и снова повернулся к Ивану. Повел рукой в воздухе — появились быстро сменяющие друг друга картинки-образы. Перестроечные времена. Третья волна сокращений в армии, работа на стройке, очередь к пивному ларьку. Машина, из которой вылезли два джигита южных кровей, не пожелавших стоять в очереди. «Вах, слюшай, какой очеред? Нет никакой очеред, зачэм нам стоять, дарагой?» Короткая перепалка, где путем легкого мордобоя наглецам указали на место. Бегущие к машине джигиты с разбитыми носами. АКСу, вытащенный прямо из салона. Три очереди. Девять трупов. Лис был одинадцатым, а десятый умер у него на руках, не дождавшись «скорой». «Видышь, дарагой — нет никакой очеред!» Бандитов даже не искали. И вот Лис уже снова капитан, но уже милиции. Хоть какая-то защита за спиной… Образы растаяли в воздухе, а Лис снова отвернулся и уставился на камни, где за душу сержанта уже разгорался нешуточный спор. — Что, и меня так же будут парить? — спросил он у Жнеца. — Это только начало, — глухо ответил тот.- Твой вопрос еще решается. — Во как… — Думай, человече, думай! Чего на самом деле хочешь. Многое от этого зависит. Иван тем временем прислушивался к спору. Воспользовавшись тем, что Жнец отвлекся на беседу с Лисом, он подошел поближе. Скверныши орали и ругались, причем такого изощренного мата стажер не слышал даже на стройке. Потом до него дошло, что нечисть просто копирует лексикон новопреставленного, но это было еще полбеды! Скверныши запомнили и подсчитали абсолютно всё, вплоть до последней рюмки водки, выкуренной сигареты или похотливого взгляда на женщину. Когда мелкие проколы успешно отбивались Светлыми — припоминались более крупные, печальные или даже постыдные, о каких обычно никому и никогда не рассказывают. Всякому, кто старше тридцати, обычно есть, что скрывать… Ни одна сторона не могла доказать свою правоту, пока не влез Иван. И лучше бы он этого не дела! — Что вы, твари, делаете?! — не выдержал он.- Нет праведных ни одного! Но также нет большей любви, чем ежели кто душу свою положит за други своя! Вот… — Жнец, сюда! — успел крикнуть один из Светлых, но было уже поздно. Сразу несколько Сквернышей отрезали стажера от Жнеца и Светлых. К Ивану метнулся мелкий бес и вперил в него взгляд горящих красных глаз на мерзкой рожице. — И-и кто к нам тут пожа-аловал? — вопросил он с мерзкими гнусавыми нотками уголовника-провокатора.- Пристяжка для косы? Зарвавшаяся тряпочка, подтирающая чужие сопли? Задрот, раскрывший на *** рот? Или… Во! Гондончик, возомнивший себя дирижабликом! Оглушительный гогот поднялся со всех сторон. — Пыжик, ходь сюды! — вдруг пронзительно крикнул бес. Сквозь толпу Сквернышей протиснулся невысокий, но весьма упитанный бес с большим свитком в руках. — Ну что, тряпочка, — хохотнул мелкий, — посмотрим, что есть на тебя? Остальные заорали и заулюлюкали, выражая согласие. Жнец вдруг оказался совсем рядом, перехватив поудобнее косу и ожидая развязки. — Молитву читай! — услышал Иван его шепот. — Ка-кую? — Любую! Но с покаянием!!! — стажер с удивлением услышал в голосе Жнеца нотку тревоги.- Тогда прорвемся! Иван попытался вспомнить «Отче наш», но никто не собирался оставлять их в покое! Кольцо нечисти стало плотнее. Упитанный развернул хартию и взмахнул когтями. Вспыхнули образы. Вот Иван не подал милостыню… Вот Иван орет на жену почем зря. Да еще и встряхнул ее так, что слезы на глазах выступили. Вот, будучи подростком, мучает животных… Врет… Не прощает… Струсил… Слабого обидел… Смотрит порно… Нажрался так, что путает местами слоги и буквы…. Еще эпизод, еще, еще, еще… И чаще всего были гордыня и неуемный язык! Ор и гвалт нарастали. Развязка наступила, когда Пыжик показал уж совсем непотребный эпизод в стиле «служебный роман». — Жене его пошли! — заливался мелкий.- Прямо в сон! Сейчас!!! И гогот, сатанинский гогот отовсюду! — Сука!!! — заорал потерявший голову Иван и, не помня себя, ударил Серпом Скверныша. Мелкий тоненько заверещал и попытался полоснуть стажера когтями. Они были длинными и острыми, как бритва. Почти дотянулся: царапнул кончиками. Острая жгучая боль обожгла лицо Ивана. Он отпрянул назад, прямо в объятия Жнеца, который, расшвыряв Сквернышей, тут же накрыл стажера пологом мантии. Светлые выхватили мечи, и все трое заняли круговую оборону. Было от чего! Вся толпа нечисти заорала и засуетилась вдвое сильнее. — Нарушение! — Преступление!!! — Смертный осмелился поднять руку на Бессмертного!!! — Казнить! — Приговор!!! Замелькали когти и странные черные кинжалы, однако особо в драку мелкие не лезли. Они просто взяли оппонентов в плотное кольцо и гневно потрясали когтями и оружием, выкрикивая проклятия и оскорбления. Старший Светлый обменялся со Жнецом выразительными взглядами. Жнец слегка опустил голову. В этот миг земля дрогнула. Черная трещина, обрамленная сполохами багрового пламени, расколола склон горы. Раздался глухой и протяжный рев, а потом… Потом на поверхность выбрался огромный и страшный Скверныш. Рогатая голова, напоминающая бычью и козлиную одновременно, огненный плащ, копыта, длинные и корявые руки, сжимающие огненную плеть — бич страстей, слабостей и тайных пороков. Демон был явно не из простых. — Кто?! Посмел?! Нарушить?! Древний?! Уклад?! — от ревущего и скрежещущего одновременно голоса у Ивана свело зубы.- Мы-и забы-ирае-эм зарва-авше-эгося-а сме-эртно-ого-а!!! Страшно. Голос был пронзителен, как плач младенца, шел отовсюду, как рев торнадо, отдавал злобой, тоской и ледяным могильным холодом. Иван задрожал, как осиновый лист. Демон сделал шаг в их сторону. Земля дрогнула. Еще шаг, еще… Мелкие бесенята расступались перед ним и орали, предвкушая потеху. — Молитву чти! — зарычал Жнец. И Иван наконец опомнился. Демон вдруг остановился. — Не поможет! — взревел он и взмахнул бичом. Огненный кончик прочертил замысловатую дугу и вдруг намертво обвился вокруг руки стажера, в которой все еще сверкал червонным золотом Серп. Иван завопил от немыслимой боли и почти выпустил оружие, как вдруг Старший Светлый расправил сверкающие крылья и полоснул мечом по огненной нити. Хвост плети отпал и рассыпался огненными брызгами, впрочем от оставшегося обрубка тут же вырос новый конец, еще длиннее прежнего. — Смеете мешать? — заревел черт.- МНЕ?! Взять их! Но ринувшаяся в атаку толпа вдруг сбилась в кучу и откатилась назад. Несколько сник и главарь. Иван почувствовал, что за спиной у них появился кто-то, и этот кто-то был СИЛА. Сила светлая и могучая. Иван просто молился и дрожал, не смея обернуться. — По какому праву ты, исчадие тьмы, смеешь напрямую вредить воплощенному смертному? — возгремел голос сзади. — Он ударил оружием вечности бессмертного! — зашипел демон.- Он нарушил древний уклад! — Сейчас ты сам нарушаешь уклад, — парировал Светлый.- Еще одно слово, и они просто уйдут. — Каков приговор? — осклабился Скверныш.- Они должны быть наказаны! — Их дело будет рассмотрено. Виновные понесут наказание, — нехотя ответил Светлый.- Уходи! — Мы проследим! — демон оглядел свою ватагу.- Верно? — Верно! Верно!!! — заголосила сбившаяся у его ног орава мелких. — Здесь новопреставленный, — сказал второй Светлый. — Уводите его! — раздался голос сзади.- Его мытарства будут не здесь. Старший Светлый кивнул, после чего они подхватили сержанта и вместе с ним понеслись куда-то вверх. Орущая ватага Сквернышей последовала за ними. На выжженном склоне горы остались лишь Жнец с Иваном, да неведомый Светлый, на которого Иван все еще боялся смотреть: сидел под мантией и трясся. — Огорчил ты меня, Жнец, — сказал, помедлив, Светлый.- Сильно огорчил. — Прости меня, Начальник Помощников Людских, — Жнец бесцеремонно вытолкал из-под мантии Ивана и опустился на одно колено, склонив голову и оперевшись на Косу. — И меня простите, — понурился Иван, копируя действия Жнеца.- Это я виноват! Не сдержался… — Ты — ребенок? — мягко спросил Светлый.- Или сосуд немощный, что являешь миру чувства дочерей Евы? Ты — муж! Ты — сын Адама. Ты принимаешь решения и отвечаешь за них. Надеюсь вы оба сделаете выводы. Иван вскинулся было, но Светлый его остановил. — Ни слова боле, — он обвел их взглядом.- Вы оба приняли неверное решение. И оба покаялись. Это не отменяет разбора дел, но будет учтено. Оба провинившихся еще ниже склонили головы. — Осталось еще одно дело, — продолжил Светлый.- Жнец, где тот смертный, что отвлек тебя беседой? Жнец огляделся — Лиса нигде не было. — Петр, подойди сюда! — властно позвал Светлый. Лис выбрался из-за огромного валуна, подошел и встал напротив Посланника. — Скажи, чадо, — вопросил его Светлый.- Что ты скажешь в свое оправдание? Почему дошел до постылой жизни, полной дурмана и отчаяния? Чего жаждал ты? Что потерял? Говори прямо и помни, что сейчас от твоих слов зависит твоя судьба. — Я хотел служить, — начал Лис.- У меня были Родина, служба, ученики. Меня лишили всего и превратили в раба, о которого вытирали ноги. — Ты хотел бы Богу служить? — Да. — Ты думал когда-нибудь, что от тебя нужно смирение, чтобы послужить Ему? Только смирение и ничего более. — Я не видел смирения в том, чтобы прогибаться под уродов, заполонивших мир вокруг! Я — воин. Я не могу быть рабом, хотя бы и божиим! Готов служить до последнего вздоха, но честью своей поскупиться не готов. Меня лишили всего — Родины, флага, будущего. Светлый повел рукой, и замелькали образы, показывавшие сцены из жизни капитана: порой героические, порою позорные… — Ты принял правила этой стаи, чтобы выжить, — резюмировал Посланник.- Но остановился, желая сохранить себя. Признаешь ли это? — Признаю. — По твоему делу, чадо, вынесено решение. Готов ли ты принять его? Лис хотел было сказать «смотря какое», но вовремя прикусил язык. — Готов, — коротко сказал он. — Тогда слушай волю свыше: тебе будет дарован еще один шанс. Используешь его — старое забудется. Пропьешь и эту жизнь — пеняй на себя. — Что мне делать? — Следуй за мною! — Светлый обернулся к Жнецу.- С Иваном не затягивай. Заканчивай, что задумал, и возвращайтесь — довольно с него. Тянуть не стоит, — Светлый как бы невзначай кивнул на затягивающийся черный пролом в горе. — Да, Посланник! — еще раз кивнул Жнец и встал. Светлый отвернулся и широким размашистым шагом пошел по пустыне по направлению к горам. За ним, стараясь не отстать, легкой рысью последовал отставной капитан. Вот так и закончилась эта история похождений двух солдат, попавших в жернова обстоятельств. История столь же обычная для войны, сколь и драматичная для отдельных ее участников. Впрочем… она еще не окончилась совсем, но об этом чуть позже. Москва, морг 7-й горбольницы, та же ночь …Кто-то настырный и злой звал Коляна по имени. Голос принадлежал то матери, то бывшей жене, то вообще кому-то незнакомому. Колян и рад бы не слышать его, но не получалось. Большая часть его сути покинула тело вместе с душой, но что-то осталось. Эта часть сопрягала сознание с воплощенным телом и должна была тихо развеяться по мере тления. Однако тело умирает не сразу. Еще три дня оставшиеся в живых иммунные клетки, покинув кровяное русло, будут сражаться с теми, кто посягает на гниение бывшего живого организма. Потом силы истощатся, и начнется активное разложение. То, что лежало сейчас на прозекторском столе, не могло мыслить, не могло ощущать себя как человек, но примитивные рефлексы и инстинкты еще сохранились. Сейчас кто-то грубо тащил из небытия этот жалкий огрызок личности, заставляя его снова и снова проживать муки удушья. За голосом не было уверенности, не было власти, но было… любопытство. Кому-то очень хотелось посмотреть на то, как он, Колян, встанет и пойдет. Тело болело, и боль была страшная. Обескровленные нервные окончания не работали, но боль шла откуда-то изнутри, подобно тому, как болит на ветру подсохшая глубокая ссадина. Мертвые мышцы не вырабатывали энергии. В них не было кислорода, но неведомая сила запустила анаэробный обмен веществ, сжигающий все подряд в неэффективном, но не требующем воздуха и кровотока режиме. Колян рывком поднялся и огляделся — вокруг была тьма, но в этой тьме где-то совсем рядом был он — тот, кто вытянул его из небытия, подвергнув мукам из чистого любопытства. Колян поднял руки и медленно двинулся, ощупывая пространство перед собой, движимый единственным порывом найти и раздавить ненавистного мучителя. Поиски не увенчались успехом: голос звучал то слева, то справа, то сзади, но нащупать его не удавалось. Посередине анатомички был очерчен круг, обставленный свечами. В круг была вписана хитроумная фигура, снабженная множеством мелких деталей. В середине круга стоял, радостно глядя на происходящее, молодой человек довольно интеллигентного вида. На полу рядом с ним лежала толстая книга и блокнот с ручкой. — Работает, работает! — радостно шептал он.- It’s alive! Он схватил блокнот и, шепотом проговаривая слова, принялся заносить в него наблюдения. — Эксперимент номер шестьдесят три, мужчина около тридцати, белый, причина смерти — утопление. Пробыл в воде около двух часов. Констатирована биологическая смерть. Использован синкретический ритуал, составленный на основе данных по практикам «рлан-га» и «тор анжи». Результат положительный: после трех часов манипуляций умерший встал с каталки и совершает осмысленные движения по комнате. Видеофиксация будет приложена отдельно. Молодой человек достал мобильный телефон и начал снимать, но света не хватало. Забыв об осторожности, он вышел за пределы круга и направился к выключателю. Колян резко обернулся и утробно зарычал: в чернильной мгле, окружавшей его сознание, вдруг четко обрисовался контур человека, стоявшего рядом. Вот он, мучитель!!! С нечеловеческим ревом Колян ринулся на своего обидчика. Горе-некромант только сейчас понял, что натворил. Тонко завизжав от страха, он ринулся по коридору морга, а за ним медленно и неуклюже шагал тот, кому нужен был всего лишь покой. И которого покоя самым наглым образом лишили. Где-то между Дамаском и Москвой, та же ночь …Возвращались молча. Казалось бы, что может быть проще — раз и на месте. Ведь для сознания, не обремененного плотью, нет преград ни в пространстве, ни во времени. Однако Жнец почему-то предпочел обычный полет. Лишь один раз они изменили курс, чтобы не приближаться к пассажирскому лайнеру, летевшему в Турцию — среди пассажиров могли оказаться видящие, и тогда не миновать казусов… Уже над Москвой, в полной темноте, они опустились на землю. Оглянувшись по сторонам, Иван с удивлением увидел знакомое здание морга 7-й горбольницы и вопросительно посмотрел на Жнеца. — Пойдем, — коротко бросил тот и исчез в дверях. В коридоре слышалась возня. Глухое бормотание перемежалось редкими полновесными ударами и приглушенными воплями. Иван почувствовал тяжесть в руке. Мельком бросив взгляд на появившийся Серп, он тут же поднес его поближе к глазам. Пылающее золотое лезвие сейчас стало по кромке траурно-черным. — Иван! — позвал его Жнец. Стажер поспешил на голос и оторопел. В закрытую дверь сторожки ломился и царапался страшный голый мужик. Страшной была его внешность и миазмы, расплывавшиеся вокруг. Синюшная одутловатость, обломанные ногти, которые не кровили, и затянутые мутью глаза, на которых Иван успел заметить «пятна Лярше», говорили ему, что перед ним свеженький покойник. Внутренний голос уточнил, что не просто покойник, а утопленник, погибший глупо и мучительно. За дверью истерично взахлеб орали, как кричит человек, который горит заживо или ощущает нож около глаза. — Коли его! — приказал Жнец. Иван, собравшись с духом, подошел к мертвецу и резко выбросил правую руку с Серпом. Призрачное лезвие пронзило смердящую плоть, не оставив на ней даже следа. Однако покойник угомонился, словно кукла, в которой кончился завод. Он так и стоял, тупо пялясь в исцарапанную дверь, безвольно уронив синюшные руки вдоль тела. — Веди его в анатомичку, прикажи лечь на стол и больше никогда не вставать, — глухо сказал Жнец. Иван так и пошел, ведя перед собой наколотого на Серп упыря, словно собачку. Когда они дошли до каталок, та искра сознания, что еще оставалась от прежнего Коляна, наконец обрела свой вечный покой. Жнец тем временем деликатно постучал в дверь. За дверью громко икнули. — Открывай, студент, — усмехнулся Жнец.- Смерть пришла! Дверь не открылась. Тогда Жнец просто прошел сквозь нее и печально посмотрел на физика, трясущегося как осиновый лист. Студент был совсем седой. Он стоял на топчане, прижавшись спиной к стене, и шумно икал. В его вытаращенных глазах не было ничего, кроме животного ужаса. Наверное он давно бы уже выскочил в окно, но там была наварена решетка из арматуры в палец толщиной. — Ну что, родной, как эксперименты? — участливо спросил Жнец, кивая на закрытую дверь.- Сумеешь объяснить это математическими «компактными группами»? Студент икал и дрожал. Жнец махнул рукой, и дверь открылась. Ожидая увидеть мертвеца, несчастный физик тоскливо и протяжно закричал. Но вместо утопленника в комнату вбежал Иван. При виде знакомого лица, взгляд студента принял несколько более осмысленное выражение. — Стажер, налей-ка этому человеку чего-нибудь выпить! — Жнец сделал театрально-повелительный жест костлявой рукой. Иван не стал уже ничему удивляться, а просто подошел к столу и выудил из-за него бутылку с разведенным спиртом. Бутылка не выскальзывала из рук, но медленно проходила через призрачную плоть, словно та была из желе. Приходилось постоянно ее перехватывать. Изловчившись, стажер нацедил-таки с полкружки зелья и протянул его студенту, перекладывая из руки в руку. Тот вцепился в кружку мертвой хваткой и в три глотка осушил ее. Взгляд его потеплел, колени подогнулись, и физик медленно сполз по стенке вниз. Жнец нагнулся и посмотрел ему в глаза. — Работу поменяй! — тихо сказал он.- И штаны… И снова был поход по Каширскому шоссе. Жнец явно никуда не торопился, однако Ивана пока не отпускал, значит это приключение все еще продолжалось. Ивана пробил отходняк. — Самое долгое задание… Война… Где же тут война? Мы же в Сирии совсем недолго были-то! А тут не война, тут бардак один… бардак в психушке… — Она вокруг. Каждый миг вашей жизни вы воюете за веру, ресурсы и власть. Но чаще всего — против здравого смысла. И дальше будет хуже. — Власть…- Иван поежился, вспоминая особняк.- Я понял, но при чем тут здравый смысл? Жнец молчал, зато заговорил внутренний голос. Воюют, желая навязать свою волю. Для этого не всегда нужны пушки. Разложи мораль — враг просто не пойдет воевать. Убеди молодежь, что пить-курить — это круто, и враг станет хилым и больным. Зарази врага роскошью — и ему вечно будет не хватать денег, он будет подчиняться и потреблять. Перепиши историю его народа — и у врага не станет прошлого, а без него — и будущего, ибо нельзя прыгнуть вверх, оттолкнувшись от пустоты! — Ты упомянул Власть, стажер? — вдруг спросил Жнец отстранено.- Ну что ж, вставай поближе и смотри внимательно. От меня ни на шаг — туда тебе точно нельзя, даже в таком виде. Перед Жнецом словно повисло полотнище, которое постепенно уплотнялось, становилось прозрачным, пока не превратилось в подобие окна, ведущего в какой-то не броско, но дорого обставленный особняк. — На войну можно, а туда — нет? — шепотом спросил Иван. — Да. Такие места и таких людей охраняют не только воины, но и видящие. Хоть чуть-чуть ошибешься — почуют. Мне они не удивятся, а вот тебя примут за соглядатая и вцепятся намертво. Если вычислят — твоя жизнь станет печальна и тосклива. А теперь молчи и смотри! В «окне» появился человек. Был он средних лет, ростом высок, лицом породист, монументален станом, хотя и несколько сутулился. Одет был в дорогую черную пару с белой рубашкой и без галстука. Очки с платиновыми дужками, без оправы, дополняли образ аристократа, облеченного ответственностью. Иван сразу его узнал — этого человека часто показывали по телевизору, равно как и второго, появившегося в «кадре» спустя некоторое время. Второй был невысок, черты лица имел спокойные и уравновешенные: увидишь в толпе — и зацепиться не за что. Костюм тоже темный и тоже дорогой. Вся внешность описывалась двумя словами — «выглядит безукоризненно». И этого человека Иван тоже узнал. Помня о видящих, стал изо всех сил мысленно называть их Номер Первый и Номер Второй. — Он приехал? — коротко спросил Первый у высокого Второго. — Да, уже поднимается к нам, — хорошо поставленным голосом ответил Второй. Ивану невольно пришла на ум булгаковская цитата, но Жнец видимо хорошо чувствовал настрой стажера, поэтому тут же дал ему ощутимого тычка под ребра. — Никаких эмоций! — ледяным голосом прошептал он. В комнату к Первому и Второму вошел тем временем Третий. Этого человека Иван видел по телевизору несколько реже, но от этого Третий был не менее известен. Шевелюра с пробором, очки в золотой оправе, крепко сжатые губы, резко очерченная носогубная складка. Под очками — внимательные и сосредоточенные глаза. Темно-синий костюм, рубашка без галстука. Иван почему-то сразу дал ему прозвище Князь. Да впрочем и прозвище было к месту, с учетом занимаемой Князем должности и сферы ответственности. Возглавляемая им всероссийского масштаба фирма постепенно превращалась в целую экосистему, захватывая все больше аспектов жизни граждан. — Добый вечер, Степан Петрович! — коротко улыбнулся Первый, пожимая руку Князю.- Как здоровье, как добрались? — Спасибо, Иван Семенович, не жалуюсь, — сдержанно улыбнулся в ответ Князь, здороваясь по очереди с Первым и Вторым. Ситуация Князю не нравилась. Хотя вызов среди ночи не был редкостью, но он помнил Первого еще с тех времен, когда все они были в команде… впрочем это уже лишнее, от слова совсем. — Иван Семенович, — подал голос Второй.- Полагаю я могу ехать? — Да, Семен Владимирович, я вас больше не задерживаю. Попрощались, Второй ушел. — Прогуляемся? — обратился Первый к Князю. — Да, конечно… Они прошли несколько комнат и оказались возле входа в подсобку. Дверь бесшумно открылась, за ней обнаружился просторный грузовой лифт. «Окно» последовало за ними, словно камера на съемках. — Прошу! — Первый гостеприимно указал внутрь. Князь кивнул и вошел. Лифт рванул вниз столь стремительно, что «видеокамера» Жнеца даже немного поотстала, впрочем далее «оператор» не повторял ошибок и держался поблизости от ключевых фигур. Внизу за дверями лифта Князь увидел большое техническое помещение, заставленное аппаратурой. Пришедших встречал пожилой гражданский, облаченный в белый халат поверх костюма и с бейджиком «Начальник лабораторного комплекса №12». Никаких фамилий, фото или званий — только баркод. Военных видно не было, но присутствие серьезной режимной охраны так и сквозило изо всех щелей. — Доброй ночи, профессор, — так же с улыбкой поздоровался Первый.- Как поживает наш музей? — В полном порядке, Иван Семенович, — закивал тот.- Желаете экскурсию? — Короткую, — ухмыльнулся Первый.- По серии экспонатов номер шесть. Ученый бросил короткий взгляд на Князя, после чего уставился на Первого с немым вопросом. — Да-да, вы не ослышались, профессор, — развеял его сомнения Первый.- Поторопимся — дела не ждут. Они пошли вдоль установок, увитых силовыми кабелями, огороженных комнат высокой чистоты среды, мудреных агрегатов, назначение которых можно было только угадывать. — Как вам нравится это место? — Первый был само радушие.- Прямо храм науки, эссенция знаний. Вы ведь всегда тянулись к высоким технологиям, Степан Петрович? Тот согласно кивнул, но промолчал. — Мне как-то пришлось услышать тезис, что многое в нашем мире можно поручить искусственному интеллекту. Даже некоторые государственные решения! На лице Князя не дрогнул ни один мускул. — Да… так о чем бишь я? Точно! Знаете, я долго думал об этом, и даже пофантазировал, что будет, начни искусственный разум принимать действительно важные решения. Вам интересно? Князь согласно кивнул. Блеска в его глазах прибавилось, а лицо ощутимо напряглось. — Как говорил один персонаж, чьих взглядов я не разделяю — эта «…теория солидна и остроумна…». — И там, помнится, были доказательства совсем другой теории? — разлепил наконец пересохшие губы Князь. — Именно! — Первый лучезарно улыбнулся.- И мы как раз пришли. Это помещение содержало дюжину ростовых колб, подсвеченных изнутри и заполненным слегка опалесцирующим раствором. В растворе, плавали ясно различимые человеческие силуэты. В первых колбах были жуткого вида неподвижные уроды. Попадались там экземпляры без конечностей, с деформированными черепами, с хвостами, горбами — чистая кунсткамера. Но, по мере продвижения к концу «выставки номер шесть», уродств становилось все меньше, а выражения лиц заспиртованных кадавров — все осмысленнее. — Первое московское метро, по слухам, хотели сделать полностью автоматическим. Но в вагон без машиниста люди наотрез отказались садиться, — продолжал монолог Первый.- В нашем мире и особенно в нашей стране крайне важную роль играет личность. Думаю вы, Григорий Осипович, и сами прекрасно это понимаете. В этот момент они подошли к крайним капсулам, и тут уже Князя начало потряхивать всерьез. Из колбы на него смотрел… он сам. Лицо полностью походило на него сегодняшнего, но тело было явно моложе, без застарелых трвм и возрастных изменений. Могучий интеллект Князя уже вовсю просчитывал варианты, для чего и зачем устроено все это представление, как вдруг клон в колбе открыл глаза и внимательно уставился на своего визави. Зрачки двигались, реагировали на свет, и, в целом, Третий увидел вполне жизнеспособную копию самого себя. Клон еле заметно улыбнулся уголками рта, словно подшучивая над оригиналом, после чего заговорщически подмигнул. Нервы у Князя сдали, и он невольно сделал шаг назад, чуть не врезавшись в Первого. «Чуть», потому что тот успел сделать неуловимое движение в сторону, поддержав растерянного Третьего под руку. — Это… как? — сдавленно спросил Князь. — Это, дорогой Степан Петрович, и есть «доказательства другой теории», согласно которой можно заменить кого угодно, но не кем угодно, понимаете? И уж точно не чем угодно. Роль личности, знаете ли… От нее зависит слишком многое! А за необдуманные замены можно заплатить весьма высокую цену. Как лично, так и в масштабах страны. Лицо Князя было белым, как мел. Он хорошо умел просчитывать варианты, был умелым руководителем, но ему нечасто приходилось смотреть в глаза бездне — холодной и безмолвной. — Я смотрю, моя скромная выставка произвела впечатление, — участливо сказал Первый.- Предлагаю подняться наверх. В приемной их встретил еще один человек, тоже хорошо всем известный. Потомственный дипломат, не говоря ни слова, откупорил почти черную бутылку с пробкой в виде французской лилии и до краев налил граненый советский стакан, стоявший на серебряном подносе. Заметив подрагивающие руки Князя, он взял со столика поднос и поднес его поближе к «виновнику торжества». Третий благодарно кивнул и залпом осушил стакан. Потом он учтиво распрощался и покинул «кадр». Жнец быстро взмахнул рукой и окно пропало. Иван сглотнул, собирая мысли, и они пошли далее. — Война двигает прогресс и заставляет рвать жилы в поисках новых решений, но пока люди воюют друг с другом — человечество никогда не объединится в единый кулак. — И что же мешает? — В мире людей полно таких, которых устроит только то, что не устроит других. Например — я господин, а все вокруг равны и мои рабы. Многие из них при власти и входят в структуры, желающие править. — А если общая беда? Ну, пришельцы нападут? — Будет смешно и печально. Окажись пришельцы добрыми — все начнут говорить, что давайте мол с ними дружить. В этом случае властолюбцы сразу станут давить авторитетом и деньгами — кричать, что пришельцы хитры и коварны, их надо убить и завладеть секретами. Окажись пришельцы злодеями и поработителями — все поднимутся на борьбу, а властолюбцы наоборот начнут искать подходы. Им это выгоднее. — Но это же бред! — Этот бред — ваша жизнь: разум говорит одно, страсти — другое, — Жнец поудобнее перехватил Косу.- Мы пришли. Будь готов! — Всегда готов, — буркнул призрачный Иван. Жнец внимательно посмотрел на стажера, но ничего не ответил. Лифта ждать не стали — просто вознеслись по шахте на восьмой этаж. Ивану на мгновение показалось, что он попал в компьютерную игру, но в последнее время жизнь давала фору самой что ни на есть больной фантазии. Торцевая квартира сразу бросилась Ивану в глаза: в ней одной не было стальной двери. Была старая, деревянная, оставшаяся еще с советских времен, покрытая вылинявшим драным дерматином. Еще дверь показалась Ивану какой-то… грязной что ли… Словно цистерна, в которой многие годы возили дерьмо, от чего она покрылась слоем ржавчины и омерзительной коросты. В самой квартире все было еще печальнее. Дым не просто стоял коромыслом — он висел сплошной пеленой, которая становилась более-менее прозрачной лишь в метре над полом. Вокруг царил полнейший и окончательнейший кавардак. Отслоившиеся обои, грязные полы и потолки были неотличимы по цвету. Груды отбросов, пустых бутылок и грязной посуды образовывали целые терриконы. На табуретке посреди маленькой комнаты стояла электроплитка, на которой высокий, тощий и татуированный от макушки до пят субъект варил какое-то зловещее зелье. Больше всего Ивана поразила почему-то лампочка в коридоре. Висела она на простом куске веревки, а провод подходил сбоку — видимо штатная проводка давно истлела. Но главное было не это! По натянутому проводу стройной и непрерывной колонной по одному маршировали тараканы: по верхней части провода они шли к лампочке, а по нижней, вверх ногами, наоборот, к стене. Ротация отдыхающих на тараканьем курорте с учетом дымовой завесы была зрелищем сюрреалистичным. Впрочем Иван довольно быстро понял, что дым ему в нынешнем состоянии совсем не помеха. Немного попрактиковавшись, он смог видеть сквозь ядовитую мглу почти также хорошо, как будто ее и не было вовсе. В то же время стажер просто нутром чуял, что дым этот — яд. И вообще тут повсюду был яд, но почему это его волновало сейчас — понять пока что не мог. Всего в квартире было с дюжину лиц обоего пола и разного возраста, начиная с четырнадцати лет и заканчивая возрастом где-то под сорок. Некоторые валялись в отключке, пуская слюни и глядя стеклянными глазами в потолок, некоторые резались в карты или курили какую-то дрянь, от одного вида которой Ивану сильно хотелось оказаться подальше отсюда. Из кухни в комнату, где сидел варщик, вошел приземистый коренастенький мужичок неопределенного возраста. Вида он был совсем не наркоманского, но бегающие глазки и порывистые движения выдавали в нем зависимость. — Слышь, Ганжа, — обратился он к варщику, выложив на стол около плитки пакет с белым порошком.- Тут товар пришел. Дилер новый, но с репутацией. Как думаешь, бодяжный? Ганжа снял с плитки воняющую ацетоном стеклянную колбу и внимательно посмотрел сначала на подельника, потом на пакет. — С репутацией, гришь? — скрипуче спросил он.- А кто свел? — Карась. — Карась, гришь? — Ну! Ганжа крякнул. — Надо пробу снять, — он почесал затылок.- Слышь, Флецик, зови Мартына! Флецик нехорошо осклабился и исчез в соседней комнате. Назад он вернулся минут через пять в сопровождении высохшего тощего высокого мужика с лихорадочно горящими глазами, а движениями напоминавшего куклу на шарнирах. — Ну че, Мартын, — осклабился Ганжа, разводя в ложке дозу, — нам тут «снега» подогнали. Ты как, в теме? Мартын тяжело задышал и вытаращился на ложку. — Что взамен? — задушено выдавил он. — Подарок от заведения! — еще шире осклабился Ганжа.- Я тоже в теме. Флецик, ты как? — А то! — закивал головой тот, доставая три новеньких одноразовых шприца.- Все по уму… Через кусочек ваты зелье ушло в каморы. Ганжа достал жгут и, помедлив, передал Мартыну шприц с его дозой. — Я на кухню, — деловито заявил Флецик.- Не хочу кайф ломать. Мартын не сказал ничего. Он как величайшее сокровище принял у Ганжи шприц и, не видя более ничего вокруг, рванул в уборную. Он пронесся прямо сквозь Ивана и Жнеца, будто их и не было. Иван посмотрел ему вслед, после чего снова повернулся к оставшимся в комнате подельникам. Те, в свою очередь, не слишком спешили насладиться опиатной отравой. Шприцы они аккуратно убрали под марлю, насколько это было возможно в такой антисанитарии, и стали ждать. Через некоторое время в туалете послышалась возня, и дверь приоткрылась. За ней маячила физиономия Мартына со стеклянными глазами и блаженной улыбкой. Он мычал, иногда взмахивал руками и пытался что-то сказать. Иван почувствовал, как правая рука наливается тяжестью. «Передоз, — услужливо подсказал внутренний голос.- Угнетение дыхания.» Еще через несколько минул Жнец отдал команду, и Иван, держа в руках Серп, пошел к туалету. Зрелище было пожалуй самым печальным из тех, что приходилось видеть стажеру. Человек уже не дышал, но сердце еще работало, разгоняя по организму синеющую от недостатка кислорода кровь. Удар… удар… еще удар… Все тише и реже следовали толчки, пока Жнец не сказал «Пора!». Иван замахнулся и ударил… — Ну че, надо глянуть, — проскрипел Ганжа, — Сходишь? Флецик крякнул и подошел к туалету. За дверью было тихо. Открыв дверь, Флецик, заглянул внутрь: Мартын лежал, застряв между унитазом и стеной, не подавая признаков жизни. Пол был заблеван, а на стене виднелись следы крови — видимо рассек лоб при падении. Подельник наклонился и пощупал пульс. — Слышь, Ганжа, — просипел он, — готов по ходу! — Да ну? Подошел Ганжа, и они вместе вытащили Мартына из туалета. Тот лежал вытаращившись незрячими глазами в потолок и улыбался довольно и страшно. А рядом с Иваном и Жнецом стоял другой «мартын», блеклый и растерянный. И у него тоже было имя — Иван, а обидное прозвище он получил уже в этом притоне. В таких местах частенько держали подопытную «обезьяну» — тестировать новое зелье… Этот блеклый тезка стажера удивленно оглядывался по сторонам, молча открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Потом взгляд его обрел некую осмысленность и сфокусировался на Жнеце. — Слышь, а ты кто ваще? — с интересом спросил он. — Я — Жнец. — Эт че, погоняло такое? Жнец не ответил. — Слышь, бро, ну че те в падлу ответить шо ль? — он зажестикулировал.- Че такое «жнец»? — Я — Смерть! — рыкнул Жнец так, что у Ивана-стажера зачесались пятки. — И… чё? — сглотнул Иван-бледный. — И всё! — нехорошо ухмыльнулся Жнец.- Ступай вон, новопреставленный, и не докучай мне боле! Бледного как ветром сдунуло, впрочем скоро он вынырнул из другой стены, растерянно шатаясь по квартире и все еще не понимая, что произошло. — Бэдтрип, — бормотал он.- Че за хня? Так еще не торкало… Ганжа и Флецик тем временем затащили тело в ванну и уложили там ногами к отверстию. — Ну че, бро, — шмыгнул носом Ганжа.- зови Гвоздя! Приберетесь тут — с меня причитается… — Заметано, бро! — осклабился Флецик.- Только это… поправиться бы мне и Гвоздю… Ну шоб спорилось дело-то! — Говно вопрос! — также широко ухмыльнулся Ганжа.- Только без фанатизьма! Появился Гвоздь — высокий костлявый жилистый и нескладный субъект неопределенного возраста. — Неси крутилку и тазик, — коротко бросил ему Флецик. — Но! — хмыкнул тот и ушел на кухню. Флецик тем временем насыпал прямо на крышку стиральной машины две дорожки из пакетика, полученного от Ганжи, и с упоением втянул носом свою. Подождав секунду, он с упоением закатил глаза и часто-часто задышал от накатившего озарения. Наслаждаясь кайфом он стоял бы так и дальше, если бы не появился Гвоздь, несущий в одной руке тазик, а в другой — хозяйственную сумку с какими-то железками. — Ты че, один все снюхал?! — заревел он пьяным ишаком. — Не гони! — коротко бросил Флецик.- Вот твоя граммуля. Ставь и вмажься! Нам еще работать… До Ивана-блеклого наконец стало доходить, что произошло. Он вытаращился на сумку, потом на свое тело и вдруг, заорав не своим голосом, выбежал вон из квартиры. — Что они собираются делать? — сглотнул Иван-стажер. Внутренний голос уже подсказывал ему, что будет потом, но разум отказывался верить. — Смотри, сам увидишь, — отрезал Жнец. — А почему за ним до сих пор не пришли? — А он не нужен никому. — Это… как? — А вот так, Иван! Не нужен он никому, в том числе сам себе. — Но почему? — Эти зелья сжигают и тело, и душу, — глухо сказал Жнец.- Он всего себя извел кайфом — на Вечность ничего не осталось. Он не нужен внизу — с него нечего взять. А сверху… он туда сам не хочет. Он просто не представляет, что где-то есть Свет. Он перешел границу слепым… Но есть еще один нюанс! — Какой? — Даже если эти люди раз и навсегда завяжут с зельями — они остаток жизни будут ходить с воспоминаниями о том, как хорошо и просто было «под кайфом». Понимаешь, Иван? Весь остаток жизни! Все свое знакомство со Жнецом Иван думал, что более кошмарных сцен уже не увидит, но каждая новая вылазка крыла предыдущую. Так произошло и в этот раз. Санузел застелили пленкой, а из сумки на стиральную машину водрузилась… ресторанная мясорубка, способная легко размалывать мясо, сухожилия и даже небольшие кости. Оба нарика достали из той же сумки упаковочные ножи и начали… свежевать тело несчастного «обезъяна». Видимо торжественный комплект был заготовлен заранее. Отрезанные куски мягких тканей летели в мясорубку, а выползающий фарш собирался в тазике. Когда тазик наполнился примерно на треть, Флецик потащил его в уборную, откуда вскоре послышался звук сливаемого бачка. Потом еще и еще — видимо сбрасывал фарш маленькими порциями, опасаясь засора. Гвоздь тем временем продолжал свою грязную работу, изредка помогая себе душевой насадкой. Квартира наполнилась отвратительными миазмами, отчего даже привычные обитатели решили проветрить помещение — более никакой реакции на происходящее у них не последовало. Из соседней стены вдруг высунулась мордочка Скверныша и тут же пропала. Потом через квартиру пробежал еще один. — Все-таки пришли! — задумчиво молвил Жнец.- Странно они себя ведут… — Мне плохо, — вдруг прошептал Иван. — Крепись, казак, нам еще в два места сегодня заглянуть потребно, — ухмыльнулся Жнец, но вдруг подобрался.- Как именно плохо?! — Этот дым вокруг… эта нечистота… она будто заползает внутрь, — Иван осел на пол, прислонившись к стене.- Это зло вокруг словно выпивает меня по частям… Жнец быстро огляделся по сторонам — что-то пошло не так, но он пока не понимал, что именно. Древком Косы он очертил круг вокруг себя с Иваном, и тут же на полу обозначился призрачный ручей густого сизо-черного дыма, уползающего одним концом в дальнюю комнату, а другим пытающегося обвить Ивана, словно гигантский змей. Где-то в соседней комнате сидел человек, который курил в трубке тайную смесь грибов и трав, проводя при этом некие ритуалы. Именно этот дым и заполонил сейчас пространство вокруг стажера, вытягивая из него силы. — Колдун! — прошипел с досадой Жнец.- Сами они не смогли бы… Ах ты ж, тварь предавшая! Иван, уходим немедленно!!! Но уйти сам стажер уже не мог: он таращился по сторонам невидящим взором, и сам на глазах становился все прозрачнее. Жнец схватил его в охапку и начал трясти. — Просыпайся немедленно! Возвращайся!!! Слышишь?! Прямо сейчас!!! Иван не реагировал. Жнец схватил обмякшее «тело» под мышку, и ринулся наружу прямо через входную дверь. Но там их уже ждали: прямо в предквартирном холле обнаружились два Скверныша, а с ними… С ними вместе шевелила усиками и пугающего вида конечностями жуткая страховидла, более всего напоминавшая богомола-переростка. При виде Ивана тварь заскрипела-заскрежетала и потянулась к нему своими ловчими крючьями. Жнец резко отпрянул назад и, не выпуская стажера из объятий, ринулся к окну на кухне. Однако стоило ему приблизиться к открытой форточке, как с уличной стороны из-за подоконника показался еще один Скверныш, яростно орущий и растопыривший когти, а потом появились крючья нового «богомола». — Обложили! — Жнец положил потерявшего сознание Ивана на пол и поудобнее перехватил Косу. «Богомол» влез в окно и потянулся к стажеру. Жнец взмахнул Косой, отсекая ловчие конечности. «Крючья» упали на пол и тут же развеялись черной пылью. Тварь зашипела, заверещала и отпрянула, злобно вытаращившись на Жнеца и разинув хелицеры. — Нарушение!!! — завопил сопровождавший «богомола» Скверныш.- Жнец смеет оспаривать приговор! — и он, угрожающе растопырив когти, кинулся на Жнеца. Тот замахнулся древком Косы, но, когда противник поднял когти для защиты, резко выписал кончиком древка восьмерку и выдал буяну короткий и жесткий тычок. Скверныш прямо сквозь стену вылетел на улицу и с воплем пропал где-то внизу. Получившая удар Косой тварь шипела, но на рожон не лезла, медленно регенерируя конечности. — Не тебе, мелкому бесу на меня кидаться! — возгремел Жнец.- Какой приговор? Кто и зачем пришел сюда? Почто привели чистильщиков? — Он, смертный, осмелился поднять руку на бессмертного! — заверещал другой Скверныш, повыше и потолще первого.- Его кара — забвение и небытие! — Кто. Утвердил. Приговор, — отчеканил Жнец. — Смертный дал нам власть над смертным, — загомонили Скверныши.- Воплощенный отдал нам воплощенного! Он — наш! Они размахивали когтями, высовывались из стен и постепенно смыкали кольцо вокруг Жнеца и его подопечного. За Сквернышами повылазили из стен и страховидлы. Они не приближались особенно близко, но и не уходили, противно скрежетали и сучили ловчими крючьями. Иван лежал на земле, не подавая признаков жизни. — Выбор Жнеца! — воскликнул вдруг Смерть.- Я прошу пересмотра приговора! Но ничего не произошло. Скверныши продолжали прибывать и подбирались все ближе. Жнец решил было уйти вниз, но стоило ему сунуться в пол, как оттуда вдруг высунулись голова и крючья еще одной страховидлы, которая потянулась прямо к Ивану. Жнец одним взмахом Косы снес ей и лапы, и голову, отчего та с визгом рассыпалась в пыль. Скверныши в ответ на это ужасно заорали и всем скопом ринулись на Жнеца. — Выбор любви и жертвы! — успел только крикнуть тот, прежде чем орущая и полосующая когтями орава похоронила его под собой. И мольба была услышана: ударивший откуда-то сверху столб яркого света расшвырял по углам сквернышей и бесследно сжег чистильщиков. Возникший возле Жнеца юноша наотмашь полоснул сияющим клинком по дымному жгуту, обвивающему Ивана, от чего тот вспыхнул и пропал. Голубоватый огонь побежал по клубящейся змее, словно по огнепроводному шнуру, и скрылся в комнате, где сидел колдун. Оттуда раздались крики боли и стоны. Лежащий на полу Иван обрел видимые черты, только на левом виске, где прошлись когти Скверныша, иногда вспыхивали красноватые искорки. Жнец тяжело поднялся и оперся на Косу. Вид у него был потрепанный. — Явное нарушение, — глухо сказал он.- А вы в последний момент пришли… — Раньше было нельзя, — ясным тихим голосом ответил Светлый.- Мера этого места еще не исполнилась. — А теперь? — Теперь все, — Светлый коснулся мечом мантии Жнеца, и с нее исчезли следы недавнего боя.- Ты призвал выбор любви и жертвы. — Да. — Посему тебе и ставить точку в этой истории. Перед взором Жнеца возник образ того, что следовало сделать. — Это утвержденный приговор? — Да. — Крутовато однако, — опустил голову Жнец. — Ты сомневаешься в замыслах свыше? — Ни секунды, Посланник, — чужим голосом ответил его собеседник. — Поверь мне, Жнец — все уже решено, и результат будет добрым. Ты прав — меры жесткие. Только иначе нельзя. Когда принимают такие решения, то знай: по-другому последствия будут еще хуже. Научись наконец доверять Создателю! Жнец кивнул. Отвечать что-либо в такой ситуации было бы ребячеством. — Забирай стажера и уходи, — подвел черту Светлый.- Его потребно срочно вернуть, пока не повредился. — А… — А тут я закончу, — улыбнулся Светлый.- Чуть-чуть изменим судьбу этого притона! Посланник поднял руку с мечом вверх, а после — резко ее опустил, словно стряхивая градусник. В дверь квартиры раздался страшный удар, потом еще один. Хлипкий замок не выдержал, и в помещение ворвались вооруженные люди с опознавательными нашивками спецотряда ФСКН «Гром»… Жнец не видел развязки, не видел арестов и особенно жесткого задержания колдуна, у которого хватило идейности организовать сопротивление властям. Жнец просто уносил на плече беспомощного Ивана, и руки стажера, свисавшие вниз, раскачивались в такт его шагам.

ЭКЗАМЕН

Странное сообщение пришло на 39-й день вечером. Только закрылась дверь за дедом, забравшим дочку на выходные, как завибрировал мертвый телефон: «Завтра. Где все началось. Вечером.» Больше всего Ивану не понравилось это самое «вечером». Когда он начинается-то, вечер этот? Завтра была суббота, а значит надо было срочно придумать причину, по которой он должен был уехать, но причина не придумывалась. Иваном овладело чувство глубокой внутренней отрешенности. Он с удивлением понял, что успел привыкнуть к своему новому амплуа, и, несмотря на изрядную кошмаринку в подобной работе, сумел лучше почувствовать вкус к жизни. За неполные полтора месяца стажер успел узнать и повидать больше, чем за половину своей неказистой жизни, а тут наступал финал… — Вечером отлучусь ненадолго, — максимально бесцветным голосом сказал он жене за завтраком. — И куда же ты собрался на этот раз? — Наташа перестала есть и подозрительно посмотрела на него. — В кабак, — просто ответил Иван.- Но вернусь абсолютно трезвым. — Хм…- Наташа положила ложку на стол.- А зачем тогда идти в кабак? — Повидать приятеля. С прежней работы. Иван не врал. Кабак принадлежал Дэну, а с ним стажер и правда работал на одной фирме. — Что за кабак-то хоть? — невинно поинтересовалась Наташа. — «Черччиль»… ну который Дэн держит… — Молодец какой! — умилилась Наташа.- Наверное и деньги у него есть? — Есть конечно — Ну, может чему путному и тебя научит…- усмехнулась жена. — Может, — коротко ответил Иван, и завтрак закончился в молчании. Когда стажер снова спускался по крутой лестнице, ведущей в клуб, субботний день плавно переходил в вечер. Из зала со сценой доносилась ритмичная музыка. Иван в полумраке протиснулся за свободный столик и с наслаждением упал в мягкое кресло. Неслышно подошла миниатюрная официантка и положила на стол меню. В полумраке мелькнули только шлейф светлых волос, искорки в глазах и ослепительная улыбка. Иван заказал безалкогольный коктейль и попытался расслабиться. Сороковой день. Конец испытания и день принятия решения. — Разрешите присесть за ваш столик, — его плеча коснулась хрупкая женская рука. Иван был слишком поглощен размышлениями, чтобы разглядывать незнакомку. Зал был маленький, и свободных столиков вполне могло и не остаться — Да-да, пожалуйста, — рассеяно махнул он рукой. Стройный женский силуэт, облаченный в облегающее темно-красное платье с искристыми блестками эффектно смотрелся в сумраке зала. Девушка села на соседнее кресло и повернулась лицом к сцене. Через пару минут номер закончился, уступив место краткому перерыву. — Ждете кого-нибудь? — мягко спросила незнакомка. — Нет… то есть да, — ответил Иван.- Одного товарища… если можно так сказать… коллегу… — Может быть мое общество скрасит время ожидания? — девушка мило улыбнулась и пересела поближе к Ивану.- Или… я займу чье-то место? Только тут стажер смог поближе рассмотреть незнакомку. Он вгляделся в ее лицо, все еще не веря своим глазам. Она была красива, можно сказать, что вызывающе красива! Яркий, но в то же время весьма умеренный профессиональный макияж, выразительные глаза цвета морской волны, чувственное выражение губ, высокая грудь, плотно обтянутая переливающейся блестками эластичной тканью платья. Не молодежь, но и далеко не бальзаковский возраст. Однако все это было не главным. Главным было то, что это была Наташа. Дышать стало тяжко, сердцу мучительно захотелось наружу, а перед глазами поплыли зеленые круги. — Что… ты… здесь делаешь? — сипло выдавил он. — Я тоже пришла в ресторан, который ты, милый, назвал кабаком, — она потянулась, словно сытая кошка, умело продемонстрировав умопомрачительную грудь.- Вполне приличное заведение! Так, что, котик, ждем кого-то или мне уйти? — Тебе не надо было здесь появляться! — Иван затравленно озирался по сторонам.- Ну почему ты не могла потерпеть еще один день?! Всего один! — Что-то не так, милый? — Наташа продолжала издеваться.- Не волнуйся так! — она ослепительно улыбнулась.- Я только гляну, кого ты так дожидаешься — и сразу уйду. Не буду мешать. — Да… да что ты мелешь? Что ты вообще понимаешь?! Ты даже не знаешь, во что влезла! — А ты расскажи, котик, — Наташа вдруг стала серьезной.- А я заценю. — Тогда ***** нам обоим будет, — Иван откинулся на спинку диванчика и обреченно замолчал.- Так бы еще выкрутился, а если расскажу — шансов нет. — Ивась, ты в какое говно влез? — в голосе Наташи послышались страх и истерика.- По ночам пропадаешь, спишь сутками, приходишь невменяемый. С наркотой связался?! — Дура! — прошипел Иван.- Нет! И бабы другой нет! Уходи отсюда немедленно, слышишь? Пока не поздно! Но был уже поздно. Под ложечку, по-садистки медленно и неотвратимо, влезла ледяная игла. Твердая мужская рука поставила на стол поднос с двумя бокалами. — Бонус от хозяина заведения! — бесцветным голосом сказал официант. Иван обреченно поднял на него взгляд. Вроде обычный парень: белая рубашка, черные брюки, ремень с модной пряжкой, стрижка короткая, глаза… А вот глаз не было. Были бездонные черные провалы. За спиной официанта мелькнули очертания Косы и тут же растаяли серым туманом. — Приятного вечера! — официант улыбнулся крокодильей ухмылкой и ушел в полумрак, к переходу на кухню. — Странный какой-то! — глубокомысленно сказала Наташа.- Как он только устроился на такую работу? — Сиди уж, — обреченно выдохнул Иван.- Коктейль пей. Теперь просто ждем. Объявили номер, и на сцену поднялся… клетчатый. Стажер посмотрел на жену. Наташа улыбнулась уголками рта и отвернулась к сцене, пригубливая напиток. Номер закончился, начался следующий, переменили коктейли, сходили в барный зал и вернулись обратно. Ничего не происходило. Играла музыка, улыбались девушки, расслаблялись ребята. Ели, пили, дымили кальянами, разговаривали… обычный клубный выходной в Москве. Радость забытья и иллюзия свободы. Так прошло часа три. Наташа зарумянилась, глаза заблестели, ей захотелось попеть и потанцевать. Ну или просто погулять. Для этого бар был тесноват, поэтому вскоре она начала ненавязчиво тянуть мужа на улицу. Она уже поняла, что соперницы здесь не будет, но интрига сохранялась, и ее жгло любопытство. Иван отмалчивался и украдкой щупал мертвый телефон — тот молчал, и это беспокоило больше всего. Наконец стажер решился. Наташа страстно повисла на руке мужа, и они вдвоем поднялись по крутой лестнице. Они еще стояли в подъезде, когда громовой раскат потряс московские сумерки. Сверкнула молния, потом другая, и на разогретый асфальт обрушился проливной дождь. Наташа подпрыгнула и захлопала в ладоши. — Ну что, Ивась! — игриво крикнула она.- Как в молодости? Айда под дождем до метро! — и она залилась немного хмельным, но искренне счастливым звонким смехом. — Ну давай! — Иван улыбнулся, махнул рукой и выскочил под ливень. Наташа, размахивая руками и визжа от удовольствия уже выбегала из подворотни в переулок. Иван припустил было за ней, как вдруг подскочил на вершок от страха: ожил мертвый телефон. «Сейчас» Стажер бросился за женой, еще не вполне понимая, что происходит. Послышался рев мотоциклетного мотора, вой полицейской сирены, приглушенный дождем. Потом какое-то карканье из усилителя. Глухой стук, скрежет металла, будто поезд начал тормозить и… В этот момент Иван вылетел из подворотни и провалился в сумрак. Дальнейшую картину он наблюдал как в замедленном кино. Вот упоротый в хлам подросток, удирающий от полиции на слишком мощном для него байке, не справляется с управлением. Вот он кубарем летит по мостовой и ударяется о бордюр. Глухой стон, и сразу же в руке Ивана появляется Серп. Полицейская машина отчаянно тормозит и утыкается краем капота в забор, но упавший байк продолжает лететь дальше, высекая искры из булыжников, пока не подсекает Наташу под ноги. Женщина летит в сторону и сильно ударяется сначала затылком о стойку знака, а потом еще об асфальт. Иван бросился к жене так быстро, как мог в подобной ситуации. Краем глаза увидел, как возле байкера появился Жнец и взмахнул Косой. Однако Серп в его руке не пропал. С щемящим чувством неизбежного Иван подошел к распростертой половине. Сомнений не было: затылочная кость была проломлена в нескольких местах, по асфальту в струях дождя потянулась жирная красная змея. Наташа была еще жива, но диссоциация уже началась. — Забирай ее! — глухо сказал подошедший Жнец.- Это — твой приговор и конец испытания. — Но почему?! — закричал Иван.- Почему ТАК?! Не слишком ли высока цена пырнутого Скверныша, который и помереть-то не может??? — Не я определяю меру, — так же глухо ответил Жнец.- Забирай ее! — Нет! — заорал Иван.- Не буду! Не могу!!! — Ты так ничего и не понял? Иван попытался швырнуть Серп на землю, но тот словно прирос к руке. Стажер зарычал и свирепо уставился на Жнеца. — Я понял все! — сказал он.- Но я — не Смерть! Я не могу быть хладнокровным в таких вещах. — Молодец! — кивнул Жнец.- Вижу твое испытание пошло тебе впрок. Но она уже начинает мучиться. Забирай ее! С Наташей и правда начинались страшные превращения, которые Иван хорошо запомнил еще там, на Ленинском проспекте. — Не могу! — резко сказал он.- Возьми меня вместо нее! — А этого не могу сделать я. — Вот как… А что можно сделать? — Ты можешь разделить ее боль. Тогда вы оба пострадаете, но не умрете.- Жнец наклонился над стажером.- Только вот… подумай, Иван, насколько полезней будут для твоей дочери два инвалида вместо одного здорового? Мучительная секунда раздумий показалась Ивану вечностью. — Я согласен! — резко сказал он. — На что ты согласен, смертный? — голос Жнеца вдруг стал неузнаваемым, в нем появились скрипящие и скрежещущие нотки, зато пропало все, что казалось проявлением человечности. — Я… согласен… разделить боль и страдания… с моей половиной! — медленно выговорил стажер. Как Жнец ударил — Иван даже не заметил. Тяжелая пятка Косы с разворота впечаталась ему в левую скулу. Брызнула кровь, отлетел кусок скуловой кости, повис уродливыми лохмотьями изуродованный глаз. Но всего этого стажер уже не почувствовал. Удар выбил его из сумерек, где он, пролетев пару метров, ударился в припаркованный автомобиль и сполз по нему на землю. Мертвый телефон отлетел к тротуару и разбился на части, навеки уставившись давно неисправным дисплеем в бушующее дождем небо. Серп выпал из обмякшей руки стажера еще в полете. Тяжелое золотое оружие с резким мелодичным звоном ударилось ручкой о брусчатку, отскочило, выщербив острым лезвием булыжник, и… рассыпалось огненной пылью, которую шумящий дождевой поток унес в канализацию. А вслед за крупинками вечного золота в ручеек вплелись тоненькие алые прожилки… На грани небытия Ивана сверлила навязчивая мысль о том, что почему-то лишь кровью можно что-то всерьез поменять. Но вся необходимая кровь на твердь земную уже пролилась. Две тысячи лет назад. Сознание угасло, пришла тьма.

РАЗ — ПРОФЕССОР, ДВА — ПРОФЕССОР!

«Salus agrotis supreme lex medicorum!»

В сером тумане мелькали лампы и чьи-то тени. Голоса звучали, словно из-под воды. — Не течет? — Остановили. — Перекладываем, раз-два-три! Новый взрыв боли в многострадальной голове. Иван попытался пошевелиться и ощупать себя. — Очнулся! — сразу послышалось откуда-то с боку.- Фиксируйте его! Иван успел дотронуться до повязки на подбородке, прежде чем его руки прихватили ремнями к лежаку. — Вы меня слышите? Отлично! Не волнуйтесь, все хорошо, — послышался мягкий женский голос.- Вы в больнице, здесь вам помогут. Вам необходимо пройти томографию. Иван только слегка подергивался, изображая согласие. Лежак вместе с ним въехал в объемный «бублик» рентгеновского томографа, и сразу же послышались шелест и свист: ротор с гамма-трубкой и детекторами уже набирал обороты, готовясь «нарезать» Ивана на тоненькие ломтики. — Что с ним? — ДТП. Черпно-мозговая. Приложился о металлическую стойку дорожного знака. — Доктор, он загружается! Остановка томографа, катетер в вене, анальгетики и общая противошоковая терапия. Снова томограф. — Обширные повреждения левой орбиты, сложный многооскольчатый перелом скуловой и височной костей. — Премедикацию и в операционную! С дозой не напутайте! Внимательно смотрите, что там эти бабуины «скорые» накололи! Наркоз. Лампа, что не дает теней. Аппараты, инструменты. — Доктор, ваш пациент готов! Темнота. Ставший до жути привычным взгляд на себя со стороны. Стук в лотке удаленных фрагментов раздробленной кости. Лежащие на марлевой салфетке остатки размозженного глаза со свисающими обрывками лигатуры. Занавес… *** Пробуждение было долгим и красочным — отравленный наркозом мозг рождал образы причудливые, яркие и несусветные. Вот он, Иван, лежит в подворотне на Сретенке с проломленной головой — грабители отоварили. Одет он бедно, и взять с него нечего, но вот польстились тати окаянные… Мимо проходит городовой, скользит взглядом по лежащему человеку и… проходит дальше. Иван каким-то шестым чувством знал, что год нынче одна тысяча девятьсот первый, и Скорая помощь в Москве уже три года как появилась. Мало того, была она как раз в ведении полиции. Городовой проходит пару кварталов и стучит в дверь дома. Дверь открывается, и на пороге появляется горничная, а чуть позже — средних лет мужчина. Иван знает, что это доктор местной больницы, и, если городовой выполнит свой долг, то умирающего бродягу скорее доставят в приемный покой этой самой больницы. У доктора своя правда: не нужны в больнице бродяги — инфекция и паразиты опасны для куда более чистых, платежеспособных и уважаемых пациентов, посему доктор со всем уважением просил городового захаживать в таких случаях в любое время дня и ночи. Городовой крякает и расправляем пышные усы. — Здоровьичка вам, господин лекарь! — веско выговаривает он.- По вашему вот значить приглашению-с! Доктор кивает и приглашает зайти в дом. Выносит рюмку водки и рубль серебром. Городовой снова крякает, залпом осушает ее, берет рубль, но не уходит. Доктор вопросительно смотрит на него — городовой пожимает плечами и делает жест, что, дескать, овчинка выделки не стоит. Доктор понимающе кивает и приглашает откушать чаю. Минут через сорок городовой выходит обратно, доходит до участка и вызывает карету скорой помощи. Формально он выполнил свой долг, а прибывшие на место врач и фельдшер констатируют смерть. Тело увозят в морг. Конфликт между клиницистами и «скорой» начался не вчера и вряд ли закончится завтра: суровые гайки двадцать первого века только надорвали резьбу. Страшная штука — справочник в голове, да еще под наркотой! Иван открыл глаза. Точнее открыл один глаз — второй был наглухо закрыт повязкой. Череда образов вспыхнула в голове в последний раз и пропала, зато со всех сторон послышались охи и стоны. Лежал Иван в реанимации, часть пациентов была без сознания, и некоторые в беспамятстве выдавали такие пассажи, что кровь стыла в жилах. Однако сейчас бывшего стажера занимал совсем другой вопрос. Калека! Он теперь инвалид! Незримая черта, отделявшая его от мира нормальных людей, была для Ивана словно забор в Дахау. Жгучая жалость к себе душила до слез, но и плакать теперь мог только один глаз, зато второй тут же отозвался тупой сверлящей болью. Бывший стажер очень хотел забыться, снова оказаться в сумерках, где он был здоров и имел сверхспособности, где была настоящая, бьющая ключом жизнь, а не серая реальность, в которой не светило ничего хорошего. Сказка рассеялась как дым и уступила место суровым будням: будто и не было никакого Жнеца, споров за души и красочных приключений. Осталась лишь больница с ее кровью, вонью, болью и перспективой инвалидности. Иван вспомнил Наташу и мысленно усмехнулся — чуйка подсказала, что с ней все в порядке. — Наверно дома теперь, — прошептал одними губами стажер.- Смотрит очередное тупое шоу и класть на все хотела… Чуйка с ним в этом не согласилась — ощущение было крайне странным, но инертность мышления на этот раз победила. Вопли в палате понемногу затихли. В щели штор заглянула растущая луна и принесла в средточие телесной скорби лучики мягкого света. Иван заметил, что на соседней, ранее пустовавшей, койке ясно обозначился силуэт сидящего человека. Боль в разбитой глазнице сначала притупилась, а после и вовсе исчезла. Иван приподнялся, насколько позволяли катетеры и датчики, после чего вдруг совершенно свободно сел на койке. Знакомое ощущение легкости и спокойствия наполнило тело. Он обернулся и ожидаемо увидел себя самого: в бинтах, опутанного паутиной медицинской аппаратуры. — Кто ты? — спросил он у сидящего.- Что, все-таки пора уже? Силуэт просветлел и превратился в пожилого человека, державшего в руках посох. Одетый в длинную белую тогу гость был седым, имел длинную окладистую бороду, пронзительные голубые глаза и удивительно молодые черты лица, не вязавшиеся с остальным обликом. — Я — Сеятель, — мягко сказал гость, вставая с койки.- В третий раз мы видимся с тобою, Иван, а ты никак меня не запомнишь. — Бомж, властитель, а теперь старец…- пробормотал Иван.- Ты каждый раз выглядишь по-разному… почему? — А кого ты ожидал увидеть в камере? — также мягко ответил гость.- Ангела? Чиновника? Или может родную маму? Ты видишь меня таким, каким можешь принять. — Но сейчас… — Сейчас тебе опять нужны ответы, но чуйка барахлит, верно? — Да… — Это пройдет — долго выходил из наркоза. Ты мыслишь, что помочь тебе может лишь мудрец: утешит, наставит, путь укажет. А мудрец в твоих фантазиях выглядит именно так. — Да. давно я тут? — Больше суток пролежал без сознания, но в теле. — А какой ты… на самом деле? — прошептал Иван и вскрикнул. Человеческая фигура пропала, превратившись в сгусток света. Свет этот был столь ярким, что резанул по глазам, словно ножом. Иван закрывался руками, пытался зажмуриться, но все тщетно — он был на той стороне и спрятаться не мог. Краешком сознания он отметил, что болят оба глаза, но удивиться не успел. Внезапно свет померк, и возле койки Иван снова увидел стоявшего человека. — Почему… так? — бывший стажер был потрясен. — Потому что тому, в ком жива еще тьма, больно видеть свет, и потому Светлые избегают контактов со смертными — для их же блага. — Что… с Наташей? — Жива и здорова, — ответил Сеятель.- Легко отделалась. Вчера ее уже выписали. — Сколько я… здесь? — Уже два дня. — За что… меня так? — Ты сделал выбор и теперь пожинаешь его плоды. Иван хотел возроптать, но что-то кольнуло его в макушку, словно иголкой, и он промолчал. — Что будет… дальше? — Это уж от тебя зависит, Иван, — так же ровно говорил Сеятель.- Вернешься в свою жизнь и на свою работу. Это испытание закончилось. — И как мне теперь… жить? — Это верно, — подметил Сеятель.- Вряд ли ты теперь сможешь смотреть на вещи по-прежнему. — Издеваетесь? — с тоской сказал Иван.- Конечно, с одним-то глазом не насмотришься «по-прежнему», — последнее слово он выделил максимальным сарказмом. — Сейчас ты видишь двумя глазами, — парировал Сеятель.- И что тебе мешает использовать это и в жизни? — Здесь все подчиняется вам и вашему начальству! А в нашей жизни все тупо: там нет чудес, они не случаются! Вы же не хуже меня знаете, что вряд ли мне что-то поможет… — Боишься, — покачал головой Сеятель.- Хочешь верить, но боишься. Боишься обмана и разочарования. Тебе напомнить камеру в отделении? — Чего? — Ваня, твоя жизнь могла быстро угаснуть еще когда ты нахамил полицейскому, не вмешайся мы. Ты это тоже забыл? — Нет… — Тогда подумай еще раз: веришь ты Создателю или нет? Доверяешь ли? — Верю… — Уже лучше. Можно продолжать. — Зачем это все? Зачем меня вообще затащили на ту сторону? Зачем впутали Жнеца? Ведь столько было смертей, столько судеб покорежили… — Скажу тебе так: время наступает особенное. Ты не первый и не последний, кто проходит подобной стезёй, но скоро пробуждение станет массовым. — Когда? — Когда люди на улице станут прятать лица, все как один — что-то в их жизни станет меняться. Когда начнут прятать сердца под броней — начнут задавать себе вопросы. Когда торговля душами станет открытой — начнут прозревать. Кто-то увидит мир иными глазами, кто-то погибнет, сопьется, уйдет в себя, сбежит или сломается. — Я это уже слышал, но я… не понимаю. — Поймешь, когда время придет. Писание почитай. Фору тебе дают немалую! — Какую еще фору? — Все твои способности останутся с тобой, — отчеканил Сеятель.- Условия просты: используешь на добро — таланты растут и множатся, используешь без толку — умаляются. — И как я пойму — во зло или в добро? — криво усмехнулся Иван.- Благими намерениями… — Верно глаголеши, Иване, сыне кандидата в ученые прохиндеи, — улыбнулся Сеятель.- Совесть свою почаще вопрошай, рот ей и вмале не затыкай, да чужих очей избегай. Якоже неверие людское лишило мир чудес, такоже очи завистливые, не ровен час, тебя под общий гребень заровнять возжелают. Бывший стажер кивнул в знак понимания. — Спи, Иван, сил набирайся для трудов праведных, да веру крепи! На мгновение Ивану показалось, что в комнате появился кто-то еще, но этот новый посетитель лишь мелькнул на грани восприятия. Сеятель подошел к спящему и положил руку на повязки. — Будет тебе все, Ваня, — тихо шептал Сеятель.- И увидишь многое… и ключ Ланиакеи твой будет… проживи только жизнь правильно… — Решился все же? — спросил вынырнувший из сумерек «младший брат». — Да. Все оговорено. Свидетельствуй, покровитель снов и осмысления, о выборе милосердия и веры. — Выбор Сеятеля. Да будет так! — торжественно ответил Морфей и тут же ухмыльнулся, сбивая пафос.- Но чудо-то не для него? — Да, Брате, именно чудо это — сейчас не для него… И навершие Посоха легонько ударило по зашитой глазнице. Иван дернулся, но Морфей знал свое дело хорошо — боль была не сильнее укола медицинской иглы. *** На утреннем осмотре присутствовал лично профессор Гегельман. Ивана со всеми мерами предосторожности разбинтовали и приготовились обрабатывать рану. Однако после внимательного осмотра среди врачей воцарилась немая сцена, и было от чего! Вместо первичного протеза, сиречь пластикового шарика, на медиков дерзко смотрел живой глаз, имевший вполне живой зрачок, реагировавший на свет. Цвет радужной оболочки чудо-глаза отличался от уцелевшего: он был сиреневым с золотыми прожилками. Также присутствовали швы, оставшиеся после операции и четыре длинных тонких пореза, уходивших далеко на висок. Ушиты порезы были хитрым косметическим швом, являвшимся одной из визитных карточек профессора Гегельмана. — Вы уверены, что это наш больной? — желчным голосом спросил профессор, отойдя от койки пацинта. — Да, Моисей Соломонович, — сдавленным голосом ответила хирургическая сестра.- Вы же его сами оперировали два дня назад… Профессор обвел ординаторов и сестер тяжелым взглядом. — Скажите мне: есть ли у кого-то сомнения, что это наш больной? Говорите прямо! Ответом были отрицательные кивки и полное молчание. Гегельман вернулся к пациенту. — Скажите пожалуйста: как вас зовут, молодой человек? — обратился он к больному, водя перед лицом Ивана вертикально поставленным карандашом. — Иван. — А полное имя? — Семенов Иван Петрович… — Сколько вам полных лет? — Тридцать пять. — Как вы себя чувствуете? — В целом неплохо… слабость вот только… — Слабость и усталость, — эхом повторил профессор.- Вспомните пожалуйста, как вы попали сюда? — его голос переливался и обволакивал. — Плохо… Помню аварию, помню операцию — вы ее сами делали… Еще говорили… что случай интересный… что какие-то «бабуины» мне что-то «накололи»… глаз мне удалили… он еще на марле лежал… с ниточками такими… — Очень! Очень интересно! — профессор продолжал водить карандашом.- А как вы увидели удаленный глаз? — Я рядом стоял… вы еще на нее, — Иван посмотрел на сестру, — ругались… а меня «шлимазлом» величали… мысленно… — А как вы оказались рядом со столом? — продолжал Гегельман. Иван вдруг вздрогнул и посмотрел на профессора другими глазами. — Доктор, вы могли бы меня просто спросить, не прибегая к гипнозу, — вдруг четко и ясно сказал он. — Вы только не волнуйтесь, молодой человек, у нас еще будет время побеседовать. Профессор медленно поднялся, оглядел подчиненных, после чего многозначительно указал взглядом на дверь. Повязку Ивану все же наложили, но не такую основательную, после чего медики вышли из палаты. — Обследовать. Взять все анализы. Сличить с анализами поступившего больного! Лично напишу запрос на экспертизу ДНК. Cito! Камеры тоже проверить, — веско продолжил профессор.- Исключить подмену или подтвердить ее! Рот держать на замке!!! — Гегельман снова обвел своих подчиненных испепеляющим взглядом, — Ну а кто желает пожизненную должность санитара в морге, так вы сразу обращайтесь — помогу по знакомству! Узнаю, что это чей-то розыгрыш — сгною в труху: ни «уханья», ни «аханья» не останется! Возражений не было. *** Профессор Гегельман был человеком дела. Помимо всего прочего он по своим каналам умудрился организовать срочную ДНК-дактилоскопию, использовав в качестве материала уцелевшие хирургические отходы и частицы с одежды, в которой Иван попал в больницу. Также удалось получить результаты генной экспертизы по линии МВД — кому-то не хватало самой малости до повышения, а тут образцово раскрытое ДТП со смертельным исходом! Закономерным итогом стало то, что на следующий день вечером бывшему стажеру предложили заглянуть в кабинет профессора. — Ну-с, молодой человек, проходите, садитесь, — профессор был сама любезность.- Елизавета Владимировна, можно нам чаю? Елизаветой Владимировной (в личной беседе — просто Лизочкой) оказалась молоденькая врач-ординатор. Женщина была ростом чуть ниже среднего, имела точеную фигурку, которая проглядывала даже под белым халатом, и удивительно противоречивое выражение лица: красивое, чувственное и опасное. Ни дать, ни взять — булгаковская горничная Маргариты после того, как кремом намазалась. В данный момент эта особа занималась чем-то странным: сидела у раскрытого окна и раскуривала трубку. Правда делала она это лишь кончиками губ, но зрелище было столь вызывающе-эротичным, что Иван невольно задержал на ней взгляд. Впрочем ситуация тут же прояснилась: обтерев мундштук салфеточкой, она передала трубку Моисею Соломоновичу и, слегка покачивая бедрами, вышла из кабинета. Из-под выразительного излома бровей на Ивана мельком брызнуло профессиональным интересом, приправленным толикой снисхождения и пренебрежения. «О##евающая от своей о##енности!» — мелькнула мысль в голове Ивана, и тут же вылетела, вспугнутая харизматичным басом профессора. — Как вы себя чувствуете, молодой человек? — Превосходно! — Головные боли не мучают? — Нет. — Онемения в конечностях, судороги, головокружения, навязчивые образы? — Никак нет. Далее последовал обычный осмотр, в процессе которого Лизочка принесла чай и, повинуясь незримой команде шефа, снова упорхнула из кабинета. Оставленная после нескольких затяжек трубка сиротливо курилась сизым дымком на столе. Воспользовавшись короткой паузой, бывший стажер присмотрелся к своему визави. Профессор чем-то напоминал старую и мудрую… жабу: светлая кожа, покрытая кое-где возрастными пигментными пятнами, короткие светло-рыжие волосы, седеющая бородка редкие брови, серо-голубые выцветшие глаза, выразительный рот с тонкими губами, мясистый нос немного крючком, но без горбинки… Короткий диалог с чуйкой: «Почему?», «Потому что чистая кровь…» — Извините, профессор, а можно вопрос? — спросил Иван. — Слушаю вас. — А вам ничего не будет за курение в кабинете? — Мне — ничего, — отечески улыбнулся профессор.- Все можно, если с умом и осторожно! Оба сдержанно рассмеялись. — У меня к вам встречный вопрос, Иван Петрович: вы мне по случаю ничего не хотите поведать? — Простите, не понимаю… Профессор взял трубку и подошел к окну. Он задумчиво посмотрел на больничный парк, после чего снова повернулся к Ивану. — Иван Петрович, мы с вами взрослые люди, так что давайте начистоту. Я провел некое частное расследование, и теперь полностью уверен, что передо мной тот самый человек, которого я оперировал три дня назад. Иван неопределенно пожал плечами. — Вы не хотите мне ничего объяснить? — профессор подошел к Ивану поближе, указывая на него мундштуком трубки.- Я удалил у вас глаз. Хирургические отходы были утилизированы. Даже если предположить, что вам пересадили целиком новый орган, чего еще никому не удавалось, вас как минимум должны были отсюда забрать на какое-то время, не так ли? Иван молчал. — Предположим, — продолжал Гегельман, — что кому-то удалось разработать технологию и применить ее в действии. В любом случае требуется время на реабилитацию и специализированный уход. Это ми-ни-мум! Но ничего из этого мы не имеем. Вчера был первичный протез, а сегодня — новый глаз. Живой и, что немаловажно, здоровый! — Что вы хотите от меня услышать? — вздохнул Иван. Профессор выжидающе смотрел на него, посасывая трубку. — Я обязан вам что-то ответить? — начал закипать бывший стажер. — Ну что вы, разумеется нет! — тут же парировал Гегельман.- Я ни к чему вас не принуждаю, однако не все так просто. Вы поступили сюда с определенным диагнозом. Диагнозом серьезным, прошу заметить! А теперь выясняется, что никаких оснований для этого диагноза нет. Я ведь обязан отчитаться, Иван Петрович. Подумайте сами, что со всеми нами будет, если я напишу как есть? Иван подумал, и то, что подсказала в ответ на это чуйка, ему, Ивану, совсем не понравилось. — И вы никогда… не корректировали истории болезней? — осторожно спросил он. — Конечно нет, — развел руками профессор. «Врет!» — услужливо ответил на беззвучный вопрос внутренний голос. — По крайней мере до сегодняшнего дня, — продолжил тем временем Гегельман, и Иван вдруг с удивлением понял, что сформировать такой сложный запрос ему пока что не по силам.- Но я — врач. Мне крайне необходимо понимание происходящего, ведь от этого зависит исход и других операций. — Мне запретили болтать! — вздохнул Иван. — Расскажите то, что можно рассказать, — в тон ему продолжил профессор, сдерживая внутреннее ликование.- В любом случае вы, молодой человек, уже привлекли изрядное внимание многих заинтересованных лиц, ввиду чего меня в любом случае будут опрашивать, хоть и неофициально… Поверьте, от этих ответов тоже кое-что зависит! Иван вздохнул и стал излагать заранее заготовленную легенду, не упоминая деталей. В течении часа профессор слушал внимательно, не перебивал, иногда уточнял, просил что-то повторить. Порой он переводил разговор в какое-то совсем уж житейское русло, расспрашивая о бытовых мелочах и рассказывая забавные случаи из собственной практики. «Что он делает?» — спросил Иван. «Допрашивает» — коротко ответил внутренний голос. Задав еще пару вопросов, бывший стажер понял, что его собеседника интересует не то, что он говорит, а как он реагирует на ситуацию, и чего не говорит. — Прошу меня извинить, — Иван с трудом подавил зевоту.- Очень хотелось бы отдохнуть… — Да-да, конечно-конечно, — закивал профессор.- Елизавета Владимировна! Ординатор впорхнула в кабинет, словно только и ждала команды. — Проводите пациента до палаты. Сегодня вечером две капельницы — физраствор и витамины. Отдыхайте, Иван Петрович! Да… кстати, чуть не забыл: в связи с открывшимися обстоятельствами завтра будет небольшой консилиум, будьте готовы! — Понял вас, профессор, — учтиво кивнул Иван и покинул кабинет. Гегельман немного подождал и взял со стола телефон. Набрал номер. — Шолом, Додик! — куда менее благозвучным, скрипящим и каркающим, голосом сказал он.- На завтра все в силе? Да… да… да, после обеда, в три часа… хорошо! *** Вечером пришла Наташа. Ввиду того, что Ивана уже перевели из палаты интенсивной терапии, посетителей ему разрешили. Жена принесла ему немудреные гостинцы из списка разрешенного врачом, и сейчас, глядя на оба живых и здоровых глаза, она только тихонько всхлипывала. — Профессор превзошел сам себя, — авторитетно сказал Иван, касаясь исцеленного глаза. — А почему… ик… цвет разный? — продолжала плакать Наташа. — Полная реконструкция этой… как ее… радужки, во! — родил умную фразу ее супруг. — Ваня… ты… выздоравливай давай! — выдавила жена, и тут ее рот снова потерял очертания, а из глаз рекой хлынули слезы. Иван успокаивал Наташу как мог, а внутри ликовал: что-то проснулось в жене такое, чего не было раньше. Какое-то доселе незнакомое чувство сострадания, понимания и тепла пробивалось сквозь эту тихую истерику. — А без полного житейского фиаско поумнеть не судьба была? — шепотом спросил он, но жена к счастью не расслышала. Видимо и правда иначе никак… *** На следующий день, как и следовало ожидать, Ивана в кабинете ожидали уже два профессора. Вторым был Давид Исаевич Рахманинов, являвший собой внешне полную противоположность Гегельману. В отличие от низкорослого, грузноватого и сутулящегося хирурга, доктор душ человеческих был высок ростом, необычайно строен для своих лет, мускулист и светел лазурными очами. Волосы имел совершенно седые, густые, прямые и непокорные, а бородку напротив — темно-русую с проседью. Смотрел на мир с голливудской улыбкой и добрым прищуром умных глаз, в уголках которых сеточкой разбегались многочисленные морщинки. Сходным с Гегельманом был только нос, да и то у Давида Исаевича профиль был ближе к римскому. — Моше, давай уточним — зачем ты меня позвал? — Додик, я же все тебе еще вчера изложил — крайне интересный случай. — Про больного я уже слышал — ДТП с травмой головы, но я, хоть убей, не понимаю что там такого оригинального? Мне пришлось изрядно ужать свой график, чтобы вырваться к тебе хотя бы на час. И то только ради нашей почти сорокалетней дружбы! — Не торопись, — заговорщически ухмыльнулся Гегельман, — сам увидишь! И если я проспорю — мой особнячок в Феодосии на две недели ваш. Совершенно бесплатно! Рахманинов был весьма состоятельным человеком, и недвижимости имел тоже немало, но на халяву занять особнячок старого друга — это был вопрос личного престижа. — А если выиграешь? — профессионально-безразличным тоном спросил Давид Исаевич. — Назначай ставку сам, — посасывая трубку ровным голосом ответил Гегельман. — Ну-у… Договорить они не успели — в дверь постучали и просунулась изящная головка Лизочки. — Моисей Соломонович! Смирнов на прием пришел. Примете или пусть подождет? — Приглашай! Часы на стене как раз показали одну минуту четвертого. Рахманинов мельком бросил на коллегу удивленный взгляд: дескать неужели какой-то невеликого чина «гой еси» не может минутку и обождать, но Гегельман вдруг резко состроил «морду кирпичом» и положил потухшую трубку на стойку. Психиатр мысленно пожал плечами и также, неуловимым движением, перешел в «боевой режим». Со стороны можно было подумать, что это происходит автоматически — раз, и выражение лица неуловимо изменилось, два — на лице появились очки в золотой оправе, три — профессор психиатрии занял место за столом коллеги, а сам Гегельман сел на стул в уголке. Когда Иван вошел в кабинет, его встретили два вежливых сдержанных доктора. Ни одной лишней детали, ни одной лишней зацепки. «Что это?» «Не расслабляйся!» Что ж, каков вопрос, — таков и ответ… — Здравствуйте, Моисей Соломонович, — поприветствовал Иван уже знакомого профессора, — Здравствуйте… э-э… — Давид Исаевич. — Давид Исаевич, да… очень приятно познакомиться, — вежливо продолжил Иван, но от Рахманинова не укрылась некая искра иронии, буквально на долю секунды мелькнувшая в глазах пациента. — Взаимно, Иван Петрович, — вежливо улыбнулся профессор.- Вы не будете против, если я буду называть вас просто Иван? — Нет конечно… — Согласно истории болезни вы перенесли травму головы. Вы согласны пройти небольшое обследование, чтобы исключить скрытые патологии? — Конечно. Моисей Соломонович предупредил меня. Что от меня потребуется? — Только полная искренность и откровенность, — ответил профессор, что-то быстро дописывая в формуляре. — Согласен… Рахманинов повернулся в сторону коллеги, но потом, видимо решив, что Иван ближе, повернулся к нему, на мгновение задержав ручку в воздухе. — Вы не напомните, какое сегодня число? — Так ведь…- Иван растерялся, его рука дернулась к телефону — посмотреть дату. — Дезориентирован, — вполголоса пробурчал профессор, откладывая ручку. — Десятое, — выдал Иван. Далее последовали вопросы о возрасте, адресе больницы, где они сейчас находились, роде занятий. — Скажите, вы довольны своей работой? — Иногда. — Можно подробнее? — Когда есть что-то новое. Рутина бесит. — Скажите пожалуйста скороговорку «от топота копыт пыль по полю летит». Иван довольно бодро повторил. — Как вы понимаете поговорку «яблочко от яблоньки недалеко катится»? — От человека во многом следует ожидать того же, что и от его родителей… или воспитателей. — Скажите, а чем по-вашему самолет отличается от птицы? Иван на пару секунд замялся, после чего улыбнулся. — Можете сказать, что именно вас рассмешило? — также бесстрастно спросил профессор. — Ну поскольку врать в данном случае глупо, то отвечу как есть: мне хотелось схулиганить. — Это как же, позвольте спросить? — Выдать вам фразу типа «птица летит на ручной тяге, а самолет осознает цель своего полета». — Вы на самом деле так считаете? — Нет конечно. Птица — живое существо. Самолет — машина для передвижения. — Почему вы хотели пошутить? — Чтобы вы заподозрили шизова… шизофазию, во! — ухмыльнулся Иван. — Почему вы в итоге отказались от такой… шутки? — Вы опираетесь на то, что я вам говорю. Внутренний голос мне подсказал, что неискренность, равно как и всякий бред, будут расценены негативно. Подобный подход был бы безответственным. — Почему же вам тогда пришла в голову такая идея? — Сам не знаю… какой-то бес противоречия… — Вы говорили про внутренний голос. Скажите, вы часто его слышите? — Только по своему желанию. — Можно подробнее? — Я представляю себя без известных мне недостатков, и думаю — как бы поступил такой вот «идеальный я»? Что-то вроде голоса совести, так сказать. — И насколько исчерпывающе отвечает такой «голос»? Тут чуйка у Ивана забила в набат, и он понял, что уже наговорил себе на изрядную гулю. — Зависит от вопроса. От точности формулировки. Если сам не знаешь, чего хочешь, — то и ответ будет вроде «где-то за пятым холмом найдешь». — Вы можете сформулировать это одной фразой? — Да. Правильно поставленный вопрос несет в себе половину ответа. Чуйка немного поутихла, но все равно в голове словно пульсировал сигнал тревоги. — А где, по-вашему, скрывается другая половина ответа? — спросил профессор. — В отсутствии опыта для данной ситуации. — Что вы вкладываете в понятие «опыт»? — Ну… такая штука, которая появляется сразу же после того, как была нужна, — Иван отстраненно улыбнулся.- Очень, знаете ли, невыгодный порою расклад. — Почему невыгодный? — Вспоминается еврейский анекдот: когда человек с деньгами встречается с человеком, имеющим опыт, то опытный уходит с деньгами, а имевший деньги, остается с опытом. Профессор сдержанно рассмеялся, Иван тоже. — Скажите, что вас не устраивает на работе? — вдруг сменил тему профессор. — Я сам. Плохо работаю. — А можно подробнее? — Тяжело концентрироваться: то, на что другие тратят час, у меня уходит день. — Во сколько вы обычно ложитесь спать? Иван хмыкнул, вспоминая свои похождения, но потом решил отвечать как есть, но до знакомства со Жнецом. — Поздно. Вечером обычно самая работа. Не высыпаюсь часто. — А засыпаете хорошо? — Не очень. Чуйка снова подала сигнал, но был он какой-то не очень сильный, поэтому Иван на него забил, и его в который раз подвело неумение держать язык за зубами. — Продолжите пожалуйста последовательность: ноль, один, один, два, три, пять, восемь… — …тринадцать, двадцать один, тридцать четыре…- с ходу выдал Иван: в айтишной среде ряд Фибоначчи считался разминкой для программистов. — Спасибо, достаточно, — прервал его Рахманинов. — Профессор, а можно встречный вопрос? — прищурился Иван. — Да, конечно! — Рахманинов развел кистями рук, лежавших на столе и опять сложил их вместе.- Вы имеете полное право задавать любые вопросы! Мало того, так будет даже лучше — обратная связь в нашем случае только приветствуется. — Скажите, а вы верите в телепатию? — Экспериментальных подтверждений мне неизвестно, — призадумался профессор.- А как вы считаете? — А я никак не считаю, я вам сейчас их предоставлю. — Интересно-интересно, — бесстрастно ответил профессор. — Можно вам погадать? — Очень любопытно! — Отлично! Клянусь говорить только правду и ничего, кроме правды! Перед моим приходом вы уверяли Моисея Соломоновича, что у вас плотный график, но это сильное преувеличение. Выступление на международной конференции перенесли по техническим причинам, ввиду чего вы смогли приехать. Однако Вас сегодня ждет Катя… или Марина — вы пока еще не решили. При этом Моисей Соломонович догадывается о вашем «графике», но деликатно делает вид, что ничего не знает. Гегельман, доселе сидевший в углу с видом каменного изваяния, приоткрыл глаза и слегка повернул голову в их сторону. — Но это ваше личное дело. Обе ваших фрёхи… виноват, девушки — ординаторы и перспективные врачи, но если первая позволяет относиться к себе, как к собственности, то вторая — с характером, ввиду чего вам более одного раза насладиться ее лаской проблематично. Спасают лишь воспоминания о большой и красивой тете Циле, вдовушке, жившей в Одессе этажом выше, и как-то в светлой юности заманившей вас на чай с пирожными. Уж об этом вы не говорили никогда и никому, даже на ухо и по пьяни… Надо отдать должное профессионализму психиатра — на его лице не дрогнул ни единый мускул. — Продолжайте пожалуйста, очень интересно, — таким же бесцветным голосом ответил профессор. — Ага… ага… «Щенок»… «Гой»… «Поц»… Кажется такие эпитеты вы сейчас мысленно произносите? — Продолжайте пожалуйста, Иван Петрович, — снова подбодрил его психиатр. — Ну, с первым и последним отчасти согласен, Давид Исаевич, — ухмыльнулся Иван.- Но вот со вторым вышла промашка. Мой дедушка по материнской линии, Симанович Мендель Семенович, и ваш почтенный родитель, Исайя Генрихович, горели в сорок втором в соседних танках под Демянском. И оба получили за тот бой «Красную Звезду», только ваш родитель ее сразу получил, а дед мой — уже после войны, в сорок восьмом. Но фрицев оба били, и оба пожизненно и посмертно внесены в списки общин, только мой — в Донецкой, а ваш — в Одесской. А что до меня, то да, я — полукровка. Живое свидетельство высшего юмора. Две культуры, семитская и гиперборейская, которым по всем штампам надлежит противоборствовать, странным образом сошлись в одном человеке. Такой вот удар по предрассудкам. У самого репа чешется, у «добряков» и «вязальщиков» думаю — тоже («рахман» — означает «милостивый», heckelman – «вязальщик крючком» ). Забавно, не правда ли? — Скажите пожалуйста, Иван Петрович, — откашлялся профессор, — какую цель вы ожидали достичь при помощи такой вот пламенной речи? — А чего хотите добиться вы, устраивая здесь этот балаган? Ведь наверняка Моисей Соломонович вам рассказал, что со мной «что-то не так», верно? — Как вы наверное догадываетесь, любое исследование должно быть максимально объективным, Иван Петрович, — вздохнул профессор, уже полностью овладевая собой.- В данном случае мой уважаемый коллега, — он сделал жест в сторону хирурга, — снабдил меня минимумом информации, причем специально, чтобы я делал выводы более беспристрастно. «Правда!» — спокойно ответила чуйка. Бывший стажер попал впросак. — Прошу меня извинить, — выдавил Иван, резко успокаиваясь. — Ничего страшного, — также спокойно ответил профессор.- Мой род занятий предполагает сохранение внутреннего спокойствия в подобных ситуациях. Кстати, как вы считаете, дождь сегодня будет? — Возможно… не знаю… мне плевать, если честно! Прошу понять меня правильно, — Иван был раздосадован. — Поверьте мне, я вас понимаю все лучше и лучше, — профессор сделал какую-то пометку в бумагах.- Иван Петрович, представьте себе, что наш разговор сейчас начнется сначала. Вы тогда бы тоже повторили свою экспрессивную речь. — Нет. — Почему? — Потому что теперь понимаю, что она бессмысленна и некорректна. Но это с высоты текущего опыта. — Чудесно, просто чудесно! — профессор откинулся на спинку кресла.- Ну что же, благодарю вас за весьма содержательную беседу, Иван Петрович. — И какие же вы сделали выводы, если не секрет? — кисло осведомился Иван. — Ну, на текущий момент я не вижу патологий, требующих медикаментозного лечения. Полагаю, что вам следует обратиться к психологу по поводу детских психотравм, а так… я бы сказал, что вы… практически здоровы, молодой человек. — Спасибо, профессор! — улыбнулся Иван.- Я могу идти? — Да-да, конечно, — кивнул профессор.- Коллега, у вас есть вопросы? — обратился он к Гегельману. — Думаю не будем более задерживать пациента, к тому же скоро время полдника, — хирург хлопнул ладонями по коленям и с кряканьем встал. Иван попрощался и ушел. Гегельман проверил, что они остались одни, и запер двери на ключ. — Ну, Додик, что скажешь? — спросил он, хрипловато посмеиваясь. Рахманинов снял очки и, дыхнув на них, стал протирать мягкой фланелью. Было видно, что профессор в ярости. — Моше, — сказал он, не отрывая взгляда от очков, — я таки даю тебе честное и благородное слово: если ты мне сейчас расскажешь, что это розыгрыш, и таки расскажешь, как ты его провернул — мы все равно останемся друзьями! Гегельман хмыкнул и начал набивать трубку. На какое-то время воцарилось молчание. Потом хирург отошел к окну, прикурил и, выпустив первый дым, сказал. — Додик, у меня и в мыслях не было тебя разыгрывать. — С этим поцом действительно «что-то не так»? — иронично усмехнулся Рахманинов. — Да с ним все «не так»! — Гегельман затянулся. — Пожалуй я тебе поверю, — задумчиво сцепил пальцы психиатр.- Но ты мне ничего не хочешь рассказать? — Возможно хочу, — Гегельман выпустил в окно клуб дыма.- Но сначала расскажи, что заметил. — Ну смотри, в целом ориентирован, логика в суждениях присутствует. Есть признаки дисгармонического инфантилизма, но это тоже не патология. Перегрузить — плывет, отпустить — восстанавливается. — Думаешь «биполярка»? (биполярное расстройство личности) — Тоже нет — не дотягивает. Скорее уж астенический синдром второй стадии, но это сейчас у половины офисных работников присутствует. Настораживает этот его «внутренний голос», — профессор встал и тоже подошел к окну.- Уж очень много этот его «голос» знает! Слишком много. — Я уже заметил, — отозвался Гегельман.- Что ты увидел совсем необычного? — У его способностей есть четко выраженный предел — он не пользуется ими, если ситуация его не цепляет эмоционально. А эмоциональная мотивация там на уровне подростка… ну или чуть постарше. Еще он непрерывно исцеляет сам себя. Картина к концу диалога отличалась от картины вначале- Рахманинов усмехнулся.- Впервые вижу, как предрасположенность к шизофрении используется для ее профилактики. Они оба помолчали. — Моше, все, что он мне сказал, можно было в принципе узнать. Во всяком случае владение информацией объяснимо. Кроме одной маленькой детали. — Тетя Циля? — вполголоса спросил Гегельман. — Да. Она скончалась несколькими часами позже моего... визита. Тромбоэмболия. Меня после крепко накрыло, даже к врачу ходили. Тогда я впервые задумался о медицине. А этот поц так вот, походя... — Додик, если не секрет, она таки прямо была совсем огонь? — безо всякой иронии спросил хирург. — Кхаатит теруа! — глядя в окно отрешенно сказал психиатр.(«чистая страсть» ивр.) Гегельман лишь понимающе кивнул. — Моше? — Да, Додик, я помню, — в перерывах между затяжками сказал Гегельман.- Но мне нужны гарантии, что это останется между нами. — Даю слово. — Три дня назад я удалил ему глаз. Там нечего было спасать — сплошное размозжение. — Левый? — Да. — Совсем? — Да! — М-да… Они снова помолчали какое-то время. — Знаешь, Моше, я ведь привык, что мы — это набор гормонов, нейромедиаторов и прочей биохимии. Все четко, понятно и объяснимо. Любые эзотерические басни легко отсекаются экспериментами… Но тут… — Представляешь, он говорил мне, что стоял рядом со столом, когда я его оперировал! — Ну, подобные случаи часто всплывают. Мозг — самый мощный генератор виртуальной реальности. — Да, но и мысли мои он тоже озвучил, вот загвоздка! — Знаешь, Моше, кажется у меня есть объяснение, правда из области мистики. — Ну-ка… — Его исцеляет вера, точнее — Вера. Она позволяет притянуть окружающий мир к его правилам, — задумчиво сказал Рахманинов.- Или эффективно вписываться в имеющиеся реалии, причем неосознанно… — А если осознает себя? — повернулся к нему Гегельман.- Бомба же будет… — Это если шею себя не свернет раньше времени с таким-то язычком, — развил его мысль психиатр.- Наглеть тоже уметь надо. И все же… — Что? — Гегельман весь обратился в слух. — Я бы дорого дал за такого «советчика» в своей голове, — медленно и веско сказал Рахманинов.- И за такую Веру. — Кто бы отказался! — усмехнулся Гегельман. — Знаешь, Моше, я ведь не озвучил свою ставку… — Ну-ка? — Думаю, а не махнуть ли нам вчетвером… с женами… скажем в Интерлакен. На недельку! — Таки интересно! Они снова долго молчали, что-то осмысливая, после чего Рахманинов вдруг сказал. — Знаешь, я не хочу услышать прописные истины лишь на смертном одре, Моше, — он повернулся к другу.- Машиах кам! — Я еще пока не дозрел, — глухо сказал Гегельман.- Но предварительно… Бээмет кам! И два профессора, внимательно посмотрев друг на друга, снова отвернулись к окну. Ивана выписали через пару дней. Равнодушно попрощался профессор, старшая сестра вручила выписку и справки, после чего бывший стажер, сопровождаемый супругой, покинул больницу. Однако стоило ему только выйти на улицу, как зазвонил телефон. — Здравствуйте Иван! Винокуров говорит. Вам удобно сейчас поговорить? — Добрый день, Петр Семенович, — улыбнулся в трубку Иван.- Конечно удобно! Он погрозил пальцем жене, которая уже с немым вопросом «КТО ЭТО?» состроила предскандальную физиономию. — Вот решил вас проведать, Иван, — продолжил космонавт.- А то все никак не получалось. Как ваши успехи? — Да вроде все хорошо, что хорошо кончается, — улыбка Ивана стала еще шире, — У меня тут мысль появилась, ну… насчет кино, вы помните? — Интересно-интересно! — Ну так вот, у нас правду мало кто любит. А что если снять максимально правдоподобное кино скажем про путешествие на Марс, где герои проходят массу испытаний, а в конце обязательно находят каких-нибудь симпатичных марсианок. Причем желательно поэкзотичнее, ну там мордашка смазливая, с тремя сиськами, двумя рожками и прочее. Вот тогда космонавтикой точно заинтересуются! Винокуров от души расхохотался. — Ты совсем сдурел? — шепотом спросила Наташа. — Ну не всё так печально, — резюмировал тем временем космонавт.- А знаете, что Иван — приглашаю вас в гости. Отменный китайский чай и радушие хозяйки гарантированы. Она кстати расспрашивала о вас. Очень жалела, что не успела пообщаться в прошлый раз. — С удовольствием, Петр Семенович! — в тон ему ответил Иван.- Сейчас посоветуюсь с супругой и перезвоню. — Буду ждать. Не прощаюсь, — коротко ответил космонавт. Иван нажал отбой и резко выдохнул. На лбу выступила испарина. Даже без внутреннего голоса все было ясно. Жена Винокурова не любила гостей в принципе. У заслуженного и глубоко повязанного системой собеседника хватило внутренней силы и порядочности предупредить его, Ивана, что беседа будет непростой. А еще она пойдет под запись, причем под комплексную, с последующим разбором на интонации звуков гласных, согласных… и несогласных до кучи. Впрочем система-системой, а встречи со Жнецом не миновать никому. А после будет вечность, причем в совсем иной системе, о чем тоже помнить следует. Бежать нужно было прямо сейчас. Голосов овраг — не вариант, расписание слишком хорошо всем известно. Оставался Урал. Курс на «Созвездие», поселок в суровом краю, где ботинки шнуруют арматурой, а художественные статуэтки льют из чугуна. Там чуйка укажет провожатого и подскажет слова. Сутки странствования по тайге со «случайными» сменами направлений, и где-нибудь над поляной или болотцем вдруг возникнет пелена мерцающего «перламутрового» тумана. Дальше — новый мир и лотерея, потому что, бросая свой путь, ты сам еще не знаешь, что обретешь. Может орков и гоблинов, может космическую оперу или мрачный постапокалипсис. Вот только легче и проще не будет! Но это выбор, и это тоже вариант… — Кто это был? — вкрадчиво спросила жена. — Ты удивишься, но мы приглашены в гости, — задумчиво ответил Иван.- К космонавту-испытателю. Идешь? — Конечно! Мы же не совсем дураки от таких знакомств отказываться! — засопела та.- И думать тут нечего! Только не позорь меня там! Иван еще немного постоял, вдыхая знойный летний воздух, после чего набрал номер Винокурова. *** Лис открыл глаза. Голова изрядно болела, но пульсирующие молоточки в висках скоро исчезли. Сверху на него смотрел грубо выбеленный, удивительно чистый потолок, на фоне которого вдруг возникла миловидное девичье личико, увенчанное белой шапочкой. Глаза девушки вдруг расширились, и она резко нажала какую-то кнопку около кровати. — Вы меня слышите, товарищ майор? Лис кивнул. — Вы можете говорить? — С… трудом, — выдавил Лис.- Где… я? — В Центральном госпитале Министерства обороны, — с трепетом ответила сестра.- Сейчас доктор придет, вы только не волнуйтесь! Как хорошо, что вы наконец очнулись! В этот момент дверь открылась, и в нее вошла целая делегация, впрочем большая ее часть почти сразу покинула палату, оставив только врача и ассистента. — Зравствуйте, Петр Евгеньевич! — негромко сказал доктор.- Как вы себя чувствуете? — Хотелось бы прыгать, но… выше уж некуда, — постарался улыбнуться Лис — говорить сильно мешал желудочный зонд. — Шутите? — улыбнулся врач.- Хороший знак! Он поводил перед глазами больного молоточком, посмотрел зрачки, провел несколько положенных в таких случаях проб и тестов. Видимо остался доволен, потому что улыбался все шире и шире. — Доктор… давно я здесь? — выдавил Лис. — Вы были без сознания около месяца, — будто невзначай обронил врач, внимательно наблюдая за реакцией пациента, — но сейчас с определенной долей уверенности можно сказать, что опасность миновала. — Эт… хорошо… — Сегодня еще полежите, а завтра вас, скорее всего, захотят навестить. — К… то? — Скорее всего кто-нибудь из командования, — доктор словно извинялся.- Супруга и дочь ваша сюда по очереди каждый день приходят, о состоянии справляются. Думаю, тоже не задержатся. «Супруга? Дочь?» — ошарашенно думал Лис. Не было у него дочери. Как мы помним, был сын, успевший дослужиться до полковника, а дочки не было. Но сюрпризы на этом не закончились. — Доктор… у меня с памятью что-то… — Неудивительно, — развел руками доктор, — Контузия сильная, радиационное поражение, ожоги… Но сейчас с вами все хорошо! — Ра… диация? — Вы только не волнуйтесь, Петр Евгеньевич, — улыбнулся доктор, — Память вернется. Такая амнезия — явление временное, хотя и, соглашусь, весьма неприятное! Как только начнете контактировать с привычными вещами — дело сразу пойдет на лад. Лиса все более мучили подозрения. — Ка… кое сегодня число? — прошептал он. — Сегодня первое мая, воскресенье, — ровным голосом ответил врач. — А год? — Две тысячи пятый. Лис тяжело вздохнул и замолчал. От врача не укрылась реакция пациента, однако тот не впадал в крайности, и доктор сделал вид, что ничего не заметил. Задав еще пару ничего не значащих вопросов, доктор удалился, прихватив ассистентку. Сиделка осталась и принялась обтирать пациента антисептиком. Потом Лис поблагодарил и тихо забылся здоровым и спокойным сном. Проснулся он ближе к вечеру от рокота голосов в коридоре. Сначала ничего было не разобрать, но потом он понял, что слышит трансляцию новостей. — …и в заключение новости из Китайской Народной Республики. Официальный Пекин заявляет, что эпидемию мутировавшего «азиатского штамма» рабдовируса удалось взять под контроль. Однако ввиду колоссального ущерба народному хозяйству КНР, Советский Союз продолжает оказывать всю возможную в данной ситуации гуманитарную помощь на сопредельных территориях. Несмотря на это, положение населения в наиболее пострадавших от эпидемии северных и северо-западных провинциях остается крайне тяжелым. В провинциях Хейлунцзян и, частично, во Внутренней Монголии продолжаются антиправительственные выступления, которые правительство КНР подавляет с особой жестокостью, — на фоне вещания диктора послышались приглушенные вопли, шум, рычание техники и звуки стрельбы, — Также в данных провинциях наиболее часто звучат призывы к референдуму в пользу перехода данных территорий под управление Советского Союза. На всей протяженности советско-китайской границы действует режим строгого карантина. Также режим строгого карантина действует на всей территории Казахской автономии и границе с Монголией. Напоминаем, что по одной из версий первая волна заболевших была заражена укусами летучих мышей-вампиров во время ночевок крестьян под открытым небом. Мутировавший вирус получил возможность распространяться воздушно-капельным путем, ввиду чего еще раз напоминаем о необходимости неукоснительного соблюдения правил личной безопасности при проживании или посещении регионов, список которых утвержден Политбюро. — Ох-ре-неть! — только и смог прошептать Лис, слушая весь этот фееричный бред и осознавая, что на самом деле скрывается за ним. А телевизор продолжал вещать. — Сегодня православные отмечают праздник Пасхи, — за кадром послышались церковные песнопения и колокольный звон.- Миллионы верующих собрались сегодня в полночь в храмах, чтобы молитвенно почтить день Светлого Христова Воскресения. С пастырским словом в честь праздника к верующим обратился Святейший Патриарх всея Руси Климент, — короткая пауза для смены кадра, после чего послышался исполненный торжественности старческий, но полный силы, голос.- Христос Воскресе! Дорогие братья и сестры! По сложившейся традиции обращаюсь к вам в этот светлый День, когда все мы славим воскресшего Господа нашего Иисуса Христа. Все мы знаем о непростой ситуации, сложившейся в мире в целом и на окраинах нашей Родины в частности. Тяжелым стало время Великого поста! Тяжелым вдвойне, ибо трагические события на рубежах нашей Родины вряд ли смогут кого-либо оставить равнодушным. Опять прогремели выстрелы, и пролилась кровь советских солдат во имя защиты нашего Отечества. Но по Божией милости и беспредельной храбрости воинства нашего дарована нам полная и окончательная победа над силами тьмы. Войска вражеские были разгромлены, а советский солдат вновь доказал в том числе и братским народам, что может быть опорой и защитой мирного населения. Ибо как сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя», Евангелие от Иоанна, глава пятнадцатая, стих тринадцатый. Христос Воскресе! Воистину воскресе Христос! Не успел Лис переварить услышанное, как дверь в палату приоткрылась сильнее, и по полу застучали шаги. Потом в поле зрения вплыли наброшенные на военную форму белые халаты, фуражки в руках и… лица, такие знакомые и чужие одновременно. — Только прошу вас, товарищ генерал, не более десяти минут: он только-только пришел в себя! — Хорошо, товарищ профессор, — пророкотал начальственный басок.- Но поглядите — он здоров совсем. Вон как орлом смотрит! Послышался добродушный хохот. — Ну здравствуй, герой! — обратился генерал к Лису.- Пришли тебя проведать, а ты ишь разлегся! — Фравия… шелаю… фофарищ… хенерал! — выдавил Лис. — Да не тушуйся, можно по-простому, — покровительственно сказал тот и бросил короткий взгляд на стоявшего рядом полковника. Тот немедленно извлек на свет бархатную коробочку, открыл и вручил генералу. — Ну, майор, поздравляю! — пробасил начальник.- С присвоением тебе звания Героя Советского Союза! В раскрытой коробочке блеснула огненной искрой Золотая Звезда. — Флуфу… Совешкому… Фоюфу! — выдал Лис такую забытую и такую привычную его сердцу фразу. Предательская слеза блеснула в уголке глаза и тут же пропала, впитавшись в подушку. — Ладно, майор! — по-отечески утешил его генерал.- Отдыхай, выздоравливай — и на службу! Нечего тут разлеживаться! Начальство удалилось, а Лис остался. Память наконец дала первые проблески. Генерала звали Иван Трофимович, и был он тем, кто санкционировал действия майора, вручную активировавшего специальные «инженерные заграждения» на приграничной полосе отчуждения. К тому моменту большая часть пограничных укреплений, отвечавших за участок «Бычиха-Казакевичево», были уже уничтожены огнем со стороны потерявших берега соседей. Как показало расследование — это оказался единственный способ предотвратить повторение Даманской трагедии, только в куда большем масштабе. Сработало всего несколько закладок, но этого хватило, чтобы остудить особенно горячие головы у командования «соседей». Загвоздка именно для Лиса была в том, что подвиг этот совершил совсем другой человек. Звали его тоже Лисовский Петр Евгеньевич, был он того же года рождения, что и Лис, да и выглядел сходно. Этот человек умер, ушел в Вечность, полностью исполнив свой долг. Его место занял Лис, бывший с прежним хозяином… частью одной личности, подобно плоским теням, падающим на разные стены от одного объекта, или пальцам руки, растущим из одного запястья. — Спасибо! — мысленно сказал Лис куда-то в потолок.- Я не подведу! Такую жизнь вдвойне грешно… пропивать… И он снова забылся крепким здоровым сном, а в соседней комнате, где размещался кабинет профессора, его хозяин радостно вещал в трубку: — Додик, не подведи, завтра жду тебя! Да, все в силе. Пациент пришел в себя, а тебя ждет хороший материал для докторской! Да… да… договоримся конечно, старый Моше еще не видел человека, с которым нельзя было бы договориться… Да… Хорошо… Шавуа тов! Шолом! (**хорошей недели! до свидания!)

КОНЕЦ ЖНЕЦА

В Нескучном саду смеркалось. Теплый июльский вечер размеренно завершал суматошный день. Сегодня была пятница, и большая часть работного люда честно протирала штаны в заведениях или просто сидела дома с семьями. Находились и любители погулять. Степенные одиночки, влюбленные пары, спортсмены и просто прохожие время от времени нарушали покой длинной аллеи, тянущейся между Ленинским проспектом и Москвой-рекой. Полная луна проглядывала сквозь кроны старых лип и чертила их ветвями на асфальте причудливые узоры. Совсем недалеко текла река из машин, рядом же несла свои воды, попорченные городской грязью, река обычная. Ночью грязь не так видна - "известно ж только свет порождает тени...". Сейчас река была темна, загадочна, и лишь изредка ее мистический мрак нарушали корабли. Ярко освещенные плавучие рестораны и едва заметные во тьме баржи мерно проходили по своим делам, появляясь из-за излучины, и также за излучиной исчезая. Но в реку нельзя войти погулять, нельзя выйти и на проспект, а здесь, на зеленом островке среди бетонного моря, можно было обрести спокойствие, особенно таким чудным вечером. Многие скамейки вдоль аллеи были заняты, но одну все прохожие обходили стороной. Стоило кому-то близко подойти к ней, как его безо видимой причины охватывал холодный липкий иррациональный страх, заставляя поскорее убраться от непонятного места, удивляясь своей мнительности. Пару раз мимо скамейки проходили люди, видевшие окружающий мир несколько шире и глубже, но они спешили уйти подальше уже вполне осознанно. На лавочке сидел Жнец. Косу он положил на спинку, так что мистически острое лезвие свесилось в землю позади скамейки. Вся композиция немного напоминала в профиль подвыпившего пеликана, но вряд ли это зрелище у кого-нибудь могло вызвать хоть тень улыбки. Жнец сидел чинно и спокойно, положив руки на колени. Он ждал. Сюда, в Нескучный сад его привел Зов. Зов был необычным. Обычно он получал извещение, что где-то кого-то надо разлучить с бренным телом: место, время, некоторые детали, необходимые для выполнения задания — и все. Теперь Зов звучал по-иному — он успокаивал и обещал перемены. Жнец ждал, наслаждаясь покоем: в кои-то веки никто рядом не мучался, не страдал, не истекал кровью и не выпучивал глаза от удушья или передоза. Никто не выбрасывал в эфир эманаций боли и запредельного страха, с которым большинство людей встречают финал своей не слишком праведной и не слишком осознанной жизни. Внезапно аллея опустела. Казалось бы только что ходили прохожие, и жизнь текла своим чередом, как вдруг что-то неуловимо изменилось. Жнец встал со скамейки и взял Косу наперевес. Момент наступил. По аллее прямо к нему шел Посланник. Высокая и статная фигура ясно проступала во мгле, ярко и отчетливо виднелись светлые волосы, складки неброского плаща и выступающие из-под него ножны тяжелой спаты. Чело Посланника было исполнено скромности и непорочности, глаза, когда удавалось перехватить его взгляд, вспыхивали огнем. Огнем неистребимой Веры. Когда пришедший приблизился, Жнец преклонил одно колено, опершись руками на Косу и склонил укрытую капюшоном голову. — Приветствую тебя, Грозный Воевода! — сказал он.- Явился я на Зов. — Встань, чадо Создателя, — послышался мелодичный голос. Жнец поднялся. Рядом сгустился сумрак и из него вышли Светлый и Скверныш, ожесточенно спорившие и одаривающие друг друга многозначительными взглядами. Между ними, опустив голову, шел человек, вернее — его душа. Руки человека были скованы цепью. Одного взгляда на пленника Жнецу хватило, чтобы изумиться — это был тот самый сержант Василий Волков, которого они с Иваном встретили в безводной сирийской пустыне. История с ним явно не собиралась заканчиваться просто так. — Новопреставленный и ты, Жнец, предстаньте передо мною именем Создателя Всемогущего! — Воевода вынул из ножен меч, и вид его преобразился: плащ вспыхнул кровавой охрой, одежды побелели и засияли, яркими искрами заиграла броня на теле, руках и ногах. За спиной Воеводы яркими потоками света разметались огромные крылья, достававшие чуть ли не до верхушек деревьев, вокруг головы засиял нимб. — Василий! — обратился Воевода к узнику.- Много сделал ты за свою жизнь и доброго, и злого. Признаешь ли ты это? — Признаю, — глухо ответил узник. — Понимаешь ли ты, что за твои злодеяния грозит тебе кара неизбежная? — Как не понять…- Василий развел руками и цепь угрюмо звякнула. — Принимая во внимание твое раскаяние, хоть и запоздалое, тебе надлежит избрать: искупить неправедно пролитую кровь службою или принять достойное твоих дел осуждение, смягченное однако ж добрыми делами на совести твоей. Что ты выбираешь, Василий? Узник поднял было взгляд на Воеводу, но тут же опустил: небесный огонь обжигал его омраченное естество, причиняя вполне реальную боль, несмотря на нынешнее бесплотное состояние. — Я всю жизнь служил, — медленно сказал он.- Порой всяким… проходимцам… а тут предлагают шанс… я выбираю службу! — и сержант снова поднял глаза на Посланника: на этот раз ему удалось выдержать значительно дольше. Воевода молча посмотрел на Скверныша. Тот завопил, затопал ногами и принялся что-то доказывать, приводя примеры из жизни «подопечного», но взгляд Посланника начал наливаться огнем, и Скверныш, не выдержав, с воплями рванул куда-то в темноту, в сторону реки, и пропал из виду. Посланник перевел взгляд на Светлого — Хранитель коротко поклонился и снял с узника цепь. — Какая служба мне предстоит? — спросил бывший сержант. — Тебе предстоит путь Жнеца, — веско сказал Воевода.- Ты убивал при жизни, теперь будешь разлучать души с телами, когда придет их срок и удел.- он повернулся к Жнецу. — Дай мне свою Косу, Жнец! Тот протянул оружие, с которым не расставался уже третий век. Воевода взял Косу и провел по лезвию клинком своего меча. Голубое пламя с меча охватило кромку, закружилось вокруг нее маленькими вихрями и втянулось в лезвие Косы. Посланник вручил оружие бывшему сержанту. Коса немедленно вытянулась под рост нового хозяина, а древко приобрело более удобный изгиб. — Милостью свыше нарекается Жнец сей на путь свой. Служи с верой, усердием, и по времени встретимся снова. Ступай с Богом! — и Воевода указал мечом направление. И тут произошло что-то такое, что старый Жнец не сразу осознал. Воевода поднял свой меч и легонько коснулся плашмя плеча Жнеца старого, от чего его черная как смоль мантия треснула, рассыпалась на множество маленьких лоскутов, которые закружили в воздухе, словно рой пчел, и вдруг облепили Жнеца нового. Человеческое лицо исчезло под черной маской, лишенной какого-либо выражения, мантия плотно охватила его стан и вновь слилась в единый непроницаемый полог от макушки до пят. Последними покрылись темными перчатками руки, еще оставлявшие у нареченного Жнеца сходство с живым человеком. Новый Жнец внимательно посмотрел на бывшего Жнеца. — Почему-то я и не сомневался, — глухо сказал он, после чего взял Косу наперевес, поклонился и отсалютовал Воеводе. Тот коротко кивнул в ответ, и новый Жнец, развернувшись, медленно пошел прочь, положив Косу на плечо, пока не растворился в ночной мгле и игре лунного света. На дороге остались стоять двое: Посланник, а напротив него молодая и красивая женщина в белом платье до пят. Длинные русые волосы обрамляли аристократические черты лица. Точеные руки она крестообразно сложила на груди, где яркой золотой искрой сиял крестик. Воевода неожиданно улыбнулся. — Ну, чадо Варвара, хватит тебе забирать жизни, — мелодично сказал он.- Довольно с тебя! Служба твоя пришла на память перед Создателем, и теперь тебе избрать надлежит: служба новая или путь в обители светлые, ибо искупление твое свершилось. Варвара Петровна Угрюмцева, урожденная Ланская, 28 июня 1812 года потеряла мужа-офицера. Это было в самом начале Отечественной войны: супруг ее был прикомандирован к отряду атамана Платова и погиб в приграничном бою у местечка Мир. Впоследствии Варвара, жена офицера и дочь офицера, сама оказалась в партизанском отряде легендарного Давыдова, где с сентября изрядно мстила французам за Родину и за мужа, сраженного шальной пулей. К врагам она была беспощадна, как может быть беспощадна лишь женщина, у которой отняли не только настоящее, но и будущее. Энергичная дама лично принимала участие в боевых вылазках, а в прочее время помогала выхаживать раненых. Прославилась она решительностью, а порой даже жестокостью к врагам. И хотя ее боевой путь был ярок, но, увы, недолог: в начале ноября она получила ранение в живот и, после двухдневных страданий, скончалась. Ее самой большой скорбью было отсутствие детей, коих она так и не успела заиметь… — Я выбираю службу, Грозный Воевода! — сказала она с трепетом. — Да будет так! — прогремел голос Воеводы, и в нем Варвара услышала нотку радости.- Отныне урок твой — приводить в мир тех, кому суждено быть воплощенным в ризы кожаные! Воевода взмахнул мечом. Синий огонь растянулся за клинком в линию, сгустился и превратился в тонкий и изящный сверкающий посох с фигурным витым навершием. В навершии сверкал и переливался дивной красоты самоцвет. Воевода с улыбкой преподнес Посох Варваре. — Милостью свыше нарекается Протосеятель на путь свой. Служи с верой, усердием, и по времени встретимся снова. — Прото… сеятель? — только и выдавила из себя Варвара. Воевода протянул меч и снова коснулся плашмя ее плеча. Одежда на Варваре сгустилась и покрылась поверх долгого платья длинной и плотной белой мантией с золотой каймой. Ее лицо осталось прежним, человеческим, но черты еще более утончились, и красота из обычной стала сияющей. Воевода кончиком меча коснулся навершия Посоха, и над камнем-самоцветом затанцевала и заискрилась маленькая, но очень яркая звездочка. — Да, Протосеятель, — продолжил Воевода.- Тебе назначен особый Дар: давать таланты душам, приходящим в мир. Можешь давать их на свое усмотрение, но помни, что талант может быть обращен и во зло — тогда твой дар будет слабеть, в противном случае — расти и умножаться. — Слава Создателю! — поклонился новонареченный Сеятель. — Во веки веков! — ответил Воевода. Когда Сеятель поднял голову, Воевода принял свой обычный облик, только глаза по-прежнему метали яркие огненные искры. Пылающий клинок вернулся в ножны. — Вот и все, — снова улыбнулся он.- Ты что-то хочешь сказать? — Только два… вопроса, Грозный Воевода, — с трепетом сказал Сеятель. — Таинство свершилось, Варвара, — мягко сказал Воевода.- Сейчас можно говорить просто. — А что с тем Сеятелем, с которым мы встречались… вместе с Иваном? — Он по-прежнему служит на своем пути. У него другой талант — увещания. Отговаривать идущих в мир от дурных намерений. Однако если увещуемый не послушает — мера ответа человека увеличивается. — Прости Воевода, но почему… именно ты? Не сочти за дерзость, но… почему не Гавриил, Начальник-Над-Помощниками-Людей? Воевода проницательно посмотрел на Сеятеля. — Твой супруг в своей юдоли земной каждый день службы начинал с молитвы, обращенной ко мне, и также день заканчивал. Мы оба воинского сословия, как и новый Жнец, — его лицо смягчилось.- Кроме того и мне порой приходилось исполнять обязанности Жнеца. В Греции и на Балканах это хорошо запомнили. К нашей встрече много причин, но не все полезно знать. Я попросил Гавриила уступить мне этот момент. — Попросил? — Да, Варвара, попросил, ибо не добро приказывать там, где можно просто попросить. Вера, Надежда и святая Любовь даруют нам благое единство, которого нет в стране теней. Помни это, чадо! А теперь мне пора. Они обменялись приветствиями, после чего Грозный Воевода развернулся и неторопливым шагом пошел по аллее. Его силуэт долго виднелся в просветах между деревьями, пока новонареченный Сеятель наконец устал его высматривать и снова сел на скамейку. Посох искрился и переливался в руках — могучий фонтан Жизни, заключенный в нем, рвался наружу и требовал выхода. — Дивны дела Создателя, и неисповедимы пути Его, — выдохнула Варвара, и слезы градом покатились из ее глаз. Потом катарсис вдруг сменился знакомым чувством: это был Зов, только не мрачный и тяжелый, как во времена служения Жнецом, а легкий и радостный. Она встала и тоже пошла, но напрямик: по аллее мимо часов, всегда показывавших без пяти шесть, по траве, через подлесок — навстречу новым обязанностям. Слезы еще капали, и где они падали на землю — вырастали полевые цветы.

ЭПИЛОГ

— Дай посмотреть, Жека! — приставал щуплый веснушчатый мальчишка к более старшему приятелю, азартно рубящемуся в какую-то игрушку на новом мобильнике.- Ну че, в падлу что ли? — Погоди, мля, — сосредоточенно сопел тот, отчаянно стуча по экрану.- Во! Все! На, сопля, смотри! — и он, отдав мобильник, взъерошил мелкому волосы. — Колбасненько, бро! — глаза у мальчонки загорелись, и он моментально с головой ушел в ту же игрушку, что и его старший брат. В селе Бурьянцево автобусный круг был чем-то вроде клуба. Еще был пруд, где водились караси и можно было пожарить хлеб над костром, но там вокруг были дома, и особо шумно играть не получалось. Здесь, на кругу, были фонарный столб, полуразрушенная остановка и несколько бетонных плит, сложенных плашмя. Днем плиты изрядно нагревались, и сидеть на них было одно удовольствие. Вечерами здесь надрывался магнитофон и веселилась, как умела, молодежь. Дальше за плитами были монастырские стены и совсем иная территория. Пока младший играл, старший достал сигареты и важно, со вкусом, закурил, глядя на подъезжающий утренний автобус. Из автобуса вышло изрядное количество паломников, которые нестройной толпой потянулись навстречу воскресному перезвону. Вся часть круга, прилегающая к монастырю, была заставлена машинами, с номерами как местными, так и московскими — большинство богомольцев приезжали на своем транспорте, дабы не зависеть от автобуса, ходившего всего три раза в день. Начиналась Литургия. Через час-полтора колокольный звон снова радостно поплыл над монастырем, окружающими полями, и растворился над неровной зубчатой кромкой леса. Звонарь был мастером — молодой послушник хорошо приноровился к вервиям колокольни и сейчас выводил сложные переливы. Двери храма распахнулись, и на улицу выступил чин Панагии. Впереди шествовал пожилой монах с цветным свечным фонарем на метровом шесте. За ним медленно и торжественно ступал служащий священник, держащий в воздетых горе руках золоченый сосуд-панагиар. Потом важно шел игумен монастыря, опираясь на жезл, за ним — монахи и прихожане. Вся процессия, сопровождаемая праздничным трезвоном, прошествовала к братскому корпусу и, немного замешкавшись в узких дверях, втянулась внутрь. Звонарь выдержал положенные полминуты, потребные, чтобы дойти от входа до трапезной, и мягко завершил хрустальный звон. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь криками стрижей, да шепотом ветра в кронах вековых дубов. Спустившись с колокольни по узкой, чуть шире локтя, внутренней лестнице, пономарь быстро запер храм и, придерживая полы подрясника, тоже поспешил в трапезную. Во время трапезы никто не разговаривал — в течение всего приема пищи назначенный монах читал жития святых или санаксари — специально положенные по случаю праздника тексты. Но вот сидевший во главе стола игумен взял в руки серебряный колокольчик и коротко позвонил. За столом мгновенно перестали стучать ложки и звякать стаканы. Все, братия и паломники, дружно встали, повернулись к большой иконе, стоявшей в красном углу, и запели благодарственную молитву. Исключением был только пономарь: сразу же после игуменского колокольчика он ужом выскользнул за дверь и помчался открывать храм. Спустя некоторое время процессия двинулась в обратном направлении. Войдя в храм, главенствующее место занял священник с панагиаром, а монахи вместе с игуменом выстроились перед ним в две шеренги, лицом друг к другу, и запели тропари. Прихожане и паломники робкой кучкой встали вдоль стен — воскресная служба подходила к концу. Между храмом и братским корпусом была разбита огромная клумба — жертвенный дар прихожанок, периодически ухаживающих за ней. Это был своеобразный лабиринт, выложенный небольшими валунами, привезенными с ближайшего карьера в Петляевке. Между валунами росли плетистые и кустистые розы, пионы, астры и хризантемы. Островками виднелись бархотцы, календула и анютины глазки. Промежутки заполнял «мавританский газон» — любимое место игр детишек. Из-за него игумен строго ворчал на мамаш, чтобы они не позволяли своим отпрыскам совсем уж топтать такую красоту. Обрамлявшие клумбу туи были подвергнуты художественной стрижке-топингу, что здесь, в глухомани, смотрелось шикарно, но все же главной темой были розы: сорта и форма посадки были подобраны так, чтобы все лето что-нибудь цвело. Иногда растения болели, вымерзали, сохли по криворукости трудников или же по вине «неизбежных в мире случайностей», но на следующий год совместными усилиями клумба приводилась в порядок и украшалась еще благолепнее. Для созерцания этой красоты промеж двух старых тенистых лип стояла приземистая фигурная скамейка, на которой сейчас отдыхал пожилой седобородый монах со священническим крестом на груди. Рядом стояла прислоненная к сиденью суковатая палка. Монах был высок ростом, сутуловат и немного хромал при ходьбе — сказывалась застарелая травма бедра. Лицо над окладистой седой бородой покрывала токая сеточка морщин, не затрагивавшая однако скулы, глаза смотрели остро и внимательно, с хитринкой, но за этой витриной во взгляде проглядывала сталь. Впрочем, взглядом монах ни с кем особо встречаться не спешил, а просто созерцал игру жаркого июльского полдня на лепестках цветов. Во двор понемногу выходили паломники, о чем-то беседовали группами, некоторые шли к машинам или помогали забраться в них другим. В два часа пополудни в город уходил автобус, но для особо немощных монастырь выделял пассажирскую «газель» которая шла до вокзала и местной автостанции. Отдельным рейсом «газель» возила бабулек из соседнего поселка Буклеево, желавших потрудиться на монастырских огородах. Выходили из храма и батюшки — к ним тут же подбегали богомольцы, просили благословения и засыпали бытовыми вопросами. К простым монахам не подходил никто, и они, порою втайне завидуя популярности своих священствующих собратьев, расходились по своим делам. Мимо всей этой пестрой толпы в сторону клумбы прошел неприметный парень, лет тридцати. Одет он был в летнюю пару светлого покроя, рубашка была с расстегнутым воротником, на голове — картуз с коротким козырьком: ни дать, ни взять — какой-то мелкий служащий сельской администрации. Лицо молодой человек имел колоритное: широко посаженные серые глаза немного навыкате, нос картошкой, полные губы, которые он в момент волнения слегка приоткрывал, тяжелый подбородок с ямочкой посередине, складка на переносице. Он долго и с искренним восхищением разглядывал буйство зелени и красок, после чего обернулся к отдыхающему монаху. — А… извините, не подскажете… э-э… где я могу найти агронома или этого… дизайнера вот ентого творения? — речь его была с северным придыханием и акцентом на глухие согласные. — Бог благословит, сын мой! — раздельно сказал монах и поднял руку для благословения. — Ой, простите, — молодой человек подскочил к батюшке и сложил подобающе руки. Священник благословил его, но не подал в конце руку для поцелуя, а возложил ее на чело просителя, причем в конце сделал абсолютно незаметное движение, словно пуская волну, от чего кончики пальцев весьма ощутимо щелкнули тому по лбу. — Дизайнер — Ольга, — ответил монах.- Она сегодня не приехала. — Разрешите? — молодой человек указал на свободное место на скамейке.- Есть новости, Святос… — Как-как ты меня обозвал? — насупился монах. — Но тов… — Степан, ты шо, сказився… сего числа? — процедил батюшка.- Священномонах Никандр! Что непонятно? Никандр, Степан, Ни-кандр! — последние слова были сказаны с интонацией известного номера «веселых и находчивых». — Все понятно, — так же бодро вполголоса ответил Степан и ухмыльнулся.- Еще приятно знать, что даже здесь смотрят КВН. — У-у! — махнул рукой «отец-священно-командир», как его давно уже (мысленно!!!) прозвал Степан.- Тут каждый день вокруг такой «КВН» творится, что можно ток-шоу делать. Нон-стоп. С чем пожаловал? — спросил он уже совсем другим тоном: человека, привыкшего приказывать, принимать решения и отвечать за них. Смена тона была едва уловима, но со Степаном вдруг случилась разительная перемена: приоткрытый рот захлопнулся, лопоухость стала меньше, выпученные глаза приняли цепкое и внимательное выражение, точь-в-точь, как у собеседника. — Здесь можно говорить, отче? — вполголоса спросил он. — Говори, чадо. — Ну, я вам проект предложить хотел бы, — снова нарочито громковато, с шепелявящим северным акцентом сказал Степан.- Тут значица проект деревянного рубленного храма. Можно вашу разрушенную больничную церковь восстановить пока значить… временно, — и он протянул собеседнику зеленую пластиковую папку.- Посмотрите значица, если нетрудно-ть… — Такие вещи с игуменом надо решать, — веско ответил батюшка.- Чего ко мне-то пришел? — Сказали перед тем, как к игумену идти — вам показать и совета спросить. Сказали ваше мнение что-то да значить, вот так-с… — Это приятно! — ухмыльнулся в бороду отец Никандр.- Давай-ка посмотрим твой проект-с. Он раскрыл папку: там оказались чертежи, технические рисунки, сметы и описания построек. — Ничего не вижу в этих очках, — посетовал монах, снимая с носа очки в простой пластиковой оправе; одна дужка очков была треснувшей и замотанной проклеенными нитками.- Ща, вот у меня для чтения другие есть. Он отдал папку Степану, спрятал старые очки в карман и вытащил на свет другие, не менее старые и чиненные, но в цельной черной роговой оправе. Когда очки заняли свое положенное место, в блике солнца радужно сверкнуло поляризационное напыление. Отец Никандр забрал у Степана папку и углубился в чтение. В новых очках текст преобразился: свободные обороты страниц заняли сухие аналитические выкладки и факты. Там была биография Ивана, сжатые хроники и анализ его похождений, причем если бы сам Иван каким-то чудом заглянул в этот текст, то пришел бы в сильное волнение от обилия личных, даже интимных фактов своей жизни, равно как и фактов, о которых сам-то никакого понятия не имел-с. Отец Никандр внимательно прочитал текст, пару раз возвращаясь к интересующим его деталям, после чего вернул папку Степану, взял палку, положил на нее руки и вновь занялся созерцанием роз. Степан молча перелистывал страницы, то делая вид, что углубился в чтение, то созерцая розы вместе с куратором. — Чадо, помоги мне прогуляться немного, — прокряхтел наконец монах, тяжело вставая со скамейки. Степан взял его под руку, и они медленно тронулись в обход клумбы туда, где вокруг двух крупных монастырских храмов была проложена дорожка для крестного хода. За дорожкой была высажена полоса кустарников акации, а далее, до самой монастырской стены, шли грядки с овощами. Стрижи и ласточки носились над их головами как маленькие истребители. Степан невольно призадумался — откуда берется прорва насекомых, что такое множество птиц спокойно может прокормиться, однако его размышления были прерваны отцом Никандром. — Сам что думаешь? — спросил он Степана. — Не нравится мне этот тип, отец Никандр, — осторожно начал Степан.- Импульсивен, инфантилен, обучается медленно… — Дальше, — подбодрил его монах. — Нелогичное поведение, подростковые протесты в зрелом возрасте. Как следствие — за свою жизнь неосознанно накосячил столько, что раз пятнадцать его жизнь и судьба висели на волоске. И, что удивительно, — находились люди и спасали его! А он часто так и не понимал, что ему грозило! — Это уже эмоции, — прервал Степана монах. — Сейчас объект проснулся и получил в руки силу влиять на других. Но одна обидка — и он начнет этой силой пользоваться, чтобы отомстить. Кому и как — понятно: кого сочтет сильным и способным обидеть. При его дефектах психики «обидчиком» может оказаться любой взрослый, зрелый и последовательный человек, блюдущий свои интересы. — И как велика по-твоему эта сила? — отец Никандр посмотрел на Степана поверх очков. — Не могу точно сказать, — замялся оперативник.- Вроде что-то может, но ничего целостного не вырисовывается. Он никогда ничего не доводил до конца: тут подучился, там нахватался… — Какие рекомендации выдашь? — отец Никандр слегка прищурился и вперил взгляд в своего спутника. — Думаю бесперспективен, — выдохнул Степан.- Наблюдать, а при наличии активных действий, осознанных или нет, устроить ему «нулевку». Вариантов для этого хоть отбавляй… — Баран! — коротко ответил монах.- Баран Баранов! Степан вопросительно уставился на него. — Итак: у нас Вершитель начального уровня и, скорее всего, не спонтанный. Может повлиять максимум на судьбы одного-двух человек. Случай не слишком редкий, но и не настолько частый, чтобы оставлять без внимания. Это раз. Он медленно учится, но трансформация прошла, судя по отчетам, за полтора месяца — значит кто-то ему помог. Это два. Никакого куратора на видеозаписях отмечено не было, зато были отмечены необъяснимые перемещения объекта в пространстве, локальные нарушения хода времени. Порой даже причинно-следственных связей. Это три. Впрочем последнее вызывает сомнение — скорее всего недоработали. Вопрос: кто ему помогал и зачем? — Сложно сказать. — А вот это и надо было выяснять! — монах многозначительно поднял палку в воздух.- Ты плохо читал анализ беседы объекта с «летчиком»: там же четкий намек, что куратор — не человек: ни имени, ни прозвища, ни должности, ни слова о возрасте или ином атрибуте, характерном для людей! Зато везде отмечаются эпитеты, характерные для стихийного бедствия или неумолимой угрозы. — Пришелец? — криво усмехнулся Степан. — Думай сам, выясняй! — одернул его монах. Отец Никандр, при всех его прошлых заслугах, далеко не просто так носил монашеский клобук и священнический крест. Ему ситуация была в целом ясна, и теперь стояла задача привести к сходным мыслям своего ученика, коим и был Степан. Но ученик, хоть и мог похвастать отменной подготовкой, широтой мышления отнюдь не блистал. — У светофора есть красный сигнал и зеленый, — медленно, чеканя слова, выдал отец Никандр.- Какое-то время горит один, потом другой. Один все время гореть не может, оба сразу — тоже. Это значило бы, что светофор сломался, и будет беда. Не всегда следует карать и запрещать, иногда следует поощрить и возглавить. Тебе понятно? — и он по-отечески, с легкой насмешкой, посмотрел на Степана. — Более чем. А… желтый сигнал? — Желтый — кто-то недоработал! Что чаще всего происходило, когда объект фиксировался в непривычном месте? — Чаще всего кто-то умирал в радиусе полукилометра. Один раз наоборот — покойник «ожил», хотя по документам просто бухого в стельку привезли и в морг кинули. Еще пара случаев совсем бредовых, но тоже так или иначе связанных со смертью. — Смерть — лучшая проверка всех философий, — усмехнулся монах.- Очень способствует… переосмыслению. — Вы хотите сказать… — Я просто мыслю вслух, — отчеканил отец Никандр.- Я уже все сказал. И запомни, Степан — рыбы без костей не бывает! Всякого человека следует оценивать по степени вредности и полезности, а от этого субъекта пока пользы больше, чем вреда — хотя бы для науки. Он прежде всего сильный телеэмпат — это его и тормозит: слишком многое принимает близко к сердцу. С этого и начни искать подход: ярчайшая черта личности должна быть ключом к происходящему. — Думаете он причастен к этим смертям? — Скорее всего. — Но тогда как? — Его удалось связать со случаями убийства? — Нет. — А ведь пытались? — вопрос был риторическим. — Конечно. Пел он заливисто, но сути не прояснил. — У него психотип убийцы? — Нет. — Привлечь «колдунов»? — насупился Степан. — Только если у него снесет крышу, — отрезал монах.- Но это маловероятно. Там, — он ткнул палкой в лазурное июльское небо, — не дураки сидят. Дальше думай сам. — Есть еще один факт… — Все, Степан, — жестко ответил монах.- У меня не дом советов, а простая человеческая голова. И работает она в сто раз лучше твоей. После этого ученику стало окончательно ясно, что содержание папки было известно куратору задолго до их разговора. Далее собеседники пошли молча. Они описали полный круг и снова вернулись к храмовому крыльцу. Там отец Никандр заверил своего спутника, что побеседует с игуменом по поводу временной реставрации, и Степан, получив на прощание благословение, пошел по центральной аллее монастыря к выходу. Выйдя за ворота, он сел в видавший виды «жигуль», где за рулем дремал водитель кавказской внешности. Других машин поблизости не было — паломники уже разъехались кто на чем, а дневной автобус давно ушел. Следующий по расписанию был в шесть вечера, но ждать его было не с руки. «Жигуль» с трудом завелся и, взревев изношенным мотором, тронулся в сторону райцентра. Другой дороги здесь все равно не было: за монастырем начинались «гривастые» леса, где возвышенности-«гривы» перемежались топкими низинами. Эти леса восточнее переходили в Суздальское ополье, а севернее, за Ярославлем, постепенно сменялись северной тайгой, тянувшейся до самого Архангельска. Проезжая поворот на Петляевку, водитель свернул в сторону карьера и через полкилометра остановился. Степан вышел, а «жигуль» с надрывным ревом покатил дальше, пока не въехал на отсыпанный щебнем участок и не пропал в клубах белесой пыли. Степан по неприметной колее сошел в лес, где стоял под наброшенным тентом простенький «рено» с очень непростыми номерами. Тент отправился в багажник, а Степан — за руль. Он неторопливо прогрел мотор, после чего аккуратно вырулил на дорогу и также неторопливо покатил в сторону райцентра, а затем в Москву. 2018 — май 2023