Виденье

У виденья мягкий, тёплый взгляд, тёплый цвет волос, почти как у его матери… Хотя это ведь был сон — во сне Тодд не мог помнить её лица. Виденье наклонилось к нему. Тодд хотел протянуть руки для объятий, но вспомнил, что его рукава пусты. Тодда это не испугало. Во время приступа ему показалось, будто руки растворились, рассыпались на молекулы до самых плеч, что принесло сумасшедшую боль. Но потом боль ушла — подействовали таблетки, и вдруг напала сонливость. И как всегда, когда Тодд позволял ей овладеть собой, ему снились странные сны, как продолжение приступов. Только без боли и страха, словно в этом и был их секрет. Лицо виденья, размытое и доброе, на мгновенье зависло над Тоддом, и он почувствовал прикосновения мягких, чуть суховатых губ к своему лбу. Ощущение было таким ясным, как наяву, но боль от приступов тоже всегда казалась реальной. Тодд не обманывался иллюзиями. Когда виденье отстранялось, Тодду почудилось, что по его щеке мазнул тканевый уголок галстука. Тодд завозился на постели, слишком ленивый, чтобы перевернуться на другой бок. Послышался короткий глухой всхрап. О, кажется, это он издавал этот звук. Виденье тихо, почти беззвучно рассмеялось. Оно звучало, как Дирк. Оно пахло, как Дирк. Так странно. Впрочем, после особенно плохих приступов Тодду снились особенно славные сны. *** Когда Тодд проснулся, квартира была молчалива. Такое случалось редко. Там, где они зависали с Дирком, хаос обычно образовывался сам по себе. Сиэтл, Джорджтаун, Кенмор, Линдвуд. Они перемещались в границах штата, но не успевали осесть: новое дело, новая арендованная квартира, чтобы было, где перекантоваться в коротких перерывах, и, в конце концов, очередная дикая хрень, которую никак нельзя объяснить. Вселенная тому свидетель, они не хотели бы (Тодд не хотел), но у них всегда появлялся повод уехать. Чтобы начать все заново. Заново. Заново. Заново. Что ж, очевидно, тихие города — места, которые никогда не будут их ждать. Этого следовало ожидать, когда Тодд подписывался на все это. Когда он пошел за Дирком. Что, как болезненные, сладостно-манящие сны, приходящие к нему после приступов, — таковыми теперь будут все его дни. Недели, проносящиеся, как поставленный на перемотку на допотопном видеомагнитофоне двухчасовой фильм. Вся его жизнь. Череда безумных, безумных событий, способных произойти в каждый следующий миг. И какое-то извращённое удовлетворение, приходящее после того, как они распутывали очередной кавардак. Однажды Тодд закроет глаза, а когда откроет, то уже успеет состариться. Седина выбелит Дирку бронзовые виски. Он станет чуть более медлительным, не таким суетливым и шебутным, будет опираться на трость. Но не утратит способности влипать в неприятности, просто отправившись в супермаркет за молоком. Тодду понадобятся очки с очень толстыми стеклами, чтобы уследить за ним. В этом, может, и заключалась его вселенская миссия — он супернянька для парня, который почти на полголовы его выше. Забавно, что всё дерьмо, когда-либо происходившее с Дирком, не делало его взрослее. Должно быть, это часть его паранормальных способностей — во что бы то ни стало сохранять юность души. Если подумать, до встречи с ним Тодд чувствовал себя очень древним, потрепанным жизнью в свои тридцать три. Это было до того, как ему стало известно, насколько на самом деле может потрепать жизнь. Кто-то словно снял его существование с паузы, когда появился Дирк. И тогда сам Тодд стал самым ярким событием, которое когда-либо могло с ним произойти. Дирк, он обнаружился на диване, спящий; подбородок склоненной головы покоился на груди. Солнечные зайцы — отсветы-отскоки от оконных стекол зданий, стоящих напротив, рассыпались по циновке на полу. Рассыпались у Дирка по груди и лицу: легли ему на веки, Дирк смешно хмурил брови, жмурил глаза. Вселенная — хреновый работодатель. Она не давала им передышек и выходных, пока они не начинали нуждаться в них просто отчаянно. Дирк, закимаривший на диване в середине дня, облепленный солнечными лучами, как блёстками — образчик уюта, который Тодд втихаря сохранил в своей памяти. Тодд аккуратно просунул ладонь Дирку под затылок и направил его голову в сторону, заставляя упереться щекой о спинку дивана. Это не совсем исправило неловкую позу, но это всё, что Тодд мог сделать, чтобы не разбудить Дирка и спасти его шею. Тонким ярким синтетическим пледом, купленным Дирком на распродаже (на нём всё ещё болтался необрезанный ценник), Тодд укрыл его ноги. Возможность сохранять тайность располагала к нежности. Неназванность поступков делала их настоящими. К тому же в ней усматривался элемент безопасности: придя к Дирку, как виденье из сна, Тодд мог не бояться ответной реакции. Веки Дирка чуть дрогнули и расслабились, когда Тодд закрыл собой падающий на его лицо свет. Наклонившись, Тодд коснулся губами его виска. Дирк сонно повел носом. Тодд был виденьем, которое пахло как Тодд.