Давай помолчим

На вокзале холодно и людно. Воздух насквозь пропитался какими-то приторными духами, сигаретами и общественным туалетом. Лямки тяжелой брезентовой сумки неприятно впиваются в ладонь, поэтому меняю руку и снова скашиваю глаза чуть вправо, хотя обещал себе не смотреть на тебя слишком часто. Ты не понимаешь, зачем пришел сюда, а я не понимаю, зачем звал. Оба продолжаем думать, что мне не хватит сил. Только ты ставишь на то, что я просто не смогу уехать, а я — что после этого все равно сорвусь при очередном пролистывании нашей переписки. Но ты зачем-то подыгрываешь мне, делаешь вид, что веришь в спекталь с новой работой. Хотя сам же наверняка знаешь, что не в этом дело. Есть только ты, клещом вцепившийся в мое сердце, с увлечением отрывающий от него по кусочку, и я, с каждой минутой умирающий от этого все больше. Поэтому и еду куда-то, не помню куда. Главное — подальше от такого невероятно отравляющего тебя, сидящего на стылом подоконнике моей маленькой кухни, стряхивающего пепел от сигарет в горшок с помирающей бегонией. Тебя, томными вечерами выцеловывающего безумные узоры под лопатками, жарко шепчущего какие-то бессмысленные, но доводящие до дрожи слова. Я был влюблен. Ты развлекался и отдыхал от суеты. Меня ждет другой город и дни бесконечных размышлений о тебе. Тебя ждут вечеринки и шлюхи. Разочарование сродни тому, которое испытываешь, когда идешь в кино на распиаренный фильм со скомканной концовкой. Вечереет. Вдоль перрона мягким желтым светом горят фонари, отбрасывают тени на лицо напротив. Только из-за этого Ян кажется грустным. Как будто ему правда жаль, что все заканчивается так. Как будто он пришел сюда, потому что правда хотел, а не для галочки. Рядом пронеслась стайка весело щебечущих девушек. Наверное, собрались на выходные к родным. Ян провожает их заинтересованным взглядом, затем снова поворачивается ко мне. Долго-долго смотрю в чужие карие глаза, ищу что-то, сам не знаю что. Хочу, наверное, зацепиться за что-то очень важное, как много месяцев назад. Ян вопросительно приподнимает бровь, но я лишь молча качаю головой и с трудом пытаюсь зачем-то выдавить улыбку. Не нашел. Не зацепился. — Тош, я напишу потом, ладно? Не напишет. — Ладно. Кивает как-то остраненно, пытается придумать, на чем завязать разговор. — Я тебе киви в сумку положил, не раздави. — Спасибо. Ян поджимает губы, отводит взгляд. Его руки по привычке начинают теребить рукава серой толстовки. Нервничает? Скорее, не хочет здесь больше находиться. Диспетчер объявляет, что до отправления остается пять минут. Вижу, как парень с облегчением вскидывает голову — я тоже хочу с этим покончить, малыш, ненавижу драму. Ян на автомате делает шаг вперед, но обрывает себя и снова отступает, с преувеличенным интересом разглядывая что-то за моей спиной. Пауза затягивается. Чувствую себя героем дешевой драмы. Давай, чмокни меня еще прилюдно, та проводница с малиновой помадой явно заскучала без сенсаций. И не смотри так пристально, я вот-вот выверну себя наизнанку. Знаю, что тебя прямо распирает от желания выдать очередной монолог, который бы объяснил всю творящуюся чертовщину и увеличил бы дыру в моем сердце раза в полтора. Но давай помолчим. Не хочу потом всю свою жизнь прокручивать в голове твои последние слова. Говорят, такие моменты стирают из памяти все обиды и заставляют цепляться друг за друга в отчаянной попытке максимально растянуть оставшиеся секунды. А мы и не обижены. Мы устали. Показать билет проводнице и подняться по железным ступенькам, ни разу не обернувшись, оказалось сложнее, чем я думал. Невидимая сила упрямо тащила за шиворот обратно, хотела швырнуть тебе под ноги. Чтоб ты видел, что я все еще слабо контролирую свои действия в твоем присутствии. Ты ведь только этого и ждешь. В плацкарте занимаю свою боковушку. Сразу стягиваю с себя жаркую толстовку, складываю руки на столе и опускаю на них голову. Рыжие занавески на окне не трогаю — не надо смотреть, чтоб понять, что Ян уже ушел. И мир почему-то не перестал вращаться, и люди не стали вмиг тенями, и звуки вокруг не отключились как по щелчку. Ничего не изменилось, просто горькое разочарование стало ощущаться чуть сильнее. Синий поезд медленно отходил от станции, вытаскивал меня из плена воспоминаний и наивных ожиданий. Оставлял наедине с невысказанными словами и тупой болью где-то глубоко под ребрами. Безмолвная тоска давила, топила, затягивалась удавкой на шее. Крепче, чем многие недели до этого. У меня аллергия на киви, а у кого-то свыше — на счастливые концы.