Быстро научится

Яков лениво потягивает шампанское и осматривает бальную залу. Он не праздно решил развлечься, в конце концов, бал для Якова Гуро, двадцати трех лет отроду, – это тяжкая работа. Будь ты хоть трижды умен, ловок и изворотлив без покровителя занять высокое положение в Петербурге практически невозможно. И наследнику благородного, но разорившегося рода – низкий поклон папеньке, проигравшемуся в пух и прах – Якову Петровичу Гуро приходится нелегко. Необходимо оплачивать достойное обучение младшего брата Эраста, оплачивать слишком дорогую – всё ради престижа – квартиру в центре Петербурга и просто на что-то жить. Мало ли таких умных, талантливых и остро нуждающихся в деньгах молодых людей стекается со всей России в сверкающий Петербург в поисках лучшей жизни? Слухи о сударе ходят разные. Звучат эти слухи тихим, почти беззвучным шёпотом в весьма узких кругах. Яков не раз спрашивал себя, почему люди так боятся навлечь на себя его гнев, ведь пошатнуть высокое положение сударя кажется невозможным. Имеет ли смысл льву бояться шепота мышей? Но сударь ревностно бережёт репутацию своей семьи и с бесконечным уважением относится к своей супруге, матери двоих детей. Никто не хочет от сказанного по неосторожности слова оказаться в Сибири. Однако фавориты у сударя были и взлетали ввысь они стремительно, занимая высокое положение, важно было лишь удержать своевольную удачу в своих руках. Якову была необходима протекция сударя. Жизненно необходима. Ему удавалось попадать на балы и ужины, где присутствовал сударь. Были и долгие взгляды из-под полуопущенных ресниц, были и светские разговоры на небезопасном расстоянии. Но неопределённость оставалась висеть в воздухе плотным туманом, сводя Якова с ума. Яков уповал на то, что сегодняшний бал разрешит сомнения и у него, наконец, появится надежда на лучшее будущее для себя и своего брата. Постепенно гости расходятся по укромным уголкам зала и летнего сада, захмелевшие и довольные, и вокруг Якова с сударем остаётся все меньше людей. У Якова покалывает под кожей то ли предвкушением, то ли напряжением. Скоро все разрешится. Разговор их ничем не отличается от предыдущих, но сударь на прощание прикасается к лицу Якова сухой сильной рукой, прохлада перстней встречается с теплом щеки. – Вы терпеливы и целеустремлённы, Яшенька, – улыбается ласково, в синих глазах горят насмешливые искры. – Я могу называть вас Яшенькой? – Кто же вам запретит, – отвечает Яков дерзко, но игра стоит свеч. Слишком острое понимание бьётся у него в голове – сейчас или никогда. Улыбка сударя становится ещё ярче, холёная рука задерживается у лица, а палец ласково трогает нижнюю губу. – Вы не торопитесь домой? – Ничуть, – Якову кажется, что сердце стучит у него в горле. Главное – не отвести взгляд. – Меня ждет экипаж, – голос у сударя бархатный, обволакивает мягко. – Чего же мы ждём? – Яков за бравадой прячет судорожную радость и надежду. *** Сударь смотрит благосклонно, с ленивым удовольствием в глазах. Тонкие крылья носа трепещут, вдыхая дым сигар. Синие глаза неприкрыто рассматривают Якова, взгляд скользит по тёмным, аккуратно уложенным волосам, высокому лбу, прекрасно очерченному овалу лица, тонким улыбающимся губам. Синие глаза смотрят в тёмные, почти чёрные, омуты. Долго, бесконечно, словно время застыло в одном мгновении. Сударь хочет увидеть, есть ли граница между зрачком и радужкой. Он медленно выдыхает дым и наклоняется ближе. – Яшенька, – вкрадчиво произносит сударь. – Вы производите впечатление умного человека. Вы, надеюсь, осознаете, почему вы здесь. Сударь небрежно обводит рукой, затянутой в белоснежную перчатку, комнату, погружённую в золотистый полумрак. – Я предоставлю вам моё покровительство и поддержку, Яшенька. Если вы будете периодически озарять мою жизнь своим присутствием. По насмешливо-ласковому тону сударя очевидно, кто и чью именно жизнь будет озарять присутствием. Яков сидит молча, чуть дыша, жадно глядя на движения тонких губ напротив, на блеск синих глаз. – Но усвойте, Яшенька, важную вещь. Вы должны будете учиться и совершенствоваться. Сударь вытягивает руку перед собой, на пальце сверкает темный камень перстня. – Вы напоминаете мне неогранённый алмаз, необычайно ценный, но без огранки – увы – и алмаз может легко затеряться среди других камней, менее важных. Лишь огранка позволяет алмазу проявить себя, засверкать, заискрить приобретёнными гранями. Синие, словно лёд, глаза притягивают, манят. Голос мягко обволакивает и баюкает. – Не противьтесь огранке, мой алмаз. Если я увижу, что вы не стараетесь, я буду вынужден вас покинуть. Вы же хотите достичь высот, – говорит сударь. – Сейчас я хочу вас поцеловать, – отвечает Яков, заворожённый статью и силой. Сударь довольно усмехается. – Это тоже определенная высота, Яшенька. Яша сначала поцелует – решительно, но все-таки быстро, потому что есть тонкая грань между нахальством приличным и нахальством, за которое лишают перспектив и выставляют вон, и только потом усмехнётся, почти не отрываясь от губ: – Высоты покоряются смелым. – Неплохо, Яшенька, – пальцы, обтянутые тканью, мягко проводят по линии скулы. – Но слишком прямолинейно. Не торопитесь, вы должны уметь различать, так скажем, сорта людей. Яков чувствует тепло, исходящее от пальцев сударя, от его тела. Они почти соприкасаются, но сударь выдерживает эту чудовищно маленькую дистанцию, но от того она ощущается острее. – Надо учиться видеть, чего хочет другой человек. Чтобы уметь нравиться, необходим высокий запас проницательности и умения анализировать увиденное. Разгадав потаенные желания человека, можно без труда управлять им. Голос сударя становится бархатным и опускается на тон ниже. – Разгадайте, Яшенька, чего я хочу. Яков вглядывается в лицо сударя, немного наклонившего голову, пытается понять, что таит в себе синева глаз. Ответ приходит сам, словно выныривает на поверхность вод океана. Не зря Яков столько наблюдал за сударем на балах, не зря вслушивался жадно в его слова сейчас. Яков медленно поднимает руки, обнимает ими кисть сударя, пленённую перчаткой, и, глядя в глаза, обхватывает мягкими губами его пальцы. Океан глаз темнеет, как перед бурей. – Правильно, мой алмаз... Яков заинтригован, потому что будоражить сильнее, чем близость красивого, готового к продолжению человека, может только это – вызов, загадка, игра внутри игры. У Якова расширяются зрачки от одного этого – и когда он, неотрывно следя взглядом за выражением лица сударя, вбирает пальцы в рот и трогает их языком, когда он сжимает пальцами подлокотники его кресла, опускаясь перед сударем – Яков делает это, танцуя, любуясь собой, любуясь сударем, любуясь прекрасной многогранностью этой мизансцены. И именно это – причина, по которой ему вообще позволено было зайти так далеко. Оторвавшись от пальцев сударя, Яков целует открытую кожу запястья – узкая полоска между слепящей белоснежностью перчатки и чернеющего плотного рукава. Яков чувствует, как в его волосы запускаются пальцы, пропуская тёмные пряди сквозь них, мягко приподнимая склонившуюся к руке голову, заставляя открыть беззащитную шею. Взгляд Якова расфокусирован, чёрные глаза одурманено смотрят сквозь длинные ресницы в глаза этого невероятного человека. Околдовал, не прилагая никаких усилий, демон, сам дьявол во плоти. – Яшенька, ну что вы, что вы, – бархат цвета ночного неба в этом голосе. – Не увлекайтесь, у нас еще будет время. *** Яков осознает себя в пространстве, только когда экипаж сильно встряхивает на яме. Он словно был в бреду, в сладостном дурмане, очарованный, на все готовый, на все согласный. Но сударь только мягко и насмешливо улыбался, гладя его по голове, отстраняя. Потом усадил Якова в экипаж, мягко сжав на прощание безвольную руку. Стремясь согнать остатки дурмана, Яков начинает размышлять. Первая мысль, нет, скорее ощущение – биение пульса под горячими губами. И пульс этот был ровным, в то время как сердце Якова, заходилось в безумном ритме. Сударь очаровал его просто сидя рядом. «Демон, как есть демон, – восхищенно думает Яков». Вспомнив бархатное и ласкающее «мой алмаз», Яков краснеет. Краснеет. В ужасе Гуро прижимает к горящим щекам прохладные ладони. Он не помнит, когда краснел в последний раз, возможно, когда был совсем юным гимназистом. Экипаж снова встряхивает на ухабе, Якова качает в сторону. Сударь хочет сотворить из Якова такого же сладкоречивого демона, высечь из мрамора Галатеей. Яков представляет на миг себя, обладающего такой властью над чувствами, умами и сердцами других людей. Сладко. Как это притягательно и сладко. *** Яков стремительно слетает по ступенькам учреждения, в которое его довольно быстро приняли после памятного вечера с сударем. Яков звенит, Яков поет всем собой от предвкушения новой встречи. Его уже ожидает неприметный экипаж, который доставит Якова к сударю. Сегодня сударь ожидает его в кресле у горящего камина, однако кресло, предназначенное для Якова, придвинуто ближе, чем в первый раз. На небольшом столике стоят два бокала с тёмно-красным, практически чёрным вином и чаша со спелым крупным виноградом. Сударь одет не так официально, как в предыдущий раз – ноги, обтянуты темными брюками, широкую грудь покрывает белая рубашка с расстёгнутым воротником. Яков понимает, что сегодня ему будет позволено больше. – Яшенька, очень рад вам, очень, – довольно прищурив глаза, произносит сударь. – Выпейте со мной. Сударь внимательно смотрит на садящегося в кресло Якова, оглаживая взглядом его ладную фигуру, быстрые, но аккуратные движения. Яков обхватывает изящными пальцами тонкие стенки бокала, делает небольшой глоток и прикрывает глаза. Тёмные ресницы отбрасывают длинные тени. Терпкое вино мягко обволакивает Якова – чернослив, дубовые бочки, в которых вино выдерживалось долгие годы, спелые ягоды. Яков, наслаждаясь дивным букетом, неспешно проводит языком по губам, на которых осталось несколько багровых капель. Берет крупную виноградную ягоду, подносит к приоткрытому рту, мягко раскусывает спелую сладость. Открыв глаза, Яков попадает в плен потемневшей синевы глаз напротив. – Вы так молчаливы, Яшенька, однако голос – одно из главнейших орудий, которое вы можете использовать себе во благо, – голос самого сударя протяжен и тягуч, словно мёд. – Одним лишь голосом можно заставить другого поддаться вожделению, забыть всё, о чем он думал и чего хотел ранее, оставив только одно желание – слышать этот голос. – Я теряю дар речи, видя вас, – мягко говорит Яков. – Хорошо, мой алмазный, немного ниже тембр, – сам сударь опускает голос в бархатную ноту, и этот тон пускает по позвоночнику Якова золотые искры. – Вам понравилось вино? – Дивный букет, – Яков учится, приноравливается, его голос приобретает кошачье мурлыканье и негу. – Удивительный цвет, практически чёрный. – Этот цвет напомнил мне ваши глаза, мой алмаз. Чёрный цвет, глубокий, как беззвёздная ночь, но если поднести его к свету, – сударь поднимает бокал так, чтобы свет огня проникал сквозь тёмное вино. – То чёрная ночь расцветает рубином. В груди Якова разливается тепло то ли от выпитого вина, то ли от голоса синеглазого демона. Якова покидает оставшаяся скованность, движения становятся плавными, вальяжными, на губах расцветает лукавая полуулыбка, а тёмные глаза, блестящие точно драгоценные камни, внимательно и с наслаждением смотрят на сударя – на холёные руки, держащие бокал, на обнажённую кожу шеи, не скрытую белым воротом рубашки, на лениво вытянутые вперед длинные ноги в темных брюках. Сударь сказал ему тогда – разгадайте, чего я хочу. Яков медленно скользит взглядом по сударю вновь и понимает, чувствует, ловит разлитое в воздухе пожелание сударя. Яков плавно отставляет бокал и одним движением перетекает к ногам сударя. В его глазах вспыхивает одобрение, которое для Якова слаще любого вина. Тяжелая рука с мерцающими перстнями опускается на склонённую голову Якова, пропускает сквозь пальцы тёмные пряди, массирует. Яков тихо мурчит диким котом, ластясь к рукам. Он будет прилежным учеником.