Первый раз.
— Паша говорит, что в ближайшее время «никакого, нахуй, «Меняй», блять», потому что поклонники забили всю почту, — информирует Антон, появляясь в гримёрной после очередного отснятого выпуска, и заваливается в свободное кресло. Арсений улыбается ему в зеркале, продолжая избавляться от наложенного на лицо грима. Он поражается вечно недовольному всем и всеми Воле, который никак не может отыскать «золотую середину» в многочисленном списке своих требований: то «Шастун, слишком дохуя материшься, нас не пропустят на канал», то «Попов, прекрати пидораситься, мы тут не гей-порно снимаем, а семейное шоу». Но, разумеется, через пару выпусков неугомонный Паша просит об обратном, жалуясь на «скованность в диалогах» и «сухость образов». Естественно, достаётся всем и сразу, однако излюбленными объектами обвинений во всех смертных грехах неизменно остаются он и Антон. И нельзя не сказать, что это не бесит. Но Попов отчего-то так держится за эту работу, что молча глотает невысказанное, перестраиваясь под новые требования. — Можно я тебе помогу, м? Арсений ощутимо вздрагивает, когда вкрадчивая просьба Антона оседает в районе чувствительной шеи горячим шёпотом. И как только эта двухметровая шпала способна бесшумно передвигаться в тесном пространстве? Брюнет тяжело сглатывает, когда Шастун перегибается через него и тянется к стопке ватных дисков, случайно задевая его плечом. Лёгкие тут же забиваются терпким запахом мятных сигарет — видимо, Антон успел побывать в курилке перед тем, как заявиться к нему с очередной порцией новостей. Арсений вдыхает поглубже, прикрывая глаза. — Не знал, что ты на полставки гримёршей подрабатываешь, — хмыкает он и протягивает улыбающемуся Шастуну бутылочку с приятно пахнущим средством. — Только для одного конкретного актёра с непомерно завышенным самомнением, — лениво отбивается Антон, разворачивая сидящего на стуле Арсения к себе лицом, и выдавливает раствор на ватный диск. И осторожно проводит им по нежной коже — так бережно, словно в его руках находится хрупкая драгоценность. В груди что-то сжимается, забирая остатки дыхания. Попов доверчиво прикрывает глаза, безуспешно пытаясь унять участившееся сердцебиение, и пропускает тот момент, когда вместо ватного диска его скул касаются прохладные пальцы. Антон, словно завороженный, скользит подушечками по щекам, оглаживает острый подбородок, и взгляд у него — совершенно больной, лихорадочный, опасный. Арсений рвано вздыхает, когда пальцы перемещаются на его приоткрытые губы, замирая на искусанной нижней, бездумно мажут по ней неспешными движениями. — Я тебя сейчас поцелую, — хрипло предупреждает Шастун, подаваясь вперёд. «Господи, не нужно, нет», — мелькает в мыслях Попова, и он рефлекторно упирается ладонью в грудь мальчишки. Антон непонимающе хмурится и вынужденно замирает в неловкой позе. Они никогда не говорили об этом, но Арсений не считал необходимым сообщать такие очевидные вещи. Сейчас же понимает — зря. — Пожалуйста, — голос Попова срывается. — Пожалуйста. В широко распахнутых Антона — невыносимая боль, напополам с горьким пониманием. Не смотри на меня так, иначе я не справлюсь. Кажется, Шастун слышит эту молчаливую просьбу, потому что растерянно моргает и резко отодвигается назад, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Прости, — нервно смеётся он, хватаясь за ручку двери. — Сам не знаю, что на меня нашло. И только когда шаги Антона окончательно стихают в коридоре, Арсений позволяет себе расслабленно выдохнуть.Второй раз.
Арсений обожает свою работу. И не устаёт повторять об этом на каждому шагу. Проект помогает ему реализоваться, создаёт шумиху вокруг его персоны, что благоприятно сказывается на карьерном росте, и это не может не радовать. Бесспорно, у всего есть свои минусы, и «Импровизация» — не исключение из правил. Бешеные толпы фанатов, возраст которых иногда не превышает и пятнадцати; захламлённый признаниями в любви директ; увеличение числа хейтеров — куда ж без них, любимых. И пристальное внимание к личной жизни, которую всячески приходится скрывать от любопытных глаз. Не то что бы Арсения волнует мнение незнакомых и безразличных ему людей на этот счёт, но, к сожалению, российское общество ещё не готово принять однополые отношения. Особенно между мужчинами. Особенно если они вроде как друзья. Благо небольшой процент аудитории ещё не снял шоры с глаз, слепо уверенный в их непробиваемой гетеросексуальности. «У Антона есть девушка, угомонитесь, блять!» — красуется под очередной совместной фотографией Шастуна и Кузнецовой в «Инстаграме», на которой Ирина счастливо улыбается и прижимается к мальчишке всем телом. Пост собирает несколько тысяч лайков и сотни комментариев в считанные часы. «Какая красивая пара! Счастливые!». «И никакого вам, нахуй, Артона». «Я знал, что он не пидор». «Я тебя люблю», — гласит последнее сообщение, оставленное Кузнецовой. Антон тушуется и спешно сворачивает вкладку с приложением, откладывая телефон. Вопреки ожиданиям, Арсений не ревнует. Это априори невозможно, когда Антон обновляет профиль новым снимком, удобно устроив голову у него на коленях. Попов ерошит отросшие волосы на затылке и тепло сверкает голубыми глазами. — Если бы я мог, мой «Инстаграм» стал бы сокровищницей фанатов «Артона», — хмыкает Шастун. Арсений знает, что, несмотря на шутливый тон, Антон абсолютно серьёзен. Если бы мы только могли.Третий раз.
Антон — человек открытый и абсолютно безбашенный. Улыбается шальной улыбкой, выдаёт шутки одну за другой, не обременяя себя вопросами морали и ответственности перед публикой. Он — бастион закоренелого похуиста, любящий свою работу и способный идеально её выполнять. Но иногда и ему необходимо устанавливать какие-то границы. — Немного сдержанности не помешало бы, хватит всё опошлять, — просит Воля в какой-то там раз, появляясь на пороге их гримёрной за несколько минут до начала съёмок. Шастун картинно взмахивает руками, едва не попадая ими по колдующей над ним гримёрше. — Я постараюсь, но ничего не обещаю, — он смешно морщит нос от прикосновений пушистой кисточки. Попов наблюдает за Пашей краем глаза: тот стискивает челюсти так сильно, что на щеках начинают ходить желваки. Злится. — Больше повторять не буду, Шастун. Не нарывайся, — цедит он. — Потом не жалуйтесь на то, что вас так отчаянно пидорасят и не просите закрывать комментарии в паблике. Арсений заметно напрягается при упоминании слов «Вас» и «Пидорасят» в одном предложении. Его всё ещё беспокоит возможная огласка их с Антоном отношений, потому что он, блять, попросту не готов к этому. Шастун хмыкает и никак не реагирует на реплику едва не багровеющего от негодования Воли, но Попов понимает, что за напускной расслабленностью скрывается намного больше, чем светловолосый демонстрирует на самом деле. Паша попал по больным местам, сам того не ведая. Они перебираются на площадку, скрывая невысказанное под маской дружеского безразличия. Импровизируют. Антон улыбается неприлично широко, смеётся так, как не принято в шоу-бизнесе, и опускает шуточки из разряда «Ниже пояса». Воля поджимает тонкие губы, но не может его остановить. И Арсений — тоже. Потому что Антон — человек открытый и абсолютно безбашенный. Он не любит, когда ему диктуют правила игры и запрещают полноценно выкладываться на любимой работе. Поэтому Попов ничуть не удивляется, когда тот опускается перед ним на одно колено во время совместной сцены в «Опциях», выдавая самый щенячий взгляд, на который только способен: — А я эту к . . . камеру, — смущённо выдыхает он, — хотел тебе подарить. Зал наполняется воодушевлённым «Ооо», но Арсению кажется, что его бешеное сердцебиение слышно даже в соседней галактике — такое нездорово громкое, норовящее раскрошить рёбра в звёздную пыль. На короткое мгновение он теряется, выпадая из окружающей реальности на несколько долгих секунд, но вовремя вспоминает о внимательных зрителях и наблюдающим за ними Волей, поэтому срывается на совершенно неуместный смех, весьма умело пародируя мультяшных персонажей. Арсений надеется, что Антон поймёт и остановится. Услышит застывшее на губах «Пожалуйста». Увидит поселившееся во взгляде «Не нужно». — Я просто хотел оказаться с тобой наедине в этом лесу, — тянет мальчишка, поднимаясь на ноги, и кладёт горячую ладонь на напряжённое плечо, сжимая пальцы. Прикосновение обжигает через несколько слоёв одежды. Попов знает: Шастун слышит и видит. Но упрямо игнорирует. Я тоже заебался прятаться, господи, но . . . пожалуйста. В широко распахнутых глазах Антона — горечь и сожаление. Неловкий момент обрывает неприятный сигнал красной кнопки и Пашино «Стоп, хватит, остановитесь!». Арсений возвращается на своё место под громкие аплодисменты с мыслью о том, что извиняться должен далеко не Антон.Четвёртый раз.
Антон нервно передёргивает плечами и стискивает окольцованные пальцы в тугой замок, наверняка причиняя себе ощутимую боль впивающимися в кожу металлическими ободками. Он выглядит таким серьёзным и беззащитным одновременно, что Арсений попросту не находит в себе никаких сил и оснований для подавления очередного приступа нежности. Технический перерыв заканчивается через пару минут, а потом им придётся выйти на сцену, предварительно обвешавшись шокерами, которые — Попов знает наверняка — совершенно не терпящий физической боли Шаст ненавидит всем сердцем. Арсений знает, что поступает крайне нелогично: сам ведь недавно только распинался о неприемлемости выставления отношений напоказ, но его, блять, разрывает надвое. Беспокойное море беснуется внутри, бьётся о гладкие скалы. И к чёрту его. Он подходит к Антону и осторожно накрывает его холодные руки своими тёплыми ладонями, игнорируя застывший не озвученный вопрос в зелёных глазах напротив. Шаст дёргается, пытаясь высвободиться из чужой — не совсем, конечно, — хватки, но Арсений крепче сжимает пальцы, как бы намекая: даже не надейся. Ему так настоебало играть на публику и сгорать от невозможности показать всем вокруг — и ненормальным фанаткам, и уже канувшей в прошлое Кузнецовой, что этот человек — его, без каких-либо претензий на право собственности. — Арс, — приглушённо выдыхает Антон, когда невинные прикосновения рук сменяются влажными поцелуями горячих губ. Попов подносит сцепленные ладони к своему лицу и не раздумывая припадает к выпирающим бледным костяшкам пальцев, словно извиняясь за что-то. Шастун не требует от него ровным счётом ничего, но ему и просить не нужно — Арсений готов хоть на край света бежать, лишь бы слышать это родное сорванное дыхание. Палец на курок — стреляй в меня, моё сердце — в твоём прицеле. В широко распахнутых глазах Антона — страх, граничащий с отчаянием. Арсений обещает себе, что они обязательно справятся с этим. Обязательно. — Пожалуйста, Арс, — слабо просит Антон, сам не зная, к чему конкретно относится эта мольба. В оглушительной тишине заполошенно бьющееся сердце кажется каким-то безумием, а торопливые шаги, приближающиеся к гримёрной, — чужеродными и портящими момент. Шастун испуганно вздрагивает и оборачивается за спину, прислушиваясь к возне за дверью. Попов ненавидит себя за собственные слова про грёбанную конспирацию и неготовность «выйти из шкафа», из-за которых мальчишка, серьёзно отнёсшийся к просьбе, становится чрезмерно дёрганным — таким же, каким когда-то был он сам. Его не беспокоит собственная репутация. А вот репутация Арсения — очень даже. — Пожалуйста, — настойчиво повторяет светловолосый, переводя взгляд на их сцепленные руки. В его надломленном голосе — столько боли, что можно выжигать целые города. Прости меня за то, что я делаю это с тобой, прости. Арсений ещё несколько томительных секунд смотрит на их переплетённые пальцы, а затем выпускает холодные ладони мальчишки из своих, делая небольшой — огромный, на самом деле, и он это знает — шаг назад. Антон неловко улыбается краешком губ и нервно одёргивает края белой футболки. Впервые за долгое время их отношений Попов чувствует себя так, словно упускает что-то важное. Ассистенты вваливаются в небольшое помещение без стука, окончательно отрезвляя затуманенный рассудок, выпроваживают на сцену, но мысли брюнета сосредоточены вовсе не на выступлении, — непозволительная халатность, — но он никак не может заставить себя переключиться, войти в заданный образ. В голове громким набатом — фантомное «Пожалуйста». Антон сверкает широкой мальчишеской улыбкой, показушно громко чертыхается, когда его тело прошивают электрические разряды, и не пытается перейти дозволенные границы. Ты же сам этого хотел. Ты же сам об этом просил. Никаких провокационных двусмысленных фраз. Нарушения личного пространства. Лишних прикосновений. И если раньше это не вызывало, ровным счётом, никаких противоречий, то сейчас — через край. Шастун встаёт напротив, продолжая моделировать ситуацию, нести какую-то бессвязную чепуху и таскать кусочки фруктов с торта в процессе . . . Но Арсений его не слушает. «Я тебя сейчас поцелую», — вместо этого думает он и чувствует, как в голове щелчком перегорает какой-то предохранитель. — Я перестал волноваться, — тихо произносит Попов, улыбаясь замершему истуканом Шастуну. Тот выглядит растерянным от столь неожиданного заявления, сбитым с толку от невозможности растолковать его дальнейшие намерения, но совершенно очаровательным и таким всегданеобходимым, что решение приходит само собой. Антон глупо приоткрывает испачканный в креме рот, явно планируя ввернуть ответную реплику, но не успевает этого сделать, потому что Арсений, пользуясь предоставленным моментом, запечатывает его губы нежным поцелуем, устраивая тёплую ладонь на пылающей от смущения щеке. Он такой сладкий, господи, такой сладкий. И на фоне взрывающегося бурными аплодисментами и восторженными криками зрительного зала, бушующее под рёбрами море окончательно затихает, обретая долгожданный покой. Антон счастливо улыбается в приоткрытые губы. Зелёные глаза сияют так ярко, что Арсений готов прямо сейчас поклясться: если это — цена, он, не задумываясь, заплатит её снова, лишь бы всегда видеть Шаста таким. — Ангел, я не шутил, — хрипло шепчет Попов, прижимаясь к его лбу своим. — Никогда не шутил, слышишь? — увереннее повторяет он, на ощупь находя и переплетая их дрожащие пальцы. В широко распахнутых глазах Антона — целая Вселенная. — Я знаю, Арс, — тихо смеётся он, мягко поглаживая его запястья. — Я знаю. И целует его снова. И снова.