На семи холмах

Машина на огромной скорости летела по шоссе. Тонированные стекла словно поглощали солнечные лучи, не позволяя ни одному любопытному взгляду проникнуть внутрь дорогого внедорожника. Хотя, ни одного любопытного взгляда в радиусе нескольких километров не наблюдалось. По этой трассе несколько лет назад невозможно было проехать, не простояв добрых пять часов в многокилометровых пробках, а теперь здесь не было ни одной живой души. Только непрезентабельного вида машины на обочинах, до самой крыши поросшие дикой травой. О том, что находится внутри автомобилей, думать как-то не хотелось. Местность за окнами машины менялась. На смену полям и перелескам пришли маленькие городки с одинаковыми серыми пятиэтажками и раньше-то не особо привлекательного вида, а теперь и вовсе обшарпанными и полуразвалившимися. Водитель джипа вспомнил, как еще совсем недавно он проезжал мимо этих угрюмых городов, ловя завистливые взгляды их не менее угрюмых жителей, стоящих на остановке, ждущих автобус до Москвы. Да, сложно поверить, что сотни людей каждое утро ехали по этой самой дороге на работу, что это было самым обычным делом. За невеселыми мыслями пролетела половина пути. И вот уже скучные однотипные строения пригородов сменились на такие же, но уже в черте города. «Родина, еду я на Родину,» - провидчески завывал голос Шевчука из магнитолы. «Пусть кричат «уродина», а она мне нравится, хоть и не красавица!». Да, если раньше здесь хоть что-то могло нравиться, то теперь хотелось только одного – закрыть глаза и бежать, бежать не разбирая дороги, куда угодно, только бы подальше отсюда. Колесо попало в крупную яму на дороге, и Михаилу пришлось отвлечься от созерцания разрухи и сосредоточиться на вождении. Он, коренной москвич, раньше редко бывал за пределами МКАДА, только когда ездил в область делать репортажи. Но ужасающую перемену, которая здесь произошла, он не заметить не мог. Краска с новостроек–высоток слезла, обнажив огромные трещины, сквозь панельные стены пробивались молодые деревца, а у некоторых домов и вовсе обвалились несколько верхних этажей. Все пространство между зданиями захватила бурная растительность, на пешеходных дорожках не осталось ни намека на асфальт, и только шоссе, по которому сейчас ехал Михаил, оставалось относительно целым. Создавалось ощущение, что природа, освободившись от многолетнего плена, теперь отвоевывает каждый сантиметр земли, стремясь придать ей первозданный облик. Михаил остановился и вышел из машины. Он не должен поддаваться рефлексии и забывать о цели своего, мягко говоря, небезопасного путешествия – собрать как можно больше фото и видеоматериала с руин Москвы. За последние несколько лет на такое решились только пять отчаянных смельчаков. Вернулись двое. Миша взял с собой фотоаппарат и захлопнул дверь. Несколько снимков заброшенных высоток, пара фотографий дороги. В нескольких десятках метров была детская площадка, и Михаил сразу выстроил в воображении отличную композицию. Через бурьян, доходивший до пояса, он подобрался к площадке и стал снимать качели, увитые чем-то вроде плюща, покосившуюся карусель и обрывающуюся на середине горку. Он так увлекся, что не сразу обратил внимание на посторонние звуки. Лаяла собака. Сердце стукнулось о грудную клетку и пропустило удар. Из зарослей на другом конце площадки на него смотрели две пары светящихся глаз. Михаил развернулся и рванул обратно к машине. Он не слышал, нет, он чувствовал спиной, что звери гонятся за ним. Они уже почти догнали, когда он наконец достиг машины, открыл дверцу и впрыгнул внутрь. Толчок, скрежет когтей, оглушительный вой. Московские дворняги за годы жизни без людей превратились в матерых хищников в половину человеческого роста, со страшными клыками. Все правильно, это естественный отбор. Выживает сильнейший. Михаил решил не задерживаться. Ему нужно еще многое сделать и постараться уехать до наступления темноты. Через полчаса он уже ехал по Ленинградскому проспекту в сторону центра. До станции метро Войковская тянулся нескончаемый лес, темный и страшный, как в детских сказках. А дальше начинались развалины, обвалившиеся тоннели и рухнувшие эстакады. Что не изменилось, так это вид Ленинградского проспекта в районе Сокола – там как было все перекопано, так и осталось. Мимо старой желтой церкви с покосившейся колокольней, мимо стадиона Динамо, огромный прожектор которого рухнул прямо на дорогу, мимо Белорусского вокзала (который, к слову, всегда выглядел слегка устрашающе), Михаил подъезжал к центру бывшей столицы. Вот впереди показалась Триумфальная площадь. Статуя Маяковского была скинута с пьедестала и валялась на земле. Михаилу стало грустно. Не потому, что он сильно любил Маяковского, а потому, что большую часть жизни прожил на Миуссах и наблюдать родные сердцу места, пришедшие в такое запустение, было очень больно. Михаил остановился около входа в метро «Маяковская». Не желая повторять своих предыдущих ошибок, он положил в карман заряженный пистолет. На этот раз он взял с собой не фотоаппарат, а видеокамеру. Она могла снимать и в темноте, с подсветкой. Он немного постоял около входа в метро, и, собравшись с духом, зашел. Включив камеру и фонарик, Михаил спустился вниз по ступенькам, перелез через закрытые навечно турникеты и пошел по остановившемуся эскалатору. Картина, открывшаяся его взору, ужасала. Некогда одна из самых красивых станций метрополитена теперь была подобием какого-то темного древнего храма. Мозаики с потолка частью обвалились, и самолет, раньше влетавший в ясное голубое небо, теперь упирался в пустоту, а пионер в красном галстучке потерял руку и часть носа. От колонн обвалилась гранитная обшивка, под ноги попадались крупные камни. На одном из путей стоял поезд с открытыми дверьми, другой был полностью засыпан камнями из тоннеля. Михаил прошелся по вагонам, зашел в кабину машиниста. В кресле сидел скелет, на плечах его висел форменный мундир, а костлявая рука до сих пор сжимала револьвер. Не выдержал. Может, ему еще и повезло. Почему-то Михаил не мог оторвать от него взгляд. К трупам он давно привык, но сейчас его одолевали абсолютно ненужные мысли. О чем этот неизвестный машинист думал в тот день? Какие у него были планы на жизнь? Скорбел ли по нему кто-нибудь? Пешка в большой игре, винтик в машине. Сколько таких винтиков было выкинуто тогда на свалку истории? Михаил быстро поднялся наверх и вышел из метро. Он с детства не любил этот вид транспорта и предпочитал пройти лишние несколько километров пешком, чем спускаться в подземку. Как оказалось, не зря. Тогда все началось именно в метро. Михаил сел обратно в машину и поехал дальше. Ненадолго остановился, чтобы заснять кинотеатр «Россия», лишившийся крыши, и памятник Пушкину, оставшийся, кажется, единственным неизменным элементом в этом хаосе. И вот он подъехал к главной цели своего путешествия – тому, что раньше было оплотом и символом этой страны. Со стороны Тверской Кремль выглядел так, словно ничего и не изменилось. Но стоило подойти ближе, как становились видны страшные разрушения. Собор Василия Блаженного был стерт с лица Земли. Та же участь настигла и Успенский Собор, а колокольня Ивана Великого осталась одиноко стоять среди руин. В тот день Михаил читал лекцию в корпусе Журфака МГУ, поэтому видел все, что происходило на Красной площади. Сначала сотрясалась земля, появились новости о взрывах в метро. А потом небо рассек огненный луч, и ракета взорвалась прямо на Красной площади. Потом еще одна, и еще. Также был взорван и Белый Дом, и ядерный реактор в Курчатовском институте. Радиация взлетела до недопустимых значений. Стоит ли говорить, что Господин Президент не пострадал, вовремя уйдя в бункер? Зато среди простых смертных началась дикая паника, люди устраивали на выездах из города бои, в которых погибло больше, чем в бомбежках. Меньше, чем за неделю, город был оставлен, а столица перенесена в Петербург. Это было только начало большой войны за власть. Михаил шел по тому, что раньше было Красной площадью, и на глаза наворачивались слезы. Он не услышал скрежета, не увидел надвигающейся тени, не ощутил боли. Он упал на асфальт, из проломленного черепа хлестала кровь. А рядом лежала огромная рубиновая звезда.