Волчица

Милая, собранная и дружелюбная со всеми Рин Нохара меняется в одно мгновение, когда возвращается с войны, неся на теле и на сердце уродливые шрамы, каждый из которых она называет по имени. Два самых больших, гноящихся, которые она криво-косо пыталась в брезентовой палатке на холодной земле грубыми нитками зашить трясущимися руками - смерть Обито и Минато вместе с Кушиной. Парочка поменьше на самых рёбрах - четверо или пятеро шиноби, с которыми Рин успела сработаться и имена которых теперь даже не помнит. У неё местоположение только одного реального и духовного шрама совпадает - прямо под сердцем, под грудью, куда молниеносный удар райкири приходится. Это у неё, куноичи-медика, которая редко оказывалась в самой гуще сражения, которая редко мощные техники в сердце врага направляла, горячей кровью руки пачкая, шрамов столь много. Рин даже подумать боится, сколько шрамов на теле у Какаши, который её столько раз с поля боя выносил, спиной ловя пролетающие кунаи, которые потом Нохара ночами выдергивала из сведенных судорогой мышц, окрашивая свои руки алой кровью, его кровью, словно равняя их собственный счет. Рин гонит от себя мысли о тех шрамах, каждый из которых помнит, словно это было вчера. Нохара вообще великолепно, в мельчайших подробностях и самых ярких красках помнит то, что по-хорошему забыть следовало для собственного душевного блага. Куноичи вообще плохо помнит, что такое забота о себе. Она мраморной статуей стоит под дождём на похоронах Обито, даже не плачет, а только нижнюю губу закусывает так, что по подбородку струйка крови стекает. Какаши рядом с ней голову поворачивает мгновенно, реагируя на металлический запах, и просто тихо шепчет "остановись". Помнится, тогда им было тринадцать. Рин была и на многих последующих похоронах, не только на кладбище Конохи, но и просто в каком-то лесу, где надгробие усопшему заменяли пара веток и его собственный протектор. Только все они в один серо-черный цвет слились, ведь на её памяти не было ни одних похорон в солнечный день. Дальше ярким, что парадаксально, пятном выделяются похороны после нападения Девятихвостого. Тогда Рин плакала, плакала навзрыд целый день, растирая и без того вспухшие глаза дрожащими руками. Она потеряла в тот день столько людей, сколько суммарно не теряла за всю войну. Нохара потеряла сенсея и его жену, чьи алые волосы и сумасшедший нрав она обожала, потеряла свою собственную маму. Она продолжала терять и в госпитале, где на её руках умирали джонины и чуунины, рыдали раненые и напуганные дети. Рин вновь молчаливо стоит на похоронах, а в глазах - творившееся везде безумие и впитавшийся в волосы запах горького металлла. Какаши стоит рядом с её плечом, выросший и вытянувшийся сантиметров на пятнадцать, чертовски сильный и в то же время одинокий. Похожий на волка. К Нохаре только предпоследнее определение можно отнести. Рин себя с одинокой, жалкой и брошенной собачкой сравнивает, горько воющей на могиле хозяина. Собака не ровня волку, - говорит себе куноичи в тот день. Рин спотыкается об очередную сгоревшую балку, не разбирая дороги от сухой рези в глазах. Она банально не знает куда ей идти, только найти в себе силы прямо сказать об этом не может. Какаши никогда особой непонятливостью не отличался, а потому не вынуждает Нохару говорить о её доме, разнесенном одним из хвостов Девятихвостого по камешкам. Он просто за запястье Рин хватает, утягивая за собой и так и не произнеся ни единого слова. Нохаре пятнадцать, а по идее в этом возрасте она должна едва ли не в обморок падать от таких прикосновений. Только Рин уже не та среднестатистическая девочка с розовыми мечтами в сердце, она прошла всю войну и сердце это самое вывернула наизнанку, залила кровью и, как дура, попыталась зашить обратно, в исходную форму. - Проходи, - она пропускает мимо себя практически весь путь, что они прошли, лишь краем сознания отмечая, как ноет запястье, в которое Хатаке мертвой хваткой вцепился. Внутри темно, пыльно и серо, но Рин это волнует в самую последнюю очередь. У неё сейчас на душе точно так же, Какаши тоже не особо выделяется, только по лицу не скажешь. Нохара его не первый год знает, а потому с полной уверенностью может сказать, что внутри у него сейчас ураган. Рин научилась это по его родному глазу определять. - Я приготовлю ужин? - Нохара, если честно впервые у него дома, а всё равно пытается хоть чуть-чуть побыть той самой Рин, которая когда-то стеснительно краснела от мимолетных взглядов того самого волка, который сейчас на диване сидит, откинув голову на жалобно скрипнувшую спинку. Она торопливо шарит перебинтованными руками по полупустым полкам, находя лишь полузамороженную рыбу в холодильнике и не сваренную пачку риса в углу верхней полки. Рин спиной чувствует на себе тяжелый взгляд Какаши из-под нахмуренных бровей, и она просто уверена, что он кивнул. Куноичи не знает, каким чудом она не рыдает, пока разделывает рыбу и варит рис, попутно придумывая, как использовать те овощи, которые чудом обнаружила, в качестве гарнира. В этом есть что-то такое до больного домашнее, что-то, чего у Рин не будет больше никогда. Не будет больше этих милых посиделок вместе с мамой, когда они вместе готовили и смеялись над какой-то очередной общей шуткой. У Нохары просто слёз, кажется, не осталось, когда она зовёт Какаши ужинать. Он, уже успевший переодеться, усаживается за кухонный стол, а в его взгляде мелькает что-то, что Рин даже не может охарактеризовать. - Спасибо, - Хатаке берет палочки в неповрежденную руку и просто спускает маску вниз, обнажая лицо до шеи. Девушка замирает, не веря в то, что шиноби так легко решился на подобное. Рин изучает каждую черточку его лица, впитывает, боится забыть, боится, боится, что это не реальность. Ведь не может среди того, что сейчас творится - этого просто не может быть. Рин даже не чувствует вкуса того риса и рыбы, что она сама приготовила, не может определить удалось блюдо хоть сколько-нибудь или нет. Какаши говорит, что вкусно, и маску обратно почему-то не надевает. - Давай я перевяжу тебя? - Рин просто физически необходимо делать хоть что-то, отвлекать мозг от тех картин, которым она была свидетельницей в течение этих гребаных, тянущихся так долго дней. Она оставляет новые шрамы-полумесяцы на ладонях прямо поверх ещё не подживших вчерашних, и позавчерашних, и поза-поза...Нохара отчаянно дёргает руками, с глупо-наивной надеждой ожидая ответ. Какаши откидывает голову на спинку дивана, а Рин практически наяву видит, как его мускулы сводит от боли от многочисленных переломов и ушибов. Он был там, куда куноичи-медика не пускали, там где умирали те, кто не доходил до пунктов оказания первой помощи. Хатаке был там, где летали камни, целые здания, люди, сметаемые хвостами озверевшего громадного лиса. У Рин сердце куда-то под печень падает, когда Какаши молча себя по плечу хлопает, разрешая. У Нохары даже дрожь в руках пропадает, когда она с чётким профессионализмом лезет за бессменной аптечкой. Это, черт возьми, привычно. Это что-то из прошлой жизни. - Развернись спиной, пожалуйста, - Рин осторожно прикасается к его правому плечу, кончиками пальцев через тонкую водолазку касается татуировки АНБУ, и руку тут же отдёргивает, словно обожглась. Какаши только брови хмурит, наблюдая за куноичи, но ничего не говорит. Нохара ему благодарна за это неимоверно, аккуратно пересаживаясь и поджимая под себя ноги, чтобы компактнее вдвоем уместиться на тесном диване. Хатаке не заставляет куноичи просить себя снять водолазку, сам выпутываясь из неё и отбрасывая куда-то в сторону. Рин быстро поднимает взгляд вверх, натыкаясь взглядом на две сине-лиловые гематомы возле самого позвоночника и широкую глубокую царапину на самой лопатке. - Ты не был в госпитале? Почему? - она ваткой осторожно кровь с раны оттирает и лезет в аптечку за мазью. Нохара знает, что та жжется нестерпимо, но она по привычке шепотом просит Какаши потерпеть, хоть и прекрасно знает,что тому абсолютно плевать на боль. - Там находятся те, кому это действительно необходимо. Я как-нибудь переживу, - Хатаке всегда не особо обращал внимание на собственное здоровье, хоть выговоры обычно делал именно Рин, когда та едва ли не в обмороки падала после дежурства в госпитале ночами напролет. - Это серьезные ранения, - Нохара тонкими руками осторожно ребра прощупывает, а когда Какаши слишком резко выдыхает через нос, тут же пускает живительную чакру, залечивая переломы в третьем и пятом ребрах. Она не первый раз лечит его, но всё равно в душе шевелиться что-то, знакомое ещё с раннего детства и трепетно пронесенное до пятнадцати лет. - Так нормально? - Рин осторожно убирает руки, оглядывая плод своих усилий и ощущая легкое жжение в пальцах. Так бывает после частого применения медицинских техник. А Нохара это делает уже раз тысячный за эти два дня, а может и гораздо больше. Рин быстро смаргивает сухими глазами, разгоняя туман, укрывший сетчатку, чтобы Какаши, не дай бог, её состояния не заметил. Это сущие мелочи на фоне того, что сейчас происходит с ним. Нохара своему заботливому образу не изменяет, кажется, никогда, особенно, когда это касается седовласого шиноби. - Хорошо, - Какаши кивает, а Рин практически видит, как после этого жеста на его глаза падает отросшая косая челка, почти полностью скрывая шаринган. Она за прошедшие годы слишком хорошо изучить его успела, даже жесты и особую смену настроения в родном льдисто-сером глазе, не доступную пониманию больше никого. - Немного осталось, - зачем-то оповещает шиноби Нохара, потянувшись за бинтами. Рин на секунду замешкивается, чисто с технической точки зрения, как она это провернет, особенно учитывая их нынешнее положение. Куноичи продевает свои руки под подмышками Какаши, начиная осторожно бинтовать его торс в таком, наиболее удобном положении. Хатаке дышит тяжело, а Рин старается делать все, как можно более бережно и аккуратно, думая, что ему сейчас больно от этих прикосновений к неподжившим ссадинам и мелким ожогам, залечить которые у куноичи банально не хватит сил. Нохара хотела бы, чтобы на его теле не осталось ни единого шрама, жаль только, что исполнить это желание не может. - Вот и всё, - она голову опускает вниз, тишина болезненно давит на виски, только усиливая головную боль, которая после взрывов, криков раненых и болезненных новостей, в самое сердце бьющих, появилась. Помнится, это именно Какаши ей о смерти матери и семьи сенсея рассказал, как только в госпитале появился вместе с дуновением смерти. Рин даже благодарна ему за то каменное лицо, жалость - последнее, что ей нужно было тогда. А вот молчаливое понимание в пустых, но это только для окружающих, глазах пришлось кстати. Нохара к стыду своему даже не помнит, что тогда сделала, как отреагировала. Память услужливо уводит эти воспоминания, как можно дальше, идя на единственный в этом кошмарном безумии уступок. Рин пытается свои руки отдёрнуть от уже перебинтованного тела Какаши, но ей удается лишь болезненно выдохнуть, когда он её перехватывает за то самое запястье, в которое ещё днем вцепился своей железной хваткой, оставляя новые синяки поверх старых. - Какаши? - Нохара не может сейчас видеть его лицо, не может знать о чем он сейчас думает, а потому просто ждёт. Хатаке редко делает что-то просто так, редко, чертовски редко, идёт на поводу собственных чувств. Служба в АНБУ выбивает из человека любые эмоции, а Рин всё равно ничего поделать с этими изменениями не могла, хоть и смотреть было больно каждый раз, когда Какаши кровь из своих волос, с формы отмывал. Нохара тогда хотела всё это ещё и из его памяти вымыть. Только это не в её силах. Тошно становится от того, как мало она может сделать для него, слабая до ужаса куноичи. - Прости, - из его уст это простое слово звучит непривычно и некомфортно, сразу тот момент вспоминается, когда Рин на грязной траве лежала, улыбалась и шептала какой-то бред, а Какаши пытался рваную рану на её груди зажать, которую сам и нанес. Тогда, по идее, она сама должна была извиняться перед ним. Рин из воспоминаний выплывает, когда шиноби её руку не отпускает, просто перехватывая её гораздо нежнее и устраивая у себя на груди, переплетя свои сильные жилистые пальцы с её тонкими, усыпанными многочисленными порезами. Куноичи настолько устала и выбита из колеи всем произошедшим, что даже не удивляется, а лишь второй рукой обнимает. Рин вперед подается всем корпусом, щекой к крепкой спине льнет, потому что...потому что сейчас можно и просто необходимо для очередного банального вздоха. Какаши дышит хрипло, рвано, ещё чуть-чуть и задохнется, а Рин по-настоящему страшно, страшно потерять ещё и его, а в голове одна мысль - наглотался едкого дыма, и как она не заметила? - Какаши, - она вновь тихо зовёт его по имени, даже не зная зачем. Просто до ужаса хочется услышать его спокойный голос, который уверит её в том, что то, что сейчас происходит реально, и Нохара не лежит сейчас где-нибудь под завалами. Действия Какаши предсказать не способен никто, даже опытные шиноби-профессионалы на поле боя. Тем более Рин не подозревает, что в следующую секунду он умудрился молниеносно развернуться на узком диванчике так, что теперь она окажется в его объятиях, сидящей между его колен. У Нохары тело каменеет, когда Какаши утыкается носом ей в плечо и тихо взвывает. Рин впервые слышит и видит наяву, как плачет волк по потерянной стае, а потому на глаза накатывают горькие слезы, непонятно каким чудом ещё нашедшиеся в её организме. Хатаке глухо воет на её плече, а Рин глотает соленые дорожки слез, судорожно сжимает его спину и отчего-то некстати думает, что сегодня полнолуние. - Я никогда тебя не потеряю, - голос у Какаши звучит глухо и отчаянно непривычно без маски. Он скользит большими ладонями по её спине и горячо шепчет на ухо, что Рин - последнее, что у него осталось. Нохаре очень невовремя хочется разрыдаться, и, поглощённая этим желанием, она не сразу понимает, в какой ситуации оказалась. Сидя практически на коленях у полуобнаженного Какаши, крепко вцепившись в его плечи, из такого положения она вряд ли сможет, краснея, сбежать. У Рин горят щёки, уши и шея, в которую дышит Хатаке. Она чисто инстинктивно пытается податься назад, хоть и понимает, что всё происходящее вполне нормально. Ему шестнадцать, ей пятнадцать. Будь Рин нормальной девушкой, не разломанной войной на мелкие кусочки, наверняка бы не раз задумывалась, представляла себе, как пройдет её первый раз. Только на линии фронта редко о подобном задумываешься, там чаще всего мысль только одна - выжить любой ценой. - Ты наверняка понимаешь, что я хочу сделать? - Рин знает, с каждой секундой ему все трудней и трудней сдерживать себя, сдерживать волка, но он всё равно находит время, чтобы спросить её. Нохара голову опускает, стараясь прикрыть лицо отросшими густыми волосами, отстричь которые у девушки банально не было времени, и судорожно кивает. - Не бойся, - Какаши освобождает одну руку и приподнимает подбородок Рин двумя пальцами, заглядывая в огромные потухшие глаза, в которых только-только начинают загораться маленькие угольки. Первый поцелуй у них получается смазанный, резкий и порывистый настолько, что они едва зубами не сталкиваются. Спасает только уверенность Какаши и его холодное спокойствие даже в такой ситуации. Раньше Рин сказала бы, что он спокойный вообще всегда, но явно не сейчас. Они отрываются друг друга только тогда, когда воздух в легких подходит к концу и дышать банально нечем. Какаши не даёт ей хотя бы отдышаться, сразу же целуя уже гораздо смелее, пуская в ход язык. Рин не страшно, страшно было тогда, когда ей кунай к горлу шиноби камня приставляли. Сейчас же просто странно, необычно и ужасно горячо. Она ёрзает по дивану, не выдерживая и приоткрывая всё-таки рот, позволяя Хатаке скользнуть языком по небу и ровному ряду зубов. Чтобы хоть как-то успокоиться Рин пальцами крепко впивается в плечи и ещё ближе пытается придвинуться, чтобы хоть как-то эту пустоту в душе и девичье смятение перекрыть. - Какаши, - задыхается Нохара, когда он её вокруг талии рукой обхватывает и роняет на диван. Рин едва успевает голову вверх поднять, уцепившись за напрягшуюся шею седовласого шиноби, чтобы затылком о поручень не удариться. У Какаши взъерошены густые волосы и челка падает на сверкающие в полутьме глаза, Нохара не может сдержать соблазна запустить ладонь в серебряные пряди и чуть помассировать кожу головы. Хатаке сейчас волка, приготовившегося к стремительному прыжку, напоминает. Рин не может сдержать улыбки краешком губ успевших припухнуть от поцелуев шиноби. Слава богу, Какаши не замечает смены настроения девушки, склонив голову к её шее и выцеловывая пульсирующую жилку на её тонкой шее. Рин это нравится, нравится настолько, что она невольно стонет, тут же шокировано прикрыв себе рот ладонью и пытаясь свыкнуться с столь новой реакцией собственного тела на откровенные ласки. Хатаке на секунду останавливается, внимательно вглядываясь в изменившееся лицо девушки, словно делая себе какую-то заметку в голове, и продолжает уже с удвоенной инициативой. Рин изгибается дугой, когда он начинает вылизывать те следы, которые сам только что оставил. Какаши, кажется, нравится её реакция, и он продолжает изучать её тело миллиметр за миллиметром. Его ладони скользят ниже, наконец нащупывая молнию на черной кофте и плавно расстегивая, не торопясь и стараясь не напугать Рин. Куноичи лишь ободряюще кивает и подается навстречу Хатаке, помогая тому стянуть с себя верхнюю одежду и отбросить её куда-то за диван, где уже покоится мужская водолазка. Когда они вместе справляются с этой задачей, Какаши тут же припадает губами к её острым ключицам, которые сама Рин считает далеко не красивыми, шепча, как она восхитительна. Девушка лишь задерживает дыхание и трепетно прислушивается к его бормотанию. Услышать такое от вечно сдержанного Хатаке, пожалуй, самое дорогое для Рин. Она неожиданно для себя чуть не взвизгивает, тут же прикусив язык, когда Какаши спускается ещё ниже, ладонями накрывая её небольшую, едва сформировавшуюся грудь. Хатаке тут же поднимается вверх, резко впиваясь в губы, словно отвлекая от того, как он перекатывает между пальцами горошину её соска. Но буквально в следующую секунду он убирает руку, обдавая разгоряченную грудь порывом прохладного воздуха, осторожно приподнимая Рин на руки и куда-то неся. Нохара крепко обхватывает Какаши за шею, но точно знает, что он никогда не выпустит её из своих рук. Он опускает её на идеально заправленную кровать очень бережно, но не давая даже секунды на перерыв, но Рин он и не нужен. Она с ответной любовью скользит ладонями по обнаженному торсу Какаши, наконец смелея настолько, что в ответ целует его в плечо. Хатаке смотрит чуть удивленно, а может, куноичи просто показалось в темноте. Он тут же возвращается к своему занятию, пальцами изучая тонкую талию и округлившиеся по мере взросления формы Нохары. Впалый плоский живот начинает вздыматься в ускоренном темпе, когда Какаши резко припадает туда поцелуем. Рин вновь выгибается дугой, вперивая глаза в потолок и быстро дыша, пока Хатаке с быстротой профессионального шиноби стягивает с неё шорты и развязывая бессменный белоснежный, но уже порядком полинявший фартук. Нохара прикрывает глаза, ведь ей ужасно стыдно и неловко, и на интуитивном уровне пытается свести колени вместе, но оказывается крепко удерживаемой Какаши в своё нынешнем положении. Хатаке понимает её состояние, а потому вновь отвлекает поцелуем, а Рин за него цепляется, как за спасительный круг, но тут же глаза в шоке округляет, когда горячая шершавая ладонь Какаши скользит между их сплетенными телами туда, вниз. Она, прошедшая через горы трупов и два похищения вражескими шиноби, испуганно дергается, когда Хатаке большим пальцем надавливает на бугорок между её ног. - Не бойся, - шепчет Какаши ей на ухо, продолжая свои манипуляции, постепенно подключая и другие пальцы. И Рин доверяется, пытается расслабиться и чуть шире разводит ноги. - Умница, - он осторожно надавливает указательным пальцем на вход, а девушка откидывает голову на одеяло, крепко стискивая ткань в напряженных до предела пальцах. Хатаке массирует, ждёт и постепенно вводит один из пальцев внутрь, заставив Нохару протяжно застонать, мотнув головой и разметав темные волосы по светлому одеялу. Какаши нависает над ней, упираясь левой рукой в матрас, а правой плавно двигая уже двумя пальцами в девушке, которая мечется по одеялу, крепко стискивая его руку между своих бедер. Хатаке на подобные действия, кажется, улыбается, но все равно вынимает руку, заработав разочарованный вздох от Рин, у которой горят щеки и, кажется, вообще вся шея и область декольте. Какаши просто сам уже на грани своего терпения и самоконтроля, и он просто боится сорваться. Нохара приподнимается ему навстречу, пока седовласый шиноби торопливо расшнуровывает завязки на штанах, выпутываясь из них и кидая куда-то в сторону. - Какаши, - Рин отчего-то просто жизненно необходимо назвать его по имени, пока он устраивается над ней, притянув к себе так близко, насколько это вообще возможно. Хатаке быстро смазанно целует её шею, мажет сухими потрескавшимися губами по ключице и правой груди, собранно предупреждая: - Потерпи, - Нохара понимает, что засмеяться сейчас будет крайне неудобно, но она вытерпела в своей жизни и пытки, и настоящую клиническую смерть. Она очень сильно сомневается, что лишиться девственности будет больнее, чем быть проткнутой кунаем. Рин просто кивает, закидывая руки ему на шею и прикрывая глаза, ожидая. Какаши резко двигает бедрами, а Нохара лишь губу прикусывает, покрепче прижав его голову к своей груди. Ей практически не больно, но слишком странно и неожиданно легко ощущать себя чьей-то. Хатаке зубы сжимает до предела, теряя голову от тесноты внутри неё и пряного запаха корицы, исходящего от её бледной кожи, на которой он может без труда шрамы сосчитать. Рин его состояние видит прекрасно, ведь теперь они единое целое. Она невесомо подаётся ему навстречу и тихо разрешает: - Не сдерживайся, - и волк с рычанием вырывается на свободу. А куноичи остается лишь захлебываться собственными стонами и отчаянно цепляться за скользкую от пота сильную спину Хатаке. Рин не помнит, что она выкрикивает тогда, когда ноги начинают дрожать от разгорающегося внизу живота огня и ни с чем несравнимого ощущения наполненности. Она помнит только тот момент, когда Какаши совершает последние толчки, изливаясь на простыню и обессиленно утыкаясь носом в её плечо. - Я люблю тебя, - Нохаре отчего-то кажется, что сейчас именно тот момент, когда надо сказать эти простые три слова, абсолютно не подходящие для гордой волчицы, но столь важные для самой Рин. Какаши молча прижимает её голову к своей груди и вскоре засыпает, но Нохаре чертовски спокойно, ведь она интуитивно знает, что она и есть - его стая, его волчица, которая за свою семью будет драться до последней капли крови. Какаши точно такой же. Рин осознает это только сейчас, медленно проваливаясь в счастливое забытье, являющееся ярким контрастом и одновременно спасением от реальности, где даже сейчас продолжают догорать дома и ломаться судьбы обычных людей.