***
Они встречаются на улице, которая была незнакома Ване, но он не был против этого, поэтому, не раздумывая, согласился встретиться в назначенном месте. Это была обычная Питерская улица, которых были десятки, но Евстигнееву она показалась какой-то особенной что ли. Может, это было из-за того, что она не была знакома ему изначально или потому что Мирон назначал встречу именно на ней. Когда Федоров пришёл, Евстигнеев, достав из кармана джинсов уже в некоторых местах потертую зажигалку с надписью «Купи себе свою, уебок», которую он бережно заправляет каждый раз, когда она заканчивается, закурил. Он правда нервничал, не понимая почему. Мирон не был против, он сам раньше злоупотреблял этим, поэтому они отправились гулять по ночному Питеру, узнавая друг друга чуть больше, чем тогда в баре. За этот вечер они разговаривают о многом: о музыке, книгах, фотографиях, жизненных ценностях, принципах. Фёдорову нравилось, что они могли от разговора о баттл-рэпе прийти к разговору о ценностях, мире и познанию себя. Он чувствовал коннект с Ваней, желание с первой же встречи делиться мыслями, опытом, чем-то важным для него, которое хранилось на темных, пыльных полках его души. «Ничего личного, это обычная физика и химия» - Мирон вспоминает слова Жени и начинает невольно улыбаться. У Вани потеют ладони, и он курит уже четвёртую сигарету за проведённый совместный вечер. Он все также не понимает причины своей тревожности и жажды понравиться Мирону, с которым они знакомы от силы сутки, но, когда тот при прощании говорит, что ему понравилось проведённое время, и он бы хотел повторить, Евстигнеев как будто сбрасывает с себя камень и начинает улыбаться как ребёнок.***
Встреча на незнакомой Ване улице становится для них определенной традицией, которую ни один из них не имеет желание нарушать. Евстигнеев все также слишком много курит при их встречах, а Мирон все также не против, но при уже четвёртой сигарете он все же решается задать интересующий его вопрос: - Тебе не кажется, что ты куришь часто? - Мирон переводит голову на Ваню, ухмыляясь. - А в глазах не то, что было раньше? - Евстигнеев начинает смеяться, делая очередную затяжку. - О, - Федоров закидывает голову назад, тоже заливаясь смехом, - я притворюсь, что не слышал этого. - Если серьёзно, - Ваня выдыхает дым, обтряхивая скопившийся пепел на сигарете, - то я всегда часто курю. Это в какой-то мере успокаивает меня и не даёт сорваться на эмоции, понимаешь? Мирон понимает. Весь оставшийся вечер они проводят в компании друг друга. Ваня думает, что у него появилась новая зависимость, и, возможно, она даже хуже, чем от сигарет.***
Евстигнеев потерял счёт времени. Он не знал, сколько они с Мироном встречались практически каждый день и гуляли по той самой улице. Месяц? Два? Три? Ему казалось, что Федоров впитался в кору его головного мозга и собирался остаться там навсегда. Ваня не то, чтобы был против, ему нравился Мирон. Очень сильно нравился. Он достаёт из кармана джинсов мятую пачку, вытаскивая оттуда сигарету. Его пальцы немного дрожат, отчего ему не с первого раза удаётся зажечь сигарету, но, когда зажигалка все же поддаётся, Ваня делает долгожданную затяжку, стараясь наполнить свои лёгкие как можно большим количеством дыма. Ваня нервничает, очень сильно нервничает. Он думает, что то, что он сейчас хочет сделать, самая грубейшая ошибка, которую он когда-либо делал в своей чертовой жизни, а, поверьте, ошибок у него было дохуя. Мирон, идущий рядом и слышащий чертыхание своего собеседника, не понимает, с чего это вдруг Евстигнеев так разнервничался, но, когда губы Вани накрывает его, то к Фёдорову приходит резкое осознание происходящей ситуации. Мирон чувствует горечь от дыма сигарет, а Ваня привкус кофе на губах Фёдорова, который он, наверное, выпил недавно перед тем, как встретиться с Евстигнеевым. Им обоим это нравится.***
Мирону кажется, что они слишком спешат, когда Евстигнеев предлагает съехаться под предлогом «снимать вдвоём квартиру намного дешевле», но Фёдоров прекрасно понимает истинную причину предложения Вани и, легко улыбаясь и целуя парня в висок, соглашается.***
В их квартире пахнет табачным дымом и крепким, свежеваренный кофе. Они сидят на кухне, время ближется к двадцати трём часам. Ваня затягивается, глубоко вдыхая сигаретный дым в легкие и запивая это крепким кофе, который ему приготовил Мирон. Евстигнеев думает, что он счастлив, но противный кашель, мучающий его уже несколько недель, мешает ему насладиться этим. Когда Ваня в очередной раз кашляет громко и с хрипом, Фёдоров, отвлекаясь от книги, поворачивается к нему - Ты не думаешь, что это все из-за твоих сигарет, которые ты куришь чуть ли не каждый час? - Мирон говорит это язвительно, но в этой язвительности скрывалась тревожность за Евстигнеева, которая следовала по пятам за Фёдоровым с тех пор, как они начали встречаться и жить вместе с Ваней. - Нет, определенно, нет, - Ваня отвечает язвительностью на язвительность, такова его природа. - Ты сведёшь себя в могилу, - Мирон хочет добавить к этому тираду о том, как курение убивает чуть ли не каждый день и как он сам был заложником этого, но Ваня затыкает его посредством поцелуя, не желая выслушивать очередные нравоучения, - так, это нечестно, - Фёдоров пытается возразить, но Евстигнеев лишь улыбается своей фирменной улыбкой невинного кота, снимая с Мирона футболку и затягивая в долгий поцелуй.***
Ване нравится совместная жизнь с Мироном, и для него это, пиздец как, странно. У него в голове всегда с сознательного возраста была выдолбленная плохим опытом и мечтами памятка, о которой он никогда старался не забывать и хотел следовать ей до старости, ну, или до того, пока не умрет: больше путешествовать и жить одному. Евстигнеев всегда думал, что тема сожительства со своей второй половинкой слишком романтизирована и в этом нет ничего такого уж слишком прекрасного и безоблачного. Так и было, у них бывали ссоры с Мироном из-за пустяков, например как разбросанные книги Мирона по всему дому или переизбыток неоновых подсветок Вани для фотографий, но они практически сразу после минутной ссоры мирились. Они не могли долго злиться друг на друга и приходили к согласию путём поцелуя, вкусного кофе от Мирона и улыбки друг другу. Ване нравилось фотографировать Мирона, пока тот читает, пишет что-то в своей тетради, выводя при этом каждую букву и с нажимом давя на бумагу, смеётся, думает о чём-то своём. Мирон каждый раз просит прекратить фотографировать его, но каждый раз он был не прочь сделать совместную с Ваней фотографию, которых у них за все эти месяцы было неимоверное количество. Ване нравилось просыпаться рано утром до пробуждения Мирона и смотреть на его ровные черты лица, попутно выводя на его груди узорчатые рисунки, пока тот не проснётся и не начнёт мило смеяться, заражая и самого Евстигнеева, после чего идти на кухню и пить сваренный Мироном кофе, который, по мнению Вани, был лучше всех, что он когда-либо пробовал. Евстигнееву нравилось при этом курить и слушать недовольное цыканье Фёдорова, чувствуя при этом исходящие из него волны заботы и переживания. Мирон правда переживал за Ваню и хотел заботиться о нем. Это чувство исходило у него откуда-то из глубин души, куда мало кому был доступен вход, но Ваня был исключением. Ваня стал исключением для Мирона. У Федорова за всю его жизнь было очень много девушек и даже несколько парней, но он никогда не чувствовал ни с кем то, что чувствует с Евстигнеевым. Когда Мирон смотрит на Ваню, в его животе расплывается чувство нежности, тепла и в его голове всплывает мысль, что он должен защищать Евстигнеева любой ценой. Ему кажется, что любит Ваню. - Вань, - Мирон останавливается от мытья посуды, которую они оставили ещё со вчерашнего дня, после очередного приступа ужасного кашля Вани, - мне кажется, тебе правда уже стоит сходить к врачу, - за все эти недели, что Федоров пытается уговорить Евстигнеева сходить к врачу, тот заметно убавил в весе и стал выглядеть болезненно, от чего у Мирона каждый раз, когда он смотрит на него, сжимается сердце. Ваня пытается остановиться и сказать, что нет, с ним все в порядке, но кашель пробирается настолько глубоко, что ему становится все труднее и труднее дышать. Евстигнеев рефлекторно хватается за горло и, не удержавшись, падает со стула, отбивая себе колени об пол.Мирон, не раздумывая, бросается к парню, хватая того за плечи и пытаясь хоть как-то помочь и привести в чувства. Наконец, когда Ване все же удается прекратить судорожно кашлять и задыхаться, он пытается встать, но ноги не слушаются его и подкашиваются. -Тише, тише, - Фёдоров успокаивающее гладит парня по плечам, приобнимая и подхватывая,- все хорошо. Ваня хватается за Мирона, пытаясь привести дыхание в порядок, но замечает на своей ладони, которой он прикрывал рот вовремя ужасного приступа, маленькие едва заметные пятна крови смешанные со слюной. Его накрывает паника и не понимание, что это за херня с ним, блять, происходит. Он судорожно пытается встать и оттолкнуть Федорова, и как можно скорее вытереть руку обо что-нибудь, пока Мирон не заметил. Но, прежде чем Евстигнеев хочет сделать это, Федоров хватает руку Вани такой мертвой хваткой, что Евстигнееву кажется, что после этого у него останутся синяки. - Ты, - Мирон сильнее сжимает руку Евстигнеева и говорит сквозь зубы, - идешь к врачу завтра же, и это даже не обсуждается. Ваня, конечно же, пытается возразить и сказать, что он в норме, и никакой врач ему не нужен, но, посмотрев на Мирона, он все же решает оставить свои детские возражения при себя и сходить к долбанному врачу, чтобы Федоров наконец-то убедился, что с ним все хорошо, и ему не о чем беспокоиться.***
В больнице пахнет хлоркой и лекарствами, Ване совсем не нравится этот запах. Он бы вообще бы предпочел сегодня остаться дома и, как обычно, проваляться с Мироном до часу дня, но Федоров будит его рано утром, дабы пнуть Евстигнеева собираться в больницу, и даже умоляющие просьбы Вани его не остановили. Он всегда ненавидел врачей, это было у него с детства. Ваня лучше уж пойдет на учебу или работу с запредельно высокой температурой, чем добровольно отправится к врачу. Мирон легко сжимает руку Евстигнеева, поглаживая его ладонь большим пальцем, успокаивая. Ваня прошел уже несколько обследований, и вот сейчас они ждут результаты. Федоров шепчет Евстигнееву на ухо, что все будет хорошо, и мягко целует его висок, но в груди у него появляется какое-то непонятно давящее чувство, что все не так хорошо, на что они оба надеются. Через несколько минут врач просит их обоих зайти в кабинет, и Ваня предчувствует что-то, мягко говоря, хуевое, но он встает с больничной скамейки, которая стоит прямо напротив кабинета врача, сжимает руку Мирона ещё более крепче и заходит вместе с ним.***
На следующей день, после оглашения диагноза, Ваня идёт в первый же попавшийся тату-салон и бьет на внутренней стороне ладоне надпись «Сценарий». Лёжа на коленях у Мирона и разглядывая свеженабитую татуировку, он говорит о том, что у каждого человека есть свой сценарий, который начинается с самого рождения и заканчивается смертью, а между ними в хаотичном порядке разбросаны хорошие и плохие эпизоды. Кто-то сам становится и сценаристом и режиссером, у кого-то вместо него этот самый сценарий пишет судьба. Евстигнеев думает, что его судьба злая сука и, наверное, ненавидит его. Мирон молчит. Он лишь растрепывает волосы Вани, протягивая их между пальцами, попутно убирая с его глаз начавшие течь слезы, и думает, что завтра точно будет лучше.***
Когда Евстигнеев проводит первую ночь в онкологическом отделении, Мирон находится рядом с ним. Хоть болеет здесь Ваня, но у Мирона впали скулы, мешки под глазами стали ещё больше, хотя Федоров, думал, что дальше уже просто некуда. Ему кажется, что за эти недели он облысел полностью. Ваня очень сильно исхудал. Его ребра можно было пересчитать, стоило ему лишь снять футболку. В этот день Евстигнеев отказался оголяться перед Мироном и на его вопрос «Почему?» мотал головой, пытаясь стрясти слезы, и шептал тихо и невнятно: Я ужасен, ты не должен этого видеть. Ночью Мирон целовал впалые скулы, шею Вани, исхудалое тело и говорил, что он самый красивый для него и что завтра будет лучше. Обязательно.***
Мирон ночует в палате Вани и не отходит от него уже неделю. Они стоят с Порчи в холле, до этого Дарио был в палате Евстигнеева. Мирон пьёт больничный кофе, прислонившись к стенке, от которой маленькими пазлами отваливалась штукатурка. Порчи лишь смотрит на него и говорит, что тот выглядит не лучше Вани. Мирон ухмыляется, сразу после чего морщится от противного вкуса кофе, взятого из автомата, который не хотел отдавать ему законную сдачу, пока Мирон не ударил по нему со всей силы. Федоров бил и бил по нему, даже когда автомат уже отдал ему его сдачу. Порчи лишь приложил к его плечу руку, останавливая. - Мирон, тебе нужно отдохнуть, - Порчи говорит это осторожно, но с давлением, - я останусь с ним. -Нет, - Федоров отрезает твёрдо и жёстко. Руки Мирона не слушаются его и трясутся, и, когда он подносить кофе к обветренным губам, Федоров проливает на себя напиток, который расползается большим темным пятном на толстовке. -Тебе хотя бы стоит просто переодеться, а то от тебя скоро нести будет. - Дарио говорит это с присущей ему улыбкой, но в один миг она сменяется серьёзностью, - Подумай о Ване. Потирая лоб и давя на виски пальцами как можно сильнее, Федоров соглашается, но только на одну ночь. На следующий же день он возвращается и точка. Порчи рад даже такому раскладу и по-дружески хлопает его по плечам, улыбаясь. Дома Мирон приводит себя в порядок: моется, кидает грязную толстовку в стирку, пьёт нормальный кофе, от которого его не начинает тошнить и, выпивая который, тебе он не кажется на вкус как бензин, собирает чистые вещи и кладёт их намного больше, чем в предыдущий раз. На всякий случай. Федоров пытается держать себя в руках, говоря себе под нос, что он должен быть сильным даже не для самого себя, а для Вани. Но он берет из холодильника бутылку какого-то крепкого пойла, не смотря даже на его название, ему просто все равно. Половину ночи Федоров проводит в обнимку с этой бутылкой и их с Ваней совместной фотографией, которая была смята по краям от того, как сильно Мирон сжимал ее. Слезы сами скатывались по его щекам, переходя по шее, а некоторые капая на фотографию. Потом это превратилось в истерику и всхлипывания. Он кричал в никуда, срывая голос и выделяя фразу «почему именно он». На следующее утро Мирон заходит в палату с улыбкой на лице, от чего Ваня улыбается сам, как ребёнок, а Порчи смотрит на них двоих и тоже заражается этой улыбкой , думая про себя, что Мирону пошёл на пользу отдых. Мирон думает точно также, только мешки под глазами не стали меньше, а горло болит от вчерашних криков. Весь оставшийся день они проводят втроём, травя шутки, подкалывая друг друга, а Порчи заодно рассказывая, что нового у Мамая и что тот хочет зайти на днях. После ухода Дарио, Мирон берет в руки лицо Вани и говорит, как сильно он любит его, после чего целует, затягивая в долгий и нежный поцелуй. У Евстигнеева начинают течь слезы, но уже от любви к Мирону и минутного счастья, и тот думает, что, возможно, завтра правда будет лучше. Ваня думает также, но только боль, которая усиливается с каждым днём, и кашель с кровью заставляют его усомниться в этом.***
Через несколько дней лечащий врач Евстигнеева после осмотра, просит Мирона пройти в его кабинет и поговорить с глазу на глаз. - В смысле становится только хуже? - Мирону кажется, что его сердце вот-вот остановится или провалится в пол, - И что, вы не можете ничего сделать? - он срывается на крик. - Все слишком запущенно, мы можем лишь облегчать его страдания обезболивающими, - у врача ледяной голос и, кажется, в нем совсем нет сочувствия, Мирон понимает, что он говорит такое чуть ли не каждый день, но это совсем не утешает, - мне очень жаль. Мирон впивается ногтями в ладонь и думает, что ему тоже жаль. Ему, блять, пиздец как жаль. Он выходит из кабинета и падает на первую же скамейку. Мирон начинает беззвучно рыдать, пытаясь переварить услышанное. Федоров всегда думал, что он сильный и ничего не может заставить серьёзного жида плакать, но Ваня был слишком дорог ему, он не хотел терять самого близкого человека на земле, свою родственную душу, человека, который заставляет его улыбаться каждый день, творить, просто напросто жить. Мирон, блять, не хотел терять человека, который является для него всем. Федоров думает, что он эгоист и слабак. Успокоившись и простояв у двери несколько минут, Мирон натягивает улыбку и заходит в палату, с порога говоря, что все нормально. Ваня видит чуть красные глаза Фёдорова и понимает, что тот врет, но ничего не говорит. Он понимает. И снова в тайне от Мирона выбрасывает окровавленную салфетку, в которую несколько минут назад откашливался. Евстигнеев думает, что лучше уже не будет никогда.***
Мамай и Порчи приходят на следующий день. Они рассказывают смешные истории, которые случились за их с Мироном отсутствие. Ваня думает, что жизнь проходит мимо него, и он как будто заперт в этой больнице без шанса выйти отсюда, но он все равно заставляет себя смеяться, игнорируя усилившуюся боль, и показывать ребятам, мол, смотрите я ещё жив и могу функционировать. Евстигнееву кажется, что боль уже стала частью его самого, и они теперь неразделимы, как части чего-то целого, не поддаваемые разрыву. Она для него как назойливый сосед, от которого нельзя избавиться и который каждую секунду напоминает о своём существовании, не позволяя расслабиться ни на минуту. Иногда ему становится легче, конечно, не на много и не на долго, но кажется, что боль становится на задний фон и не давит на его грудную клетку своими увесистыми лапами, впиваясь когтями в кожу. Например, когда Мирон целует его каждую ночь и говорит, какой Евстигнеев красивый. Ваня не верит, ведь он сильно исхудал и больше походил на ходячий скелет, но Мирон каждый раз пытается переубедить его. На самом деле он благодарен ему за это, хоть и просит перестать. Оставляя Ваню одного в плате, Мирон, Порчи и Илья спускаются на первый этаж к тому самому автомату, который выдаёт, наверное, самый хуевый кофе существующий на земле, но это единственный оставшийся вариант. Федоров вставляет монеты в злосчастный автомат, выбирая эспрессо и кладя туда больше сахара, чем обычно, чтобы приглушить противный вкус. Мирон не спал нормально две недели, и он пиздец как устал. Порчи и Мамай смотрят на него с печалью и у них обоих нет слов. Никто не сможет подобрать к этой ситуации поддерживающие слова, потому что тут нельзя сказать ничего утешительного. Нельзя сказать ничего утешительного, когда близкий человек твоего друга умирает прямо на его глазах. Когда Мирон первый нарушает тишину и пытается сказать спокойно, но голос выдаёт его и начинает дрожать, что Ване становится хуже, к печали в глазах прибавилась ещё и жалость. Мирон пьёт быстро, обжигая язык и сжимая пластиковый стакан так, что тот сминается. Он бросается быстрое «Мне пора» и, быстрым шагом, не оглядываясь и не обращая внимания на останавливающие крики ребят, идёт к лестнице. Заходя в палату, он видит скучивающегося калачиком Ваню на полу. Мирон незамедлительно подбегает к Ване, роняя стакан с недопитым кофе на пол. - Ваня, что случилось? - Мирон падает, отбивая себе коленки и подбирая Евстигнеева под себя, - Подожди, я позову врача и ... - Нет, - Ваня перебивает его и хватается крепкой хваткой за толстовку Мирона как за спасательный круг, - все нормально. -Но, Вань... -Я, блять, пиздец как люблю тебя, Миро, - слезы Вани начинают стекать по щекам, - я знаю, что мне становится только хуже, и ты ничего не можешь поделать с этим, я с этим ничего не могу сделать.- он останавливается, пытаясь восстановить дыхание, но всхлипы становятся только сильнее, - Просто знай, что я люблю тебя, всегда буду любить. Мирон прижимает Ваню к груди, чувствуя как худи начинает намокать, а сам Евстигнеев хватается мертвой хваткой за него и бормочет едва различимо, что он не хочет умирать, не тогда, когда он ещё так молод и у них могло быть ещё столько счастливым моментов впереди, он не хочет умирать у Мирона на руках. Федоров гладит Ваню по голове, смотря на растекающийся тонкой лужицей кофе и думает, что завтра будет лучше. Должно быть.***
Ване и правда становится с каждым днём все хуже и хуже. Он перестал есть, как бы Мирон не умолял и не заставлял его. Говорит, что все это бесполезно и что ему ничего не поможет. Федоров злится, начинает опять курить несколько сигарет в день, пытаясь успокоиться и не сорваться на Евстигнеева, он должен быть для него поддержкой, а не очередным давлением. Ваня теперь не встаёт с кровати. Мирон сидит с ним днями напролёт, перебирая тщетно все свои истории, которые накопились ещё с давних времён, когда он жил в Лондоне. Ваня иногда хмыкает над ними, Мирон с ним за компанию, а ночью он целует его пальцы, приговаривая, что все хорошо и как он любит Евстигнеева, Ваня каждый раз не может сдержать слез, а Мирон ему и не запрещает. Он совсем перестал смеяться и даже улыбаться. Если Мирону все же удастся рассмешить Ваню, то тот сразу же начинает заливаться кашлем, отхаркивая кровь. Это часто будит Евстигнеева по ночам, но Федоров всегда рядом. Всегда, если что, позовёт врача или поговорит с ним, если Ваня попросит его просто посидеть с ним. Мирон гладит Ваню по волосам, пока тот пытается заснуть, но кашель с каждым днём становится все сильнее и не даёт парню покоя. Федоров смотрит в окно на открывающийся вид ночного Питера и задаёт себе вопрос: Завтра будет лучше?***
Сегодня за окном была пасмурная погода, впрочем, как и всегда, как заметил Мирон, но Ване казалось что небо стало намного пасмурнее и темнее, чем обычно. Когда в очередной раз он начинает кашлять, то кровь, оставшаяся на руках, кажется ему более алой, чем всегда. Ваня хочет закричать, взвыть, примкнуть к Мирону, как собака, которая простояла под дождем несколько часов, и заскулить. Но, когда Мирон утром спрашивает о его самочувствие, то Евстигнеев выдавливает из себя улыбку настолько искусственную, что ему самому становится противно и приторно, и говорит, как всегда, что в порядке. А Федоров, как всегда, чувствует ложь. Но они оба молчат на этот счёт. Ваня целый день смотрит в окно и не разговаривает, это пугает Мирона. Он говорит, что слишком устал за последние дни и у него нет сил ни на что. Когда Федоров спрашивает у доктора об усталости Евстигнеева, то тот лишь качает головой и тяжело вздыхает. Мирон не был ребёнком и все понимал, но ком в горле чесал глотку, и он не мог ничего ответить. - Вань, - на часах уже почти двадцать три, - ты хочешь поговорить? - Мирон опускается на стул рядом с кроватью, чтобы быть как можно ближе к Евстигнееву. Ване пиздец как плохо, но у него даже нет сил на то, чтобы разрыдаться и закатить истерику. Он хочет поговорить обо всем. О том, как он любил ту улицу, по которой они часто гуляли. О том, как он любит кофе Мирона, который он часто готовил для Вани. О том, как любит все сделанные им фотографии Мирона, которые лежат у него отдельно в альбоме. О том, как Ваня любит выводить руками узоры на груди Фёдорова, пока тот спит. О том, как любит смех Мирона, его запах, носить одежду после него, его шутки, нос, шею, всё. Ваня хочет поговорить о том, как он любит Мирона. И о том, как ненавидит блядские сигареты и его боязнь врачей. Но вместо этого он поворачивается к Мирону на несколько секунд и отворачивается снова, чтобы тот не видел выступающие слезы, течение которых он даже не может контролировать. Он не может ничего контролировать с того момента, как ему сказали диагноз. Мирон все понимает, он видит это в глазах. Федоров берет лицо Вани в руки и, поворачивая к себе, говорит о том, как он любит. У Евстигнеева хватает лишь на то, чтобы хриплым голос прошептать: Я тоже. У Мирона комок в горле и слезы на лице, но он переплетает свои пальцы с пальцами Вани, чувствуя, что у того нет сил даже сжать их, и говорит, что завтра будет лучше. Но он не знает, что для Вани завтра уже не наступит.