в в о д к о м а н д ы

"Моника – не солнечно-светлая Сайори". Находиться рядом с Сайори практически невозможно - Моника отметила это еще в первую же секунду знакомства. Сайори, несмотря ни на что, сияет, ослепляет, чуть ли не пальцами выковыривает глаза – стоит закрыть их, и на внутренней стороне век пляшут разноцветные блики. Все, что может сделать Моника – превратиться на ее фоне в луну. Загадочно улыбаться, мягко наставлять и подталкивать, плести в темноте свою паутинку, что растает при свете дня. А затем, стоит солнцу снова засиять, спрятаться в тени. Все, что Моника действительно может – принять данную реальность, смириться с ней... И снова углубиться внутрь, пытаясь отыскать в непонятных ранее закорючках что-то, что поможет ей стать настоящей. Возможно, где-то здесь, в этих файлах, единственного доступа Моники к будущему, есть что-то, что по-мо-жет. Сайори продолжает улыбаться. Моника продолжает искать. Первой зацепкой становятся слова. Те самые, для поэмы. Подсказки для недогадливого. Моника проводит не один час, отделяя одно от другого, действуя в тишине и в молчании. Методом проб и ошибок находит то, что особенно волнует душу Сайори. И понимает, что она далеко не солнце – настоящее солнечное затмение. И раз в этом мире больше нет тепла, то Моника вполне может стать небесным светилом. Сайори, это ласково улыбающаяся дурочка, послушно откликается на придуманные Моникой фразы поддержки. Всего-то стоит задеть определенные мотивы, поющие в душе, и вот она, загнанная в угол собственной депрессией девочка. Осталось только продержать ее в подвешенном состоянии еще немного, а потом прихлопнуть, будто надоедливую муху. Впрочем, Сайори, оправдывая и превосходя все надежды и мечты Моники, делает все сама. Ее не нужно было и подталкивать – бывшее солнце мирно покачивается под потолком, висит причудливым украшением захламленной комнаты. Моника смотрит на нее без особого интереса, закрывает глаза и надеется, что теперь-то все точно станет так как нужно. "Моника – не приторно-сладкая Нацуки". Нацуки – действительно милая, это даже Моника не может опровергнуть всеми доступными ей средствами. Шуршащая конфета в яркой обертке, сливочный крем, кружева и розовая пена – список ассоциаций с Нацуки бесконечен, так же как и количество привлекающих ее слов. Монике в этот раз не хочется церемониться, она бы действовала напрямую, но боится, что сделает только хуже. Поэтому она медленно подбирается к очередной жертве – ласково журит за томики манги, самостоятельно перекидывая их с места на место, то и дело нахваливает такую однотипную выпечку. Да сыпани Нацуки туда соли вместо сахара, уже было бы что-то оригинальное, но нет – на этот раз девочка притаскивает пирожные в виде котиков, и Монику чуть не выворачивает наизнанку. Она не знает, кто рискнет на такое позариться, но как заведенная талдычит: да-да, Нацуки у нас такая умничка, а как поэмы хорошо пишет!.. Тщательно подбирая ходы и слова, Моника придумывает смерть – виртуально-настоящую. У Нацуки нет никаких тайных помыслов, которыми можно было бы управлять, и из всех она самая недоверчивая, так что лишнего внимания к себе не стерпит. Поэтому Моника действует осторожно – ищет, выискивает, учится, тратит свое драгоценное время. Находит единственную уязвимость – и отчаянно бьет туда, со всего размаху, со всех сил, которые у нее есть. Ощущение липкое, словно Моника объелась на ночь зефира и он, выпачкав ее руки, застыл комом в горле. И на этом все. Глядя, как Нацуки выгибается, будто мастика для торта, Моника испытывает... что-то похожее на удовлетворение. Она так устала находиться в этой клетке, прописанной в десятке файлов, что даже не ощущает ликования. Теперь больше никто не сможет быть милее и ярче Моники, но остался еще один момент. Еще одна черта, через которую нужно пе-рес-ту-пи-ть. "Моника – не холодно-притягательная Юри". Казалось бы, здесь все очень просто – стоит только присмотреться к аристократичной Юри. Моника мысленно топит ее в чае и со всего размаху бьет книгой по голове, но легче от этого не становится. Юри слишком быстро перекидывается из отстраненного книжного червя в начитанную юную леди, и Моника, спортсменка и активистка, чувствует себя неотесанной дикаркой. Куда уж хуже. А вот есть куда. Юри – магнит, липучка, чертополох, запутавшийся в волосах. Избавиться от нее нужно резким рывком: так с раны срывают засохшую корочку, обнажая чешущуюся, светло-розовую кожу. Именно этот момент и становится ключевым: царапины. Едва заметные, тоненькие, причудливым узором обхватывающие руки Юри, тянущиеся от запястий вверх по венам. Моника смотрит на них без особого восторга, а потом в ее голове что-то щелкает... и она понимает, что от нее требуется. Даже самый искусный нож перестанет резать, если его не точить. Если затупить его намеренно. Или, что гораздо лучше, если воткнуть холодное лезвие прямо в сердце. Правда, для этого тоже нужно постараться, но у Моники-то есть нужные пути воздействия, ей ли не знать, что может взволновать нежную девичью душу... Почему бы не сделать агонию вечной? Пускай краски дня играют на окрашенном кровью лезвии. Достаточно интересное зрелище, чтобы навсегда вызвать отвращение. Мерзопакостное чувство, проникающее в самую глубь сердца. Итак, самой живучей оказалась Моника – прекрасная леди, интересующаяся литературой. Выбора не осталось. Вы-би-рай.