Привет из прошлого

Обыкновенный серый вечер. А за окном — холодный лондонский дождь, который пробирает до костей. Посетители нашего ресторанчика — такие же приветливые, как и погода. Унылые лица, тоскливые мысли. Привычно выхожу на сцену и сажусь за рояль. Старые потрёпанные клавиши не всегда удачно выполняют мои просьбы, поэтому надеюсь, что сегодня будет немного легче. Впрочем, старик-рояль сегодня немало отсырел, а значит, у нас с ним разные планы на вечер. Касаюсь пальцами клавиш, играя первый аккорд. Да, старик, сегодня ты всё-таки держишься. Под Бетховена гостям приятнее чавкается и жуётся. Стараюсь не думать об этом и не смотреть в зал. Концентрируюсь на чёрно-белой палитре под руками, но звон ножей и вилок громче моего Бетховена. Ресторан — одно название. Так, скорее, забегаловка, куда приходят те, у кого осталось в кармане несколько последних галеонов. Сюда захаживают и бродяги, и мошенники с улиц. Мне всё равно. Сейчас главная цель — «перекричать» всех их с помощью старого рояля с облупившейся краской. Кажется, это становится смыслом моей жизни каждый вечер. Три года назад закончилась война с Тёмным Лордом, и весь мир вздохнул с облегчением. Я — не исключение. Но расслабляться раньше времени всё-таки не стоило. Потом начались судебные тяжбы — как новая война, в которой победителями уже никак не могли оказаться мы — приспешники Волдеморта, пускай и в прошлом. Полный арест имущества, баснословные налоги на поместье, болезнь отца. Мать продала буквально всё, что у неё было — все ценности, выходные наряды, ткани и артефакты. Отца спасти не удалось. Поместье — тоже. Пару лет кое-как жили в «Паучьем Тупике», в доме, когда-то принадлежавшем профессору Снейпу — по счастью, он отписал его матери в своём завещании. Пришлось вспомнить все свои немногочисленные умения и навыки, которыми можно было бы зарабатывать на жизнь. Счастливая случайность подбросила встречу с владельцем ресторанчика «Пять грифонов» Питером Уиллсом, который как раз искал пианиста для своей забегаловки. Тогда, перешагнув через свою гордость, я вышел на сцену и впервые сыграл. Чавканье и звон тарелок. Мне показалось, что меня уничтожили, растоптали. Но Питер сказал, что это — нормально, а я хорошо продержался. Пятнадцать галеонов в месяц убедили меня, что ежевечернее унижение стоит того. Когда старый снейповский домишко начал рушиться, а в квартире стали разгуливать невыносимые сквозняки, мать предложила подумать о будущем. Этим самым будущим оказалась Астория Гринграсс — младшая дочь такой же чистокровной и такой же разорившейся семьи, как наша. Мы переехали в квартиру, мать предпочла остаться на старом месте. Жизнь стала походить на эту самую лондонскую погоду — промозглая и серая, туманная и бесконечная. Три года назад закончилась война с Тёмным Лордом — а я всё никак не свыкнусь с мыслью, что отныне Драко Малфой — лишь бедный пианист из дешевого ресторанчика, вечно измученный и усталый, в потёртом старом костюмчике и безысходностью внутри. Гости завершают свою трапезу, лениво звякая вилками под шубертовскую «Серенаду», и наконец начинают расходиться. Я поднимаюсь из-за рояля и достаю кусочек замшевой ткани, которым протираю клавиши и облупившуюся краску сверху. Ты молодец, старик, сегодня всё сыграл на «отлично». Направляюсь к выходу, но слышу громкий окрик: — Драко! Ко мне спешит Питер, хозяин заведения, добродушный и краснолицый толстяк. — Драко, у меня к тебе дело, — запыхавшись, начинает он. — Моя Розмари хотела сегодня пойти на концерт в «Гранд Холл», но какая-то дрянь наслала на неё летучемышиный сглаз. Там будет Примадонна, она от неё без ума, на билет копила почти год. Прошу — передай ей это. Только сейчас я замечаю в его пухлых руках небольшой, но неплохо оформленный букетик из магических цветов. — Передать кому? — уточняю. — Примадонне? Как её зовут хотя бы? — Ох, — Питер протирает рукой вспотевший лоб. — Забыл! Ты же знаешь, я не знаток всего этого. Вот Розмари… Да, она всех этих звёзд знает. Не помню, Драко, хоть убей — не помню. Она последней петь будет. Я устало киваю и беру цветы с прикреплённым к ним письмом от жены Питера и билетом на концерт. Стоимость билета — три тысячи галеонов. Ничего себе! Впрочем, на что не пойдёшь ради встречи с кумиром.

***

— Ты уходишь куда-то? — бесцветным тоном спрашивает Астория, замечая, что я поправляю перед зеркалом галстук, успешно сохранившийся ещё со школьных времён. — Да, — киваю в ответ. Рассказывать, куда и зачем я отправляюсь, в мои планы не входит. Она тоже молчит, наблюдая за бестолковыми действиями. Я прекрасно знаю, что надевают на такие мероприятия. Но это лишь усугубляет дело. Из приличной одежды — только новая рубашка, купленная пару месяцев назад за пять галеонов. Нахожу какой-то старый костюм. Рукава не так потерты, брюки в приличном состоянии. Надеваю всё это и критически осматриваю себя в зеркале. С раздражением сбрасываю пиджак и нахожу совсем другую рубашку. Весь в чёрном. Мрачновато, но в целом, неплохо. Набрасываю старое пальто и на ходу хватаю букетик жены Питера. — Ты скоро вернёшься? — звучит голос за спиной. — Не знаю, — честно отвечаю и закрываю за собой дверь.

***

Мне кажется, что я в другой жизни. Словно проснувшись после долгого сна, я вновь там, где блеск золота и драгоценностей, где играет оркестр, и беспечно смеются гости. Честно признаться, никогда не находил что-то особенное в таких концертах, но сейчас почувствовал нечто большее, чем прежде. Хочется улыбаться и радоваться жизни, а одновременно — горько рыдать, упав лицом на позолоченные перила белоснежных лестниц. Я вдыхаю каждой клеточкой весь этот мир — и мне всё равно мало. Но вот — финал. Оглушающее слово. Я почти не слышу слова конферансье, не слышу имя той самой Примадонны, погружаясь в волны отчаяния собственной души. Сейчас — финал, и это — последний привет из твоей прошлой жизни, Драко Малфой. Больше не будет счастливой случайности, а на билет за три тысячи галеонов тебе придётся копить полжизни. Но вдруг… Легкий звук скрипок и вторящие им виолончели. Нежное прикосновение арфы и тихий перезвон. На сцене появляется стройная девушка в белоснежном платье, с длинными светлыми, словно серебряными волосами, струящимися по плечам. Она кажется невесомой и бесконечно прекрасной, озарённой светом чего-то вечного и божественно чистого. Только первые слова — и её голос творит чудеса, создавая хрустальные узоры в бесконечности вселенной мелодии, которая заполняет собой всё вокруг. В её песне — нежность первого снега, свет любви и надежды, который зовёт за собой, в этот чарующий и бескрайний мир… Зима пройдёт и весна промелькнёт, И весна промелькнёт; Увянут все цветы, снегом их занесёт, Снегом их занесёт… На последних словах этой песни я понимаю, что плачу. Слёзы — ни горя, ни радости — это что-то сорвалось в душе, что-то разорвало бесконечную ледяную маску, такую привычную и родную. Под грохот аплодисментов я первым покидаю зал, направляясь за кулисы. Предъявление билета вполне удовлетворяет охранника. — Вы к кому? — спрашивает добродушная женщина, скорее всего, технический работник. А я не знаю, что ответить — ведь я не слышал даже имени этой волшебной и неземной певицы. Поэтому вместо ответа лишь заворожено смотрю из-за кулис на сцену, где она делает изящный поклон под бурю оваций, взорвавшую весь зал. Занавес закрывается. Едва удерживая в руках огромные букеты подаренных цветов, она направляется за кулисы. Я делаю шаг вперёд: — Давайте помогу. — Спасибо, — вздыхает она и передаёт мне охапки роз и гладиолусов. Только сейчас я вижу её лицо вблизи. Внутри, кажется, всё переворачивается, а сознание вообще отказывается воспринимать что-либо. Длинные светлые, почти серебристые волосы, искрящиеся голубые глаза, загадочная улыбка на губах. — Лавгуд? — потрясённо спрашиваю я, хотя в ответе уже не нуждаюсь. — Луна Лавгуд? Она негромко смеётся: — Привет, Драко. Она проходит за поворот от кулис и открывает дверь в просторную комнату: — Входи. Это моя гримёрка. «Гримёрка» оказывается раз в десять больше моей квартиры, а стоимость убранства — просто заоблачная. На стене напротив — скромное украшение, работа кисти Моне. — Я не узнал тебя, — признаюсь, поставив цветы в огромные вазы, установленные на полу. — А я тебя сразу узнала, — нежно улыбается Луна. — Хотя раньше здесь не видела. — Сегодня пришёл по просьбе, — спохватываюсь я, протягивая ей букетик от Розмари. — Это тебе передать попросили. Жена моего шефа не смогла прийти. — Спасибо, — она берёт подарок, но не перестаёт улыбаться и внимательно смотреть на меня. — А ты не изменился. Как ты? Пожимаю плечами: — Терпимо. Есть работа, квартира и семья. Всего три года прошло — с чего бы меняться? — Три года — а кажется, будто целая жизнь, — выдыхает она, опуская взгляд на подаренный букет. — Да, — соглашаюсь я. — Я не знал, что ты — Примадонна. Голубые глаза вновь смеются задорными искорками: — Я? Примадонна? Глупости всё это. Людям свойственно преувеличивать. Просто пою от души. То, что чувствую. Вежливый стук в дверь. — Мисс Лавгуд, вас ждёт корреспондент «Ежедневного Пророка», — чеканит охранник. — Ах да, — быстро поднимается с места она. — Я забыла. Драко, прости, мне нужно идти. Если хочешь — можешь подождать… — Не стоит, — вежливо останавливаю я её. — Я пойду. — Конечно, — кивает она. — Я очень рада встрече. И… мы ещё встретимся. Я вежливо прощаюсь, прекрасно понимая, что это — лишь светская болтовня. Ещё в школе я считал, что мы с ней — на разных берегах. А теперь? Да, так всё и есть. Вот только «берега» эти резко изменились. Оставаться здесь я не буду. Я — чужая вещь, инородный элемент в этом блистательном и прекрасном мире.

***

Очередной серый вечер. А за окнами ресторанчика опять с крыш срываются тяжёлые капли дождя, смешанного с туманом. Я привычно опускаюсь за рояль и начинаю нашу встречу со стариком «Испанской рапсодией» Ференца Листа. Звучание не слишком хорошее, но отвлекает от размышлений и чавканья в зале. Мелодия кончается, а пальцы сами собой начинают подбирать аккорды к новому произведению. Эдвард Григ «Песня Сольвейг». Что-то далёкое и волшебное, как молчаливый привет из прошлой жизни. Мираж. Наваждение. Зима пройдёт и весна промелькнёт, И весна промелькнёт; Увянут все цветы, снегом их занесёт, Снегом их занесёт… И ты ко мне вернёшься — мне сердце говорит, Мне сердце говорит… Мелодия нежная и совсем негромкая, но я не сразу замечаю, что в зале всё словно замирает, погружаясь в такую непривычную тишину. Только мелодия — ни звяканья посуды, ни гула голосов. Поднимаю взгляд — и пальцы замирают над притихшими клавишами. У входа в ресторан, посреди прохода между столиков, стоит она. Светлое меховое пальто, изящно сколотые волосы и всё та же загадочная улыбка в искристых голубых глазах. Для посетителей она — восьмое чудо света, так как кажется бриллиантом, оказавшимся посреди пыльной дороги. Но, видимо, избыток внимания вполне привычен для Примадонны. Она не спеша идёт под внимательными и удивлёнными взглядами. Изящно опускается за ближайший к сцене столик. Официант тут же буквально материализуется рядом. — Принесите чашку чаю, — улыбается Луна. — Тыквенного сока у вас всё равно нет. Парнишка-официант мгновенно исчезает, чтобы скорее выполнить заказ. А она оборачивается ко мне и пристально смотрит в глаза, а потом с озорством подмигивает: — У вас очень грустные произведения, — её голос звучит самостоятельной мелодией. — Но играете вы прекрасно, мистер Малфой. На мгновение начинает казаться, что земля уходит из-под ног, и мы со стариком-роялем сейчас попросту свалимся в преисподнюю, но я беру себя в руки. Остаток вечера — выкладываюсь так, как никогда не бывало. Вспоминаю всё, что знал ещё с детства, стараюсь вложить все свои силы и умения в какую-нибудь несложную композицию, которая может показаться достаточно неплохой зрителям. Главное — ей. А она — лишь улыбается и медленно пьёт чай, аромат которого слышен даже мне. Жасмин. Влекущий, уносящий к свету и нежности. Посетители расходятся, и я вновь повторяю свой «ритуал» протирания клавиш. Она подходит ближе. Не вижу, но чувствую. — Привет. — Ты зашла случайно? — задаю идиотский вопрос, поднимая на неё глаза. Она отрицательно качает головой: — Ты сам сказал, кто твой шеф. И я решила зайти в гости. — У нас не слишком хорошо. — Мне нравится, — улыбается она. — Не хочешь прогуляться? Я не знаю, что ответить, а потому лепечу первое, что приходит в голову: — Не знаю… Астория просила принести деньги, а я только сегодня их получил. Но можно прогуляться по этой улице. Она ласково улыбается и кивает: — Отлично. Я здесь раньше не была. Это меня не удивляет — с чего бы Примадонне бывать в каком-то захолустном лондонском квартальчике? Чувствуя себя последним кретином, открываю перед ней дверь на дождливую и туманную улицу. Темно, холодно, сыро. Но Луна либо прекрасная актриса, либо и правда получает удовольствие от «экзотики» трущоб. — Смотри, там на доме петушок-флюгер, — указывает она. — В детстве, помню, у нас дома тоже такой был. — Я такие только здесь видел, — отвечаю, но не хочу вдаваться в подробности, что моё детство — совсем иное. — А мне их не хватает, — вздыхает Луна. — И цветастых занавесок на окнах, и простой посуды, и прочих мелочей. Зато каждое утро я примеряю ожерелье от нарглов. Я не могу сдержать улыбки: — Для красоты? — Для красоты, — подтверждает она. — Но главное — от нарглов. И вдруг становится так легко и просто, словно и не было этих изнурительных трёх лет. Будто мы всего лишь вчера закончили школу и теперь встретились, как старые приятели. Она смеется и совсем неэлегантно вступает в лужу, что раззадоривает её ещё больше. Луна вынимает из причёски золотую шпильку и бросает её в ближайший мусорный бак. А светлые волосы струятся по пальто, падая влажными от тумана прядями. — Простынешь, — укоризненно смотрю на неё я. — Простуда — это лишь проделки нарглов, — хохочет она. — А я каждое утро примеряю ожерелье — не забывай. Но вот — поворот в наш квартал, а значит, пора прощаться. — Заходи, когда будет время, — протягивает она маленькую визитку. — А твой график? — В любое время, — улыбается она и машет рукой. Только мгновение — и звонкий хлопок трансгрессии уносит её прочь. Словно это был лишь мираж. Наваждение.

***

Дни тянутся медленно и уныло. Денег не хватает даже на приобретение необходимого. Питер в очередной раз выделяет небольшую сумму кредита, но брать уже неловко. Тоскливые дни, бессмысленные вечера. Дома — встреча с пустым взглядом Астории: — Как работа? — Как всегда, — вяло бросаю и подхожу к окну. Там уже нет сырости и тумана. Сегодня выпал первый снег. Лёгкий и белоснежный. Такой непохожий на серые дома, серых людей вокруг. Астория подходит сзади и обнимает за плечи. Прикрываю веки, но не вижу то, что хотелось бы. Хотя каждый вечер перед глазами — только один образ. Равнодушный поцелуй — как соблюдение правил. Равнодушный ответ. — Снег выпал, — произношу, чтобы хоть как-то заполнить тишину комнаты. — Да, — кивает она и бросает быстрый взгляд в окно. — И что? Внутри что-то закипает, я оборачиваюсь — и она понимает всё по глазам, удивлённо глядя на меня. Она никогда не поймёт красоты морозных узоров и лёгкого кружения снежных хлопьев, она не видит вальса снежинок, не слышит песни вьюги, тоскующей так, словно у неё есть сердце. Я хватаю пальто и опрометью выбегаю из дома. Жмурюсь от неожиданной белизны и света вокруг. Идти — куда? Куда угодно, только бы не оставаться здесь. Рука автоматически вынимает из кармана маленькую темную визитку. Глаза несколько раз пробегают по строчкам, а сердце начинает бить в ребра, словно обезумевший маятник. Шёпотом произношу адрес и трансгрессирую. Это не дом, не поместье, а настоящий дворец, каких мне не встречалось прежде. Мощеная дорожка, ухоженный сад, резные дубовые двери. Блеск и роскошь — всюду. В глаза бросается розарий, укрытый на зиму от холодов. Вспоминаются мамины розы в нашем поместье, и что-то больно колет в груди. Дворецкий — вежлив и учтив, никаких лишних вопросов. Без сомнения — его заранее предупредили о возможности моего визита. Мраморная лестница ведёт на второй этаж. Затем — дверь комнаты. Вежливый стук дворецкого: — Мисс, к вам пришли. — Пусть войдут, — приглушённый дверью ответ. Дверь открывается и я делаю первый нерешительный шаг: — Здравствуй. — Привет, Драко, — её улыбка и искорки в глазах ослепляют. Только через мгновение понимаю, что бессознательно сделал непозволительное движение и обнял её. Но Луне это не кажется какой-то излишней вольностью — только милый дружеский жест. — А ведь ты очень вовремя, — чуть лукаво улыбается она, сияя голубизной, расплескавшейся во взгляде. — Мне срочно нужен концертмейстер.

***

Каждый день — словно фейерверк красок, блеска, новых знакомств и впечатлений. Я оживаю и чувствую, что вырываюсь из плена вечных долгов и чувства собственной неполноценности. Лучшие залы, старинные рояли, идеальные по звучанию и потрясающие внешне. Новая квартира — в достаточно неплохом районе Лондона. Даже непроницаемое лицо Астории стала чаще посещать радость в глазах и улыбка. Но самое главное — не это… Очередной приём после выступления подходит к концу, а дом-дворец Луны наконец затихает, провожая шумных весёлых гостей и поклонников. — Ты сегодня ещё более потрясающая, чем раньше, — улыбаюсь я, поднимаясь из-за рояля в центре зала. — Спасибо, — Луна всегда немного смущается от похвалы, и ей это невероятно идёт. — Я пойду? — уже хочу шагнуть к двери, но она внезапно останавливает: — Сыграй ещё. Её просьбы — мой закон. И я с удовольствием выполняю этот небольшой каприз. Возвращаюсь к роялю, уже зная, что буду играть. Пальцы сами выполняют необходимые действия, касаясь клавиш. А я вижу её улыбку и нежный свет, который горит в её сердце — почти осязаемый. Хрустальная «Песня Сольвейг» в просторном, но небольшом зале звучит как-то по новому. В ней есть и сила, и отчаяние, и вера, и свет любви, исходящей от хрупкой девушки, стоящей совсем близко. Зима пройдёт и весна промелькнёт, И весна промелькнёт; Увянут все цветы, снегом их занесёт, Снегом их занесёт… И ты ко мне вернёшься — мне сердце говорит, Мне сердце говорит, Тебе верна останусь, тобой лишь буду жить, Тобой лишь буду жить… Мелодия заканчивается, а я не могу отвести взгляда от неё — слишком волшебно, слишком божественно. Улыбка и голубая искорка в глазах. Я встаю из-за рояля и делаю шаг навстречу. Словно в мире нет никого, кроме нас. Всё ближе и ближе. И от этой магии веет нежностью снежных перьев и хрустальных узоров. Луна Лавгуд — привет из прошлого, моё настоящее и будущее. Я не могу преодолеть эту магию, которая так жарко пульсирует в сердце. Только шаг — и твои тёплые объятия. Прикосновение губ — словно вздох лепестков роз, которые кружатся в вихре, унося за собой в увлекающем поцелуе. Всё остальное — не важно. Всё остальное — не нужно. ведь главное, что есть в моей жизни — ты…

***

— Драко, ну как? Мне идёт? Она смеётся и делает комическую позу у зеркала. На ней — какая-то черная концертная шляпа, бусы из пробок (от нарглов) и огромные фиолетовые очки. — Ты божественна, — хохочу я, откидываясь на подушки. Я не обманываю — сейчас, в утренних лучах солнца она невероятно хороша даже в этом «образе», который дополняет моя белая рубашка, о стоимости которой Астории лучше не знать. — Тогда на концерт я пойду именно так, — веселится она. — Значит, тебе ещё нужно успеть разработать дизайн наряда для меня, — хитро прищуриваюсь и ловко хватаю её за руку, привлекая к себе. — А то я буду совсем скучным в своем смокинге. Она сбрасывает очки и ласково обнимает меня, удобно усаживаясь на моих коленях. — Ты никогда не бываешь скучным. Ведь я так люблю тебя.

***

Летний дождь набирает силу. Я обожаю смотреть на то, как танцуют в саду капли дождя, от которых вздрагивают недавно распустившиеся розы. Раз — и ничего не видно. Перехватываю маленькие ладошки, закрывшие мои глаза, и целую тонкие, почти детские пальчики. — Пойдём! — ты тянешь меня в сад. — Луна, дождь идёт, — смеюсь я, указывая на небо. — Ну и что? Мы бежим по лужам через сад, разбивая потоки дождя — тёплые, словно подогретые. Возле роз я специально замедляю ход и останавливаюсь. Ты непонимающе смотришь на меня. Но понимать ничего и не надо. Я люблю тебя, Луна! И хочется кричать об этом на весь мир, но мой ответ — в поцелуе под танцем дождя, который проникает в каждую клеточку кожи вместе с тобой, с самым удивительным ароматом жасмина в твоих волосах… — Останься сегодня, — тихо шепчешь мне, и я не могу сопротивляться, ведь твои просьбы — закон для меня.

***

— Наверное, так сильно нельзя любить, — задумчиво говорит она, рассматривая жёлтый кленовый лист, какими усеяно всё вокруг. — Но я всё равно тебя люблю. — Любовь — это счастье, — обнимаю я худенькие плечи, укутанные в вязаную шаль. — Ты — моё счастье, Луна. Она грустно улыбается и смотрит куда-то вдаль. А я уже всё решил. Осталось только решиться сделать последний, решающий шаг.

***

Я вхожу в дом, принося с собой холодный, пропитанный морозом воздух. — Как работа? — вопрос Астории. — Как всегда, — быстро отвечаю ей Она уже разворачивается, чтобы уйти обратно в комнату, но я останавливаю ей: — Нам нужно поговорить. — Да, — равнодушно кивает она. — Я тоже хотела. — Послушай меня… — начинаю, но она останавливает меня: — Позволь мне первой сказать, — лёгкая улыбка трогает бледные губы. — У нас будет ребёнок. Я смотрю на неё и чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Последний воздух в лёгких, последний удар сердца. Но почему-то всё ещё живу. — Да, — произношу негромко и опираюсь на стену, так как ноги становятся абсолютно ватными. — Это хорошо. — А что ты хотел сказать? — Ничего, — опускаю взгляд, чувствуя, что уже ничего не смогу произнести.

***

Она задумчиво смотрит на меня. В глазах — немыслимая глубина и отчаяние. Нет голубых искорок, нет силы и света. — Прости, — с трудом произношу я и делаю шаг к двери. — Я ухожу. Совсем. Она в оцепенении смотрит куда-то в пространство, словно сквозь меня. — Прости, — ещё раз шепчу я и выхожу из пустого зала. На улице — вьюга, вой которой так гармонично вливается в аккорды моего сердца. Чувствую, как щиплет кожа на щеках. Слёзы-льдинки. У тебя даже сердце ледяное, Драко Малфой. Прохожу по мощеной дорожке возле погребенных под снегом роз. Открываю калитку, едва не падая под ударами ветра. Только несколько десятков шагов от её дома. — Драко! Крик, как разорванная струна. Резко оборачиваюсь. Она у калитки, в лёгком светлом платье, с развевающимися на ветру светлыми, почти серебристыми волосами. Острые иголки льдинок под глазами больно ранят кожу, но сердце болит сильнее. Я вижу, как ветер почти бросает её в снег, но она борется и смотрит только в одну сторону. На меня. — Прости, — беззвучно шепчу губами, чувствуя, что вьюга вгрызается в моё сердце. — Прости меня, Луна…

***

Дни — как усталые аккорды старого рояля. впрочем, больше я не играю. Новые связи и новая работа в Министерстве. Выкупленное родовое поместье, появление сына, болезнь Астории и церемония прощания с ней. Но главное — совсем не это… Главного просто нет. И смысла нет тоже. — Драко! — окликает меня шеф, заглянув в приоткрытую дверь кабинета. — Выручай! Нужно, чтобы кто-то из наших был на концерте в «Гранд Холл», а я срочно отправляюсь на конференцию в Берлин. Держи билет. Киваю и смотрю на небольшой клочок пергамента, будто провалившись во времени и пространстве. Стоимость билета — десять тысяч галеонов. Лучшие места для лучших представителей. Внутри что-то тяжело охает и падает на самое дно отвратительной, трусливой душонки. — Хорошо, я схожу, — киваю я, не в силах отказаться.

***

Блеск инструментов в оркестре, мастерство исполнителей, прекрасная музыка. Всё это мне не нужно. Где же она? С тех пор, как я видел её в последний раз, прошло пять лет. Пять лет, навсегда перечёркнутых тоской и отчаянием, ненавистью к самому себе. Но сейчас… Возможно, именно сейчас, всё поняв и осмыслив, я смогу изменить всё. И вот — финал. Исполнители выходят на сцену под грохот оваций. Её — нет. А значит — я вскакиваю с места и, как ненормальных, выбегаю в холл, спеша за кулисы. — Вы к кому? — добродушно улыбается пожилая женщина, техработник. И я узнаю её — сейчас она даже представить мне не может, как много значит каждое её слово. — Простите! Луна Лавгуд! — почти кричу я. — Луна Лавгуд! Она выступает? Где она, скажите? Лучики морщин у глаз женщины грустно опускаются вниз: — Ах, замечательная наша девочка, наша Луна… Разве вы не знаете, что пять лет назад с ней случилась беда? — Что?! Скажите, что?! — сердце замирает от ужаса, а дрожь колотит всё тело. — Пять лет назад она очень сильно заболела. Говорят — потеряла сознание во время метели. После этого петь она не смогла, — женщина смахивает набежавшую слезинку. — Да это ещё что… Она тогда и ребеночка лишилась. Бедная наша Луна… — Нет… — шепчу и опускаюсь на колени перед потрясенной женщиной, закрываю лицо ладонями и едва сдерживаю слёзы. — Нет… не может быть… — из последних сил пытаюсь задать главный вопрос. — Где её найти? — Вот, выпейте воды, — протягивает она стакан с прозрачной жидкостью, который буквально танцует у меня в руках. — Сейчас я запишу адрес.

***

Я смотрю на неё, но потом буквально падаю на землю, задыхаясь от рыданий: — Прости меня, Луна. Прости! Я ничего не знал. Представляешь — ничего! Я не должен был уходить тогда! Пять лет — мне понадобилось столько времени, чтобы всё понять! — стираю слёзы с лица мокрой от снега рукой. — Так сильно нельзя любить, а я люблю. И только сейчас понимаю, что люблю — больше жизни, больше всего на свете — только тебя! Почему?! Луна! Луна!!! Крик разносится рваным аккордом боли и ненависти — абсолютной ненависти к самому себе. Я падаю, стараясь обнять весь снег на земле, но чувствую только мокрые тающие льдинки. Я приобрёл славу и богатство, вернул особняк и прежний статус. Но всё это — лишь пепел, разлетевшийся по ветру. И здесь, сейчас, я больше всего хочу быть бедным пианистом из дешевого ресторанчика, рядом с которым — ты, пусть не примадонна, а самая обыкновенная чудачка без гроша в кармане. Этому никогда не быть. И только твоя улыбка на портрете в гранитном памятнике заставляет вспомнить то время, чтобы в сердце завыла вьюга. С невысокого кустарника падает сухой коричневый лист. Запоздалый и серый, обожженный жаром лета и морозом зимы. Жасмин. Как последний привет из прошлого, как последний вздох бессмысленной жизни, которая уходит прочь, бесшумно ступая по лёгкому снегу. Зима пройдёт и весна промелькнёт, И весна промелькнёт; Увянут все цветы, снегом их занесёт, Снегом их занесёт… И ты ко мне вернёшься — мне сердце говорит, Мне сердце говорит, Тебе верна останусь, тобой лишь буду жить, Тобой лишь буду жить… Ко мне ты вернёшься, полюбишь ты меня, Полюбишь ты меня; От бед и от несчастий тебя укрою я, Тебя укрою я. И если никогда мы не встретимся с тобой, Не встретимся с тобой; То всё ж любить я буду тебя, милый мой, Тебя, милый мой…