29 февраля 1917 года. Революция! Перемены!
Тогда ты даже представить не мог, насколько сильно изменится твоя жизнь.17 июля 1918 Убил первого красного. Лицо его увидел позже. Перекошенное от ненависти, оно застыло навсегда от моей пули.
Буквы скачут — ты писал это дрожащей от страха рукой. Таких «перекошенных лиц» потом было ещё много: и в боях за Царицын, и при отступлении на юг, и попытке взятия Москвы под командованием Деникина с его Московскими директивами, и при битвах в Крыму. Пули щадили тебя. В дневнике этого не написано, но ты прекрасно помнишь, как тебя душили горечь и обида на несправедливость этого мира, как из горла вырвался протяжный стон — тебе хотелось плакать, но сил больше не оставалось. Сослуживцы устало качали головами и хлопали тебя по плечу, подбадривая. Дело шло к краху, и ты ничего не мог с этим поделать. Бессилие пугало тебя.28 апреля 1920 года. Гражданская война проиграна. Вот и всё. Поручик Александр Юткевич отплывает в Марсель.
Ты помнишь эти корабли, набитые беженцами. Интеллигенция, цвет нации, бежала. Они были похожи на палубных крыс. Среди жёлтых лиц пассажиров ты искал свою семью — не нашёл. Известие о том, что их больше нет, дошло до тебя лишь в Авиньоне.«Пособники Белого Движения»
В памяти всплывают их лица. Выступающие скулы отца, губы матери, весёлый взгляд сестры. Этого больше нет. Ты давно понял насколько несправедлив этот мир, но именно сейчас в жилах бурлит кровь. Помнишь, ты тогда разъярённо мерил свою каморку шагами, словно тигр в клетке. И вновь ты ничего не можешь с этим поделать. Бессилие бесило тебя. Кровь остыла, и по спине пробежал холодок: ты понимал, что может ждать тебя в революционной России, ты же бывший белогвардеец. Уж лучше оставайся во Франции. Но потом до тебя дошло, насколько отвратительны французы. Меркантильны, наивны, верят в Революцию, которая, на самом деле, не несёт в себе ничего кроме горя. Революция отвратительна. Раз за разом ты заставляешь себя видеть их лица, испуганные маменька, отец и сестра жмутся к стенке, испугавшись пистолетов. Наверное, отец пытался заслонить их. В голове звучали выстрелы, ты видишь, как все трое падают на землю, появляются фигуры убийц. Их руки по локоть в крови. Это уже не люди, а звери. Взбешённые звери. Таких надо уничтожать. Ты, Александр Юткевич, в прошлом белогвардейский поручик, прибыл на Московский вокзал Петрограда, которого теперь, однако, зовут Ленинградом. Название отвратительно, но этот город всё ещё родной для тебя, не так ли? Дворы перестроили, построили новые дома, разрушили старые, вместе с ними ушли важные воспоминания. Ты видел ту квартиру, где раньше жил. Они превратили её в галдящий свинарник, гордо назвав его коммунальной квартирой. Дети во дворе пугались тебя, говорили: ты на "Белого" похож. А ты смеялся, представляя, как маменька, увидев тебя, положа бы руку на сердце и улыбнулась: — Ах, Саша, ты так похож на отца… Нет больше ни маменьки, ни отца, есть только фамилии трёх убийц и бесконечные поиски. Ты учишься сливаться с толпой: бреешь усы, меняешь причёску, учишься ходить, говорить, как все. Труднее всего делать вид, что ты думаешь как все, но это умение открывает перед тобой массу возможностей. Так добиваться того, что тебе нужно намного легче.18 августа 1929 Знаменательный день. Сегодня мне наконец удалось найти первого из тех, кто принимал решение о расстреле моей семьи. Александр Иванович Кульков. В настоящее время — председатель колхоза.
Его лицо похоже на свиное рыло — жирное, с маленькими глазками, которыми он смотрит то на тебя, то на стакан, то на засаленную скатерть. От него несёт чесноком. Мелочный человек, получивший власть над чужими жизнями. Этот Кульков настолько охотлив до разговоров, что рассказывает о преимуществах коллективного хозяйства целую вечность. А потом, увидев наставленный на себя пистолет, примерно столько же умоляет тебя не стрелять. Смотрит на тебя своими крысиными глазками и не может вспомнить о каких-то Юткевичах, расстрелянных по его приказу. Он заслужил такую смерть. Сразу же ты чувствуешь себя таким свободным. Огромный камень исчезает с твоего сердца, тебе хочется жить. На тот момент словно по счастливой случайности ты встречаешь Олю. Она околдовывает тебя своёй красотой, ты влюбляешься словно мальчишка. Цветы, конфеты, мелкие безделушки; эти бесконечные поиски были забыты, как страшный сон, дело шло к свадьбе.14 сентября 1930 С глаз моих словно спала пелена. Я вдруг осознал, что последние полгода были какой-то иллюзией. А ведь я ей тогда почти поверил. Поверил, что моя жизнь будет совсем другой. На следующей неделе мы должны были расписаться с Ольгой. Я хотел сделать ей сюрприз и даже сначала не понял, почему она так испугалась, когда я пришёл.
Из всего надо извлекать полезные уроки. Например, ты понял, насколько безупречен нож. Помнишь, она даже вскрикнуть не успела и он, кстати, тоже. А тебе всё кажется, что они ещё дышат, и ты продолжаешь наносить удары снова и снова, чувствуя, что высшая справедливость существует. Никакой пощады, жалко лишь время, потраченное на эту шлюху. И вновь бесконечные поиски.10 декабря 1935 Я нашёл второго, Владимира Яковлевича Ройзмана. Работает в бухгалтерии в Малой Вишере.
Запах крови пьянит тебя. Ты чувствуешь своё всемогущество и совершаешь непростительную ошибку: выводишь на листе бумаги свою фамилию. Милиция находит тебя необыкновенно быстро, но ты хитрее. Единственное, что осталось у них от тебя — фотокарточка, где ты скалишься на камеру. Нет теперь Александра Юткевича. Ты умён и находчив, отлично знаешь Ленинград, тебя сразу же замечают местные блатные. Им не важно, кто ты, им важно то, что ты умеешь делать. А ты умеешь многое. Язык бандитов кислый, как лимон. «Общаг», «фраер»,«мусора» — произносишь это, и становится тошно. Привыкаешь со временем, конечно же, и высокий, литературный язык становится буржуйским отголоском прошлого. Ты меняешь десятки профессий: ты журналист, редактор, корреспондент. Сам не замечаешь, как к тебе пристаёт не имя, кличка, «Григорий». Хотят позвать ласково — кличут «Гришей», хотят отнестись с почтением — говорят «Григорий Михайлович». Тебе оно не нравится: так можно называть лишь какого-нибудь пьяницу, но ты молчишь. Потому что понимаешь, что, по сути, всё это мелкий сор.22 июня 1941 Началась война. Не знаю, что будет дальше.
Эта война проходит для тебя как в тумане. Ты не воюешь на фронте, потому что тебя не существует документах, но ты живёшь, и голодаешь. Успел сбежать из Ленинграда до начала блокады. Видел людей, что жили с тобой рядом, и вновь в памяти 1920-ый, те же жёлтые лица, вот только ты уже другой. В Казани ты знакомишься с Медведем. Он ценит твою бдительность и осторожность, и вскоре ты неофициально начинаешь выполнять его мелкие поручения, превращаешься, так сказать, в мальчика на побегушках. Зато взамен получаешь койку в малине и долю. Не теряешь надежду, что война не коснётся третьего убийцы, чтобы ты смог расправиться с ним лично. Медведь туп и невежествен, даже не подозревает о твоих планах. Учитель, он другой. Он более деликатный и осторожный, но в это же время решительный, в его руках есть власть. Тебе он нравится больше, потому что он именно тот, кто может помочь тебе осуществить задуманное. Прислуживать ему также легко: нужно лишь играть собачью преданность на публику и не перечить его подельникам, терпеливо карабкаясь вверх. Галстук снова стягивает твою шею, ты уже забыл каково это чувствовать лёгкое удушье. Из шестёрки превращаешься в правую руку. Подозрительно быстро. Пускай Соломон там что-то про тебя бормочет, вы оба понимаете, что стоит Учителю рявкнуть и все заскулят, покорно склонив головы. А если вдруг и Учитель заупрямится, ты всегда найдёшь рычаг давления, болевую точку, нажав на которую, ты сможешь его контролировать. Вера. Та девочка, пассия Учителя. Она боится тебя, поэтому сидит молча, смотря иногда бросая в твою сторону взгляд загнанной мышки. Замечательный собеседник. Ты выплёскиваешь на неё всё то, что накопилось за последние годы, даже и не думаешь, что будет после того, как ты её отпустишь. Будущее для тебя не важно, важна лишь месть, до которой осталось совсем немного. Ты спишь и видишь, как в тело последнего убийцы вонзается нож. Один, два, три, четыре. Чувствуешь кровь на своих руках, её бодрящий запах и железный вкус, слышишь, как лезвие со звоном пронзает его кожу и мясо. Один, два, три, четыре. Просыпаешься. Оказывается сверху устроили ремонт. Стучат молотком: Один, два, три, четыре. Ты стал слишком восприимчив к таким звукам. Стареешь. В зеркале видишь выступающие скулы и всё тот же усталый взгляд отца, как на вокзале, помнишь? Тебе уже сорок восемь. Лифт поднимается медленно. Ты не замечаешь этого. Ощущаешь эйфорию.30 октября 1948 Нашёл третьего, последнего. Губарев, управляющий Волховской ГЭС
Спешишь поделиться этой новостью с Верой и не знаешь, что она прячет за спиной нож.