Умирать не страшно

Зельда объявила провожатым, Скотт сказал ей — умереть не страшно. И в их подбодряющих кивках ей померещилась наигранность. Так и не сумели поверить, что погибший в далекой Японии Скотт — тут, рядом с ней. Прямо сейчас оправляет на себе смешную старомодную юбку с кринолином с таким уморительным видом, что Зельда чувствует — ее почти померкшая красота озаряется улыбкой. Скотт такой затейник, именно это в первую очередь оценила в нем Зельда помимо способности делать деньги из воздуха. Ах, какой же он милый, ее Скотт. Разодевшийся, словно попугай — карминовый низ, бирюзовая блуза под тугим, узко перетянувшим его силуэт корсетом — только чтобы повеселить ее. Так вовремя успокоивший ее этой правильной фразой: умирать не страшно. Зельде стало намного лучше после нее. Одно время ужас за то, что их маленькой Скотти было страшно умирать, не давал ей спокойно дышать и свел с ума. Если бы она сразу знала — такого бы не случилось. Но тогда Скотт был жив. Он так старался ее убедить, бедняжка, что их девочка просто далеко от них: Зельда попросту не рискнула открыться ему, что знает правду. То было ее ошибкой, как и решение отпустить его на край света искать волшебную Книгу, написанную на кошачьем языке. Только понимание того, что иначе с ума сойдут они оба, позволило ей наскрести в себе великодушия и позволить ему отдалиться. Впрочем, она не теряла времени — училась говорить с кошкой, пусть та была вредна и даже заносчивее родственниц Зельды с далекого Юга. Ведь дорогому Скотту был необходим кто-то, чтобы прочитать то, что написали в книге другие. Но, прознав, что ее муж рассчитывает воспользоваться для этого услугами человека-тигра, Зельда забросила свои труды, посвящая все дни бесконечным рыданиям и жалобам на то, что она больше не нужна. Какая же она была глупая! Появившись перед ней сразу после своей смерти, Скотт быстро развенчал это заблуждение. Он возник в палате ее лечебницы, бледный, и вода с разбухшей ткани его костюма каплями таяла на вощеном ламинированном полу, не грозя размочить его. — Я обанкротился, — грустно улыбнулся он, так трогательно, что Зельда сразу его простила. И сразу же поняла, что он не только все потерял, но и умер — у живых не бывает такого землистого лица, даже при правильно наложенном макияже. Лишь страх за то, что его заметит строжайший персонал и выставит прочь, ведь банкротство означает, что им нечем платить за деликатное отношение, позволяющее нарушить местные правила, мешал ей расслабиться и продолжать беседу. — Тут одни дамы, — беспомощно лепетала она, до дрожи пугаясь вместе с тем и того, что Скотт уйдет, вновь оставив ее одну. — Закрой глаза, — попросил тогда Скотт. А когда сказал открыть их — мокрый костюм исчез, и Скотт оказался высоченной блондинкой, облаченной в игриво-розовое платье, обшитое по пышному подолу перьями и мишурой. Такого нелепого вида и представить себе было нельзя! Зельда невольно рассмеялась, практически так же, как умела до всех постигших ее горестей. И как только этот смех привлек к ней медицинскую сестру, стало ясно — поднесшего палец к губам Скотта видит только она одна. Но, несмотря на это, он не поменял облачения, даже дополнил его нелепыми чулками в сетку и туфлями с узкими загнутыми носами. Он был нелеп и прекрасен сразу, ее Скотт, чуть ли не копия тех странных мужчин, что предпочитают привлекать свой пол такими вот нелепыми туалетами. Это было забавно тем, что ее Скотта по-прежнему влекла одна лишь Зельда. Только бы если его еще неощутимые прикосновения до сих пор приносили удовлетворение и тепло... — Приласкай себя, дорогая. Я хочу посмотреть, — просил он, задирая подол, под которым не было надето белья. Зельда видела его эрекцию и пытливо-пристальный, голодный взгляд. И подчинялась, старалась вовсю, ласкала себя изнутри тремя, даже четырьмя пальцами, подстраиваясь под ритм движений его руки. Он получал удовольствие, она знала и видела это. Просто жили они в разных мирах, и чтобы им снова нормально соприкоснуться, следовало попасть в один. Скотту было уже не вернуться в этот, но Зельда... — Скотти, должно быть, попала в рай, — говорил он, — а куда отправимся мы, я не знаю. Я не проверял, что мне уготовано. Предпочитаю место подле моей радости. Он снова был одет дамой — теперь балериной в огромной пачке. Шел на все, чтобы Зельда ему улыбалась. Чтобы она сильнее возбуждалась: подметил, должно быть, что ей импонирует смотреть, как его член торчит из-под кружевной пены. — Хочу поделиться твоими словами со своими, — заявила Зельда перед их путешествием. Заметив громадные улучшения в ее состоянии, доктора легко отпустили ее. Пусть знают, что смерть не страшна, просто на всякий случай. Пусть верят и успокоятся, как успокоилась она. Но поездка домой нанесла Зельде новую рану: никто не замечал Скотта, как она не замечала его касаний, руки будто утопали в ее теле. Жить так было невыносимо — Зельда снова рыдала, вплоть до самой клиники, бранила Скотта, как много раз собиралась выбранить при его отъезде в Японию, швырялась вещами. И страдала, бессильная приподнять уголки губ, как бы он не старался. После горечи на лицах матери и сестры Зельде стало казаться, что страхи ее возвращаются, и даже славный Скотт не в силах больше исцелить ее душу, как не в состоянии приласкать тело. А он все терпел, то показывал фокусы, то пел похабные песни, то травил байки, то просто нес чепуху. И так — пока через пару недель она не успокоилась и не сменила медикаментозную терапию, замещающую смирительные рубахи, на более легкие препараты. — Ты просто измучилась, дорогая, — сказал Скотт, утешая ее, — все потому, что твоя жизнь теперь невыносимо скучна, крошка. Все такое бесцветное, нет огня. Даже наш секс, самому обидно… Но я знаю, как это исправить. Смотри, что у меня есть! Он медленно провел рукой по своему бедру, приподнимая зауженный подол. Под резинкой его чулка блестела золоченая зажигалка — запрещенная в этих стенах вещица. — Сейчас сообразим. Мы еще способны с тобой зажечь как никто, любимая. — Мы способны, — мечтательно подтвердила Зельда, глядя, как Скотт воспламеняет штору.