Десница Пращура (История с фотографией, часть 6)

Альдира ушёл сразу, Вильяра задержалась в логове. Убрала гадательные принадлежности. Поправила поленницу. Заварила в котелке зёрна приречника с мелко настроганным вяленым мясом. Пока похлёбка доходила на углях, колдунья осматривала жилую комнату и кладовые: как и что она здесь переиначит под себя, а что оставит по-старому. Стала есть — начало размаривать: резко, неудержимо. Осознав, насколько устала и обессилела, Вильяра даже не стала взбадривать себя травами. Просто решила, что не пойдёт в таком состоянии на Ярмарочную, к Стире и ученикам, а сперва немного отоспится в иглу у серого Камня. Перебираясь туда изнанкой сна, колдунья настойчиво думала о Пращуре, то есть, об Асми. Желала перемолвиться с ним хоть словечком, спросить, зачем он так с ней обошёлся? Увы, на сонных тропах она своего хитрого собеседника так и не встретила. А пробудилась — с ясным сознанием, что даже искать и звать его бесполезно: его там больше нет. И хотя ей это досадно, но на самом деле, очень хорошо и правильно. Всей Голкья хорошо, и охотникам, и даже одной знахаркиной дочери. Куда уж лучше? Зачарованный Камень рядом: тёплое, уютное присутствие. Стихии ластятся, как сытые звери. Она сама выспалась, отдохнула, полна сил. Впору поверить, что ужас и безумие зимней усобицы, все эти беззакония, предательства и убийства примерещились ей в пустом сне! Только шрам на животе тянет, и в горле — ком невыплаканных слёз… Пусть прольются: здесь, в тихом, безопасном и уединённом месте. А потом она ещё немного поспит… *** Даже удивительно, какой камень свалился у Лембы с плеч после разговора с Вильярой! Как легко стала даваться кузнецу любая ворожба! Мудрый Стира изумлённо приподнимает брови, мол, раньше бы так, но вслух не ворчит. Скупо хвалит за удачи и объясняет то, что нуждается в пояснениях. Хорошо учиться у мудрого! Вообще, хорошо жить! Скоро, скоро кузнец вернётся домой, и наперекор всем бедам и потерям, дела у него пойдут — лучше прежнего! *** Мудрый Альдира допустил ошибку. Не как хранитель Альди, не как глава Совета — как наставник. Увлёкся поиском решения, не произнёс вовремя нужных слов — отразился в глазах ученицы беззаконником. Заметил её мгновенный испуг, замешательство — сразу же пояснил ход своих мыслей, но прежнее доверие к себе не вернул. Запоздало понял это, когда Вильяра отказалась гадать при нём. А впрочем, возможно, дело не в его словах: высказанных или не высказанных. Вильяра умна, осторожна и скрытна, кто бы что про неё ни говорил. Она уже никогда не забудет, как один из её наставников, Наритьяра Старший, оказался беззаконной поганью, предателем и убийцей. Да ещё вот только что она пережила, что Пращур — не пращур, а какой-то Асми, и без спросу занял её тело. Конечно, она ждёт теперь подвоха ото всех и в чём-то даже права. Альдира сам сказал бы ей: «Верить в наше время нельзя никому!» — и тут же добавил с улыбкой, — «Мне — можно!» Наверное, она посмеялась бы шутке. Может быть, ещё посмеётся. Отправляясь за новостями в Пещеру Совета, Альдира привычно оставил на ученице паутинку своей силы. Вильяра, как обычно, то ли не заметила, то ли не стала стряхивать следящую нить. Но намерения, высказанные вслух, она пересмотрела: вместо Ярмарочной горы завалилась отсыпаться в иглу на безымянном холме, у серого Камня. Впрочем, здравая поправка! Ему самому бы выспаться, да пока некогда. Пещера Совета гудит, словно кричавкино логово по весне. Большинство мудрых уловили некое веяние, некое колебание стихий. Большинство из большинства оценили изменение как бесспорно благое. Многие заявились в Залу Совета: возбуждённо-радостные, с лакомыми гостинцами, словно на праздник. На Альдирин вопрос, где и что произошло, никто не дал внятного ответа. До Солнцестояния — три дня, пора начинать праздновать, вот и всё. В предвечерье явился Джунира и принёс, наконец, первую содержательную новость. С утра и до полудня густые тучи на вершинах Дикой Стаи сияли серебром, и у всех, кто взглянул в ту сторону, стало на сердце так легко и отрадно, что Джуни растеряли извечный страх перед горами — стояли, смотрели. Альдира прикинул ход солнца по небосводу: сиять там начало примерно тогда же, когда расклад слетел с доски. Видимо, что-то произошло в заоблачном чертоге Асми. Чужак то ли освободился и вернулся к живым, то ли умер и ушёл к щурам. Скорее, первое, но в любом случае, хорошо бы как-то разъяснить подробности и последствия. Вопреки заботам и тревожным мыслям, Альдире тоже легко, тепло и радостно: как всем. Именно так и должна ощущаться близость к истинному равновесию стихий, так она и ощущается. Однако глава Совета помнит чёрный камушек в итоговом раскладе, потому не станет безоглядно ликовать и праздновать. Старейший Нельмара слушает Альдирин рассказ про явление Асми и гадание — молча кивает головой. Хранитель знаний сдал, ужасно сдал. Нелепая и жуткая гибель Наритьяры Младшего подкосила Нельмару так, что наставник едва не отправился к щурам вслед за убитым учеником. Удержался, но до сих пор напоминает печальный призрак: это особенно заметно посреди всеобщего оживления. И всё же Нельмара — один из самых влиятельных мудрых, хранитель знаний, бывший временный глава Совета. Ум его по-прежнему остр и ясен, к слову его прислушиваются и старейшие, и зрелые, и бестолковая молодёжь. Альдира не то, чтобы ожидает услышать от Нельмары нечто такое, до чего не додумался сам, но слегка надеется… Увы, хранитель знаний лишь слушает и запоминает. А сновидцы Ркайра и Тринара, чьё мнение о происходящем Альдира тоже желал бы услышать, погрязли в тяжбе между домами Наритья. Их собственные кланы — Ркай и Трина — присоединились к Наритья совсем недавно, на памяти ныне живущих охотников. А теперь, когда самый мощный и многочисленный клан Марахи Голкья остался без мудрых и почти вне закона, бывшие Ркай и Трина воззвали к старейшим, чтобы те взяли их обратно под свою руку. Наследники ещё одного малого клана — Мганса — тоже припомнили и призвали своего старейшего. Следом за ними потянулись некоторые исконные Наритья, рассудив, что любой опытный мудрый лучше новопосвящённого. Другие же упорно желают остаться Наритья, чего бы им это ни стоило: таких довольно много, но по размышлении — всё меньше… То есть, клан раскалывается то ли на четыре, то ли на три, с дележкой домов и угодий. Ждать лета, когда обычно происходит межевание, взбудораженные охотники не желают. Чтобы не допустить ещё одной зимней усобицы, мудрые посредничают в переговорах между главами домов, жёстко осаживая самых нетерпеливых и жадных. Альдира искренне пожелал Ркайре, Тринаре и Мгансаре побольше терпения. Он не станет отвлекать их от дел вновь обретённых кланов без крайней нужды. Оба сновидца обещали явиться в Пещеру Совета, как только смогут. Ведь из угодий Наритья тоже заметно было зарево над Дикой Стаей. Мудрым крайне любопытно, что там так сияло, но подглядеть они не смогли. *** Вильяра вылезла из иглу и старательно умылась снегом. Постояла, щуря глаза на предзакатное солнце: ощущение времени спуталось, она не могла сказать, сколько проспала, проплакала, а потом ещё проспала. Никто не тревожил её безмолвной речью, или она не слышала? Сутки — те же, когда они с Альдирой гадали, или уже следующие? Она спела приветственную песнь серому Камню и попробовала войти в круг: увы, здесь для неё без перемен. Значит, на Ярмарочную — изнанкой сна. Стира с учениками — на горе: ворожат ветер. Вильяра сразу же прячется, чтобы ненароком не отвлечь их, не сбить. Лемба… Сегодня у кузнеца такое же довольное лицо, как у парня с девчонкой, песнь его звучит безупречно, привольно струится, вьёт позёмку весёлыми вихрями. Танец снежных искр в последних лучах солнца радует не только душу, чуткую к стихиям, но и глаза — красотой. Не всякий мудрый выплетет такой узор… Именно потому, что он хранитель, а не мастер: немного разный дар и разная судьба. Может, хорошенько поразмыслив, Вильяра скажет разницу словами — или подслушает у какого-нибудь сказителя. А сейчас она просто любуется своим кузнецом и рада, что решила отпустить его домой. «Не сегодня!» — отвечает Стира на её вопрос, не пора ли уже отпускать. — «Пусть хорошенько натешится, наиграется с ласковыми и послушными стихиями. Пусть запомнит вкус успеха, а не прежних неудач. Пусть они все трое запомнят, и мы их отпустим. Вильяра, ты ещё не выбрала себе настоящего напарника?» «Я думаю, я его выбрала, о мудрый Стира. Только он ещё слишком молод. Он ещё не прошёл охотничьего посвящения. Мне — и всем нам — придётся немного обождать.» *** Однажды Рыньи едва не затоптали шерстолапы. Когда он только-только начинал с ними знакомиться и плоховато понимал их, а они — его, случилась такая неприятность. Конечно, захоти шерстолапы его убить, мигом оставили бы от мальчишки мокрое место. Они не захотели, пожалели глупого детёныша, но изрядно помяли его, покатали по полу загона хоботами и бивнями. Вот кажется, с ним опять произошло нечто подобное! Всё тело болит, и мышцы тянет, как после судороги. Рыньи заворочался на лежанке, стараясь умоститься поудобнее — не умостился, начал пробуждаться и вспоминать. Вспомнил подслушанный разговор мудрых, своё отчаяние и ярость. Решимость — и принятое решение! Первое путешествие по изнанке сна во плоти. Сразу же второе, с Нимрином: по его следу, в чертог Асми. Ослепительная вспышка света и боли — пустота… И путь в полу-беспамятстве от Зачарованного Камня к верхней калитке. Да, они брели, спотыкаясь и падая в снег, тоже вдвоём с Нимрином. Но что до этого, после вспышки? Потянулся — не сдержал стона. Открыл глаза — тётка Тунья тут как тут: сидит на краю лежанки, сердитая донельзя. — Проснулся? Ну, рассказывай! Куда тебя с Нимрином носило? Рыньи открыл рот — закрыл без звука. Сел, скрипнув зубами на жалобы тела. Глянул на соседнюю лежанку: Нимрин — там, в коробе с морским мхом, и выглядит погано. На стене висит одежда, которую Рыньи ему подарил, Тунья с Аю перешили, а потом Рыньи пожелал увидеть её на Нимрине в их совместном путешествии в чертог Асми… Тунья сцапала за ухо и принялась пребольно выкручивать: — Рыньи, ты, что, онемел? Где вы были? — Нет, тётушка, я не онемел! Пожалуйста, отпусти меня, я всё расскажу! — ухо обрело свободу, Рыньи поспешно прикрыл его рукой, заодно и второе. — Рассказывай! — Я расскажу. Всё-всё-всё… Мудрой Вильяре! Подзатыльника он ждал и заранее сжался, но тётка придержала руку, смазала лишь для виду, слегка. Судорожно вздохнула, подсунув пальцы под гривну распорядительницы, будто золотой обруч душил её: — Вот и Нимрин так, слово в слово! Всё, мол, расскажу мудрой Вильяре. И слёг, и худо ему опять. Горячий весь, как уголь в горне. А мудрая наша полдня на безмолвную речь не отвечает. — А мудрый Альдира? — А не нашего мудрого я не стала звать. Тут уже Рыньи едва не ругнулся на тётку, да вовремя прикусил язык. Встал, похромал к подопечному. Прежде, чем тревожить кого-то из мудрых, он проверит сам. Вильяра же ему поручила, уходя: позаботиться о Нимрине… Ой-хо! Забота-то пока выходит совсем не впрок! Голову и шею, кисти рук — всё, что обычно торчит из одежды — Нимрину заново обожгло до волдырей. А особенно нехорошо у него с глазами: веки затекли густой чёрной смолой, совсем наглухо затекли. Рыньи тихонько запел, как учила мудрая Вильяра: приводя в порядок сначала себя самого. Песенку пришлось повторить четырежды, пока его тело перестало ныть, а пальцы — дрожать. Вот теперь можно и целительскую… Тяжело далась. И не ясно, принесла ли хоть какую-то пользу сгорающему в лихорадке Нимрину? «Вильяра мудрая, слышишь ли ты помощника твоего — Рыньи?» *** Зов Рыньи ворвался в безмолвную беседу Вильяры с Альдирой. Наставник уже поделился с ученицей основными новостями, а теперь велеречивым сказительским слогом излагал ей, какое нынче в Пещере Совета веселье и пиршество, и уговаривал присоединиться. Вильяра с улыбкой внимала его словоблудию, лениво пила силу от черного Камня, любовалась догорающим закатом и никуда не спешила. Лембе, Анте и Раске она так и не показалась, только Стира знал, что она рядом: в тени Камня, под «морозной дымкой». Ночной холод прогонит её отсюда, и заботы ждут — не дождутся, но пока небо не погасло, она желает ещё чуточку покоя… Желала, да! «Прости, о мудрый Альдира, у нас тут тоже какие-то новости. Я надеюсь, не слишком поганые. Да, как только я выясню, что случилось в доме Кузнеца, я непременно тебе перескажу!» — «Да, Рыньи, я слышу тебя. Что у вас произошло?» «Мудрая Вильяра, я водил Нимрина в сияющий чертог Асми. Водил его изнанкой сна, теперь я тоже так умею! Мы уже вернулись домой, оба. Только Нимрину опять сильно худо!» «Так, погоди, Рыньи! Это не для безмолвной речи беседа!» Вильяра шагнула с изнанки сна в знакомую комнату — чуть не сбила с ног Тунью. Женщины уцепились друг за друга, претворив неловкое столкновение в объятия радостной встречи. Хозяйка дома протараторила приветствие и, еле дослушав ответ мудрой, всплеснула руками: — Вильяра, ты только посмотри на этих бродяг! Их же на миг нельзя оставить без присмотра! А где были, один молчит, второй… Спокойная, рассудительная Тунья причитает так, будто поменялась языками с Аю? Лишь бы не умом! — Тунья, погоди! Ты совершенно права, оставлять их без присмотра нельзя. А теперь, пожалуйста, выйди и запри дверь. Я должна осмотреть обоих и выслушать того, кто может говорить. Потом я послушаю тебя. Быстрый взгляд на Нимрина, короткая песнь — вздох облегчения. Выглядит он плохо, однако жизнь — вне опасности. Вторая песнь: с подростком тоже не совсем ладно, но он скорее здоров, чем нет. Смотрит насторожено, словно ожидает взбучки. — Итак, Рыньи, что у вас произошло? С самого начала — и до конца, ничего не пропуская, как ты сказки сказываешь! Удачно она его подтолкнула: сказитель Рыньи мигом избавляется от своего обыденного косноязычия! Беседа Альдиры с Нимрином и Вильярой, а после — с Пращуром-Асми, подслушанная через дверь и пересказанная в лицах, расцветает подробностями, которые мудрый Альдира опустил. А память у подростка цепкая, и враки он не привносит, убеждается Вильяра, выслушивая пересказ своего разговора с наставником. О кратких раздумьях и принятом решении Рыньи повествует, как излагал бы мысли сказочного героя. Ну правда же, кто из тех героев тратил время на какие-то гадания? Вот и Рыньи не стал! Услыхал, как надо — увидел возможность — ринулся спасать друга и мир… Но вот же сказочка: без самого любопытного! Что произошло с друзьями в сияющем чертоге Асми? Что они там делали? Рыньи, судя по состоянию здоровья, и немногому, что он запомнил, лежал где-то в уголке без сознания. А Нимрин? Пока не очнётся, не расскажет. А хочешь разузнать поскорее, лечи! Прежде целительских песен Вильяра, по обещанию, поделилась новостями с Альдирой. Тот сказал, что позже сам выслушает молодого сказителя и споёт над ним. «Я надеюсь, не песнь Познания?» — как бы в шутку, но с некоторой внутренней дрожью переспросила Вильяра. Альдира ответил сурово: «Хватит с балбеса и разделённой памяти. А ты, Вильяра, лечи своего Нимрина и радуйся, что никого больше в жертву приносить не надо.» «О мудрый Альдира, ты уверен?» «Да! Как в снеге зимой. Мы с хранителем знаний ещё немного погадали. Но если ты желаешь уберечь своего воина от других бед и опасностей, продолжай его прятать. Нельмара, Тринара, Ркайра и Стира знают, что он жив и не покинул Голкья, а больше не говори никому. И охотникам своим языки приморозь.» *** Наву уютно во Тьме, первородной и вечной. После озноба и жара, после полчищ бредовых видений, Тьма ему — долгожданный отдых. Но что-то мешает почивать в объятиях родной стихии… Звуки и запахи. Телесные ощущения — неприятные! Ну, да: правильная, здоровая регенерация именно такими обычно и сопровождается, он помнит. Он сосредоточивает внимание, где сильнее всего печёт, давит, дёргает… Едва не срывается в панику, понимая, отчего ему так темно: глаз-то у него, в данный момент практически нет. Если верить ощущениям, через некоторое время — снова будут. Но это время ему предстоит как-то прожить. Не подавая виду, что очнулся, Ромига ловит и анализирует все доступные ему сигналы внешнего мира. Он по-прежнему в доме Кузнеца, в комнате Туньи: лежит, зарытый в россыпи морского мха. Рядом — двое знакомых голки, и они мирно беседуют о делах целительских. — Мудрая Вильяра, скажи, а Нимрин точно теперь выздоровеет? — спрашивает Рыньи. Судя по речи, сам он уже вполне оклемался после визита к асуру. Колдунья со вздохом отвечает: — Эх, Рыньи! Вмазала бы я тебе подзатыльника! Ума-то всё равно нет, не отшибу. Но боюсь, спугну наиневозможнейшую твою удачу! Вы же с Нимрином сунулись, куда даже мудрым ходу нет! Да ты сам же любишь сказывать, какие гибельные чары оберегают такие запретные места. Вас же могло расплющить, вывернуть наизнанку, загнать живьём к щурам. Но вы оба отделались, считай, испугом! — Нимрин — испугом? — голос подростка звенит возмущённо. — Да, и Нимрин — тоже испугом. Иули в чертоге Асми досталось хуже, чем тебе. Но ты посмотри, как заживает обожжённое. Сравни с тем, что ты наблюдал раньше. — Да, я вижу. Быстрее и без рубцов. Мудрая, скажи, а почему так? — Да знала бы я, Рыньи! Иули покалечился в Светлейшем круге и едва не помер. Потом он поранился о солнечные чары ещё раз — и быстро выздоравливает. Причём, заживают у него не только новые, но и старые повреждения. Ты, наверное, слыхал: некоторые знахари лечат подобное подобным. Обычно выходит у них ерунда, но возможно, иногда такое лечение всё-таки помогает? Или дух Иули перестал стыдиться своей стихии, а тело — враждовать само с собой? Или истинное равновесие целительно для всех живых, а не только для охотников? Я не знаю, Рыньи. Но я уверена, скоро наш Нимрин очнётся и попросит еды. И прожорлив он будет, как дикая стая. — И попрошу. И буду. Как три дикие стаи! Два радостных возгласа слились в один: возвращения больного со щуровых троп здесь нетерпеливо ждали. — Нимрин! Нимрин! Сейчас я принесу тебе вкусной похлёбки! — мальчишка подхватывается и убегает. А Вильяра берёт Ромигины руки в свои и говорит ему тихо, проникновенно: — Иули Ромига, прозываемый Нимрином! Прости, что мы с Альдирой напугали тебя. Знай! Асми на алтаре больше нет, и на жизнь твою ради равновесия мы не покусимся, не совершим такого беззакония. Я, Вильяра мудрая, верна словам и клятвам, которые я прежде давала тебе. Когда ты сможешь и захочешь, я отправлюсь с тобой на ту сторону звёзд: искать твоего врага-душекрада и твой дом. А пока я помогаю тебе исцелиться. — Я услышал тебя, о Вильяра мудрая. Пожалуйста, дай мне воды. Колдунья начинает поить его, как, наверное, поила в беспамятстве. Но он уже сам в состоянии сесть, он берёт в руки посудину и мимо рта не промахивается. Сперва глотает жадно, потом смакует, растягивает удовольствие. Вильяра дождалась, пока он допьёт — спросила: — Нимрин, ты расскажешь мне, что было с тобой в чертоге Асми? Что ты там делал? Что видел и слышал? — Нет, Вильяра, не расскажу. Это тайна: между мной и моим кровным врагом. Но ты верно сказала, что Асми на алтаре больше нет. Это я свидетельствую и подтверждаю. К Ромигиной радости, мудрая принимает его нежелание вдаваться в подробности, как должное. То есть, ей любопытно, но с расспросами она не лезет, с ворожбой не приступает. Просто продолжает разговор. — Альдира уверен, нашего Асми и на Голкья больше нет. Он ушёл от нас и запер за собою дверь, но ключ не выбросил. Иными словами, твой кровник вернётся в обжитое логово, если захочет. Ромига пожимает плечами, находя подобный образ действия совершенно разумным… И тут же трогает кончики ушей, убеждаясь, что они не заострились на разговор о враге. Отыщет ли асур путь в тайное убежище себе подобных? Как его там примут? Пожелает ли он остаться со своими? Приживётся ли? Мысли об асурах — асурах вообще — таки вызвали привычную реакцию организма! Заодно с ушами, нав ощупал всю голову и лицо. На глазах — повязка с примочками: по ощущениям, полезными. Зрение восстановится, обязательно восстановится, нужно только подождать… — Мы, мудрые, не замуруем дверь Асми, — продолжает, между тем, Вильяра. — Даже если старейшие объединят усилия, нам не по зубам тот, кто был Пращуром. Но мы и не станем изгонять его. Мудрый Нельмара говорит, мол, Асми — не родня нам по крови, но по разуму — истинный прародитель. С незапамятных времён хранил он Голкья и учил охотников песням… Хотя я по-прежнему зла на него! Если я встречу его во плоти, я выскажу, что думаю — от себя, и плюну ему под ноги. А ты, Нимрин? Нет, никаких комментариев о хитрой асурской бестии Вильяра от Ромиги не дождётся! Решил, что тайна — значит, тайна. Возможно, когда-нибудь он переменит своё решение, но пока — так. — А я, Вильяра, посмотрю, что он станет делать, освободившись, — говорит нав. — Дальше — по обстоятельствам. Великого Безымянного я изгнал. Иули Онгу мы тоже изгнали. Понадобится, изгоним и Пращура… Или вы сами справитесь, без меня. Ромига безошибочно, по памяти примостил посудину из-под воды в стенную нишу и лёг. Он всё-таки чувствует себя скверно, а из-за слепоты — вдвойне. Но если он не поспешил принять желаемое за действительное, то некое смутное подобие магической чувствительности к нему возвращается.