Всегда

Императрица Елизавета Петровна не спала. Раскинувшись на огромной кровати, она смотрела в потолок, слушая шум грозы. Раскаты грома заставляли её вздрагивать и коситься на 14-летнего племянника, мирно спящего в соседней кровати. Петер не любил спать в одиночестве. Сколько бы его ни приучали к этому, всё равно каждую ночь раздавался тихий стук в дверь и на пороге появлялся сонный мальчик, сжимающий в руках свою любимую игрушку. И всякий раз Елизавета сдавалась. Маска весёлой и великодушной, но требовательной и властной правительницы закрепилась на ней так хорошо, что даже сама Царица начинала в неё верить. И всё-таки был один человек, с которым она снимала эту маску и откладывала её куда подальше. Немногие знали, что дочь Великого Петра души не чаяла в своём племяннике-сироте, подрастающем наследнике. Втайне она следила за его успехами в учёбе, радуясь маленьким победам и переживая вместе с ним все неудачи. И гордилась им безумно, безмерно. Они были связаны с самого приезда Карла-Петера в Россию. Тётушка чувствовала, когда ему больно, даже если находилась далеко от него. В такие минуты она изменялась в лице, бледнела и шла искать непутёвого подростка, которого вновь наказал гофмаршал Брюммер. Елизавета любила его смех. Те мгновения, когда Петер искренне смеялся, обнаруживая что-нибудь забавное или находя очередной каламбур в изучаемом им русском языке, были бесценны. Императрица всегда казалась заворожённой, как только слышала звонкий смех этого мальчика. Все остальные как будто переставали для неё существовать. Она видела, как тот старается равняться на неё, желая оправдать возложенные надежды и подражая почти всему, что делала она. Петер обожал венценосную родственницу, как только может ребёнок обожать своего опекуна, который любит его как родного. Незримая связь работала и в обратную сторону. Поэтому, когда плохо было Елизавете, он приходил к ней, застывал рядом и крепко обнимал. Всё молча, но это было дороже слов. — Тётя Елизавета, — пробормотал Петер сонным голосом, потирая глаза и ворочаясь на кровати. Он никогда не боялся грозы, в отличие от Государыни, у которой были на то причины; а потому, проснувшись, решил взять всё в свои руки и отвлечь её от громких раскатов. — А ты всегда будешь со мной? — Всегда, — не задумываясь ни на мгновение, ответила та, встала, подошла к племяннику и поправила ему одеяло. Он благодарно улыбнулся и прикрыл глаза, взяв её за руку. Правительнице оставалось только дивиться этой хватке. — Тётя?.. — Да? — Я люблю тебя, — так просто и искренне. И раны на сердце Елизаветы стали снова затягиваться. Она ощущала безграничную нежность к этому совсем юному, беззащитному в России существу, единственному сыну безвременно почившей Анны Петровны и Карла-Фридриха. И в такие моменты она осознавала, что не будет никого ближе и роднее этого мальчика, свернувшегося под боком. За своего наследника Императрица готова была осудить на смертную казнь кого угодно. И рука не дрогнула бы, подписывая указ. — И я тебя. Спи, — тихо, чтобы слова оставались только в этой комнате. Вскоре она вернулась в постель и смогла заснуть, а Петер счастливо вздохнул, смотря на умиротворённую тётушку. Прошептав заветное «всегда», он и сам погрузился в сон.

***

— Всегда, — задумчиво произносит Императрица, занимаясь государственными делами. Опираясь на приближённых, она то и дело думает о том, как мог бы отреагировать племянник, будь он постарше и разбирайся в вопросах внешней политики. Благодаря таким мыслям Елизавета ещё ни разу не ошиблась в своих решениях. Ни разу. — Всегда, — тихо говорит Великий Князь, провожая взглядом тётю, отправляющуюся на охоту. Его пока не берут, и он прижимает ладони к окну в своей комнате, смотря на величественную фигуру правительницы, удаляющуюся всё глубже в лес. Он знает, что та вернётся. Всегда возвращается. — Всегда, — бормочет Елизавета, смотря в затянутое тучами небо. Вновь начиналась гроза, а Петруша с наставником, Якобом Штелиным, всё ещё не вернулись с прогулки в окрестностях. Это заставляло сердце болезненно сжиматься, но Императрица чувствовала, что с ним всё в порядке, потому что была рядом даже сейчас, как и обещала несколько месяцев назад. — Всегда, — улыбается Петер с прерывистым вздохом, стоя в придворной церкви Летнего дворца. Самому ему немного страшно перед принятием новой веры, но он хочет, чтобы тётя не волновалась за него так и, чего доброго, не перенервничала. Великий Князь скажет ещё много чего после крещения, но одно это слово значит в разы более для них обоих. А Царица лишь поражается, насколько он походит на покойную мать, только с немецкой рассудительностью и аккуратностью. — Всегда, — шепчет Елизавета, просиживая дни и ночи подле племянника, тяжело страдающего от оспы. Она сама поила его лекарствами, выслушивала все доклады лейб-медика Струве и ухаживала за больным. Иногда, по ночам, в своих покоях, гордая, но набожная Царица смиренно преклоняла колени, моля Бога не забирать у неё единственное сокровище. Молила, а руки её дрожали от осознания того, что каждый рассвет может стать для него последним. — Всегда, — говорит Пётр Фёдорович, облачённый в пышный камзол и готовящийся вот-вот произнести брачный обет. На губах его невесты, Екатерины Алексеевны, нежится загадочная и недобрая усмешка, но он старается смотреть не на неё — на Елизавету, которая стоит в отдалении и осеняет его крестным знамением, когда на их головы надевают венцы. Он знает, что новоиспечённая жена питает к нему крайне противоречивые чувства, а вот на тётушку можно положиться. — Всегда, — успокаивает Императрица племянника, сидя в комнате, смежной с покоями Екатерины, кричащей от мучительных родов. Это должно было когда-нибудь случиться. И в нынешний день на свет появится будущий Император России. Оба предчувствуют, что это будет нескоро, но им остаётся лишь молить Господа, чтобы он родился живым и здоровым. А они продолжат ждать, сколько потребуется. — Всегда, — говорит Цесаревич, оставшись в одиночестве после очередной ссоры с женой. Сейчас ему как никогда нужна поддержка тёти, и он находит её. Чувствует, что её тень словно кладёт руку ему на плечо, понимающе улыбаясь. Петру становится легче, и он оборачивается, но в комнате пусто. — Всегда, — повторяет Елизавета раз за разом, сидя с Алексеем Разумовским на берегу пруда и наблюдая за племянником, вручающим своему маленькому сыну коробку с игрушечными солдатиками. Сходство их столь разительно, что разбивает все сплетни о незаконорождённости трёхлетнего Павла. Ей хочется, чтобы эти часы длились бесконечно. Не в дальнем расстоянии она замечает фигуру в синем платье, в которой узнаёт свою невестку, и хмурится. Надо бы следить за ней получше… — Всегда, — говорит Пётр, когда видит тяжко захворавшую тётушку. Ему не позволяют заходить в покои, однако он утыкается лбом в резную дверь, приложив к ней обе руки и пытаясь сделать так, чтобы Императрица почувствовала его поддержку. И та чувствует — улыбается легко и незаметно, раскрывая свою ладонь, пылающую от жара. — Всегда, — говорит Елизавета, смотря на экипаж, уезжающий по заснеженной дороге в Ропшу. В нём сидит её племянник, с которым ей суждено разлучиться на несколько недель. Невыносимо, но он сам принял решение. Никто не вправе его останавливать, даже если очень хочется. Переминаясь с ноги на ногу у порога большой комнаты, Цесаревич глядел на тётушку, доживающую последний час, и сжимал руку в кулак, стараясь не чувствовать сильной душевной боли. Этот потерянный и обречённый взгляд будет преследовать его в кошмарах. И едва заметное движение губ… слово, которое он сумел разобрать. Оглянувшись на братьев Разумовских, Ивана Шувалова и Василия Чулкова, молодой человек встретил на их лицах понимание и бросился к кровати умирающей. — Всегда, — сказал Пётр Фёдорович с бешено бьющимся сердцем, увидев в глазах тёти нескрываемую радость и ту самую безграничную любовь, которую запомнил ещё ребёнком. Облегчённо вздохнувшая Государыня закрыла глаза и сжала руку преемника. Двадцать лет они понимали друг друга с одного слова.