***
— Ты не понимаешь, ты просто отказываешься понимать! — кричит Флёр, отталкивая от себя руки Билла. — Да, Флёр, я правда не понимаю, не понимаю и все тут, — отвечает Билл тихо, и каждое из его слов падает — «тук, тук, тук» — на пол их спальни. И в этом звуке обоим чудится треск опорных башен крепости их брака. Флёр предпочла бы, чтобы Билл кричал на нее, чтобы в глазах его плясали гнев и обида, и жгучее досадное непонимание. Но Билл — это Билл, и Флёр не вправе требовать от него быть кем-то другим. Когда-то, увидев его впервые, в Большом Зале Хогвартвса, который украшали к Святочному Балу, Флёр поклялась себе, что непременно завоюет его сердце — и это не было такой уж сложной задачей, хотя бы потому, что она была по-настоящему влюблена, и древняя магия вейл распускала ее чувственность и женственность все ярче по мере того, как Флёр убеждалась в своих чувствах. Она не стала любить Билла меньше с тех самых пор, но он оказался, конечно, совсем не тем человеком, что она успела вообразить себе за ту короткую встречу в Хогвартсе. И теперь эта та проблема, что сталкивает их снова и снова, как воду и огонь, что неспособны слиться воедино, не погубив при этом друг друга. — Я убила волшебника, Билл. И внутри — этот след смерти, это горькое склизкое пятно, которое пожирает мою душу, словно магия наказывает меня за то, что я позволила себе распорядиться чей-то жизнью, — говорит Флёр, ощущая тупое бессилие, рвущее ее на куски. — В школе нас никогда не учили тому, что однажды мы можем применить непростительное заклятие, и тому, как нам потом придется с этим жить, — шепчет она, на этот раз позволяя Биллу обнять себя за плечи. Ей хочется оттолкнуть его, упрямо заявив, что жалость — это не то, в чем она нуждается. Но Билл любит ее, любит свою маленькую хрупкую француженку с изящными манерами и наивными взглядами на жизнь. И пусть он считает так, думает Флёр, заставляя себя оставаться на месте, пусть Билл считает ее сентиментальной, а проблему — всего лишь сиюминутным выплеском эмоций, она позволит ему заблуждаться дальше. Флёр любит Билла, но не может позволить ему самого главного — узнать, кем она является на самом деле.***
Флёр приходит к дому Поттеров без приглашения. Когда Гарри открывает дверь, щуря глаза от яркого фонарного света, Флёр приносит извинения за поздний визит и говорит, что прийти в такой час было непозволительной с ее стороны глупостью, и тут же добавляет, что ей лучше уйти прямо сейчас. Но Гарри качает головой, шире открывая дверь, и пропускает гостью в дом. — Где Джинни? — спрашивает Флёр, замерев на входе в гостиную, где пахнет едва тлеющими в камине дровами и еловыми ветками. — У школьной подруги, отмечают ее помолвку, — объясняет Гарри коротко. — Проходи, Флёр, не стесняйся. Может хочешь чаю? Флёр неуверенно кивает и проходит вглубь комнаты, медленно опускаясь на самый краешек дивана. — Наверное, мне все же стоит зайти в другой раз, — произносит она, почти извиняясь. — Нет, все в порядке, оставайся сколько хочешь, — тут же возражает Гарри. — Сейчас принесу чай, — говорит он, уже направляясь на кухню. — Нет, Гарри, постой, — окликает его Флёр. — Может у тебя есть что-нибудь крепче? — спрашивает она, когда тот оборачивается. Гарри кивает и ненадолго исчезает из гостиной, а потом возвращается с двумя бокалами и бутылкой огневиски. — Завтра воскресенье, — пожимает он плечами. — Законный выходной. Первую порцию алкоголя Флёр выпивает почти залпом, едва не закашлявшись, когда непривычный сухой жар обжигает ее глотку. Она разглаживает непослушными пальцами подол платья, не решаясь поднять на Гарри глаза, и чтобы чем-то себя занять рассматривает гостиную. Тут уютно — сразу чувствуется рука хорошей хозяйки — тепло и солнечно, будто оказался в одном из залов Хогвартса, который Флёр помнит по временам Турнира Трёх Волшебников. — Как дела у Билла? — первым нарушает молчание Гарри, и Флёр, наконец, находит в себе смелость, чтобы посмотреть на него. — Хорошо, — отвечает она. — У нас все хорошо, — добавляет, и тут же вновь отводит взгляд. Флёр хочется сбежать прямо сейчас, но сколько раз она уже стояла под дверями дома Гарри, так и не решившись постучать. Второй раз ей этого точно не повторить. Она набирается решимости, как перед прыжком в воду — в воду, которой жутко боится. Флёр никогда и никому не рассказывала о том, каким на самом деле испытанием стало для нее то погружение в хогвартское озеро — как не говорит о многих по-настоящему важных для нее вещах. Она не рассказывает Биллу и о своих визитах к дому Гарри, боясь вызвать его непонимающий разочарованный взгляд. Ведь Флёр идеальная девушка — красавица и умница — и разве должно в ее груди жить темное и мерзкое, занимающее отчаянными, разрушительными мыслями ее белокурую головку? Билл спрашивает ее: «Все в порядке, Флёр?». И она отвечает: «Конечно», хотя ей так хочется рассказать ему правду, и не получить в ответ на нее что-то вроде: «Он был Пожирателем Смерти, ты сделала одолжение всему магическому миру, избавив его от этого выродка. Это повод для гордости, а не для самобичевания, Флёр». И вот поэтому она здесь — в гостиной Гарри Поттера, единственного из людей, который сможет ее понять. И тогда Флёр говорит: — Гарри, я пришла, чтобы поговорить с тобой о том дне, когда я... Когда я убила того волшебника. — Пожирателя Смерти, — поправляет ее Гарри. — Не важно, — отмахивается от замечания Флёр. — Это не важно, кем он был, потому что в итоге это не меняет того, что я чувствую, — говорит она, теперь глядя точно Гарри в глаза. — Помнишь, ты сказал мне тогда в Министерстве, что этот холод все еще с тобой? Я хочу знать, Гарри, он и теперь?.. Просто скажи мне, что однажды это пройдет, что когда-нибудь я проснусь и не буду чувствовать внутри себя рану, что поглощает все светлое и радостное, что есть в моей жизни, — просит Флёр, и голос ее звучит незнакомо и надломленно. Она ощущает, как к горлу подступают слезы, и спешит сделать глоток из бокала, чтобы заглушить внезапно нахлынувшую волну страха. Гарри смотрит на нее все это время и отвечает далеко не сразу, будто ему тяжело собраться с мыслями. — Непростительные заклятия не просто так называются «непростительными». Их не прощает не только закон, но и сама магия. Нет, Флёр, если ты хочешь знать, это никуда не исчезнет из твоей груди. Но однажды утром ты проснешься и поймешь, что можешь жить с этим дальше, — говорит Гарри, наливая себе в бокал еще одну порцию огневиски, а после разом ее опустошает. — И ты живешь дальше? — спрашивает Флёр, забирая из рук Гарри бутылку, чтобы вновь наполнить свой бокал. — Я, Гермиона и Рон, и еще десятки людей, которым пришлось убивать, чтобы мы могли сидеть здесь сейчас и пить огневиски, — улыбается он, но улыбка выходит саднящей и горькой, и Флёр думает, что лучше бы он и вовсе не улыбался, чем улыбаться вот так. Гарри встает и проходит к камину, а потом жестом приглашает подойти ближе Флёр. Она поднимается на ноги, но ступает неловко, ощущая легкое головокружение от выпитого алкоголя и нервного напряжения. Гарри показывает рукой на старую черно-белую фотографию, с которой улыбаются волшебники и волшебницы, их ровесники, и Флёр не может не заметить этих схожих черт на каждом из движущихся лиц — отпечаток борьбы, что отмечает лица и ее собственного поколения. — Первый состав Ордена Феникса, — объясняет Гарри. — Из присутствующих на снимке почти никого уже нет в живых. А мы живы, Флёр, мы победили и выжили, и должны жить за себя и за них, — произносит он совсем тихо, проводя пальцем по снимку. Флёр ощущает глубокую тоску, глядя на эти молодые, улыбающиеся лица мертвецов. Она, вдруг, вспоминает о Габриэль, и думает, что должно быть именно после Битвы за Хогвартс потеряла с сестрой ту прежнюю связь, что существовала между ними долгие годы. Разве могла ее сестра понять то, что видела в тот день Флёр? — Я знаю, что не могла поступить иначе, но чувствую себя так, будто внутри что-то... что-то сломалось или испачкалось, понимаешь? Мне кажется я никогда уже не буду так счастлива, как в тот вечер, когда мы вчетвером танцевали на террасе под мою любимую песню, — шепчет она, отворачиваясь от фотографии, но не возвращается на место, оставаясь стоять рядом с Гарри. Они оба немного пьяны от выпитого огневиски и от той внезапной откровенности, что будто случайно соприкоснувшиеся пальцы, зарождает в их сердцах хрупкую близость. Флёр качает головой, будто ей вдруг становится смешно от всего происходящего и она собирается сейчас же уйти, но вместо этого размыкает губы, закрывая глаза. И поет: «Des nuits d'amour à plus finir Un grand bonheur qui prend sa place Des ennuis, des chagrins s'effacent Heureux, heureux à en mourir (1)». Гарри, конечно, не понимает ни слова, но Флёр обнаруживает, что он пытается подпевать ей на ломанном французском. — Под эту песню Джинн учила меня танцевать, — объясняет он, в ответ на удивленный взгляд Флёр, а потом подходит к ней и неловко приобнимает за плечи. Флёр растроганная его поддержкой не удерживается от того, чтобы коснуться губами щеки Гарри в благодарном поцелуе — и пускай так не принято в Англии, в такие эмоциональные моменты она ведет себя как истинная француженка, а не благовоспитанная англичанка. Флёр отступает на шаг назад, ощущая, как горячо пылают ее щеки, и отчаянно ищет нужные слова. Но в этот раз Гарри опережает ее. — Все мы одна семья, Флёр, в этом доме тебе всегда рады и всегда готовы выслушать, — говорит он. Этой ночью, впервые за долгое время, Флёр спит крепко, и во сне к ней не приходит лицо мага в черной мантии — белое мертвое лицо на сырой брусчатке, пахнущей речным илом.***
Впервые после того вечера, о котором оба они негласно договорились не вспоминать, Флёр встречает Гарри в Министерстве. Он первым замечает ее и догоняет, окликнув лишь после того, как оказывается совсем близко. Флёр оборачивается, ощущая, как кожа ее, вдруг, покрылась холодным потом, и взглядом встречает его улыбающееся лицо. — Здравствуй, Гарри! — восклицает она поспешно, и собственный голос кажется Флёр неестественным и слегка нервным. — Я могу тебе чем-то помочь? — спрашивает Гарри, имея в виду визит Флёр в Министерство, но она быстро качает головой, прижимая к себе маленькую сумочку на тонком изящном ремешке, обвивающем ее запястье. — Нет, нет, спасибо, — торопливо отказывается Флёр. — Я воспользовалась здешним камином, чтобы навестить Габриэль, и, как ты уже догадался, помощь мне не нужна. Флёр чувствует замешательство, ощущая непривычную в присутствии мужчины робость — прежде с ней этого никогда не случалось — и это замешательство видимо не укрывается от внимания Гарри. — Не хочешь прогуляться или поужинать где-нибудь, раз уж ты оказалась в Лондоне? Кажется, это последние теплые дни, — спрашивает он, и в его глазах Флёр различает смутное подозрение. — Да, — после короткой заминки, выдавливает из себя Флёр. — Почему бы и не прогуляться, не так часто мне приходится бывать в Лондоне не по работе, — пожимает она плечами, и на губах ее обозначается привычная мягкая улыбка. Флёр довольно быстро берет себя в руки, и к тому времени, когда Гарри заканчивает со своими рабочими делами, чувствует себя абсолютно нормально. Гарри отводит ее в Гайден-парк, где холодная синева озера и легкий осенний ветерок, навивают на Флёр воспоминания об их с Биллом поездке в Шотландию. — Это очень хорошее место, Гарри, — говорит Флёр, вдыхая горьковатый аромат, на кончике языка отдающий вязким предчувствием скорого дождя. — Мне нравится эта часть Лондона — все эти парки и озера, — отзывается Гарри. Они проходят мимо мужчины, читающего стихи, вокруг которого собралось несколько человек, и ненадолго задерживаются, чтобы послушать. Мужчина читает хорошо, и на лице его непередаваемая игра эмоций — в конце одного из стихотворений Флёр громко хлопает в ладоши, заставляя Гарри улыбнуться. — Знаешь, мы с родителями жили в магловской части Парижа, пока отца не повысили по службе, и нам не пришлось перебраться в волшебный квартал. Маленькая, я любила наблюдать за суетливой жизнью обычных людей, и, порой, даже завидовала им, — смеется Флёр, когда они пересекают западную границу парка, оказываясь в Кенсингтонских садах. Они идут медленно, и большую часть прошедшего времени проводят в молчании, которое, впрочем, ни одного из них не заставляет чувствовать себя неуютно. — Ну а я, — говорит спустя какое-то время Гарри, — как бы там не было, никогда не жалел, что оказался волшебником. Флёр чувствует внутри смутное движение тревоги, но кажется, на лице Гарри ни намека на мрачные мысли, и он вовсе не собирается вспоминать о всех тех испытаниях, что преподнесла ему жизнь в качестве мага. — Разумеется я тоже не жалею, что являюсь тем, кем являюсь, — качает Флёр головой. — Просто, тебе никогда не казалось, что их жизнь проще? Что в ней нет всех этих законов и условностей, которые связывают магов? Мы рождаемся, обязанные магическому миру своим даром, и эта обязанность часто толкает нас принимать не те решения, какие мы сами хотели бы принять. Солнце клонится к Западу, и в наступающих сумерках Кенсингтонские сады напоминают Флёр о Бодминской пустоши, где волны вереска казались ей бесконечным травяным морем. Они останавливаются, чтобы разглядеть статую задорного мальчишки по имени «Питер Пэн», но Флёр не может припомнить из уроков магловедения хоть какое-нибудь упоминание об этом ребенке. — Эта жизнь кажется тебе проще Флёр, потому что ты никогда ей не жила, — произносит Гарри негромко, остановившись чуть позади Флёр, и когда она поворачивается к нему, он смотрит куда-то в сторону, щуря глаза от лучей заходящего солнца. — Ну, ведь так в этом и секрет — желать того, что никогда не получишь, — пожимает Флёр плечами, спеша скрыть мелькнувшую в глазах тоску за улыбкой. Она берет Гарри под руку, и какое-то время они просто любуются раскрашенным в розовый небом. — Как ты сама, Флёр? — спрашивает Гарри тихо, когда последние лучи рисуют на лице Флёр золотистую маску, словно она действительно не совсем человек, а какая-нибудь лесная фея, что по чистой случайности оказалась в городском саду. Флёр ощущает тепло руки Гарри и приятный запах его парфюма, и это действует на нее, как сыворотка правды — Флёр знает, что если попытается ответить на его вопрос, скажет все. Все, намного больше, чем все. — А как ты, Гарри? — спрашивает она вместо ответа.***
Билл и Флёр отправляются в Нору за пару дней до Рождества, и чтобы каждому удалось разместиться в доме, Флёр поселяется в одной комнате с Гермионой и Анджелиной Джонсон, находящихся в доме семьи Уизли в качестве подруги Джорджа. Флёр не комфортно чувствует себя среди суматохи и громкого шума, что кажется не затихают в Норе даже по ночам, но вскоре замечает, что подавленное настроение редко покидавшее ее в последние недели, наконец, отступает перед всеобщим праздничным оживлением. Флёр быстро находит общий язык с Анджелиной, и в день накануне Рождества они вместе упаковывают подарки, когда, наконец, прибывает Гарри, задержавшийся дольше остальных на работе. Он целует Джинни, спустившуюся вниз, чтобы встретить мужа, и тут же получает задание от миссис Уизли — отправиться вместе с Роном и Джорджем за елкой. Елку они приносят чудесную — пушистую и высокую — она занимает едва ли не треть маленькой гостиной Норы, но все так очарованы ее красотой, что эта досадная деталь, кажется, абсолютно никого не тревожит. — Не думай, что тебе удастся улизнуть, Джордж, — раздается предостерегающий голос Анджелины, когда мужчины закрепляют елку в подставке и, довольные проделанной работой, собираются на этом закончить подготовку к Рождеству. — Эту елку мы будем наряжать все вместе, — говорит она и за руку притягивает к себе друга. Флёр не может не восхищаться тем, как Анджелина ведет себя с Джорджем — в отличие от всех остальных в ее тоне не звучит ни грамма жалости или сочувствия, которые, Флёр уверена, каждый раз оставляют на ране Джорджа новые следы. И Анджелина, кажется, имеет все шансы занять прочное место рядом с ним, и если повезет, их брак будет по-настоящему счастливым, насколько вообще может быть счастливым брак, где незримым призраком обречен обитать кто-то третий. Флёр разворачивает хрустящую серебристую бумагу и несложными чарами превращает ее в россыпь крошечных снежинок, что взмывают к потолку и повисают под ним легким сверкающим маревом. Гермиона колдует над камином, заставляя тот покрыться слоем пушистого снега, которому не страшно тепло горящих дров, а Джинни взмахом палочки развешивает по стенам разноцветные гирлянды — красные, оранжевые и голубые. Рон вносит свою лепту, превращая люстру в огромным стеклянный шар, наполненный мягким теплым светом. Над проходом Флёр размещает ветви омелы, а по стенам, переплетая с огнями гирлянд, пускает ветви плюща. Билл и Гарри топчутся рядом, и за плечами их то и дело мелькают восхищенные лица других членов семьи Уизли, принимающих в украшении дома роль восторженных наблюдателей. — Очень красиво, — говорит Гарри, и Флёр чуть оборачивается, радостно ему улыбаясь. — А теперь ёлка, — говорит она с предвкушением, и палочка ее замирает, готовая творить. Она позволяет Джорджу первому повесить на ёлку созданный его магией шар — простой, из прозрачного стекла, лишенный каких-либо красок и блеска — но никто, даже Анджелина, не решаются ему что-либо сказать. И потом, вслед за ним, каждый член семьи Уизли по-очереди подходит к ёлке, чтобы отметить ее плодом собственной магии. Флёр оказывается рядом с Гарри, и заклинание они произносят почти вместе — ее игрушка — хрустальная птица-феникс, раскинувшая крылья, на концах которых вспыхивают переливы магического пламени, игрушка Гарри — солдатик в красном мундире, с поднятой вверх волшебной палочкой. — Волшебно, — произносят они одновременно, и переглядываются, после чего Флёр тут же отступает назад, чувствуя неловкость, будто уличенная в чем-то дурном или постыдном. Она замечает на себе внимательный взгляд Анджелины, но нарочно его игнорирует, наблюдая за тем, как украшают елку последние игрушки Чарли и Гермионы — дракон и яркая остроконечная звезда. Они поют рождественскую песню, подняв вверх палочки, в полумраке гостиной сияющие разноцветными переливами. Вкус апельсинов, корицы и имбиря тают на губах Флёр, когда приходит ее очередь отпить из Рождественского кубка с традиционным праздничным напитком семьи Уизли, и следующим за ней пьет Гарри, касаясь кубка в том самом месте, где мгновением ранее его касались губы Флёр. Она не знает, почему замечает это, и отчего ей, вдруг, становится неуютно. И все прочие звуки отходят на задний план, будто кто-то разом наложил на всех обитателей Норы «силенцио». Флёр перестает слышать их голоса, когда встречается взглядом с глазами Гарри, который просит ее спеть «La Vie en Rose». Вопреки всеобщему мнению, Флёр вовсе не любит привлекать к себе излишнего внимания, а импульсивности своих поступков стыдится, но отчего то именно теперь, когда Гарри просит, глядя ей в глаза, Флёр безоговорочно подчиняется его просьбе, и голос ее звучит красиво и мелодично, как звучал до этого лишь один единственный раз — в ту самую ночь, когда она пела эту песню в доме Поттеров. — Это полено будет гореть двенадцать дней, прежде чем стать сильнейшим ингредиентом для лечебных зелий, — говорит Гарри, заставляя Флёр вздрогнуть. Она чуть поворачивает в его сторону голову, показывая, что слушает, но не отходит от камина, в котором жарко пылает огромное еловое полено, наполняя гостиную запахом медового эля. В руках Флёр бокал с золотой водой, негромко шипящей крошечными пузырьками, во рту распускающимися целым букетом вкусов. Она чувствует себя пьяной и безрассудной, как в последние школьные годы, когда тайком с друзьями выбиралась из школы в местный магловский городок, где можно было притворяться кем угодно и делать, что хочется. Флёр пьяна от золотой воды, от запаха волшебного полена и от магии Рождественской ночи. Она бросает на Гарри короткий взгляд, отмечая, что и его лицо выдает в нем признаки легкого опьянения. — Я думал, что все давно легли спать, — произносит Гарри негромко, отправляя в рот ириску из оставленной на праздничном столе чашки. — А все и легли, — соглашается Флёр. — Но мне не спалось, и я спустилась вниз, чтобы не тревожить Гермиону и Анджелину. Флёр делает глоток, перекатывая во рту волшебный напиток, и от удовольствия закрывает глаза, ощущая, как разливается по телу приятное солнечное тепло. Её длинное платье, сияющее россыпью темных звезд на подоле, в свете камина кажется пылающим — Флёр видит эту причудливую игру света в отражении бронзовых подсвечников, в которых догорают золотые свечи. Какая-то неведомая сила — безрассудная будоражащая смелость — бурлит в жилах Флёр, подталкивая ее к глупым шалостям, что после замужества она обещала себе оставить в прошлом. — Мне в голову пришла одна абсолютно сумасшедшая идея, Гарри Поттер, — говорит Флёр, чуть наклоняя голову, позволяя своим мягким белокурым локонам скользить по плечам. — Если эта идея кажется тебе хорошей... — пожимает плечами Гарри, зачарованный переливами платья Флёр и ее блестящими глазами. — Нет, она не кажется мне хорошей, скорее бесконечно глупой, но я так отчаянно давно не делала глупостей. La cata(2), — качает головой Флёр, и на губах ее распускается мягкая задумчивая улыбка. Одной рукой она берет за руку Гарри, а второй — бутылку с золотой водой, и в следующий миг они оба исчезают в беззвучной вспышке аппарации.