my beautiful trauma

— Не смотри на меня так. Оле хочется спросить: «как?» и получить в ответ что-то в духе типичных подростковых мелодрам. Но они не героини романтического фильма, поэтому она отводит взгляд и вместо этого спрашивает: — Ты в порядке? — Да, — слышит она в ответ. — Нормально. Голос тихий и неуверенный, но Оля больше не задаёт вопросов. Как и всегда. Их диалоги уже несколько лет не приводят ровным счетом ни к чему, и они из раза в раз поддаются соблазну ничего не говорить. Оля ложится на смятую простынь, бросая секундный взгляд на длинные влажные пальцы Лены, и подавляет в себе желание коснуться вновь. Они лежат в полуметре друг от друга и молчат. Оле хочется плакать. Чего хочется Лене, вряд ли понимает даже сама Лена. В комнате спертый воздух и пахнет духами, которые Оля будет выветривать из квартиры ещё несколько дней, матерясь и про себя посылая Темникову ко всем чертям. Они не обсуждают прошлое, потому что в каждой из них оно всё ещё живо, всё ещё дышит и давит своей тяжестью на уставшую душу. И кажется, что если заговорить, если начать складывать мысли в предложения и произносить вслух — эта тяжесть станет физически ощутимой. Они не говорят и о будущем, потому что его — будущего, в котором их имена стоят бок о бок — не существует, и это попросту смешно. Но они всегда могут притвориться, что всё хорошо. Хотя бы ненадолго забыться в их собственном маленьком мирке. — Ты голодная? — Немного. Оля — поэт. Она умеет видеть прекрасное в разрушении. Она делает его прекрасным. Именно её раздробленное на мелкие кусочки сердце — источник её творчества. Оля умеет видеть прекрасное в Лене. — Я сделаю чай. В ответ Лена слабо кивает, и Оля оставляет её в спальне, а сама идёт на кухню, и в голове её яростно стучит обещанное самой себе миллион раз «это должно закончиться». Оля ставит чайник, наполняя его до краёв, чтобы дольше кипел, и опирается спиной о столешницу. Пытается отдышаться, но разве можно прийти в себя, если с каждым вдохом лёгкие наполняются запахом Лены, который её тело жадно впитывало всего полчаса назад? Невыносимая. Черт бы ее побрал. «Я доминант», — заявляет Оля в интервью в ответ на вопросы об отношениях, и это абсолютная правда. Она держит под контролем всех и вся. И в первую очередь себя. Конечно же, до тех пор, пока дело не касается Темниковой, которая смотрит ей в глаза и в тысячный раз одним лишь взглядом напоминает: «ты принадлежишь мне». И Оля действительно принадлежит. Она уже даже не пытается — попытки оказались провальными — отрицать, что власть, которую имеет над ней эта ненормальная женщина, по сей день пугающе сильна. Лена знает это. Не может не знать. Иначе она бы не вернулась. *** Когда она пришла впервые, Оля не представляла, к чему всё приведет. Был поздний вечер, и она готовилась ко сну, когда раздался звонок. Усталость и стресс брали своё, и Оля сначала побежала к телефону, не сообразив, что звонили в дверь. Она никого не ждала. И когда бездумно открыла, от обморока ее спасло только то, что рука крепко вцепилась в дверную ручку. На пороге стоял человек, которого она только училась переставать ждать. — Извини, что так поздно. Это было первое, что Лена сказала. И по нелепости это могло сравниться только с выражением лица Оли, которая молча смотрела на человека, который переломал в ней всё и бросил, оставив ее саму собирать себя по частям. А теперь постучался в дверь — и в секунду снова разрушил всё, что она успела построить. Оля едва устояла на ногах, не в силах выдержать чувства, переполнявшие ее до краёв за мгновение. Она смотрела на Лену и ей так много хотелось с ней сделать. Накричать, ударить, задушить, прижать к стенке и впиться зубами в шею. Обнять. — Пожалуйста, Оль, можно я войду? Оля смогла кивнуть и приоткрыла дверь, отступая. Лена шагнула в прихожую, и к Оле начал возвращаться рассудок. Она заметила наконец, что Лену трясет не меньше, чем ее саму. И это придало ей немного сил. — Зачем ты пришла? — У меня без тебя крыша едет. Оля засмеялась. Нервно, содрогаясь всем телом. Даже слезы на глазах выступили. — Темникова, ты совсем больная? — прохрипела она. Лена попыталась улыбнуться: её вечная тактика — делать вид, что контролирует ситуацию. Но по ее дерганым движениям было видно: ни черта не контролирует. Даже с собственным телом не справляется. — Я знаю, что я ужасный человек. И идея прийти к тебе — ужасная. После всего, что было. Ты ненавидишь меня, и правильно делаешь. И эту схему Оля знала тоже: надавить на жалость, пустить слезу, получить всё, чего хочется, плюнув на чувства других. С ней самой это работало десятки, сотни раз. Лена была хороша в манипуляциях. Всегда. — Да. — Что «да»? — Я ненавижу тебя и правильно делаю. Лена по-доброму усмехнулась. Это была та самая усмешка «для Оли», за которой обычно следовало нежное: «Серябкина, ты такая милашка». Оля молчала, а Лена смотрела на нее так, будто мягким пледом укрывала: тепло, ласково, заботливо. Оля вновь всерьез задумалась о том, что эта женщина прошла курсы профессионального гипноза, потому что от одного ее взгляда всё внутри переворачивалось с ног на голову. — Я его не люблю. Зачем она это говорит? — Не люблю. Очень пыталась полюбить, но это ведь так не работает, правда? Не работает, да, думала Оля. Если бы можно было впускать в сердце и выгонять из него по щелчку пальцев, то Лена бы сейчас кубарем катилась с лестницы, потому что Оля бы действительно ее ненавидела. Но это так не работает. И поэтому Оля только хочет ненавидеть. — Я изменила ему уже столько раз, что со счета сбилась. Зачем. Она. Это. Говорит. — Хочешь знать с кем? Оля вспыхнула. Неужели она пришла сюда обсудить своих любовников? Для чего? Ещё раз растоптать наивную влюбленную Серябкину и потешить самолюбие? — Темникова… — прошипела она — С тобой. — Что? — Оля поняла не сразу. — Я изменяю ему с тобой. Каждый чёртов раз, представляешь? Оля уже в который раз за их короткий диалог разучилась разговаривать и просто хватала ртом воздух, не понимая уже абсолютно ничего. Лена сделала шаг вперёд и сбросила с плеча сумку. Хотела коснуться — очень хотела, Оля видела — но не стала. — В остальное время получается убеждать себя, что всё правильно. Кое-как, но получается, — она тихо засмеялась, потом посмотрела Оле в глаза и помолчала несколько секунд, прежде чем продолжить. — А затем он касается меня. И я закрываю глаза. И не могу ничего с этим поделать, но представляю твои руки. И твой запах. И то, как ты улыбаешься, когда водишь пальцами по моему телу. И твой взгляд, когда я срываюсь на крик от твоих прикосновений. Только ты так умеешь. В какой-то момент Лена перешла на шёпот. Наверное, в тот же, когда у Оли задрожали колени. — Прекрати, — она умоляла, понимая, как жалко это выглядит. — Пожалуйста, прекрати. Лена покачала головой, явно что-то обдумывая. А потом встала перед Олей на колени. — Я уйду. Но прежде скажу. Чтобы хоть раз быть честной, ладно? — она смотрела снизу вверх, но даже в таком положении была не такой уязвимой, как Оля. — Так хорошо, как с тобой, мне не было ни с кем. Я ни разу не говорила этого, но лучше поздно, чем никогда. — Она посмотрела на Олю ещё с минуту и добавила: — Извини, Серябкина. Мне нужно было сказать это. И встала на ноги. Подняла сумку, закинула на плечо, подошла к двери, опустив глаза. Оля не дышала. — Я сумасшедшая и умею только причинять тебе боль. Всем. Я причиняю её всем. И себе в первую очередь. — Она взглянула на Олю. — Как же ты умудряешься меня любить? Всего мгновение они смотрели друг на друга, а потом Лена отвернулась, не дождавшись ответа. Она уже шагнула за дверь, когда Оля схватила её за руку и дернула с силой. — Я не знаю. Это прозвучало агрессивно и отчаянно. И с такой искренностью, на которую была способна только Оля. — Не знаю. И как перестать — не знаю тоже. Лена шагнула обратно в квартиру и навалилась спиной на дверь, притягивая Олю к себе. — Пожалуйста, не переставай, — услышала Оля тихий выдох. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Лена перехватила её руку и опустила между своих бёдер. — Я не хочу закрывать глаза в этот раз. Оля сдалась. *** «Зачем виделась я с ней вновь и осталась?» — выводит Серябкина на блокнотном листе. У неё трясутся руки, буквы выходят корявыми, она почти не чувствует связи с собственным телом. Она вся — одно большое, бьющееся на пределе возможностей сердце. Она перечитывает написанное, заменяя «с ней» на «с ним», и нервно смеётся сама с себя: игра с местоимениями едва ли надёжно скрывает личность того, кому посвящались все её строки долгие годы. Кто знает, может, ни будь она так изощрённо покалечена одним единственным человеком, её творчество загнулось бы уже давно. Они начинают видеться регулярно. Конечно же, никакой сказки (в который раз!) не получается. Глупо было думать, что Лена бросит мужа, вернётся в группу, вернётся к Оле и они вместе убегут в закат. Чудес не бывает, и Серябкина это знала. А теперь она знала и то, что месяцами пыталась себя обмануть, а в итоге вернулась к старту: Темникова для неё — центр вселенной, и пусть это заставляет чувствовать себя жалкой, но Оля принимает её каждый раз, когда та приходит. Приходит, смотрит своими кошачьими глазами, говорит то, от чего у Серябкиной ноги подкашиваются, — и бесполезно сопротивляться. Самоуважение и контроль улетают на холодный паркет вместе с одеждой. А потом Оля захлопывает за Леной дверь и обещает себе, что это точно в последний раз. И, конечно же, не верит в это. Так рождаются стихи и песни. *** Оля не планирует эти встречи и никогда не становится их инициатором. Это создаёт иллюзию безразличия. Будто Лена приходит, потому что это необходимо ей, а Оля просто принимает. По доброте душевной. Не потому что всей душой и телом принадлежит Темниковой, конечно, нет. В следующий раз звонок в дверь раздаётся спустя почти две недели. Лена не сообщает о своем приходе заранее, и это больше странно, чем романтично, потому что, невзирая на напряжённый график, Оля вновь оказывается дома. — Привет, — говорит она. Лена улыбается и по-хозяйски переступает порог, захлопывает дверь. Эта улыбка настораживает, она безумная. Но Оля не собирается искать подвох. Шагает вперёд, забирая из рук Лены сумку: — Привет. — Я соскучилась. Оля не отвечает, хотя всё внутри плавится от этих слов. Им столько нужно обсудить, ей необходимо получить столько ответов, и вся эта ситуация совершенно неправильная: они не могут делать вид, будто всё в порядке, не могут игнорировать тот ад, через который Оля прошла после их разрыва. Лена не может просто так взять и вернуться, сделать Олю своей любовницей и считать это нормальным! Не может же? Нет, оказывается, может. Лена всегда делает то, что хочет. А Оля всегда хочет Лену, и разве можно этому сопротивляться? Оля мысленно убеждает себя, что разговоры ни к чему не приведут. И, на самом деле, многих ответов она знать не хочет. Станет только больнее. Она не выдержит. Это так злит, что она готова разорвать Темникову на месте. Толкнуть на пол и вцепиться ногтями в горло, и кричать ей в лицо всё, что думает о ней на самом деле. Что она тварь, бесчувственное чудовище, что с людьми так себя не ведут, что она делает Оле больно. Что Оля любит её больше жизни и не знает, как от этого вылечиться. — Серябкина, ты чего такая серьезная? Опять улыбается. Будто так и должно быть. Олю охватывает ярость, в голове что-то щелкает и она зверем бросается вперёд. А в следующую секунду обнаруживает себя сидящей на Лене и испуганно смотрит на нее сверху вниз. Черные волосы разметались по полу, глаза зажмурены, губы сжались в тонкую полоску. На мгновение Оле становится страшно, что толчок был слишком сильным и Лена ударилась головой. Но Темникова открывает глаза и снова улыбается. Из прикусанной губы по подбородку струйкой течет кровь, но, кажется, её это не беспокоит. — Это что-то новенькое, — говорит Лена. Ей нравится. Чертова мазохистка. Злость с новой силой захлёстывает Олю. Она хватает Лену за волосы, наматывает на кулак и тянет. Наклоняется ниже и языком проводит по подбородку, слизывая алые капли. От вкуса крови сносит крышу. Оля чувствует себя диким хищником, наконец поймавшим добычу. «Она моя» Язык движется выше и очерчивает тонкие губы. Проникает в рот, горячий, сводящий с ума. Оля рычит от возбуждения и ярости. Целует, будто хочет выпить до дна. Лена пытается коснуться, но она перехватывает руки, с силой прижимает их к полу над головой Лены. — Не двигайся! Оля пугается собственного голоса. Он грубый, не терпящий возражения. И Лена подчиняется. Покорно смотрит в глаза. И это тот случай, когда Оля контролирует ситуацию. Она сверху во всех возможных смыслах. Она может делать, что пожелает. Она вправе. Она заслужила. Хватка ослабевает, но руки Лены остаются неподвижными. Она больше не пытается шевелиться. — Ты сломала мне жизнь, — проговаривает Оля по слогам, разрывая на Лене рубашку. Пуговицы с треском сыпятся на пол, а Оля не понимает, откуда в ней столько сил, столько неконтролируемой ярости. Лена громко стонет, ногти царапают её рёбра, бедра Оли вжимают её в твердый пол. — Я знаю, — шипит Лена сквозь зубы. — Я знаю! Запах её тела такой знакомый, её голос, её губы и темные волосы — всё это воплощает в себе смысл жизни. Олиной жизни. И за это она хочет отомстить Лене. «Как ты смеешь быть такой?» «Как ты умудряешься меня любить?» Они целуются, сплетаясь языками, Оля кусается, и новая струйка крови стекает между их губ. Это больше похоже на битву насмерть, чем на секс. Как и вся их любовь, давно ставшая кровавым месивом. Оля опускается ниже и расстегивает на Лене джинсы, с силой дёргает, вынуждая поднять бёдра, и стаскивает с ног. Картина, открывающаяся ей, выталкивает сердце из груди. Лена тяжело дышит, почти обнаженная, в разорванной на груди рубашке и черном белье. Косточки рёбер и ключицы выступают так невинно, почти по-детски, но стеклянные глаза и измазанные кровью зубы не позволяют обмануться. Оля хватается за край белья и стягивает. Запах секса — Лены — заполняет ноздри моментально, и трудно сдержаться, чтобы не войти в неё тут же, сразу, наполнить целиком. Оля раздвигает её бедра и резко проводит рукой между ног. Лена всхлипывает, а пальцы в ту же секунду становятся влажными. — Ты вся мокрая. Руки сильнее разводят колени в стороны, Оля устраивается между них и продолжает трогать. Вдавливая, нажимая, наслаждаясь тем, как Темникова пытается не кричать. — Попробуй. Затуманенными глазами Лена смотрит, как Оля протягивает к её лицу руку, и не успев даже понять, послушно открывает рот. Влажные пальцы проталкиваются внутрь, и она обхватывает их губами. — Оближи. Язык обводит каждый палец, слизывает влагу, впитывает в себя. Оля смотрит зачарованно и вместе с тем — властно. Рука начинает двигаться, то погружая пальцы глубже в рот, то возвращая обратно. Лена покорно принимает их, проглатывая собственный вкус. — Мне тоже нравится, — говорит Оля, продолжая движения. — Помнишь, когда я впервые попробовала тебя? Лена стонет, громко, протяжно, потому что это звучит так грязно и одновременно восхитительно. И, конечно, она помнит. — Тогда я подумала, что готова провести между твоих ног всю жизнь, — говорит Оля и возвращает к себе руку. Лицо Лены блестит влагой, кровь засохла на подбородке и впадине у шеи. — Попроси меня, — глаза Оли горят, и Лена понимает, что они друг друга стоят: обе совершенно не в своем уме. — - Попроси, и я сделаю тебе так же хорошо, как и в тот раз. Лена лежит с разведёнными в стороны ногами, чувствуя, какая она мокрая и желая только одного — чтобы Оля касалась её. Везде, где захочет, так, как захочет. С силой, причиняя боль, заставляя кричать. Лишь бы касалась. — Трахни меня. И Оля улыбается. — Пожалуйста, трахни меня. Пальцы снова оказываются там, где всё горит и стекает каплями на холодный пол, несколько раз надавливают — и проникают внутрь. — Чёрт, да! Лена чувствует, как в неё грубо входят на всю длину, заполняя до краёв, и инстинктивно двигается навстречу, насаживается. Оля начинает двигаться, быстро, рывками. И это больно: внутри узко, и три пальца едва ли могут двигаться свободно, но Оле плевать. Лена кричит, а она с силой входит в неё, глубоко проталкиваясь, и сама стонет от удовольствия. — Тебе больно? Лена не может говорить. Она вообще не может ничего, кроме как двигать бедрами, насаживаясь на длинные пальцы, и сжимать их внутри себя. — Тебе больно? — спрашивает Оля громче и снова ускоряется, толкаясь пальцами внутри, вытаскивая наружу и снова погружаясь до упора. Лена кричит, чувствуя, как тело начинает бить дрожь, а капли пота стекают по груди. — Да, — она бессильно скулит. Оля останавливается, оставляя пальцы внутри. Наклоняется к Лене и шепчет прямо в ухо: — Мне тоже больно. И нащупывает нужную точку. Надавливает с такой силой, что Лена почти теряет сознание. Глаза закатываются, ноги пробивает дрожь, и она трясется всем телом, пока пальцы Оли, сжатые внутри заливает новым потоком влаги. Глаза открываются спустя минуту, и Лена не сразу приходит в себя. А когда приходит, видит как Оля, стоящая над ней в полный рост, расстёгивает на себе джинсы и стягивает вместе с бельём. Голова ещё не работает, но тело реагирует сразу, и Лена облизывается. Оля смотрит на неё сверху вниз и самодовольно ухмыляется: — Не говори ничего. Займем твой язык чем-то более полезным? Лена успевает увидеть только колени по обе стороны от её головы, прежде чем Оля опускает себя на ее рот. И волна возбуждения накрывает с новой силой. Оля наматывает её волосы на кулак и вжимается в лицо так, что Лене трудно дышать. Но это почему-то заводит ещё больше. Язык медленно пробует Олю на вкус, осторожными движениями изучает снаружи. — Покажи мне, как ты умеешь. Давай. Оля чувствует власть и упивается этим, пока Лена упивается ей. Позже ей будет стыдно. Или не будет. Ей все равно. Лена слушается и начинает увереннее двигать языком. Вдавливает, нажимает, вбирает в себя капли. — Внутрь, — командует Оля и дёргает за волосы. Лена входит языком внутрь, и бедра начинают двигаться на её лице. Оля стонет от наслаждения, пока язык толкается в ней, уверенно просовываясь как можно глубже. — Сильнее! Влага вытекает из Оли и блестит на лице Лены. Они стонут вместе, уже не понимая, кому принадлежит звук. Оля чувствует, как близка, и ещё отчаяннее вжимает себя в лицо Лены. Языком она чувствует, как начинают сокращаться мышцы, и сама готова от этого кончить. Лена слизывает всё, что даёт ей Оля несколькими быстрыми движениями, а после резко всасывает её в себя, и через секунду слышит стон, переходящий в крик. Оля падает вперёд на локти, а мокрые губы Лены чувствуют над собой сводящую с ума вибрацию. Несколько минут они молча лежат на полу. Мокрые, раскрасневшиеся, обессиленные. Оля постепенно приходит в сознание и не представляет, что им делать с этим дальше. — Иногда ты можешь быть такой властной, — наконец говорит Лена. И Оля понимает, что ни черта она не доминант. И едва ли может контролировать хоть что-то. Её маленькая роль сыграна, и трон снова занимает Лена Темникова — вечная королева её сердца, которая может иногда поддаться ей, но никогда — подчиниться полностью. *** Чайник кипит, и на кухне появляется Лена. — Чего ты так долго? Олю выкидывает из флэшбеков в реальность, и она непонимающе смотрит на Темникову. — Задумалась просто, — отвечает наконец. Лена усмехается и заваривает чай. Ставит кружки и сахарницу на стол, садится и смотрит на Олю. — Когда я пришла, ты хотела о чем-то поговорить. А потом мы отвлеклись и… Ну, в общем, в чем дело? Оля смотрит на неё и не знает, чего хочет больше: засмеяться или разрыдаться. Она хотела поговорить, очень хотела. Не поговорить даже, а послать Темникову далеко и навсегда. Покончить с этим. Сказать, что ненавидит. Разорвать эту уничтожающую её связь и забыть как страшный сон. Но вот она снова тут, на Олиной кухне. Сидит так по-домашнему, уютно, пьёт чай, стараясь не обжечься. Такая теплая, такая своя. И язык все-таки поворачивается сказать. То, что Оля на самом деле думает: — Я тебя люблю. Потом она пожалеет об этом снова. Сотни тысяч раз пожалеет. Но что она может с собой поделать? Лена улыбается.