* * *
Я зависел от него — и глотал обиду. Я проклинал его язвительный, беспокойный, изворотливый мозг, которым он мучил меня без малейшего наслаждения. По привычке. Когда я спустился в его лабораторию, я принял решение молчать. Знаете, мой лорд, что самое отвратительное в жизни волшебника? Не знать, в чем именно ты участвуешь. Снейп ни слова не сказал о том, что будет происходить. На мои вопросы он отвечал односложно: «Тебя как ассистента это не касается». Хотя вам и не должно быть до этого никакого дела, я возложил на эту ночь совершенно определенные надежды. Вопреки расхожему мнению, что жизнь ваших слуг — одна сплошная оргия, с которой могут соперничать лишь старшие курсы Хогвартса, Снейп для меня был совершенно недоступен. На своей территории он пресекал малейшие попытки сближения, к тому же посреди всех этих колб, стеллажей и прочего рабочего инвентаря они были более чем неуместны. Он вел себя так, словно я зачумлен. Его передергивала гримаса брезгливости, если я касался его руки, плеча или колена. В лучшем случае он оставался равнодушным, застывал и с ухмылкой изучал мои жесты. Его дрожь пропала, ток не ощущался. Он все взял под контроль. Я ни разу не смог заманить его к себе, хотя у меня, как старосты, была отдельная комната со всеми удобствами. — Меня тошнит от спортивных плакатов, — изрекал он. — А книг ты не держишь. Таким образом единственное, на чем я смогу там остановить взгляд — твоя кровать. — Кстати, Север, у меня и впрямь недурная кровать… — Может быть, она и есть объект твоего тайного хвастовства? — Тебя это смущает? — Нет, меня смущает то, как ее предстоит использовать. Разговаривать нам не о чем. Чай мы пили только что. Правильно ли я понимаю, ты приглашаешь меня посидеть на твоей постели?.. — Отчего же, ты можешь сходить в душ… — Разумеется. После постели или до? …Он видел меня насквозь, и оттого был совершенно недоступен. Понятия «невинное предложение» для него не существовало. Он везде изыскивал подтекст. Чтобы не чувствовать себя постоянно уличенным, я мог либо многозначительно смеяться, либо молчать и ждать. Действительно, когда я вспоминаю этот период, то вижу, что я постоянно неискренне и натужно смеялся. Словно произносил заученный текст заклинания.* * *
Таким образом, Снейп навязал моей игре некие условия, в рамках которых я мог рассчитывать на близкое общение с ним только на его территории и только во время этапов ритуала. И вот, возложив надежды на второй этап, я вынужден был жестоко обмануться. Я улыбаюсь, когда пишу это. Наверное, это смешно и даже довольно мило. Второй этап, начавшийся как и первый, не требовал никаких совместных действий, кроме порционного добавления ингредиентов в нужный срок, чтения заклинаний и прорвы времени на дистилляцию. Самым трудным было ожидание. Для меня — вдвойне. Сто одиннадцать минут варки. Семьдесят две минуты выпаривания. Пятнадцать минут дистилляции. Потом все сначала. Снейп все это время провел на ногах. Мне он доверил мешать котел. Двадцать два раза по часовой стрелке… Семь раз по часовой стрелке. Пятнадцать минут отдыха. Пары спирта, сандала, перебродивших ягод, жженой кости и прелой листвы стелились над полом, но все равно я чувствовал себя так, словно выпил бутылку виски. Ингредиентов было очень много, и с добавлением каждого последующего я чувствовал себя все хуже. Надежды таяли, пока не испарились. Снейп крошил, ссыпал, вливал и ронял составляющие почти беззвучно, но его губы постоянно шевелились. В клубах поднимающего пара я отчетливо видел только его руки. Мы почти не разговаривали. В середине ночи я понял, что не могу вымолвить ни слова, кроме «Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать…» Когда все закончилось, я еле стоял на ногах. Возвращение к себе, поход по коридору, отпирание дверей и надевание пижамы представлялись очень трудным мероприятием. Тем не менее я отправился в комнату Снейпа, куда забросил свою одежду. У меня не было никаких мыслей. Все умерло над котлом. Снейп разбирал перегонные кубы и уничтожал следы работы. Я рухнул на его кровать и понял, что уже не встану. Даже если он выльет на меня расплавленный свинец. Даже если он будет до утра перемывать мне кости. Ничто не имело значения. Когда он вошел, я почти провалился в сон. Край сознания лениво отметил его появление. Он не сказал ни слова. Пробормотал нечто вроде «Смело!», передвинул мои ноги и лег. Тут, мой лорд, располагается весьма странное событие. При всей его очевидности, я не знаю, как к нему относиться. Я не могу сказать, что не ожидал этого. Но в моих ожиданиях все выглядело иначе. В моих ожиданиях я, полный сил, коварства и великолепия, выступал инициатором игривой близости и соблазнял алхимика, который, потеряв голову, просил меня ради Мерлина довести его до финала и не бросать на полдороге. Что мне, холодному, бесстрастному и любопытному, было безразлично. Мольбы звучали в моих ушах победной музыкой. Я владел положением и мог тянуть процесс сколько вздумается, пока каждый фрагмент Снейпа, включая дыхание, жестикуляцию, сердечный ритм и голосовые обертона не станет мне понятен. Когда я наиграюсь, я его пощажу. Может быть. И вот, мой лорд, заветный миг настал. Все было в моих руках кроме одного — самообладания. Я понял это очень быстро. И испугался. Потому что это было ненормально. Сон сняло как рукой. Ничего подобного я не испытывал ни разу в жизни — ни со своей теперешней женой, ни с десятком других людей, на которых оттачивал свое мастерство, которыми забавлялся от нечего делать, которые желали меня, и чьи мольбы в конечном итоге были далеки от победной музыки. С людьми, которые были красивы и искусны. И которых я выбирал как лучших. Я почувствовал, что от меня самого пошел ток — из пальцев, из ключиц, из бедер, из висков, словно раскрылись неведомые врата, и из врат хлынула армия. Я не мог ее остановить. Мне слышался лязг, топот, скрежет, гул, латный стук — если кровь шумит, она шумит всем своим составом. Я был ей раздавлен. Ни о каких играх больше не могло быть речи — я не понимал, что со мной происходит. Из моего тела хлестал убийственный поток, и все места его выхода ныли тягучей, синей болью. Я даже не могу сказать, был ли я возбужден. Желал ли я этого человека. Я умирал рядом с ним — это все, что можно было сказать с определенностью. Я умирал от того, что был с ним разделен. Снейп лежал на краю кровати, и даже его кое-как запахнутая мантия была от меня далека. Он был неподвижен, как покойник — я видел остроносый профиль и сплетенные на груди руки. Его ноги тоже были скрещены, словно он стремился занять как можно меньше места. Как просить его о помощи? Я вообще не понимал, жив он или нет. Я не мог встать и уйти, потому что от простой попытки откатиться подальше у меня заныло сердце — там тоже что-то вскрылось, и поток хлынул еще и из него. Я видел синюю дыру с припухшими краями, из которой шел грязно-коричневый поток. Я знаю, как умирают те, кто разделяет соединенное магическим актом и самой природой. Их душит собственная кровь. Я, мой лорд, впервые испугался не за свою репутацию, а за свою жизнь. Наконец, напор крови немного ослаб. Ровно настолько, чтобы я понял, что не знаю, куда девать свои руки. Что-то покинуло меня навсегда. Что-то, с чем не жаль было расстаться. Легионы вышли, и из открытых врат теперь сочился молочный эфир. Это было болезненно, но не столь ужасно. Мои руки налились этим эфиром и казались больше меня самого. В нехорошем предчувствии, что с них станется тоже начать меня душить, я выбросил левую как можно дальше и сжал покрывало. И тут на нее осторожно опустилась снейпова голова. Весь мой эфир разом кристаллизовался. Это неописуемое ощущение, и, я уверен, совершенно вам недоступное. Я словно лежал на драгоценных камнях, и весь воздух в комнате светился ими. Ощущения были настолько яркими, что я боялся пошевелиться. И тут, мой лорд, я ощутил на своей левой ладони, разжавшей хватку, поцелуй. Понимаете ли, с обычным сексом это не имеет ничего общего. С необычным тоже, потому что в поисках подобия я пробовал все. Даже с очень хорошим и очень дорогим сексом это не имеет ничего общего. Потому что любой секс после этого невыносимо пресен. Мне показалось, что я теряю сознание. Все кристаллы распались на мельчайшие искры, я полностью ослеп от их кружения. Моя ладонь конвульсивно сжалась вокруг чужой кисти. Мне ответили рукопожатием. И это означало согласие. Мы соединились моментально. Раздвоенный язык змеи. Моя голова так кружилась, что я не решался открыть глаза. Я вжимался в знакомую плоть уже не от боли, а от радости. Она так щемила мне грудь, что если б я мог, я бы разрыдался. Моя боль уходила медленно, но неостановимо. Все, что было занято ей, оставалось пустым и звенящим. И в этой пустоте действительно рождались слезы. Они не были влагой, когда потекли из-под моих закрытых век. Более всего они походили на сжиженный свет. Он озарял все, чего касался. Его плечо. Я не смел открыть глаза, потому что теперь видел не ими. Каждая клетка моей кожи обрела зрение. Ландшафт его воскового плеча, горная гряда позвоночника, вечерние равнины, пересеченные тенями плывущих облаков, песчаные пляжи, на которые накатывает пена, и оставляет, отступая, влажные следы. И тени облаков, и отпечаток волн на суше являлись письменами, буквами, стигмами, но головокружение не давало их прочесть. Они раскалывались, открывая ток подземных рек, их берега, поросшие асфоделями, разрушенные склепы, прогретые камни, исчерченные знаками, диаграммами, картами светил. Внутри каждой искрились пульсирующие маятники, золотые циферблаты, стеклянные колонны, серебряные стрелки, постаменты и ступени, с которых на меня взирала латынь — каждая ступень была исписана, как книга. Гранитная арка, сколотый гербовый щит, изъеденная временем древесина, ветви вен, стволы артерий, алая листва, сорвавшиеся дождевые капли. Они просачивались в землю, и тотчас проступали багровыми иероглифами, вся земля, сколько хватало зрения, была сплошным текстом, над которым горели медные маяки и синие планеты. Практически не шевелясь, просто обхватив его руками, я был полностью внутри него. Я не шевелился, потому что его руки расплавили все мои представления о норме. Я ощущал их везде, снаружи, внутри, на изнанке глазных яблок, на шее, между лопаток, между ребер, в каждой части живота, под коленями, на выступах локтей, но более всего — в предсердии. Я не мог сосчитать, сколько рук у Снейпа. Они оставляли на мне сияющие полосы, и все, чего касались, обертывали в глубокий, густой бархат. Я находился в Снейпе и светился внутри него, как бриллиант. Он словно снял с меня окислы, пыль и патину — и накрыл собой. Ощущение чистоты и правоты, идущее от него, было фантастическим. В этой правоте все было правомерным. Мужчина в моих объятиях потерял признаки пола, и мои собственные растворились. Я был ему братом, женой, сестрой, мужем, учеником, его создателем и содержимым его сокровищницы.* * *
Полагаю, вас интересует вопрос, переспали ли мы в конечном итоге. Полагаю, это интересует всех, кто со мной знаком. Я хотел. Ничто мне не мешало, как и ему. Мой организм был в полной готовности, и когда я ощутил его губы на своих — я буквально взлетел над ним. И случайно открыл глаза. То, что я увидел, мой лорд, поразило меня. На его бледном лице и в раскрытых глазах, которыми он все это время смотрел на меня, лежал оттиск такой красоты, которая не имеет названия, которая в мире постоянно ускользает, и которая никогда не появлялась на лицах моих любовниц даже в момент наивысшего наслаждения. Эта красота была так близка к страданию, словно знала свой краткий век. Но именно это четкое знание меры и времени делало ее бесконечной. Его глаза не были затуманены, как бы мне того не хотелось. Они смотрели прямо в глубь моих, когда его рука поднялась и распустила мне волосы. Пролившись вперед, они скрыли от меня его лицо. Я очень ясно понял, что хочу навсегда запомнить это лицо таким, потому что в нем было не только мое возмездие, в нем было нечто неуловимое, моментально ставшее самым важным. Что-то, что заранее оправдывало меня. Я шевельнул бедрами, но не получил ответа. Я не поверил и повторил. Руки Снейпа сомкнулись на моем горле, но это был не жест угрозы. Он словно отдалял мое лицо, чтобы получше рассмотреть его. Его собственное подернулось тенью скуки. — Кто-то из нас должен получить удовольствие? — спросил я глазами. — Думай о себе, — молча опустил он руки. Из рукавов его черной мантии они были видны по локоть. Входить два раза в одну и ту же реку — очень дурной тон. …И мое желание думать о себе моментельно пропало. Руки проехались вдоль разведенных локтей и запястий — и переплелись пальцами с его. Два замка закрылись, и части змеиного языка сошлись. Я влетел куда-то между стрелок, золотых циферблатов и мерцающих шестерней, и парил там до рассвета. Меня не покидало ощущение, что я сам лежу на алтаре. …Разумеется, мой лорд. Что еще можно ждать от человека, присутствие которого и сортирному бачку присваивает неподобающие ассоциации? Если бы я думал отправить вам это письмо, я задал бы вопрос — а что чувствовали вы, мой лорд, когда взяли его на полу моей спальни? Он допустил вас до своих глубин, или вы удовольствовались разорением поверхности? Понимаете ли, вы оба — и вы, и Снейп — были уверены, что уели мое самолюбие своей беспардонной близостью, что я мечусь рядом от зависти или от обиды. Вы были так поглощены собой, мой лорд — а возможно, и Снейпом — что не удосужились понять, что со мной происходит. Вы думали, я желаю только вас. Невыносимо. Присутствовать. При кощунстве. Думаете, вы бы взяли его, если бы не ваш Империус? Зачем тогда вам понадобился Империус? Хотели облегчить себе задачу? Хотели, чтобы он под вами молчал? …Он и так молчит. Он разговаривает беззвучно. По его прищуренным глазам, по механике его движений, по линии его подбородка я видел, как он презирает вас. Презирает каждую секунду. Очень громко. Потому что вы не доставили ему ни наслаждения, ни ошеломляющей боли. Он презирает вас за то, что остался в сознании. Он потерял его потом. После того, как вы его освободили.* * *
Я не считаю насилие аморальным, насилие — крайняя форма нужды. Иначе я не был бы вашим слугой. Если вам нужна чужая жизнь, потому что она вам — помеха, это не вызовет ни одного возражения. Если вам для увеличения силы нужна чужая боль, мы дарим вам ее. Кровь магглов для ритуалов. Их смерть для воспитания уважения к вам. Ликвидация грязной крови для возвышения крови чистой. Я не скажу ни слова против. Кощунственно насилие без малейшей нужды. По привычке. Когда вы воспитывали Снейпа Круциатусом, я был на вашей стороне. Его воля и разум нуждаются в коррекции. Но его нежность в коррекции не нуждается. Я уверен, вы это прекрасно видите, как и то, что приблизиться к нему без Империуса у вас не было шансов. Это для меня так же очевидно, как и то, что если бы я не пережил исход отравленной крови, он бы меня до себя не допустил. Не думаю, что ошибусь, если предположу, что этот Империус он спровоцировал сам. По некому ритуальному договору. И оттого, что я не понимаю, зачем это ему понадобилось, я ненавижу его еще сильней.* * *
— Ты что-то нынче, Люциус, весь светишься! — сказал на следующий день за обедом Лестренж. Снейп сидел напротив и нанизывал на вилку листья шпината. — Подцепил кого-нибудь? …Я подавился и выругался. Лестренж захохотал. — Нотти говорит, ты не ночевал у себя. Он к тебе стучал часа в три. — Любопытно, что это ему приспичило!.. — У них там инцидент случился… В общем, ничего особенного, но я подумал, ты староста и все такое. — Если Нотти считает, что это важно, он подойдет сам, не так ли? А теперь дай мне пообедать! Снейп нанизал шпинат и теперь крутил саму вилку, словно изыскивал в листьях гниль. — Скажи, Люциус, где ты был, — не унимался Лестренж. — Мы с Макнейром поспорили на пять галеонов. Я говорю, ты был на гулянке, а Макнейр говорит, ты бы девочку к себе привел, и говорит, что каминная связь… Меня бросило в жар. — Я занимался, — процедил я сквозь зубы. — Сидел в библиотеке, тайная секция. Доступно? — Доступно. Но, знаешь ли, ты — и библиотека… — Мистер Малфой хочет закончить школу, — брезгливо перебил Снейп. — На вашем месте, мистер Лестренж, я бы ему в этом не мешал. — Тебя не спрашивают, — взвился Лестренж. — Ученье — свет, — выставил вилку Снейп. — Вы разве не знаете, мистер Лестренж? Вижу, что нет. Иначе не терроризировали бы сияющего мистера Малфоя дурацкими вопросами. — Что, Люциус, это правда? — переключился Лестренж на более лояльного собеседника. — Ну ты же знаешь, что я должен сдать зелья! — подмигнул я. — И что? — привалился к краю стола Лестренж. — Не тошнит от сушеных тараканов? Снейп доволен?.. А, Снейпи? — Весьма, — веско сказал Снейп, роняя вилку. — Мистер Малфой наконец понял суть предмета. Он начал делать определенные успехи. Я чувствовал, что краснею, и ничего не мог с этим поделать. — Вау! — пнул меня под столом Лестренж. — Вот Макнейру-то радость. Представляю его физиономию… — Дай мне пообедать! — осадил его я. — Действительно, — издевательски продолжал Снейп. — У мистера Малфоя была трудная ночь, однако он очень хорошо вел себя, и заслужил усиленное питание. — Заткнись, Снейп, — предупредил я, чувствуя, что краснею еще сильней. — А что, Снейп теперь следит за каждым твоим шагом? — протянул Лестренж. — Даже отвечает за тебя, я смотрю. Хотя его никто не спрашивает! — Я, мистер Лестренж, отвечаю за Малфоя, оттого что он сам этого сделать не в состоянии. Онемел от перегрузки. Мистер Малфой всю ночь читал практически недоступные рядовому учащемуся тексты. Я, правда, сомневаюсь, что он понял каждую строку… — Заткнись, Снейп! — рявкнул я. — Сложная очень наука алхимия… — философски заметил Снейп и уткнулся в стакан сока. — Н-да. Мне казалось, я могу поспорить лицом с гербом Гриффиндора. Поэтому я демонстративно развернулся и потянулся вдоль стола за кексом, придав себе самое гневное выражение, дабы оправдать цвет лица. И случайно задел под столом снейпово колено. Я полагал, он тут же его брезгливо отдернет, как обычно. Но ничего подобного не произошло. Он все также тянул сок, принюхиваясь к содержимому стакана после каждого глотка. И что-то разом изменилось. Чувство неудобства меня моментально покинуло — снейпово колено словно срослось с моим, и по телу разлился блаженный покой. Я засмеялся. Все, что говорил Снейп и чего не понимал Лестренж, вдруг сделалось чертовски забавно. — Ты тупица, Лестренж, — сказал я, отсмеявшись. — Давай, иди к Макнейру. Пусть готовит деньги, я долгов не прощаю, ты знаешь. — Угу, — не собирался отходить Лестренж, сверля меня глазами. — Слушай, наши говорят, Снейпи заставляет тебя мыть свои котлы. Это правда? — Только в обмен на то, что он вымоет себе голову, — хмыкнул я. — Не так ли, Северус? — Моя голова, мистер Малфой — не ваша забота, — отставил стакан Снейп. — Или вы снова хотите мне предложить принять у вас душ? Лестренж аж подскочил. — Это просьба? — нагнулся к нему я. — Проверка намерений, — покачнулся на стуле Снейп. — Успехи в учебе могут вызвать у недалеких людей аберрации… — Что он несет, Люциус? — вклинился Лестренж. — Да ну? — Особенно совокупно с черными искусствами, которые вам столь пришлись по вкусу. — Копирую наставника. — Это не новость. С самого начала было очевидно, что ваша стезя, мистер Малфой — унизительное копирование. — Что он себе позволяет, Люц? — А ты, Северус, хотел бы, чтобы я проявил творческую самобытность? — Не исключено. — Это просьба? — Скажите мне, что я ошибаюсь, мистер Малфой — но консультации по зельям нужны вам, а не мне. — Люц, заткни ему пасть. — Не видишь, Лестренж, я разговариваю не с тобой! — Не видите, Лестренж — мистер Малфой предпочитает обсуждать свои интересы, а не ваши. — Вы оба чокнулись, — резюмировал Лестренж. — Обидно, не так ли, Лестренж, чувствовать себя кретином? Поэтому мы вас не задерживаем.* * *
Таким образом весь остаток второго семестра я славно проводил время. Я чувствовал себя в заговоре, но уже не знал, против кого. Кровь веселее бежала по венам, я постоянно был на взводе. Но тревога покинула меня — все было более, чем нормально, никакие отклонения мне не свойственны, потому что вблизи объекта вожделения человек утрачивает контроль над собой, дрожит от возбуждения и испытывает при соприкосновении с предполагаемым любовником болезненную тяжесть в штанах. Со мной было ровно наоборот. Касаясь Снейпа, я обретал полный контроль над собой, расслаблялся и нежился внутри бархатного кокона, откуда можно было сделать единственный вывод — меня возбуждает что угодно, только не урод Снейп, то есть наши отношения напрочь лишены сексуальной природы. Это было справедливо и очень утешительно для моего самолюбия.* * *
— Эй, Снейп! — окликает его в гостиной Нотт. Мы сидим за столом напротив камина, переплетясь лодыжками, я прилежнейшим образом переписываю рецептуру, Снейп комментирует, стуча кончиком пера по бумаге. Картина благостная до отвращения. — Эй, Снейп! — широко расставив ноги, повторяет Нотт. — А те подштанники, о которых говорит Поттер, все еще на тебе? — Мистера Поттера волнуют мои подштанники? — подняв бровь, спрашивает Снейп, не отрываясь от бумаги. — Ну, говорят, их видело человек десять! Они и вправду столь грязные? — Не понимаю природы вашего любопытства к чужому белью, мистер Нотт. Я еле сдерживаю хихиканье, и сажаю кляксу. Один смешок все же прорывается, и Нотт чувствует поддержку. — Говорят, ты их никогда не стираешь. Правда, Северус? — Спроси у очевидцев. — Правда, Люциус — он никогда не стирает подштанники? — Не знаю, — отвечаю я. — Я не видел. — Вот и я о том, никто не видел, чтобы ты их стирал! — Я имел в виду, дурень, — говорю я, — что я не видел этих подштанников. Отцепись от меня! — Не понимаю, Люц, как ты можешь сидеть рядом с тем, кто не стирает подштанники. От него, наверное, несет! — Люциус, — говорит Снейп, вытирая перо о мантию и снова макая его в чернила. — Ну расскажи ты ему ради Мерлина про мои подштанники. Он думает о них больше, чем о собственных, это может плохо сказаться на его оценках по трансфигурации. — Снейп не носит подштанники, — отвечаю я. — Что, с тех пор, да, Снейпи? — ржет Нотт. Я пожимаю плечами и переворачиваю страницу. Снейп ухмыляется. — Люц, — доходит до Нотта, и он разом перестает ржать. — А откуда ты знаешь, что он ходит без подштанников? Ты что, проверял? — Случалось, — отвечаю я. — Э-ээ… неужели? — глаза Нотта стекленеют. — И как оно? В смысле… ну, как это Снейпи не помер, пока ты лазил ему под мантию? — Почему ты не помер, Северус? — спрашиваю я. — Думаю, в этом вопросе, мистер Малфой, вы оказали мне определенную поддержку в качестве ассистента. — Слыхал, Нотт? А теперь отвали. — Я что-то не улавливаю, Люц, о чем идет речь! — Не улавливаешь? По-моему, это очевидно. — Мистер Нотт, — откидывается на спинку Снейп. — Вы знаете, что в экзаменационный билет шестого курса по Защите от Темных Искусств входит вопрос о ритуальной одежде приверженцев означенных Искусств? — При чем здесь?.. — Пойдите и почитайте учебник. — При чем здесь какая-то одежда? Меня интересуют твои подштанники, Снейп! Я не выдержал и расхохотался. Нотт выглядел полным кретином. — При том, мистер Нотт, — назидательно продолжил Снейп, — что как только вы разберетесь в истории вопроса, вы моментально избавитесь от собственных. Вы ведь входите в Клуб Крови? — Ну, — напрягся Нотт. — По новым правилам туда теперь в подштанниках не пускают. — Да, Нотт, — подтвердил я. — Ради чистоты рядов. Я думаю ввести это правило. — Ты серьезно, Люц? — не поверил Нотт. — Что за дурь? — Знаешь, Нотти, темная магия и подштанники совершенно не сочетаются, — развернулся я. — Я тут подумал и решил, что у нас все будет по-настоящему! Ты ведь хочешь, чтобы все было по-настоящему? Нотт смешался. — Люц, ты сбрендил, — сказал он. — Тебе нужна помощь, Люц. Я отвернулся.* * *
На следующий день в перерыве между занятиями ко мне пристали Нотт и Гойл. — Люц, Нотти сказал мне, что ты видел Снейпа голым, — подмигнул Гойл. — Ну, — привалился я к стене. — И что там? — Я сказал «ну», чтобы ты высказался до конца. — Я высказался. Давай, Люц, расскажи, что там. — Не знаю, Гойл, — зевнул я. — Я не разглядел. — Кончай скрытничать! — Говорю тебе, не разглядел. Было темно. — Так у тебя получилось или нет? Снейп к тебе лез? — Он импотент, — сказал я. — С ума сойти! — подпрыгнул Нотт. — То-то я смотрю, он так выглядит, что ему за так никто не даст! — А как ты понял, Люц? Как все было? Я только порочно усмехнулся, и новость понеслась. Репутация Снейпа, как вы понимаете, интересовала меня в последнюю очередь. В отличие от собственной.* * *
Теперь в глазах любого слизеринца я был героем, и чувствовал себя крайне хорошо. Потому что при этом можно было ходить со Снейпом под руку, не только не вызывая ненужных вопросов, но и подчеркивая снейпово уродство. Неутешительным было открытие, что инициатива прикосновений всегда принадлежит мне. Снейп сохранял покровительственный вид, и это невероятно бесило. Мне действительно нужна была помощь. Кто-то должен был раскрыть мне глаза на природу происходящего — но кретины Гойл и Нотт сделать этого не могли, и до сих пор квалифицируются мной как сквибы, а Снейп хранил полное, великолепное, многозначительное молчание. Я хочу, мой лорд, чтобы он в нем раскаялся — хотя бы сейчас. Но он не в состоянии раскаяться даже под Круциатусом. Мы стали сталкиваться в самых неожиданных местах, словно сговорившись, и сразу влипали друг в друга. Сбрендившая передвижная лестница, которая на перемене зависла между этажами, вынуждая всех, кто на ней находился, бежать вниз. Поток студентов всех возрастов сталкивает нас — и прижимает друг к другу, поскольку Снейпу носиться не пристало, а я, как староста, обозреваю окрестности, готовя штраф. Жалоба директору (у меня) и вызов к нему же (у него), столкновение в дверях, полчаса в одном кресле (он сидит с прискорбным видом, я опираюсь на спинку и его локоть). Больничное крыло. Я беру примочки от ушибов, он записывает перечень необходимых медикам настоек. — Есть обезболивающее и есть заживляющее, но оба сразу пить нельзя. Еще, мистер Снейп, против порчи. — Какого уровня? — спрашивает он, пока я думаю, что предпочесть. — Непреднамеренная порча. — Дайте обезболивающее, — я приваливаюсь к его спине. Она чуть подается навстречу. — Где синяк? — На ребре! И преогромный! — Дайте ему заживляющее. — Мне больно, черт возьми! — Потому что это, надо полагать, трещина. Дайте заживляющее. Что еще, мадам Помфри? — Сыпи и пятна, как всегда. Вот зелье, мистер Малфой. Десять капель. — Да? И сколько я буду страдать? — Нисколько, Малфой. Выпей вместе с беладонной. — Где бы мне ее взять, интересно? — Пойди ко мне и возьми. — Я подожду, пока ты закончишь, чтобы не дать тебе шанса считать меня грабителем. Хогсмит, лавка волшебных сувениров. Я не верю глазам, когда обнаруживаю его перед прилавком. — Надо же! — кладу ему руку на плечо. — Ученый муж впадает в детство! — Чудесно, мистер Малфой, — он повторяет мой жест. — Какой из фейерверков горит дольше? — Крутящееся колесо. — Значит, дайте его. И десяток навозных бомб, пожалуйста. — Север, ну ты даешь! — Ваш заказ! Пять галеонов, три сикля. — Север, это запрещенные покупки. А я староста! — Простите, а чей навоз внутри? — мне послышались гортанные интонации в его голосе, и моя рука дрогнула. — Высшего качества! — Я спросил не про качество, а про состав. Чей там навоз? — Африканский грифон. — А есть что-нибудь попроще? Уэлльская мантихора? Камышовый кот? — Но кот почти не пахнет! — Если я правильно понимаю, у вас больше ничего нет? — Север, ты что, решил устроить пикник на Гриффиндоре? — по моей руке струилось тепло, и картины грядущих разрушений виделись в радужных тонах. — Хорошо. С грифоном давайте пять, а не десять. — Я могу тебя оштрафовать. — Пошли счет декану, — оглянулся он. Его лицо было очень молодым. Моложе, чем когда-либо. И я знал, что причина этого — во мне. — Надеешься, он тебя защитит? — Он знает, куда пойдет наполнитель. Спасибо. — А колесо?.. Расколупаешь и пустишь в дело? — В известное тебе Дело. Он недоговаривал. Я чувствовал, что есть нечто неуловимое, что я должен знать, но поскольку оно было неуловимо, я не мог о нем даже спросить. Я находился в каком-то взвешенном состоянии, которое с тех пор посетило меня лишь единожды — во время беременности моей жены. На моих глазах шел жизненно-важный процесс, призывающий к перемене привычек и предпочтений, но он был невидим, и старые привычки не верили, что их время вышло. В случае со Снейпом эти привычки заставляли сообщать нужным людям о бомбах-вонючках и заливисто хохотать над запахами, которые предпочитает Снейп. Снейп делал вид, что это его не касается, в его глазах появилась несвойственная им отеческая глубина, которая выводила меня из себя хуже его желчи. Чтобы восстановить статус и понять его подлинное к себе отношение, я флиртовал в его присутствии без малейшего разбора. Эта игра захватывала меня тем больше, чем более равнодушным, язвительным или мрачным он становился. — Люциус, мой долг сообщить тебе, что завтра у нас этап. — Мы сидим с краю обеденного стола на ужине. — Во сколько ты появишься? — В восемь. Может, в половине девятого. — Хорошо. — Без меня не начинай! — Хо-ро-шо. — Ты не представляешь, как это кстати! Эта дурища Эболи взяла манеру караулить меня у дверей. — Не представляю, что ей помешает в этот раз. — Ну, я вроде как останусь у тебя на ночь! Это реально? — …Использовать мою спальню как сейф? Довольно смешно. — Ты бы видел эту прыщавую рожу! Она меня достала. Привет, Вики! — мимо нас проходит Вики Вайс, милашка с Хаффлпафф. — Хм-хм. — О, Люциус! Привет! Я тебя не заметила! — Да ну? — я выворачиваюсь из-за стола и перегораживаю проход ногами. — А я тебя давно разглядываю. Отличная стрижка. — Да?.. А мне казалось, это так ужасно. Правда. — Нет, очень сексуальная стрижка. — Вики выкрашена в оранжевый цвет и выщипана, как птенец. Последствия взорванного котла. Но ее треугольную мордашку ничто не портит. — Слушай, Люциус, наша команда болельщиц решила собраться, чтобы обсудить тактику вашей поддержки. — Вики болела за Слизерин, и была полезна. — Может, ты заглянешь посмотреть? — Запросто. А когда? — Завтра вечером. С половины восьмого. — Не вопрос. Девичьи команды — моя слабость. — Правда?.. Я скажу девочкам, они с ума сойдут от радости! Люциус, это так важно! — Не говори глупостей! Привет, Дороти. — Привет. — Что-то ты не любезна. Облом на личном фронте? — Не дождешься. У Марти день рожденья, так что отвали. — Да? Надо ей что-нибудь такое подарить… — Не помешает. Только поторопись с выбором. — Кстати, может быть, ты мне присоветуешь, что она любит? Ну, цветы там, волшебные открытки, белье? — Это не обеденный разговор. — Хорошо. Я зайду к тебе, и мы пощебечем. — Попробуй. Но сегодня я, знаешь ли, крайне занята! — Завтра. Часов в девять. Устроит? — Хорошо. Обманешь — покроешься угрями. — Ха-ха-ха. Уговорила! Все это время Снейп, как каменный истукан, пил сок. Не знаю, как в него столько влезло. Когда я развернулся к нему, он был немного бледен, и сидел прямее обычного. И усмехался в стакан. — Ты лопнешь, — сказал я. — Непременно, мистер Малфой, — ответил он. — Но не в этот раз. — Слушай, о чем мы говорили, пока эти не подошли? — Как обычно. О ерунде. — Да? Вроде бы ты говорил что-то важное. — Нет, нет. Я только собирался. — Я весь внимание! — Видите ли, мистер Малфой, в вас есть некие задатки волшебника… И я, как человек, к вам неравнодушный, хочу вас предостеречь. Потому что есть опасность, что даже выйдя из Хогвартса и получив превосходный диплом, вы так и останетесь черным магом, весь арсенал которого — сексуальные практики невысокого порядка. — Это какого же именно порядка? — прищурился я. — Невысокого порядка, — повторил он.* * *
…Он владел собой, и я тщился вывести его из терпения. Не известно, что могло его пронять, и сейчас я думаю, что достиг бы большего успеха, если бы задал ему прямой вопрос. Тогда же я не мог его даже сформулировать. Потому что сразу представлял его надменное лицо, его ленивый голос, которым он говорит нечто вроде «Правильно ли я понимаю, мистер Малфой, что вы все свои умственные способности бросили на решение проблемы вашей сексуальной ориентации, и даже в этом элементарном вопросе настолько потерпели поражение, что решили обратиться за консультацией ко мне?» К счастью, со временем подобные ответы перестали иметь значение. Я помню, как несколько лет спустя, когда я уже вошел в Попечительский совет Хогвартса, мы сидели с ним в курительной комнате рядом с учительской. Утекло много воды, и я спросил: — Как ты думаешь, Северус, что значит быть любовниками? — Ты знаешь лучше моего, — ответил он, следя глазами за кольцами дыма. — Мне интересно твое высокоинтеллектуальное толкование. — Любовники — это люди, которые любят друг друга, — ответил он. — В каком смысле? — В прямом. — То есть физически. — Что значит любить физически, Люциус? Вязать друг другу носки? Любоваться чужим телом глазами? Ласкать его руками? — Входить друг в друга. — На каком физическом уровне? — Это я хотел спросить у тебя! — Сначала определи для себя границу физического. Или ты думаешь, что есть какой-то предел, до которого люди еще не любовники, а после которого — любовники со всей определенностью? — Не знаю, Северус, к чему ты клонишь, но мнение большинства таково, что этот предел есть. Либо было, либо нет. — Что было? — он проводил глазами последнее сизое кольцо и уставился на меня. Меня передернуло. — Секс. — Расскажи мне, Люциус, почему всегда — а ведь мы знакомы довольно близко уже семь лет — почему ты всегда говоришь со мной только о сексе? — Разве? — поразился я. — Ты преувеличиваешь. — У меня такое ощущение, что тебя что-то гнетет. Или, мистер Малфой, секс — это единственное, на что хватает вашего воображения? — Я знаю, что я в твоих глазах вечный кретин, — сплел я руки на груди, — и, знаешь, это давно перестало раздражать. Не понимаю одного — зачем тогда ты со мной вообще разговариваешь. — Нет выбора. Здесь больше никого нет. — Отлично, — выплюнул я сигару. — Если ты так брезгуешь моим обществом, тогда скажи — помнишь ту ночь на последнем курсе? Почему бы тебе было не убраться с кровати? Только не говори мне, что она была твоей! — Именно, — рассмеялся Снейп. — Однако мой кретинизм тебя тогда не смутил! — То, что ты кретин, я знал всегда, — не дрогнув, сказал Снейп. — В тот момент меня больше занимали твои душевные качества. — Да ну? А мне показалось, дело в банальном сексе. В том самом, разговоры о котором тебе столь отвратительны. — Ты не изменился, к несчастью, — погладил он подбородок и остановился, уперев в него указательный палец. — Скажи, отчего для меня акт близости — это вид волшебства, а для тебя любое волшебство — просто форма секса? — Потому что секс — это основа всего. Если б ты сам это отрицал, ты не отдался бы Темному Лорду. — Что ты хочешь услышать, Люциус? Чтобы я сказал «ты прав»? — Хочу услышать правду. — Ты не прав. — То есть ты не считаешь себя любовником Темного Лорда? — Что за глупость. — А я себя им считаю. И тебя тоже. — Молодец. Это хорошо показывает, где проходит твоя граница отношений. — Спасибо, моя граница мне известна. А где твоя? — Зачем тебе, Люциус? Я тебе больше не советчик. — Хочу знать, Снейп, могу ли я посчитать тебя своим любовником. Спортивный интерес. — Это твое дело, Малфой. — А ты? — А я в твои дела погружаться не хочу. Мы разные люди. — Нет, Север — ты считаешь меня своим любовником? Снейп посмотрел на меня коротко и дико. — Разумеется, — отрезал он. — Значит ли это, что ты… значит ли это… — Да, мистер Малфой? — Я хотел спросить… То, что ты только что говорил… — нечто крайне важное вертелось на языке, но никак не желало с него слетать. — Постой, ты говоришь… — Я говорил, мистер Малфой, что весьма поражен вашей близорукостью и не надеюсь, что она излечима. — Постой, Снейп, — схватил я его за руку. — Ответь мне только на один вопрос… — На один? — окаменел Снейп, глядя на мою руку. — Полагаю, если я выполню вашу просьбу — они размножатся, как споры бледной поганки. Я проигнорировал его неприязнь, потому что знал ей цену. — Почему ты, считая меня своим любовником, отказался со мной спать? — Я спал с вами, мистер Малфой, — искривил он рот. — И прекрасно выспался! — Ты знаешь, что я имею в виду! — Зачем?.. — снял он мою руку со своей. — Приведите хотя бы один довод, зачем бы мне было это делать? — Потому что без этого ничего нет! Снейп откинулся на диванную спинку и стал меланхолично набивать трубку. — У тебя и со своей женой ничего нет, — пробормотал он. — У меня сын, к твоему сведению, — хлопнул я портсигаром. — Могло быть хуже, — цедил он. — Кстати, миссис Малфой, наверное, заждалась дома. — Какое тебе дело до моей жены? — Такое, мистер Малфой, что она представляется куда более удачным собеседником для подобных тем. И куда более удачным партнером для проверки рассуждений на практике. — Я обсуждаю то, что мне важно, с кем захочу! И пока понял только то, — стряхнул я пепел, — что ты считаешь себя слишком неподражаемым, чтобы спать с дураком. — С красивым дураком выспится любой, — хмыкнул Снейп. — А еще лучше, — он внимательно посмотрел на мою руку, где сверкало обручальное кольцо, — с красивой дурой. — Тогда почему?.. — взвыл я. — Снейп, я тебя совершенно не понимаю. — Нечего понимать, — отвернулся он, вытряся трубку. — Любовник на час в твоем понимании — это даже не смешно. Ты меняешь их как перчатки, но это никак не обогатило тебя, кроме пары морщин. Мне, знаете ли, хватает в жизни занятий помимо того, чтобы быть перчаткой мистера Малфоя. — Но все могло бы быть по-другому. — Я нагнулся к нему, пытаясь понять, насколько велика его обида. Оказывается, я все-таки смог его задеть. — Увы, мистер Малфой, — рассмеялся Снейп. — Ты мне не веришь? — В нашем с тобой положении верить друг другу было бы верхом неосторожности, — шевельнул он бровью. — Однако о каком положении бы ни шла речь, вы всегда оставались верны себе. — Ты собираешься в чем-то меня обвинить, не так ли? В то время как… когда я… — на меня накатила привычная ненависть при воспоминании о том, как он все прежние годы строил из себя недотрогу, не гнушаясь потреблять крохи своего скупого счастья, обретенного моей милостью. От того, что я не понимал, как могло получиться, что Принц Слизерина вынужден унижаться перед факультетским посмешищем, которому без приворотного зелья ничего не светит. Мне сжало горло, когда я вспомнил, как ждал у моря погоды в чем мать родила в его кабинете, зажав бутылку коньяка, а он читал мне отповеди, как я тянул его, сидящего ко мне спиной, за рукав, — и с тех пор наше положение так и не изменилось, — как я выгораживал его перед своими сокурсниками, как мы покупали фейерверк, как много было веселья и тока горячей крови, и как я летел между золотых стрелок, маятников и циферблатов, сцепив с ним пальцы в замок. — …в то время, как я, — сцепил я зубы, — хотел быть с тобой. — Люциус, — мягко сказал он, наклонив голову. — Нашему союзу красоты и ума, о котором вы столь вдохновенно вещали мне когда-то, не хватило одной малости. — Чего же? — сощурился я. — Отсутствия свинства. — Ого! — отшатнулся я, смеясь. — Интересно, где ты его обнаружил?.. Снейп медленно, глядя мне в глаза, приподнял левый рукав. Его зрачки были столь темны, словно оплавились, и источали жар. — Вот здесь, — отчеканил он. Я очень ясно увидел, мой лорд, как по днищу его черных глаз разлилась стылая вода древности и бессмертия, в которой мой лепет захлебывался и терял всякий вес. Он заставлял стыдиться неведомо чего, и я видел, что от этого стыда меня можете защитить только вы.* * *
…Тогда я был уверен в том же. Снейп представляет для меня не только камень, об который я ломаю зубы, но и невнятную угрозу. Он источает нечто, чего я не понимаю и не улавливаю, но ощущаю всей поверхностью кожи, нечто, чему я не могу противостоять, потому что оно меня изменяет и подчиняет — и одолеть это «нечто» мне поможете только вы. Вы должны были, мой лорд, отметить меня в награду за потраченные усилия — и ваше знание открыло бы мне глаза.* * *
Наступило лето. Чем жарче становилось снаружи, тем сильнее я чувствовал ваше приближение. Оно затмевало все. Когда после экзаменов я пришел к Снейпу для завершающей стадии варки зелья, я не остался с ним. Я так хотел получить это зелье — без неожиданных сюрпризов, приступа жадности или еще какого-нибудь снейпова трюка — что не мог думать ни о чем другом. Когда он медленно, словно гадюку, протянул мне запечатанную колбу, я понесся со всех ног. — Торопитесь к работодателю, мистер Малфой? — изрек он мне в спину. — Я вернусь! — крикнул я. Разумеется, я не вернулся. Мне надо было срочно писать письма, в первую очередь Вам, чтобы оказаться в поместье назавтра. Снейп был приглашен туда на Летний Бал, чтобы спасти меня от скуки общения с Гойлом и Лестренжем. Там у нас, даже принимая в расчет обстоятельства, была бездна времени для чего угодно. …Я чувствовал, что Снейп мой, стоит лишь протянуть руку. Сейчас куда важнее было другое: темное пятно на лице факультета привычно смотрится в стенах Хогвартса. Но не в моем доме. Сказать по чести, мне было стыдно за такого гостя перед представителями Министерства и друзьями семьи, потому что его заляпанная мантия бросала тень на хозяев. Недостойное знакомство. Поэтому накануне я посоветовал ему обновить гардероб. Я создал его будущий образ. Я, а не он, проложил для него дорогу наверх. Не знаю, где он усмотрел свинство. Вы наградили его меткой по вашему собственному выбору. Смешно думать, не так ли, что я мог бы быть ее причиной.