bad dream.

Том не верит в ад, но так уж вышло, что ад вероятно очень даже верит в него. Потому что, когда Торд снова начинает жить вместе с ними - каждый единственный день после этого становится самым настоящим адом для Тома. По другому это не назовешь. Куда бы он не посмотрел, чтобы не собирался сделать, он постоянно натыкается на эту наглую, ухмыляющуюся рожу. Торд будто бы был повсюду. Он заполнял собой пространство не хуже надувного батута или скажем огромной, ненужной мебели, которую не подвинуть, не обогнуть. Но самое кошмарное заключалось в том, что Торд никогда не затыкается, он просто не способен это сделать. Заумные слова и термины льются из него помойным стоком, каждый раз все больше и больше набирая обороты. Том совсем не хочет это слышать, но раздражающий голос Ларссона кажется настигает его абсолютно в любой части дома, не давая ему проходу. То ли он говорит так громко, то ли слух Тома настроен на частоту его голоса, в любом случае от него нет спасения. Ко всему прочему, долбанный коммунист занял его комнату. И насрать, что технически она раньше принадлежала Торду. Все равно бесит. В свете этих событий Тому пришлось осушать его бывшую каморку (да-да ту самую из которой Эдд сделал бассейн) и под издевательские смешки Торда переносить туда свои вещи (заново). На деле его старая комната оказывается не только меньше, но и намного более влажной чем он помнил. Сменой обоев здесь дело явно не ограничится. Благо хоть пол еще не обвалился. Это можно вытерпеть. Пережить. Забить на это в конце-концов. Его больше бесят все изменения, что происходят у него прямо под носом. Ведь он не только возвращается в свою старую комнату, но и занимает свое уже подзабытое место в ‘пищевой цепочке’. То бишь Торд снова выбирает его в качестве козла отпущения и Том автоматически оказывается на самом низу. Все подколы, обзывательства и обидные словечки приклеиваются к нему заново. И самое поганое, что Мэтт и Эдд довольно охотно присоединяются к этой травле, вспоминают как им когда-то было весело смеяться над неудачами Тома. Они снова посмеиваются вместе с Тордом, который скалит свои белые зубы не хуже акулы и от этого на душе остается мерзкий осадок. Ладно, он может понять почему Мэтт делает это, почему он так быстро начинает следовать за Тордом, как потерянный щенок. Но Эдд... От него Том такого не то, чтобы не ожидал, просто думал, что тот не примет сторону Ларссона так быстро. Тому остается только молча хмуриться на предательство друзей, при этом красочно представляя, как он снова (единственное приятное "снова" из всей вереницы) разбивает Торду нос. Он на практике знает, что применение физической силы замечательный способ, который может заткнуть помойку Торда хотя бы на несколько часов. А еще он знает, что Эдд будет отчитывать его за это, сетовать на беспричинную (!) агрессию и порчу имущества. Это уже пройденный этап. Несколько лет назад, они с Тордом не на шутку сцепились, в итоге разбив не только морды друг другу, но и раскурочив гостиную до неузнаваемости. Когда Эдд и Мэтт вернулись домой после своего похода в магазин, у обоих создалось впечатление будто бы по комнате прошелся тайфун. Том даже сейчас не сможет сказать, как они умудрились за час превратить нормальное помещение в свалку. Осколки, ошметки поломанной мебели и капли крови въевшиеся в ковер, все это поприветствовало ошарашенных парней стоило им переступить порог. В середине этого хаоса Том и Торд замерли, как пойманные на месте преступления подравшиеся коты. Эдд тогда чуть ли не за голову хватался, прикидывая сколько денег им придется потратить на ремонт. Мэтт же стоял в сторонке, в душе надеясь, что они хотя бы не добрались до зеркала в прихожей. Куда он будет смотреться перед выходом, если эти вандалы и его разломали? До зеркала Торд с Томом так и не добрались, они ограничились гостиной. Но возмущенный до глубины Эдд на это обстоятельство даже не посмотрел. Он насильно заставил их заключить перемирие или вернее пообещать не драться хотя бы в доме, потому что его уже заколебало тратиться на ремонт каждый раз, когда им приспичит выпустить пар. В итоге после длинной лекции от Эдда, Торд и Том зареклись, что трогать друг друга больше не будут. Физически по крайней мере. Осыпать друг друга ругательствами им никто не запрещал. Это был единственный их вид общения, кроме этого они едва ли перебрасывались словами, если только они не были призваны чтобы поддеть другого. В смысле Том не уверен, что у них был хоть один нормальный диалог за всю историю их знакомства. Будь их воля они бы даже не пересекались, однако будучи сожителями это было фактически невозможно. Их дом не был достаточно огромен, чтобы они могли вечно избегать друг друга. Потому Томас пробовал привыкнуть к Торду заново. Он действительно пытался вытерпеть рогатого говнюка с собой в одной комнате, хотя бы дольше трех минут. Но стоило тому открыть свой поганый рот, как у Тома появлялось непреодолимое желание запустить в него чем-то тяжелым и последствия могут быть трижды прокляты. Иногда ему казалось, что Торд был самым худшим, что когда-либо случалось с ним. И что целая идея существования Ларссона заключалась исключительно в том, чтобы бесить его. Может Торд был способом вселенной показать ему средний палец за все его прегрешения. Его личная рогатая епитимья, которую ему пришлось бы тащить на себе, пока мир не пошел бы к чертям. Плюс ко всему (и как бы в доказательство теории приведенной выше) Торд так же вернулся к своему любимому хобби, то есть он снова начал делать Тому подлянки. Это могли быть мелкие гадости, почти что невинные, вроде подмены сахара с солью, так и нечто более вредоносное и злое. Типо того раза, когда Торд бросил ему в ванну пиранью. Том тогда визжал не хуже идиоток из фильмов ужасов, ведь мелкая хищная рыба чуть не откусила ему член. Она успела вдоволь искусать ему руки, пока он ловил ее. В конце концов он все же изловчился и смысл гадину в унитаз, но шок (и мелкие укусы) от произошедшего ушел не сразу. На его обвинения Торд лишь разводил руками, делая вид что он тут не причем. Мэтт и Эдд стоявшие неподалеку только вопросительно переглядывались, явно не понимая в чем собственно дело. Неприятности нередко настигали их черноглазого друга, и пиранья (!) могла каким-то чудесным образом попасть к ним через водосток (!). По крайней мере таким образом это преподнес им Торд. Чушь чушью, но его друзей это бессмысленное объяснение вполне удовлетворило. Том скрипнул зубами, ненавидяще смотря на довольного собой Торда. Может говнюк и стал лучше врать, но Тома таким дешевым трюком не проведешь. Кто еще сделал бы такую пакость? Спустя несколько злосчастных недель, Том твердо решил для себя: если справиться с проблемой не удается, можно попробовать игнорировать ее. Сказать разумеется было намного проще, чем следовать этому решению. На Торда в принципе было трудно не обращать внимания, особенно когда он постоянно вертелся рядом, со своими извечными словесными поносами и вонючими сигарами от которых у Тома начинали слезиться глаза. И как Торд курил эту дрянь? Как он не подох после стольких лет курения, оставалось для Тома непостижимой загадкой. Том помнит Торда подростком, который носил черное траншейное пальто и уже тогда начавшим курить дешевые сигареты за школой на переменах. Он помнит, что тогда взгляд у Торда постоянно был полон скуки и он почти никогда не улыбался. И он помнит Торда, который поменял черный на красный и стал таскать с собой настоящее оружие, все еще пряча в карман пачку дешевых раковых палок. У Торда было много причуд и зависимостей. Слишком много для нормального человека, если спросить Тома. И это притом, что Риджуэлл сам отпетый алкоголик, уж что-что, а про зависимости он знает, как никто другой. Но Эдд то ли по доброте душевной, то ли по своей наивности искренне считал, что Торд неплохой парень, просто со своими тараканами в голове. Как относился к Торду, Мэтт было не вполне ясно до сих пор, он вроде бы считал его своим другом, уже просто потому что с ним общался Эдд, не больше не меньше. Что до Тома, так он невзлюбил заносчивого норвежца с его непроизносимым именем, буквально с самой первой встречи. Было в Торде что-то отталкивающее, кричащее «осторожно высокое напряжение» и «мокрый пол». Торд был как дорожное происшествие, сложенное в человеческое обличие. Том до сих пор помнит, что он впервые заметил лихорадочный, нездоровый блеск в глазах Ларcсона, когда в его руках был пистолет. Тогда то, Тома и посетило озарение. До него вдруг дошло, что Торд был не просто странным, он был реально двинутым. Притом конкретно так. Однако ни Эдд, ни Мэтт не замечали этого. Или делали вид, что их не напрягала привычка Торда палить по ним без особой причины или объяснения. Они приняли это как должное, будто бы это можно было прировнять к одержимости Эдда колой или нарциссизму Мэтта. Они относились к этому так, точно это был мелкий бзиг, а не целая тема для диссертации по психологическим отклонениям. Ничего необычного, такое мол происходит сплошь и рядом, ты просто не обращай внимания Том и постарайся не попасть под пули. И Тому ничего не оставалась кроме как пытаться привыкнуть к этому тоже. Раз никто не делал из этого проблемы, может она и не была таковой. Так он себе говорил в те времена по крайней мере. А потом Торд уехал в большой город, пропав на несколько лет и Том перестал вспоминать о нем и его нездоровом пристрастие к пистолетам. Он практически не думал о своем неприятеле, наслаждаясь долгожданной тишиной и спокойствием. Жизнь без Торда была сказкой, она была тем, о чем он мечтал так много лет. Но всему приходит конец и его рай растаял буквально у него на глазах, стоило Торду снова возникнуть на пороге их дома. С ним вернулись издевки и вонючий табак, и отвратительное красное марево ненависти от которого Том уже успел отвыкнуть. На первый взгляд Ларссон не сильно изменился. Он все еще носил ту же красную толстовку, все еще укладывал свои волосы в эту нелепую прическу и смотрел свой долбоебский хентай по вечерам, но что-то в нем было не так. Нынешний Торд был каким-то неправильным и Том никак не мог понять, что именно его беспокоило. Он не мог сбросить все на взросление, на переходный возраст и прочую дребедень. Внешне Торд едва ли отошел от своей более молодой версии, даже его дурной характер все еще был при нем. Однако иногда Том ловил себя на мысли, что у этого Ларссона был совершено другой взгляд. Отличный от того, что он помнил. На место скуки пришло нечто совсем иное. Нечто куда более холодное и бездушное, то что время от времени проглядывало в Торде и раньше, но возможно, после того как Эдд перестал на него влиять, оно смогло развиться полностью. Может Торд больше не был тем парнем, которого они знали годы назад. Или может Том слишком много выпил (с горя) и больше не соображает, что приходит ему на ум. В субботу они решили провести очередной марафон пересматривая все части «Зомби Пиратов из Ада», чтобы вспомнить былые времена и неплохо скоротать ночь за тупым ужастиком. Это был типичный, нудный вечер в который ничего не должно было случиться. Это должно было быть чем-то, что даже присутствие Торда не смогло бы испортить. Ключевое слово здесь это «должно было быть». Коммунист и тут смог ему нагадить, хотя Том еще не до конца разобрался как. Но это точно была вина Торда. Сам вечер и ночь (ее начало) прошли относительно нормально, они конечно собачились друг с другом, но в целом все было приемлемо и оставалось лишь на вербальном уровне. Все дерьмо началось после того, как они разошлись по своим комнатам. Том немного перебрал. Так что до своей собственной комнаты он добирался с небольшими трудностями. Чертова лестница оказалась круче и кривее, чем она была днем и дверная ручка никак не хотела поворачиваться в нужную ему сторону. Короче, когда англичанин наконец оказался внутри своей комнаты он был уже весьма вымотан своим «путешествием». Кое-как добравшись до своей кровати, он вначале хотел раздеться (больше по привычке, чем по каким-то другим соображениям), но бесповоротно запутавшись в рукавах, он плюнул на это и решил лечь спать так. Его отрубило почти сразу же, стоило его голове коснуться подушки. Ему полночи снился какой-то бред. Что-то про говорящий апельсин и машинные шины вблизи оказавшимися китами и еще куча, какой-то наркомании, которую он вряд ли вспомнил бы на следующее утро. Том был в глубоком забытье, паря в своих дурацких мечтах полных алкогольного дурмана, когда нечто странное отпугнуло его виденья, заставляя немного прийти в себя. Все еще не до конца проснувшись, Том не сразу же понял, что потревожило его. В чем именно заключалась отвлекшая его ото сна «странность». Он попытался прислушаться к своим ощущениям. Он тут же обнаружил, что ему стало тяжелее дышать, как будто что-то навалилось на него сверху, где-то в районе его живота. Потом чувство точно отступило назад, удобно устраиваясь на его бедрах. Вернее кто-то устроился там, прижимаясь своими бедрами к его. Ох, так это был один из тех снов. После двух бутылок Smirnoff они всегда становились более осязаемыми, однако Тому давно не снилось нечто настолько реальное. Он наощупь протянул руку вперед, упираясь ладонью во что-то мягкое и теплое. Пошерудив рукой по мешковатой одежде (хах, обычно это были платья), его пальцы коснулись кожи скрытой под ней. И он поразился реальности этого ощущения, он точно по-настоящему касался кого-то… Надо же. В ответ на его действия таинственный образ издал задушенный звук удивления, замирая под его изучающим прикосновением. Сквозь дурман Тому показалось, что было нечто предельно знакомое в этой тональности, в том как скакнула чужая интонация. Он по какой-то причине тут же почувствовал резкий позыв немедленно убрать руку, как будто он не должен был этого делать. Как будто в звуке содержалась какая-то предельно важная информация с помощью, которой он должен был сделать вывод. Вывод он разумеется не сделал, в его состояние это было весьма сложно. Но вот сомнение в его душу все же закралось. Нахмурившись, он приоткрыл глаза, вглядываясь в кромешную тьму перед собой. Пару раз вяло моргнув он начал постепенно разбирать линии силуэта перед собой. Его сегодняшняя фантазия имела какую-то причудливую, высокую прическу, отсюда напоминавшую ему два рога. Прямо как у козы, пронеслось в его мыслях и Том глупо хихикнул от подобной ассоциации. Жила у них тут еще одна такая козлина. Плод его воображения вздрогнул и Томасу показалось, что она смотрит на него несколько осуждающе, вероятно не понимая причину его смеха. Он не мог представить, как нечто нереальное может обижаться или тем более почему он даже потрудился представить это, когда это была его фантазия, следовательно, здесь он мог делать все, что угодно. Ржать непонятно над чем в том числе. Отсмеявшись он еще раз провел кончиками пальцев по ее коже, таким образом приободряя ее. Ему не хотелось задевать ее чувства. Наверное. Он был не уверен. Такое бывает, когда алкоголь еще не покинул твою систему и ты запинаешься на самых банальных понятиях. Она была все такой же реалистично теплой под его касанием и это было единственное, что его сейчас волновало. Завороженный правдоподобностью своих ощущений, он почти пропустил ее тихий, нервный выдох. Кроме этого она не сделала что-либо еще, не наклонилась к нему, но и не отстранилась. Том фыркнул. Обычно его фантазии были более инициативными. Однако следовало признать в ее скромности был свой шарм. Он неторопливо положил свою ладонь на ее плоский (слегка подкаченный?) живот, чувствуя вполне реальный пульс. Хах, странно… Такого раньше не было. Несмотря на его желание продолжить, в какой-то момент его снова начало смаривать. Его сознание стало медленно отключаться, не обращая внимания на его нужды и полу вставший член, оно упрямо затягивало его обратно в царство Морфея. Тяжесть с него почти сразу же пропала и судя по приглушенному шипению она ударилась обо что-то валяющееся на его полу. Об коробку скорее всего. Где-то на грани слышимости он распознал приглушенное ругательство, очень подозрительно напоминающее норвежский диалект на котором Торд несколько раз красочно (судя по количеству слов) посылал его нахуй. Но он не предал этому никакого значения. Когда дверь в его комнату тихо закрылась, Том уже спал как убитый. Утро поприветствовало его ужасной головной болью и стаканом воды, что Эдд (кто же еще) оставил на его прикроватной тумбочке вместе с обезболивающим. Надсадно простонав, Том зарылся лицом обратно в подушку, отказываясь встречать новый день и вообще просыпаться в целом. Он уже почти задремал, когда громкий (в его состояние фактически оглушительный) стук в дверь испугал его, заставляя подскочить на постели. За этим стуком последовало еще несколько таких же, каждый из них отдавался у Тома в висках гулкой дробью. -Поднимай свою ленивую жопу, свидетель Иеговы! Уже утро на дворе! – проорал до отвращения бодрый голос Торда, отчего кровь Тома мгновенно вскипела. Ну разумеется это был Торд. Какая еще скотина будет стараться быть как можно громче, когда его башка буквально раскалывается на части? Даже от Мэтта по утрам не было столько шума. -Без тебя знаю, говнюк! – крикнул он в ответ, тут же пожалев об этом. Его голова протестующе отозвалась новой волной боли, теперь поселившейся где-то в глазницах и расползающийся по челюсти. – Бля…! Вот тебе и доброе утро, мать твою. Простонав что-то невнятное и без сомнения матерное Том кое-как заставил себя встать с постели и спуститься к завтраку. Когда он зашел на кухню Мэтт и Эдд уже сидели на своих местах уплетая хлопья. К его удивлению и облегчению Торда поблизости не оказалось. Эдвард заметил его и тут же улыбнулся. И откуда у этого парня столько энтузиазма? Том вон едва ли заставляет себя стоять на ногах. И сколько вообще сейчас времени? - Доброе утро, Том! Как спалось? – англичанин бросил на Эдда недовольный взгляд. Светские беседы были не по его части, тем более, когда у него было похмелье. Пора бы уже это запомнить, они все-таки не первый год живут вместе. – Снилось, что-то интересное? Томас уже было открыл рот, чтобы рявкнуть на любознательного приятеля, но следующей вопрос Эдда заставил его притормозить. Его ум невольно вернулся к туманным событиям этой ночи. Хотя честно говоря он помнил немногое. Только тепло и тяжесть, а еще он помнил, что ему было как-то не по себе. Было в этом сне, нечто не дающее ему покоя. Он был каким-то чересчур осязаемым. Но ничего конкретного на ум не приходило. - Том? – он дернулся, услышав голос Эдда. Эдвард и Мэтт внимательно смотрели на него, ожидая его ответа. Первый выглядел немного обеспокоенным его молчанием, вероятно думая, что его другу мог присниться ночной кошмар. Что же до Мэтта, то по его лицу было сложно судить думал ли он о чем-то в данный момент или как обычно просто решил сделать тоже, что и Эдд. Мэтта вообще в принципе почти ничего не имеющего отношения к нему самому не волновало. Неловко прочистив горло под их пристальными взглядами, Томас гаркнул неразборчивое «нормально» и раздражено плюхнулся за стол, пододвигая к себе кружку с кофе и свою порцию завтрака, таким образом, как бы закрывая обсуждение. Через пару секунд Мэтт и Эдд вернулись к своей еде, позволяя Тому его законное личное пространство. Какое-то время Риджуэлл тупо пялился на размякшие в молоке хлопья, неуверенный почему он внезапно почувствовал себя так неуютно. Не то чтобы они могли знать, что именно ему снилось. К тому же ничего такого особо откровенного там не произошло. И почему он вообще забивает себе голову этой ерундой с утра пораньше? Блядь. Том еще раз оглядел кухню. Не обнаружив в ней никого кроме них троих, он нахмурился. -Где Торд? – его на самом деле не особо заботило куда запропастился этот гондон, но надо же было как-то перевести тему. И заодно узнать откуда можно ждать следующей подлянки. Торд был скор на них. -Должен быть где-то здесь. – пожал плечами Эдд, возвращаясь к своим хлопьям и наконец оставляя Тома в покое со своими расспросами. Тому, впрочем, не стало от этого легче. Его голова нудно гудела и те смытые очертания сна, все никак не хотели убираться из его мыслей. Он не мог отделаться от слабого (пока что) ощущения тревоги, преследующей его с того момента, как он проснулся. Каким-то образом это все сводилось к его ночному «визиту». Безмятежность его друзей только давала контраст его собственным ощущениям. Несмотря на мнимое спокойствие в их доме у Тома почему-то было очень и очень плохое предчувствие. Ему казалось, что эта тишь ненадежна, будто бы под ней как в детстве под кроватью, прячутся чудовища, которых держит в узде лишь солнечный свет. И оставалось лишь надеяться, что, когда снова наступит тьма они не вылезут из своего убежища все сразу. Отпив еще кофе, Том вытер рот рукавом, решая не думать об этом. Где-то к полудню он уже забыл о том, что ему снилось. Его тревожность сошла на нет и он смог заняться их обычными повседневными глупостями, отдавая предпочтение веселью не же ли тем бестолковым волнениям, что обуревали его ранее. К тому же радовало, что присоединившейся к ним ближе к вечеру Торд, почти не разговаривал с ним, предпочитая молча пялиться в телевизор. После Том будет корить себя, что не придал этой мелочи значения. Но на тот момент его заботило лишь тупое шоу, что они смотрели по телевизору, сидя вчетвером прямо как в старые добрые времена. У него было ощущение будто бы Торд никогда и не уезжал.