Воля к жизни

Верёвки врезались в тело — истерзанное магической пыткой, покрытое кровоточащими ранами. Моргана насмехалась, что её магия будет терзать не плоть, но душу, однако телесными пытками тоже не погнушалась — раны, синяки и ожоги появлялись прямо под одеждой и доспехами, не понадобилось проклятой ведьме ни плети, ни раскалённого железа. И он рассказал… не выдержал, рассказал… терпел до последнего, но пытки оказались сильнее… В глазах у Гавейна мутилось; он со слабым стоном уронил голову на грудь, чувствуя, что сознание вот-вот ускользнёт от него. Персиваль… где Персиваль, друг и любовник? Они попали в плен вместе, но здесь его не было… мёртв? Уже мёртв? Что ж, возможно, он, по крайней мере, не мучился… …не стал предателем… Гавейн снова застонал. Черноволосая голова упала с одного плеча на другое; некогда роскошные, а сейчас грязные и спутанные кудри свесились на лицо. Мерлин… Мерлин — колдун, хоть ни разу и не признался в этом открыто… сможет ли он противостоять Моргане… кто из них двоих сильнее… И что же… что с Персивалем… Моргана скоро вернётся. Вернётся, чтобы добить его. Скорей бы… скорей бы. Предавший своих товарищей — пусть даже под пытками — не заслуживает жизни. Сквозь шелест листвы зачарованного леса прорезался очередной крик, настойчиво выводящий Персиваля из сна. Сознание неохотно возвращалось, подкидывая ворох воспоминаний. Слуги Морганы, умирающие от его меча, где-то рядом Гавейн, как всегда в шаге от него, Моргана, бьющая наотмашь заколдованным ветром… Дальше Персиваль не помнил. Рыцарь с трудом открыл глаза и огляделся. Перед взором всё плыло, затылок давал понять, что приземлился он после удара Морганы совсем не мягко. Очередной полустон-полувскрик заставил Персиваля дёрнуться, верёвки, спутывавшие руки, врезались в запястья. Голос явно принадлежал Гавейну и, что тревожило Персиваля больше всего, слабел. Где?.. Он вгляделся в зелёный сумрак, заставив себя окончательно проснуться и сбросить колдовское наваждение. На другом краю поляны Моргана вновь плела чары, готовясь нанести последний удар и добить привязанного к дереву Гавейна. Персиваль что было силы рванулся в ту сторону, верёвки лопнули, оставляя на коже багровые рубцы. Думать о том, чтобы поднять валяющийся в стороне меч, было некогда, и Персиваль просто заслонил Гавейна собой. Моргана засмеялась. — Как трогательно, — певучим голосом произнесла она. — Защищать предателя своего короля и всего Камелота! Персивалю хотелось вцепиться колдунье в волосы, но фигура Морганы уже таяла в воздухе, только её смех всё продолжал звенеть. — Забавно… Как забавно… — вскоре растаял и смех, оставляя рыцарю лишь туман. Персиваль выругался и обернулся к Гавейну. Осторожно поднял его лицо на ладонях. — Гвейн… — тихо окликнул он. — Вот только не вздумай умирать… — Персиваль мягко распутал веревки, подхватил Гавейна на руки, осторожно уложил у корней дерева. Холодные когти страха сжали сердце. Рыцарь аккуратно убрал пряди волос с лица друга, стащил с него латы и прижался щекой к груди в надежде услышать биение сердца. Затем нашёл губами жилку на шее и облегчённо вздохнул, вглядываясь в измученное лицо Гавейна. — Дьявол бы побрал эту ведьму… — пробормотал Персиваль и принялся освобождать друга от кольчуги. Боль в потревоженных ранах не дала Гавейну окончательно погрузиться в блаженное забытье и вызвала у него новый стон. Моргана всё узнала… неужели нельзя дать ему спокойно умереть? Он с трудом разлепил глаза, и плывущие цветные пятна понемногу обрели очертания Персиваля. Живой. Хоть что-то хорошее… Надо сказать ему… сказать, как бы ни было стыдно… — Моргана… отправилась… к Авалону, — еле выговорил непослушными губами Гавейн. — Я… сказал… не выдержал… пыток… — Он нащупал руку Персиваля, попытался сжать предплечье, но пальцы соскользнули, отказываясь повиноваться. — Ты не сможешь… её убить… но Мерлин… ты не знаешь… он — тоже колдун… может, он… но всё равно, — Гавейн снова прикрыл глаза — душевная боль действительно оказалась сильнее телесной. — Я предал. Я — предал… Впервые в жизни ему не хотелось смотреть в глаза любовника. Зачем он пытается его спасти? Зачем спасать предателя? Впрочем, он не знал… сейчас — знает… пусть уже уходит, пусть оставит умирать — или поможет умереть быстро, что ли… на что ещё можно рассчитывать, оказавшись недостаточно стойким для рыцаря Круглого Стола… Персиваль стащил с Гавейна кольчугу и рубашку, стараясь сделать это как можно осторожнее. Гавейн пару раз простонал сквозь зубы, когда руки друга и отделяемая от тела рубашка тревожили раны, но всё же выдохнул с облегчением — без одежды и в особенности без тяжёлой кольчуги было гораздо легче. Прикосновения Персиваля — такие привычные, такие любимые — успокаивали, вселяли надежду… на что?.. На то, что он выживет? А хочет ли он жить — после того, как сломался под пытками Морганы? …Хочет. Хочет — если Персиваль от него не отвернётся. — Тише, Гвейн, я знаю, что поговорить ты умелец, но посмотри на себя… — Персиваль выругался, вновь осматривая обессиленного и искалеченного Гавейна. Присел рядом, вслушиваясь в его слова и гладя по волосам. Положение было тяжёлым, и на некоторое время Персиваль задумался, опустив плечи и глядя в пространство. Убить Моргану он действительно не смог бы — даже коснуться её недавно не получилось. Последовать за ней и защитить Артура? Но Персиваль не может за миг оказаться на Авалоне, а Моргана на это способна. К тому же… Он взял ладонь Гавейна в свою и мягко сжал его пальцы. — Знаешь, Гвейн… — Персиваль снова заключил лицо Гавейна в ладони и прижался лбом к его лбу. — В данный момент я тоже, наверно, предатель. Я не могу тебя здесь бросить. Рыцари Круглого Стола не бросают друзей… — он хотел сказать что-то ещё, но только молча коснулся губами уголка губ Гавейна. — Не можешь бросить… — Гавейн улыбнулся тенью былой шальной улыбки, ощутив прикосновение тёплых сухих губ. — Всё-таки ты меня любишь, здоровяк, — он прикрыл глаза. — И я тебя люблю… Говорил ли он Персивалю о любви прежде? Может, раз или два… а может, и нет — всё и так было легко, просто и понятно, и лишние слова были не нужны… В кольце рук Персиваля хорошо и уютно; он всегда любил эти сильные объятия. Засыпать в них, греться холодными ночами, стонать в моменты близости — Персиваль ещё часто зажимал ему ладонью рот и прерывающимся голосом шептал, что он своими страстными воплями перебудит всех рыцарей во главе с самим Артуром… А сейчас — может, эти объятия и правда помогут ему не ускользнуть туда, где лишь покой и свет? Где ждут Ланселот и Элиан… но он не хочет покоя, пока ещё — не хочет… Пока рядом Персиваль… Персиваль с горечью посмотрел Гавейну в глаза. Он никогда не видел его таким… Гавейн улыбался всё так же светло, но в глазах застыл какой-то внутренний холод. — Всё-таки люблю, — подтвердил Персиваль, накидывая на Гавейна подобранный плащ. Окинул взглядом поляну, собрал всё оружие, до которого мог дотянуться Гавейн, сложил под дальним деревом. От греха подальше… Гавейн молча проследил из-под полуприкрытых век за действиями Персиваля. Убирает оружие… Боится, что он?.. Хотя если бы не Персиваль — вполне возможно, что и… Даже несмотря на то, что он знает — и Артур, и Гвиневра, и остальные рыцари легко простили бы ему невольное предательство. Магический туман рассеялся, в лес вернулись пение птиц и переливчатое журчание ручья где-то неподалёку. Вода была как раз кстати… Персиваль наскоро перевязал Гавейну особо глубокую рану в плече, чтобы остановить кровь, и подобрал с земли свой шлем. — Я скоро вернусь, Гвейн, — сказал он Гавейну, легко целуя его пальцы, впившиеся ему в локоть из последних сил. — Прости, но меня очень беспокоит твое состояние. Я только за водой… — Я дождусь, — тихо сказал Гавейн Персивалю вслед. — Я дождусь, Перси. Персиваль подобрал по дороге к ручью свою сумку, валявшуюся в траве, и спустился к воде. Ручей был прозрачный и чистый, в бегущих волнах резвились какие-то мелкие рыбки. Рыцарь зачерпнул воды и побрёл назад, по пути вглядываясь в траву и выискивая целебные растения. Их оказалось немного, но хотя бы на что-то они могли сгодиться. В сумке обнаружилось немного монет, ворох одежды и яблоко. Персиваль мягко улыбнулся. Он всегда находил у себя яблоки, хоть и не замечал, в какой момент Гавейн их ему подсовывает. То ли знак и повод, чтобы вернуться, то ли забота о провианте, то ли просто утверждение того, что они принадлежат друг другу… Персиваль поставил шлем с водой в переплетение корней дерева и осторожно начал промывать раны Гавейна, попутно ощупывая его тело, чтобы понять, не сломаны ли кости. Шелестели деревья, лёгкий ветерок овевал обнажённую кожу, успокаивая боль. Персиваль вернулся, снова принялся тормошить и обмывать… Пахло водой и травой, и потом и железом — от Персиваля. И кровью — от него самого. — Выпить бы сейчас… — Гавейн не выдержал, простонал от нажатия на особенно большой синяк, вцепился в руку Персиваля. — И сыра. И яблочный пирог… Дай хоть воды попить, — он улыбнулся, и в улыбке было уже значительно меньше горечи. Он выживет. Ему есть ради чего жить… и ради кого. Персиваль перевязал раны Гавейна, удостоверившись, что переломов нет, и вывернул содержимое своей сумки. — Вот таким ты мне больше нравишься, — отозвался он. — Яблочных пирогов, увы, нет. Но зато есть вяленое мясо, сыр и хлеб. И вино, да. Да, ещё просто яблоко, без пирогов. — Персиваль скинул с себя кольчугу, устроился рядом с Гавейном и осторожно обнял его, укладывая на себя. От Гавейна пахло пеплом, кровью и травами. Персиваль протянул ему кусок сыра и флягу с вином. — Держи… — пальцы вновь ощутили мягкие спутанные волосы. Персиваль с горечью видом смотрел на то, как Гавейн не слушающимися руками пытается донести флягу до рта. — Нет, так не пойдет… — он отобрал у Гавейна вино и, отпив немного, приник к его губам. Вино приятно щипало язык терпкой кисловатой сладостью, губы Персиваля были тёплыми и обветренными. Гавейну почти казалось, что лес снова окутывают чары, но на сей раз в них нет зла — эти чары защищают их от опасности, скрывают от чужих глаз… Мерлин?.. Нет, юный маг сейчас с Артуром, было бы слишком странно, если бы он бросил короля… а если бы и вернулся, то не стал бы скрываться от друзей. Это всего лишь грёзы измученного рассудка — но какие же приятные… На лес опускались сумерки. Персиваль набросил на себя и Гавейна ещё один плащ и снова принялся поить друга изо рта. — Перси… — Гавейн попытался крепче прижаться к сильному телу Персиваля, но это движение заставило снова застонать от боли. — Как думаешь… я могу вернуться в Камелот… после своего предательства? Пусть и невольного, но… Не хотелось бы… снова становиться бродягой… уж лучше молить о прощении… я ведь его заслуживаю? Как думаешь, здоровяк? И покорми меня уже тогда и сыром… или ещё чем… из твоего рта вкуснее… Видишь, мой аппетит ничему не победить, — Гавейн слабо улыбнулся и провёл языком по губам, слизывая капли вина. На самом деле он был уверен в милосердии Артура и Гвиневры. Скорее всего, о милости даже не придётся просить; скорее всего, никто ему лишний раз и не напомнит… Но почему-то всё равно хотелось услышать от Персиваля слова утешения. Именно от Персиваля. А ещё — Гавейн знал, что даже если бы ему пришлось на коленях умолять о прощении, он всё равно наступил бы на горло своей гордости и вернулся в Камелот. Потому что уйди он — расстаться с друзьями и ставшим родным королевством придётся не только ему. Потому что Персиваль его не бросит. Персиваль обнял Гавейна покрепче, запутываясь пальцами в его волосах. — Сможешь, — откликнулся он, целуя друга в макушку. — И бродягой не станешь. Всё же я не назвал бы это предательством… Видел бы тебя сейчас Артур — думаю, у него бы тоже не возникло таких мыслей. А аппетит не победить, вижу… Персиваль накормил Гавейна сыром и хлебом, попутно целуя и осторожно гладя по груди. Затем ласково убрал прядь волос с его лица. — Давай вернемся в Камелот, Гвейн. Всё-таки ты рыцарь Круглого стола и опора Артура. А сломаться под пытками мог бы любой. Если что, я могу за тебя поручиться… Да и все знают, что сэр Гавейн никогда не предаст. Если же всё обернется по-другому, я просто уйду с тобой. Не хочу я видеть Круглый Стол без моего Гавейна… — Давай… — тихо согласился Гавейн. — Да, ты прав… но если бы не ты… не знаю, хватило ли бы у меня духу вернуться… — Он нащупал руку Персиваля, погладил широкое запястье. — Когда выдвинемся, наутро? Лошади… не разбежались? Я пешком… не знаю, смогу ли… — он на пробу поёрзал и снова поморщился — боль упорно не желала уходить. Персиваль переплёл пальцы с пальцами Гавейна, мягко сжал его ладонь. — Не думаю, что ты очухаешься до утра. Да и лошади действительно убежали, перепугались, когда Моргана начала колдовство плести. — Персиваль плотнее укутал Гавейна в плащ, встал и, собрав на краю поляны немного сухих сучьев, развёл костер. — Когда тебе станет полегче, потащу на себе. Я, конечно, не лошадь, но на сколько-нибудь меня да хватит. К тому же, по пути может попасться деревня, и мы сможем остановиться там. Персиваль осторожно перевернул Гавейна и привлёк его голову себе на грудь, ласково гладя по щеке. — Спасибо тебе, Перси, — голос Гавейна прозвучал совсем тихо и непривычно серьёзно — так, как он говорил очень редко. — Спасибо… за всё. Самое лучшее ты, что в моей безалаберной жизни случилось… — он мотнул головой и прижался щекой к руке любовника. — Не за что, Гвейн… Ты же знаешь, я без тебя никуда. Гавейн прильнул щекой к груди Персиваля, чувствуя литые мускулы под гладкой кожей и бьющееся под рёбрами сердце. Самое верное сердце на свете… Мозолистые от меча пальцы гладили его по второй щеке — и это заставляло чувствовать себя защищённым от любой напасти. — Перси… я немного посплю, ладно? — почти виновато пробормотал Гавейн, чувствуя, как слипаются веки. — Не помру, не бойся… просто посплю… с тобой так хорошо… — он скользнул слабой рукой по груди Персиваля и почти сразу же провалился в сон. — Спи… — отозвался Персиваль, сам чувствуя, что засыпает, и думая, что сейчас отважный и безалаберный Гавейн выглядит как никогда беззащитным. За ночь Персиваль несколько раз просыпался от крика совы, ворошил костёр, подбрасывая туда новые ветки, и любовался на мирно спящего Гавейна. Наконец начало светать, в лес вернулся сумрачный свет. Костёр потух, оставив после себя тёплую серую золу и черные угли. Персиваль завозился, устраиваясь поудобнее и плотнее прижимая вздрогнувшего Гавейна к себе. — Замёрз? — сонным шепотом спросил он, созерцая щурящегося на него Гавейна. — Не сильно… — честно пробормотал Гавейн, всё ещё плавая в сладкой полудрёме и слушая краем уха, как щебечут птицы — вернувшиеся после того, как рассеялись липкие чары Морганы. Он в эту ночь спал на удивление хорошо — не тревожили ни раны, ни кошмары. — От тебя же тепло, как от печки… недаром вечно с голыми руками ходишь, даже кольчуга без рукавов… — Гавейн потёрся щекой о плечо Персиваля и улыбнулся — всё ещё слабо, но уже чуть более уверенно, чем вчера. — С тобой зимовать можно… в берлоге… как с медведем… — в тихом голосе Гавейна проскользнули прежние шутливые нотки. Всё же утро выдалось прохладным, да и после вчерашних пыток Гавейна лихорадило — и он, почувствовав, как пробежала по спине лёгкая дрожь озноба, теснее прильнул к горячему телу Персиваля. Персиваль улыбнулся в ответ и ласково поцеловал сонного Гавейна. — Вот и хорошо, грейся, — ответил он. — Если к вечеру тебе станет лучше, можем попробовать дойти хотя бы до ручья. Персиваль разворошил угли, подкинул в них ещё веток, которые сразу загорелись, согревая светом и теплом. Заботливо поправил плащ на плече Гавейна, положил флягу с вином недалеко от костра, чтобы согреть. — Думаю, станет, — Гавейн улыбнулся, и улыбка была почти прежней. — К вечеру совсем в себя приду… я ведь живучий, — он ухмыльнулся уже в открытую. — Где там, ты говорил, яблоко было? Мы же его вчера не съели, верно… или я не помню? — Он завозился, охнул, потревожив раны, но всё же упрямо заскрёб одной рукой по земле, а второй вцепился в Персиваля, пытаясь сесть. Губы ещё хранили тепло поцелуя, его хотелось повторить… но сперва — суметь принять сидячее положение. — Вот и хорошо, — Персиваль снова улыбнулся и вручил Гавейну яблоко. — Не съели. Он помог Гавейну сесть и уселся рядом, обняв его за плечи. Ленивое утреннее солнце проникло сквозь ветви деревьев, звонкие голоса птиц слышались повсюду. На поляну выбежал заяц, посидел немного, чутко прислушиваясь, и стрелой метнулся обратно в лес. — В случае чего можно будет подстрелить какую-нибудь дичь… — задумчиво произнёс Персиваль, — Если на пути не попадётся селения. Смотрю я, звери здесь совсем не из пугливых. — Он залюбовался Гавейном, сидящим рядом и пытающимся дотянуться до фляги с вином. — Тебя кормить или сам справишься, красавица наша? — спросил он, взъерошив Гавейну волосы. Гавейн фыркнул в ответ на поддразнивание и широко улыбнулся. — Справлюсь… Сегодня — справлюсь. К вечеру, может, и идти смогу… хотя бы на тебя опираясь… или придётся тебе всё-таки меня тащить, — он усмехнулся, но усмешка получилась виноватой. Поднёс ко рту яблоко, откусил; чуть помедлив, протянул яблоко Персивалю. — Сам-то хочешь? Вкусное… Знаешь, — Гавейн откинулся затылком на грудь Персиваля, — у моей матери дома яблоневый сад… я в детстве там вечно яблоки прямо с деревьев ел… — он прикрыл глаза и внезапно снова ухмыльнулся. — А покорми меня снова изо рта в рот. Мне понравилось… — Там тебе, наверное, раздолье было, яблочная ты душа, — Персиваль улыбнулся, тоже откусил от яблока. — Ну давай… — он принялся кормить Гавейна, чувствуя, что к тому возвращается жизнь и запах яблок. — Раздолье, да, — улыбка Гавейна становилась всё более уверенной. — До сих пор подчас вспоминаю… Еда изо рта Персиваля была вкусной вдвойне, прижимающиеся к губам тёплые обветренные губы, казалось, вдыхали в измученное тело жизнь. Гавейн ещё острее, чем накануне, чувствовал — он выживет. И окрепнет в кратчайшие сроки, и снова сможет взяться за меч… Потому что рядом Персиваль. Потому что его поддержка ценнее помощи самого лучшего лекаря. Утро превратилось в день, Персиваль вновь обошёл поляну, собирая необходимые вещи, наполнил флягу водой из ручья. Затем снова перевязал раны Гавейна и напоил его целебным отваром. — Попробуем выдвинуться? — спросил он, садясь рядом с Гавейном и подставляя ему плечо. — Попробуем… — Гавейн опёрся на широкое плечо Персиваля и с трудом принялся подниматься на ноги, скрипя зубами и почти повисая на любовнике. — Я смогу, Перси, — он взглянул в обеспокоенное лицо Персиваля, вымученно улыбнулся и заставил себя выпрямиться. — Я правда смогу… Больно, да… но терпимо… Да на мне всё и заживает как на собаке, — Гавейн мотнул головой, отбрасывая с лица волосы, и жест вышел почти прежним. — Тем более, твоими заботами… Персиваль мягко обнял Гавейна за талию и придержал его руку у себя на плече, позволяя почти повиснуть на себе. — Охотно верю, но если что — учти, буду на себе тащить до самого Камелота, несмотря на твои возражения, — Персиваль вручил Гавейну его меч. — Держи, будет хоть ещё на что опереться. — Он привлёк Гавейна ближе и повёл по направлению к ручью. Гавейн послушно опёрся одной рукой на меч, а второй обхватил за шею Персиваля — и медленно заковылял рядом с любовником. Каждый шаг давался с трудом, но всё-таки давался — всё-таки повезло, следы от магической пытки заживают хоть чуть-чуть да быстрее, чем от обычной… Хотя Гавейн по-прежнему был уверен, что в первую очередь ему помогла выжить забота Персиваля. Берега ручья заросли осокой и цветущими травами. Они наполняли воздух ароматами мёда, зелени и влажной свежести. Вокруг цветов кружились пчёлы и бабочки. — Как думаешь, куда этот ручей нас выведет? — Персиваль мягко погладил Гавейна по спине. — Да хоть куда… — Гавейн улыбнулся, вдыхая пьянящие запахи летнего леса. Запахи жизни… — Хотя больше всего я буду рад деревне с хорошим трактиром. Где вкусный эль и мягкие широкие кровати… способные выдержать нас двоих, — он улыбнулся шире, несмотря на боль и усталость. — И яблочные пироги? — с улыбкой спросил Персиваль, ведя его дальше. — И насчёт кроватей ты больно уж шустрый. Двоих-то они, может, и выдержат, но в твоём состоянии я бы не пытался пробовать повторить то, что мы с тобой вытворяли. — И они тоже, — по возможности весело откликнулся Гавейн, мужественно стараясь не морщиться от боли. — А кровать… вытворять то, что обычно, ведь необязательно, правда? Можно хоть рукой друг другу… товарищескую услугу оказать… — Гавейн похабно подмигнул Персивалю, про себя подумав, что если дойдёт до дела, Персивалю, скорее всего, придётся тереться об него самому — потому что он в его нынешнем состоянии вряд ли сумеет даже достаточно быстро двигать рукой. — Необязательно, — согласился Персиваль. — Посмотрим, товарищескую услугу да, можно… только смотри не засни на полдороге, — он усмехнулся. Ручей сделал поворот, лес становился всё реже, и вскоре они вышли на небольшой луг, за которым начиналось поле, засеянное пшеницей. В небе, распластав крылья, вычерчивал круги ястреб. Иногда он чуть складывал крылья, планируя и выглядывая добычу. — Судя по тому, что уже начинаются поля, деревня недалеко, — сказал Персиваль, усаживая Гавейна на траву. — Так что можно отдохнуть и к завтрашнему утру добраться до неё. Надеюсь, люди там нас приютят. — Отдохнуть… отличная мысль, — Гавейн почти упал на траву — от падения его удержали только сильные руки Персиваля, — и устало прикрыл глаза, откидываясь головой на мягкий зелёный ковёр. На обрамлённом спутанными чёрными прядями лице проступила сероватая бледность — всё это время Гавейн изо всех сил старался не показывать Персивалю, насколько тяжело ему даётся дорога. Персиваль лёг рядом с Гавейном, аккуратно положил его голову себе на грудь и обнял за плечи. Ласково взъерошил волосы, глядя в синее небо и вдыхая аромат луговых трав. — Отдыхай, — тихо сказал Персиваль, — Рано тебе ещё услуги дружеские оказывать… — он всмотрелся в бледное лицо Гавейна. — Не бойся, от недотраха не умирают. — Не умирают, — согласился Гавейн и потёрся щетинистой щекой о грудь Персиваля в вырезе рубахи. — Просто тебя хочу… хоть как-то… может, завтра… А вот от голода вполне себе умирают, — он приподнял голову и усмехнулся. — У нас там ещё хоть что-то осталось? А то как-то долговато ждать, пока завтра в деревне накормят… — Осталось, проглот, — Персиваль усмехнулся и потянулся за сумкой. — Как раз хватит сегодня поесть — а с утра в деревню… Гавейн согласно кивнул и улыбнулся в ответ. Он выживет. Рядом с Персивалем — непременно выживет. Они оба выживут. А Мерлин победит Моргану и спасёт Артура… не может не спасти. И Камелот прославится на века… Гавейн встряхнул головой, отгоняя мысли о будущем величии, и взял из рук Персиваля кусок хлеба и полоску вяленого мяса.