девяносто девять

Моб ощущает себя чудовищем. Он забивается в угол, словно брошенный кот, и начинает беззвучно рыдать — настолько тихо, чтобы брат за соседней стенкой не смог расслышать его регулярных всхлипов. Дома — страшно; даже в своей маленькой комнате, в промежутке между этими серыми стенами не чувствуешь себя в безопасности, потому что, кажется, для таких, как он, ее в принципе не существует за исключением вечного упокоения. Он — эспер, который за столько лет так и не научился управлять своей чертовой силой; он — угроза, (которую давно пора устранить). После того, как Кагеяма ломает руку, Тэруки приходит к нему домой каждый раз. Ханадзава искренне переживает: постоянно приносит что-то сладкое (ведь оно успокаивает), пишет смс-ки с расспросами про самочувствие и даже становится постоянным посетителем аптеки, скупая йод и бинты. Тэру спросил не сразу, но Шигео знал, что этот вопрос когда-нибудь прозвучит, разрушая тишину прохладного раннего утра. Светловолосый пришел к Мобу, наверное, на третий день больничного, и спросил о том, что же всё-таки случилось, глядя прямо в глаза. (Моб начал задыхаться; легкие его были в полном порядке, но эти безумно красивые серо-зеленые глаза заставляли забывать о простейших рефлексах). Кагеяма врал не часто: он вообще, в принципе, старался быть хорошим и достойным своего друга, но когда ложь была необходима, кажется, безупречно пользовался ей. (Моб плохо спит, потому что долго лежит на кровати и смотрит в потолок. Сердце бьется слишком часто, стуча изнутри по ребрам. Он боится, что когда-нибудь его слова обличат, и всё, всё, что он построил вокруг себя, в миг рухнет). Кагеяма продолжает с уверенностью отвечать, что руку он сломал при падении. Никаких драк. Никаких самоистязаний. Шигео смотрит на то, как ложки гнутся и летают по комнате, и ненавидит себя, свою несобранность, потерянный контроль. Он знает, что дальше будет только хуже. Ханадзава прибегает сразу же, как начинает чувствовать неладное, и мысль о том, что эспер один в квартире, один, наедине с собой (потому что брат спит слишком крепко, и даже короткие крики за стенкой не мешают его сну), и это одиночество как будто черта, перейти которую слишком легко; свободное падение останется незамеченным. Тэруки буквально вламывается и сразу начинает ловить летающую посуду, затем подбегает к Шигео и, обнимая, просит того успокоиться. Всё хорошо, ведь он рядом. Тэрука сам не контролирует положение и, вместо того, чтобы прикусить язык, разрушает давящее с неистовой силой спокойствие воздуха. — Что ты чувствуешь? И, хотя принятие эмоций — шаг к управлению, Шигео в смятении. Он отвечает, что его чувства как девяносто девять и один. Ханадзава улыбается так по-домашнему, ー и внутри что-то словно расцветает, ー отмечая, что измерять чувства в процентах это что-то новенькое. Шигео хочет разбиться в той самой невесомости, потому что без понятия, какое из этих чисел характеризует его влюбленность.