без названия

Ты сказал «Поехали!». И все понеслось, закрутилось, завертелось. Вылетели наконец-то на волю бабочки, на крыльях которых была единственная роспись пыльцой «тебе же этого так хотелось». И я сама окрылилась, стала цепляться везде и за всех своими прозрачными крыльями, что этого было трудно не заметить. На позвонках исчезли отметины, ключицы обнажились, глаза засветились – сиреневым, как мне мечталось. От меня прежней уже ничего не осталось. Под нами плескался или спал, ровно дыша, большой океан. Ты тихонечко лез в мой карман, доставал виски и будил меня сонную, прогоняющую боль в висках, чтобы я могла посмотреть на хлопковые облака, и чтобы снова успела испугаться высоты. Но рядом был ты, и умирать было совсем не страшно. Пальцами с ногтями в черное крашенными прикасалась к твоей щеке, небритой; ненавидела запах салонной обшивки, от которой твой вкус знакомый, такой родной казался убитым. Потом засыпала и знала, что смотришь на меня, вспоминаешь историю того дня, откуда пошло начало конца конца столетней печали. И вот с небес на землю, куда-то; огляделись, показалось, что край вселенной. Оказалось, просто рай. Невероятно простой, кричащий отовсюду «бери, загружай». Нет, в моей свободной памяти нет столько места, чтобы унести все это. Это свобода, детка, тебе придется смириться с этим. И мысли понеслись по наспех начертанному кругу «Как же мы до этого жили друг без друга? Дай нам познать себя, Куба…» Раскрылась, раскрепостилась, распласталась, стала островом в океане. Зачем ты спрашиваешь про раны? Разве они были? Не помню. А здесь можно достать патроны? Ну что поделать, опьянела от рома… Да не читала я никакого Фромма. Отстань! Нет, лучше пристань, к себе притяни. Смотри, на пристани уже зажглись огни. Они так любят эту «Quantanamera». Не могу ее терпеть…Но сейчас почему-то хочется петь. От счастья странные судороги в горле. Можно просто танцевать на улицах старого города, где даже на штукатурке домов отпечаталась чья-то молодость. Гостиницы, яхты, лимузины 50-хх годов, кошки трутся о ноги стариков. Секс разлит в воздухе. Он в каждом вздохе, за занавесками в casa particular, на пляже, в магазинчиках, лавках, хоть не заходи в бар. И ты здесь иной. Ты выпиваешь меня, как mojito, одну за другой. Скромный гостиничный номер забыл, что такое покой. Стены обшарпаны и с жадностью впитали наш пот, дешевая мебель рассохлась, но преданно ждет прикосновения к себе, без тени смущения на наших лицах, чтобы постояльцам после нас рассказывать небылицы. Иногда мне кажется, ты любишь эту антикварную кровать больше, чем меня. И за такие мысли ты мне отомстил, придумав новую позу дня. Я преисполнена счастьем, а ты лежишь рядом, и ты пуст. Говорю тебе вслух о том, что здесь любят всех - даже тараканы не знают, что такое дуст. Признаюсь в любви Кубе, нашей любви в кубе. Да будь она умножена в миллионы раз, я готова пропасть, визу просрочить, потрать все деньги, простить всех за все, заказать молебен, только оставить пачку фото на память, знать, что любовь в Лету не канет. Ну там без нас кто-нибудь все устаканит. А сейчас, Cuba libre, прими своих ninos, благослови в наших душах невинность. Сколько мыслей я посвятила этому острову свободы? Не меньше, чем тебе в дни непогоды, ночами, усыпляемыми снотворным, ночами-свидетелями текста рукотворного. Я письма писала на небо, вдруг он получит. Но служба доставки бунтовала из-за невыплаты бонусов за получку, отправку ответов, избавления от пустых телеграмм. А я не сдавалась, хоть черти шептали «фигня, все обман». Теперь я не верю ни Богу, ни Бесу. Чаша пуста. Кто наполнял, знал, сколько лить и отвесить. Но рада той капле, что почует на дне. В ней моя нежность, в ней моя влага, в ней твоя твердость, безумства отвага. С ней никто и ничто не сравнится. Если выпито все, значит не повторится.