Тоска по солнечному свету

Лайо не знает, в какие коридоры надо сворачивать, когда убегаешь от полиции, куда прятать вещи во время обысков и как правильно выпрашивать еду на рынке. И для меня непостижимая задачка — как он при этом умудрился дожить до своих двадцати пяти. Он постоянно рассказывает какие-то сказки про поверхность и свет от огромной раскалённой звезды, когда мы вечерами собираемся у печки на ужин. А ещё он говорит, что мы бледные. Потом объясняет, что «бледные» — это когда кожа у тебя очень светлого оттенка, без кровинки, почти синюшная. Не знаю. По-моему, все, кто родился уже под землёй — бледные. Лайо бывает интересно послушать, но часто он говорит, что воровать кошельки из чужих карманов — это нехорошо и добром не кончится, и тогда я не очень-то обращаю на него внимание, потому что лучше меня во всём Гермесе этого никто не делает, и грех не воспользоваться случаем, когда богатеи собираются на площади послушать какую-то дурацкую музыку. Вкус у них не очень, зато кошельки почти всегда пузатые, и жить потом можно без забот иногда можно месяцами. Как раз до нового концерта. Вот и сегодня у дамочки рядом со сценой очень красивая вышитая золотом сумка из кожи, на ней гладко поворачивается замок и крышка откидывается — бесшумно. Когда это нерадивое существо заметит, что пропал бумажник, я буду уже далеко. Когда выбиралась с площади, моё внимание привлёк один господин с тростью. Тёмное блестящее дерево и резной набалдашник — такие штуки обычно очень дорого стоят. И поэтому я останавливаюсь в задумчивости. Судя по тому, как у него топорщился карман брюк, кошелёк находился именно там. Из кармана тащить куда сложнее, чем из сумки, но устоять перед искушением критически невозможно. Этот человек явно богат, одет по последней моде: часы на цепочке, высокий воротник, перчатки без пальцев и смешные круглые очки. Наверняка, одежду шьёт на заказ. Я стою совсем близко, мне достаточно всего руку протянуть, чтобы унести кусочек этого богатства домой, в забытые катакомбы. Жажда азарта и быстрой наживы уверенно перевешивают все мои опасения, и я действительно плавным незаметным движением протягиваю руку к его карману. Уцепившись за краешек кошелька двумя пальцами медленно и ювелирно тяну к себе, считая в уме. Пятнадцать секунд — идеальное время, чтобы сделать всё чисто и незаметно, и на исходе последней секунды я чувствую, что бумажник действительно у меня в руках. Вспыхнувшее на миг короткое ликование почти сразу сменяется замешательством. Я не сразу понимаю, что же пошло не так, и почему руку привычным движением не получается опустить, но почти сразу до меня доходит: её держат. Чужие пальцы сжимаются вокруг моего запястья, и человек медленно оборачивается ко мне. Поймал. Сердце ухает в пятки, и на какой-то момент я вообще перестаю соображать от паники, но краем глаза всё же замечаю, что парень очень молод, примерно одного возраста с Лайо. — Ну привет, ребёнок, — он склоняется надо мной, чтобы лучше видеть лицо. Он улыбается слишком лучезарно для того, кого только что обокрали, но глаза у него острые, взгляд царапает, и хочется от него сбежать. Он улыбается и руку мою сжимает в стальных тисках. — Я не ребёнок, мне тринадцать уже! — негодую и выдираюсь, но едва ли он вообще заметил эти попытки. — Как звать? — спрашивает, щурится, и голос действует на меня, как сыворотка правды. А ещё я боюсь, что он поднимет шум, если не буду отвечать на его вопросы. — Аленсиока, — бурчу под нос недовольно, уставившись на носки своих ботинок. — Аля, — потом оглядываюсь за спину. Там есть, на что посмотреть. — Что, сдашь меня полицейскому? Он ходит возле стены, в блестящих сапогах и револьвером на поясе. Мы уже привлёкши его внимание, и у меня всего несколько минут, может секунд, прежде, чем он сам решит подойти. Остроглазый следит за моим взглядом и усмехается, упираясь в убийственно прямую осанку служителя правопорядка. Интересно, он знает, насколько это для меня страшно? Догадывается, что меня сколько раз водили уже в участок, и сколько раз я почти чудом сбегала оттуда. Что каждый следующий раз — это всё больший риск не вернуться из полицейских застенок никогда. — Не сдам, — набатом звучит в ушах. Остроглазый склоняет голову и снова улыбается. Ожидаемо следует продолжение. — Нам ведь не нужны проблемы с законом? Но в обмен тебе придётся оказать мне маленькую услугу. Согласна? Как будто у меня выбор есть. Кивнуть приходится. — Следуй за мной, — он так говорит, но руку мою не отпускает, и топать за ним приходится, хочу я этого или нет. Через несколько шагов кончается подземная площадь и начинаются привычные длинные коридоры, пока ещё не катакомбы, а широко расположенные стены и высокие потолки. Я хорошо знаю город, но вскоре места, по которым мы следуем перестают казаться мне знакомыми, и это начинает напрягать. Вырваться бы да убежать, мы уже далеко от площади, никто не услышит. Но его хватка — тиски. Остроглазый остановился перед тёмным и маленьким коридором без освещения. Стены его были увиты пыхтящими трубами, а пол сырой, местами и вовсе разливаются лужи. Мне окончательно перестаёт нравиться вот это всё. — Куда ты тащишь меня, проклятый? — Увидишь, — уклончиво отвечает он и делает шаг вперёд. Некоторое время идти приходится практически в полной темноте, и я высоко поднимаю ноги, молясь не наступить случайно на крысу. В лицо с шумом пыхнула горячим водяным паром какая-то труба, и я закашлялась, очень развеселив этим своего спутника. — Пришли, — довольно сообщил он и потянул на себя дверь, незаметно встроенную среди проводов и труб, Оттуда сразу пахнуло дымом с очень специфичным запахом, он наполнял собой всё пространство от пола до потолка, и я сразу прижала к носу рукав, чтобы не надышаться. Такие места незаконно подключаются к генератору, поэтому освещение здесь всегда слабое и почти постоянно моргает. Да ещё и системы фильтрации не работают, отчего дым не выветривается, а вот так остаётся висеть в воздухе молочной завесой, сквозь которую проглядываются человеческие силуэты. Заторможенные движения, пустые глаза. О, я знаю, что это за место. Опиумная курильня. Мой новый знакомый уверенным шагом прошёл вглубь, ловко огибая лежанки и столы, после чего мы оказались у новой двери, в противоположном конце комнаты. За ней царил полумрак, разбиваемый лишь редким мерцанием свечей. И если до этого мне было просто странно и непонятно, меня даже немного интриговало, то едва я ступила через порог, под сердце стал пробираться настоящий мрачный ужас. Атмосфера давила. Комната казалось несравнимо меньше предыдущий, а звук, который я вначале приняла за работу механизмов, оказался монотонным пением на средних нотах от фигур в чёрном, что стояли в кругу в центре комнаты. Чертовщина какая-то. Среди нас ходило много историй о подземных сектах, но всё это сказки. Я была уверена, что сказки. А теперь мне, возможно, предстоит стать юным жертвоприношением, и ничто в этой мысли меня не радует. Ещё немного, и стану мечтать о том, чтобы предаться в руки полиции. От них сбежать будет явно проще, чем от этого психа. — Что за хрень... — начала было я, предварительно втянув в грудь побольше воздуха. Но гневную тираду прервал неожиданный щелбан. — Постой-ка здесь, — остроглазый подмигнул и скрылся за занавеской. И тут я вспомнила, что кошелёк его всё ещё у меня и, может, я даже успею переложить немного денег к себе в карман, прежде чем он потребует обратно своё сокровище. А там уж будь, что будет. Может, мне ещё повезёт, и всё хорошо закончится. Раскрывая бумажник, я кинула косой взгляд на дверь, у которой застыла человеческая фигура. Меня стережёт. Вместо денег в ладони выпала несколько раз свёрнутая бумажка. Я раскрыла её машинально, особо не задумываясь, зачем, и ближайший ко мне огонёк свечи бросил луч на очень подробную карту, на которой, присмотревшись, можно было узнать Гермес. Вот площадь, с которой мы только что ушли. А это курильня обозначена знаком вопроса. Чуть левее отдельной схемой был изображён «Тайный город» — наши катакомбы, которые полиция не могла отыскать который год. Вот так просто начерчены на бумажке. Каждый поворот, каждый тупик в точности, но что-то было не так, если вглядываться. Продолжался. Коридор, который на моей памяти совершенно отчётливо был завален мусором, здесь продолжался, множился и разветвлялся на десятки других коридоров о существовании которых я не подозревала. Либо карта совершенно откровенно являлась ложной, либо этот остроглазый парень знает очень большой секрет. Я едва успела сунуть смятый листок за пазуху, как тяжёлая штора дёрнулась и в тёмную комнату вышел тот, кого я совсем не ожидала увидеть. — Ты что тут делаешь?! — возмутился Лойе, чуть не споткнувшись об меня во мраке. — Встречный вопрос, — еле слышно от растерянности пробормотала я. Он всегда казался мне странным, немного поехавшим кукухой, может, но _безопасным_. До этого момента. — Юная барышня поможет нам в одном очень важном деле, — не снимая своей пробирающей до костей улыбки, вслед за ним показался и Остроглазый. Он протянул мне какую-то карточку. Пришлось подносить к свече, чтобы рассмотреть. На фотографии была изображена подвеска. Кулон с крупным гранёным камнем. — Тебе нужно очень тихо взять эту вещь из кабинета губернатора Фитца и принести сюда, — жизнерадостно пояснил — У губернатора вообще-то охрана, ты в курсе? — мрачно осведомилась я, обращаясь к нему, как к умственно-отсталому. — Но ведь для тебя это не помеха? — Совсем сдурел, ребёнка втягивать?! — Другой возможности у нас не будет, — беззаботно прервал его остроглазый, потягиваясь. — Тем более, она уже не ребёнок, ей тринадцать. Что стоишь? — этот вопрос обращался уже ко мне. — Можешь идти. Беги, поиграй с друзьями. Я попятилась, оглядываясь на дверь. Едва пальцы коснулись металла ручки, меня будто подстегнули, я выскочила в курильню, а потом бежала уже не оглядываясь до самого «Тайного города», сжимая в руках шершавую фотографию. Я, кажется ввязалась во что-то серьёзное и дурацкое, но мне только предстоит разобраться с этим, как следует. *** — Вернётся? — со смутной тревогой в голосе спросил Лойе, глядя за захлопнувшуюся дверь. — Ну разумеется, — друг отвечает уверенно, и улыбка у него широкая, как у Чеширского кота.