Чтобы четко видеть свое творение, когда Ханамия, наконец, повернется к нему спиной.
Часть 1
4 апреля 2018 г. в 21:12
- Это что за стариканское дерьмо?
Лицо Ханамии первые мгновения было опустошенным и абсолютно непроницаемым. Затишье перед бурей во плоти. Лишь нервный тик на глазу указывал на мощь охватившего его раздражения.
Секунды молчания текли долго. Они леденели в груди, пытали. Словно холодными каплями по лысой голове преступника, насильно зарытого в песок по горло.
- Котацу, - ровным голосом ответил Фурухаши, сверля взглядом столик.
Он сидел на холодном полу раздевалки за неимением альтернативы: скамейки были свалены в один угол, а три четверти пола занимал сам виновник мрачного торжества.
Цветастое одеяло резало глаза, буквально выворачивало наизнанку. Оно яркими бликами лежало на пыльном полу, свисая со столика. Котацу, словно с вызовом, разместился посередине и приглашающе открывал угол одеяла.
Нечто столь соблазнительное и комфортное привлекло бы внимание кого угодно, но не Ханамии. Он широким шагом приблизился к котацу и с ярко выраженным отвращением вернул носком кроссовки отогнутый угол одеяла в нормальное состояние.
- Настолько простодушна твоя очевидность, что даже стыдно посылать на хуй, - шикнул Ханамия, скрестив руки на груди. – Это я и так вижу. Что это делает в раздевалке?
Фурухаши поднял взгляд на капитана. Выражение его лица ничуть не поменялось, но Макото шестым чувством понял, что он хотел сказать: «Стоит».
- Оооо! – от дверей раздался удивленный, но восторженный возглас. – Котацу!
- Еще один умник притаранился, - Макото резко обернулся. – На такую бесполезную громоздкую херь мог повестись только ты, Хара. Как притащил эту штуку на своем горбу, так и выноси обратно.
- Эй-эй, - тот выставил перед собой руки в оборонительном жесте. С лица тут же сошел восторг, сменившись растерянностью. – Я его сюда не приносил. Он ж тяжелый, камон.
- Заставил кого-то притащить? Ты свои способности не в то русло направляешь.
- Да я впервые его вижу, че накинулся на меня, а? – Хара присел рядом с Фурухаши и принялся с важным видом изучать «исподнее» котацу.
Тренировки сегодня не состоялось, и капитан рассчитывал проверить площадку в одиночестве, максимум, вместе с Коджиро, что каждый день сюда заявлялся вне зависимости от обстоятельств - вероятно, из скуки – и пойти домой. В удачу Макото не верил, и, судя по всему, зря.
Ханамия все еще не мог смотреть на вырвиглазные цвета и постоянно отводил взгляд в сторону. Впрочем, наблюдать, как эти двое со всем спокойствием относятся к присутствию инородного предмета, тоже не доставляло удовольствия.
Казалось бы, плевое дело – под угрозой штрафа в пару кругов заставить товарищей по команде поднять его и свалить в мусорку, в другую кучу барахла. Но тогда один вопрос остался бы без ответа – кто посмел заявиться сюда и наводить свои порядки?
Макото мог бы перечислять членов баскетбольного клуба, попадавших под статус «подозрительный», но со вздохом осознал, что доверять кому-то в этой школе в принципе было невозможно. Даже себе.
Поэтому такими темпами он мог обвинить даже директора, решившего использовать их раздевалку в качестве кладовки. Тогда либо директору пришлось бы покинуть школу благодаря усилиям и связям Ханамии, либо… Впрочем, иного варианта для него не существовало.
- Тебе не нравятся котацу? – Хара привалился к снесенным скамейкам.
- Вот под ним переодеваться и будешь, - Ханамия дернул уголком губ. – А я подсоединю его, пока ты там. Быть может, яйца себе подпалишь на мою радость.
- До такой идеи неиронично могут додуматься Сейрин, - подал голос Фурухаши.
Ханамия с блеском в глазах в красках представил, как Киеши из-за мистических обстоятельств (которые он еще не успел продумать) застревает под включенным неэлектрическим (а соответственно, небезопасным) котацу.
Да он Железному Сердцу одолжение сделал бы – такая очаровательная смерть не каждому достается.
«Очаровательная» - было сказано с огромным преувеличением. Настолько мерзкой расцветки он действительно в жизни еще не видел. Хуже были бы только цвета формы какой-нибудь вражеской баскетбольной команды. Хотя, почему «какой-нибудь»? Вполне конкретной.
Ханамия снова перевел взгляд на котацу.
Он ошибся. Ему даже не стыдно было признавать свой провал – о нем все равно никто не узнает. Ничто не может быть хуже этой веселой расцветки.
Одеяло все еще калейдоскопом крутилось перед глазами. Если Макото сейчас стошнит, то он не будет удивлен.
- Может, его притащил кто-то из наших и заберет сегодня? А пока оставим до следующего дня - не мешается же, - либо у Казуи был кинк на тяжелые душные предметы, либо он действительно дурак. Кому в голову придет мысль делать из раздевалки временные хоромы для традиционной японской атрибутики?
- Это тебе не псина, чтобы «оставлять, если не мешается», – Ханамия с раздражением отвернулся, настраиваясь покинуть помещение. – И скамейки явно с этим не согласны. Еще как мешается.
От этих двоих толку мало. Впрочем, вряд ли это был кто-то из клуба – его баскетболисты пусть и были теми еще засранцами (чем Макото не редко про себя гордился), но отнюдь не смертниками. Нарываться на потенциальный гнев капитана? Упасите.
Но в одном Ханамия был уверен – котацу был не просто столом. Это был плевок в его сторону.
И избавляться от улики так быстро он не собирался.
- Завтра разберусь, - сказал он коротко, сведя брови к переносице, и вышел.
За ним, к удивлению самого Ханамии, поспешил Фурухаши. Ну, как «поспешил» - молча встал и поплелся следом, сверля взглядом спину.
Макото не редко ощущал на себе взгляд Коджиро. Вот только понятия не имел, чего именно тот добивался, прожигая в нем тлеющую дыру. Испытанием это назовешь слабо, интересом – тоже. Но блеклые темные глаза продолжали периодически преследовать его, наводя на мысль, что за ним откровенно наблюдали.
Даже когда между ними устанавливался зрительный контакт, он не опускал голову, не начинал заниматься своими делами. Фурухаши продолжал смотреть, не моргая. Казалось, до иссушения глазных яблок. Словно и не был застан врасплох за преступлением.
Ханамия в принципе был не против. Фурухаши всегда показывал себя с лучшей стороны на площадке и не вызывал желания приложить его головой об стену. Если для него любование Ханамией было частью мотивации или саморазвития – пусть. Макото лишь держал его на определенном расстоянии, остужая лишними штрафами за «витание в облаках».
Фурухаши со спокойствием и отрешенностью мог переломать ребра. Кто дал бы гарантии, что он не выслеживал слабые места своего капитана?
- Почему бы просто не выбросить его? Или не отдать кому-то?
- Ты вообще меня слушал? – Ханамия не обернулся, продолжая щуриться и надламывать пальцы в карманах. – При всем желании пройтись по нему кувалдой, если так сделаю – упущу того ублюдка, который решил, что ему все дозволено.
Фурухаши приподнял бровь, что было незаметно для парня, но молчание было расценено верно.
- Я ничего об этом не сказал?
- Ни слова.
- И правильно. Кислород сэкономил.
Фурахаши поравнялся с капитаном, не отводя пристального настойчивого взгляда.
Макото чувствовал, что его череп буквально раскроили и отверткой ввинтились в мозг, таким навязчивым и неприятным было это ощущение. Секундное моргание – и вот уже он снова с холодной головой и в трезвом разуме.
- Я так необычайно ослепителен сегодня? – самодовольно фыркнул Ханамия, решив прекратить свои пытки. – Все глазоньки свои с меня не сводишь.
Либо для Коджиро смущение отсутствовало как таковое, либо для этого нужно нечто большее. Тонкая шея, казалось, надломилась, когда он чуть склонил голову ближе к плечу. По-птичьи так, с неподдельным любопытством.
- Хмм, есть доля правды.
Ханамия рвано вздохнул, скосив взгляд на товарища по команде. Тот невозмутимо пожал плечами и продолжил идти нога в ногу.
Что бы это ни значило, Макото понял, что был прав. За ним следили.
И отнюдь не горячая фанатка или взмыленный от гнева Хьюга, а Фурухаши. Разумная сельдь, которую если и выбросить на берег, не будет барахтаться в грязи и паниковать, даже удивляться – сунет голову обратно в водоем и продолжит лежать так еще столетия. Живой.
Это несколько напрягало.
- Смотри, чтоб не встал на меня, - Ханамия поправил сумку на плече и свернул в переулок, срезая дорогу. Коджиро нужно было идти по прямой. – Три штрафных круга.
- А если это я принес котацу? – неожиданный вопрос оглушил Макото.
Тот остановился и обернулся. Ханамия атлетичный, но нескладный и уж слишком острый, угловатый. Таким же был и сам Фурухаши, только еще холодным, с шорохом ускользающим, словно песок. Оба стояли друг напротив друга, опасно склонив головы.
В глазах Макото читалась насмешка. Широкий рот растянулся в неприятной улыбке.
- Будешь пол вылизывать на том месте, где он стоял, - и больше не сказал ни слова.
Фурухаши даже не посмотрел вслед, а, словно ничего и не произошло, пошел своей дорогой. В его очередном выдохе послышался смешок.
*
- Ну что, готов приласкать языком пол? – язвительный голос Ямазаки было ни с чем не спутать.
Фурухаши оглядел команду. Все находились в раздевалке и испытующе смотрели на вновь прибывшего. Котацу, как и ожидалось, все еще мозолил глаза посреди комнаты.
Причем он был в рабочем состоянии.
В раздевалке баскетбольного клуба всегда стояло не самое потрясающее амбре ароматов. И Коджиро незаметно поежился, представив, как тепло сочеталось бы с ярким запахом мужчин и пота. Благо сейчас было утро и тренировка только впереди.
- С чего бы?
- С того, что ты слишком подозрительный, - нараспев ответил Хара.
- Нашедший тело становится главным подозреваемым, – Ханамия хмыкнул. В его взгляде не видно было ни капли осуждения, что шло вразрез со словами.
- У меня нет доступа к ключам вне тренировок, - привел Коджиро веский аргумент. Макото мигом потерял к спору всякий интерес. Он и не рассчитывал на занимательную сцену. В конце концов, на стороне Фурухаши были факты. - И я зашел в зал вместе с Ханамией.
Команда переглянулась.
Выяснять, почему Макото ни разу об этом не обмолвился, смысла не было. Он был яро настроен найти взломщика, но не полюбоваться на локальный суд присяжных не мог. Отказать в подобном удовольствии - все равно что дать пощечину семпаю.
Имаеши бы такого не простил.
На варианте «А мог ли Ханамия нас всех наебать и сам приволочь стол?» сразу ставился крест. Он был не против находиться в эпицентре обсуждений; заранее выстраивал планы по изоляции или устранению неугодных людей. Но за имущество клуба и график тренировок он ручался головой и относился к ним даже с большей серьезностью и энтузиазмом, чем требовалось.
Пилить стул, на котором сидишь? Фурухаши было бы интересно посмотреть на такого капитана, но отнюдь не приятно. Впрочем, за это и волноваться не стоило.
- Что за херня? – Ямазаки запустил всю пятерню в колючие волосы. - Почему он вообще включен?
Фурухаши проследил за взглядом капитана. Сегодня он выглядел на удивление спокойным. Ненавязчиво расслабленным и даже ленивым.
И постоянно надменно и насмешливо косился в сторону котацу.
Словно бы выжидал.
Команда явно не торопилась отключать котацу от питания и не придавала значения одной маленькой детали. Детали, которую заметить действительно трудно, учитывая ее постоянное молчаливое сонное времяпровождение.
Но не для Фурухаши, привыкшего выслеживать.
- Ханамия, - он подошел ближе к котацу, но его остановила рука Макото, не дававшая пройти дальше, - если под ним сейчас лежит Сето, то я забираю тысячу йен, на которые сейчас поспорили эти двое.
Коджиро ткнул большим пальцем в Хару и Ямазаки. Те перестали строить теории и состроили гримасы недоверия. Но молчание затягивалось. Предположение никто не собирался опровергать. Секунду спустя их лица начали приобретать осознанное выражение.
Паззл на удивление легко складывался?
- Забирай хоть две, не мои, - Ханамия утвердительно качнул головой.
- Он мертв?
- Надеюсь.
Мстительность Макото не знала границ.
- Если наш главный центровик задохнется, перегреется или получит ожоги (вдруг блок не безопасен), то вряд ли игра пройдет как по маслу, - Хара все норовил подойти к котацу - отогнуть одеяло и пустить хоть немного свежего воздуха, но Макото лишь самодовольно усмехался.
- Либо игра на удачу, либо… - Ямазаки красноречиво провел пальцем по шее, покачивая головой в сторону капитана.
«Что ж, это был вполне себе очевидный поворот событий, - думал Коджиро, - Сето – любитель комфорта, настойчивый сукин сын, умеющий пробираться туда, куда захочет, и клал на других. Неудивительно, что в дурную голову пришла мысль схоронить котацу в раздевалке. А капитан клал на чувство жалости. Все так и должно быть».
Он сунул руки в карманы и задумался о том, стоило ли это событие его внимания. Ничего не поменялось, все продолжало идти своим чередом - занимательным, но привычным.
Лицо его ничуть не исказилось, лишь на спине отчетливо выступили лопатки – сгорбился.
Теперь котацу в буквальном смысле предадут огню, верно?
Фурухаши не заметил, в какой момент из-под одеяла показалась сначала рука, а затем и верхняя половина туловища Сето. Выглядел он помятым и растерянным. Растрепанные сухие волосы беспорядочно спадали на лицо, а губы поджаты.
- Ты выжил, - Макото с разочарованием посмотрел на товарища по команде сверху вниз.
- Мне снилось, что меня жарили на костре, - рот исказила гримаса боли.
- В задницу тебя отжарят, если досчитаю до десяти, а ты еще будешь здесь, - Ханамия демонстративно загнул один палец.
Ожогов у Сето не обнаружилось. А Ханамия все еще не верил в удачу.
К выходкам Кентаро он либо привык, либо всеми силами сдерживался. Дуэт у них был слишком эффективным и ошеломляющим, чтобы сдаваться на милость гневу и раздраженности.
Хотя Фурухаши не сомневался, что следующие несколько дней тот от изнеможения и морального давления не сможет провернуть ни одну безумную идею.
Однако чувство, что все идет не по привычному сценарию, не отпускало Коджиро до окончания учебного дня.
*
Тренировка прошла на улице. Упражнения на выносливость и реакцию показались Фурухаши странным предлогом для такого решения, но он исправно выполнял указания, то и дело ловя боковым зрением выражение лица Макото. Недовольное и задумчивое. Капитан периодически покусывал губу, выдавая свою нервозность.
Глаза Фурухаши заметно потемнели. Слишком уж демонстративно тот показывал свои эмоции.
Уже потом, задержавшись дольше всех в душе, Фурухаши выкручивал вентиль до упора, охлаждая тело. Кожа, казалось, пенилась и дымилась, когда об нее с бешеной скоростью ударялись холодные капли. Уперев руки в стену, Коджиро подставил изогнутую спину под массаж душа и удовлетворенно выдохнул. Лицо выглядело как никогда расслабленным, что уже было какофонией эмоцией для такого человека, как Фурухаши.
Ему нужно было просто прийти в себя.
Двери зала были открыты, но он не свернул в их сторону. В раздевалке даже неяркие лампочки не работали, заливал пространство только свет солнца, начинавшего свой путь на горизонт. Ханамия подпирал собой стену, всматриваясь в котацу, который стоял все в том же положении, что и день назад.
Хотя «всматриваясь» было слишком громко сказано – он моргал слишком часто, стараясь избавиться от навязчивых пятен перед глазами.
- Сталкер херов, - Макото, не удивившись приходу Фурухаши, присел на пол.
Коджиро занял выжидательную позицию, ничего не ответив. Его сумка теперь уютно устроилась в углу раздевалки.
- Хотя для этого и нужно тебя открыто провоцировать, - Ханамия был отрешен. Подбородок высоко поднят, нос вздернут.
Фурухаши сохранял молчание, испытующе вглядываясь в своего капитана. Тот глубоко о чем-то задумался и, судя по всему, был не против, если к нему кто-то присоединится.
Причину провокации он знать не хотел, хотя догадывался. Проверить, насколько тщательно Фурухаши шпионил за ним. Испытать лестное удовольствие. Быть может, превосходство. Коджиро нравилась эта черта Ханамии. Очень нравилась; он еле слышно хмыкнул в ответ.
Но факт того, что котацу все еще здесь, оставался фактом.
И что Макото медитировал подле него – тоже.
Он отодвинулся от стены и придал своему лицу былое выражение.
- Сето заберет его завтра, можешь валить.
- И для чего тогда нужно было меня звать? – Фурухаши вновь вперился взглядом в капитана. Тот нахмурился, уголок рта дернулся.
- Чтоб попрощался с ним, - Макото цыкнул. – И насладиться твоей чертовой одержимостью.
Фурухаши не сдвинулся с места. Он даже не моргнул.
- Тобой двигали эмоции?
- Схуярь с прохода.
«А если нет?» - хотелось ответить Коджиро, но он лишь сузил глаза. На секунду, почти незаметно.
Ханамия вел себя необычно, и такую возможность упускать совсем не хотелось. К Макото, до этого находившегося в прострации, начали возвращаться чувства.
- Хорошо, - Фурухаши единожды моргнул. – Мне лишь интересно, почему у тебя такая неоднозначная реакция.
- Тебе? – в голосе Макото послышался истеричный смешок. – Интересно? Тебе?
Ханамия приподнял голову, цокая языком. Сгорбился, опасно склонившись и смотря исподлобья. Ханамия землистый, царапающий. От него исходил неподходящий его внешности жар. К коже Макото хотелось прикоснуться, сжать, ощутить под пальцами. Она будет напоминать хлопок, только что отнятый от утюга?
- А не запал ли ты на меня случаем? – Макото издевательски усмехнулся, перебрасывая свое внимания от одной части лица Фурухаши на другую. Присвистнул и осклабился.
«Представляешь меня в своих грязных фантазиях, а?», «У тебя хоть румянец появляется, когда дрочишь на мои фотки?» - так и вертелось на языке Макото, но Коджиро ничуть не смутился. Он лишь склонил голову ближе к плечу. Кость надрывно хрустнула.
- Мерзавцев на свете много, - сделал паузу, приоткрыл тонкие сухие губы, не сводя пустого отрезвляющего взгляда с капитана, - а гениальных мерзавцев по пальцам сосчитать.
Ханамия издал глухой звук, а затем взял звонкую высокую ноту и хохотнул. Волосы у него одним словом «ползучие», закрывали большую часть лица, мешали разглядеть, как изменилось его выражение. А Фурухаши интересно. Его любознательность переходила границы.
Провел уверенно рукой по челке, смахивая ее с глаз Макото, надавил большим пальцем на лоб – горячий. А пряди у него мягкие, ускользающие, текущие сквозь пальцы. Брови свелись к переносице недоверчиво, но он мягко огладил образовавшуюся складку на переносице. Лицо у капитана податливое.
Как жаль, что это лишь воображение.
- У тебя есть яйца, - бубнил Ханамия. – Или рак мозга.
Капитан все еще не мог выдержать игру в гляделки с Фурухаши. Он родился с талантом заставлять людей отворачиваться от него. Поразительный и очень раздражающий талант.
- Полезай под котацу, - коротко приказал Ханамия.
Было бы глупо ослушаться. Коджиро невозмутимо отдернул одеяло и сел. Ноги обдало приятным теплом, саднящим морозную кожу. Фурухаши подвигал пальцами, разгоняя кровь. От привычного ему озноба столик слабо спасал, но чувство было приятное. Туловище само опустилось на пол – благо, сегодня переодевались не здесь и не успели нанести грязи.
- Ну и?
- Тепло.
- Отврат.
Его капитан снизу казался…забавным. Фурухаши не стеснялся в открытую пялиться на Ханамию. Он потянулся, и в позвоночнике вновь что-то хрустнуло. Приятная слабость разлилась по телу, призывая отдаться дремоте.
- Сето явно притаранил его из дома, - начал разговор сам с собой Макото. Коджиро прислушался. – Это бревно – символ…Как это говорится? Единения? Идиотизм.
Фурухаши не осмелился вставить слово, а исполнял роль хорошего благодарного слушателя.
- Призывает членов семьи доверять друг другу. Сближаться. Да в этой духоте можно разве что яичницу старому деду пожарить. Да и тот будет плеваться.
- Сето собирается с семьей за котацу, - озвучил мысли Ханамии Фурухаши.
Фурухаши как можно тише выдохнул. Такой Ханамия, недоумевающий, резко решивший открыть свои мысли, ведомый эмоциями, был по-своему очаровательным.
Макото вновь устремил взгляд, полный плохо скрываемого замешательства, в сторону.
Сето. Человек, на которого сложно смотреть без мысли «А как он себя ведет за пределами площадки?», оказался в какой-то степени обычным. С желанием получать поддержку, ощущение комфорта и ласку родных. Не вязалось с убеждениями и образом Кентаро в стенах Кирисаки.
«Сложно принять, что член твоей команды тоже человек, да?»
- Но ведь ты сам никогда не сидел под котацу.
Ханамия вспомнил о присутствии Фурухаши и одарил его волной негативных эмоций. Морщинки на лице выступили так отчетливо, что не будь сейчас угроза получить ботинком по лицу, Коджиро обязательно посчитал, сколько их.
Что испытает Ханамия, расскажи Фурухаши ему о своем, удивительном даже для него, интересе?
- Мне не нужно жрать говно, чтобы знать, что это говно.
- Что плохого в том, чтобы попробовать?
- Сожрать говно? – ухмыльнулся он, а потом серьезно продолжил. - Ты зарываешься, сталкер, - Ханамия опасно покачнулся вперед.
- Никто не заставит тебя начать верить в единорогов и целовать прохожих, это ведь так не работает, - Фурухаши подвинулся в сторону. – Или такая мелочь становится слабостью нашего капитана?
Любой другой на его месте подумал бы, что это неприкрытая провокация. Желание взять на слабо. Однако Ханамия знал, что Фурухаши никогда бы не стал действовать так прямолинейно. Эту сферу по праву занял Ямазаки, ящик тнт с постоянно горящим фитилем.
Думать о том, что его нежелание – побег? Какой вздор. Размышлять о причинах столь примитивного вызова? Еще чего. Думать об опасности, исходящей от Коджиро? Глупее вещи и не придумаешь. Вспоминать о нем ни с того ни с сего посреди ненавистного жаркого дня?..
Чушь.
- Я закрываю тебя в зале, - Ханамия обернулся, чтобы выйти.
Макото ожидал чего угодно, но не того, что Фурухаши безразлично отвернется от него на бок и закроет глаза. Он уткнул лоб в сгиб локтя и размеренно задышал.
Де-мон-стра-тив-но.
Ханамия цыкнул и оскалился. Вызов, значит.
Он заранее обречен не провал, ибо Макото никогда не придавал значения тому, чем не был заинтересован с самого начала. И глупость, засевшая в мозгу у самого флегматичного члена команды, явно не входила в этот список. Упрямство Фурухаши напоминало больше детскую обиду, чем что-то серьезное.
Дверь хлопнула.
Коджиро остался в одиночестве. Он открыл глаза и со свистом выдохнул.
«Как всегда неподражаемо, капитан».
*
Проснулся Фурухаши от гулкого звука открываемых дверей спортзала.
От лежания на одном боку у парня затекли плечо и шея. Пальцы рук неприятно покалывало. Перевернувшись на спину, он ощутил резкий удар лопаток о пол, но даже не поморщился. Он приоткрыл глаза и сквозь узкую щелку различил тени деревьев на раме окна. Солнце зашло, но на улице было еще относительно светло, поэтому Коджиро позволил себе еще пару секунд полюбоваться.
Тело за долгое время разморило, но отнюдь не согрелось. Котацу ласкал его жаром, погружая в уют, но чувствительное тело все еще ощущало привычный озноб. Он даже сроднился с ним и вовсе не считал это ощущение дискомфортным.
- Чувствую запах дохлой жареной селедки, - пропел Ханамия, открывая дверь в раздевалку.
Но ответом послужило молчание.
Ханамия приподнял бровь. Коджиро спокойно лежал под столиком, заведя одну руку за голову. Грудь мерно поднималась при каждом вдохе. Весь его вид выражал крайнюю беззащитность и гармонию.
- Да вы блять шутите.
Макото щелкнул пару раз пальцами перед лицом Фурухаши.
И вот уже рука потянулась к щекам Коджиро, чтобы как следует влепить по ним, но неведомая сила остановила капитана. Ханамия пригляделся. Его подчиненный выглядел до того умиротворенно, что даже не верилось в реальность происходящего. У Фурухаши никогда в жизни не было такого лица.
Вот так новость.
Не попал ли он в Страну Чудес в качестве новой Алисы? Слишком уж все сюрреалистично.
Ханамия невольно задержал взгляд на Коджиро. В какой-то момент ему показалось, что у того дернулся глаз, но в следующее мгновение видение рассеялось.
Фурухаши что-то тихо промычал и повернул голову. От виска отлипла пара прядей, открывая заманчивый вид на ухо.
- Этот котацу – проклятие этих сейриновских придурков-идеалистов, - Макото нахмурился. – Что в нем такого замечательного?
Фурухаши скорее слышал, чем чувствовал, как Ханамия просунул руку под одеяло. По сдавленному шипению можно было понять степень его недовольства.
Рука Макото находилась слишком близко к локтю Фурухаши. Его капитан горячий, почти огненный. И еще сухой и непостоянный. Словно песок в пустыне.
Потрясающее чувство. Фурухаши хотелось зарыться в этот песок ледяными пальцами, почувствовать приятное жжение на подушечках.
Но он смиренно лежал, гадая, решится ли капитан поступиться своими же словами. Чисто ради любопытства.
Макото еще несколько секунд последил за неподвижным Коджиро, проверяя, точно ли тот спит, и аккуратно скользнул под столик. Он еще некоторое время тихо поматерился и сел, дергая плечом. Нога неловко ткнулась в бедро лежащего и замерла.
- Только попробуй проснуться, сучий потрох, и заснешь вечным сном, - пробормотал Ханамия, но отодвигать ногу не торопился. Все-таки бедро у Фурухаши было…приятной температуры.
Тот затаил дыхание. Ханамия вытянул ноги около Коджиро и лег. Стало тихо.
Фурухаши почувствовал сбившееся дыхание у своего уха. Запах Ханамии, его природный, мужской, ударил в ноздри. Капитан коснулся кончиками пальцев шеи Коджиро и несильно сжал. Щеку защекотали кончики влажных волос.
- Купился?
Коджиро преспокойно открыл глаза.
- Нравилось изображать из себя спящего, извращенец? – Ханамия ухмылялся.
- Нравилось, - Фурухаши извернул голову так, чтобы удобней смотреть на Макото. – С какого момента?
- С самого начала. Ты притворяешься хуже, чем наш драматичный кружок. Я-то знаю твое истинное лицо.
- Льстит, что меня знают лучше, чем я сам, - Коджиро позволил своему лицу смягчиться.
Ханамия сверлил его взглядом, полным пренебрежения. Всего лишь счастливое совпадение. Он вынужден наблюдать за игроками, естественно, что он знал привычки каждого члена.
Отрицать, правда, что за Фурухаши иногда следить было интересней, он не стал. Как и озвучивать это.
«Два сапога – пара, да?», - Макото гортанно рыкнул на эту мысль.
- Ну и как первый опыт под котацу?
- Что ж в лесу сгнило, что ты так часто начал проявлять интерес и задавать вопросы.
Коджиро многозначительно промолчал.
Макото недовольно скривился.
- Жарко, мерзко, отвратительно, тесно, жестко, неудобно, идиотская расцветка, еще и ты рядом – сплошные минусы.
- Потому что тебе претит сама идея котацу, - Фурухаши слепо уставился в потолок, лениво озвучивая свои мысли.
- Либо ты живой баскетболист, либо мертвый психолог – выбирай, - Ханамия давал четко понять, что на анализ своей личности соглашения не давал.
- Ханамия, - Коджиро повернулся на бок, подперев щеку рукой, - что плохого в том, чтобы не бояться проявлять человечность?
- И мне лекции читает тот, кто шею готов свернуть игроку, даже не моргнув?
Макото не до конца осознавал, почему все еще не встал и не ушел. Пришел, называется, выпустить паренька, а сам сидел уже не вторую минуту в самой дерьмовой обстановке, в которой только мог оказаться.
- Бизнесмены, идущие по головам конкурентов - не ублюдки в кругу семьи.
- Заебись сравнение, - Макото осклабился.
- Я к тому, - Фурухаши привстал на локтях. В его глазах отчетливо были видны проблески чего-то живого, не бледного и болотного, как раньше, а чего-то нового, - что махинации на поле битвы не влияют на жизнь за его пределами. Сето Кентаро – живой – ну, почти, после твоих-то издевательств над ним – тому пример.
У Ханамии было подготовлено много ответов на слова Коджиро, но все они не являлись опровержением теории. Точнее все это были посылы в долгое эротическое. Да и сама теория звучала больше как утверждение, истина, аксиома. И это бесило больше всего.
Поэтому все, что ему оставалось, это гордо молчать, прожигая дыру в одеяле котацу.
И неясно, что его бесило больше – оно или это, оказавшееся на удивление говорливым, чмо, что лежало рядом.
- Я в курсе. И если ты не заметил, я тоже не жру младенцев на завтрак, - капитан поерзал. Коленка вновь ткнулась в какую-то часть тела Коджиро. Тот даже не пошевелился. – Но у меня есть свои причины не видеть смысла в этой деревяшке.
- У меня дома тоже был котацу, - нараспев флегматично протянул Фурухаши. – Как-то к нам приехал племянник-паршивец, которому палец в рот не клади – а сломает что-нибудь, причем с превеликим удовольствием. Печальное было зрелище.
Ханамия приподнял бровь. Увлекательность этой истории можно было оценить только по шкале с делением в «минус бесконечность», и он точно знал, на какой отметке ее поставит.
- А он оказался гениальным инженером, способным сотворить из чего-то ненужного и сломанного довольно полезные вещи.
Коджиро указал пальцем на котацу, как бы намекая, когда именно он выяснил эту информацию. Сил на слова ему не хватило. Во рту уже чувствовалась сухость, от которой неприятно саднило горло.
Не привык он быть разговорчивым. Но с Ханамией молчать было нельзя.
- А я, наверное, внутри сентиментальная фея-волшебница, да? – иронично поинтересовался Макото.
Фурухаши прикрыл глаза. С ним было трудно, но это добавляло игрового интереса к общей симпатии. С остальными было на удивление просто.
Пожалуй, еще выбивались из общего ряда Сейрин, но с этими людьми он предпочел бы не пересекаться где-либо еще, кроме матча. Да и на матче нежелательно. Как бельмо на глазу.
- Жалкие попытки сопротивляться, мой ублюдский капитан, - пробормотал Фурухаши.
В следующее мгновение он закинул руку на Ханамию и под удивленный вопль опрокинул того навзничь. Макото ухватился за ледяные пальцы, с силой сжимая их. Скинул с себя цепкие руки и попытался перевернуться.
В результате битвы Ханамия оказался лицом к Коджиро, скалясь от неудовольствия, но не выпуская из руки его пальцев.
Отвратительное чувство. Отвратительно приятное чувство. Ханамии это (не) нравится.
Кожа у Макото оказалась действительно такой, какой Фурухаши себе и представлял. Сухой, но одурманивающе жаркой. Да так, что он, пристально вперившись болотной пустотой в капитана, поднес тыльную сторону к лицу, вдыхая тепло всей грудью. По спине пробежались мурашки, вдох получился прерывистым.