Любовь и зомби

Прощаться Джуджи не умел. Не нужно прощаться, если тебе говорят: «Когда-нибудь встретимся»; не нужно прощаться, если собеседник хрипит и булькает кровью, а то и вовсе смотрит в небо остекленевшими глазами. И не стоило учиться ради одного случая: с «Источником» покончили, им с РБ больше незачем было оставаться. Он направился было к гитаре (РБ вяло отмахнулся на попытку разбудить, да и днём плывущие в воздухе музыкальные инструменты вызывают много лишних вопросов), когда его окликнули: — Мистер Кабанэ, постойте. — Чего тебе? — развернулся он на голос. Мика. Не Грейв — тот ещё находился в своей спячке. — У вас… у вас кровь на маске. Засохшая. — Почему ты так уверена, что это кровь, а не мозги? — в лицо ему ткнули мокрым — едва удалось отшатнуться в последний момент. — Дай сюда, — он отобрал у девчонки тряпку: — Ну? Показывай, где. Пальцы легонько коснулись его правого виска. — Вот здесь. И мозг другого цвета, — ровным тоном возразила Мика. «Ох, чёрт, откуда у неё такие познания?» Откуда-откуда… Не из школьного учебника — это уж точно. — Всё? — осведомился он, старательно повозив тряпкой по виску. — Да, — Мика потянулась забрать мокрую ткань, задела его руку, щёку… провела пальцами вдоль одного из швов, который тянулся к крылу носа. — Т-ты… — если бы Джуджи был жив, он сказал бы, что в горле пересохло. — Ты что творишь, дура? — Ой, — Мика убрала руку. — Там… нитка из шва торчала. Я не подумала, что вам может быть неприятно. Простите, — кажется, она хотела уйти, но Джуджи ухватил её за запястья — тонкие, с торчащими косточками, с дрожащими ниточками пульса. Удержал возле себя. Не позволил. Нитка. Дело в нитке — придумала тоже. Глупая девчонка, которая ничего не боится, даже гладить по щеке мертвеца. «Грейв вышибет мне остатки мозгов и правильно сделает», — мелькнуло у него в голове, когда вместо того, чтобы попробовать высвободиться, она подалась навстречу и неловко попыталась отыскать его губы. Он давно, очень давно никого не целовал — не с его обстоятельствами, не с его телом, но это он зачем-то схватил её за руки, не наоборот, и она, кажется, поняла его неправильно. Дерьмо, а можно было понять всё правильно?! Она же, наверное, вообще никогда ни с кем не целовалась. Это и отрезвило его окончательно: — Послушай, девчонка, — он разжал руки. — Я не должен был… — Нет, ничего. Мика скользнула в сторону — но не ушла совсем, он ощущал её присутствие. — Это я не должна была, — объяснила она. — Чего? Мика почти невесомо переступила с ноги на ногу — кажется, в смущении, но её почти беззвучное дыхание не сбилось, не прервалось даже на мгновение, когда она наконец-то ответила — и всё испортила: — Потому что вам от этого будет хуже, чем мне. И сбежала — похоже, он польстил ей, посчитав бесстрашной. Ещё пару дней назад Джуджи заорал бы ей в спину: «Засунь жалость себе в задницу!» — и на гитаре РБ жалобно тренькнули бы струны. …пару дней назад он вообще не оказался бы в такой ситуации. Он закинул на плечо ремень гитары, бесцельно прошёлся взад-вперёд в надежде, что удастся споткнуться обо что-нибудь, на чём можно было бы выместить злость, и наконец шагнул к порогу. Гадая, придёт ли она попрощаться. Ещё раз, по-настоящему, без соплей. Ничего же не было. Ничего, за что он мог бы считать себя обязанным: в конце концов, если Мике Асаги хочется целоваться с кем попало, это не его забота. Пусть у Грейва голова болит.