Caged princess:Continuation

Города близ замка практически не было. Точнее, не в том понимании, в каком привык его видеть Блу. Город близ их дворца был ярким, пышным, почти что ежедневно праздничным, полным жизни и красок. Он кипел, он звучал - переливами голосов, звоном музыки, топотом сотен ног - и хватало одного взгляда на него, чтобы понять, что это место полно жизни. Улицы всегда были полны народу - женщины в платьях, цветных, несмотря на простоту тканей, мужчины в рубашках, дети, радостно скачущие между взрослых и лошадей - все были такими довольными, такими добрыми, все окна и множество дверей были открыты и в любое место можно было заглянуть изнутри. Здесь же, кроме того, что сам город был значительно меньше, так ещё и всё было намного... Нет, не серее. Закрытее. Скрытнее. А от того - отталкивающе. Как только они преодолели стену, которой был огорожен город, а дорога стала ровнее, отдаваясь топотом копыт лошадей по камню, и его перестало трясти из стороны в сторону, он смог оглядеться. Ему тут же бросилось в глазницы, что все окна, все ставни, все двери, всё-всё было плотно закрыто. Видимо плотно. С массивными висящими замками, прилегая к стенам так сильно, что те чуть ли не скрипели от такой близости. Не было слышно ни одного лишнего звука. Не было ни одной лавки с каким-нибудь милым, приятным, душевным, но не столь нужным для поддержания существования содержимым: с музыкальными инструментами, со сладостями, с яркими тканями, с различным барахлом, от картин неизвестным художников до какого-нибудь таинственного ботинка. Не было ничего, столь привычного Блу. Но было множество кузниц, и все так же были заперты, отчего Сансу стало очень жалко тех, кто работал там внутри. Ткани в тех лавках, которые смог увидеть скелет, были столь обычными и скучными, столь серыми, что он тут же перестал туда смотреть. И дома, дома, множество жилых домов, в три, четыре, кажется, даже пять этажей. Улицы не были такими оживлёнными, монстры, казалось, старались поскорее скрыться из виду в своих домах. Но стоило им завидеть своего правителя с его процессией, как все тут же стали высыпаться и радостно приветствовать его. Как по команде. Казалось, даже с толиками страха в глазах. Блу поднял взгляд на чужое острое лицо. Эджи улыбался. Просто невероятно довольно улыбался, наслаждаясь своим могуществом. В его глазницах мелькали красные игривые огоньки, словно бы он выбирал себе жертву для игр. Дорога была ровной, и лошадь ни разу не оступилась, но каким-то образом, Блуберри умудрился вновь свалиться на бок. Точнее, на чужую руку, тут же судорожно отстраняясь, выравнивая своё положение. И Эджи перевёл на него свой взгляд, который тут же встретился со взором голубых огней, что так тщательно изучали всё вокруг. И тогда-то Блу понял, что у могущественного завоевателя уже есть свежая жертва. Это осознание, вновь уколовшее его трепетную душу, пустило мурашки по всему телу, отчего кости задрожали, застучали, казалось, настолько громко, что все тут же уставились на него, но, конечно же, это было не так. Процессия пленных, единой полосой тянущаяся по каменным улицам, окружённая частью войска, подверглась показушным насмешкам, крикам, издевательствам над жителями, которые стали кидаться камнями и просто всем, что попадалось им под руку, в беззащитных, по сути, монстров. И кидались довольно метко, отчего на монстрах вскоре появились синяки и ссадины, они падали и старались увернуться, тут же подталкиваемые, чтобы не замедляли и так полумёртвую от страха, голода и усталости процессию. Некоторые особо слабые и неподготовленные к таким тяготам монстры умудрились умереть на радость толпе. Папайрус, побои на теле которого понемногу заживали, но болели не меньше, после первого же падения от прилетевшего в череп камня, всё никак не мог подняться на ноги. За несколько дней пути, несмотря на хлопочущих вокруг него верных подданных, его не только физическое, но и моральное состояние упало далеко ниже нормального или, хотя бы, стабильного. Но и просто так упасть и умереть он не мог. Ненависть, месть, ревность толкали его двигаться дальше, но даже ползти сейчас не удавалось. Более живые подданные столпились вокруг него и быстро подняли на ноги, поддерживая за плечи и помогая идти, уже не в первый раз за этот поход, который всё никак не мог кончиться. Наконец, улица упёрлась в ворота дворца - большие, толстые, из крепкого дерева, обитые железом, наверняка, чрезвычайно тяжёлые. По крайней мере, раскрывались они торжественно долго, хоть и захлопнулись очень скоро, с громким грохотом, отчего привязанный к седлу Санс подпрыгнул из-за испуга и стукнулся черепом о нижнюю челюсть Эджи. Невольно простонав, он опустил череп к рукам, чтобы потереть ушибленное место. И именно в этот момент Эджи, многозначительно хмыкнув, слез с лошади, отчего Блуберри потерял опору и вновь чуть не свалился. А потом - снова принялся судорожно осматриваться. Теперь они были во дворе замка. Ещё точнее - именно Санс продолжал сидеть на лошади, но после быстро слез с неё, за ней же спрятавшись, в большом стойле, где уже принялись поспешно освобождать лошадей от брони и сёдел, вычёсывать, мыть и кормить их. Снаружи, в самом дворе, было множество монстров. Пленные, которых незамедлительно стали делить на группы для дальнейших транспортировок. Слуги, сновавшие тут и там со своими обязанностями и поручениями. Войны, стражи, все в латах и броне, сверкающие под палящим солнцем так ярко, что сложно было не жмуриться и сосредоточиться на поисках чего-то конкретного. И всё это было так быстро, так слаженно, отработано, доведено до автоматизма, что Блу невольно восхитился этим и тем, кто это всё организовал. Затем он стал искать алые латы в общей толпе, и быстро нашёл, потому что Эджи уже взошёл на небольшую дощатую сцену, кажется, организованную специально для его выступлений, указов и просто наблюдения. Что он и делал в сей миг, хмурясь и громко крича. Поняв, что на него пока не обращено так много внимания, Блуберри сначала нашёл взглядом в толпе пленников брата, который выделялся не только расой, но и яркой рыжей расшитой рубашкой, значительно попорченной за последнее время. А потом он стал пытаться найти хоть что-нибудь, что могло бы помочь ему освободиться. Но, как на зло, рядом не было ничего, практически абсолютно ни-че-го, что могло бы поспособствовать в избавлении от верёвки. Поэтому Сансу ничего не оставалось, кроме как примкнуть к ней зубами и активно начать тереть их друг об друга сквозь плотную вязку в попытке прокусить хотя бы один слой, а дальше - размотаться. Верёвка была чрезвычайно плотной, и у него уже челюсть устала двигаться так быстро и с таким нажимом, но вид схваченного, изнеможённого даже не жизнью, а существованием брата заставил его приложить ещё больше сил и скорости. Он не мог оторвать взгляда от того, как Папайруса повели на эту самую сцену, как его поставили на колени перед Эджи, который, довольно ухмыляясь, схватил наследного принца свежезавоёванного королевства за горло и поднял над досками, как Папайрус стал брыкаться, извиваясь, словно уж, но его руки всё ещё были связаны, и сил противостоять у него просто не было. Толпа затихла, и, казалось, Санс смог с ужасающей чёткостью расслышать хруст чужих позвонков. Он не переживёт потери ещё одного близкого монстра. Последний рывок, и он прокусывает верёвку, тут же бросаясь в толпу. Расталкивая, на его удачу, слишком долго думающих монстров, проскакивая между ними с привычной для мальчишки ловкостью и скоростью, почти достигнув своей цели, вспоминая, как отец учил его использовать магию... А стоящий у самого подножия Рэд одним движением хватает нерадивого пленника, заламывая ему руки за спину и связывая его оставшейся болтаться на руке прокусанной верёвкой. - Папи!!! - он кричит, он срывается, он старается вырваться из хватки и смотрит на двух высоких скелетов, словно стараясь прожечь завоевателя взглядом, - Не забирай его у меня!!! - он плачет, он захлёбывается в собственных слезах и выворачивает руки до жалобных скрипов суставов, он почти что бьётся в истерике об столбы, держащие сцену, почти успешно пытается пнуть крепко держащего его Рэда, - Пожалуйста, прошу, не надо!!! - он вырывается, он бьётся, он делает настолько сильный рывок, что его ладони и предплечья вместе с куском ткани остаются в чужих руках, а предплечья поднимаются вверх, направленные на скелета в алых доспехах. Секундная медлительность, отвлечение на остатки собственных рук, и ими же его бьёт по черепу Рэд, настолько сильно, что Блуберри отключается, безвольно падая на землю. И почти облегчённо вздыхая, задерживая перед взором вид падающего из чужих рук брата. Ещё живого.

***

Руки вновь связаны. Нет, даже скованны - противник быстро учится на своих ошибках. Едва очнувшись, он уже слышит звон цепей. И, пожалуй, слишком резко открывает глазницы, слишком скоро поднимается, чтобы макушка вновь не отдалась болью, заставляя опуститься обратно на кровать... Кровать? Да, именно она. Не такая же мягкая, как его кровать, но после всего пройденного - такая невероятно удобная, такая тёплая, такая мягкая, практически родная. И уже настолько всё равно, что он прикрывает глазницы и вздыхает, стараясь отдаться сну. Снова пойман. Снова связан, обездвижен. Снова принцесса в лапах захватчика. На секунду кажется, что Санс уже смирился с этой мыслью, но через мгновение он тут же отвергает её. Но как бороться, когда ты, кажется, прицеплен к кровати, как её заманчивое дополнение? Блуберри не знал. Потому пришлось отложить все эти мысли, возвращаясь к обещанному некогда подчинению. И как раз вовремя, потому что дверь открывается с невыносимо мучительно громко отдающимся в черепе грохотом. Он открывает глазницы, и видит перед собой всё того же острозубого высокого скелета. Он запирает дверь и, улыбаясь от скулы до скулы, подходит к кровати, на которой лежит его абсолютно голая и беззащитная жертва. Он проводит облачённой в перчатку рукой по нежным костям, и Блу вздрагивает, тут же принявшись сжиматься в комок и изворачиваться в попытке скрыться. Он зажмуривается, пряча лицо под руками, и прикосновения прекращаются. Эджи отходит от него, хмыкая, кажется, сам не до конца понимая, нравится ему этот сочащийся из каждой косточки страх, или раздражает эта жуткая скрытость его новой игрушки. Однако, не ощущая от маленького напуганного принца никакой угрозы, он принимается раздеваться сам, снимая все свои алые латы, оставаясь в ботинках, штанах и рубашке. Вновь повернувшись к юному пленнику, он вновь расползается в довольной улыбке. Санс смотрит на него. Осторожно, из-под рук, которыми прикрывает голову и лицо, но смотрит, неотрывно, тщательно. Изучает. И самодовольный Эджи воспринимает это, как интерес к его мощному костяному телу, в то время как сам Блу, скорее, ищет слабые места, лучшие, чтобы ударить. - Ты доставил мне немало хлопот, знаешь ли. Эджи подходит к кровати, не прекращая улыбаться, почти довольно жмурясь от собственного чувства торжества и превосходства над Блуберри. А тот отползает, но прикованные к столбу кровати руки не дают ему сделать это настолько хорошо, чтобы чужие руки вновь не легли на его нежные косточки, пуская ещё больше дрожи по его телу. - Я едва не убил твоего брата. А потом и тебя. Эджи хмыкает, чрезвычайно довольный пассивностью Блу, который перестал пытаться увернуться и просто дрожал под его руками. Да, ему точно нравилось это прекрасное, это нежное, это нетронутое тело, и он был готов протереть его до дыр, оглаживая, ощущая, наслаждаясь этим. А у Блу промелькнула одна единственная мысль, заставившая его улыбнуться, но тут же скрыть эту улыбку, отворачиваясь от сидящего рядом с ним скелета, чтобы вновь стать печальным, вздыхая. "Папайрус жив." - Но, я думаю, сейчас ты вполне сможешь возместить мне все потраченные на тебя силы. Эджи игрался. Насмешливым тоном, переливами его бархатистого голоса, яркой издёвкой в тоне и глазницах. Игрался, хватая чужое лицо за мягко смявшиеся костяные щёчки и направляя его к себе, чтобы примкнуть к чужой челюсти своею, кусая, едва царапая чужие зубки своими клыками, исследуя языком чужие челюсти изнутри и злясь, и грозно рыча в поцелуй из-за отсутствия языка у его невольного партнёра. Который, кажется, только сейчас понял, что с ним сейчас будут делать. Понял, и его зрачки сузились, его глазницы расширились, и Блу запаниковал, тут же попытавшись отстраниться, вырваться, отпихнуть от себя Эджи прочь, пинаясь, не в силах дотянуться прикованными руками до него, вырываясь и вертясь в его хватке. Он отрицательно мычал, зажмурившись, и, наконец, после особо резкого рывка, ему удалось вырвать лицо. И, продолжая отпинываться, трясясь ещё больше от накрывшей его паники, крича, плача, он отполз к столбу, к которому был прикован, прижал к себе ноги и постарался сжаться, спрятаться, продолжая неистово вопить и рыдать, захлёбываясь в новом потоке слёз. - Нет, нет, нет! Пожалуйста, прошу, молю! Пожалуйста, не надо! Я не хочу, не хочу, не хочу! Нет-нет-нет!!! Умоляю, пощади, я что угодно сделаю, только не делай этого!.. - Блу сам толком и не знал, какими словами можно спасти себя и свою честь, но продолжал рыдать, активно мотая головой из стороны в сторону, пока Эджи подсаживался ближе к нему. Как только скелет оказался совсем рядом, Санс вновь пнул его ногой, отталкиваясь от него и падая на пол. Руки всё ещё были прикованы, цепи гремели при каждом его движении, и спрятаться под кровать не удалось, поэтому он, в панике осматриваясь, просто стал кружить вокруг столба, дёргая на себя руки, в попытке сломать то ли цепь, то ли сам столб. И, конечно же, Эджи быстро его поймал, прижав к себе дрожащего, напуганного, заливающегося слезами и что-то невнятно бормочущего о пощаде Блу, недовольно цыкнув. - Нет! Нет! Нет, прошу, не надо, нет! - он вырывался, но рваться было некуда, однако чувство самосохранения вопило в нём, заставляя продолжать свои жалкие попытки спастись. Но пощёчина, прилетевшая по его щеке и грозное, громкое, кажется, так же сильно напугавшее его "Заткнись" действительно заткнуло его на пару мгновений, которых оказалось достаточно для Эджи, чтобы вновь грубо схватить его за скулы одной рукой, приподнять над полом, подтаскивая к своему лицу и лишая опоры, отчего Блу тут же задёргал ногами в воздухе, пытаясь опереться хоть об что-нибудь, и начать говорить. - В моём замке ты будешь жить по моим правилам, - он был зол, почти разъярён таким неповиновением, и Блу не осмелился его перебивать, сглатывая ком в несуществующем горле, - Первое и самое главное для тебя - повиновение. Если ты будешь вести себя хорошо, то и я буду хорошим. Например, сохраню твоему брату жизнь, - на этом моменте Блу особо сильно вздрогнул, - Буду кормить его, дам его костям зажить и, может быть, даже сниму с него цепи, чтобы он мог перемещаться по своей клетке, - Эджи рассмеялся, на пару мгновений сменив грозный и серьёзный вид на столь же грозный, но ужасно довольный, свободной рукой исследуя дрожащее тело Блуберри, - Если же ты будешь вести себя плохо, то я самолично запинаю, растопчу твоего брата на твоих глазах и заставлю тебя есть его прах. Понял? - он прижал Блу к себе и размашисто шлёпнул его по тазу. Тот сжал ноги вместе и жалобно запищал, зажмурившись, - Ты понял?! - нетерпеливо повторил Эджи, подгоняя Санса к ответу ещё одним сильным шлепком. - Да, да, я понял, понял! - тут же залепетал Блуберри, сглатывая не прекращающие течь слёзы, - Чт-то угодно, т-только, прошу, не трогай Папайруса! - он снова захныкал, снова зажмурился, словно пытался скрыться от этого позора, но не мог, просто физически не мог этого сделать. - Второе правило, - более довольно продолжил Эджи, бросая Блу обратно на кровать, - Не смей делать ничего без моего приказа. Третье - повинуйся каждому приказу. Понял? Очередной шлепок по тазу, и Блу тут же поворачивается на спину, стараясь скрыть свой зад, чтобы по нему больше не били. И закивал, продолжая рыдать и соглашаться с каждым словом завоевателя. - Я не буду наказывать тебя. Блу даже немного опешил от такого заявления, уставившись на устроившегося между его ног скелета, вопросительно глядя на него сквозь слёзы. И тут же стал отползать, принимая более сидячее положение, потому что так ему было легче смотреть на Эджи и защищать собственный таз, закрывая его ногами. - За любой твой промах будет получать твой брат, - Эджи не мог не расплыться в довольной улыбке, увидев, каким ужасом озарилось чужое мокрое личико, и Блуберри уже хотел было запротестовать, но вовремя сомкнул челюсти, сквозь них хныча и что-то отрицательно мыча, при этом активно кивая головой. Эджи ещё какое-то время смотрел на плачущего пленника, оглаживая его бедренные и берцовые косточки, а затем влепил ещё один шлепок по тазу, отдавая новый приказ. - Прекращай реветь. Блу стал активно пытаться успокоиться, громко и часто сглатывая и шмыгая, вытирая лицо коленями, прижатыми к телу. Но, спустя какое-то время, даже без лишних приказов делать это быстрее, он успокоился. Лишь часто и глубоко дышал, что было видно по его вздымающейся грудной клетке, да не переставая дрожал, опустив ставший уже совсем пустым взгляд вниз. - Хороший мальчик, - улыбнулся высокий, оглаживая чужое лицо, направляя его к себе. Он встал на колени, стянул с собственного таза штаны, оголяя свои крепкие кости и ещё мягкий красный эктоплазменный член, второй рукой взял его в руку и похлопал головкой по чужому лицу, наблюдая за реакцией непорочного Блу. Тот лишь дрожал, а в его глазницах читалось слишком яркое непонимание и много-много страха. Эджи сунул свой орган к чужим зубам и, нахмурившись, приказал: - Приступай. Блуберри какое-то время пялился на приставленную к его челюстям штуку, а потом осторожно, запуганно, явно боясь получить за это, но подняв свой полный страха взгляд на Эджи, осторожно и тихо пролепетал: - Я... Я не знаю, что делать. И получил ещё одну пощёчину, по той же щеке, что и прежде, отчего она обрела более голубой окрас и стала неприятно болеть. Эджи даже зарычал от недовольства, а потом тяжко вздохнул и сел на колени перед Сансом, вновь направляя его лицо на себя. Он открыл рот, высовывая свой длинный, красный язык, чтобы показать его Блу, а затем сунул обратно в рот и спросил, с напором, не давая права на отрицательный ответ: - Сможешь так сделать? Блуберри кивнул. Он начал концентрировать магию во рту, формируя, на деле, привычную для него вещь, а после так же показал его Эджи. Его язычок не был таким длинным и остроконечным, не был таким ловким и активным, словно извивающаяся змея. И то, как он осторожно высунул его, чтобы показать Эджи, умилило последнего, кажется, даже немного смягчая. Потом высокий скелет стал концентрировать магию вокруг собственной шеи, формируя алое горло и крепкую длинную гладкую шею, торжественно демонстрируя их Блуберри. И повторить такое для него стало уже сложнее. Он всё не мог сделать нужной формы, правильно объять свои позвонки эктоплазмой, и на его глазницах вновь стали выступать слёзы, а дрожь усилилась. Страх подкреплялся хмурящимся Эджи, которому, на самом-то деле, безмерно нравилось наблюдать за столь девственным образцом. Нет, он, конечно, понимал, что старшие крайне старались оберегать младшего от различных извращений, но чтобы настолько. Юный принц ведь был уже далеко не ребёнком, чтобы не знать банальных истин репродукции и связанных с ними сексуальных утех. Однако, ему удалось сделать горло, действительно горло, с полым нутром. Такое чрезмерно нежное и чувствительное, даже более ярко ощущающее и ощущаемое, чем его нежнейшие косточки. Конечно же, Эджи не упустил возможности дотронуться до этой прелестной шеи руками, сжимая её в своей хватке, оглаживая, едва царапая, языком проходясь по покрытой мурашками плоти, даже нежно прикусив её, отчего Санс тут же вскрикнул, зажмурившись, и сжал руки в кулачки. И Эджи хотелось, безмерно хотелось укусить ещё, глубже, сильнее, и насмехаться над Блу, когда он будет кричать, как ему больно, но эта шея была столь прекрасна, что портить её укусами ужасно не хотелось. Эджи вновь приставил свой начавший крепнуть от такой прекрасной шейки член к чужим зубам, наконец отлипнув от этой самой шеи. - Целуй, - наконец, решив взять воспитание его новой шлюшки в свои руки, приказал завоеватель. Блу приоткрыл свои челюсти и притронулся языком к разгорячённому члену, самым кончиком языка, тут же пряча его в рот и отстраняясь, отворачиваясь, жалобно пища. Но одним ловким движением его вернули в прежнюю позицию, а Эджи с напором, сдавливая череп рукой, потребовал: - Ещё. И Блу повиновался, такими осторожными, медленными, нежными и пугливыми поцелуями покрывая головку чужого члена, отчего тот скоро достиг своего максимального размера, ещё больше пугая Блуберри. И Эджи подтащил его ближе, заставляя продолжать целовать его орган, уже по всей длине, исследуя каждый изгиб формистой конечности. Ему нравилось, как пугливо, как осторожно, но как старательно Блуберри целует его пенис. Это лёгкое удовольствие, отдающее приятным покалыванием в грудной клетке. Это нежность, порождённая страхом, самая верная, как казалось Эджи. И он уже запрокинул голову и прикрыл глазницы, раздумывая, как можно отвертеться от брата, запирая его новую игрушку в своих покоях, чтобы та всегда была рядом, чтобы таскать Блу с собой, чтобы тот всегда мог примкнуть к его члену своим осторожным ротиком, успокаивая и окуная в пучину чистого наслаждения одновременно. Такое удовольствие Папайрус получал только от убийства особо злейших врагов, и сейчас ему было невероятно хорошо, ведь удовольствие не было мгновенным, оно растягивалось, пока Блу проходился поцелуями по его псевдо-плоти. Но нетерпеливость начала брать верх, и более ждать Эджи был не намерен. - Открой рот. Он схватился за чужую нижнюю челюсть, оттягивая её как можно ниже, и Санс тут же запротестовал, жалобно, болезненно застонав, зажмурившись на пару мгновений, чтобы не заплакать. Эджи вошёл резко, на всю длину, врываясь в свежее горло, отпуская челюсть и хватаясь руками за чужую голову, кряхтя и ругаясь от такой внезапной узости. Кто бы мог подумать, что горло может так сильно сжимать его в попытке вытолкнуть. А неостанавливающийся язык, скользящий по алому члену, пытающийся то ли смазать, то ли просто так же вытолкнуть его изо рта, в котором он занял всё свободное пространство, лишь подливал масла в огонь. Блу совершенно не умел сосать. Но его попытки освободиться от чужого органа были лучше любого отсоса. Его кашель и жалобный плачь, сопровождающийся ярым шмыганьем и уже покатившимися по черепу слезами отдавались приятной вибрацией, а когда Эджи начал отстраняться, чтобы ворваться вновь, и Блу закричал, сдавленно, скомкано, захлёбываясь и задыхаясь, то и вибрация усилилась. - Д-д-да... - простонал Эджи, принявшись трахать чужой ротик, совершенно не обращая внимание на плачущего в его руках Блуберри, который даже не пытался вырваться, стараясь лишь ухватиться за воздух и вытолкнуть член из себя, когда он входил, либо не пропустить обратно внутрь, - Дыши через ноздри, - выдохнул Эджи, насаживая чужое лицо на свой член, упирая Санса в свой таз ноздрями, врываясь в самые глубины крепко, до боли сильно сжимающего его горла и сладко, громко постанывая. А Санс плакал, стараясь, пытаясь дышать, пытаясь не плакать, чтобы это было легче, но у него не получалось, и он плакал ещё сильнее. Ему было больно, ему было безумно больно и неприятно, и единственным его желанием было высвободиться. И, о чудо, его оттащили от чужого таза, поднимая его заплаканное, покрытое голубым румянцем личико, с подтёками слюны и чужой смазки из уголков рта, с опухшими от плача глазницами, с капельками соплей у его ноздрей. Его осквернённое личико, такое напуганное, такое уставшее, такое прекрасное, что Эджи просто не мог удержаться от нового поцелуя, закрепляя свои права на это прелестное личико, на это прелестное тельце. И рывком отстранил его от себя, кидая на кровать, устраиваясь между чужих ног, но пока лишь обтираясь об лобковые кости своим пенисом, вновь с едкой насмешкой спрашивая: - Ну что, понравилось? Блуберри замер, не зная, что ответить, чтобы не разозлить разыгравшегося захватчика, но всё же осторожно помотал головой в качестве отрицательного ответа. И Эджи расхохотался, заставляя Санса сжаться вновь, продолжая тихо плакать. - Какая жалость. Ведь теперь мой член - это твоя самая сладкая награда, - он специально подполз на коленях к чужому лицу, кажется, уже не совсем понимающему происходящее из-за застилающих взгляд слёз и звенящей в черепе боли. Высокий вновь похлопал своим органом по чужим щёчкам и усмехнулся, - Может быть, ты хочешь ещё? - Санс вновь отрицательно замотал головой, и испугался, как только головка пристроилась к его приоткрытым челюстям, тут же плотно захлопывая их, вызывая ещё один раскатистый смех у Эджи, который вернулся к нежному тазу. Пара шлепков должны были привести его пленника в чувство, и тот действительно сел, но лицо его всё ещё было помятым и не очень осознающим происходящее, поэтому Эджи вновь пришлось рявкнуть на Блу, чтобы тот перестал реветь. Теперь это далось Сансу с трудом, не без новых подгоняющих ударов ладонью по его тазу, но удалось. - Теперь смотри внимательно, - Эджи, внезапно, стал чрезвычайно серьёзным, нахмурившись, - Ты можешь больше никогда этого не увидеть. Почти что угасшие зрачки Блуберри расширились от удивления. Эджи, великий завоеватель, готовый без колебаний убить, уничтожить любого на своём пути, сейчас формировал перед ним женское тело. Конечно, Санс имел примерное, очень примерное представление о том, как оно может выглядеть, и без такой вот подсказки сам бы не смог его создать, но и не мог не отметить, что, будь Эджи девушкой, то девушкой он был бы с очень красивой фигурой. С плоским животом, с чудесными бёдрами, со всем столь подтянутым и упругим. И, в любой иной раз, он бы тут же начал хвалить такую красоту, но сейчас его хватило только на восхищённый выдох и неотрывный изучающий взгляд. До тех пор, пока громогласный голос завоевателя не вернул его в незавидное реальное положение, приказывая сделать женское тело. Животик, полненький, выпирающий, из-за которого Блу сразу же смутился, уперевшись взглядом в своё тело, скрывая его от оценивающего взгляда Эджи, далее - лобок и ягодицы, половые губы и плотно сжатое от страха кольцо анальных мышц, ляжки, столь же полненькие и мягкие, как и живот. Он плотно сжимает ножки, чрезвычайно смущённо отводя взгляд, и Эджи это нравится. Нравится, как податливо сомкнутые вместе колени расходятся под его напором, какие крупные мурашки бегут по псевдо-плоти под его руками. И впивается клыками в такую сочную ляжку, заставляя Блуберри закричать ещё громче, чем прежде, и попытаться вновь сомкнуть ноги. Но Папайрус держит их крепко и вновь недовольно шлёпает Санса по ягодицам, приподнимая их над кроватью для этого, отстраняясь от подтекающего голубой эктоплазмой укуса и грозно уставившись на хнычущего и ойкающего Блу, который всё пытается отстраниться и дотронуться до свежего укуса, проверяя, насколько он плох. - Если я услышу от тебя ещё один крик, - грозно рычит на него Эджи, привлекая к себе внимание обеспокоенного своей целостностью Блу, - То я сломаю твоё горло, чтобы ты больше не мог кричать. Блуберри тут же закрывает рот и вновь тянется к нему прикованными руками, но не дотягивается, цепь слишком коротка. Он опускает лицо и тихо-тихо хнычет. Он уже безумно устал от этой пытки, устал плакать, но просто не может остановиться. А теперь ему запрещают даже это, громко и гневно приказывая: - Тихо! Сопровождая крик размашистыми, сильными шлепками, после которых у него, наверняка, остаются следы на псевдо-плоти. Ему сложно, ему больно, но страх выше этого, поэтому он замолкает, боясь даже шмыгнуть носом, и поднимает взгляд на своего мучителя. Эджи злится. Показушно, через чур гневно, даже для себя, но демонстративно пристраивается к чужим половым губам своим членом, потираясь о них головкой, чтобы увидеть ещё больше страха на чужом усталом лице. И Санс задыхается, вновь жаждя разрыдаться, рассыпаться в просьбах и мольбах, но молчит, как и было ему велено. - Что, даже не попробуешь остановить меня? - надменно спрашивает Эджи, оглаживая чужое личико одной рукой. Блуберри отрицательно мотает головой, сглатывая ком в собственном горле. И Эджи, с довольным хохотом, врывается в его девственно узкое лоно, разрывая, причиняя, казалось, неимоверную боль, которую Санс просто не мог вытерпеть, но терпеть приходилось, плотно сжав зубы и глазницы, сжимая пальцы на ногах и руках, натягивая цепи и выгибаясь, извиваясь в новой тщетной попытке высвободиться, сжимая своё нежное нутро, чтобы вытолкнуть чужую разгорячённую плоть из себя. А Эджи, вывалив язык от удовольствия, даже не двигался, наслаждаясь столь болезненной узостью. И с трудом вышел, оставляя внутри головку своего члена, даруя Блу мгновения облегчения, в которые он тут же часто задышал, чтобы хоть как-то успокоиться, концентрируясь на этом. Наблюдать за этим было даже забавно, а лишить этого облегчения - ещё и жутко приятно. Вновь проталкивая свой орган внутрь, Эджи повернул чужое лицо к себе, наблюдая, как Санс снова зажмуривается, сжимается, задерживает не столь нужное ему дыхание и ждёт, когда это разрывающее его изнутри чувство закончится. Но Эджи не покидает чужого лона, столь крепко сжимающего его в попытке вытолкнуть, и в уголках сомкнутых глазниц появляются слёзы. Такие жалкие, такие вымученные слёзы, что предательски стремительно стекают вниз по заплаканному голубому личику. Сжалившись над неспособным расслабиться и привыкнуть к его органу Блуберри, Эджи начинает с трудом двигаться, довольно гортанно порыкивая при каждом толчке, отдающимся пошлыми хлопками и хлюпаньем, и скоро начинает ускоряться, входя уже лучше, легче из-за выделяющейся смазки, складывая сжимающегося Блу пополам и закидывая его ватные ноги себе на плечи, чтобы было удобнее вдалбливаться в его нежное-нежное лоно, что стонет и болит от такого жестокого для него траха. Санс распахивает глазницы лишь тогда, когда Эджи наполняет его нутро своей горячей спермой, громко, звонко, чрезвычайно довольно простонав всеобъемлющее "Да". И тут же покидает чужую вагину, наблюдая, как его алая сперма вытекает из голубого отверстия, как его владелец дрожит и отползает, наконец прикрывая рот руками, чтобы не издать ни звука. - Хороший мальчик, - сыто выдыхает Эджи, похлопав Блу по черепу, испаряя собственный орган и натягивая штаны обратно. Он встаёт с кровати и вновь надевает на себя свою броню, цепляя её на ремни, возясь с ними какое-то время. Натягивает красные перчатки, кажется, уделяя этому особое внимание, и повязывает на шею шарф. А потом возвращается к кровати и снова сильно шлёпает пытающегося прийти в жалкое подобие нормы Блуберри по его пышным ягодицам, пусть и скрытым от него сейчас, ведь скелет лежит на спине, но и шлепка по бедру, переходящего в ягодицу, оказывается достаточно, чтобы Санс отреагировал и заворочался, с трудом садясь на колени перед Эджи и поднимая на него свой усталый взгляд. Эджи улыбается. Кажется, даже не так страшно, как раньше. Сыто. Довольно. Ему понравилось лишать уже давно не ребёнка, но ещё мальчишку его прелестной и нежной девственности. И, судя по играющим в чужих глазницах огнях, он с радостью это повторит. Но сейчас он достаёт из кармана ключ и освобождает одну из натёртых рук своего пленника от цепи, чтобы отцепить его от кровати, и вновь сковать его руки этой же цепью. Он бросает в не сопротивляющегося Блу его рубашку с рваными рукавами, его штаны и ботинки. И, только Санс успевает сообразить, что к чему, и взять все свои вещи в руки, как Эджи хватает его за цепь и тянет за собой, прочь из комнаты. Крепкая деревянная дверь тяжело закрывается за ними, и вот, Блуберри, абсолютно голый, с отливающим голубым женским телом и плещущейся в его нутре спермой стоит в коридоре и молится всем, кому только может, чтобы им никто не попался на встречу. И только в его едва способном концентрироваться на хотьбе на ватных ногах разуме мелькая мысль, что надо бы убрать всю эктоплазму, как громогласный голос Эджи запрещает ему это. К несчастью Блу, его ведут чуть ли не через весь замок напоказ всем монстрам, что встречаются им на пути, как самый лучший трофей, ведут вниз, кажется, на кухню. А там всё пышет жаром, всё булькает, всё полно женской болтовни и грохота посуды. И Блу уже неосознанно жмётся к чужим холодным латам, прижимая к себе свои вещи и сжимая колени, когда Эджи распахивает дверь и входит на саму кухню, а вся прислуга, что присутствует здесь на данный момент поворачивается к нему в немом недоумении. И тут же принимается кланяться в пол, чуть ли не падая на колени перед своим королём. Эджи улыбается сильнее, задирая ноздри. Блуберри дрожит, стараясь скрыться за высоким монстром, сжаться и просто исчезнуть от всего свалившегося на него позора. - Я привёл вам новенького, - усмехается Эджи, выпихивая Блу из-за своей спины, чтобы показать всем, и не пускает его, когда тот совершает попытку вернуться в своё спасительное укрытие, - Точнее, новенькую, - он почти мурчит, когда протягивает последнее слово, со жгучей, ядовитой усмешкой в его голосе, - Как твоё имя? - более грозно спрашивает он у Блу, отчего тот это имя тут же забывает и слишком долго думает, пытаясь вспомнить его, - Ну же! - нетерпеливо восклицает он, и скелетик быстро находится. - С-Санс, - он говорит тихо, его голос, кажется, сел, а горло ужасно болит, и активно кивает головой, подтверждая свои слова. Прислуга принимается шептаться. - У меня уже есть Санс, ягодка, - едко улыбается в ответ Эджи, - Так что, будешь Блуберри, - и резко кладёт руку на чужую голову, заливаясь собственным довольным, но грозным хохотом, а у Блу подкашиваются ноги, но приходится продолжать держаться на них, - В общем, - успокоившись, сообщает Эджи слугам, - Отныне Блуберри - мой личный слуга, и при любой необходимости, связанной со мной, именно он должен исполнять их. Ясно? - он хмурится, и все собравшиеся тут же активно начинают кивать головами. Вручив ключ от цепей кому-то из прислуги и театрально взмахнув рукой, Эджи покидает кухню, и дверь вновь сильно хлопает за ним. На какое-то время повисает молчание. Все смотрят на Санса, осквернённого, униженного, кажется, при этом всём явно королевских кровей. А сам Санс смотрит в пол, пытаясь сохранить хоть каплю достоинства и не расплакаться вновь. Но получается это у него откровенно плохо, потому что тело измотано, душа болит, и хочется хоть как-то ослабить это. Поэтому он вновь начинает плакать. Прижав к себе свою одежду и опустив взгляд в пол, отчего все слёзы капают на него. Тело испаряется само по себе и, с громким плюхом, сперма падает на пол, растекаясь по нему вязкой лужицей прямо под ногами Блу и мешаясь с его слезами, пачкая стопы и оставшись на тазу противными каплями, что всё никак не могут упасть. Он плачет, потому что ему это нужно, и даже не ждёт поддержки. Но когда кто-то большой, мягкий и тёплый прижимает его к себе своими мягкими лапами, он, словно дитя, вжимается в чужое платье, заливаясь ещё более горькими слезами. Он жмётся, он хватается одной рукой за чужую одежду и дрожит, всем своим существом умоляя не отпускать его. И его не отпускают. Его берут на руки и прижимают к себе, поглаживая по позвоночнику. Кажется, даже куда-то несут. Дверь открывается, но не хлопает так громко, как те, которые открывал Эджи, и начавшийся на кухне гул остаётся позади. Он не знает, куда его несут, может, на смерть, но сейчас он плачет, и большие мягкие лапы скрывают его плачь в красном платье. Что ещё нужно ему, чтобы чувствовать себя лучше? Наконец, монстр, что нёс его, садится, немного опуская и Санса, чтобы тот мог сесть на чужие колени. У него забирают его вещи, и он их отдаёт, вцепившись уже двумя руками в кого-то столь тёплого и мягкого, по-домашнему уютного, в кого-то, кто гладит его по спине и голове, успокаивая, кого-то, кто понимающе молчит и даже не думает о том, чтобы осудить его. Так он плачет ещё долго, под переодический звон цепей, пока слёзы не кончаются, а боль не утихает. Плачет, пока не успокаивается, захлёбываясь и шмыгая ноздрями. Только тогда, когда слёзы перестают мешать обзору, и он видит перед собой красную ткань, он отстраняется, чтобы посмотреть на своего своеобразного спасителя. Это женщина, очень белая и пушистая, с мягкими большими ушами и парой рогов на голове. Это женщина, с большими спокойными глазами, с такой невыносимой нежностью смотрящая на него, что Сансу становится совестно за то, что он оставил такое большое мокрое пятно на её одежде. И она ещё и улыбается ему, погладив по голове, утерев мягкими пальцами последние слёзы с его щёк. Она ссаживает его на кровать, на которой они сидели, и встаёт, принявшись рыться в стоящем рядом ящике, видимо, с одеждой. - Ты не будешь против соседства такой пожилой леди, как я? - она говорит мягко, спокойно, так по-доброму нежно, что просто не вписывается во все прошедшие события. Она ищет что-то в ящике и вынимает оттуда совсем крохотно смотрящееся в её руках платье, такого же красного цвета, такое же грубое и уже почти что выцветшее, и вручает его Сансу, который, держа платье в своих руках, сразу понимает, что ему оно будет великовато. - Меня зовут Ториэль, - продолжает она, вновь присаживаясь рядом с Сансом, что пытается разобраться с тем, что ему дали, - Это самое маленькое, что у меня есть, потом можно пройтись по остальным или подшить это, - она кладёт свою руку на его плечо, и Блу тут же прижимается к ней, вздыхая, - Ты можешь вымыться во дворе, я покажу тебе, где. Только пусть сначала всё уляжется, ладно? - она очень сильно напоминает Сансу мать, что со всей своей силой и возможностью пытается помочь своему дитя. И, кажется, её ребёнком теперь становится сам Блуберри. - Спасибо, - тихо отвечает он, прикрывая глаза. Ему нужен отдых. Хоть немного отдыха. Забыться во сне без сновидений, чтобы всё случившееся с ним остыло и улеглось. И, кажется, Ториэль понимает это, потому что даже когда Санс проваливается в дрёму, она не будит его и не уходит, лишь осторожно гладит по спине, улыбаясь.

***

Дышать всё ещё было тяжело. У него, он знал это наверняка, явно сломаны пара рёбер. Кажется, трещины на позвоночнике и тазе. И трещина на одном из шейных позвонков, которая и мешала нормально поглощать воздух. Его руки были скованны специальными оковами, блокирующими магию, а сами оковы были прибиты к стене на расстоянии метра от пола, так, что он даже сесть нормально не мог, и просто очень неудобно висел, складываясь пополам. Ноги были раскинуты в разные стороны. Кажется, одна из них была сломана. Но всё скрывали штаны, а двигать ею было слишком больно, чтобы задрать штанину и проверить свои догадки. Но, судя по расплывшемуся по ткани кровавому пятну, что-то явно было. НР были почти на нуле. Притащивший его сюда скелет с золотым клыком в потоке своей ругани, кажется, упоминал что-то о кормёжке. Папайрус не привык не есть и не пить так долго, и сейчас его разрывала на части не только боль из каждой точки его избитого тела, но и голод наравне с жаждой. Но всё это меркло перед усталостью и ненавистью. Сначала это была ненависть к захватчикам. Особенно к тому, к высокому. Который так нагло, так грубо, так бесдушно захватил его младшего брата в свои лапы. Потом ненависть переросла на всю его армию со златоклыким во главе. И, наконец, на самого себя, потому что он не смог защитить своего брата, который так сильно в этом нуждался. И, наверняка, нуждается до сих пор. Но сил не то, что на спасение, а даже на раздумия об этом у него совершенно не было. Именно в таком виде его застал Эджи. Он подошёл совсем тихо к прутьям его камеры и уставился на сидящего там заключённого, что, в свою очередь, закрыл глазницы и опустил взгляд, стараясь не смотреть никуда вовсе. А может быть, он просто хотел отключиться и отдохнуть. Папайруса поместили в отдельную камеру, подальше от прислуги, стражей и монстров в принципе, чтобы не было никого, кто мог бы помочь принцу. К тому же, так Эджи мог остаться с ним один на один и, как минимум, поговорить. А после всей полученной информации, говорить ему хотелось. - Папайруса, ха? - наконец, подал он голос, громко, надменно, презрительно, - Какое глупое имя, не находишь? - и стал неторопливо передвигаться вдоль решётки, подперев подбородок ладонью и отведя взгляд в потолок, изображая раздумия. - Мой отец дал мне это имя, и я с гордостью ношу и буду носить его, - огрызнулся в ответ Стреч, открывая глазницы и поднимая полный ненависти взгляд на Эджи, - И если у тебя с этим какие-то проблемы, то- - Твой отец был слаб,- усмехнулся ему в ответ Эджи, прерывая его, - Слаб и туп. Он пал предо мной, как и мой отец когда-то, и я теперь здесь главный, - он скрестил руки и надменно ухмыльнулся своей клыкастой улыбкой. - И почему я не удивлён, что ты убил собственного отца? - фыркнул Стреч, отводя взгляд. - Я удивлён, почему ты не сделал этого, - задрав ноздри, вздохнул Эджи, - Ты не выглядишь тупым, Папайрус, - это обращение он выделил особым едким тоном, - По крайней мере, не настолько тупым, - и вновь усмехнулся, упирая руки в таз, - А ещё, меня очень удивило, как невинен твой брат. Не думал, что в его возрасте можно быть настолько глупым, - Эджи вновь усмехнулся, возвращаясь к своей неспешной прогулке вдоль решётки, пока Стреч, срываясь с места, несмотря на боль, словно дикий зверь стал огрызаться и кидаться на него, что было затруднительно с прикованными к стене руками. - Не смей, сука, трогать его! - Кажется, ты не в том положении, чтобы дерзить мне, - почти игриво отозвался Эджи, наблюдая, как его пленник ругается и стонет, наступив на подкосившуюся сломанную ногу. - Иди нахуй, - отозвался он, поверженно отводя полный боли и ненависти взгляд. - Санс уже сходил, - рассмеялся завоеватель, коварно ухмыльнувшись. И какое же невероятное наслаждение принесло ему расцветающее на чужом измученном и избитом лице осознание, тут же сменившееся лютой ненависть и злобой. - Да как ты посмел!- Но его восклицание было прервано очередным раскатом злорадствующего смеха. У Папайруса не было сил злиться с играющимся с ним противником. А нога, из-за неудачной попытки встать, начала болеть ещё больше. Поэтому, он лишь устало повалился в прежнее положение и опустил взгляд, шмыгая ноздрями. Как же его раздражало собственное бессилие. А Эджи, заливающийся хохотом, сам сел на пол, оперевшись спиной на решётку, и долго ещё смеялся, окончательно добивая морально убитого внутри Стреча. Но, вдруг, его хохот стих, превратившись в гробовое, задумчивое молчание. - Ты знаешь, - совсем тихо отозвался он спустя какое-то время, когда Папайрус уже почти успел задремать, - Меня никогда никто не называл "Папи". А твой Санс... Блуберри. Он только так тебя и звал. Я уже потом узнал, что это, оказывается, сокращение от- - А тебе то что? - прервал его Папс своим рыком. - Моего старшего брата зовут Санс, - начал несколько издалека отвечать Эджи, - Некоторые называют его Рэд. Мне, в последствии, тоже дали кличку - Эджи. Точнее, брат дал. Это был наш тайный шифр. И по этой же причине твоего Санса я зову Блуберри, - он усмехнулся, - Это как шифр, чтобы не было лишней путаницы. К тому же, меня и моего брата уже никто не зовёт по кличкам, а вы двое - лишь очередные пленники, недостойные имён нашей королевской семьи, - он задумался на пару мгновений, а потом выдал, - Тебя я, пожалуй, буду звать Стреч, - и улыбнулся, поднимаясь на ноги, но не поворачиваясь лицом к пленнику. - К чему это всё? - спросил недоумевающий Папс. - Моё имя Папайрус, - Эджи улыбнулся. Стреч лишился на пару мгновений дара речи, слишком явно удивлённый и не ожидавший такого поворота событий. - Какое глупое имя, не находишь? - он повернулся к Стречу лицом, не переставая улыбаться, отчего последнему стало несколько ещё более неудобно и неуютно, - Я так сильно ненавидел отца за это глупое имя. А теперь я - Великий и Ужасный Папайрус. И уже это имя звучит гораздо лучше, не находишь? Стреч громко сглотнул в ответ, отчего его шейные позвонки вновь отдались болью. Эджи, явно довольный эффектом, покинул помещение, оставляя запутавшегося Папайруса разбираться и переваривать всю полученную им информацию, даже позабыв о голоде, жажде и боли из-за такого своеобразного шока.

***

Эджи решил дать отдохнуть Блу в его самый первый день, особенно после его первого секса, чтобы ослабить его испуг и боль. В конце концов, ему нравилось, когда жертва сопротивлялась, нравилось играться с ней, в конечном итоге, одерживая сладкую победу. От части, из-за этого он не любил брата. Тот был слишком послушным в кровати. И, при этом, до невозможности дерзким. Однако ему Папайрус ничего сделать не мог, банально из-за чужого старшенства и вечно мешающих ему воспоминаний из детства. На его удивление, Санс никогда не напоминал ему, что он старше. И перестал звать его "младшим братом" уже довольно давно. На публике он звал его "Боссом" или "его величеством", "Королём" и прочими синонимами. И, почему-то, именно от него это звучало так едко ядовито, так приторно сладко, как будто бы Рэд нагло насмехается над ним и его титулом. Когда же они оставались одни, то Рэд переходил на имена. "Эджи", "Папайрус". Иногда, откуда-то взявшееся "бро". Когда Папайрус был более юным, он спросил брата, почему тот не зовёт его по имени при других монстрах. Рэд тогда сказал довольно напугавшую младшего скелета фразу: - Имя - первый шаг к познанию. Чем лучше они знают тебя, тем легче им застать тебя врасплох. Его глазницы тогда горели красным, он хмурился, скалился, но говорил тихо, выдавая младшему эту банальнейшую, но столь тайную истину. Признаться, со временем и пришедшим опытом завоевания, Эджи всё равно не смог понять этой фразы. Но больше не спрашивал, отчего-то, боясь вновь увидеть брата таким злым и разочарованным в нём. Однако, в чём Рэд всегда был хорош - в его преданности и верности. Чем бы он не был занят - точнее, от чего бы он не отлынивал - Папайрус всегда мог позвать его, и он бы пришёл. И сейчас, после траха с одним и разговора с другим пленным принцем захваченного королевства, Эджи нужен был брат. Сначала - поговорить, а дальше как пойдёт. После нескольких не очень удачных проб в прочих комнатах, в большинстве из которых их заставали в самой горячей части их действа, Эджи решил звать брата только в свои покои. И вот, сейчас он сидел и ждал, опустив взгляд в пол и раздумывая, что же он скажет. Ему всегда нужно было заранее знать, что говорить, чтобы быть абсолютно уверенным в своих словах и произносить их столь же уверенно, без запинок и ужимок. Даже перед вырастившим его братом. Особенно перед братом. И вот - он входит. От него несёт выпивкой, да и выглядит он порядком пьяным. Его глазницы полуприкрыты, его руки болтаются, словно макароны, и он размахивает ими, явно что-то снеся по дороге сюда. Он едва передвигает ногами, но перед Папайрусом крепко встаёт на своих ногах, поднимая взгляд. Его рот приоткрыт в довольной улыбке, он дышит несколько чаще. И попытка сменить настрой на нечто более серьёзное делает его, скорее, недовольным. Словно бы он увидел перед собой что-то невероятно мерзкое. Довольно полуприкрытые глазницы начинают хмуриться. Папайрус встаёт на ноги. Санс тут же хочет занять его место, но тот не даёт ему этого, хватая рукой за нижнюю челюсть и наклоняясь к чужому лицу, чтобы примкнуть к столь же острым клыкам и разомкнуть их своим языком. Лишь дотронуться до чужого языка, ощутить вкус выпивки и брезгливо отстраниться. От этого недовольного выражения лица младшего Рэд вновь начинает довольно лыбиться на него. - По какому поводу пьянка? - он наконец даёт брату сесть и садится сам, расставив ноги в стороны, уперевшись локтями в колени. Санс же плюхается грузным мешком костей рядом с ним, и от него, кажется, начинает пахнуть ещё сильнее. - Ты уже забыл про успешный захват? - усмехается он в ответ, падая на спину и ёрзая на мягкой ткани. - Нет, не забыл, - Эджи поворачивается лицом к старшему, - Но это не повод пьянствовать, знаешь ли. - Повод есть всегда, - нравоучительно изрекает Рэд, поднимая указательный палец вверх. И улыбается, улыбается чрезвычайно довольно, кажется, даже развратно, словно заманивая братца, - У тебя же даже новая игрушка объявилась, чему ты не рад? На что хоть отзывается то? - Санс, - хмуро отвечает Эджи, фыркая, отводя взгляд. - Что? - не совсем понимает его Рэд. - Его имя - Санс. И старший брат у него - Папайрус, - он, почти что по-детски, дуется, злится, и Сансу приходится сесть с тихим стоном, обнимая братца за плечи и прижимая к себе, с усмешкой принявшись успокаивать его и гладить по черепу. - Ну, ну, не плачь, бро, - и хохочет, отчего раздражённый Папс отталкивает его от себя, скрещивая руки на грудной клетке. - Это не смешно! - Ну, в прошлый раз ты реагировал ещё хуже, - продолжил хохотать ему в ответ Рэд, вновь разваливаясь на его кровати, - Почему тебя это так волнует? Ну, подумаешь, имена, подумаешь, похожи, тебе-то что? - Не нравится мне это, - огрызнулся на него Папайрус. - Не нравится, что кто-то носит имя Великого и Ужасного Папайруса? - Нет... Поэтому тоже, но не только... - А почему же тогда? - Санс сел за спину к совсем уже отвернувшемуся от него брату и положил свой череп к нему на плечо. - Не знаю. Слишком странное совпадение. Сколько ещё таких королевств, в которых правители... Такие же, как мы? - он обернулся на брата и вздохнул, - Неужели тебя это не пугает? Вдруг есть какой-то Папайрус, сильнее, мощнее, лучше меня, который захватит все мои владения, стоит мне расслабиться!? - Ну, знаешь, это не каждый второй, даже не каждый третий, а всего лишь второй за всю историю твоих завоеваний случай. Я думаю, ты зря волнуешься, - Санс пожал плечами и скрестил руки где-то на нижних позвонках Эджи. Повисло молчание. Пьяный Санс, кажется, просто уснул. А Эджи всё сидел и думал. Его пугала эта закономерность. Да, брат был прав, это всего лишь второй случай, но навязчивая мысль о ещё возможных клонах не давала ему покоя. Внезапно, брат тяжко вздохнул ему на ушное отверстие и потянул на себя, укладывая спиной на свою грудную клетку. - Тебе серьёзно надо расслабиться, бро. Если ты пустишь меня пить дальше, то я смогу позвать тебе того Санса и- - Нет, - Эджи повернулся лицом к Рэду и настойчиво стал стягивать с него рубашку, - Не пущу. - Отлично, - довольно облизнулся в ответ Рэд, давая раздевать себя.

***

Санс так и не проснулся до следующего дня. Утро было настолько ранним, что весь замок ещё спал. Никто не шумел за каждой стеной, как вчера. Мир вокруг, словно успокоился, взял перерыв на ночь, и Блу успел узреть, как он будет просыпаться. Ториэль потрудилась уложить его на кровати и накрыть тонким одеялом, чтобы он совсем не замёрз. Цепи всё ещё сковывали его руки, а мерзкое ощущение собственной осквернённости всё ещё кололо где-то в душе и заставляло его ощущать своё тело невыносимо грязным. Ему нужно было помыться и срочно, но один он никуда бы не пошёл - ему было банально страшно заплутать в чужом дворце и попасться кому-нибудь на глаза. Или в лапы. Его рубашка с порванными рукавами и штаны лежали тут же на кровати рядом с платьем, ботинки покоились под кроватью. Попытки надеть платье успехом не увенчались из-за цепи на руках, так же было и с рубашкой, так что он оставил оба предмета одежды на кровати и подошёл к небольшому окну, раскрывая деревянные ставни с, как ему показалось, очень громким скрипом. Действительно, все спали. Даже сторожевые на стене, окружающей двор замка. Шарясь взглядом по двору, он так и не нашёл никакого места, где мог бы вымыться, а будить спящего на тройке соседних кроватей монстра не очень хотелось. Опять же, из-за страха, ещё слишком свежего, чтобы самостоятельно делать хоть что-то. Возникало навязчивое чувство, что вот сейчас его схватят за руку и потащат опять к тому клыкастому скелету. Встретиться с ним сейчас Сансу хотелось меньше всего. Однако, он понимал, что, скорее всего, они очень скоро встретятся. Так что нужно было хотя бы начать морально готовиться к этому. Тут же ему вспомнилось то имя, которым его назвал тот скелет. "Блуберри". Он сказал, что Санс у него уже есть. - Что бы это значило? - вслух подумал Блу, поднимая взгляд на светлеющее небо, - Как много у него здесь ещё пленников, которых он использует так же... - он вздрогнул и потряс черепом, отгоняя неприятные воспоминания и вновь пялясь в небо. - Не так много, как ты думаешь, - раздался сзади несколько напугавший Санса голос. Он быстро обернулся, вжимаясь в подоконник руками. Но это была лишь проснувшаяся Ториэль. Она села на кроватях и сонным взглядом посмотрела на Блуберри, а после потянулась и зевнула, прикрывая рот лапой. - Считается, что ты один, но вполне можно сказать, что вас двое. - Кого "вас"? - у Санса тут же закрались не самые лучшие мысли о его собственном брате. - Вас Сансов, - коротко ответила Ториэль, но это буквально ничего не прояснило Блу. По крайней мере, ему так показалось на первый взгляд. Немного подумав, он всё же пришёл к окончательному решению, что, по крайней мере, Санс он в замке не один. - А кто он, этот... Второй Санс? - он всё ещё не очень понимал, как это работает, потому точно не знал, как надо спросить, чтобы его поняли. - Скорее, первый, - хихикнула Ториэль, вставая с кровати и начиная одеваться. У неё была довольно густая белая шерсть, так что Санс не сразу обратил внимание на то, что она голая, и понял это, только когда она начала одеваться, так что быстро поголубел и отвернулся обратно к окну, за которым уже начинала понемногу просыпаться жизнь, - Он старший брат Короля, полководец, вечно грызётся с главой Гвардии. - А почему тогда он не на троне, раз он старше? - Блу краем глазницы посмотрел за свою спину, чтобы убедиться, что Ториэль уже оделась. И, действительно, она заправляла все свои три кровати одни большим одеялом, кажется, сшитым из трёх маленьких. Видимо, из-за своих размеров, она сдвинула три кровати и спала на них всех сразу. В дворце Санса слуги тоже жили по четверо в комнате, но ему упорно казалось, что здесь слуг было значительно больше. Значит, либо было больше комнат для них, либо другие вмешали больше монстров. Но тогда почему Ториэль жила одна? Этот вопрос начинал значительно давить и подбавлял страху в разум Санса, так что он решил пока не думать об этом. В конце концов, ничего же плохого ещё не случилось. - Иди сюда, - она села на его кровать, и Блуберри тут же подошёл к ней, присаживаясь рядом. Ловким движением лап она вынула из кармана фартука ключ и так же быстро сняла с Санса кандалы. Его запястья, а вместе с ними и он сам, тут же ощутили, казалось, невероятное облегчение. Натёртые нежные кости неприятно и непривычно болели, и он тут же закрыл одно из запястей ладонью, чтобы уменьшить боль. Заметив это, Ториэль обхватила его запястья в свои мягкие лапы и начала лечить их, смягчая боль и залечивая начавшие появляться от долго трения ссадины. Блу благодарно посмотрел на неё в ответ и плотно сжал челюсти, а потом и поблагодарил вслух. - Спасибо. - Тебе придётся носить их и дальше. Сквозь ткань они не так сильно трут, но, если понадобится, я буду лечить тебя. - А зачем мне их носить? - Король не потерпит такой сильной свободы. Ты ещё... Недостаточно запуган, чтобы освобождать тебя. А теперь вставай, я же обещала тебе вымыться, так ведь? Санс кивнул. По указу Ториэль взял в руки платье, скрывая свободные руки под ним, и поспешил за ней, почти побежал, потому что мало того, что её шаг был значительно шире, но и шла она быстро, чтобы успеть до того, как все проснуться. Она привела его к колодцу за замком, и, пока Санс раздевался, поднимала ведро с водой со дна колодца. Как только он был готов, она облила его из ведра холодной водой, и Санс тут же поёжился, но, на удивление, это немного помогло ему. После ещё двух таких ополаскиваний, он даже привык к холодной воде. Немного обсохнув, он быстро натянул на себя платье. Оно было великовато ему, висело и липло к костям, но пока что Ториэль попросила походить его в этом. обещая потом найти ему что-нибудь поменьше. Одеваясь, Блу заметил одну удивившую его вещь, о которой пока решил не заикаться. Платье пахло шоколадом. После водных процедур Ториэль привела Санса в более презентабельный вид, вновь защёлкнула кандалы на его руках и повела обратно в замок. - Итак, юный принц, - нежно улыбнувшись ему и тяжко вздохнув одновременно, начала Ториэль, - Настало время научить тебя прислуживать.

***

Он просто до ужаса, до паники, до пронзающей тело дрожи боялся вновь входить в покои короля. Чем ближе он подходил к ним, тем больше в нём раскрывались события прошлого дня. Чрезвычайно детально, что ещё больше пугало его, и страх сбивал с толку. Но у него более не было права ослушаться, и он безумно боялся, что теперь ему не будет прощаться ни одна ошибка, так что старался не отвлекаться на так мешавший ему страх, путаясь в подоле слишком длинного платья и прижимая свежевыстиранную ткань к грудной клетке. Ввиду того, что король назвал его своим личным слугой, после водных процедур и скорых пояснений обо всём понемногу от Ториэль, его отправили менять бельё в кровати короля. Наконец, пару раз всё же споткнувшись об собственный подол - ходить в платье было не просто безумно неудобно, но и жутко смущающе, отчего голубой румянец не сходил с его щёк - он добрался до нужной массивной двери и глубоко вдохнул. Обратного пути нет. Права на ошибку нет. Ты делаешь это ради сохранности брата. Он хватается рукой за кольцо, служившее дверной ручкой, и тянет на себя, всё же с трудом открывая тяжёлую дверь. И зажмуривается, чтобы не увидеть этого монстра вновь. Так он стоит в дверном проёме - зажмурившись, прижимая к себе бельё и дрожа от страха, пока до него не доносится чужой храп. Блу открывает глазницы и осматривает помещение. Короля, на удивление, здесь нет. Но на его кровати спит другой монстр. Тоже скелет. Тоже клыкастый. С одним золотым зубом и довольно широкими костями. Спустя пару мгновений Санс вспоминает, что этот монстр тогда схватил его, когда их армия осаждала его родной замок. Наравне со страхом в нём начинает закипать злость, но руки слишком дрожат, чтобы сделать хоть что-то. Он ещё не знает, как плохо всё может пойти, если он ослушается, хуже того, убьёт кого-то, так что Блуберри лишь осторожно трясёт монстра за плечо, призывая проснуться. Храп стихает. Скелет открывает свои глазницы, и те тут же загораются алым. Он невероятно довольно, с едкой ухмылкой на всё лицо, смотрит на Санса. Тот же, в свою очередь, осторожно отстраняется, вставая ровно, даже почти не дрожит. Он говорит громко и чётко, стараясь не отрывать взгляда своих голубых огней от чужих красных. - Меня прислали сменить бельё. - Блуберри, ха? - усмехается ему в ответ монстр, даже не собираясь вставать, - Ну и как тебе на твоём посту? Хорошо тебя приняли? - и тут же начинает хрюкать от смеха, прикрывая челюсти рукой. Блу осторожно кивает, не зная, какой из ответов будет верным, но решив пока соглашаться со всем, что ему скажут. - Хорошо, да? Это плохо, надо будет загрузить тебя работой, - он потягивается, протягивая слова, словно сытый кот, а Санс старательно старается не реагировать на его слова, в чём с треском проваливается, - Самой грязной работой, да. Чтобы ты не расслаблялся, - он с улыбкой смотрит на Санса, и тот громко сглатывает, отходя на шаг назад, - И был как можно дальше от босса, - тихо добавляет монстр, но, в почти абсолютной тишине комнаты Сансу удаётся услышать его. - Могли бы вы встать? - осторожно спрашивает он, указывая взглядом на ткань в своих руках. - Мы? - усмехается ему в ответ монстр и садится на кровати. Его кости, действительно, довольно крепкие и мощные, довольно широкие и потёртые. И он тоже абсолютно голый, отчего Санс невольно прячет взгляд в спальном белье. - Вы. С кровати, - судорожно пищит он, пока монстр не успел выкинуть ещё что-нибудь, и тот действительно встаёт, подходя к Блу ближе, вжимая его в стену, упираясь в неё руками по обе стороны от головы несчастного скелета. - И что ты будешь делать теперь, Блуберри? - рычит он, и, напуганный до чёртиков Санс, чья душа бешено бьётся в грудной клетке, отдаваясь в пятки, вспоминает вчерашний день и заходится плачем, пряча лицо в ткани, - Ну, как я и думал, - презрительно фыркает он в ответ, отстраняясь, принявшись одеваться. А Блу стоит и, быстро отходя от собственного плача, в недоумении глупо хлопает глазницами, пытаясь понять только что произошедшее. И, когда монстр уже почти что вышел из комнаты, он тут же бросается к нему, хватая его за руку. И получает гневный оскал в ответ, но интерес сильнее страха, так что, он всё же спрашивает: - Вы же брат короля, да? Санс, да? - он говорит быстро и уже готовится бежать и прятаться, но, на удивление, получает ответ. - Да. - А я- - Я знаю. В этом нет ничего такого, - Рэд вырывает свою руку из чужой хватки и, наконец, покидает комнату в отвратном настроении. Ему нужно выпить. Срочно. Блуберри остаётся в комнате один и, полный противоречивых мыслей, принимается застеливать кровать так, как его пару мгновений назад учила Ториэль. Не очень удачно, путаясь в тканях и собственной одежде, стараясь избегать светло-алых пятен, слишком явно не похожих на кровь, потому ещё более противных. И, когда он уже совсем закончил, в покои входит Эджи. Он пару мгновений тратит на осмотр Блуберри, который замирает на месте и пытается обойти короля, отступить, чтобы не нарваться вновь, но позади него кровать, а перед ним сам Эджи, который начинает медленно подходить, а на его лице расползается довольная ухмылка. С криком, скорее, от неожиданности, чем от переполнившего его страха, Блу падает на кровать и тут же мнёт всю ткань, которую так старательно наглаживал руками. Цепи вновь неприятно звенят над ушным отверстием, когда он вскидывает руки, пытаясь ухватиться за воздух и не упасть. Но, вот оно, история повторяется - он снова на кровати, Эджи вновь нависает над ним, всем своим видом выражая полное удовлетворение такой ситуацией, и Санс зажмуривает глазницы вновь, не давая слезам опять потечь, и поднимает руки, закрывая своё лицо. Однако, проходит мгновение, два, три, а до него так и не добрались чужие костяные руки, и это насторожило Блу настолько, что он открыл глазницы и начал судорожно осматриваться. Искать скелета долго не пришлось, он всё ещё стоял здесь, нависая над несчастным пленником, но не трогал его, а водил рукой по свеже застеленной кровати, продолжая довольно скалиться. - Неплохо, - наконец, высказал он своё мнение о проделанной Сансом работе, переводя взгляд на него. - Что? - тихо пропищал ему в ответ Блу, но Эджи тут же сел на пол между его ног, закидывая эти самые ноги себе на плечи. - Но, - он сделал длинную паузу, наблюдая за задержавшим дыхание Блуберри, - Это ещё не всё, за чем я позвал тебя, - он вновь стал выдерживать паузу, и Блу показалось, что от него ждут ответа, поэтому он молча и нерешительно кивнул, - Как ты уже понимаешь, у меня на тебя большие планы, - продолжил, наконец, Эджи, средними пальцами обеих рук проведя по нежным бедренным костям, задирая подол чужого платья, от чего Блу ещё активнее запищал, кажется, задыхаясь, потому не в силах как-то ещё протестовать, - Но, сначала, тебя нужно всему научить и натренировать, я прав? - его острые клыки мягко примкнули к бедренной кости Санса, одаривая скелетным подобием поцелуя, и, отстранившись, Эджи дождался, пока Блу утвердительно кивнёт, всё так же нерешительно и осторожно, как в прошлый раз, - В таком случае, давай начнём твою тренировку. Мне нужна женская промежность. Справишься, не так... - не успел он договорить, как сгорающий от стыда Блуберри скоро создал всё ту же нежную голубую вагину в своём малом тазу, уходящую вдоль позвоночника вверх, - Отлично, - ещё более жадно, ещё более довольно, кажется, даже дико оскалился Эджи. Он, мучительно медленно, растягивая удовольствие от наблюдения за корчащимся в жалких попытках скрыться скелетом, который пытался натянуть ворот платья себе на лицо и спрятаться под своими руками, чтобы не показывать всего своего страха и смущения перед противником. И только когда Блу уже перестал пищать от страха и даже нетерпеливо заёрзал, на кровати, Папайрус примкнул к его вагине и просунул свой алый длинный язык так глубоко, как только мог. Сейчас это ограничивалось не длинной его магического языка, а узостью и длинной голубого магического влагалища. И Блуберри даже не подозревал, что язык может быть настолько длинным. Он закричал. Закричал, но очень скомкано, скорее лишь громко вдохнув звучное "Ах!". Эджи замер. Поднял свой взгляд на Блу, и тот, осторожно ёрзая, чтобы получше разместиться, непонимающе кивнул вновь. Эджи принялся облизывать влагалище изнутри, понемногу покидая его, но всё ещё вжимаясь лицом в саму вагину, немного покалывая её своими острыми клыками и косточкой над ноздрями. Вдобавок к шуршанию по ткани, прибавилось пошлое хлюпанье, а ещё спустя какое-то время - совсем тихие стоны. Это пугало Санса. Это было приятно, совсем не так, как вчера. Это заполняло его, но не приносило боли, пусть плоть была столь же мягкой и длинной, как чужой член, а острые черты чужого лица кололи его. Но, может из-за плавных и даже успокаивающих движений, словно готовящих его к чему-то, это начало нравится Сансу. И этот факт ещё больше смущал его. Не в силах разобраться в самом себе, он хотел было захныкать, но его опередил громкий хлопок, с которым чужой язык вырвался из его лона, и смачно облизывающийся Эджи, что предстал прямо перед ним. Всё его лицо было покрыто чем-то вязким и голубым. Нет, это была не эктоплазма, заменяющая псевдо-плоти кровь. Эта субстанция была видимо гуще, и оставшееся на месте лица скелета тепло знатно настораживало Блу. - Убери руки, - приказал ему Эджи более грубым тоном. И Санс убрал, закинув их наверх, себе за голову, плотно сжимая зубы и колени, отводя взгляд в бок и крупно задрожав. - Тебе нравится, - это был даже не вопрос, это была абсолютно постыдная для Блу констатация факта, и, услышав её, он попытался скрыться в складках ткани или рукавах, но его лицо было резко выдернуто из его попыток скрыться. Эджи просто смотрел на него. Улыбаясь, явно наслаждаясь его смущением и страхом. Кажется, чего-то ожидая от него, но вот чего - Блу понять не мог. Потому молчал, лишь громко сглатывая то и дело набирающийся ком в его несуществующем горле. Спустя пару минут такого молчания и пронзительных взглядов друг другу, Папайрус отпустил чужой череп и вновь примкнул к промежности лицом. От неожиданности Блу вскрикнул, тут же закрывая рот рукой, но даже сквозь такую попытку затихнуть прорывались его стоны. Он начал подаваться навстречу чужому языку, ощущая от этого всего ещё большее тепло, ещё больше непонятного ему удовольствия, и дрожал, активно перемещая ноги по чужим плечам, ключицам, скрещивая их за чужой шеей. Ему нравилось. Почти безумно нравилось. Но, когда вместо языка в него ворвался чужой пенис, разгорячённый, крепкий, кажется, обретший такие же острые черты, он вновь закричал, вновь захныкал, вновь крупно вздрогнул и почти что заплакал. Но что-то липкое и тёплое уже поселилось в нём, ослабляя боль, стирая неприятные воспоминания и любые мысли о спасении собственного тела и лица. В какой-то момент он нашёл себя с вывалившимся изо рта языком, с закатившимися, но сияющими, пульсирующими зрачками в его глазницах, с приятной дрожью по всему телу и машинальными движениями навстречу чужому телу, расходившимися с задаваемым Эджи темпом, но всё ещё доставлявшими свою дозу удовольствия. И не успел Блуберри вновь застыдиться, как его лоно наполнилось чужой спермой. Ей было мало места вместе с красным, ещё пульсирующим после оргазма членов в узком Блу, и она прыснула через щели между двумя органами, но дальше подола платья, на котором лежал Санс, не долетела. Сейчас ощущение полноты приносило Блуберри некое удовлетворение, мешающееся с усталостью. Но, стоило ему отдышаться и прийти в себя, как стыд вновь поглотил его, и он вновь закрыл своё лицо, принявшись тихо хныкать. - Не представляйся, - рыкнул на него Папайрус, - Тебе понравилось, не так ли? Блу промолчал, стыдясь признавать это, больше потому, что это было ужасной для него правдой. - Отвечай, - вновь рыкнул Эджи, громко топнув ногой. Кажется, он тоже устал и удовлетворился достаточно, чтобы не бить своего слугу. - Д-да... - тихо отозвался последний. Эджи довольно улыбнулся. - Ты хорошо потрудился. Даже не испортил свою работу, надо же, - он подошёл ближе к застеленной кровати, на которой действительно не было ни одного свежего пятнышка. И, как только Блу перевёл на него свой мутный взгляд, он принялся вытирать свой член об одеяло. У почти что не работавшего ранее Санса в душе что-то неприятно защемило от такого наглого издевательства над его трудом, особенно после такой своеобразной, но похвалы, ведь ему действительно стоило немалых усилий застелить эту кровать. И он, всё же, заплакал, тихо, осторожно, закрывая глазницы руками и вытирая слёзы. Он плакал, пока Эджи вытирал его промежность тем же одеялом, а после посадил Блуберри и потянул вверх, заставляя встать. - А теперь, - он вновь притянул своего слугу к себе, хватая его лицо за скулы своими длинными пальцами, скрытыми под тканью перчаток, - Тебе нужно ходить с моим семенем именно таким образом, - он пару раз тыкнул свободной рукой в чужой таз, уже успевший скрыться под подолом платья, на котором сзади появилось небольшое мокрое пятно от вытекшей спермы, - Весь день. Вечером я проверю, чтобы ни одной капли не вытекло из тебя. - А если они всё же?.. - начал было Блу, звучно шмыгая носом, но Эджи тут же понял, что тот хотел спросить, и перебил его. - А если всё же потечёт, то ты обязан найти меня, чтобы я вновь наполнил тебя. Понял? - он прищурился, с силой сжимая чужие костяные щечки, все голубые от стыда и мокрые от плача. - Да... - сглотнув ком, ответил Санс. - Да что? - нахмурился Эджи, притягивая скелета к себе практически вплотную. Тот тут же забегал зрачками по сторонам, словно в попытке найти ответ, но был ещё слишком уставшим, чтобы хоть что-то понимать, потому на поиск верного ответа у него ушло слишком много времени. Достаточно много, чтобы король с презрением откинул его в сторону кровати, и он стукнулся об неё черепом. В голове зазвенело. Высокий скелет что-то ещё говорил, но Блу совершенно не слышал его. - Да, мой повелитель... - всё же ответил он, поднимая свой торс над полом, надеясь, что ещё не поздно. - Так-то лучше, - фыркнул в ответ Эджи, и это Блуберри уже услышал слишком чётко, настолько, что оно, словно, врезалось в разум острыми краями каждого звука, - Смени бельё. Дальше тебе найдут работу, - и, с показательным гневом, но довольным тем, как образуется картина, Папайрус покинул свои покои, вновь оставляя Блу в них одного. Тот с трудом поднялся на ноги, уже не боясь смять кровать, хватаясь за неё руками и придерживаясь за неё, чтобы вновь не упасть. Он огляделся и сел, а потом и вовсе лёг, зарываясь лицом в свежую простыню. Ему нужно было немного отдохнуть. Немного прийти в себя. Может быть, ещё немного поплакать. Что он и сделал, пряча лицо в складках ткани и крупно дрожа. Кажется, кто-то заходил, скрипела, дверь, но этот кто-то так ничего и не сказал, потому Блуберри решил, что ему просто показалось. После этого ему стало немного легче. Он создал небольшую преграду в своём лоне, такую тонкую, словно ткань, перегородку, чтобы не дать сперме вытечь - всё же, он не хотел снова нарваться на орган короля, пусть и знал, что это уже неизбежно. Затем поправил платье и стал складывать всё бельё в то состояние, в каком принёс его сюда. Попутно успел пару раз психануть, раскидывая ткань по покоям, и вновь залиться слезами, но уже не тратя время на плач, а работая параллельно со слезами, тут же вытирая их. Наконец, он собрал всё, что надо было, привёл себя в более достойный вид и поспешил обратно в прачку. На его же удивление, на него не накричали за то, что он принёс ещё несколько минут назад чистую ткань уже грязной. Может быть, тут сыграло роль его заплаканное лицо, а может быть, это уже было обыденностью. В любом случае, ему дали новый комплект и приказным тоном посоветовали поторопиться, потому что король жаждет видеть его на накрытии завтрака. От слов о завтраке у Блуберри заурчало в его не существующем животе, а в душе вновь защемило. - А я- Мы будем завтракать? - он скоро поправился, неловко улыбнувшись, но, кажется его оговорки не заметили. Ему чётко казалось, что лучше действительно относить себя к прислуге и не выделяться из неё. Так, хотя бы, можно заполучить их доверие. - После накрытия будете. И, окрылённый мыслью о том, что он наконец-то поест - а после всего случившегося сегодня есть ему жутко хотелось, и понял он это только сейчас - Блуберри поспешил в покои короля. На этот раз в его задании ему никто не мешал.

***

- Я тааак голоден! Вроде ещё только утро, а я уже проголодался, - Рэд довольно потягивался на ходу, вытягивая руки, запрокидывая их за голову и не менее довольно улыбаясь, то и дело поглядывая на идущего рядом брата. - Как думаешь, он успеет? - Папайрус же, в свою очередь, был не так развязен, шёл ровно, едва лишь покачивая руками в воздухе и упорно пялясь вперёд, словно бы игнорируя брата. - Кто успеет? Он-то? - Рэд хмыкнул, выражение его лица тут же изменилось с довольного и развязного на несколько гневное и раздражённое. Ему не нравилась эта привязанность младшего к его новому пленнику, слишком ярко выраженная уже во время их обратного пути. - Да, - однако, Эджи всё так же игнорировал чужие эмоции, или, по крайней мере, старательно делал вид, что игнорирует, сам так же не выражая толком ничего. - А тебе не всё равно? - издал ещё один недовольный звук его брат и сунул руки в карманы штанов, давая своей ревности просочиться в тон голоса и выражение его лица. - Ревнуешь? - теперь-то Эджи улыбнулся, покосившись на старшего скелета, который тут же отвёл взгляд и презрительно фыркнул в ответ. - Больно надо, - осознав свой прокол, Санс предпочёл бы продолжить пялиться в противоположную стену, пока не вернёт себе былого настроения, но Папайрус дёрнул его за ворот кителя быстрее, чем тот успел это сделать. На гневный оскал старшего, Папс лишь многозначительно кивнул на угол, в который едва не врезался его недальновидный братец, и тот уже едва, но всё же благодарно кивнул ему в ответ, пусть всё ещё недовольно хмурился. Благо, до обеденного зала оставалось совсем немного, так что можно было пройтись и молча. Папайрус - всё так же ровно, стойко и серьёзно. Санс - несколько обиженно и недовольно. Но запах еды тут же поправил настрой последнего, стоило дверям распахнуться. В зале было с десяток монстров прислуги, все бегали туда-сюда и заканчивали накрытие королевского завтрака. Но, как только двери распахнулись, все тут же замерли, на пару мгновений, чтобы тут же опустить головы в поклоне. В то время, как Рэд поспешил занять своё место за столом, а слуги стали понемногу расходиться, давая им пройти, Эджи поверхностно осматривал всех в поисках Блуберри. И нашел его, возле стола, сжимающего половую тряпку, подрагивающего и не смевшего поднять головы. Он судорожно перебирал тряпку в руках, но, видимо всё же смотрел на короля, потому что когда тот начал приближаться к нему, то Блу ещё сильнее затрясся. Уже привычным движением Эджи поднял чужое лицо к себе и улыбнулся пискнувшему от страха Блу. - Что здесь у тебя? - он с интересом посмотрел на тряпку и протянул к ней руку, но Блуберри быстро сориентировался и бросил тряпку в руки кому-то из монстров, что проходил рядом. Когда Эджи повернул лицо вслед за тряпкой, ни её, ни монстра, который её поймал уже не было. Он едва нахмурился, но, переведя взгляд на Санса в его руках, тут же улыбнулся и усмехнулся. - И что такого страшного там было, м? - Ничего, - тихо отозвался Блу, плотно сжимая челюсти. Немного оглядевшись, Эджи тут же заметил алое пятно на скатерти и стакан, полный вина, но с небольшими каплями на внешней стороне стакана. Ему не нужно было быть гением, чтобы понять, что дрожащий в его руках пленник разлил вино, и он подумывал показательно разозлиться, но потом решил сменить тактику и притянул чужое лицо к себе ещё ближе, горячо выдохнув на чужое ушное отверстие. - Я буду ещё больше злиться, если ты будешь врать мне. Блу зажмурился, прижимая руки к себе, и цепь на его кандалах вновь отдалась звяканьем. - Я вино разлил, - ещё тише ответил он, шмыгнув ноздрями, - Я не привык... К этому, - и протянул руки к глазницам Эджи, давая ему понять, что говорит он именно о кандалах. - Привыкнешь, - улыбнулся в ответ ему Эджи и отпустил его лицо, тут же хватая за цепь, - А теперь, иди сюда. Я хочу, чтобы ты стоял рядом, пока я ем. - Но я... - хотел было возразить Блуберри, но тут же осёкся и замолк, громко сглатывая комок в несуществующем горле. Он очень надеялся, что сможет хоть немного поесть после накрытия, но боялся, что после завтрака короля, на котором ему, видимо, придётся стоять, пока Эджи не отпустит его, он уже поесть не сможет, и придётся ждать до обеда. Он осторожно встал у левого плеча короля, который, в свою очередь, сел во главу длинного стола. Рэд сидел по правую руку, короля, так что Блу был достаточно далеко от него, чтобы волноваться немного поменьше. Не смотря на длину стола в десяток метров, накрыт он был только на три персоны. Это были король, его брат и кто-то третий. Надеяться на то, что это сам Блуберри было бы глупо, потому он не стал даже допускать такой мысли, чтобы потом не расстраиваться. Потому он стал думать, почему король предпочитает есть в копании всего двух монстров, даже без прислуги вокруг - те научено уже покинули комнату. Может быть, он просто не любил, когда кто-то посторонний смотрит на него, но, судя по тому, что успел узнать Блу, Эджи не выглядел монстром, который не любит внимание. Может быть, он просто боялся есть с посторонними, и предпочитал компанию тех, кому он точно доверяет. В конце концов, у такого сильного и яростного завоевателя наверняка было много врагов. Но откуда ему тогда знать, что в его еду не подсыпали чего-нибудь во время готовки или накрытия? И неужели это значит, что Эджи доверяет ему? Нет, эта теория тоже не вязалась с реальностью, в которую успел окунуться Блуберри, так что и её он отверг. Завтрак был не так велик и пышен, лишь стакан вина - однако Рэд выпил все три - и свежие, горячие, сладко-пахнущие булочки, который наполнял всю комнату своим запахом, очень сильно мешая Блу терпеть свой голод. Вскоре в зал вошёл ещё один монстр, однако его опоздание, кажется, было в рамках нормы, потому что ни один из братьев не обратил на это внимание, даже когда монстр сел за стол, занимая третье место. Лишь когда он подал голос, довольно тихо и осторожно, братья, словно, очнулись и заметили его. - Доброго утра, - он оглядел присутствующих и коротко кивнул членам королевской семьи. - Ты снова опоздал, - усмехнулся ему в ответ Рэд, закидывая одну булочку себе в рот целиком. - Я медленно шёл, - ответил ему монстр, делая небольшой глоток вина. - Ты так однажды и вовсе не придёшь. Я всё съем за тебя, - вновь усмехнулся Рэд, но монстр не среагировал, продолжая понемногу пить вино и пялиться в стол. А Блуберри смотрел на него округлившимися зрачками и не мог оторвать взгляда или пошевелиться от удивления. Перед ним сидел ещё один Папайрус, только пониже, чем Эджи или его брат, с такими же острыми чертами и клыками, как у первого, но с золотым клыком, как у Рэда, и очень усталым выражением лица. Под его глазницами собрались уже массивные мешки, как будто бы он не спал целый год, а может, и больше. И просто весь скелет ощущался очень усталым и измотанным. Одет он был в бледно-рыжее мужское платье, а на его руке был повязан ярко-красный тонкий ремень - Блу так и не придумал, зачем он там. И, так же, он не до конца смог понять, кто этот монстр приходится королю. Он был больше похож на ещё одного брата, чем, например, их свежие пленники, но ведь эти самые пленники тоже были довольно похожи на эту королевскую семью, так что вполне могло быть, что это - ещё один пленник, раньше правивший в другом королевстве. Или претендовавший на престол. В любом случае, их сходство с уже знакомыми Сансу Папайрусами очень сильно сбивало его, а душа начала отдаваться болезненными судорогами из-за голода, совершенно отвлекая Блу от рассуждений, на которые он так старательно пытался отвлечься. Плотно сжав зубы, он продолжал стойко стоять и терпеть, даже когда его душа начала посылать звуки урчания в область открытого позвоночника, словно бы у него был живот, который мог урчать от голода. Из-за этого урчания его сформированное лоно задрожало, а сперма внутри него начала плескаться, напоминая о себе. Блуберри стал переступать с ноги на ногу и жалобно хныкать, зажмурившись, игнорируя тихо булькающую внутри него вязкую жидкость и громко урчащий несуществующий живот. - Прекрати, - рыкнул на него Эджи, которого это всё отвлекало от трапезы. Нет, ему нравилось наблюдать за этими невинными страданиями, но, всё же, это его отвлекало, а запретив Блуберри двигаться и хныкать, он ещё больше ухудшил его положение, наслаждаясь лишь жалобным выражением чужого личика. И ведь Санс слушался, у него просто не было выбора, однако, хныканье переросло в периодические пошмыгивания, неизбежно ведущие к слезам, которые ему пока что удавалось сдерживать. - Ты хочешь есть? - тихо спросил у него Папайрус с золотым клыком, наконец посмотрев на него за всю трапезу. В его глазницах тут же отразилось недоумение, и он перевёл взгляд на Эджи, на Рэда, ища поддержки, но те не обратили на это внимания, так что ему ничего не оставалось, кроме как продолжить начатый диалог с Блу. Он вновь посмотрел на Санса, с нескрываемым интересом, пусть не столь ярким на его усталом лице. И долго рассматривал его, даже не смотря на то, что Санс уже успел молчать кивнуть в ответ на заданный ему вопрос и начать чувствовать себя неудобно под этим взглядом. - Как давно ты ел? - наконец, задал ему второй вопрос скелет, отодвигая в сторону стакан вина, от которого за всё время выпил лишь половину. - Пару дней назад, - после долгого вопросительного взгляда на Эджи, который так и не дал разрешения говорить, Блу всё же ответил, тихо-тихо. Его лицо вновь стало понемногу покрываться голубым румянцем, и ему показалось, что сперма сейчас потечет по его ногам, пусть она и была отгорожена от этого ранее. На удивление, Эджи, видимо, был не против этого разговора. - Вы же понимаете, что без пищи он сначала потеряет все силы, а потом умрёт, да? - теперь скелет обращался к королю, с неким напором, нахмурившись, всё ещё слабо, но очень и очень сильно, по сравнению с его обычным тоном и выражением лица. Блуберри крупно вздрогнул. Такое же до ужаса жуткое и липкое чувство страха он испытал, когда ещё в его родном дворце Эджи обещался продать его в рабство. Сейчас же его намеренно держали здесь, чтобы он не смог поесть, и чтобы никто из растроганных слуг не дали ему еды, и это ещё могло бы быть не так страшно в этот один раз, но, судя по тону и вопросу скелета с золотым клыком, его ждала отнюдь не одна такая голодовка. - Он ещё не заслужил еды, - фыркнул в ответ Эджи, на что златоклыкий отозвался лишь вздохом и продолжил осторожно допивать своё вино.

***

От голода сводило душу. Маленькое и нежное перевёрнутое сердечко в грудное клетке сжималось, пульсировало, скручивалось в судорогах, почти что стонало и скулило, жутко болело от почти крайнего недостатка энергии. Хотелось есть, почти безумно хотелось есть, а от того, что возможности не было, столь же сильно хотелось плакать. Но, собирая разбегающиеся в стороны мысли, Санс пришёл к выводу, что лучше всё же поберечь силы на передвижение, чем на плач. Как выяснилось, от слёз легче не становилось. И ведь там, на привале, когда они почти достигли цели их пути из его королевства в это, его душа так не трепетала и не болела от голода. Но тогда он и не тратил так много сил. Лишь сидел и ужасно волновался из-за происходящего. Лишь жутко переживал. Да, эмоции отнимали много сил, но не так много, как сами действия. А после привала он успел много всего сделать и пережить. А почувствовать, казалось, ещё больше. И вот сейчас, морально и физически измотанный, путающийся в подоле собственного платья и слизывающий крошки с грязных тарелок, которые ему поручили донести до мойки, Санс решается на очень противоречивый для себя шаг. На кражу. Он хочет есть, и голод разрывает его, трубит в ушные отверстия, что если он не поест, то точно упадёт где-нибудь и разобьёт все тарелки и стаканы в его руках, которые он так трепетно прижимает к грудной клетке. И нет, нет-нет-нет, он не умрёт, его спасут, обязательно спасут, чтобы потому наказать за разбитую посуду. И за то, что так долго шёл до мойки. И за то, что так и не дошёл до неё. За то, что он такой изнеженный и слабый, что не может перетерпеть пару дней без еды. Не заслужил. А потом он вспоминает Папайруса. Вспоминает, что тот шёл весь путь от одного королевства до другого пешком. Вспоминает, что тот не ел вовсе с тех пор, как их взяли в плен. Вспоминает, что того били, били нещадно, потому что тот пытался бороться. Вспоминает, что сейчас брат сидит в темнице где-то, Блу даже не знает где, и надеется, что там его хотя бы кормят. Если он, конечно, ещё жив. Его душу сводит сильнее, не только от голода, но и от нахлынувший эмоций, воспоминаний о старшем брате, и Санс вновь путается в подоле платья, падая на пол. Судорожно прижимает к себе грязную посуду, и та, о чудо, не бьётся. А он лежит на полу и пытается не разреветься. Опять. С трудом поднимается на ноги, ставит посуду на пол, чтобы вытереть опухшие глазницы рукавами платья, вновь берёт тарелки и стаканы в руки и спешит отнести их в мойку. Сейчас не время плакать, сейчас нужно найти способ поесть. И, вот, уже через несколько минут, он мнётся у входа на кухню, поджидает, прислушивается. От волнения душа бешено бьётся в грудной клетке, стучит о рёбра, так громко, так шумно, почти перекрывая шум на самой кухне в ушных отверстиях Санса. Он заглядывает внутрь и вновь осматривается, словно ищет кого-то. Все чем-то заняты, бегают туда и сюда, готовятся к обеду. На одном из столов лежат куски хлеба, свежие, почти ощутимо горячие. Ему нужно просто пройти мимо, направиться к двери, ведущей во двор замка, где женщины моют посуду, и осторожно стащить хотя бы один кусок хлеба. Прижимая тарелки покрепче к себе, он отправляется. Он идёт быстро, вписываясь в темп бурлящей кухни, и совсем чуть-чуть дрожит от страха. Боится, слишком сильно боится, что его поймают. Но, вот, он протягивает руку, чуть не роняя посуду при этом, но вовремя передвигая ладонь к середине тарелки и не уронить всё на ней стоящее, чтобы мимолётом схватить кусок хлеба со стола, но цепь на его кандалах бьётся об стол, гремит слишком громко, и стоящая рядом монстриха, обратив на него внимание, хватает его за запястье своей мягкой лапой. Блу тут же пытается вырваться, тянет руку на себя, но сейчас его сил критично мало, чтобы это получилось. Он смотрит опухшими глазницами на представшую перед ним крольчиху в белом-белом фартуке и жалобно мямлит извинения. Та же, в свою очередь, подтягивает его к своей мордочке и грозно хмурится, негромко отвечая на его попытки извиниться: - Если я узнаю, что ты снова попробуешь украсть что-то с моей кухни, то я самолично высеку тебя. Понял? И только когда напуганный Блуберри отвечает ей интенсивными кивками, она отпускает его, подталкивая к выходу во двор, продолжая грозно смотреть на скелета, спешащего покинуть помещение. Уже во дворе, оставив посуду, он тоскливо оглядывается на кухню и прикладывает руку к грудной клетке, плотно сжимая зубы. От столь глупой, как ему кажется, неудачи, от столь большой, как ему кажется, несправедливости, душа начинает болеть ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж дальше. Он прислоняется к стене замка и вздыхает, прикрывая глазницы. Раз не удалось поесть, то нужно, хотя бы, сохранить сил на дальнейшее время и- - Чего ты тут стоишь? Иди, нужно вычистить конюшни. Его вырывает из мыслей голос одной из женщин, что, кажется, проходила мимо и толкнула его рукой в плечо, чтобы привлечь внимание. Блу кивает и, подбирая подол платья, спешит исчезнуть из чьего-либо вида, однако лишь выходит к тем самым конюшням, где его тут же встречает другой монстр, в штанах и рубашке, по которым Санс уже успел начать скучать, вручает ему лопату и кивает на тележку, куда требуется накидать всю грязь, которую он выскребет из конюшни. А потом заталкивает его в саму конюшню, очень пустую без лошадей, и уходит под предлогом свежего сена, которое нужно принести. Блуберри вздыхает. Вздыхает очень тяжко, осматривается. Вокруг ходят пленные монстры, солдаты, слуги, откуда-то доносятся команды самого короля. Видимо, он очень тщательно следит за разбором награбленного и состоянием имеющегося, раз самолично участвует в этом процессе. И это даже кажется Блу несколько интересным, он пытается вслушиваться, всё ещё прижимая лопату к себе, но потом чуть ли не засыпает в таком положении и, тряхнув головой, смотрит на пол, на котором уже сложилось и утрамбовалось несколько слоёв сена, грязи, навоза и чего-то ещё, образуя плотный ковёр по всему полу. Лопата входит в него с трудом, видимо, сено очень сильно переплелось между собой, и только хорошенько надавив ногой на лопату Блу удаётся вогнать её, поддеть кусок и вынести его наружу, к деревянной тележке. "И зачем им этот гадкий "ковёр"?", - мелькает у него в голове, пока он несёт кусок на вытянутом вперёд острие лопаты и бросает его в тележку. А потом кладёт туда же и лопату, берёт тележку и подвозит её к себе, чтобы было удобнее работать. Чтобы совсем не упасть духом, а потом и телом, он успокаивает себя тем, что за работой не так голодно, и время пройдёт быстрее, и даже, может быть, он не будет накрывать Эджи обед, не будет стоять с ним всю его трапезу и сам сможет, наконец, поесть. Он думает о том, что если будет хорошо работать, то сможет уговорить Эджи выпустить его брата из темницы и сделать его слугой. Тогда они будут снова рядом и обязательно что-нибудь придумают, чтобы спастись. Он думает, что если он будет слушаться, то в следующий раз Эджи будет с ним нежен. Он много о чём думает, чтобы успокоить себя, и дело действительно идёт для него быстрее, и у него действительно получается по кускам выносить вонючий ковёр из конюшни. За всё время он лишь дважды выпадает из раздумий, тут же путаясь в этом дурацком подоле и падет лицом в грязь, плюётся, вытирает лицо рукавами платья и самим подолом. Думает, может быть, что ему стоит укоротить подол, но рвать его никак не может, хотя бы из-за благодарности к Ториэль. Так что он предпочитает падать и мараться, чем подгонять его под себя. И вот, когда он заканчивает с данным ему поручением, когда он выполняет тут же появившееся ещё одно и оттирает оказавшийся каменным пол с водой, ползая на коленях под чётким надзором ещё одной служанки, когда солнце достигает зенита, а сам Блуберри уже едва держится на ногах, его - словно специально выждав, когда он начнёт делать вдох такого нужного ему отдыха - отправляют умываться и накрывать обед королю, потому что сам Великолепный и Ужасающий Папайрус пожелал этого. Санс вновь вздыхает. Почти что плачет, но пока что только внутри, потому что это занимает меньше сил. И послушно идёт к колодцу отмываться от навоза.

***

Теперь еды на столе было больше. Овощи, фрукты, горячие и аппетитно пахнущие пироги, похлёбка - явно не такая, как на привале, а лучше, как минимум потому, что от неё ароматно пахло мясом и специями, - а Рэду, как очень прожорливому члену королевской семьи, подавали кусок жаренного мяса. Блуберри страдал. Стоящий по стойке смирно по левое плечо от короля, на том же месте, что и на завтраке, он старательно жмурился и пытался не дышать - благо, ему не так сильно нужен был воздух, и это ему почти что удавалось. Он уже не мог сдерживать позывы собственного тела, потому его несуществующий живот громко и часто урчал, а душа изводилась в судорогах. И как не пугался Блу грозных рыков раздражённого Эджи, но ничего поделать с собой не мог. Ему жутко хотелось есть. Это была пытка, настоящая пытка для него, и он никак не мог прекратить её. Разве что, наброситься на первое, что попадётся под руку, и сунуть в рот, пока у него это не отобрали. Но он не мог, он прекрасно понимал, что такой опрометчивый поступок может за собой понести, потому ему оставалось только стоять и жмуриться, стараясь исчезнуть. Его состояние раздражало не только Эджи, но и всех за столом. Первым не выдержал Рэд и попытался взять положение в свои руки, громко, в манере младшего брата, рыкнув: - Блуберри, уйди отсюда. - Блуберри, стой на месте, - тут же остановил его более громким, более недовольным рыком Эджи, и Блуберри, которому бы и хотелось уйти, послушно остался стоять на месте. Переминаясь с ноги на ногу, чтобы хоть как-то заглушить очередное урчание из собственного несуществующего живота. Гремя цепью, он схватился за грудную клетку и тихо жалобно простонал, опуская взгляд в пол. Эджи вновь рыкнул на него. - Стой смирно. Сглатывая образующийся где-то между ключиц ком, Блу выпрямился и, увидев, что Эджи пристально смотрит на него, осторожно кивнул. Только тогда скелет отвернулся от него и вернулся к своей трапезе. Однако, Рэд, почти что гневно отрывая кусок мяса и быстро пережевав его, скрипя зубами, привлекая таким поведением внимание младшего брата, после с грохотом ударил по столу кулаком, так, что несколько тарелок вокруг него подпрыгнули. - Папайрус, тебя разве не бесит его нытьё? - почти что срываясь, скалясь, шипя и скрипя зубами, встав со своего места и уперев руки в стол, Санс продолжил своё наступление. - Если тебя так всё бесит, можешь выйти из-за стола, - почти спокойно, почти не повышая голоса ответил ему Папайрус, не отрываясь от своего обеда. Рэд приутих. Совсем немного, плюхаясь обратно на свой стул и возвращаясь к своему куску мяса, отрывая от него столь же крупные куски и, кажется, чрезвычайно обиженно пережёвывая их. - Это только второй день, а ты уже срываешься, - спустя пару мгновений с улыбкой обратился к братцу Эджи. - В прошлый раз это бесило не так сильно, - фыркнул ему в ответ Санс, заглатывая остатки своей порции и протягивая руку к бокалу, делая крупный глоток, как показалось Блу, даже полностью осушив его. Неподвижный до этого златоклыкий Папайрус, оторвал взгляд от своей тарелки, на которой он чрезвычайно тщательно, кажется, даже не для еды, а для занятия, разрезал мелким - особенно в его руках - ножичком яблоко, но не стал поднимать лица, исподлобья наблюдая за беседующими братьями. - Почему это? - с интересом и не сходящей с лица улыбкой перевёл свой взгляд на братца Папайрус, тут же откусывая от поднесённого ко рту пирога, - Или ты хочешь, чтобы я и Блу заткнул? Как показала практика, скулить и реветь он от этого не перестанет, - прожевав, добавил он, а после сделал ещё один укус, переводя взгляд уже на Блуберри, чтобы убедиться, как тот внимательно смотрит на него. Но, к сожалению, Блу смотрел на кусочки яблока на чужой тарелке и мелко вздрагивал, так что Эджи вернулся к разговору, - К тому же, ты ещё не знаешь, насколько Блу лучше. - Лучше кого? - огрызнулся в ответ Рэд, злобно нахмурившись. - Черри, конечно же, - рассмеялся Эджи и демонстративно взял из стоящей неподалёку тарелки пару вишен, сунул одну в рот, а другую кинул в старшего. - Ведёшь себя, как ребёнок, - Рэд же, пусть и был ширококостным и ленивым скелетом, но достаточно натренированным, чтобы поймать брошенную в него вишню и так же молниеносно сунуть её в рот, разгрызая косточку вместе с мякотью. - Не я же тут беспочвенно впадаю в ревность, - теперь Папайрус натурально заигрывал со своим братцем, подперев лицо руками и упершись локтями в стол, его голос сменился с раздражённого рыка на низкое игривое мурчание, и Блу показалось, что король вполне может сейчас наброситься на Рэда, как он это уже успел сделать с ним. - Черри, да? - тихо отозвался скелет, поднимаясь из-за стола, так и не съев ничего за всё время трапезы и даже не дорезав яблоко, над которым он так старательно сидел, - Благодарю за обед, Ваше Величество, - он тут же поклонился и поспешил покинуть комнату, прежде чем кто-то успел что-то сказать. Лишь когда он достиг дверей, Эджи сориентировался и так же певуче попрощался с ним, легко помахав рукой, кажется, окончательно выйдя из образа сурового короля и изображая игривую дамочку. - Приходи на ужин, Слим! Так Блу узнал "имя" третьего скелета за обеденным столом.

***

Он совсем устал. Казалось бы, всего-то второй день, а он уже умирает от голода и усталости. В конце концов, юный принц, наследник престола не привык к такому труду. И никогда не думал, что привыкать придётся не только к труду, но и к голоду. Вновь пытаться красть что-то с кухни было бесполезно - сейчас сил у него было ещё меньше, и он уже едва мог передвигать ногами, прижимая к грудной клетке чашу с фруктами, которую ему ещё требовалось донести до кухни. И он бы мог съесть что-нибудь из этой чаши, если бы патрулирующие замок стражи хоть на пару мгновений отвернулись, исчезли из виду. А так, они бы тут же поймали его на воровстве, а думать о последствиях было слишком страшно, да и сил на это уже не было. Когда вновь попавшиеся ему навстречу стражи в очередной раз стали подгонять едва плетущегося Блу, толкнув его в спину, он, к всеобщей неожиданности, упал на пол, перевернув чашу и рассыпав фрукты по полу. Его ноги просто ни с того, ни с сего подкосились, а в грудной клетке ещё сильнее заболела и скрутилась душа. Встать ему не помогали, стражи лишь перешёптывались между собой, наблюдая за его тщетными попытками подняться. Но ничего не получалось, он падал обратно на пол, путаясь в подоле платья и цепи кандалов, и, наконец, бросил это дело, свернувшись калачиком, прижав колени к грудной клетке, уткнувшись в них лицом. Главное сейчас - не заплакать. Не пасть ещё ниже того дна, куда он уже успел опуститься. Стражи ушли. А Блуберри продолжал лежать на полу. Ему казалось, что вот-вот он умрёт, и ему станет в сотню раз легче. Хотя бы потому, что прах уже не может чувствовать ни голода, ни сожаления. Лишь брата было безумно жалко - он оставался совсем один в этом мире, и Санс очень боялся, что вскоре Папайрус последует за ним. Но, вот, кто-то с придыханием поднимает его с пола, чьи-то большие и мягкие лапы прижимают его к столь же мягкой груди. Вот, знакомый голос что-то судорожно бормочет себе под нос. Санс открывает глазницы и видит Ториэль, столь обеспокоенную и тревожную. - Ох, дитя, что с тобой? - заметив, что Блу в сознании, спрашивает она, прикладывая лапу к его лбу. - Там чаша осталась, - он махает рукой куда-то, где, по его предположениям, он упал, - И фрукты. Их нужно собрать и отнести, - и пытается слезть с чужих рук, но Ториэль прижимает его лишь крепче к себе, не давая кинуться к этой злосчастной чаше. - Потом, дитя, потом, - она звучит успокаивающе. Взволнованно, чрезвычайно взволнованно, но это волнение за него успокаивает Санса, напоминает ему, что всё-таки есть монстры, которые могли бы ему помочь, - Что с тобой случилось? Ты болен? - Я хочу есть, - тихо, словно это большая тайна о его главной слабости, отвечает Ториэль скелет, складывая руки на грудной клетке, - Очень хочу. Я боюсь, что не выдержу и сейчас умру от голода, - и тихо шмыгает ноздрями, вновь сглатывая слёзы. - От голода ты не умрёшь, - тихо вздыхает в ответ женщина, - Хотя бы потому, что сейчас я найду, чем можно тебя накормить. Она несёт его в их комнату, быстрым шагом, почти бегом. Она укладывает его на кровать тратит пару секунд, чтобы погладить его по голове и сказать: - Я сейчас вернусь. Она уходит, а Блу, почему-то, становится немножко легче. Кровать мягче пола, и сейчас, когда он может отдохнуть, когда он знает, что сможет поесть, ему становится спокойно на душе. Она перестаёт сжиматься и болит уже не так сильно, давая Сансу ненадолго расслабиться. Настолько, чтобы он едва задремал до прихода Ториэль. - Там был король, - тут же начинает она, со вздохом вручая Сансу одно единственное яблоко, на которое тот тут же набрасывается, вгрызаясь в него зубами и вырывая крупные куски, создавая язык и облизывая зубы, по которым разбрызгивается сок, - Он приходил утром, запретив нам давать тебе еду, и сейчас проверял, дошёл ли ты до кухни. Он, вероятно, не знает, где ты сейчас, в конце концов, замок довольно велик, и у него займёт некоторое время его обход. Я не могла при нём забрать много, но потом смогу принести тебе ещё, хорошо? - она с улыбкой посмотрела на Блу, вновь с трепетом погладив его по голове. Санс же уже успел не только сесть, но и съесть всё яблоко вместе с косточками, облизываясь, чтобы на лице не осталось сока после его бурной трапезы, и покивал головой, благодарно улыбнувшись Ториэль. - Спасибо вам большое, мисс Ториэль. - Просто Ториэль, что ты, дитя, - она рассмеялась, тут же заключая скелета в объятия, прижимая его к себе и согревая его, - Оставайся пока здесь и отдыхай. Будет лучше, если до ужина король тебя не найдёт. Санс кивнул. Проводил убегающую по своим делам Ториэль и свалился обратно на кровать, тут же засыпая. У него появилась возможность хоть немного восстановиться, так что не воспользоваться ею было бы ужасной глупостью.

***

Нога была сломана. В этом Папайрус убедился, когда после очередной неудачной попытки встать, вывернуться, попробовать собрать все свои силы и вырвать кандалы из стены, его правые берцовые кости окончательно сломались, обильно кровоточа - особенно обильно для костей, - и обрубок ноги вывернулся перпендикулярно остальной ноге. Но этот обрубок с, о звёзды, ещё чувствительной стопой - душа всё ещё чувствовала её, как часть тела, - удерживался с остальной ногой из-за штанов и сапогов, так что избавиться от этого пугающего вида Папайрус никак не мог. Конечно же, от вида своей сложившейся в прямой угол конечности, его несуществующий желудок скрутило, а вот вырвало скелета вполне существенно. Он постарался проблеваться в сторону, а не на себя, но всё же несколько крупных капель попали на рубашку, расплываясь по ней грязными кляксами. Не то чтобы его волновал внешний вид, но вот запах от свежей рвоты был омерзительный и очень яркий, и Стречу просто хотелось быть подальше от него. Хоть немного. В его личной темнице, как и следует, было темно. Лишь одно окно под самым потолком, ровно над его головой, совсем крохотное, и то с решёткой, судя по тени, выходило на улицу, и именно через него в комнату поступал свет. На стене по ту сторону решётки были два потухших факела. Возможно, их зажигали только если кто-то, не включая самого заключённого, оставался здесь надолго. На самого же заключённого ничего не тратилось, кроме места и пайка трижды в день. "Ну, хотя бы кормить будут. Видимо, ещё нужен живым," - подумал Папайрус, когда к нему в первый раз пришёл монстр с куском сухого хлеба и чашей с водой. Кормить скелета он, конечно же, не стал, просто поставил чашу как можно ближе. Как раз-таки, в попытке добраться до неё он и сломал себе ногу окончательно. Но вот сейчас, когда наверху, на улице продолжала кипеть жизнь, солнце плавно уходило к горизонту, а тень на полу его камеры двигалась в иную сторону, тяжёлая деревянная дверь вновь открылась, а в комнату вошёл, надо же, скелет. На какие-то жалкие пару мгновений Папсу показалось, что это был Санс. Нет, это действительно был Санс, только не тот, которого он хотел бы увидеть. Этот Санс, казалось, был покрупнее, пошире, побольше, покрепче, чем его младший брат. Его зубы были острые, словно наточенные, а золотой клык отдавался бликами под солнечным светом, едва попадающим в комнату и ведь ровно на него. Он держал в руках чашу с водой и сухарём. Неторопливо закрыв дверь за собой, так же неторопливо вскрыв ключом решётку, поморщившись от вида и запаха чужой блевотины, он сел на корточки перед неудобно висящем Папайрусом, чтобы заглянуть в его лицо, стереть пальцем остатки блевотины с чужой челюсти и вытереть палец тут же об чужую рубашку. - Ну что, жрать будешь? - чересчур нахально, даже для осознающего своё положение Стреча, спросил скелет, тут же тыкая куском хлеба, немного размокшим от воды, в его челюсть. Папайрус открыл рот и потянулся к заветному куску. Да, он хотел есть. И, в отличие от Блуберри, который бегал по поручениям и в принципе был не подготовлен к такой резкой диете, Папайрус мог терпеть. Да, ему тоже было ужасно плохо от недостатка пищи, его нога болела, но злобы и мотивации выбраться и выжить в нём было больше, чем слёз, так что он мог терпеть. К тому же, сейчас он почти что заслуженно отдыхал, и наверняка просидит он так ещё долго. Да и жаловаться на жизнь сейчас было не лучшим вариантом. В конце концов, он же здесь старший брат, и ему же по статусу нужно спасать младшего. Он откусил половину протянутого ему куска, тут же создавая язык, прежде чем кусок успел упасть вниз, ловя этим языком хлеб и как можно тщательнее сжимая его языком, чтобы тот поскорее стал энергией, что отправится в душу. Со стороны это вполне могло выглядеть, как жевание. Принимая из чужих рук вторую часть, он заметил, с каким интересом разглядывает его сидящий перед ним скелет. И стал более демонстративно и быстро поедать свой хлеб, так же уставившись в чужие глазницы, только исподлобья, только нахмурившись, почти что рыча от раздражения и злобы ко всем в этом замке. А к скелетам - в особенности. Хотя бы потому, что один убил его отца и, наверняка, уже успел опорочить его Санса, а другой, тот, который сейчас сидел перед ним с серьёзным, даже заинтересованным лицом, прямо поспособствовал этому. И приставил к его челюстям чашу с водой, но это не было причиной, за которую стоило бы ненавидеть этого Санса. Большими глотками Папайрус осушил посудину и смачно облизнулся, хватая все капли, чтобы ни одна не пропала. Ему всё ещё хотелось есть. И, возможно, это было видно по его лицу, потому что скелет криво усмехнулся. - Что, ещё хочешь? - он встал на ноги, разводя руки в стороны, - Прости, медовый, на этом всё, - каждое его слово вновь пропитывалось едким, приторным ядом, и он уже было развернулся, чтобы уйти, как вдруг сзади раздался громкий, тут же срывающийся, словно неразработанный, голос. - Зачем ты делаешь это? - Стреч вновь попытался встать, но рухнул ещё быстрее, чем прежде, громко, тяжело дыша и осматривая сломанную конечность, совсем тихо, практически беззвучно выругавшись. Рэд обернулся и вопросительно наклонил голову, теряя всю свою жгучую насмешку, но не теряя заинтересованности в горящих алым в глазницах огнях. - Что делаю? - Зачем ты кормишь меня? - отдышавшись, спросил скелет, уже не вставая, но поднимая взгляд. - Потому что ты нужен моему брату, - пожал плечами Санс, вновь разворачиваясь лицом к выходу, - Если бы я мооог, - протянул он, - То убил бы тебя ещё там, на месте, - на собственное удивление, Стреч даже не вздрогнул, - Но нееет, эта маленькая тварь уговорила его оставить тебя! - кажется, Рэд начал входить в раж, уперев руки в таз, - У меня, блять, такое херовое предчувствие на этот счёт, а он ещё и таскается по всему дворцу, чтобы устроить этому Блуберри "сладкую жизнь". Как будто у него других дел нет! - и, тяжело вздохнув, он обернулся на не очень много понимающего Папайруса и улыбнулся ему, почти страдальчески улыбнулся, давая себе вновь вздохнуть, - А ты тихий. Слим таким тихим не был, его пришлось сломать для этого. Или это из-за твоей ноги, - он кивнул в сторону сломанной конечности, усмехаясь, - Ну же, скажи мне что-нибудь. Давай, оскорби меня, покажи мне, как ты заботишься о своём несчастном братишке, - он вернулся к Стречу, наклонился к нему и вновь заулыбался по-другому, уже не испытывая таких внеземных страданий, а, наоборот, чрезвычайно довольно, - Ну же, давай, скажи мне, что твой Санс - не последняя шлюха, которой только и остаётся, что просить у моего братца трахнуть его, чтобы тот сохранил ему жизнь. Скажи мне, что он - не маленькая игрушка, которую быстро сломают. Ну же, скажи, что вы - сильный народец, и ни за что не сдадитесь нам, что будете биться до последнего вдоха, что мы можем пытаться ломать вас всеми возможными силами, а вы всё равно гордо поднимите голову и вновь будете сражаться. Ну же, - он уже кричал, - Скажи мне хоть что-нибудь! - Твой младший брат совсем не слушает тебя, да? - Стреч улыбнулся. Сочувственно улыбнулся, что тут же вывело Рэда из равновесия, почти что буквально - он пошатнулся. - Мы сейчас не об эт- - Он тратит своё время на пленниц и завоевания вместо тебя, да? - Стреч горько усмехнулся, - Может быть, не только вместо тебя, но и вместо всего своего королевства? Кто правит, пока Великий и Ужасный король Папайрус в походах? Совершенно другие монстры. Чем занимается Король всех завоёванных им территорий, пока он во дворце, в столице, пока он должен править? Он бегает за свежей игрушкой и греет потенциальных противников под боком, - он говорил размеренно, но колко, вместо доказательств, вместо защиты своего брата тыкая Рэда в недостатки его младшенького. Рэд просто остолбенел. Повисло длительное молчание, заполняющее пустоту комнаты чем-то тягучим вместо воздуха. Чем-то похожим на смесь смертельной вражды и не ненависти с абсолютно дружеским уважением и пониманием. - Неплохо, - спустя значительный промежуток времени ответил ему Санс, кивнув головой. Они улыбались друг другу так, словно два заклятых врага, настолько давно борющихся, что даже успели сдружиться, пусть были знакомы не больше недели. Но обоим казалось, что они прекрасно понимают друг друга. И Рэд решил, что ему стоит прийти накормить этого пленника лично ещё раз.

***

Эджи был зол. Не просто зол, а очень сильно зол. Хотя бы потому, что нигде не мог найти Блуберри. Хотя бы потому, что брат всё не возвращался от нового пленника. Хотя бы потому, что эти двое занимали все его мысли - но больше, отчего-то, первый, - и больше он не мог ни на чём сосредоточиться. Поэтому всё валилось из рук, ничего не получалось, и это доводило скелета просто до белого каления. Наконец, бросив поиски, он решил вернуться к обустройству награбленного и не столь важных пленных, к отдаче указов армии и возвращению своего королевства в привычный вид - без него Слим всё портил! Но, по каким-то причинам, когда он уже почти вышел из замка во двор, он поймал боковым зрением Ториэль - хотя, не заметить такого крупного монстра в красном платье было бы сложно, - несущую куда-то булку хлеба и чашку, явно чем-то наполненную. Папайрус знал - практически точно, - что Санс живёт в одной комнате с этой женщиной, и мог примерно предугадать её поведение на этот счёт. Потому факт того, что она несёт куда-то еду, взволновал его. Она знала указ. Дважды слышала его. Она знает, что за неповиновением следует наказание. За таким крупным неповиновением следует смертная казнь. Он точно знал, что она знает всё это, но словно где-то на подкорке черепа ощутил, что она нарушает его указ. И поспешил за ней. Быстро нагнав её и перегородив ей путь, Папайрус, легко смог остановить её. Хмурясь, сначала уперев руки в таз, а потом сложив их на грудной клетке, он спросил у неё невозмутимым тоном: - Куда это вы несёте это, леди Ториэль? - и заглянул в чашу, в которой была простенькая варёная крупа. - К себе, ваше Величество - так же невозмутимо, даже мягко ответила она. - Зачем? - Эджи нахмурился ещё сильнее. - Чтобы пообедать, ваше Величество. - А чем вам на кухне не обедается? - На данный момент я не могу пообедать, ваше Величество, а так я смогу сделать это позже. - А вы не боитесь, что один скелет может забраться к вам в комнату и съесть ваш обед? - Моя комната заперта, ваше Величество. А ключа у него ещё не имеется. - Очень хорошо, - Эджи покивал головой, отходя с пути Ториэль, давая ей пройти, - Вы же знаете, что в таком случае это было бы вашей виной, и что за этим бы последовало, ведь так? - Конечно, ваше Величество, - она осторожна поклонилась ему и уже хотела было уйти, но задержалась, поджала губы, немного подумав, а после добавила, прижимая к себе чашу с кашей, словно бы Папайрус хотел её отобрать, - Вы же знаете, ваше Величество, - она выделила это обращение особым тоном, - Что ему может значительно поплохеть из-за такой голодовки и- - Да, я знаю. Оба замолкли. Оба не двигались с места, продолжая смотреть друг на друга пронзительными взглядами и ожидать друг от друга ответов на не заданные вопросы. - Чего вы хотите, леди Ториэль? - наконец, прервав тишину между ними, спросил Эджи. - Всю свою жизнь я хотела дитя, которому могла бы отдать всё своё внимание и всю свою заботу, - в который раз повторила Ториэль, всё так же нежно, всё так же тепло, душевно и мечтательно, как произносила это прежде, пусть сейчас её глаза пугливо бегали из стороны в сторону, озираясь. - У вас было столько детей... - начал было Папайрус, но тут же остановился, выпрямил итак прямую спину, - Я узнаю, если вы вновь попробуете пронести ему еду. Смысл испытания в том, чтобы голодать, а не чтобы принимать подачки, - и одним рывком вырвал из чужих лап чашу с кашей, выходя с ней во двор и тут же опрокидывая её содержимое в кормушку одной из лошадей.

***

Блуберри не проспал больше пары часов, но даже этого хватило его душе, чтобы хоть немного восстановить такие нужные сейчас силы. Он сел, протёр глазницы ладонями, стараясь не прислонять холодные кандалы к лицу, а после встал, осматриваясь. Ториэль в комнате не было. Еды тоже. Вообще ничего не изменилось после её ухода, так что Санс логически решил, что она не возвращалась. Однако, он всё равно мысленно поблагодарил её за то, что она решилась нарушать приказ очень сурового короля и была готова покормить его. Потом Блу задумался, зачем Эджи решил морить его голодом. Конечно же, единственное, что шло ему на ум - это возможность больше наслаждаться его страданиями. Придумать что-то более логическое он не смог, так что отбросил это и вышел из комнаты, стараясь больше не думать о еде. Солнце понемногу садилось. Не думая о еде, Блуберри, как на зло, вышел на кухню, где его тут же подхватили и отправили накрывать королевский ужин. Но, вот, стол накрыт столь же пышно, как и на обед, даже больше, ведь на ночь нужно хорошенькое наесться, и всё практически идеально. По всей комнате зажгли свечи, расставили канделябры по столу. Всё те же три места на весь длинный стол, всё те же три скелета, что входят в комнату. Точнее, сначала, приходит Слим. Приходит ещё до того, как слуги всё накроют, и осторожно присаживается на своё место, наблюдая за бегающими туда-сюда монстрами с удвоенной скоростью. Завидев Санса, он, кажется, с невероятным интересом, почти что с упоением смотрит на него, и хочет подозвать к себе, но в обеденный зал входит Эджи, а за ним и Рэд, и у Слима пропадает эта возможность поговорить с Блу один-на-один до начал ужина. По очередному приказу, Санс встаёт по левое плечо от короля, слуги покидают зал, закрывая за собой двери, и Рэд набрасывается на еду, привычно хватая двумя руками два куска лежащей перед ним зажаренной курицы, откусывая от обоих разом. Слим, на этот раз, берёт в руки вишенку и начинает рассматривать её, кажется, совершено не заинтересованный в трапезе. Эджи наливает вина в свой стакан и подзывает Блуберри к себе, чтобы тот повернулся к нему лицом. Делает аккуратный глоток и пару мгновений рассматривает стоящего перед ним Блу, в красном, уже грязном платье, подол которого мешается ему под ногами, со сложенными руками и висящей между ними цепью, с этим прелестным нежным личиком, которое так легко окрасить румянцем или слезами. Чем он и решает заняться. - Поднимай подол, - приказывает Эджи, и Блу медлит, оглядываясь на тут же уставившихся на них двоих скелетов. - Но, мой повелитель, они же смот- - Поднимай, - более громко, более грозно рыкает на него Папайрус, и тот повинуется, наклонившись, чтобы подобрать грязный край подола с пола. - Па-пай-рус, - не менее грозно, почти по слогам вырыкивая имя брата, скрипя зубами, зовёт его Рэд, - Это не может подождать? - Нет, не может, - сухо отвечает ему Эджи, деля ещё один глоток вина. И почти что с трепетом наблюдая за смущающимся Блу, что открывает его вниманию свои косточки. И судорожно скоро убирает ту перегородочку, уж точно не дающую семени вытечь из него. Хотя, как оказывается, так просто оно тоже не вытекает, если он не сжимает своё нутро слишком сильно. Вот, он открывает свою эктоплазменную вагину, придерживая платье, складывая, сворачивая его, чтобы было удобнее держать, и чувствует, как тут же начинает мёрзнуть всё его открытое тельце, и ждёт, что же скажет ему король на выполненное им поручение. - Вы только посмотрите, - довольно тянет Эджи, подзывая Блуберри к себе движением руки, - Ни одной капли не пролил. Правда ведь, Блу? - и улыбается своей клыкастой улыбкой, почти довольно, так, что сам Блу не может не улыбнуться в ответ, пусть чрезвычайно смущённо и напугано, так же чрезвычайно быстро покрываясь голубым румянцем, и кивает, привычно нерешительно и осторожно. Папайрус утыкается косточкой над ноздрями в чужой голубой лобок, когда Блуберри подходит ближе к нему, и глухо смеётся, свободной рукой пролезая между столь же голубых половых губ. - А если я сделаю так? - и просовывает внутрь свой палец, отчего Блу тут же начинает пищать, тут же зажмуривается и отпускает подол платья, закрывая лицо руками, тут же начинает хныкать и тихо ойкать, сжимая палец в своём лоне. Но Эджи не останавливается и, с улыбкой, толчками суёт внутрь второй, третий пальцы, облизываясь от предвкушения. Но громкий кашель старшего брата выводит его из нахлынувшей эйфории, заставляя обернуться к нему с крайне недовольным выражением лица и вытащить свою руку из чужого лона. Блуберри облегчённо вздыхает. Рэд недовольно смотрит на брата, почти ревниво, почти грозно, словно говоря всем своим видом, что если они сейчас продолжат, то он самолично перегрызёт игрушке его братца глотку. - Вы ещё поебитесь тут, - грозно рычит он, тут же прикрывая это новым куском мяса. - Что же, Блуберри, - с улыбкой обращается Папайрус к смущённому Блу, отряхивая руку от своей спермы, - Ты можешь убрать лоно. - Прямо здесь? - осторожно спрашивает Санс, опуская взгляд в пол. - Не бойся, тебя убирать не заставят, - Папайрус кивает. И Блу с облегчением, пусть и активно скрывает это под полным смущения личиком, но немного расставляет ноги в стороны и убирает магический половой орган, а чужая сперма с красноватым оттенком летит вниз, на пол. - А теперь, скажи мне, ты голоден? - всё с той же улыбкой спрашивает его Эджи. Блуберри кивает. - Ты же не ел сегодня, не так ли? Вспоминая слова Ториэль об данном всем слугам приказе, он отрицательно мотает головой. - Не бойся говорить, глупышка, - непривычно ласково усмехается ему Эджи, немного отодвигаясь от стола, - Ты хорошо потрудился, и, я думаю, ты заслужил покушать сегодня. Присаживайся, - он указывает на пространство между своими расставленными в стороны ногами и терпеливо ждёт, пока Блуберри, смущаясь и мешкая, сядет между его ног, плотно сжав собственные колени вместе и положив на них руки, - Можешь брать всё, что захочешь. Эджи улыбается. Откидывается на спинку своего стула и смотрит на то, как Санс нерешительно осматривает стол, сидящих за столом, потом оборачивается на короля за своей спиной и ждёт, когда тот даст ещё одно разрешение коротким кивком и сделает новый глоток вина. А потом, уже более уверенный в своих действиях, Блу осторожно берёт самый большой кусок пирога и в два укуса съедает его, тут же протягивая руку за вторым куском. Он ест много, как можно больше, пихая всё, что попадается под руку, в рот, не успевая ловить и "переваривать" это всё своим языком, отчего еда сыплется прочь из его рта, на платье, на стол, на колени и на пол, и Санс судорожно ловит, поднимает, суёт обратно в рот всё, что только может поймать и поднять. Он ест как можно больше, боясь, что у него сейчас всё это отберут, он пытается наесться на всю оставшуюся жизнь, если вдруг завтра его снова не будут кормить. День он выдержит. Но кто знает, когда он поест в следующий раз, так что он старается съесть сейчас как можно больше. Душа больше не болит. Она мерно бьётся в его грудной клетке, она трепещет от удовольствия, и Санс ловит себя на мысли, что ещё никогда так не радовался простому ужину. В один глоток осушая стакан налитого ему Эджи вина, Блуберри, позабыв о страхе, откидывается на него, но тут же вспоминает, кто сидит за его спиной. И вздрагивает, и судорожно отстраняется, бормоча извинения, стряхивая остатки еды с платья, но вот Папайрус прижимает его обратно к своей холодной броне, довольно скалясь. - Не извиняйся, ягодка, - и прислоняется к его лбу своей челюстью в очередном подобии поцелуя, - Ты пока не сделал ничего против моей воли, - и усмехается, оглаживая чужое плечико, даже нежно, даже довольно, столь же сыто улыбаясь, хотя сам за весь ужин выпил лишь один бокал вина, - Ты наелся? - ласково спрашивает Эджи, не отрывая глазниц от напуганного, сбитого с толку, но всё же довольного, обретающего свой игривый румянец и, надо же, лёгкую улыбку Блуберри, который тут же кивает головой, а вскоре добавляет, спохватившись. - Да, мой повелитель. Эджи это нравится. Действительно нравится это невинное довольное личико, практически так же сильно, как оно же, но измученное и заплаканное. Ему нравится это трепетное, пугливое обращение - до этого к нему никто так не обращался. Ему нравится, как осторожно Блу пытается избежать прикосновений, но жмётся, но упирается руками в чужую грудную клетку, скрытую под бронёй, и кладёт на руки лицо, словно милейший котёнок, что собирается уснуть на его груди. Эджи нравится всё в этом маленьком комочке костей, и он жаждет заполучить его полностью. Блу так глупо доверяется ему, так доверчиво жмётся к нему, сжимаясь от страха. И как же он может не предать это детское доверие? - В таком случае, я думаю, мы можем с тобой идти. Нас ждёт целая ночь, - и вновь ласково целует его в лоб, вставая со своего стула, поднимая за собой и свою прелестную ягодку. - Да, мой повелитель. Он вздыхает, тут же теряя всё своё довольство. Он осторожно плетётся вслед за королём и пугливо вскрикивает, когда тот прижимает его к себе, принуждая идти ровно рядом, ровно под боком. Чтобы никуда не мог сбежать. Он прижимает руки к себе и осторожно смотрит на уже предвкушающего ждущий их секс Папайруса. И стоит двери за ними закрыться, как оба оставшихся в обеденном зале скелета вздыхают. Остаток ужина они проводят молча, каждый в своих мыслях, каждый с ужасом представляющий свои кошмары, порождённые этим вмешавшимся в их размеренную жизнь Блуберри.

***

Он так просто сдаётся. Так просто смотрит за тем, как массивная дверь захлопывается, так просто садится на кровать и даже не сопротивляется, даже не пытается сбежать и скрыться. Лишь пугливо отводит взгляд, стоит снимающему свою броню Эджи посмотреть на него. Лишь прижимает руки к себе и смотрит на собственные кандалы, вздыхая. Это просто испытание, и ему надо выдержать его. Он обязательно что-нибудь придумает, чтобы выбраться. Он спасёт Папайруса, и больше никто не притронется к его телу с такими намерениями. Ему просто нужно немного свободного времени, не занятого ничем - ни делами, ни сном, ни, тем более, этим. Но, видимо, король это прекрасно понимает, потому не даёт Блу ни одной свободной минуты. Да и те, что у него появлялись, он потратил впустую из-за потребностей тела. Блуберри крупно вздрагивает, как только голый скелет всем своим массивом крепких костей, трещины на которых ничуть не делают их вид слабее, лишь прибавляя им силы и значимости - шрамы украшают мужчину, наваливается на него, хватая монстра за дрожащие плечи. И у Санса мелькает мысль, что он бы хотел быть таким же сильным, таким же крепким, таким же красивым. Да, действительно красивым. Но его валят на кровать прежде, чем он успевает додумать свою мысль, вырывая из трепетных мечт. Но чужая рука вновь ложится на его открывшийся таз, и владелец этой руки смотрит на него нетерпеливо, смотрит, как дикий зверь, которому всё ещё не дают его порцию мяса. И Блу действительно пугается, что король сейчас вгрызётся в его кости своими острыми клыками и оторвёт их, потому он как можно скорее закрывает их эктоплазмой. И, кажется, даже успокаивается, когда Эджи начинает улыбаться, рассматривая открывшиеся ему половые губы. Он вновь прикладывается к чужому лобку косточкой над своими ноздрями и глубоко вдыхает запах чужого тела, что тут же начинает дрожать под ними, то ли от страха, то ли от нетерпения. Эджи безумно нравятся оба варианта, потому он так и не останавливается ни на одном из них. - Ты знаешь, - растягивая удовольствие, оглаживая руками чужие бедренные кости, говорит он, - Я видел много женщин. Особенно с такого ракурса. Да что там, не только женщин, - и усмехается, кажется, отчётливо произнося при этом злорадное "Ньех", - И, скажу честно, ты, пока что, самый очаровательный, самый аккуратный и нежный из всех них. Ты действительно до этого никогда не формировал половые органы? Эджи улыбается. Улыбается так чрезмерно довольно и гаденько, наблюдая за тем, так Блуберри под ним голубеет от смущения и дрожит, и трясётся в его руках, ничуть не успокаиваясь. - З-зачем вы всё эт-то говорит-те мне, мой п-повелитель? - осторожно спрашивает он, не сводя взгляда с чужих глазниц. - Потому что ты мне нравишься, - звучно хохочет ему в ответ Эджи, - Потому что это преступление - не сообщить тебе, как ты прекрасен в моих руках, - он подтягивает к себе чужое личико и рукой раскрывает чужие челюсти, проникая внутрь них своим языком. Санс едва успевает сориентироваться и создать собственный, чтобы иметь возможность если не ответить, то хотя бы повиноваться чужой, крайне напористой псевдо-мышце. Зажмуриваясь и прижимая к себе руки ещё крепче, судорожно хватая воздух, стоит скелету отстраниться от него и бросить обратно на кровать. И чужое лицо тут же исчезает из виду, стремится к его ногам, практически так же стремительно примкнув к его вагине. И Блуберри стонет, отчего-то совершенно не в силах сдержаться, смущаясь из-за этого ещё больше. И Блуберри подаётся навстречу чужому лицу, навстречу языку, что вновь активно и умело исследует его, вновь проникает внутрь, кажется, даже увеличивается, ощутимо заполняя собой всё его нутро. Сгорая от стыда, Санс признаёт, что ему это нравится. Признаёт и сдаётся чужим умелым рукам, сдаётся чужому столь же умелому языку, что всё никак не покидает его, принося почти что внеземное удовольствие для почти что девственного Блуберри, который громко стонет на радость Эджи, который уже даже не дрожит, лишь судорожно хватается за одеяло руками и жмурится, боясь открыть глазницы и увидеть чей-нибудь осуждающий его взгляд. Это лишь подготовка, чтобы он расслабился, чтобы он не был столь узким, столь пугливым, столь дрожащим и загнанным. Чтобы он открылся и оттаял. Чтобы взять его совсем тёплым. И, как только Эджи, уже сформировавший свой стоящий член, отрывается от голубой вагины, что оставила на его лице светлые голубые подтёки, то в комнату входит Рэд, распахивая тяжёлую и громкую дверь. - Вас, блять, на весь замок слышно, ты можешь нахуй заткнуть его? - он явно обращается к Папайрусу, но пищит ему в ответ Санс, тут же закрывая своё лицо руками, не в праве прикрывать все остальные постыдные виды. - Я могу заткнуть тебя, - младший встаёт с кровати и подходит к брату. Тот было начинает возмущаться, но не успевает сказать ничего внятного, потому что король затыкает его своим языком. С едва сладковатым привкусом чужого лона в своём рту. И, словно бы очарованный, Рэд уже не может сопротивляться. На самом деле очарованный своим младшим братом, он молчит, когда тот отстраняется, а в его глазницах играют красные огоньки. - Когда ты научился так охуенно целоваться? - с усмешкой спрашивает он у младшего, тут же размещая руки на его оголённом крепком тазу. - Великий Папайрус всегда умел отлично целоваться. Просто не всегда хотелось, - язвит в ответ Эджи, не препятствуя чужим рукам. - Хей! - несколько обиженно восклицает Рэд, но не говорит больше ничего, от части из-за того, что его вновь затыкают поцелуем. Достаточно длительным, чтобы оттаять. Достаточно глубоким, чтобы поддаться чужой воле. Достаточно тёплым, чтобы потянуться за ним вновь, стоит чужой челюсти отстраниться. - Присоединишься к нам? - спрашивает его Папайрус, не отстраняясь от чужого лица слишком далеко. - С радостью испытаю твою куклу, - улыбается Санс. Они оба перебираются на кровать к, по видимому, не слишком сейчас соображающему Блуберри. И пока Рэд стаскивает с себя одежду и формирует орган, пока Эджи тщательно наблюдает за этим, тут же властно и крепко стискивая в руках чужой член, стоит ему увидеть его. Рэд повинуется, подаваясь навстречу длинным фалангам и рвано выдыхая, мельком бросая взгляд на лежащего рядом скелета. - Чем ты его напоил? - с привычной язвительной насмешкой спрашивает старший. - Своим величием, конечно же, - усмехается в ответ младший, - Он просто не может противиться мне, как бы ему не хотелось. Блуберри же, в свою очередь, ещё толком не понимает, что его ждёт. И даже когда один алый член врывается в его пусть подготовленное, но всё равно слишком нежное и девственное лоно, даже когда чья-то крепкая рука хватает его за нижнюю челюсть и задирает его голову так, что шейные позвонки начинают жалобно скрипеть и болеть, даже когда ещё один алый член старательно проталкивается в его наскоро создаваемое горло, он всё равно не понимает, что происходит. Он понимает лишь, что ему больно. Понимает, что ему страшно. Понимает, что ничего не видит из-за слёз и неудобного положения. И слышит громкие, режущие слух стоны, удары чужих костей о его, хлопки и хлюпанье, громкое, пошлое хлюпанье. Лишь спустя какое-то время он различает перед собой Эджи. По крепким костям и исходящему от совсем рядом находящегося лица рыков, с которыми он нещадно трахает его в рот. И, вспоминая, что в комнату зашёл Рэд, понимает, что именно брат короля сейчас с крайне непристойными звуками вдалбливает его в кровать, отчего та вскоре начинает столь же жалобно скрипеть. Лишь спустя ещё какой-то промежуток времени он начинает брыкаться, пытается вырваться из двух пар схвативших его рук, чтобы ощутит свободу от наполняющих его членов, чтобы занять более удобное положение, от которого не ноют его кости, и вдохнуть воздух, а не запах чужого тела. Но руки держат крепко, но чужие голоса, приказывающие прекратить сопротивляться, строги и суровы, но братья начинают ещё более активно трахать его, ещё крепче хватают и практически натягивают, не давая двинуться лишний раз. И Блуберри плачет. Плачет, прекращая попытки вырваться. Плачет, отдаваясь на растерзание двум скелетам, пока те оба не кончат в него, наполняя комнату довольными стонами. И у них ещё вся ночь впереди, потому ему приходится развернуться, повинуясь голосу короля, и вновь принять в себя два члена, но уже в другой позиции - отсасывая Рэду и принимая в хлюпающее от спермы нутро пенис Эджи.

***

Поспать этой ночью Блу не удалось. До самого восхода солнца его трахали в оба имеющихся отверстия. Эджи запретил брату лезть в его анал, и пусть Санс толком не понял, что это означало, но легче ему от этого всё же немножко стало. Но потом он представил, что король сам рано или поздно залезет туда, и это будет ещё хуже, и всё ощущение облегчения тут же прошло. Когда солнце начало всходить, братья уже были порядком измотаны. Их толчки становились всё медленнее и медленнее, что не помешало им испытать ещё один оргазм, забрызгивая Блуберри очередным потом спермы. Пока тот откашливался и стирал её с лица, братья завалились на кровать, буквально выталкивая с неё Санса на пол, обнялись и тут же заснули. Блуберри наконец откашлялся и, найдя себя на полу, попытался встать. Но ноги его настолько устали и стали настолько ватными, что выпрямить их и подняться у него никак не получалось. Из последних сил он схватился за кровать и всё же смог встать на ноги, тут же плюхаясь лицом в мягкую ткань. Кровать короля была достаточно большой, чтобы Санс смог взобраться на неё и лечь с краю так, что спящие на этой же кровати скелеты ни коим образом его не касались, и он им никак не мешал. Осторожно забравшись под одеяло, Блу повернулся к окну лицом, закрыл глазницы и постарался если не уснуть, то хотя бы отключиться. У него не было сил бежать. И желания показываться кому-то на глаза в таком виде тоже не было. Но, именно из-за этого вида он толком не мог уснуть. Сперма была повсюду. Она стекала по стенкам черепа, по позвоночнику, по рёбрам, по тазу. Кажется, что все кости были покрыты этим липким и жутко неприятным ему выделением. Санс осторожно крутился на им же выделенном себе месте, иногда недовольно мыча, но все ощущения, которое испытало и испытывало его тело сейчас были настолько неприятными и отвлекающими, что сосредоточиться на сне не удавалось. Ему срочно нужно было помыться, и мысль о том, чтобы одеться и дойти до колодца, который показывала ему Ториэль, была не такой уж и плохой. Но тут кто-то сзади очень шумно зашевелился, повернулся и обвил своими большими руками тело Блуберри. Тот крупно вздрогнул и через плечо посмотрел на так внезапно прижавшего его к себе Эджи. Король явно спал, но мысль о том, что тот мог бодрствовать и вновь начать совокупление ужасно напугала Блу. Так что он задержал дыхание и постарался окончательно отключиться - не будет же король насиловать спящего. Или будет? Санс не знал, но всё же не мог не дать Эджи обнимать себя. В конце концов, его никто и не спрашивал. Солнце понемногу поднималось выше, за дверьми слышались шаги и голоса прислуги, замок, город, казалось, всё королевство понемногу просыпалось. А Санс так и не уснул. Глазницы слипались, тело болело от усталости, но спать он не мог, просто не мог. Каждый раз, когда он закрывал глазницы, перед взглядом появлялось не самое приятное изображение горящего алым приглушённым светом пениса, и, вздрагивая, Блу тут же распахивал глазницы. Чужие объятия ничуть не радовали его. Пусть король не делал ничего ужасного - лишь обнимал, прижимал, словно плюшевую игрушку, - Блу всё равно было не по себе от всего этого. Так они пролежали ещё сколько-то - ему было сложно определять время сейчас - и братья стали просыпаться. Сначала проснулся Рэд, с недовольными стонами и кряхтением обнаружив, что брат больше не обнимает его, как когда они засыпали. А ещё больше горечи в душе поселилось, когда он увидел, с насколько довольным выражением лица Эджи обнимает Блу. Тогда он грубо толкнул брата в плечо и громко стал будить его: - Вставай, хватит спать! Эджи так же пробурчал что-то невнятное и недовольное, а после, сжимая в объятиях Блу, - который от следующего действия стал тихо ойкать, скорее, от страха и удивления, - вместе с ним повернулся лицом к Рэду и усмехнулся. - Кто бы говорил, ленивые кости, - а затем король толкнул свою излюбленную куклу в руки брата и повернулся на другой бок, - Идите помойтесь. Оба. Чтобы на завтраке были вовремя, - даже перебиваемый зевками, его голос звучал достаточно внушительно, чтобы чувствоваться приказом, который не следует нарушать. - Ну уж нет, ты идёшь с нами, - Рэд оттолкнул от себя вновь ойкнувшего Блу, подполз к брату и потянул его на себя, после плюхнувшись поверх него, состроил забавное выражение лица и заныл, - Ну пошлиии. - Я чистый, а от тебя воняет, как от свиньи, - возразил Эджи, с улыбкой поворачиваясь на спину и устраивая брата перед своим лицом, не без его помощи, - Да ты и есть свинья, тебе надо мыться чаще, ты, в конце концов, мой брат, не порти наш род своим видом, - в его голосе не было прежней грубости, не было прежнего приказного тона, он просто улыбался и, казалось, сейчас рассмеётся от выражения лица старшего брата. - Каким мы серьёзными стали, - стал сюсюкаться с ним тот, - Ахуеть просто. - Иди уже, - Эджи скинул Рэда обратно на кровать и, надо же, действительно рассмеялся, в привычное ему манере, с не такими острыми сейчас "Ньех", какими они были ранее. Сказать, что Блу удивился - не сказать ничего. Он даже не мог допустить такой мысли, что эти братья могут быть настолько тёплыми друг с другом. И вот сейчас ему стало действительно тоскливо на душе по тому времени, когда он ещё был юным принцем. И он заплакал. Тихонько, осторожно, опустив взгляд вниз и прикрывая глазницы. И пропустил ещё один поцелуй двух скелетов, непозволительно тёплый для них, после которого Эджи тут же оттолкнул Рэда и повернулся на другой бок, намереваясь поспать ещё. Теперь Рэд не сопротивлялся. Он посмотрел на тихонько плачущего Блуберри и вздохнул, решив, что ему это нужно сейчас. Он оделся сам, нашёл платье и обувь пленника и кинул на него платье, громко приказывая: - Одевайся. Санс, всё ещё шмыгая ноздрями, протянул вытянутые руки вперёд, показывая сковывающие его кандалы и пытаясь что-то сказать, но ему не хватало воздуха для этого, и он мог лишь хватать его большими глотками. Рэд закатил зрачки, быстро нашёл ключ, прерывая уже готового открыть его местонахождение Эджи, и снял кандалы с Блуберри. Как только тот натянул рукава, Рэд вновь сковал его и сунул ключ в карман. Наконец, Блуберри оделся. Взяв его за цепь, Рэд потащил его вниз, на улицу, в конюшню. Последнее решение сбило Блу с толку, но сопротивляться он не стал. Рэд вывел из конюшни свою лошадь, сел на неё и выжидающе посмотрел на Блу, который тоже поспешил занять своё место, но смог это сделать только с третьего раза. Сил ещё не хватало, чтобы самостоятельно залезть, поэтому Рэду пришлось слезть и помочь ему. Когда оба Санса уже сидели на коне, Рэд приказал Блу вытянуть руки вперёд и пролез между ними так, что цепь не давала теперь Блуберри отстраниться. - Вот так, теперь даже если ты захочешь сбежать, у тебя не выйдет, - довольно пробурчал себе под ноздри Рэд, и они наконец поскакали. Они покинули пределы двора и скоро двигались по улицам города, пока не достигли окружающую его стену. Блуберри вновь судорожно оглядывался по сторонам, стараясь увидеть монстров, но не увидел никого, кроме одного монстрёнка и кого-то, кто тут же оттащил его с дороги, чтобы он не попал под копыта коня, на котором они скакали. На стене же было оживлённее - патрулирующие стражи ходили по ней туда и обратно, смотрели то за город, то в сам город, а у ворот сидели ещё двое стражей. Завидев скачущего Рэда, они, конечно же, встали, а когда тот остановил лошадь, то тут же отдали ему честь. - У меня поручение короля, открывайте, - крикнул старший скелет, и стражи тут же стали открывать крепкую и плотно запертую дверь. Прежде чем скелеты вновь поехали, один из стражей успел спросить: - Что, уже так быстро? - Ну, ты же знаешь его, - усмехнулся в ответ Рэд, пожав плечами, - Его отец тоже был тот ещё скорострел. Стражи рассмеялись. Лошадь с двумя Сансами на ней покинула пределы города и ту же вошла в лес. Это был другой путь, не тот, по которому сюда привели пленников с их королевства, видимо, в стене было несколько выходов. Блу усердно старался запомнить путь, но Рэд так часто сворачивал, что у Блуберри закружилась голова. Наконец, они выехали к реке. Рэд соскочил с лошади, и вместе с ним повалился на землю Блу, что ничуть не помешало первому спокойно выпутаться из чужих рук, привязать поводья лошади к дереву и подойти к воде. Он наскоро сбросил с себя одежду, покидал её на траву и вскоре скрылся в воде. Блу подошёл к чужой одежде и осторожно осмотрел её, не прикасаясь к ней, плотно сжав зубы. И вздрогнул, когда совсем у берега из воды появился Рэд, прикрикнув на него. - Что стоишь? Раздевайся и иди в воду, я тебя мыться привёз, а не загорать, давай, живее, - и снова скрылся в воде. Видимо, плавать ему нравилось. - Но я, - хотел было возразить Блуберри, но скелета уже не было в зоне видимости. Однако, он вскоре появился вновь, на том же месте, и выдал ещё одно распоряжение. - Ключ найдёшь в кармане. Раздевайся, ну же, хватит мешкать! Теперь он не стал нырять. Он развернулся и поплыл к другому берегу так, что только его череп торчал над водой. Немного понаблюдав за этим, Санс сел на корточки перед чужой одеждой и стал скоро рыться в ней в поисках ключа. Ключ ещё мог очень сильно пригодится ему, и в его черепе уже начал зарождаться план побега. Да, точно, нужно всего лишь найти ключ, чтобы снять кандалы, чтобы они не мешались, чтобы он мог использовать магию, чтобы увести лошадь и сбежать. Только вот куда? К брату? Домой? Пока он думал, он всё никак не мог найти ключ, и Рэда начало это раздражать. - Что ты там копаешься?! - прикрикнул он, выходя из воды на сушу, чтобы найти этот чёртов ключ. Завидев его, Блу стал с большей активностью проверять все карманы, которых на одежде Рэда была как-то очень много, и делал он то так судорожно, и руки его так тряслись, что он не мог ничего сделать, и Рэд был уже совсем рядом, и его рука уже потянулась к ключу, который только что попался на глазницы Блуберри. И тот, в панике хватая ключ в свою руку, второй рукой привычным движение - практически на рефлексах и инстинктах, - призывает костяную атаку, призванную отбросить врага. На удивление обоих скелетов, кость действительно появляется. Она вырастает из земли прямо под Рэдом, отбрасывая того обратно к реке на пару метров. А Блу судорожно смотрит на свои руки. На свои скованные кандалами, которые - как он думал всё это время, как, судя по его выражению лица, и Рэд думал, как все ему говорили и как должно было быть, - должны были препятствовать магии, руки. И они трясутся. Рэд в не меньшем шоке. Рэд смотрит за тем, как кость, что отбросила его, растворяется в воздухе, смотрит на столь же удивлённого Блуберри. Его рука на том же рефлексе спускается к низу ноги, где у самой стопы примотан нож. Он достаёт его одним точным, отточенным движением. Он в два шага достигает Блуберри, но тот, всё ещё на животном инстинкте самосохранения, вновь отбивает его очередной костью. И уже тогда додумывается снять кандалы и бросить их на землю. Он разворачивается и бежит в сторону привязанной лошади, но вновь путается в подоле платья, успевая проклянуть его, и падет лицом в песок. Рэд тут же его настигает, тут же садится на него и приставляет свой нож у его шейным позвонкам. - Не двигайся, блять! Оба тяжело дышат. Оба не были готовы к такому. Но, если Рэд просто переваривает произошедшее и пытается не отвлекаться, пытается подготовиться к ещё какой-нибудь выходке, то Блуберри судорожно придумывает оправдание. Ему нельзя выдать то, что на нём простые кандалы. Может быть, ему удастся одурачить этого скелета и сказать, что он атаковал уже тогда, когда снял кандалы. - Как ты сделал это? - наконец спрашивает его Рэд, вжимая острие ножа в позвоночник, отчего Блу вскрикивает. - Что?.. - Ты знаешь, что! - нож вжимается сильнее, и Блу стонет, хватаясь руками за землю в попытке выползти из-под чужой туши, - Как ты пробил барьер на магию на кандалах!? - Никак, - отвечает он обречённо, - Я снял их. И потом ударил, - он старается верить в то, что говорит, чтобы это звучало как можно правдоподобнее. - Ты врёшь, сука! - Рэд привстаёт и рывком разворачивает Блу на спину, тут же вновь усаживаясь на его позвоночник и приставляя свой нож к чужому горлу, - Я всё видел! - Я говорю правду, - он почти плачет, от страха, что Рэд может переусердствовать и убить его, от обиды, что его первый в жизни план побега не удался, и совсем немножко от усталости. - Ладно, - через какое-то время отвечает ему Рэд, - Ещё раз выкинешь такое - я тут же тебя прирежу. Раздевайся, тебе ещё вымыться надо. Он сомневается в правдивости его слов. Но ведь действительно, он не смог толком ничего разглядеть. Может быть, этому Блуберри действительно удалось так быстро снять кандалы и использовать магию. Рэд не знает. Но вот забрать ключ и стянуть с Блу платье без лишних сопротивлений ему удаётся, и он снова тащит его за собой - уже за руку, в воду. Оставив его мыться у берега, он плывёт на глубину. Ему действительно нравится плавать, ощущая смертельную опасность лишь телом, без способности видеть её, он, в то же время, расслабляется, потому что может держать своё тяжёлое тело на плаву. Блуберри же ныряет неглубоко и лишь для того, чтобы смыть с себя всю сперму, особенно из черепа. Он задерживает дыхание и руками стирает все густые капли с себя, а после выныривает и, пока не наберёт воздуха вновь, моется лишь обрызгивая себя водой. Моется, пока Рэд не начинает возвращаться к нему. Когда старший скелет поравнялся с младшим на совсем небольшой глубине - всего по колено обоим, - Рэд подзывает Блуберри к себе. - Хей, ягода, иди сюда. Тот, не смея противиться, подходит, складывая руки перед собой, машинально прикрывая ими таз. Рэд критично осматривает его с ног до головы, а после рывком хватает за плечи и сажает перед собой на колени, тут же создавая свой алый член, притягивая лицо Блу к нему. - Соси. И Блу нехотя раскрывает челюсти, нехотя создаёт язык и повинуется, осторожно облизывая чужую псевдо-плоть в своём рту, и поднимает вопросительный взгляд на Рэда, словно спрашивая, всё ли верно он делает. Но вместо одобрения он получает пощёчину по своему лицу, настолько сильную, что просто падает в воду, поднимая столп брызг. Когда он садится вновь, стряхивая руками воду с лица, то видит, что Рэд уже выходит на берег, но останавливается в достаточной слышимости от Блу и говорит ему. - Ты такой жалкий, - он не поворачивается к нему лицом, но Санс слышит по голосу, какое гневное выражение у него на лице, - Ты даже бороться толком не можешь. Не удивительно, что ты нравишься моему брату. Ты ведь даже не сопротивляешься, не так ли? Тебе что, плевать, что теперь ты - лишь игрушка, а твоего брата могут в любой день убить? - он всё же поворачивается лицом к всё ещё сидящему на коленях Блу, но, разочарованный его видом, отворачивается и идёт одеваться. Блуберри спешит выйти на берег следом за ним.

***

После завтрака - вновь не доставшегося Блу, который уже успел понадеяться на это, решив, что, возможно, больше одного дня голодовки ему не устроят, и, видимо, зря, - король самолично послал его чистить оружие его армии, так же самолично передав его в руки стражей. И вот, Блуберри сидит в оружейной, перед ним - гора мечей, топоров, булав, палиц, копий и чего только нет, и всё в крови и грязи, и от одного только вида ему становится страшно и тошно, а ноги подкашиваются, усаживая его на табурет, на котором он и проведёт оставшийся день. К его ноге прицепили кандалы с большим и тяжёлым чугунным шаром, который Блу никак не мог сдвинуть с места, а цепи едва хватало на то, чтобы дотянуться до другого края сваленных в одну кучу орудий. Ближе к обеду, когда его душа вновь начала требовать еды, а руки уже были изрезанны, и ему приходилось подолгу сидеть и ждать, пока кровь остановится, чтобы ещё больше не марать оружие, к нему пришёл Рэд. В его рука была миска с водой и куском сухаря, но стоило Блу с мольбой в глазницах посмотреть на брата короля, как тот цыкнул и поднял миску над головой, уводя её подальше от Блуберри. - Это не для тебя, а для твоего брата. - Он в порядке? - тут же спросил Блу, слишком неосторожно обращаясь с мечом в своих руках и вновь порезавшись. - Он жив, - спустя длительную паузу, по ходу которой Рэд наблюдал за пленником, ответил он, а потом коварно улыбнулся и спросил, - Ты хочешь его увидеть? - Да, хочу, - Блу сжал кровоточащие руки в кулаки и с прежней мольбой посмотрел на Рэда. - Ну, я не могу просто так провести тебя к нему, ты же понимаешь, да, - его голос стал тягучим, плавным, он протягивал каждую гласную и понемногу разворачивался, готовый уйти, - И я не думаю, что ты согласишься на моё условие, так что... - А что за условие? - Блу подпрыгнул со своего места, завидев, что Рэд собирается уходить. - Тебе нужно будет отсосать мне у него на глазах, - он повернул лицо к Блуберри, коварно скалясь от вида того, как Санс убавляет свой пыл. Всего на несколько мгновений, раздумывая, готов ли он так низко пасть. А потом, с новой порцией рвения, он воскликнул: - Я готов! Я всё сделаю! И получил ещё одну пощёчину от Рэда, настолько сильную, что она тут же усадила его обратно на табурет. - Ты просто жалок, Блуберри, - с едким презрением в голосе ответил ему Рэд, чуть тише добавив, - Да и король не дозволит нам этого. - Н-но... Но ты ведь брат короля, - потирая свою повреждённую щёку воскликнул Блуберри. - Это мало что значит, - тихо прошипел Рэд, покидая оружейную, в которую он пришёл специально ради этого разговора, и направляясь в темницу.

***

Входил в освещённую лишь светом солнца из окошка под потолком комнату Рэд осторожно - пленник собирался поспать, чтобы не тратить так много сил и давать телу восстановиться самостоятельно. И не напугать его своим внезапным появлением было бы не просто ужасным упущением со стороны Санса, но падением в его же глазах. В конце концов, он не настолько стар, что не может напугать юного принца, не так ли? Он тихо открывает дверцу решётки, проходит внутрь, придерживая её, чтобы она не громыхала, ставит чашку с водой и куском хлеба на пол и подходит к спящему скелету. Он планировал пырнуть его ножом, осторожно и нежно, чтобы тот не умер, по крайней мере, не сразу, но нож всё ещё покоился в его сапоге. Он думал просто опустить руки с громким хлопком на чужие плечи и громко крикнуть на чужое ушное отверстие, но продолжал стоять и молчать, рассматривая чужое лицо. У этого Папайруса были мешки под глазницами. У этого Папайруса были крепкие кости и стёртые зубы, как будто бы он часто сжимал их, скрежетал ими, волнуясь. И вполне возможно, что он приобрёл это всё уже здесь, но чтобы за пару дней - это было слишком быстро. Этот Папайрус сбивал Рэда с толку. Не так сильно, как до безумия похожий на него Слим - сейчас, совсем другой, лишь клык и синяки выдавали в нём схожесть с братом короля, - но всё равно слишком сильно, чтобы мешать ему. Чтобы интересовать его. Чтобы осторожно опустить свою руку на чужое плечо и тряхнуть его. - Хей. Жрать пора. Папайрус же, в свою очередь, был готов к этому. К любой возможной подставе. Потому, как только Рэд вошёл в темницу, он проснулся. Пока Рэд стоял и смотрел на него, он чувствовал это. Ощущая каждой клеточкой своего лица, как изменяется чужое лицо, как в глазницах загораются заинтересованные огни. А открыв глазницы, Стреч со скрытым ужасом увидел сходство со своим братом. Далёкое, нечёткое, не такое, какое видел в нём Рэд, но немало напугавшее его. А потом оба пришли к выводу, что все скелеты чем-то схожи. Особенно если им дают одинаковые имена. - Мой брат в край охуел, - начал разговор Рэд, возвращаясь к оставленной у входа миски с водой, - Он, конечно, король, и ему всё можно, но он словно озабочен этим твоим Блуберри. Он достал размякший сухарь из воды и дал Стречу откусить от него. тот тут же подхватил кусок языком и стал сминать его, словно тут же во рту переваривал его. - Я из-за него, блять, с ума сойду. Какого хера вы вообще здесь появились? - Мы заложники, помнишь? - усмехнулся ему в ответ Стреч, дожевав первый кусок, - Я, конечно, только за, если ты дашь мне, моему брату и монстрам нашего королевства свалить обратно и забыть обо всём, как о страшном сне, - он пожал плечами, лукаво глядя в глазницы Рэда, а тот улыбнулся в ответ и протянул ему второй кусок хлеба. - Твой брат отменно сосёт, кстати говоря. Но он так жалок. Я дважды за сегодня принуждал его отсосать мне, и он оба раза соглашался. Он совсем не может постоять за себя. Какого хера ты не привил ему чувство собственного достоинства? Или, хах, у него этого достоинства и не было никогда. Стреч подавился вторым куском, и тот, пролетев сквозь череп, приземлился на его рубашку. - Ты, блять, что делал?! Его глазница судорожно пыталась разгореться магией, и видя это Рэд только усмехался, поднимая упавший обслюнявленный кусок и запихивая его обратно в рот скелета. - Ешь и не пизди. А потом его ухмылка внезапно стала очень горькой, он словно насильно выдавливал её из себя. - Меня больше волнует, что он не сопротивляется. Ты что, тоже такой... - и тут он оскалился, - Ты что, тоже такая шлюха? Может быть, тоже отсосёшь мне? - Попробуй, и я откушу тебе член, - оскалился ему в ответ Папайрус, проглатывая последний кусок хлеба, угрожающе наклонившись и глядя на гвардейца исподлобья, словно уже готовый привести свою угрозу в действие, - С чего тебя вообще волнует это? Рэд усмехнулся. - Я рад, что ты не такой, - и дал ему выпить воду из чаши, - Как не хочется признавать, но я бы тоже так реагировал, если бы кто-то насиловал моего брата. - Это намёк на то, что ты хочешь мне помочь? - понизив тон голоса до шёпота, спросил Стреч. - Возможно, - горечь ушла из чужой улыбки, сменившись печалью и тоской в освещённых алыми огнями глазницах.

***

Кажется, кормить его только в конце дня было нормой. Может быть, Эджи хотел, чтобы Санс похудел, хотя он итак был скелетом, то есть худее многих монстров. Может быть, ему просто нравилось издеваться над ним, моря его голодом и занимая трудозатратным делом на весь день, чтобы ночью, в его руках, Блу был беспомощен и слаб и не мог сопротивляться. В любом случае, он сидел и чистил оружие весь день. Его руки были все изрезаны, и некоторые порезы ещё кровоточили, когда он закончил со всей кучей, когда он расставил и разложил всё так, чтобы оно не замаралось - иначе его старания были бы просто напрасны. И у него даже было несколько секунд на то, чтобы посидеть и отдохнуть, закутав руки в подол платья - на красном не было так явственно видно крови. К тому же, он надеялся, что рано или поздно его платье постирают. Или дадут ему сделать это самостоятельно - он, конечно, не умел, но это не значит, что сейчас он не был готов научиться. Казалось, сейчас он был готов на всё, поэтому, видимо, продолжал терпеть. В обычной жизни, он, наверняка, не выдержал бы этого, наверняка бы расплакался и побежал жаловаться брату и отцу. Но брат закован в цепи, а отец мёртв, и бежать ему не к кому. Такие мысли начинали угнетать и откровенно портить настроение Сансу, однако он уже не мог остановить их поток. Совсем скоро за ним пришла пара стражей, даже не посмотрели на проделанную им работу, просто отцепив его ногу от шара, сдерживающего его в радиусе длины цепи, и повели уставшего и голодного Блуберри в обеденный зал. Ужин ещё только начали накрывать, и его, конечно, тут же приспособили расставлять посуду и разливать вино. Но он уронил первый же стакан и чуть не свалился за ним следом - крики одного из слуг, видимо, отвечающего за сегодняшнее накрытие, не дали ему этого, пусть и очень хотелось просто провалиться под землю, чтобы на него перестали ругаться. Когда на него накричались и оставили там же, перед осколками, Санс присел на колени и стал собирать их, вновь умудрившись несколько раз порезаться. Руки кровоточили, и он уже ничего не мог делать. Да и желания делать что-то не было, хотелось просто упасть и расплакаться. Учитывая его положение, падать было бы не больно и не далеко. Но и этого ему не дали. Когда он уже был готов пасть в объятия алого ковра, кто-то подошёл к нему со спины и, просунув руки в подмышки, поднял его на ноги. Кто-то забрал из его рук стекло - Блу не мог разобрать, кто, зрение кардинально не хотело фокусироваться, а глазницы намокли, готовясь извергнуться новым потоком слёз. Но когда зрение всё же сфокусировалось, а он увидел перед собой всё так же мельтешащих слуг, Санс, не чувствуя силы и стойкости в ногах, всё же отстранился, тут же разворачиваясь, чтобы посмотреть на того, кто его поднял. Это был Слим. Тот скелет, так похожий на его старшего брата и на Рэда одновременно. В расшитом красным узором чёрном мужском платье. Тот, кто всегда был третьим за королевским столом - Блу так и не мог понять, почему. Он вряд ли был их родственником - это бы значило, что и Блуберри с его братом тоже приходятся родственниками этим монстрами, а такого родства себе Блу никак не хотел. Но кем тогда был для них этот "Слим"? - П-прошу прощения, - тряхнув головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, Блуберри тут же поклонился и поспешил было ретироваться, но тот схватил его за руку и не дал сделать этого. Вторая рука вскоре оказалась на его щеке, поворачивая лицо обратно к златоклыкому, от чего Санс вновь почувствовал себя крайне неуютно и уже успел представить себе самые ужасные исходы, пока стоящий перед ним Папайрус собирался с мыслями - судя по-всему, слова давались ему тяжело. - Я бы хотел поговорить, - сейчас его голос был старым и скрипучим, как давно заржавевший механизм, что мешалось с шёпотом, мешалось с близостью чужого лица - он наклонился, чтобы Блуберри точно расслышал его, - Но не здесь. Приходи ко мне, как будешь готов. Блуберри откровенно ничего не понял. Но Слим не дал ему задать ни одного вопроса, буквально исчезнув из зоны видимости Блу, прежде чем тот успел собраться и что-то спросить. Увидел его скелет через пару мгновений - сидящего за столом с прежним усталым и печальным выражением лица. Буквально через секунду в обеденный зал вошёл Эджи, распахнув двери настежь, за ним, как извечная тень прошёл Рэд, и оба заняли свои места, а слуги тут же поспешили ретироваться из комнаты, закрывая за собой дверь. Они снова остались вчетвером. Санс подскочил и на негнущихся ногах занял своё уже условленное место по левое плечо от короля, но тот ту же усадил его к себе на колени под слишком громкий в тишине большого зала и гневный стон Рэда. - Ты не можешь подождать ещё немного, чтобы мы спокойно поели?! - он рычал, и Блуберри спиной чувствовал, как этот Санс скалит свои клыки и практически с ненавистью смотрит на него. Не на брата, именно на него. - Я так скучал по тебе весь этот день, ягодка, - совершенно игнорируя слова Рэда, шепнул на ушное отверстие Блу Эджи, устраивая руки на его нижних позвонках и притягивая его к себе, из-за чего Сансу пришлось согнуть свои ноги в коленях и устроить их в небольшое свободное место на его стуле, - Ты, наверное, сирена, потому что я абсолютно околдован тобой, - Блуберри понял, что прикосновения Слима были просто ничем по сравнению с тем неудобством, которое сейчас доставлял ему Эджи, однако он не мог даже подумать о том, чтобы вырваться - так сильно боялся он слов короля о наказании за его провинности, - Давай же, награди моё ожидание и утоли мой голод, Блуберри, - он произнёс данное Сансу прозвище с таким невозможным наслаждением, что ему даже стало стыдно и он залился голубым румянцем, лишь судорожно кивая головой и немного отстраняясь, чтобы примкнуть к чужой челюсти своею и приоткрыть острые клыки своим языком. Их поцелуй был долгим. Их поцелуй был влажным. Если бы Сансу нужно было дышать, он бы не просто задохнулся, он бы захлебнулся в выделяющейся слюне, что стекала только по его позвоночнику - Эджи наклонил его, Эджи почти что подмял его по себя, придавив спиной к столу, так, что он просто не мог вырваться. Кажется, его голова начала немного кружиться после такого. Рэду было откровенно противно смотреть на это слюнявое зрелище. И он пытался концентрироваться на еде, на столе, на внезапно решившем поесть Слиме, хоть на чём-нибудь, хоть на прошлой ночи - но от этого ему становилось только хуже. Это не была ревность, нет, младший брат всё ещё принадлежал ему, и так было всегда, даже с Черри. Но ни к одной шлюхе он не относился с таким трепетом, как к этому чёртовому Блуберри. Поэтому он бьёт ладонями по столу. Поэтому он поднимается и, толком ничего не съев, выходит из-за стола, выходит из зала, провожаемый лишь зоркими прикрытыми глазницами Слима. Эджи смотрит только на Блуберри. Сыто, устало, довольно. Смотрит и жестом руки даёт ему право поужинать.

***

Это был очень сложный месяц во дворце великого завоевателя. Вероятно, Эджи действительно хотел, чтобы Блуберри похудел. От остальных слуг ему удалось узнать, что он поступает так со всеми своими куклами, и что некоторые не выдерживали такого отношения к себе и умирали, либо от гордости, отказываясь ужинать, когда король давал им такое право, в знак протеста или чтобы вызвать жалость, или убивали себя, чтобы больше не чувствовать голода и такого отношения к себе. Конечно же, они все были принцессами или высокопоставленными дамами и не могли потерпеть такого. Так что он ещё хорошо держится. Вероятно, Рэд серьёзно возненавидел Блуберри за то, как сильно его полюбил Эджи - тот был готов буквально на руках его носить, но в то же время толкал его в грязь лицом и пинал под рёбра, когда тот слишком долго поднимался. В общем, Санс так и не мог понять, что испытывает к нему король, но точно знал, что его брат из-за этого практически ненавидит его. А ещё он очень боялся, что за это он отыгрывается на его брате, потому что Рэд ходил к нему каждый раз, когда нужно было относить ему еду. Вероятно, Рэд просто сходил с ума, и его ревность вскоре утихла, перерастая в злость уже на младшего брата за то, что он уделяет так много, слишком много внимания кому-то совершенно чужому для них. Однако, говорил он об этом со Стречем, а не с Эджи. Однако, ему казалось, ему хотелось верить, что это всё пройдёт, когда этот Санс со звёздами в глазницах, что просто околдовали его братца, наконец сдохнет и всё вернётся на круги своя. Однако, не смотря на эту ненависть, он даже помог Стречу сменить положение на более сидячее и более удобное и начал залечивать его сломанную ногу, хотя был просто ужасен в магии, особенно в целебной, из-за чего процесс протекал мучительно медленно. Вероятно, Стречу удавалось понемногу перетягивать Рэда на свою сторону. И, может быть, с трепетом ловить себя на том, что он понимает его. Его братишка был совсем молод, и у него не было любовного интереса, однако если бы он появился, Папайрус, вполне вероятно, тоже бы грустил из-за того, что Санс проводит с ним меньше времени. Но в ситуации Рэда, это всё оказывалось крайне остро, упиралось в штыки и резало глаза своей прямотой, как и его выражения. Не то, чтобы Стреч был против последнего. Вероятно, Ториэль сходила с ума вполне себе реально, совсем не так, как Рэд. Она чуть ли не помешалась на заботе о нежном и хрупком Сансе и старалась быть всегда рядом, чтобы помочь ему, подшить, постирать. Однажды она вырубила трёх стражей только чтобы покормить Блу - тогда он действительно зауважал её и стал волноваться ещё сильнее. Ведь если король узнает... ...А король узнал. И это обернулось не самым лучшим образом. Ториэль вынимала из кармана фартука одну несчастную булочку и только она сунула её Сансу, только он откусил от неё кусочек, как будто из неоткуда появился десяток стражей во главе с самим его Величеством со столь же величественной усмешкой на своём величественном лице. - Мы следили за вами, леди Ториэль. Следили... - ...С того самого дня, когда впервые поймали меня, да, Папайрус? - она улыбалась, словно последние крупицы сознания вдруг решили покинуть её голову. Она закрыла Санса своим телом, прижимая его к стене, пока кольцо монстров в латах сужалось, пока Эджи подходил всё ближе и ближе, ограничивая пути к бегству. - Съедай поскорее и беги. когда я скажу, хорошо, дитя моё? - шепнула она ему через своё плечо, вновь бесстрашно поворачиваясь к Эджи лицом. - Чего вы добиваетесь, леди Ториэль? Вы знаете указ. Вы думаете, я не посмею убить вас? - Я никогда не сомневалась в тебе, Папайрус. Ты оправдал все мои ожидания. Они обращались друг к другу с таким приторной сладостью и презрением, что Блуберри мог концентрироваться только на этом режущем слух тоне их голосов. - Так вы были готовы умереть ради этой жалкой шлюхи? - Не смей выражаться таким образом, Папайрус! - на ужас Блу, она ударила его своей мягкой размашистой лапой по скуле, оставив на чужом лице красноватый след, который тут же прошёл. Но король не дрогнул, - Твой брат потерян, но я надеялась, что ты так низко уже не падёшь. - Зачем вы это делаете, леди Ториэль? Вы слишком стары, вы не сможете сражаться, - Эджи самодовольно ухмыльнулся, складывая руки на грудной клетке. - Мать будет защищать своё дитя до последней капли крови, - Ториэль на глазах теряла свой мягкий и пушистый вид, обращаясь жутким зверем, готовым рвать и метать всякого, кто посягнёт на её дитя. И это дитя - Санс. - Мисс Ториэль, не надо! - он бросился на её руку, направленную в сторону Эджи, но её это не остановило от того, чтобы пустить в Эджи пылающий огнём шар. Слишком криво - он задел плечо и обжёг наплечник, но ничуть не повредил скелету. Подняв лицо к чужому лицу, Блу увидел, как её глаза слезятся. - Что же вы стоите, леди Ториэль, бейте меня, я не буду уворачиваться, - Папайрус расставил руки в стороны, увеличивая возможность попасть в себя. И ещё два огненных шара задели его руку, обожгли его локоть, отняв лишь пару НР, но ничуть не более. Ториэль упала на колени, уперев руки в пол, чтобы не упасть окончательно, и, тяжело дыша, наблюдала, как с её носа катятся и падают на пол слезинки. - Мать будет защищать своё дитя, не так ли? - голос Эджи был столь же жгучим и колким, как пущенные в него пару мгновений назад атаки. Он возвышался над ней, готовый убить в любой миг, и, кажется, прожигал её душу одним своим взглядом, но отдал команду непривычно тихим тоном, - Приготовьте сцену для казни. Во дворе, наш народ пока не заслуживал такого сладостного шоу. - Нет! - Блуберри не мог потерпеть такого ужасного расклада дел, особенно к монстру, который заботился о нём, пусть ему и было так неимоверно страшно. Но его душа наполнялась решимостью, и уже он сам преградил Эджи путь к Ториэль, буквально втиснувшись между ними, - Не убивайте её, мой повелитель! Прошу, не надо! - Блу-бер-ри, - его гнев теперь переметнулся на него, и, да, за прошедшие дни Эджи уже успел несколько раз отыгрываться на нём, но сейчас гнев был абсолютно и полностью для него. На удивление, Блуберри даже не дрогнул, - Тебе следовало бы не принимать подачек, если ты не хотел, чтобы она закончила так, - он впился своими длинными острыми пальцами сквозь грубую ткань перчаток в чужое плечо, защищённое лишь тканью платья, - И так же тебе следовало бы не лезть, если не хочешь, чтобы твой брат пострадал. - Я не позволю вам убить её, - Санс был вне себя, что-то внутри него судорожно билось, заталкивая страх куда подальше и являя Эджи сейчас ту личину, которой Блу хотел бы придерживаться. Он вспомнил, что он - принц. Он вспомнил, как трепетно жаждал стать великим королём, когда вырастет. Жаждал пройти военную службу в Королевской Гвардии и быть таким же сильным и мудрым, как отец и брат. Он вспомнил, что он - наследник трона, а не подстилка под этими костями, и старался держать эти вдохновляющие мысли в голове, обещая себе, что тут же прикончит себя, если дрогнет. - И что же ты собираешься делать, Блуберри? - его омыло волной этой ядовито-приторной сладости в чужом голосе, этой жгучей, как раскалённый металл, насмешки, но он даже не зажмурился, пусть плечо и начинало побаливать от того, как крепко его сжимали. На миг даже показалось, что сейчас его кость треснет от такой хватки. - Я вызываю вас на дуэль, - он смотрел ровно в чужие глазницы и увидел, как те вспыхнули красными, словно кровь, искрами, как они загорелись азартом, и Эджи, раскрывший челюсти, чтобы прервать его, вновь сжал зубы, готовый слушать, - Мы будем биться. И если я выиграю, то вы сохраните мисс Ториэль жизнь. А если вы победите, то я... - ...То я убью не только её на твоих глазах, но и твоего братца за то, что ты пошёл против моей воли, - подхватил Эджи, расплываясь в самодовольной улыбке, словно сытый кот, - Чтобы ты больше никогда не смел противоречить мне, - и он знатно тряхнул Блу, словно пытаясь выбить из него дурь. - Нет! - Санс зажмурился, словно боялся, что все мысли высыпятся из его черепа через глазницы, - Вы сможете убить мисс Ториэль, если победите, но, прошу, не трогайте моего брата! Лучше накажите меня за это! Но не трогайте его, умоляю! - он поймал себя на том, что вновь упал до молений, и пусть его ноги были крепки, а глазницы - абсолютно сухи, ему стало до тошноты мерзко от самого себя. - Хорошо. Я убью её и прикажу прилюдно выпороть тебя. Согласен? - Согласен. Блуберри не почувствовал облегчения, когда Эджи в сопровождении стражи ушёл. Не почувствовал ничего, когда Ториэль поднялась на ноги и с трепетом прижала своё неродное дитя к груди, уткнувшись в его затылок и утирая слёзы. Он всё ещё стоял, словно статуя, боясь сделать лишний вдох, но это состояние вскоре отпустило его. Хотя на душе всё ещё было тяжело. - Почему вы не убили его? - осторожно, совсем тихо спросил Блу, понемногу приходя в себя и расслабляя напряжённое тело. - За мою жизнь у меня было много детей, и лишь один был родным, - ещё тише прошептала ему на ушное отверстие Ториэль, громко шмыгая носом, - Я была его няней, когда он был ещё совсем монстрёнком, я воспитывала его, пока его брат не перенял всё его внимание на себя. А потом, он убил своего отца и большую часть прислуги, когда те подняли восстание, - она глубоко вдохнула и выдохнула, - Он прощал мне всё потому, что я всегда имела для него значение. Но теперь оно иссякло, - она повернула Санса к себе лицом и очертила его череп лапами, - Спасибо тебе, дитя, что вступился за меня. Ты сильный монстр. Не печалься, если у тебя не получится, ты... - ...У меня получится, - коротко отрезал Санс и взял чужую лапу в свои руки, зарываясь в её тыльную сторону лицом и целуя её, - Обязательно получится. - Конечно, дитя моё. Конечно.

***

- Леди Ториэль! Смотрите, я стащил меч из оружейной! - Папайрус подбежал к монстрихе в пурпурном платье, показывая ей свою сияющую находку, которую он едва мог держать в руках, - Теперь я обязательно защитю вас от злого дракона! - Божечки, Папайрус, с таким тяжёлым мечом ты не сможешь победить дракона, тебе же не удобно, дитя моё, - она приложила руки к щекам и сделал крайне удивлённый и обеспокоенный вид, подхватывая скелета за руку, а во вторую взяв его оружие. - Зато он большой и тяжёлый и острый и точно перережет ему горло! - радостно воскликнул монстрёнок, подпрыгнув на месте то ли в попытке достать меч из чужих рук, то ли просто от радости. - Но если тебе будет неудобно, ты не сможешь быть достаточно ловким и проворным и он легко схватит тебя, - наставительно и мягко ответила ему Ториэль, вновь вручая меч мальцу, - Ну-ка, попробуй провернуть те техники, которым обучал тебя Его Величество, - она отошла на несколько шагов, чтобы ей случайно не прилетело острым лезвием. У маленького скелета с таким большим мечом, конечно же, ничего не получилось - он падал в землю лицом и ронял своё оружие, не мог встать в стойку и, наконец, просто захныкал, отбросив новую игрушку в сторону. - Ньех, ну почемууу не получааается?... - он закрыл лицо ручками, скрывая слёзы. - Потому что тебе неудобно, правда ведь, дитя моё? - Ториэль тут же поспешила подойти к юному принцу и вытереть его лицо платком. - Угу. Совсем неудобно, - шмыгая ноздрями, отозвался он. - Тогда давай пойдём в оружейную и выберем тебе что-нибудь более удобное, хорошо? - она улыбнулась ему, и скелет не смог сдержаться от улыбки в ответ. - А нам не попадёт? - Ну, если никто не узнает, - и она заговорщически подмигнула ему. Папайрус тут же активно закивал головой, подобрал меч и потащил его обратно в сторону оружейной, а Ториэль поспешила за ним, вскоре взяв его за руку. - Леди Ториэль, а когда я вырасту и стану очень сильным, когда я поборю дракона и вернусь с его головой и победой, вы станете моей женой? - Конечно, дитя моё. Конечно.

***

Санс боялся. Кто вообще в здравом уме решится бросит вызов великому завоевателю?! Особенно если ты раза в два меньше его и одет в неудобное платье! Сансу очень хотелось расплакаться прямо сейчас, но он взял с себя обет не реветь столько, сколько он сможет выдержать, и даже если сил уже не будет терпеть, он всё равно терпеть будет. Хотя бы на поле битвы. В конце концов, он ведь решил быть рыцарем, защищающем слабых, и вот его расплата. Эджи дал ему срок в два часа на подготовку и снял с него ограничивающие магию кандалы, и первое, что решил сделать Санс - поесть. Ему нужны были силы, как можно больше сил на предстоящую битву, поэтому для начала он стал восполнять их и своё НР. Затем он немного поспал, и пусть сон его был нервным и неприятным, но он тоже помог ему восполниться. Затем он потратил с десяток минут на то, чтобы как-то укоротить платье, при этом не повредив его - ему всё ещё не хотелось расстраивать Ториэль. И ему удалось найти нить с иголкой и подшить подол себе до колен, неаккуратно и криво, зато наверняка крепко - хотя не факт, что потом его смогут распустить. Самым сложным было успокоиться и сосредоточиться, чтобы вспомнить все трюки, которым его когда-либо учили. Он не смог бы атаковать без достаточной концентрации и трезвости ума, поэтому Блу отправился бесцельно бродить по дворцу в поисках спуска в темницы. Ему казалось, что если он найдёт брата, то всё сразу станет хорошо, и сам процесс поисков успокаивал его. И пусть Папайруса он так и не нашёл, но смог продумать план собственных атак и действий, смог прочистить разум и выходил во двор - на их поле битвы - уже совершенно спокойным. Первое, что бросилось ему в глазницы - палач. Крепкий монстр с топором в руках, натирающий этот самый топор до блеска, сидящий на бревне на строении в центре двора. Его голова была полностью скрыта под чёрной вытянутой шапкой с отверстиями для глаз. Тут же стояла Ториэль, скованная кандалами. Видимо, её схватили, когда она ушла от Санса, за что тот сразу начал корить себя. Ему нельзя было оставлять её. У неё ещё был шанс сбежать, если он действительно провалится. Но, нет, Великолепный Санс ни в коем случае не проиграет! Перед этой постройкой расчистили и освободили поле битвы, где его уже дожидался Эджи, возле которого, натянув словно из неоткуда взявшийся капюшон на лицо, стоял Слим. Эджи держал руку на рукояти сокрытого в ножнах меча. Как всегда, скелет был одет в свою отливающую алым броню и выглядел всё так же величественно и угрожающе. На собственное удивление, Санс даже не вздрогнул. Заметив Блуберри, скелет поманил его к себе рукой, оскалившись. Позади раздались приглушённые ругательства, и, когда Блу обернулся, то увидел Рэда, что тащил на себе его старшего брата. Протерев глазницы руками и убедившись, что ему это не снится, Санс бросился к ним, тут же подхватывая Папайруса, который явно не был готов к такому потрясению. Придерживая старшего, чтобы тот не упал, Блу судорожно произносил его имя и восхвалял звёзды за такую возможность вновь обнять его, он хватался за его рубашку и сжимал глазницы. Нет-нет, ему нельзя плакать. Затем он отстранился, и тут же увидел сломанную ногу старшего, волочащуюся по земле. Стараниями Рэда она совсем немного приросла обратно, но этого всё ещё было слишком мало, чтобы ходить. И стоило Блу ослабить хватку, как Рэд, на удивления младшего скелета, подхватил Папайруса и потащил его дальше. Быстро собравшись с мыслями, Блу подхватил Стреча под второе плечо и прижался к нему, тяжко вздыхая. - Зачем вы привели его? - скоро произнося слова, поинтересовался Блуберри у Рэда - ему не было интересно, почему, ему было интереснее, как себя чувствует Папайрус и всё ли с ним хорошо. - Приказ короля, - беззлобно буркнул в ответ Рэд, ссаживая Стреча на стоящую у дверей бочку. - Санс, подойди ко мне, - протянув руки к младшему, тёплым и ласковым голосом попросил Блу, но тот, явно не ожидая, что брат короля даст им это сделать, медлил, пока Рэд не кивнул ему, давая право на всё, что им только захочется. И Санс подошёл, взяв своими руками руки старшего - те были непривычно холодными, - Рэд мне всё рассказал. Ты всё такой же храбрый. У тебя достаточно энергии? - и Блу судорожно закивал головой, - Хорошо, - а Стреч поднял ладонь к чужой щеке, нежно огладив её, успокаивая братишку, - Ты всё помнишь? чему мы учили тебя? - Конечно, Папи, - Блу чувствовал себя ещё более сильным, словно брат наполнял его всем, что ему только может пригодиться в предстоящей битве, - А ты- - На это нет времени, Санс. Я буду в порядке, обещаю, - он переместил свою ладонь с щеки на рот, прикрывая его, прерывая младшего, прежде чем он успел что-то спросить. - Я тоже обещаю, что обязательно буду в порядке! - отчеканил Блу, и, кажется, впервые за этот месяц, искренне и лучезарно, как некогда прежде, улыбнулся, что заставило вскинуть надбровные дуги даже стоящего подле Рэда. - Вот и отлично. Иди и не забывай... - ...Уворачиваться? - попробовал закончить за братом предложение Санс. - Это тоже. Но ещё помни, что ты - Великолепный Санс. Да благословят тебя звёзды. В последний раз Стреч, не в силах насытиться, огладил чужое лицо руками, в последний раз ощутил чужие исцарапанные фаланги на своих руках и проводил Блуберри взглядом, готовясь к худшему, но надеясь только на лучшее. Блуберри был готов сражаться. Платье уже не казалось ему такой помехой, его ноги больше ни в чём не путались, и оно легко поднималось, оголяя колени, когда он высоко поднимал ногу. Он совсем не боялся, что кто-то увидит что-то лишнее, что-то призванное скрываться под подолом - это было просто неважно. Сейчас ему были важны удобство и ловкость, а не внешний вид и осуждение столпившихся вокруг монстров. Он подошёл к Эджи и Слиму и нахально улыбнулся первому, сложив руки на грудной клетке. Его душа была полна решимости, особенно после свидания с братом, и даже устрашающий вид Эджи сейчас не мог его сломить. Слим осмотрел подоспевшего к сроку Блу и задал ему резонный вопрос: - Где твоё орудие? Твоя броня? - а затем перевёл взгляд на Эджи и спросил уже его более громким, но всё равно слишком тихим для обычного монстра тоном, - Вы не дали ему даже защитить себя, ваше Величество? - Я же дал тебе время на подготовку, - отозвался Эджи, одновременно отвечая на вопрос Слима и упрекая Блуберри. - Мне этого не требуется, - отчеканил Санс, и его нахальство переросло во взрослую серьёзность. - Каким оружием ты собираешься биться? - спросил у него Слим более деловым тоном, решив, что, раз уж всё повернулось таким образом, то ему не следует вмешиваться, а просто провести дуэль в соответствии с кодексом королевства. Или, хотя бы, приближённо к нему. - Магия. Эджи, кажется, впал в ступор от такого заявления. - Магия? - он чуть ли не окропил каждый слог этого слова собственной желчью, пропитавшей его голос, застрявшей в несуществующем горле неприятным комом. - Да, мой повелитель, - всё так же отчеканил Блу, кивнув. - Ты не имеешь права, - заскрежетал зубами Эджи, крепче сжимая рукоять своего меча. - Имею, мой повелитель, - всё так же немногословно и спокойно ответил ему Блуберри. - Действительно имеет, - окончательно поставил Эджи на место Слим, так же положив ему руку на плечо и крепко сжав его, чтобы тот успокоился. Папайрус вздохнул. Потёр переносицу и вновь задрал ноздри. Не может же он просто потерять своё достоинство из-за того, что это мелкий наглый мальчишка имеет магию на своей стороне против его клинка. Он - мастер меча среди всех своих завоёванных королевств и даже дальше, он не проиграет какому-то жалкому магу. - Хорошо. - он кивнул и протянул руку Блу. Тот протянул руку в ответ и непривычно крепко пожал её. Пока противники жали руки, Слим негромко проговорил: - Ваша цель - победить противника. Вы можете использовать для этого только выбранное вами оружие: мастерство меча и сам меч у короля Папайруса Ужасающего и магия у Блуберри. Противник считается поверженным, если вы довели его НР до единицы, если вы заняли выгодное положение и ваш удар будет смертельным для противника, а он не сможет избежать этого, если вы абсолютно обездвижили противника. Всё ясно? - Слим дождался, пока оба скелета кивнут ему, - Ваше начальное расстояние - пятнадцать шагов. Ваше поле битвы ограниченно, выход за его пределы приравнивается к проигрышу. Натягивая капюшон сильнее, Слим покинул поле предстоящей битвы, а Эджи и Блуберри развернулись друг к другу спиной и отсчитали каждый пятнадцать широких шагов, после разворачиваясь лицом друг к другу. Санс сделал глубокий вдох, прикрывая глазницы. Он не Блуберри. Это имя позорно для него. Он Санс, он принц своего королевства, и он докажет это. Открывая глазницы, он являет несущемуся на него с оголённым клинком Эджи и сам видит в отражении его натёртого до блеска лезвия, как пылают огни в его глазницах переливами красного и жёлтого с едва заметными всполохами голубого. Словно самое настоящее пламя поселилось в чего черепе и прорывается сквозь его взор. И он не просто отскакивает в сторону - подшить подол было просто отличной идеей, - но и воссоздаёт на своём прошлом месте костяную атаку, которая должна была замедлить Эджи, но тот не был глупцом. Он пережил годы упорных тренировок и закалки, он стал почтим что един со своим мечом, и ему ничего не стоило тут же сменить направление и задеть чужую ногу, и оцарапать её. Жгучая боль неприятно обожгла Санса, и он тут же постарался перегруппироваться, теперь стараясь создать вырастающую из земли кость там, где уже находится Эджи, чтобы у него не было возможности увернуться, но сделать он это смог только с третьего раза, а на бегу это было особенно неудобно сделать. Но Папайрус, кажется, словно был готов к такой тактике, и уворачивался достаточно ловко, наткнувшись лишь на третью кость, которая тут же отбросила его в сторону и исчезла. выполнив своё предназначение. У Санса была секундная передышка на то, чтобы сориентироваться в пространстве, подскочить на ноги, вновь ощутив жгучую царапину на малоберцовой кости, но полностью проигнорировав её, и окружил себя голубыми костяными атаками, но тут же понял свою ошибку. Однако права на эту ошибку у него не было, а Эджи смог увернуться от всех голубых атак и уже был в паре мгновений от скелета, когда тот практически на автомате воссоздал кость в руке, заблокировав ею наносимый ему удар и оттолкнув лезвие меча от себя. Слишком медленно и слабо - Папайрусу удалось ударить его по плечу, разрезая рукав и оставляя ещё один порез на его плечевой кости. Зато Сансу удалось сесть и чуть ли не выкатиться из попытки противника зажать его в угол, оказываясь за спиной скелета и отбегая, так же увернувшись от его попытки ухватиться за подол его платья, на ходу окружая уже Папайруса плотным кольцом из высоких голубых атак, что отняло значительную часть его силы, но было совсем не важно, потому что теперь Эджи некуда было бежать. И какого же было удивление Эджи, когда атаки прошли сквозь него, принося колющую боль внутрь каждой его кости, потому что он продолжал оглядываться и изворачиваться, безуспешно стараясь увернуться и отбиться от сужающегося кольца. Ему казалось, что его тело пронзили не просто шипами или клинками, а миллионом тонких игл, не оставив ни одного лишнего места, почти парализуя его этой болью. Это была почти что пытка, а когда круг сузился окончательно и кости исчезли, Папайрус ощутил непривычную тяжесть и едва устоял на ногах. *Теперь вы синий. Вот поэтому он истребил всех магов в своём обширном королевстве. Вот поэтому он убивал каждого, у кого мог быть хотя бы намёк на магическую жилу - кроме Ториэль из-за сильной эмоциональной привязанности к ней, от которой он никак не мог избавиться. Он не мог творить магию. Он мог биться только вручную, и отец, презиравший магов, был в этом главной причиной. Он не мог двинуться с места. Мог встать, мог опереться на свой меч и посмотреть на изнемождённого такой мощной для него атакой Блуберри, который пытался отдышаться. Но не мог сделать и шага в сторону. Все замерли. Особенно с трепетом наблюдавшие за битвой старшие братья двух сражающихся противников, судорожно сжимающие кулаки и готовые в любой миг вступиться каждый за своего брата. Санс должен был что-то сделать. Санс должен был атаковать. Санс должен был быть сильным и готовым к битве. Его глазницы всё ещё пылали - Эджи не мог не отметить, что его это завораживает. Его плечо и нога болели от достаточно глубоких, чтобы кровоточить, царапин. Он сжал руку в кулак, захватывая чужую душу и наблюдая, как Папайрус морщится от неприятных ощущений, поднял его над землёй и с размаху впечатал в неё. - Это тебе за моё королевство! - он вновь поднял скелета и вновь опустил его, - Это тебе за моих монстров! - он проделал это вновь, но уже слабее, его ноги подкашивались, а душа бешено стучала, кажется, где-то в висках от такой нагрузки, - Это тебе за моего брата! - он срывался на крик, а слёзы, наконец, очертили его щёки, ничуть не остужая пламени в его глазницах. Он поднёс Папайруса к собственному лицу, как можно ближе, осматривая его испачканное в грязи и избитое о твердую почву лицо, осматривая его помятую броню и стёртую в некоторых местах грязную одежду. У него ещё было с десяток НР, и даже если бы он не выжил от следующего удара, Сансу было плевать. - А это тебе- Но подпускать противника к себе так близко было критической ошибкой. Эджи был воином. И ему вполне доставало сил, чтобы поднять свой меч и всунуть его в грудную клетку Блуберри, оцарапывая уже душу глупого монстра. Роняя его на землю и возвышаясь над ним, всё ещё опираясь о свой меч. Затем - вынимая его из чужого тела, вновь раня душу и прикладывая лезвие к чужому горлу. - Маленькая тварь, - прорычал Папайрус сквозь плотно сжатые зубы, проверяя количество НР своего уже не сопротивляющегося противника. Слим тут же поспешил подойти к нему и объявить, что дуэль окончилась победой короля, что и без него уже было всем понятно. Утирая стекающую по щеке струйку крови, Эджи поднял Санса за шкирку и кивнул палачу. На глазницах поверженного Блуберри, ставшую для него другом Ториэль повалили на колени, устроив головой на том бревне, на котором сидел Санс, и точным взмахом топора лишили её головы. Та ещё просуществовала пару мгновений, опуская в подставленный под неё мешок и оголяя нутро её горла в самом лучшем для Санса виде, а после всё её тело рассыпалось прахом. Блуберри плакал. Не взахлёб, как обычно - слёзы просто текли по его слезам, словно и не его вовсе. Папайрус поставил Блу на его неустойчивые ноги - на которых он, конечно же, не устоял, благо, Слим был рядом и успел поймать его, - и поплёлся обратно во дворец, кинув напоследок: - Покорми и вылечи его. После обеда у него публичное наказание за эту грёбанную выходку. Ему нужен был отдых и помощь лекарей, и все слуги это прекрасно понимали, устремившись за ним. Рэд же потащил разгневанного и ошарашенного произошедшим Стреча обратно в его темницу. Слим взял плачущего скелета на руки и понёс его на кухню - там уже во всю готовили особо полезную еду и вполне были готовы поделиться с маленьким умирающим Блу. Хотя бы потому, что никто не хотел, чтобы любимая игрушка короля умерла.

***

Его тело всё ещё болело. Конечно, еда помогла восстановить НР и часть энергии, все повреждения понемногу затягивались, а нанесённые мечом порезы уже не кровоточили, но кроме этого Санс был морально измотан после случившегося. Он ведь был так близок к победе! У него было значимое преимущество, но он очень переоценил себя и недооценил Эджи. И теперь поплатился - его душа неимоверно болела после случившегося. Он не смотрел, но на ней наверняка останется шрам от этого. Он был практически уверен. И это было не всё - его ждало наказание. Санса никогда до этого насильственно не наказывали. Максимум - ставили в угол и оставляли без обеда или ужина, но его большие голубые зрачки, полные звёзд, могли разжалобить любую кухарку. К тому же, братец исправно заботился о нём, несмотря на запреты отца - как Ториэль заботился о Блуберри в этом дворце. Только здесь это каралось смертной казнью. Вспоминая Ториэль, Санс не может не плакать. Его душа сжимается в болезненных судорогах от пронзающей её боли - как моральной, так и физической, - и он всё повторяет себе "Это я виноват, это я виноват". Стоя у ворот в ожидании короля и с ужасом наблюдая, как палач готовит розги, он говорит себе "Я заслужил". Он твердит себе "Я подвёл её". Он срывается на плач, закрывая глазницы руками, и шепчет: - Я всех их подвёл... Ему нельзя умирать. Ни в коем случае нельзя, ему нужно быть сильным. Раз уж он решился быть рыцарем, раз уж он - наследник престола, то Санс не должен сейчас стоять здесь и плакать, ожидая своей участи. Чужая рука опускается на его плечо, и прежде чем он успевает сообразить, кто подошёл к нему, он оказывается затянут в объятия. Сквозь слёзы он видит знакомую рубашку, грязную и рваную в некоторых местах. Утираясь рукавами платья, так и не распоротого, слишком развратного для него, слишком короткого - его ноги непривычно голы, - он поднимает взгляд и видит лицо старшего брата. - Папи... Он судорожно хватается за чужое тело и вжимается в него. Ему хочется кричать, но голос срывается на шёпот. - Папи, я подвёл её... - Она была твоим другом, так ведь? - с невыносимой печалью и болью спрашивает его Папайрус, придерживая младшего братишку одной рукой, второй оглаживая его череп, плечом опираясь о стену, чтобы не свалиться и не наступить на сломанную ногу. - Она была моей мамой... - тихо шепчет Блу, чтобы только брат мог его услышать, - Она была готова на всё, ради меня, а я не смог отплатить ей тем же, - и вновь заливается слезами. - Ещё не всё потеряно, Санс, - Папс отстраняется, окончательно навалившись на стену, уперев руки в чужие плечи и склоняясь к чужому лицу, - Мы сможем отплатить за неё. Просто оставайся сильным, хорошо? - он ловит фалангами чужие слёзы и улыбается, улыбается так тепло, практически как прежде, что Санс не может не улыбнуться в ответ, утирая слёзы. - Конечно, Папи, я буду сильным. У тебя есть план? - он подходит ещё ближе, теперь уже придерживая старшего за плечевые кости, понимая, как сложно ему стоять. - Ну, во-первых, тебе не стоит влипать в неприятности. И тем более принимать на себя удар, особенно раз уж он решил бить меня, то... - Он бы убил тебя, Папи, - пугаясь одной лишь мысли об этом, почти шипит Санс, прерывая старшего, быстро-быстро тараторя, заметив спешащего к ним Рэда и неторопливо идущего за ним Эджи, - Я не могу позволить этого. К тому же, у тебя сломана нога, тебе ни в коем случае нельзя. Я выдержу. И я найду способ попасть к тебе. Тогда мы сможем поговорить. Обязательно сможем, - и, словно в последний раз, он обнимает его, прижимается так крепко, что кости начинают скрипеть. А потом отпускает, давая Рэду подхватить Стреча и что-то недовольно зашипеть ему на ушное отверстие. Блу успевает заметить, что у Рэда выбит зуб. и ему нравится думать, что это дело рук его брата, а не Эджи. В конце концов, последний выглядит сейчас до пугающего спокойным и даже здоровым - учитывая, с какой ненавистью его бил об землю Блу, его очень хорошо полечили. - Итак, Блуберри, - яд в его голосе режет слух, - Ты готов к своему наказанию? - Да, мой повелитель, - склоняя голову и складывая руки под немелодичный звон кандалов, отвечает Блуберри. - Только попробуй что-то выкинуть, я тут же прикончу твоего брата, - и Эджи снимает с него кандалы. Придерживая его руки в своей широкой ладони, он, под ужасающимся взглядом Стреча, снимает с Блу платье, оголяя чужие кости, но прежде чем он бросает его в грязь, Блу успевает воскликнуть: - Мой повелитель! - Да? - с задержкой, с недовольством, со скептицизмом вопрошает король. - Прошу вас, похороните прах мисс Ториэль в этом платье, - он смотрит на Эджи своими мокрыми от слёз глазницами и складывает ладони вместе, - Это платье принадлежало кому-то очень важному для неё, так что, прошу... - С чего ты взял, что я собираюсь хоронить её прах? - Вы собрали его. Весь. До единой крупицы. - Это платье принадлежало её первому приёмному ребёнку, - Рэд аккуратно устраивает Стреча и у стены и подходит к брату, вырывая платье из его рук и складывает его, кладёт на одну свою ладонь и накрывает другой ладонью, - Чара, кажется, так её звали. Она прижилась и была наравне с сыном леди Ториэль. Когда она потеряла их обоих, то начала сходить с ума, - он тяжко вздыхает, зажимая платье подмышкой, пока Эджи вновь сковывает Санса - Это не важно, - однако по его глазницам Блу видит, что король исполнит его просьбу. И ему становится совсем немного легче. Ботинки с него тоже снимают, и он идёт уже босиком, ведомый самим королём на место его наказания. Кандалы цепляют за крюк к виселице, подвешивая скелета на обозрение, кажется, и не расходившейся публики, и Блу глубоко вдыхает, готовясь принять всё, что Эджи скажет и прикажет сделать. И не видит, как тот отходит обратно к дверям замка, занимая свой наблюдательный пост там. Он старается уже сейчас отстраниться от собственного тела и наблюдать за собой со стороны, но первый же удар, оставляющий алую полосу на его спине вырывает Санса из размышлений и не даёт вернуться в них вновь. Он кричит, срывая собственное горло от пронзившей тело боли и выгибается, беспомощно бултыхаясь в воздухе и дёргая ногами. Затем прилетает второй удар где-то там же, принося столь же жуткую боль. А за ним третий, четвёртый и пятый. Санс плачет, уже не стесняясь ничего, пока на его спину сыпятся удары розг, пока на нём расцветают всё новые и новые полосы, уже кровоточат, жгутся и болят от одного своего существования. В какой-то момент ему кажется, что ему просто хотят стереть слой костей, чтобы он больше никогда не смог лежать на спине. А потом Эджи при первой же возможности завалил бы его на спину. Он стонет, он хнычет, он кричит, пока его голос окончательно не срывается, и чувствует себя ничтожно маленьким и слабым прямо сейчас. Но не молит о пощаде. Нет, он не опустится до такого, он заслужил каждый этот удар и сможет вытерпеть их. Пусть это оказывается для него чрезвычайно трудной задачей. Когда палач снимает его с виселицы и ставит на ноги, Блу падает. Его спина горит, он просто не чувствует её, он ощущает лишь боль, и эта боль не даёт ему подняться. Хочется просто упасть и умереть, но ему нельзя. И только это заставляет его встать на ноги. У Папайруса есть план, они обязательно выберутся. Он идёт на негнущихся ногах и каждое движение приносит ему нестерпимую боль. У Папайруса сломана нога - её нужно залечить, и у Санса есть силы сделать это. Он плачет и толком не видит, куда идёт, стараясь вспомнить нужное направление, и не утирает слёзы - движения руками приносит боль. Папайруса нельзя оставлять, он не может предать ещё одного дорогого для себя монстра. Практически достигнув цели, он видит очертания старшего брата, но падает не в его объятия, а в руки Эджи, который уже успел снять перчатки и сейчас опускает свои руки прямо на его спину. - Прошу, не надо, - хнычет Блуберри, пытаясь отстраниться и продолжать терпеть боль, - Нет, мне больно. Но Эджи не слышит его, наслаждаясь тем, как горячая кровь струится через его фаланги. А Блуберри пытается из последних сил вырваться из чужих рук, и - может быть, по прихоти короля, - но ему это удаётся, и тогда он уже точно оказывается в самых родных объятиях. И Папайрус не трогает его спину, лишь осторожно гладит младшего братишку по черепу, стараясь не бить его цепью своих кандалов, пока Санс не теряет сознание от свалившейся на него усталости и болевого шока.

***

Он просыпается на знакомой королевской кровати. Мягкой и чистой - кто-то совсем недавно поменял бельё. Он лежит на груди. Спина всё ещё горит после порки и каждое движение всё ещё приносит боль. Поэтому он не двигается. Кровь остановилась - он не чувствовал, чтобы она текла по нему и стекала на чистое постельное бельё. После первого раза он стал особенно трепетен к этому. В большой каменной комнате он совсем один, и лежать совсем голым холодно. Но холод остужает свежи раны, и это совсем немного помогает. Однажды Санс совершенно случайно, автоматически попробовал призвать атаку - тогда на него чуть не упал шкаф. И узнал, что его кандалы - самые обыкновенные, но рассказывать об этом никому не стал. Это давало ему преимущество и возможность напасть внезапно. Но и нападать бездумно было плохой идеей, однако теперь он знал, что мог бы справиться с Эджи самостоятельно. Интересно, почему он понадеялся на свой меч в их дуэли?.. Его глазницы были всё ещё мокрыми, но плакать не хотелось. Он был измотан и слаб, стоило поберечь энергию. Особенно если придёт Эджи. Однако, несмотря на это, Санс осторожно поднял руку и столь же осторожно опустил свою ладонь спину. И если свои прикосновения он ещё мог контролировать, и они приносили не так много боли, то цепь неприятно обожгла его нежные кости своим резким и тяжёлым падением на них. Он зажмурился, что-то прошипел себе под нос и, раскрывая глазницы, тяжко выдохнул. Целебная магия давалась ему сложнее, чем брату. Нужно было сконцентрироваться, представить объект целым и начать сращивать его в обратное состояние. Больше всего сил уходило на концентрацию, но даже этого ему не дали сделать. Как только хлопнула дверь, Блуберри тут же отдёрнул руку и немного замарал королевское постельное бельё своей кровью, проведя рукой по кровати, когда складывал руки перед собой. - Ты очнулся? - поинтересовался вошедший - по голосу и походке Санс понял, что это Эджи, пусть его голос был непривычно мягким, - Я принёс тебе лекарство и целебную мазь. Не трогай себя, у тебя руки грязные, - он фыркнул. Блуберри не хотел спрашивать. И, тем более, сопротивляться. Кровать немного прогнулась под севшим возле Блу Эджи и, набрав на пальцы мази, он начал с непривычной для Блу осторожностью мазать чужие рёбра и позвонки. Сначала нежно и невесомо, лишь нанося прохладную субстанцию на свежие раны. Не то, чтобы Блуберри не жмурился и не стонал от боли из-за этого, но это было действительно нежно, особенно по сравнению с обычным отношением к нему. Эджи, как будто бы, волновался о его состоянии. Затем, когда Блу привык к чужим прикосновениям, высокий скелет стал понемногу втирать мазь в кости, стараясь извлекать из лежащего перед ним тела как можно меньше болезненных звуков. Закончив с такой обработкой, после которой Санс действительно стал чувствовать себя немного лучше, Эджи дал ему выпить принесённое им лекарство, приставив горлышко бутылька к чужому рту и подставив ладонь под нижнюю челюсть, чтобы лишнее не потерялось в ткани. Блуберри исправно выпил данную ему сладковатую жидкость и прикрыл глазницы, надеясь на пару секунд перерыва и готовясь к тому, когда король снова прикажет ему воссоздать вагину и удовлетворить его. Но Эджи, на удивление Блу, приказал ему совсем другое: - А теперь спи. Это приказ. Он пытался хмуриться, но в его вытянутых глазницах слишком хорошо читалось беспокойство. И Блуберри улыбнулся ему. - Да, мой повелитель. Он устроился немного удобнее и прикрыл глазницы. Ощутил, как Эджи прикрывает его ноги и таз одеялом, не накрывая спину, чтобы мазь не впиталась в ткань. А потом провалился в беспокойный сон.

***

Папайрус нервничал. Ему уже не в первый раз казалось, что это прелестный мальчишка околдовывает его своей красотой, своей ребячей нежностью, своим трепетом и страхом, своими звёздами в заплаканных глазницах. Совсем недавно он узнал, что может заставлять Блуберри воссоздавать эти звёзды, и отныне он стал требовать этого каждый раз, когда втрахивал мальчишку в кровать, склоняясь к его лицу. Это золотые звёзды в голубых зрачках действительно завораживали и пленили его. И когда Блуберри не было рядом, он чуть ли не сходил с ума. Он кричал, он срывался, он был готов рвать и метать, растеряв всю свою прежнюю высокость и элегантность, всю свою завораживающую мощь, оставив лишь отвращение и страх к беснующемуся демону. И подумывал, как можно сделать Блуберри ещё ближе к себе. На каждую последующую секунду его жизни. Рэд замечал это, и его это жутко бесило. Сначала его бесило, что Блуберри не справлялся со своей работой - он должен был успокаивать его брата и принимать на себя всё, чтобы тот не срывался на других и держал себя в достойном короля и завоевателя виде в чужих глазах. Потом он понял, что Блуберри справляется отлично. Слишком отлично - он сам забывался, когда его возбуждённый член оказывался к его горячем лоне, а его голос что-то пищал из-под его туши. Но наблюдать, с каким невыносимым наслаждением его брат трахает Блу Рэд не мог. Его съедала ревность, и он отыгрывался на Блуберри. Он перестал принимать предложения Папайруса о ночах втроём и всегда был готов выловить Блу и хорошенько ударить его. Не слишком явственно - тогда он бы с радостью поломал ему пару костей, но знать об этом никому не стоило. Он оставлял лишь синяки и угрожал Блуберри, чтобы тот даже не посмел жаловаться Папайрусу. Но потом на Санса снизошло другое озарение, после ещё одного раза, как он зажал пробегающего мимо скелета в платье в углу. Его лицо было заплаканным и голубым от смущения, на его щеках и лбу потихоньку стекали вязкие капли спермы. Тогда Рэд накричал на него. Тогда Рэд унижал его. Тогда Блуберри, не в силах терпеть ещё большее унижение, закричал. - Мне это совсем не нравится! - слёзы вновь заструились по его щекам, но он не смел стирать их - на платье уже были белые не отстирывающиеся следы, - Я бы с радостью отдал всё его внимание вам! - он выкрикивал слова, из-за чего ему приходилось после каждого делать новый вдох, - Но я не могу... Я не знаю, почему он хочет только меня... Я не хочу этого... - и, окончательно выдохнувшись, Блу упал на колени и всё же стал утирать лицо рукавами и подолом платья, шмыгая ноздрями. И Рэд ушёл. И больше не трогал Блуберри. Почему-то, в тот день его задели слова этого скелета, и Санс никак не мог отделаться от них. Почему-то, ему стало даже жалко маленького и беспомощного Блу, которому ничего не остаётся, кроме как исполнять приказы короля. Он не помогал ему - ни в коем случае, - он пытался перетянуть внимание брата на себя. Но сегодня брат сам пришёл к нему. Сегодня, после разговора со Стречем - которого впервые за последний месяц вывели подышать свежим воздухом и посмотреть на то, как его любимого младшего брата сначала чуть не убили, а потом жестоко выпороли, - по ходу которого он успокаивал его - всё же к этому скелету Санс испытывал больше тёплых чувств, может быть, из-за их понимания друг друга, из-за их характеров и наличия бессовестных младших братьев, о которых они, несомненно, оба сильно волнуются, - Рэд вернулся в свою спальню окончательно уставшим и вымотанным. Стреча было действительно сложно успокаивать, до этого он ещё так сильно никогда не буйствовал. А успокоившись - хотя, скорее, иссякнув, - он предложил ему ужасную вещь, о которой Сансу предстояло думать всю следующую бессонную ночь - уснуть после такого он вряд ли бы смог. Именно тогда к нему пришёл брат, когда он уже лёг на кровать, стянул с себя одежду и остался лежать в одной рубахе, уставив взгляд в потолок. Именно тогда Папайрус желал, видимо, бесцеремонно распахнуть дверь и ворваться, но та оказалась заперта - Рэд не мог отделаться от этой параноидальной привычки, и такая попытка проникновения его несколько напугала, заставив напрячься и проверить небольшой нож на своей щиколотке, - и ему пришлось доставать свой ключ и отпирать её, тихо ругаясь себе под ноздри. Наконец, Папайрус вошёл. Сначала - только в комнату, захлопывая за собой дверь и тут же получая привычный укорительный взгляд от старшего, заставляющий его запереть дверь и оставить ключ в замке. Неловко проделав эти действия, скелет, наконец, плюхнулся на кровать, гремя костями, поперёк старшего, разместившись на открытой части его позвоночника. Первое, что смутило Рэда - он был пьян. Учитывая, что Папайрус довольно устойчив к алкоголю, он непонятно где и непонято как успел напиться за столь короткий срок - на ужине он был ещё трезв. Печален, вероятно, но трезв. Второе - Рэд точно знал, из-за чего напился Эджи. Ну, или думал, что точно знал. И этой причиной был Блуберри - побитый и неспособный нормально двигаться. Но будь на его месте любая другая шлюха - даже Черри, который до этого мальчишки был самым лучшим пойманным Папайрусом вариантом, пусть его и не получилось надолго сохранить из-за характера короля, - то его брат даже глазницей бы не повёл, и ещё бы специально давил на самые болезненные места и раскрывал бы не зажившие раны. Хотя, кто знает, может быть он уже успел жестоко оттрахать Блуберри, но тот умер, не выдержав такой нагрузки на его тело и душу, и, учитывая всю эту возникающую, словно из неоткуда, и цветущую привязанность Эджи, он мог безумно расстроиться и пойти глушить боль выпивкой. Возможно, из дворцового подвала, да. - Сааанс, - протянул имя брата высокий, вырывая его из мыслей и заставляя обратить на себя внимание. Раскидывая руки в стороны, словно ребёнок, и недовольно дрыгая ногами, нетерпеливо скидывая с них сапоги. - Где ты успел напиться? - у Рэда не было ни сил, ни желания ходить вокруг да около и играться с младшим, так что он спросил сразу, поднимая торс, садясь на кровати, из-за чего Папайрус пришлось переместиться на его колени. - Одной бочкой больше, одной бочкой меееньше, - протянул Эджи, складывая руки, словно кот, на чужих костях и укладывая на них голову, - Сааанс, я даже тронуть его не могу, он так жалобно хныыычет, - он прикрыл глазницы и не стал уточнять, о ком говорит - они оба прекрасно знали, о ком речь. - И зачем ты рассказываешь это мне? - Санс, ты же мой старший брат, - Эджи состроил непривычно обиженное выражения лица, какое часто делал в детстве и совсем перестал делать в юности, отчего у Рэда неприятно закололо под рёбрами, - Неужели ты не успокоооишь меня? Не скажешь, что всё будет хорошо и он обязательно попрааавится? - С хера ли? - Сансу совершенно не нравилось, куда двигался этот разговор, и он попытался вытащить ноги из-под Папайруса, но тот быстро сообразил, что от него пытаются сбежать, и ухватил братца за ноги, прижав их к кровати. Страдальчески вздохнув, старший продолжил, - Я не собираюсь разговаривать с тобой о Блуберри. Иди говори с ним о том, как тебе его жалко. С какого хуя тебе вообще его жаль? - Он... Другой, - отозвался Эджи, после недовольно что-то простонав и прикрыв глазницы, видимо, выпивка ударяла ему в голову, - Он такой мягкий и тёплый и нежный и хрупкий, и мне просто хочется взять его и не давать ни-ко-му больше вредить ему. Только мне это можно, я, блять, король, мне лучше знать, что его убьёт, а что сделает сильнее, - он сел, теперь состроив глупое выражение лица, стараясь выглядеть как можно серьёзнее, что получалось у него с трудом, и даже скрещенные на грудной клетке руки не помогали ему. Рэд промолчал. А затем отвернулся, лёг на бок и закрыл глазницы. - Я буду спать, а ты иди и делай, что вздумается, дело твоё, ты же король, - он звучал раздражённо, намерено добавляя в голос яда, чтобы пьяный братец понял, что он совершенно против этой темы, которую младший так пытался поднять. Эджи остался сидеть на прежнем месте. - Трахни меня, - спустя продолжительное молчание, когда Рэду даже показалось, что он начал засыпать, голос брата вырвал его из себя. Он обернулся, и чужое лицо было уже совсем рядом с его лицом, так что он отшатнулся, но отодвигаться не стал. - Что ты несёшь? - Ты же хочешь этого, - его голос был привычно спокойным, обволакивающем, но холодным, колющем в самую душу, он был привычно ловким - совсем не как пьяный монстр, что представал ранее перед Рэдом, - Ты же ревнуешь меня так сильно, что тебе сдохнуть хочется, лишь бы прикончить мою сладкую ягодку. Так давай, трахни меня, пока у тебя есть возможность! - и Санс увидел в нём юношу, что с непоколебимым стремлением, усердием и терпением прорывался к силе и могуществу, того юношу, который был готов драться с любым и донимал своих учителей призывами сразиться с ним. - Что на тебя нашло? - однако, он не теряет серьёзности, его младший брат всё ещё пьян, а он сам всё ещё слишком зол, чтобы так просто купиться на это. - Я ставлю тебя перед выбором, Санс, - он повалил старшего на спину и сел на его ноги, вновь придавливая к кровати, - Сейчас у нас может быть самая горячая и самая невероятная ночь за всю твою жизнь, либо я уйду, а ты останешься ни с чем. После я больше никогда не дам тебе притронуться ко мне, - он стащил с себя броню, наскоро разделся и бесцеремонно отбросил всё это в сторону, а его вагина отбрасывала красные рефлексы на чужие кости, - Я не люблю тебя, Санс, - душу старшего скелета защемило сильнее, - Уже давно не люблю. И я нашёл того монстра, которому могу отдаться полностью и получить такую же крупную отдачу. - Он просто боится тебя, - зарычал Рэд, тихо и ядовито вместо того, чтобы рвать горло в крике, - Он никогда не любил тебя. А я люблю. И ты прекрасно знаешь это. - Я играю с тобой, братец, и ты даже не замечаешь этого, - развратно улыбнулся ему Эджи, потираясь своими половыми губами о чужие лобковые кости, - Я мог бы продолжить, но зачем, когда я могу всецело посвятить себя Блуберри? Моей самой сладкой ягоде за все эти годы поисков. Он идеален, и он только мой, - он наклонился к чужой челюсти, облизываясь своим длинным алым языком, - Зачем мне дряхлый мешок старых костей, когда у меня есть совсем молодая и свежая ягода. Такая сочная и податливая. И вся моя. - Ты не охуел ли, Папайрус? - душа Рэда болела. Безумно болела, эта боль сводила его с ума, но если бы сейчас он сорвался, если бы он впился клыками в чужие шейные позвонки, он тем самым признал бы своё поражение. Он признал бы всё, что так хотел сейчас услышать Папайрус. Что он не выживет без него. Не справится. Сдохнет. Что Санс любит его больше собственной жизни и может выразить это лишь в животном и страстном сексе. - Я молод, Санс. А ты - нет. Я король. И я могу позволить себе всё, - младший величественно выпрямил спину и приложил ладонь к грудной клетке, задрав косточку над ноздрями к потолку. - Даже медленно убивать собственного старшего брата, заставляя его мучиться, когда ты вновь заговариваешь о Блуберри или касаешься его? - только и смог выдавить из себя Санс, кажется, задыхаясь. - Мне ничуть не жаль, бра-тец, - пролепетал Эджи, насаживаясь на уже сформированный для него нетерпеливым братом член.

***

Как бы то ни было, но придворный лекарь был великими мастером своего дела. На утро, когда Блуберри проснулся один на всё той же кровати всё в том же положении, обнаружив отсутствие кандалов на его руках, его спина уже не горела от пронзавшей её боли, не кровоточила, и даже все нанесённые вчера повреждения затянулись. По крайней мере, больше их Блу не чувствовал. Но на их местах остались ужасные шрамы и трещины, которые он уже мог ощутить своими ловкими пальчиками, заводя руки за спину и старательно ощупывая каждый позвонок и каждую кость, стараясь воссоздать полную картину своей спины. Конечно, по хорошему надо было бы найти зеркало. В его комнате раньше стояло такое - большое, во весь рост. Только в его комнате, по каким-то причинам. Конечно, боль не прошла полностью, но сейчас Санс мог хотя бы сесть и осмотреться. При кровати на столе стояли чаша с мазью и пустой бутылёк. Его привычного платья нигде не было, зато на самой кровати лежали выстиранные и уже практически забытые им рубашка и штаны, в которых его когда-то привезли сюда. После пережитого Блу казалось, что с того момента прошла чуть ли не целая вечность, но вид своей прежней одежды приятно согрел его душу, напоминая, что ещё не всё потеряно. Напоминая, что Папайрус ещё жив, и что ему нужна его помощь. Что ещё есть, зачем вставать с кровати и одеваться, пусть иногда мальчишке казалось, что будет намного лучше остаться лежать и дожидаться собственной смерти. Но сейчас он поднимается, тихо ойкнув, когда он попытался потянуться - спина, всё же, болела, пусть не так сильно, достаточно, чтобы боль можно было игнорировать. Он оделся, рубашка и штаны были непривычно мягкими и лёгкими по сравнению с местной одеждой из грубой ткани. Его обувь за всё время пребывания здесь разносилась и истёрлась и совсем не подходила к прошлому его образу, но ходить он в ней всё ещё мог. И ощущения себя в своей чуть ли не родной одежде грело его душу. Затем он подошёл к двери и подёргал ручку на себя. Как и ожидалось, здесь было заперто. Санс подошёл к окну и выглянул на улицу - здесь было высоко, но высоты он совсем не боялся. Он огляделся, как в первое своё утро - внизу всё так же кипела жизнь, город тоже не спал, отсюда он выглядел ещё более живым, чем когда-либо. Затем Санс вернулся на кровать и лёг на спину, но та вновь отдалась неприятной болью. заставляя его перевернуться на грудь. Спать не хотелось. Он лежал и смотрел в окно, раздумывая над тем, что же мог придумать Папайрус и что ему придётся для этого сделать. Вероятнее всего - оказаться как можно ближе к королю. Сейчас это было недостаточно - они виделись чуть ли не только ночью, и Эджи действовал быстро и ловко, не давая Сансу даже толком сообразить, что происходит, как тот уже оказывался подмят под чужое мощное тело, что с силой вбивалось в его нежное лоно. За всё это время Блуберри так и не привык к такому. Его глазницы снова слипались, и он вновь положил голову на сложенные руки, дожидаясь прихода Эджи. Потому что никто другой просто не мог войти в эту комнату. И Эджи пришёл. С непривычной теплотой в глазницах, надевая кандалы на своего пленника, он спросил, почти что виновато: - Как ты себя чувствуешь? - Хорошо, мой повелитель, - кивнул Блу после небольшой задержки, неловко улыбнувшись. - Это хорошо, - отозвался Эджи и тоже улыбнулся ему. Теперь Блуберри действительно начало казаться, что это сон, но скелет быстро вернул его в реальность. Обняв, прижав к себе, большими и длинными руками обхватывая чужое тело и оглаживая чужую спину, он прошептал на чужое ушное отверстие. - Я больше никому и никогда не позволю причинять тебе боль. Кроме меня, - он подхватил чужую нижнюю челюсть, поднимая прелестное личико к своему, - Теперь ты будешь не просто прислугой, Блуберри. Теперь, ты - моя абсолютно личная шлюха, и только я смогу прикасаться к тебе, - его рука скользнула вниз по позвоночнику и забралась в чужие штаны, оглаживая таз, - Теперь тебе не придётся работать, тебе нужно будет только быть рядом, чтобы я всегда мог насладиться тобой, - и Эджи закрепил свои слова поцелуем, вжимаясь в чужой рот собственным, переплетая языки и обхватывая верхние позвонки своим языком, действуя настолько активно, что смесь его слюны и слюны Блу потекла по позвоночнику последнего, пачкая его рубашку. - Да, мой повелитель, - только и смог выдохнуть Блу, стоило Эджи вновь дать ему вдохнуть. И король, словно напитавшись энергии от своего маленького подопечного, тут же схватил его за руку и потянул за собой, прочь из спальни, куда-то вверх по лестнице, куда-то из комнат, в которой Блу никогда и не бывал. Наконец, они остановились у двери и Эджи практически торжественно вручил скелету ключ. - Теперь это твоя комната, - мягко отозвался он, улыбаясь, - Теперь ты будешь жить здесь. Конечно, когда тебе понадобится это, - а потом он нетерпеливо прижал судорожно соображающего, что делать, Блу к себе и вновь стал оглаживать его спину. Санс сглотнул. Глубоко вдохнул и тяжко выдохнул. - Спасибо, мой повелитель. - Отлично, - чуть ли не прорычал Папайрус, после отпирая дверь своим ключом и давая Блу войти внутрь. Комната была светлой и почти такой же пышной, как спальня самого короля, с большой кроватью, с несколькими маленькими столами и одним большим, перед которым стоял резной стул, с мягким ковром и большим шкафом во всю стену комнаты. И зеркало, большое зеркало, практически как в его прежней комнате. - Здесь есть некоторая одежда, оставшаяся от Черри, - Санс уже успел привыкнуть, что монстры говорили об этом неизвестном ему "Черри", поэтому больше вопросов по этому поводу он не задавал, - Но мне кажется, что тебе она совершенно не пойдёт, - Эджи открыл шкаф и перед Блуберри предстали сложенные в чехлы платья. Подолы особо пышных вариантов торчали из чехлов, и Блу мог различить шёлк или тюль фиолетовых и алых тонов, но все они были сложены, и понять, как выглядит само платье Блуберри не мог, - Ты не волнуйся, моя ягодка, вся эта комната и платья в целом совсем недавно чистились и дожидались кого-то столь же хорошего, как Черри. Они достаточно дорогие, так что я не смог с ними расстаться. Хочешь примерить какое-нибудь из них? Блуберри вздохнул. Снова платья. Снова ему придётся путаться в подоле и ловить на себя взгляды некоторых стражей и прислуги, чуть ли не поедающих его взглядом в простом то платье, а теперь у него было ещё больше шансов заполучить чей-то взор на себя. Из него делали девушку, данное ему здесь прозвище звучало через чур женственно, и ему это совершенно не нравилось. Ему снова придётся расстаться со штанами, снова придётся терпеть это неудобство. Он думал, что привык к этому, но вспоминая платья придворных дам, понял, что к такому платью не привыкнет никогда. - Почему я не могу носить мужскую одежду? - простонал он как можно тише, но Папайрус услышал его. Он подошёл ближе и вновь схватил Блу за его нижнюю челюсть, поднимая чужое лицо к себе. - Потому что ты - моя дама, Блуберри. И только эта роль тебе осталась в моём королевстве, - в его мягкости проскочили неприятные и колющие капельки яда, и Блу сглотнул, активно закивав головой. - Д-да, мой повелитель. А затем подошёл к шкафу. Осматривая его, он заметил, что, судя по всему, менее пышные платья хранились на верхних полках, и он указал ручкой туда под перезвон цепи его кандалов. - Могу я надеть что-то менее нарядное? - спросил он, оборачиваясь на Эджи. И тот кивнул. Он тоже вернулся к шкафу и посмотрел на верхнюю полку, вспоминая, какие платья где лежат и раздумывая, какое из них больше всего пошло бы его новой ягодке. И тогда он достал то, которое Черри никогда не надевал, но оно могло бы подойти Блуберри. Это платье было не облегающим, с широкой юбкой в несколько слоёв разной длины, и каждая такая юбка оканчивалась даже не пожелтевшими от времени белыми кружевами. Само платье было темно-синим и лёгким, покрытым белой клеткой. Его рукава были широкими и тоже имели кружева на краях. И когда Эджи развернул его, то понял, что это именно то, что нужно Блуберри. Хотя бы на первое время, пока не пошьют платья уже на него. Эджи снял с него кандалы и практически нежно раздел его, понемногу, может быть, всё ещё опасаясь за его спину, а может быть... Больше оправданий Блу не нашёл. Может, у него был просто прилив нежности и хорошее настроение, и он хотел вселить в мальчишку доверие. Пока Санс раздевался, он успел посмотреть на свою спину перед зеркалом, мельком и недостаточно чётко, но успел, увидев большое количество трещин и шрамов, которые уже успел прочувствовать на ощупь, но от этого увиденное менее пугающим не стало. Папайрус помог ему надеть на себя платье. Оно действительно было красивым, действительно подходило маленькому и нежному Блу. А когда тот, осматривая себя в зеркале, презрительно задрал ноздри, выражая тем своё нежелание носить платья, он стал выглядеть ещё и величественно. Тогда-то Эджи и понял, что окончательно полюбил свою маленькую ягодную шлюшку. Он усадил его на кровать и открыл стоящий в углу сундук, которого Блу сразу и не заметил. Оттуда он вытащил туфли, столь же тёмно-синие и покрытые россыпью белых точек, словно звёзд, на небольшом каблуке с дополнительной подошвой, стянул с мальчишки его старые ботинки, отбрасывая их в сторону и, словно принц из сказки, обул нежные ножки в эти туфли, пусть те скрылись под подолом платья, стило ему встать. Как и ожидалось, у него был тот же размер, что и у Черри. Помогая Блуберри впервые вставать на каблуки, пусть каблук и не стоял прямо на полу, Блу всё равно падал в чужие крепкие руки и заключался в объятия, после чего вновь старательно вставал и пытался удержаться на ногах. После нескольких таких попыток он приловчился ходить в новой обуви и посмотрел на короля, словно вопрошая, требуется ли от него ещё что-то. Но тот молчал. Тот молча подошёл к Сансу и взял его за руки, сцепляя пальцы, ощущая стёртые работой фаланги. И столь же молча вновь закрепил всё происходящее поцелуем, словно говоря Блу "Теперь это - твоя жизнь. И ты в ней превосходен." Почему-то, Блуберри не почувствовал себя из-за этого расстроенным.

***

Теперь Блуберри стал числиться придворной дамой при короле. В его обязанности больше не входила тяжёлая работа, к которой его вечно приписывали, когда он был простым слугой, теперь его заботой было ходить за королём везде, где он пожелает, и быть рядом, чтобы тот мог успокоиться, прижимая к себе своё драгоценное сокровище и ревностно глядя на всех, кто мог бы быть вокруг. Теперь Блуберри сидел на коленях слева от трона, когда королю была нужда восседать на нём, принимая послов или жителей его королевства, которые косились на сидящего пленника, но вопросов не задавали. Теперь Блуберри стал носить аккуратный ошейник с тонкой, элегантной, но крепкой цепью, который уже точно лишал его магии - он проверял, - и за который его всегда и везде таскал Эджи. Он мог дёрнуть его, роняя мальчишку на колени, мог приказать ему побыть его верным пёсиком, и Блуберри повиновался, изображая лай, потираясь щеками о чужие ноги в знак своей верности. А когда король трахал его, он натягивал цепь вверх и прижимал Блу к кровати с такой силой, что у него начинала невыносимо болеть израненная спина и кружиться голова. Теперь обеденный стол накрывали на четыре персоны, и Блу чувствовал себя несколько неловко из-за этого - благо, они практически всегда приходили, когда большая часть прислуги уже удалялась из зала, и он не видел лиц монстров, которые действительно жалели его в своё время и даже пытались чем-то помочь, пусть и побаивались короля, который запретил это. Ему казалось, что сейчас буквально весь дворец начал ненавидеть его из-за того, что он вновь стал выше их. Ему казалось, что местные слуги всегда ненавидели всех, кто мог быть выше их и меньше работал. А учитывая положение Блуберри, теперь он не работал совсем. Его работа заключалась в другом - ублажать короля. Всегда, когда тому пожелается. Благо, Эджи всегда старался укрыться со своим сокровищем в отдельной комнате, где их бы не видели. Его сажали на место Слима - по левую руку от короля, - а самого Слима сдвинули на одно место. Теперь Блу всегда мог поесть - в конце концов, королевские обеды были достаточно крупными, - но сидеть перед Рэдом, который с таким изменением стал более тихим и нервным, который чуть ли не с душераздирающей ненавистью смотрел на сидящего напротив Блуберри в длинном платье, было, мягко говоря, неудобно, что уж говорить о нормальном приёме пищи. Он пытался игнорировать его, но каждая его ошибка - неправильно взятая вилка, упавшая крошка или кусочек еды, подтёк по челюсти, - вызывал у Рэда явное пренебрежение и гневное рычание. Рэд следил, чтобы Блуберри был идеальным. Раз уж брат выбрал его, то у Блу просто не оставалось выбора - он обязан быть самим совершенством. Самым лучшим для его младшего брата. Теперь Стреч всё чаще предлагал Рэду его ужасную авантюру - убить короля. И Рэд бы соврал, если бы сказал, что не стал относить к брату ещё хуже после такого отказа, после того, как он стал практически полностью игнорировать его, после этой перемены, когда Блу всегда был рядом, и Санс не мог толком поговорить с Папайрусом. Его бесили они оба, и выговариваться он мог только Стречу. В этом не было большой необходимости - тот всё прекрасно понимал. И ему играло на руку разжигать ненависть между этими братьями, это был первый этап его плана - заполучить доверие Рэда. Может быть, где-то глубоко в душе Рэд это понимал. И поддавался этому влиянию, но совсем понемногу, говоря себе, что просто играется с пленником, а когда тот пойдёт на решительный шаг, они убьют его. Они убьют Блуберри вслед за ним. Они снова будут счастливо жить вместе. Рэд никогда не признает, что ему становилось страшно. Что он до одури боялся потерять своего брата, но тот утекал, словно песок, из его рук, всё больше с каждой новой секундой, с каждым новым днём.

***

Платья пошили быстро - Блуберри никак не ожидал, что уже через неделю Эджи приведёт его на примерку абсолютно новых платьев и обуви, сшитых специально под него. Уже там, в зале, где собралось множество монстров со своими вариантами платьев - некоторых из них Блу узнавал, они приходили к королю в самый первый день, видимо, он давал всем портным королевства это задание, тогда он ещё попросил Блу вернуться в свои покои и дожидаться его возвращения там. Тогда Блуберри долго бродил по замку, всё так же пытаясь найти проход в темницы, но так ничего и не нашёл. Зато он наткнулся на большую библиотеку, осторожно открыл дверь и вошёл. Она была пуста, тут стояли резные кресла и столы из дорогого дерева, и книги, огромное множество книг. Но тогда он не стал задерживаться, боялся, что Папайрус мог закончить в любой миг. А сейчас все эти монстры окружали их, и, кажется, ещё стояли в коридоре, и Эджи, явно специально устроивший это именно таким образом, вероятно, чтобы похвастать своим сокровищем перед другими, приказал Блу раздеться. Тот, покрываясь голубым румянцем, снял с себя платье и обувь и стал примерять платья одно за другим. Эджи долго рассматривал каждое, смотрел, насколько они закрывают испещрённую незаживающими трещинами спину, как платье сидит на его ягодке и какого оно в общем, долго думал и выбирал, отказывая портным и сапожникам одному за другим, и ближе к обеду, когда некоторые платья и туфли к ним уже были выбраны, а Блу порядком устал, надевая на себя очередное платье и неторопливо разворачиваясь в нём перед королём. - Нет... Всё не то, - задумчиво потёр нижнюю челюсть скелет, жмуря глазницы, - Раздевайся, - отдал он очередной приказ, вплотную подходя к мальчишке, который поднял на него свой усталый взгляд. - Да, мой повелитель? Эджи дал ему вылезти из юбки, оставив его оголённым, и вынул из кармана нож. Он снял с него его ножны и огладил чужое усталое личико, поднимая его на себя. - Я очень люблю тебя, Блуберри, - мягко начал Эджи, пока Блу пытался понять, зачем ему нож, - Но рядом со мной ты должен быть не просто прекрасным. Ты должен быть и-де-аль-ным. И, одной рукой ухватившись за нижнее разветвлённое ребро, Папайрус приставил лезвие остро заточенного ножа к его основанию и потянул его вверх, разрезая кость. Слишком медленно, слишком тяжко, слишком больно. Блуберри закричал, не в силах выдавить что-то членораздельное - все монстры в зале вздрогнули и попятились к выходу. Блуберри задыхался от пронзившей тело боли и дёргался в попытке вырваться. Блуберри заплакал, вцепившись руками в чужие руки и пытаясь оторвать их от себя. Он вырывался, но это только мешало, это только приносило ещё больше боли, это только раздражало короля. Но тот ничего не мог поделать и терпел, разрезая кость дальше. - Нет-нет, прошу... - наконец смог прохрипеть Блу, пока тёплая кровь капала с его грудины на алый ковёр, - Прошу, пожалуйста, мой пов... Мой повелитель, хватит! - он хныкал, его лицо искажалось под действием на него боли, под слезами и плачем, он выглядел ещё хуже, чем во время порки, ведь сейчас чувствовал не просто хлёсткие удары, а натуральную пытку, его буквально резали, - З-зачем вы делаете это!? - У тебя слишком широкие рёбра, - закончив с передом первого ребра ответил Эджи и попытался отвести руки, чтобы приняться за второе, но чужие руки вцепились в него слишком крепко, даже принося этим боль, - Я уменьшу их количество и у тебя будет красивая и аккуратная грудная клетка. И тогда платья будут смотреться на тебе намного лучше, - ему всё же удалось врывать руки и ухватиться за соседнее ребро, так же приставляя к его основанию лезвие ножа и принимаясь отрезать его, даже не дав Блуберри отдышаться. Он снова закричал. - Нет, пожалуйста, умоляю, хватит! Он снова схватился за чужие руки, пытаясь убрать их, но боль быстро утомляла, и когда Эджи закончил со вторым ребром, Блу уже не мог стоять на ногах и держаться за чужие руки. А Папайрус переключился на рёбра выше и так же мучительно долго отрезал их. А Папайрус повернул Блуберри к себе спиной и отрезал рёбра от позвоночника, тут же отбрасывая их на пол. Горяча кровь струилась по позвоночнику и грудине и капала на пол, впитываясь в ковёр. И вслед за ней упал Блу - только уже на руки Эджи, который с любовью смотрел, как закрываются чужие мокрые от слёз глазницы и как чужой рот ещё пытается шептать просьбы прекратить это сорвавшимся голосом. - Позовите лекаря, - приказал он одному из стоявших рядом слуг, которые были здесь, чтобы держать выбранные королём одеяния для его игрушки. На ужас Блу, лекарь пришёл быстро, и так же быстро в него влили лекарство - настолько эффективное, что оно не дало ему потерять сознание, и через несколько долгих минут затянуло его свежие раны. Но боли это ничуть не убавило, как и его отвратного морального состояния. И примерка платьев продолжилась. На них не осталось ни одного кровавого пятнышка, а Эджи выглядел гораздо довольнее, когда Блуберри вновь оделся. Он даже дал ему потом забрать эти четыре ребра, два из которых - разветвлённые, - составляли некогда половину его грудной клетки. Одетый в новое платье, не такое пышное, алое, с большой юбкой и бантом за спиной, и в лёгкие багровые туфли, он прижимал ребра к себе, направляясь в свои покои вслед за королём. И тихонько плакал, вновь и вновь рассматривая свои отрубленные рёбра. Он спрятал их в шкатулку, найденную под кроватью, чтобы никто не смог найти и сломать их. И потом ещё с неделю - пока порезы не зажились, обратившись шрамами, - он вынимал рёбра из шкатулки и плакал над ними по ночам, не в силах привыкнуть к их отсутствию.

***

У них было не так много пленников - практически всех тут же казнили или те сами умирали под пытками, в конце концов, во дворец часто проникали шпионы, либо чтобы что-то разведать, либо попытаться убить короля. Папайрус был достаточно осторожным, а Рэд - достаточно параноидальным, чтобы обеспечивать практически идеальную защиту. Хотя бы потому, что Эджи не хотел, чтобы его милейшему Блуберри было страшно. Может быть, только из-за него самого, но никак не из-за каких-то посторонних монстров, которые могли бы убить и его по ошибке. Их ловили, их запирали в темнице под дворцом и пытали - иногда по ночам Стреч просыпался от душераздирающих криков, раздававшихся где-то совсем близко, и его бросало в дрожь от этого, но он никогда не спрашивал об этом у Рэда. Вероятно, сам всё прекрасно понимал. Только потом заснуть было намного сложнее. Потом, когда Рэд выводил его из темницы на сражение их младших братьев, Стреч узнал, что находится в самом отдалённом конце темницы, а вход в неё тщательно скрыт от чужих глаз за портретом короля. "Чтобы это было последним, что они увидят," - усмехался Рэд, практически читая чужие мысли по безмолвно вопрошающим глазницам. Рэд понемногу залечивал чужую ногу. Очень медленно, даже болезненно - его магия отдавала неприятными разрядами, словно маленькими молниями били по костям Папайруса, но тот научился терпеть это, плотно сжимая зубы и прикусывая своё плечо. Санс, казалось, и не хотел причинять ему боль, казалось, он выглядел невероятно печальным и виноватым всё время лечения, пока Папайрус, отдышавшись, не выдавал ему своё рваное "Спасибо". Только тогда Рэд успокаивался. За эти недели Санс успел привязаться к этому пленнику. Ему казалось, что он всегда был с ним знаком, что он был его старым и добрым другом, просто с ужасной идеей убить его младшего брата. Да, Эджи его раздражал, но Рэд не был готов поднять на него руку. И, вот, время клонилось к ужину, они вчетвером поели - руки Блу дрожали и ему не удавалось даже взять нормально ложку, его явно что-то волновало, его глазницы припухли, видимо, он много плакал, и Рэд решил быть к нему помягче и просто игнорировать его сегодня, - а после ужина скелет направился сначала на кухню за очередным куском сухаря, взял всю ту же миску, что и всегда, набрал в неё воды и спустился в темницу. Он прошёл мимо пустых камер до запертой двери для особо важных и опасных объектов и открыл её своим ключом. Стреч сидел неподвижно, пялясь в пол между своих ног. Услышав шум ключа в замочной скважине, и чужие шаги, он поднял лицо и улыбнулся вошедшему Рэду. Со временем для него это стало не так отвратно и даже немного приятно - в конце концов, он был единственным, с кем Стреч мог действительно поговорить. Рэд же начинал жалеть скелета. Тот всё время был невероятно уставшим от своего сидячего на одном месте положения, он мог только думать и едва стоял на ногах - учитывая сломанную ногу, всё было совсем печально. Потому Рэд спустя пару недель их знакомства тоже начал улыбаться ему в ответ. И сейчас они не нарушили этого обмена приветствиями. Им не нужно было здороваться в слух - это было чем-то лишним и совсем не нужным. Они просто улыбались, и Рэд начинал говорить, как только миновал решётку, оставляя её открытой. Может быть, потому что знал, что Стреч не сбежит. Однако с переходом Блу на более близкое расстояние, Рэд стал молчаливее. И Стреч понимал его - у них с братом были намного более тесные отношения, и Рэд просто сгорал от ревности. Поэтому, как только скелет сел перед ним на колени, чтобы покормить, Папайрус спросил с лёгкой усмешкой, стараясь разрядить обстановку: - Как дела на Поверхности? - Он был доволен, - сейчас, под конец дня, Рэд был особо вымотан, и говорить ему не хотелось, - У Блу тряслись руки. И все лицо было голубым. И глазницы опухли. - Они закончили с примеркой платьев? - Да. Блу удалось отговорить Папайруса от казни всех, чьи платья ему не понравились, так что она прошла даже хорошо. - он протянул смоченный в воде сухарь Стречу, и тот тут же съел его весь. - Твой брат всегда был таким жестоким? - прожевав, спросил он. - Нет, - Рэд недовольно повёл плечами, нехотя подмечая изменения брата за тот период, что они держат этих двоих, - До вас он был серьёзным и вразумительным. Жестоким, да, но не безрассудным, - он крепко вцепился фалангами в края миски. - Моё предложение всё ещё в силе. Я как раз закончил продумывать план действий и, если ты мне поможешь- - Нет. Я не буду способствовать убийству моего брата. - Подумай ещё, - кивнул ему Стреч, потянувшись к протянутой к его лицу миске и вскоре осушив её, - И как прошла примерка? Почему он плакал? - он научился скрывать волнение о брате в угоду раскрепощённости и уютной для Рэда атмосферы, чтобы тот говорил и рассказывал ему как можно больше - любая информация могла сгодиться. - Не знаю. Я смотрел мельком. Он бесит меня. - Я знаю. Извини. - Вы оба такие слащавые, - улыбнулся Рэд, - Тебя не заебали эти "спасибо" и "извини"? - Это называется "воспитание", Рэд, - усмехнулся ему в ответ Стреч.

***

Эджи с каждым днём всё больше влюблялся в столь близкого, столь послушного, уже действительного идеального и натренированного Блуберри, который, казалось, был просто физически не способен отказать ему в его желаниях. Блуберри же всё больше терял связь с реальным миром, всё больше впадал в депрессию и вакуум, который окутывал его, оставляя только врывающегося в него Эджи со своими указами. Только они имели значение, иначе может случиться нечто непоправимое и ужасное. Ещё одной порки нежное тельце Блуберри бы не выдержало. А его нежная душа не выдержала бы смерти брата. Блу разучил реверансы и манеры. Блу научился носить платье правильно и ходить на каблуках. Блу поднимал косточку над ноздрями повыше и смотрел на всех печальным взглядом, больше не выражая ни единой эмоции. Он словно обратился усталой светской дамой, потому что Эджи этого хотел. Рэд этого не замечал. Ему было достаточно того, что брат доволен, он даже уже не обращал на Блуберри внимания за столом - это было чуть ли не единое место, где они пересекались. Он поймал себя на том, что практически достиг состояния безмолвного и печального, сломленного Слима, который всё так же ничего не ел и молчал всё это время. Но одно неосторожное движение теряющего рассудок от ненасытной любви и страсти короля сломало ему жизнь окончательно. Тогда Эджи весь день принимал послов, весь день занимался делами и вовсю готовился к новому походу. Весь день он работал и даже не появился на обеде, который прошёл в полном, практически мёртвом молчании. Весь день он не виделся с Блуберри. Это был прекрасный день для Рэда - никакого Блу рядом, только он, его брат и их королевские дела. Но он уходил поесть и приносил еду брату, поэтому и на ужин он ушёл первым. Спустя некоторое время в обеденный зал вошёл и Папайрус. Злой, уставший, измотанный и жутко раздражённый он занял своё место и тут же посмотрел на осторожно и медленно поедающего свой суп Блуберри. В нём всё было идеально - каждая его косточка, каждый проступающий сквозь ткань алого платья изгиб, каждое его мимолётное движение. Он даже не посмотрел на короля в ответ, но стоило Папайрусу начать произносить данное ему имя, как Блу тут же отложит ложку и, продолжая смотреть в суп, спросил, прерывая его: - Да, мой повелитель? - Ты голоден, Блуберри? - поинтересовался Эджи со сладкой улыбкой оглаживая чужое личико и заставляя повернуть его к себе. - Да, мой повелитель, - Блу осторожно кивнул, его голубоватые зрачки мигнули, предчувствуя неладное. - У меня есть отличный ужин для тебя. Твой любимый ужин, - проворковал Эджи, второй рукой хватая мальчишку за руку и притягивая его к себе, что было не очень удобно провернуть через стол, потому Блу больно ударился рёбрами, - Ты же хочешь его, не так ли? - Мы можем прямо сейчас отправиться в комнату и... - заученно, но осторожно и даже немного нежно начал Блу, но король прервал его. - Нет, ягодка, ты хочешь его прямо здесь и прямо сейчас, - чужая улыбка перетекла в голодный оскал, и Блу кивнул. Ему больше ничего не оставалось, кроме как кивнуть. И сползти вниз, осторожно устраиваясь на коленях под столом между чужих ног. Отточенным движением он стянул чужие штаны, игнорируя то, как его щёки нагреваются и голубеют от смущения, и примкнул к чужому уже стоящему члену, столь горячему и крепкому, словно бы Папайрус весь день только этой минуты и ждал. И как только Блу полностью заглотил его, как только он упёрся в его верхние позвонки и проскользил по неоновому горлу, Эджи смог облегчённо выдохнуть и приняться за еду. Пока Блу старательно сосал его член, Эджи ужинал, как ни в чём не бывало. Пока Рэд с окончательно округлившимися глазницами и расширившимися зрачками смотрел на абсолютно спокойного брата, Эджи делал глоток вина, как ни в чём не бывало. Слим игнорировал происходящее. Или крайне умело делал вид. Что ещё больше выбивало Рэда из колеи, когда тот повернулся к нему в поисках поддержки. - Папайрус, - прорычал Рэд, вставая из-за стола, - Ты что, блять, творишь?! - Если тебе что-то не нравится, братец, ты можешь покинуть помещение и разделить ужин с его братом, - он ласково погладил своего умелого Блу по голове, и тот причмокнул, сдавливая головку собственным горлом и слизывая чужую смазку языком. Рэд замолчал. Рэд повторял себе "Это нормально". Рэд сжимал стол руками, впиваясь в него кончиками фаланг, скрипел зубами, но молчал. "Я привыкну" - повторял он себе, - "Он просто издевается, не поддавайся этой провокации." И Санс, с тяжким вздохом, сел обратно на своё место, вновь стараясь сосредоточиться на еде. Лишь буркнул, прежде чем забыть о сосущем член его брата Блуберри под столом: - Вы ещё поебитесь тут. - Отличная идея, Санс, - улыбнулся в ответ Эджи, осушая свой стакан с вином и размашистым движением руки скидывая тарелки с едой со стола. Что-то разбилось. Что-то с грохотом упало и укатилось. Что-то разлилось с громким всплеском. А на столе уже лежал Блуберри, с задранной и скомканной юбкой, с натянутой цепью ошейника, конец которой покоился в руках короля, с готовой к траху вагиной, в которую поспешил войти Эджи, оглашая это своим довольным полу рыком, полу стоном и громким хлюпаньем из чужой промежности. Он начал быстро и активно двигаться, жадно врываясь в чужое лоно, натягивая цепь и прижимая Блу к столу, освобождая его лицо от накрывшей его юбки, чтобы видеть это голубое от смущения, громко стонущее и обильно плачущее при каждом его движении личико с подтёками красноватой смазки из уголков его рта. И он заводился ещё больше, втрахивая своего прелестного Блу в стол и улыбаясь, и жмурясь от удовольствия, представляя, насколько же его игрушка хороша лишь по звукам и ощущениям. Рэд был просто в шоке. Пока пустые, словно мёртвые зрачки Блуберри смотрели на него, он не мог двинуться с места, наблюдая всю развернувшуюся пред ним картину. Слим поспешил ретироваться из комнаты, решив, что ужин уже вполне окончен, и он может вернуться к себе, оставляя Рэда одного, один на один с этим ужасом. И сделал он это так быстро, что никто даже не заметил, да и остальным трём скелетам было не до этого. Как только Эджи повернул лицо Блу на себя, наклонившись к нему за поцелуем, Рэд смог встать и тоже выйти. Ему казалось, что в нём что-то сломалось внутри грудной клетки и теперь нестерпимо болело. Кажется, это была душа. Казалось, впервые за несколько десятков лет ему действительно захотелось расплакаться. Кажется, теперь он окончательно разочаровался в своём любимом младшем брате. Обеденный зал опустел. Эджи был буквально разъярён, голоден до чужого нежного тепла и громких стонов, до того, как судорожно трясётся под ним его прелестная ягодка и как много ощущений они могут доставить друг другу. Блуберри плакал. Привычно, лишь периодически всхлипывая и задыхаясь намного быстрее, когда Эджи перекрывал ему доступ к кислороду поцелуем. Но Блуберри всё равно скрещивал руки за чужой шеей и прижимался к королю, стараясь быть как можно ближе, крепче, доверительнее. Он уже знал, чего хочет Папайрус. И старательно это исполнял. Он подавался навстречу чужим размашистым движениям, но не мог поспеть за нарастающей скоростью. Он тихо взвизгивал и пищал, судорожно передёргивая ногами, сводимый судорогами, когда чужой горячий член врывался на всю свою длину, давая прочувствовать всего себя, после чего Эджи со стремительной скоростью выходил и вновь входил в него. Он хныкал на чужое ушное отверстие, и это только раззадоривало Эджи. Ему всё было мало. Он закинул ногу на стол, уперевшись в него, что прибавило ему скорости и сладостных стонов и криков Блуберри, который сквозь слёзы пытался просить большего. Он трахал его с такой силой, словно бы у него отбирали его маленькую игрушку. Он намеренно сосредоточился на скорости, вскоре ощутив, как горяча струя сквирта брызнула на него, а мальчишка в его руках обмяк. Тогда Эджи отпустил чужое тело, отстранился от судорожно вздымающейся грудной клетки и осмотрел Блуберри с ног до головы. Смущённого, заляпанного в еде, потного и заплаканного. С аппетитной попкой и раскрытыми в приглашении войти половыми губками. С приоткрытой челюстью, чтобы глотать воздух более крупными порциями и приходить в себя поскорее. Тогда Эджи перевернул его на грудь, что оказалось неожиданным для Блу и он чуть не свалился со стола. Тогда Эджи пристроился между чужими ягодицами и приложил палец к расстоянию между ними, без слов приказывая. - М-мой п-по-овел-литель... - на выдохе только и смог выдать Санс, но скелет надавил сильнее, принуждая воссоздать анальное отверстие. И Блу повинуется, готовясь к новому всплеску неизведанных ощущений. И Блу тут же вскрикивает, но голос его срывается, и он едва может пищать, когда чужая разгорячённая псевдо-плоть врывается между его узко стянутых стенок. Он заливается новым потоком слёз, кашляет, не в силах сделать вдох от пронзившей тело боли. А когда Эджи подтягивает его к себе за цепь ошейника, подхватывая под грудную клетку одной рукой, то Санс тут же хватается за прижавший несуществующее горло ошейник. Ему кажется, что сейчас он потеряет сознание. Но такое вертикальное положение заставляет его насаживаться ещё сильнее, пока ягодицы не ощутят тепла чужих костей и холода брони. Эджи же откровенно кайфует. От того, как сильно сжимает его Блуберри, как тот дёргается в его руках и судорожно передвигает ногами в воздухе, неспособный дотянуться до пола. Как он плачет и входит понемногу - достаточно, чтобы Эджи успел привыкнуть к его узости, но сам Блу к величине короля - нет. И его положение усугубляется, когда Эджи начинает двигаться. Когда Эджи вываливает язык облизывает им чужие шейные позвонки. Когда член достигает конечной точки, кажется, разрывая Блуберри напополам с каждым толчком. И он не может просто расслабиться и отдаться, ему невыносимо больно, ему невыносимо страшно, слёзы застилают его взор и лишают ориентации в пространстве. Он снова окунается в свой вакуум, в котором не существует даже его мыслей, только приказы короля, только его тело, только все те ощущения, которые он доставляет ему. Блу закрывает глазницы и делает глубокий вздох. А потом, как пришибленный, резко насаживается на член Эджи, пытается сдавливать его и принести хоть немного той же боли, что чувствует сам. Но Папайрусу это нравится, и Блуберри вновь проигрывает. Его заваливают обратно на стол, обратно в остатки еды, вдавливая голову в скатерть, и король вновь жадно трахает его, как в последний раз, пока не достигает пика, пока не наполняет чужое нутро своим семенем. И, разворачиваясь лицом к правителю, чтобы вылизать его член до чистоты, Блу без капли облегчения испаряет собственное тело. Хотя бы потому, что теперь его душа болит ещё сильнее прежнего. Хотя бы потому, что Эджи выплёскивает остатки кончи ему на лицо и, придерживая руками чужую голову, запрещает ему стирать свою сперму с лица. Хотя бы потому, что он может вновь возбудиться после минета и продолжить это. Но, хвала звёздам, он отправляет его спать. Видимо, сам измотанный сегодняшним днём. Но так же предупреждает свою прелестную ягоду, что может заявиться к нему ночью, так что тот должен быть готов. Осторожно вставая на дрожащие ноги, Блуберри может выдать только короткое и неспособное надоесть Эджи: - Да, мой повелитель.

***

Он сел у дверей обеденного зала и спрятал лицо в коленях, не давая себе такой слабины. Он, в конце концов, уже не мальчишка, как этот Блуберри, а вполне себе взрослый монстр. Он пережил войны и завоевания, он беспощадно убивал монстров. Он видел, как ломаются чужие души, а тела обращаются в прах. И он не желал опускаться до их уровня. Потому всё это время он просто сидел и ждал, когда эти двое закончат свой половой акт, старательно не слушая их, углубляясь в самые потаённые уголки своего сознания, чтобы отыскать там оправдание такому поступку брата. Рэд не знает, сколько времени прошло, но Блуберри вышел первым. Заплаканный, уставший, едва переставляющий ноги. С подтёками спермы на лице - видимо, Эджи запретил стирать её. С мокрыми пятнами от пота и прочих выделений, с пятнами еды на платье - благо, оно было не настолько пышным и его можно было постирать. Он шёл медленно, всё так же величественно задрав ноздри чуть вверх, лишь его плечи подрагивали, а тело передёргивало каждый раз, когда он шмыгал. Блу прошёл мимо Рэда, полностью проигнорировав его, и направился куда-то дальше. Как потом заметил Рэд, мальчишку шатало. Он видел, как Блуберри поздними вечерами иногда выходил из покоев брата, и тогда он мог нормально и спокойно ходить, пусть был столь же заплаканным и потрёпанным. Видимо, сейчас Эджи действительно чуть ли не озверел, ослеплённый страстью, и хорошенько выебал мальчишку. Делая глубокий вдох, Рэд развернулся и направился обратно в обеденный зал, настроенный практически решительно, желающий, наконец, поговорить с братом, не как с Папайрусом, а как с королём немаленького королевства. Вот он - сидит за столом на своём прежнем месте со спущенными штанами. Вокруг - посуда, еда, тарелки. Где-то по коридору слышится топот чужих ног - прислуга, - и Санс, для начала, закрывает двери. Ещё рано врываться в обеденный зал и прибирать здесь всё. Невольно ему вспоминается некогда их бурная половая жизнь, когда братец желал овладеть им чуть ли не в каждом углу дворца, и везде после них царил такой же беспорядок. Кажется, что это всё было невыносимо давно, кажется, что Санс уже стал слишком стар. Поэтому Папайрус больше не жаждет его. Поэтому Папайрус переключился на совсем молодого и свежего Блуберри. Но куда же тогда делись все его сладостные речи о не-братской любви? Ах, точно, он ведь беспамятно влюбился. Рэд подходит к брату ближе, складывая руки на грудной клетке, и напоминает себе, что он здесь - старший брат. Он поднимает ноздри повыше и смотрит на младшего сверху вниз, с пренебрежением и укором. - И что это за херня, Папайрус? - спрашивает он, не смея терять самообладания. - А тебе ли не похуй, братец? - огрызается ему в ответ Эджи, наконец, отдышавшись, наконец поднимаясь на ноги и натягивая на себя штаны, - Какого хера тебе вообще должно быть дело до того, что я делаю, с кем и где я ебусь? - он фыркает, ещё более пренебрежительно, глядя уже на брата сверху в силу роста. - Потому что ты- - Твой брат? - всё с тем же ядом, но уже улыбаясь, заканчивает за ним предложение Папайрус. - Нет. Король, - но Рэд не сдаёт позиций, - Грёбанный великий король, завоевавший дохуя земель. Тебе следует вести себя- - Раз я король, - вновь обрывает его Эджи, выходя из-за стола и отдаляясь от старшего с каждым шагом, - То тебе, свинья, не стоит указывать мне, как себя вести. Раз я великий король, то я могу делать всё, что пожелаю, не так ли? - он оборачивается на Рэда, чтобы с приторной лаской улыбнуться ему и выйти из обеденного зала прежде, чем старший успевает что-то сказать ему вслед.

***

Блу шёл неторопливо, пытаясь привыкнуть к боле в области таза, к негнущимся и не держащим его ногам, к ощущения липкой спермы на собственном лице. Ему просто нужно было дойти до своей комнаты и запереться там до прихода Эджи, но он не мог идти быстро - его состояние просто не позволяло этого. Но вакуум объял его череп вновь, и каким-то неведанным для Блуберри образом он пришёл не к своей двери, а к библиотеке. И, по неизвестным для себя причинам, почти решительно положил ладонь на дверную ручку и потянул дверь на себя. Как и в прошлый раз, она поддалась, и Блу вошёл в библиотеку. Множество стеллажей с книгами тут же вернули его в более собранное, более способное мыслить состояние, и он стал судорожно оглядываться, пытаясь вспомнить, как он здесь очутился, осторожно спиной отступая обратно к выходу. А потом из-за одного из стеллажей вышел Слим, и Блу, словно маленький воришка, остановился на месте, как вкопанный, то ли пытаясь слиться с окружением, то ли посчитав, что если он не будет двигаться, то его не заметят. Однако, Слим заметил его. Он подошёл ближе, осторожно, словно подкрадывался к дикому зверю, осмотрел Блу с ног до головы, достал из кармана своего мужского платья платок и вытер чужое лицо от спермы. Блуберри, поначалу, хотел остановить его, но почувствовал лёгкое облегчение, когда чужой платок из мягкой ткани коснулся его заплаканного лица, и не стал перечить чужим движениям. Так они простояли молча несколько минут, пока Слим не решился заговорить первым. В полной тишине библиотеки его голос звучал особенно хрипло, кажется, теряясь где-то ещё между его шейными позвонками. Он говорил тихо, кажется, ему это было сложно, и произносил слова тщательно, со слишком долгими для некогда шустрого Санса паузами. - Ты что-то хотел, Блуберри? - Вы... Вы некогда хотели поговорить со мной?.. - осторожно попробовал завести тему Блу, раз уж ему выдался шанс пообщаться с, кажется, не опасным пока что монстром. - Закрой дверь, пожалуйста, - тихо прошелестел ему Слим и вновь скрылся за стеллажами. Пока Блуберри закрывал за собой двери, Слим успел вернуться с горячим чайником и двумя чашками, присаживаясь за один из столов и взглядом приглашая Блу сесть на соседний стул. - Ты хочешь чаю? - осторожно поинтересовался Слим, уперев взгляд в пустую чашку, лишь спустя пару длительных минут догадавшись поднять его на собеседника. - Я... - в сознании мальчишки всплыл образ занявшего весь его рот алого члена, и он нервно сглотнул, отводя взгляд и прикрывая лицо руками, - Нет, благодарю. - Я не обижу тебя, - тут же постарался обозначить свою позицию Слим и протянул руку к чужому личику, взяв Санса за руку и привлекая его внимание, - Я обещаю, - он почти прошептал эти два слова, всё ещё слабо, но чуть крепче сжимая чужую ладонь, и Блу так внезапно ощутил доверие к этому монстру. Слим был похож на старика. Такой же медлительный, тихий, хриплый, такой же слабый и немощный, забывчивый и осторожный. С такими большими, печальными и уставшими глазницами. От него не было той угрозы, какая была от Эджи или Рэда, он просто ощущался не добрым, но неимоверно тёплым, и золотой клык среди других острых зубов совсем этому не мешал. И Блу кивнул. - Хорошо, - кажется, его севший голос прозвучал почти привычно звонко. - О чём ты хочешь поговорить? О том, что с тобой случилось? О братьях? О прочих монстрах? - поинтересовался Слим, улыбнувшись ему и разливая чай по чашкам. В ноздри тут же дало ароматным запахом трав. - Я... - Санс принял протянутую ему чашку, и в неё тут же упали две крупные капли его солёных слёз, он и не успел заметить, как начал плакать, прокручивая в голове только что произошедшее, - Я... - Эджи сделал тебе больно? - с резкой печалью в голосе спросил Слим, глядя в свою чашку. Блуберри кивнул. - Ты хочешь говорить об этом? Блуберри покачал головой. - Ты хочешь объятий? Последнее предложение скелета тут же выбило Блу из колеи, он резко поднял голову - слишком резко, перед глазницами поплыло, - и посмотрел на Слима, когда его взгляд смог сфокусироваться. Тот улыбался, всё так же печально, всё так же мягко, и Блу не смог отказать. Он нерешительно поднялся со своего места вместе с кружкой чая в руках и подошёл к Слиму, откладывая её на стол. Он осторожно присел на его колени, подбирая подол грязного платья, и, плотно сжав зубы, схватился за руки скелета. И тот тут же прижал его к себе, нежно поглаживая по спине. Кажется, его прикосновения были даже целительными - Блуберри точно не мог понять, но ощущать их был приятно. - Почему вы?- - Потому что мой брат хотел бы этого в такой ситуации, - совсем тихо отозвался Слим, устроив голову на чужом плече, кажется, надеясь, что его не услышат. - Ваш брат? - осторожно поинтересовался Блу, после попытавшись вспомнить хоть какое-то упоминание об этом ранее, и уже раскрыл рот, как Слим ответил за него. - Черри. Мой брат. Его тоже звали Сансом, - он сделал глоток чая и второй рукой стал оглаживать чужой череп, - Мы наделали много шума в своё время. Он был очень свободолюбивым и буйным. Но, как я потом узнал, король всё равно терпел его. Они не хотели говорить со мной о нём, пока ты не появился здесь. Тебя же тоже зовут Санс, да? Блу кивнул, прислушиваясь к чужому успокаивающему его голосу. - Можно, я буду звать тебя Сансом? - осторожно поинтересовался Слим. - Если вам так будет удобно, - смиренно отозвался Блу, уже позабыв, когда его называли по имени. Слим задумался, продолжая гладить почти расслабившегося в его руках Блу по голове и спине, а после тяжко выдохнул и покачал головой. На череп младшего упала крупная капля, и он тут же поднял взгляд, чтобы убедиться, что этот скелет заплакал. - Нет, - тихо усмехнулся Слим, вынимая из кармана тот же платок и вытирая им уже своё лицо, - Я не могу. Прости. - Вы скучаете по своем брату? - снизив и так севший голос до практически того же тона, спросил Блуберри. - Безумно, - практически беззвучно отозвался Слим, медленно прижимая Блу к себе обратно, - За всё время мне так и не дали увидеться с ним. Вероятно, это и к лучшему, так я запомнил его навсегда, как своего любимого младшего брата, а не как шл... - он сглотнул, - Ты понял. Блуберри активно закивал. Он видел, как больно Слиму было говорить об этом, и решил, что тормошить его раны он не хочет. Лишь решился задать последний вопрос: - Что потом случилось с вами? - Ну, я сидел в темнице. Как твой брат. Я тоже был агрессивным и рвался к Сансу. Я же не мог оставить его одного в таком опасном месте. А потом ко мне пришли и сказали, что Санс мёртв. И, знаешь, это было так же больно, как разрывающая на кусочки душа, - он снова сглотнул, отводя взгляд и закрывая глазницы, - Я сломался. Меня сломали. И теперь я служу королю. Служу победителю. - Вы хотите свергнуть его? - совсем-совсем тихо поинтересовался Блу, надеясь, что найдёт в лице Слима союзника. - Нет, - столь же тихо ответил Слим и улыбнулся, завидев, как настрой Блу тут же упал, - Я хочу убить его. Я хочу, чтобы он мучался так же сильно, как мой Санс под его костлявым телом, - он невольно сжал руки в кулаки и выдохнул, успокаивая себя, - Но это мечты, Блу. Я сломан. Я иссяк. Я не смогу пойти против него. - А если?.. - было начал очередной вопрос Блуберри, как в библиотеку тут же ворвался Рэд. С громким хлопком двери и задыхаясь от гнева. С разбитым выражением лица и тяжёлой поступью. Поднимая взгляд и оглядывая библиотеку в поисках её жильца, он буквально замер на месте, узрев сидящего на коленях Слима Блу. И его зрачки окрасились алым. - Ах ты ж блядь... - тихо прошипел он, надвигаясь на вжавшегося в Слима Блу, понимая, что сейчас он отбиться не сможет, и пытаясь найти поддержки в высоком скелете. - Рэд, успокойся, - отозвался Слим, перехватывая уже занесённую для удара руку, крепко сжимая её где-то в районе запястья. - Что, всё же решил воспользоваться им? Неудачное время ты выбрал, Эджи прикончит тебя, если узнает, - вырывая руку из чужой, непривычно крепкой хватки, и потирая своё запястье, чтобы снять внезапно возникшую в нём боль, прорычал Рэд, уже направившись обратно к выходу, - Я тебя, блять, прикрывать не буду. - Рэд, - с настолько особым тоном отозвался Папайрус, что Санс не смог продолжить идти и остановился, вздыхая, - Хватит видеть везде подставу. Я не собираюсь обижать Блуберри, - и он продолжает осторожно гладить мальчишку на своих коленях, успокаивая его, осторожно прижимая его лицо к себе и прерывая его мечущийся от одного скелета к другом взгляд. - Обижать, блять, - пробурчал в ответ Рэд, занимая свободный стул и осушая свободную чашку с чаем, - С каких пор ты такой святой? Когда мы только вытащили тебя, ты... -он уже успел едко оскалиться, когда Слим с непривычно разгневанным выражением лица посмотрел на него, заставляя заткнуться. - Прекрати это. Зачем ты пришёл? - спросил у него Слим, пытаясь поубавить собственный пыл и уже не прижимая Блу к себе так крепко, так что тот мог спокойно сидеть у него на коленях и наблюдать за ними обоими. - Чаю выпить, - буркнул Рэд, самостоятельно доливая себе заваренных трав из чайника и глядя прямо в глазницы Блуберри, но последнего это ни капли не смущало. - Это как-то связанно с предложением Стреча? - спросил Слим, как ни в чём не бывало, но по изменившемуся выражению лица Рэда Блу быстро понял, что это должно было быть тайной только между ними двумя. Обеспокоенный и уставший Рэд просто накрыл череп руками и лёг лицом в стол. - Ты можешь не при нём?.. - простонал он из-под своих рук. - А кто такой Стреч? - шёпотом поинтересовался Блу у Слима, и тот с улыбкой шепнул ему в ответ. - Твой брат. - А что он предложил? - уже чуть громче спросил Блу, теперь обращаясь и к Рэду тоже. - Это не твоего, блять, ума дело! - резко отрезал Рэд, поднимая своё уже более спокойное лицо и серьёзно глядя на Блуберри, - Убирайся отсюда, нам нужно поговорить. - Действительно, Блу, тебе уже стоит пойти спать, - Слим осторожно попытался отстранить от себя Санса, но тот ещё крепче вжался в его руку. - Если это связанно с моим братом, то я имею к этому прямое отношение! - столь же серьёзно почти воскликнул он, и тут же схватился за свои шейные позвонки, отдавшиеся резкой болью. - Нет, не имеешь. - Рэд встал из-за стола и насильно оторвал Блуберри от Слима, через мгновение уже выталкивая его в коридор, - Иди нахуй! - и дверь за ним захлопнулась. Санс ещё какое-то время стоял под дверью и прислушивался к разговору за ней, но там не было практически ничего слышно - дверь была толстой и крепкой. И, повинуясь чужим словам, он отправился спать к себе в покои. Благо, на сегодня Эджи уже не потревожил его, и ему даже удалось унять боль, прежде, чем заснуть.

***

Ощутив собственную власть над ситуацией, Эджи отбросил банальные меры приличия и этикета и стал открыто трахать Блу буквально везде. Несколько раз в день, на обеденном столе в еде, мешая есть остальным скелетам, в любом возможном углу, прижимая мальчишку к стенке и насаживая на свой член, в тронном зале прямо на троне, притягивая сидящего подле него Блу за ошейник на глазах у пришедших к нему монстров и принуждая того стянуть с него штаны и примкнуть косточкой над ноздрями к его тазу, заглатывая его пенис с неприличным хлюпаньем и кашлем. И под конец каждого такого дня Блуберри был разбит и измотан. Чаще всего, одурманенному Эджи не хватало только их дневного траха, и он приходил к Блу, когда тот собирался лечь спать, помогал ему раздеться и снова трахал чужое тело. Уже тело - разум Блуберри в такие моменты окончательно покидал его. Он стал плохо спать из-за ночного секса, у него вечно болела каждая косточка его тела, он плохо ел - всё, что оказывалось в его рту, тут же напоминало о врывающемся в глотку члене, и Блу осторожно откладывал еду, печально опуская взгляд в стол. Их приёмы пищи стали совсем мёртвыми из-за настроения трёх из четырёх скелетов за столом, и даже внезапное желание Эджи перепихнуться с его прелестной ягодкой не вызывало больше эмоций. Рэд просто молча уходил. Слим мог забыться в собственных мыслях и остаться, но король завсегда окликал его, и тот стремительно покидал помещение, независимо от того, что спрашивал у него Эджи. Эджи, к слову, ничего не смущало. Для него стало практически нормой такое поведение, никто не мог и слова сказать ему об этом, а каждого, кто смел по неосторожности указать на их неприличие ждала смертная казнь. Количество слуг во дворце сократилось, а оставшимся приходилось работать вдвое больше. Планируемый некогда поход на новые завоевания отложился, король просто забил на него свой красный неоновый хер, и полностью отдался удовольствию своей жизни. Такой же хер он забил на все некогда королевские дела, переложив все их решения на плечи Слима, из-за чего последнему приходилось всегда присутствовать на всех приёмах и решении всех вопросов короля. Пока тот довольно стонал под сладостное хлюпанье чужого языка. От прежнего короля практически ничего не осталось: ни былого величия, ни его жестокости, ни его серьёзности и рассудительности, ни его взвешенных и чётких решения и указов. Остался только вечно возбуждённый, словно течная сука, Эджи, тут же выходивший из себя, когда Блу не было с ним рядом. Когда некого было гладить, словно пса, тянуть за ошейник, словно скотину, и трахать, словно шлюху. Когда никто не ронял подле него своим нежным голоском тихое "Ой" и не произносил столь сладостное "Да, мой повелитель." "Конечно, мой повелитель." "Всё, что пожелаете, мой повелитель." Эджи сошёл с ума. Окончательно и бесповоротно. И Рэд уже не винил в этому Блуберри - тот стал лишь невольным помощником в скором развитии сумасшествия его младшего брата. В его превращении из Великого и Ужасного короля Папайруса в безумного монстра с недотрахом. Рэд возненавидел брата. Его халатное отношение к правлению всем своим великим королевством стало последней каплей. И он согласился на план Стреча. Оставалось только правильно его реализовать. И для этого к нему стоило привлечь Блуберри - у мальчишки была невероятная сила над королём, по сравнению со всеми остальными участниками этого заговора. Слим и Рэд пытались поговорить с Блуберри, но тот лишь печально улыбался и качал головой. Он тоже был сломлен силой Эджи, и не мог пойти на такой решительный шаг без посторонней помощи. - Я слишком долго думал, - выдавливая из себя улыбку сквозь слёзы, с глубоким сожалением в голубых огнях его глазниц отвечал он, утирая слёзы подолом платья, - Я не смог. Мне нужно вести себя хорошо, чтобы с Папи ничего не случилось. Мой повелитель обещал мне, - судорожно лепетал уже задыхающийся от слёз Санс, высмаркиваясь тут же в подол платья, уже итак с не отстирывающимися пятнами спермы, куски с которыми планировали перешить и заменить. - Это его идея. Это идея твоего Папи, - убеждал его Рэд, пока Слим помогал мальчишке вытирать слёзы и успокаивал его своими поглаживаниями по черепу, - Я клянусь, я не вру тебе. - Я не могу. Простите, господин Рэд, я не могу, - он качал головой и вновь высмаркивался, судорожно хватая воздух. Тогда Рэд стал пытаться дать Блу шанс поговорить с братом. Ему нельзя было просто взять и привести скелета к Стречу - Эджи, словно предчувствуя, усилил охрану, и без его ведома никого к Стречу, кроме Рэда в условленные часы кормёжки, не пускал. Рэд же, в свою очередь, не давал больше никому кормить Стреча - это была его чуть ли не единственная возможность обсуждать их план. Рэд пытался говорить с братом, но это было бесполезно. И тогда Блуберри, практически поверив златоклыкому Сансу, решился попробовать заполучить это разрешение сам. Весь обед он умолял короля подождать и дать остальным поесть, обещая ему невероятно времяпрепровождение после обеда. После обеда он, дождавшись, когда Слим и Рэд покинут обеденный зал, сел на колени к королю и нежно обнял его, выдавив из себя кокетливую улыбку. - Мой повелитель, - мягко и игриво произнёс он на чужое ушное отверстие, - Могу ли я попросить у вас одну вещь? - Кто-то сегодня в хорошем настроении, а, ягодка? - ласково отозвался в ответ Эджи, тут же обнимая мальчишку и располагая руки на чужом тазу. Блу, словно предвидя это, с утра надел наиболее тонкое платье, чтобы король мог беспрепятственно ощутить каждую косточку сквозь ткань, - Чего ты хочешь? - улыбаясь, поинтересовался у него Эджи, словно бы готовый сделать всё, что угодно, для своего нежного Блу. - Я хочу поговорить со своим братом. Один на один, без вас, мой повелитель, - собрав все остатки своей решимости, столь же ласково и тягуче ответил ему Блуберри, проводя языком по чужой скуле, - И я готов сделать всё, что моему повелителю пожелается, ради этого, - горячо выдохнул он под конец, опаляя чужой череп своим дыханием, заметно и ощутимо сводя с ума этими действиями Эджи. В любом другом случае он бы отказал. Не будь он настолько помешан на этом прелестном тельце, он бы точно отказал ему. Но сейчас Блу был настолько непривычно горячим и решительным, что Эджи не смог отказать. Но взамен придумал ужасное условие. - Хорошо, я отведу тебя к нему и оставлю вас на столько, сколько тебе потребуется. Ты сможешь сам выйти оттуда, когда пожелаешь, но учти - больше ты туда не войдёшь. Ни-ког-да. - он кивнул головой и встал, придерживая Блу, чтобы он не свалился, - Но взамен тебе нужно будет кое-что сделать для меня. - Что же, мой повелитель? - протягивая цепь своего поводка в чужие руки, кокетливо поинтересовался Блуберри. - Это ты узнаешь уже там, ягодный мой, - не добро усмехнулся в ответ Эджи, принимая не только цепь в свои руки, но и чужую холодную ладошку.

***

Коридор был непривычно холодным, непривычно тёмным, непривычно сырым. Каждый звук, каждый шорох пугал привыкшего к светлым и большим комнатам дворца Блу, а потолок давил ему на череп. Он буквально прижимался к Эджи и столь же буквально слышал, как тот довольно усмехается, нежно хлопая мальчишку по спине. Они прошли мимо пустых камер с толстыми решётками. Они преодолели двух высоких и просто крупных стражей, поставленных охранять эту дверь. Они оказались в небольшом помещении - отдельной камере для особых пленников. Мало того, что комната запиралась на ключ, в ней ещё была решётка, ограждающая Стреча от пришедших. И стоило Блуберри увидеть брата, как он тут же сорвался к прутьям решётки, тут же прижался к ним, и, словно бы его ноги были крепки, нетерпеливо запрыгал на месте, вжался в прутья, пытаясь преодолеть их, протянул руки к брату и жалобно воскликнул: - Папи! Папайрус поднял усталый взгляд. И в его пустых вытянутых глазницам словно бы вновь разгорелся огонь жизни, словно уже, казалось, затушенные и остывшие угли вновь наполнились теплом, а их отголоски плясали в темноте чужих глазницах, приветствуя братца прежним уютом и теплом. - Санс... Но Стреч видел довольного Эджи, отпирающего калитку в решётке. Стреч видел, как он натягивает цепь, делая её ещё короче, чтобы его младший брат не мог далеко от него отойти. Не мог набросить на старшего брата, как ему этого хотелось. - Итак, Блуберри, - привлекая к себе внимание гортанным предвкушающим голосом, позвал его Эджи, - Ты же помнишь наш уговор? Блу тут же угомонился, тут же сложил руки на юбке, кивнув. - Да, мой повелитель. Чего вы желаете? - О, простая вещь, моя сладенький Блуберри, - Эджи огладил чужое лицо рукой, склоняясь к нему и заключая мальчишку в требовательный поцелуй, краем глазниц наблюдая за реакцией Стреча. Та, несомненно, была крайне бурной. Пусть он молчал - Эджи не надо было слов, ему хватало вида его мучающегося пленника. Может быть, от ревности. Может быть, от жгучей злобы - ведь как посмел он развращать его нежного братишку? Стреч выгнулся, пытаясь встать на ноги, но кандалы, накрепко прибитые к стене, не отпускали его, оставляя лишь брыкаться в попытке вырваться и оттолкнуть от Санса Эджи. Отстраняясь от Блу, что томно приоткрыл свои челюсти и прикрыл глазницы, Эджи продолжил: - Я всего лишь хочу доставить твоему братцу удовольствие. Точнее, чтобы ты сделал это. Ты же такой большой умелец в этом, Блуберри. Он улыбался, пока лицо Блу на пару мгновений окрашивалось ужасом, после приходя в норму. Он улыбался, отпуская мальчишку из собственных рук и присаживаясь тут же на пол, наблюдая, как движется подол нежно-розового платья по полу, пока мальчишка подходил ближе к своему старшему брату, с глазницами, полными сожаления. - Папи, пожалуйста, сделай член, - попросил он его, как только подошёл вплотную к Папайрусу, тут же заливаясь краской, - Это важно, прошу, мой повелитель позволит нам поговорить, просто сделай это, - шмыгая ноздрями, Блу присел на колени и посмотрел прямо в глазницы ошарашенного Папса, - Будет не больно, я обещаю. - Санс, нет! - тут же вскрикнул Стреч, подавшись вперёд, к столь родному лицу, - Это не правильно! Мы не должны делать этого! - Папайрус, ты хочешь поговорить со мной? Сколько угодно времени! - Блу уже плакал, утирая слёзы, прежде чем они успевали покинуть края глазниц. - Это было бы прекрасно, - честно признался ему Стреч, и младший взял чужое лицо своими холодными ладошками, чтобы смотреть ровно в чужие глазницы. - Тогда давай просто сделаем это. Иного пути нет. - Санс, я против, - покачал головой Стреч, нахмурившись, - Я... Я не смогу. - Отлично, - отозвался Эджи, поднимаясь на ноги, хватая цепь в свои руки и утягивая Блуберри прочь из камеры, - Тогда мы уходим. Вы повидались, этого хватит. - Нет, нет, мой повелитель, постойте, - запротестовал Блу, хватаясь за стянувший несуществующее горло ошейник и судорожно перебирая ногами в попытке встать и вернуться к брату, - Папи, пожалуйста! - выкрикнул он, уже практически оказавшись по ту сторону решётки, как тут Папайрус, с обречённым вздохом, крикнул в ответ. - Ладно, я согласен! Эджи расплылся в довольном оскале. Отпустил ошейник, и Блу упал на пол, уже ползком спеша вновь оказаться возле старшего, пока король занимал своё место наблюдателя на полу. Дрожащими руками Блу стянул чужие штаны, продолжая шептать, что всё будет хорошо, успокаивая то ли себя, то ли брата. И вот, перед ним предстал член Папайруса. Мягкий, ещё совсем не возбуждённый. Неоново-оранжевый, как всплески тепла в углях. Блу плотно сжал зубы. Посмотрел на брата, словно вопрошая "Всё точно будет хорошо?", а получив кивок в качестве ответа, мягко сжал член у основания и опустил к нему своё лицо. Это уже стало нормой. Каждое его действие уже было отточено до автоматизма. Ему не нужно было думать, что делать - он просто знал. Но брата сначала нужно было возбудить, и Блу не был уверен, что у него получится. Но брат был его старшим братом, и заниматься с ним чем-то таким было просто противоестественно для них обоих. Поэтому Санс медлил, осторожно высовывая язык и прикасаясь им к чужому половому органу. И первое, что он ощутил - Папайрус крупно вздрогнул. Санс поднял на него взгляд и увидел, как тот жмурится, как тот прячет лицо за плечевой костью и старательно не смотрит на него. И это было правильно - забыть, что рядом с тобой сейчас находится твой единственный, любимый и самый близкий родственник. Но Санс устало улыбнулся, кивнул и приблизился к чужому ушному отверстию, шепнув старшему: - Не бойся, Папи. Всё будет хорошо, помнишь? И Папайрус кивнул, но лица не показывал. Ему было безгранично стыдно за происходящее здесь и сейчас. Его переполняла злость к сидящему и наблюдающему за ними Эджи. Но он не мог сделать абсолютно ничего. К тому же, король, по словам брата, обещал дать им поговорить, так что можно было бы потерпеть и помочь Сансу, пытаясь возбудить себя. Папайруса, на деле, не сильно интересовали подобные темы. Папайрус, вслед за отцом, стремился к наукам и обучению, стремился развить собственную магию и помогать развитию науки в их королевстве. Но, в итоге, сейчас он сидит, прикованный к стене, без способности двинуться лишний раз, и пытается думать о наиболее вызывающих женщинах, пытаясь возбудиться. И не видеть осторожно лижущего его член брата. На удивление - слишком умело для его прежнего Санса, для того мальчишки, которого Папайруса некогда знал. Это место, эти монстры действительно сильно изменили его, прогнули под обстоятельства, и Папайрусу было бесконечно стыдно за то, что он не смог этому воспрепятствовать. Отбросив мысли даже о женщинах, которые никак ему не помогали, он просто попробовал наслаждаться происходящим. Запрокинул голову, прикрыл глазницы и сосредоточился на собственном дыхании, слишком точно ощущая проходящийся по его крайне плоти язычок. Слишком крупно вздрагивая от чуть ли не каждого прикосновения. Слишком медленно возбуждаясь - но уже это контролировать он не мог. А потом Санс начал осторожно, но при этом крепко сжимая фаланги, водить рукой вдоль его члена, понемногу добавляя новых ощущений. Не в силах сдержаться, Папайрус простонал. Он напоминал себе, что это всё делает не его брат. Он усиленно жмурился и не смотрел на него, и Блу, как никогда, был ему благодарен за это. Санс мог без стеснения и даже с причмокиванием вылизывать оранжевый член в своих руках. Мять, сжимать и массировать его. Посасывать его, мягко обхватывая зубами, пока тот, понемногу, казалось, столь же осторожно, боясь спугнуть Блу, не увеличился в размерах, наконец давая знать, что скелет возбудился. Тогда Блуберри уже смог заглотить его полностью, сжимая наскоро созданным для этого дела горлом и захлёбываясь в слюне. И Папайрус даже открыл глазницы, чтобы понять, откуда вдруг взялось горло у его брата. А увидев эктоплазменную оболочку вокруг его шейных позвонков и просвечивающий сквозь них его собственный член, он рвано выдохнул и поёрзал, он дрожащим голосом позвал брата: - С-Сан-нс. Тот поднял взгляд, не выпуская члена изо рта. - Т-ты н-не дел-лай так, х-хорош-шо? Тебе же б-больно, - Блу судорожно отвёл взгляд, смутившись. Для него уже стало нормальным терпеть боль во время ублажения кого-то, - П-просто... Будь осторожнее, хор-рошо, бро? - Стреч мягко улыбнулся, и эта улыбка, как ничто другое, смогло успокоить смущённого Санса. Он выпустил член из хватки своих челюстей и стал осторожно облизывать его, смачивая. Кажется, это даже начинало ему нравиться. Кажется, им обоим уже было не так стыдно и страшно друг перед другом. Они приняли это, как данное, и отпустили собственное смущение. Даже позабыли о тихо мастурбирующем на всё происходящее Эджи, пока тому не наскучило то, как Блуберри монотонно облизывает чужой пенис, и он не подал голос. - Ягодка, продолжи действо, - его голос ворвался в их пространство внезапно, заставив Блу крупно вздрогнуть. Он посмотрел на короля и кивнул, а затем перевёл взгляд на старшего брата и встал на ноги. Задрал юбку платья, показывая старшему свою голубую и нежную вагину, и прежде чем он успел привычно насадиться, что уже хотел было сделать, Папайрус попросил его: - Будь осторожен, бро, - и неловко улыбнулся ему. И Санс кивнул. Он осторожно пристроился к головке и начал понемногу вводить пенис в себя. Стреч, не в силах держаться, отчего он ещё больше заливался оранжевым румянцем, позорно постанывал от каждого малейшего движения брата и не смел толкнуться ему навстречу - боялся причинить боль. Санс же чувствовал себя практически прекрасно. Это был первый для него секс, когда ему не навязывали удовольствие и не причиняли боль. Когда он мог насладиться тем, как мягко и ровно входит в его лоно чужой член и как ласково стонет его партнёр. И когда он сел окончательно, а чужая головка достигла точки его максимального наслаждения, в которую всегда жестоко втрахивался Эджи, возбуждая тело, но не самого Блуберри, Санс посмотрел на брата. Тот весь был оранжевый от смущения, но уже не прятал лица, уже пронзительно смотрел на Санса и мягко улыбался ему. - Как ты себя чувствуешь? - спросили они друг у друга хором и тут же рассмеялись. - Странно, - решился ответить первым Блу, осторожно наваливаясь на чужую грудную клетку, - А ты? - Я тоже, - кивнул ему в ответ Стреч, уткнувшись лицом в чужую макушку, - Я могу?... - он не решился произносить этого вслух при младшем брате, пусть тот уже успел сделать при нём множество более развратных вещей. - Конечно, - с теплотой в голосе ответил ему Санс и чуть приподнялся, помогая братцу двигаться. Его темп был неторопливым и чувственным, помогающим привыкнуть и получить удовольствие от скользящего движения в его нутре. Их секс не был бурным, как этого мог ожидать Эджи - он был мягким и неторопливым. В них не было страсти, в них была любовь. И это бесило Эджи. Бесило, потому что с ним Блуберри никогда не был таким же мягким и трепетным. Бесило, потому что он не понимал и не хотел понимать причин такого их взаимодействия. Бесило настолько, что он даже не кончил, даже не окликнул их обоих, а просто вышел. Ему казалось, что Блуберри заметит это. Ему хотелось, чтобы Блуберри заметил его отсутствие, чтобы после он сердечно благодарил короля за такую доброту и щедрость. Чтобы он так же любовно и нежно смотрел на него. Но Блуберри не заметил. Санс не стонал громко, когда кончал - он лишь выдохнул лёгкое и невесомое "Ах", тут же взлетевшее к потолку и там растаявшее. За ним устремился рваный вдох Стреча, наполнившего мальчишку своим семенем. И они, ведомые животным инстинктом, закрепили это поцелуем, найдя себя только в нём, опомнившись и торопливо отстраняясь друг от друга. Эктоплазма скоро исчезла, и только пятно на платье напоминало о произошедшем. А ещё - отсутствие Эджи, видимо, он всё же покинул темницу и дал им обещанную возможность поговорить. Однако оба брата ещё долго сидели молча и приходили в себя после произошедшего. - Мне понравилось, - наконец выдохнул Санс, вновь взяв на себя инициативу. - Мне тоже, - кивнул ему в ответ Папайрус, всё так же мягко улыбаясь. Блуберри натянул на брата штаны и просто навалился на него, осторожно и трепетно, как прижимался раньше, когда засыпал вместе с братом, способным защитить его от любых кошмаров. Всё случившееся тут же стёрлось из их разума, словно ничего и не было, и о повторении чего-то подобного никто из них и думать не мог. Сейчас, в этот миг, они чувствовали себя как никогда спокойно и уютно, пусть и сидели на холодном каменном полу. Санс лёг так, чтобы суметь дотянуться до чужой сломанной ноги, за всё это время наконец снимая с Папайруса сначала сапог - с особой осторожностью, он не знал ещё, насколько всё плохо, - и закатывая его штанину, чтобы посмотреть на повреждённое место. Кости понемногу срастались. Они были тонкими, словно ноготь, но между ногой и отломившейся частью было хоть что-то, что уже говорило о том, что Папайруса можно спасти. Конечно, ходить с такой ногой он просто не мог - слой кости был слишком тонким, он бы просто треснул под его весом. - Кто-то лечил тебя? - тихо поинтересовался Блу, прикладывая руку к чужому повреждению. - Рэд. Их не учили магии, он очень плох в этом, но он сильно старался. - Почему? - не сразу понял Санс, поднимая вопрошающий взгляд на брата. - Не знаю. Кажется, мне удалось наладить с ним дружескую связь или что-то в этом роде. - А тот план, а котором он мне говорил?... - Он рассказывал мне, что ты всё не веришь им. Не бойся. Этим парням можно доверять, - усмехнулся Стреч, наблюдая за тем, как чужая рука ложится на его ногу, настолько мягко и осторожно, что даже не приносит боли. Санс попытался пустить лечебную магию к кончикам фаланг, но ошейник напомнил о себе, и энергия вернулась неприятным колющим ощущением обратно к нему в душу, отчего скелет тут же скривился и тихо ойкнул. - Что такое? - поинтересовался у него старший. - Ошейник. Он блокирует магию. И я не могу его снять, там какой-то замок, я на ощупь не понимаю, - тихо отозвался Санс, виновато глядя в чужие глазницы, - Почему ты думаешь, что им можно доверять? - Я разговаривал с ними. С обоими. Больше с Рэдом, конечно, но Слим побывал в моём положении и с ним было говорить немного проще, - Папайрус вздохнул, отводя взгляд, - Они оба уже потеряли своих братьев. Один из-за короля, второй из-за того, что не смог уследить за ним. Один - физически, второй - морально. И они оба уже ненавидят его и готовы помочь нам. Они понимают, насколько это больно, - его лицо озарилось печальной, словно бы выдавленной сквозь душевную боль улыбкой, чтобы успокоить младшего братишку, - Они хорошие монстры. Я доверяю им. - А в чём заключается твой план? - Нам нужно собраться, отвлечь Эджи и убить его. Рэд говорил, что лучше всего делать это на обеде, и они со Слимом могли бы это для нас утроить. Главное - нам нужно собраться всем вместе, тогда это сработает. У него очень большой LV, одного монстра для его убийства будет недостаточно. - Но я ведь... - попытался напомнить ему о их дуэле Санс. - Удерживать его душу было сложно, не так ли? - с улыбкой поинтересовался Стреч. - ...Да, - опустил взгляд младший, возвращая чужую ногу обратно в сапог и заправляя в него же штанину, - Наверное, я справлялся только за счёт эмоций и ударов о землю... - Ты большой молодец, - Папайрус попробовал извернуться и огладил череп младшего своей плечевой костью, - Мой план в том, что его нужно удержать и попробовать договориться. Но они оба в этом сильно сомневаются, поэтому вариант с убийством мы тоже рассматриваем. - У вас всё продумано, мьех, - тихо отозвался Санс, тихонько поглаживая чужую грудную клетку, - А я?.. - А ты будешь отвлекать его. А потом сможешь помочь нам со Слимом. Ты справишься с этим, бро? - Да, Папи. - Мы собираемся убить монстра, ты помнишь? - Да, Папи, помню, - он печально улыбнулся, - Я не против.

***

Вслед за братом, Блуберри доверился Слиму и Рэду. Слиму доверять было проще, но с Рэдом у них отношения всё ещё оставались натянутыми - и, кажется, ничего уже нельзя было в этом изменить. Рэд всё ещё ненавидел Блу, но сам невольно оказался на его стороне, ужасающей своими последствиями, и Рэду пришлось терпеть. Он напоминал себе, что Блуберри - лишь вещь для его брата, и ему совершенно не нравится всё, что с ним делают. Но сам Рэд хотел бы вновь занять его место и стать этой вещью. С одним лишь отличием - он бы получал удовольствие. Стреч разговаривал с Рэдом, потом Рэд разговаривал со Слимом, потом Слим разговаривал с Блуберри и по той же цепочке обратно - так они готовились и прорабатывали свой план до мельчайших деталей. Собраться всем вместе в обеденном зале было прекрасной идеей - на расстоянии нескольких метров вокруг не было бы никого, кто мог бы подслушать. У кого можно было бы попросить помощи. Кто мог бы услышать крики. К тому же, им на руку сыграло поднявшееся против новой власти восстание в новозавоёванном королевстве против установившейся там власти, оставшиеся жители требовали вернуть им их законных наследников престола. Это было отличным поводом для Стреча на разговор с Эджи, о чём ему стал чаще советовать Слим, но тот лишь отмахивался. Рэд смог водить Блу в темницу к брату - тот всегда, как в первый раз, кидался к нему с объятиями и прижимал к себе, как в последний раз, боясь, что больше никогда его не увидит. Водил Рэд Блуберри, чтобы тот лечил старшего брата - ему это давалось намного лучше. Он помогал ему снять ошейник, кормил и разговаривал с ним, пока Блу молча и сосредоточенно сращивал чужие кости, тратя на это всю свою магию и силы, так что обратно его приходилось нести чуть ни не на руках. Зато это было эффективно, и к установленному дню они должны были закончить лечение. Пока шли их приготовления, Эджи начал скучать. Ему надоело вечно трахаться с Блу, но и заниматься надоевшими муторными делами по подготовке нового похода и спасению королевства, о существовании которого он практически успел позабыть, от внезапного кризиса, от нападений разбойников, от внутренних бунтов - восстание в королевстве, из которого он привёз Блуберри, особенно вдарило по его обычной жизни. Ему хотелось развлечений, и он решил устроить бал. Узнав об этом, заговорщикам пришлось отложить их действия на пару дней - нельзя было убивать короля раньше бала. Нужно было дать всем понять, что он ещё жив, иначе первые же подозрения легли на ближайших к нему монстров. А так можно было свалить на любого из гостей, после смерти всё равно никто бы не узнал причину. Эджи настолько увлёкся этим мероприятием, что, кажется, вновь загорелся, кажется, попутно начал помогать Слиму с переложенными на него обязанностями управления, кажется, почти вернулся в прежний свой облик. Но потом настал день бала. Во дворце существовал отдельный зал для такого крупного мероприятия. Там накрыли стол, достали выпивку из королевского запаса, знатно опустевшего после буйства самого короля. Слим отказался участвовать в этом, Рэду и Блуберри же пришлось вести себя достойно, чтобы Эджи не смог ничего заподозрить. Вообще Блуберри нужно было быть там, как идеальное украшение короля. Поэтому тот тщательно проследил, чтобы мальчишка надел самое роскошное из сшитых для него платьев. Чтобы он напудрил лицо, скрывая синяки под глазницами. Чтобы он затянул корсет как можно туже, сжимая оставшиеся рёбра так сильно, что они хрустели и были готовы вот-вот сломаться, а сам Санс едва мог сделать вдох. Эджи самолично надел на него гольфы и туфли, помогая своей идеальной принцессе встать и осмотрел его, поправляя ошейник и цепляя к нему свою золотую цепь. А затем они вместе отправились в уже полный гостей зал. И в алом платье с чуть ли не сотней слоёв шёлковых, тюлевых и гипюровых юбок, наложенных один на другой, с пышным бантом за спиной, настолько большим, словно бы тот был крыльями, а не частью платья, с расшитым золотом и настоящими рубинами корсетом, туго затянутым на торсе мальчишки, с тюлевой накидкой на голые плечи, Блуберри был действительно идеальным дополнением к облачённому в праздничный мундир и королевскую мантию Великому и Ужасному Папайрусу. В таком виде и при такой даме он действительно выглядел Великим и Ужасным. Эджи не отпускал Блуберри от себя ни на шаг, держа цепь намотанной на руку, чтобы мальчишка не мог никуда сбежать - не то, чтобы ему было куда, или чтобы Эджи боялся этого, нет-нет. Он просто понял, что чрезмерно ревнует Санса к каждому, кто смеет даже просто мимолётно смотреть на него. И ненавидел каждого, кто смотрел на его обожаемую ягодку слишком мало или слишком много, проявляя тем самым неуважение, не замечая или откровенно пялясь на него. Он был готов откусить руку каждому, кто смел прикоснуться к его нежной кукле. Он прижимал его к себе, обнимая со спины одной рукой за плечо, а во второй крепкой держал цепь - у всех на виду, чтобы каждый мог понять, кому принадлежит это сокровище. Блуберри был измотан. Он не реагировал ни на что, кроме слов короля, потому Эджи иногда приходилось переспрашивать то, что уже спросили у Санса другие монстры. Но королю это даже нравилось, он тут же начинал хвалиться тем, что его чудесный Блу слушает только его, как и следует это делать. Блуберри молчал, отвечал тихо, смотрел на всех своим печальным взглядом, и каждый видел в нём то превосходное очарование истинной леди. И никто не видел, какой измученный ребёнок скрывается за ним. Рэд стоял в стороне. Рэд много пил. Рэд танцевал. Он старательно проводил время вдали от младшего брата, но под конец вечера, когда Эджи вышел вместе со своей ягодкой на специально выстроенный в комнате для этого балкон, Рэд уже не мог оторвать взгляда от младшего брата. Ему хотелось бы, чтобы этот монстр был его младшим братом. Но он уже не был. Он уже стал кем-то другим и чужим, пусть сейчас, внешне, он невыразимо сильно притягивал старшего, заставляя его душу больно колоться в грудной клетке. Эджи попросил всеобщего внимания. Эджи подхватил своего Блуберри за талию и прижал его к себе, сцепляя челюсти в поцелуе. Эджи улыбался, глядя на своего идеального пленника, и целовал его, пока самому не стало тошно от этого. Эджи смотрел в чужие печальные глазницы, и как можно громче спросил, расстроив несколько уже предположивших и даже сделавших ставки на то, что сейчас он сделает Блу предложение: - Ты согласен с моим устройством в твоём старом королевстве? Это был его план. Блу просто нужно было сказать "Да", он был тем наследником, которого требовали бунтующие жители, и всего одно его слово успокоило бы их. Он пригласил на бал послов из их королевства, чтобы те всё чётко записали и передали всему народу, что это - решение их родного и истинного правителя. Но Блуберри, предчувствуя, что Эджи задумал что-то неладное, ответил: - Вам следует обговорить это с первым претендентом на престол, моим старшим братом, мой повелитель. И пусть он говорил всё так же безэмоционально, его слова ударили по Эджи не хуже едкой усмешки и плевка в его лицо. - Как скажешь, Блуберри. Но, увы, он не мог оспорить этого решения. И ему пришлось вытащить Стреча из темницы и пригласить его отобедать с ними по совету Слима - в конце концов, Слим уже был сломлен, и не мог навредить ему. Ведь так?

***

Это была их последняя ночь. По крайней мере, Блуберри безмерно надеялся на это. Он сидел на всё той же кровати в покоях короля. Всё такой же голый. От самого первого его появления здесь даже пары месяцев не прошло, а он уже успел так сильно измениться. В нём не осталось страха. Лишь печаль и скорбь по утраченной жизни. В нём не осталось радости, лишь затяжная депрессия. В нём не осталось слёз - настоящих, идущих из души, а не из болящего тела. Его грудная клетка стала в два раза меньше. Его спина испещрена шрамами. Его кости в синяках и укусах. Его душа болит, как никогда не болела, но это уже стало обычным для него. И осознавая все свои изменения в сей миг, Санс ужасается. Пока Эджи сбрасывает с себя одежды и валит его уже готовое тело на кровать, Санс пытается отстраниться от этого. Эджи утягивает его в поцелуй, сплетая языки и впервые изучая его уже готовое горло, а не позвоночник. Эджи облизывает чужие зубы, а после свои, и, наклоняясь к чужому ушному отверстию, шепчет: - Я так люблю тебя, Блуберри. Скоро всё закончится. Эджи примыкает к чужой эктоплазменной небольшой груди и покусывает, облизывает, посасывает бусинки-соски, осторожно перекатывая сначала один, а затем другой, языком. Он вгрызается в грудь, словно хочет откусить её, и Санс кричит, складывая руки на чужой крепкой спине и хватаясь за большие рёбра, кричит, плачет и хнычет, ещё больше раззадоривая Эджи. - М-мой п-п-п-овел-лит-тель... Эджи оставляет на груди следы от своих зубов, сочащиеся более жидкой эктоплазмой, заменившей кровь, и Блуберри успокаивается, его хватка ослабевает, пока чужой алый язык скользит по его телу ниже, достигая нежной вагины, мягко обводя её языком. Король не готовит свою игрушку, игрушка всегда должна быть готова. Но сейчас он тратит время на то, чтобы вылизать голубую вагину, аппетитно сочащуюся соками, под будоражащие что-то тёплое внутри Папайруса стоны, издаваемые мальчишкой под ним. Санс никогда не признается, но король отлично умел делать кунилингус. Санс никогда никому не расскажет, что это была нежная передышка для него, это было прекрасная подготовка для него. Он намокал, и чужой член входил в него легче. Он мог подготовиться морально, и после игнорировал боль. Зато он точно скажет, что так и не привык к размерам чужого полового органа. И вот, Эджи врывается в его всё ещё узкое лоно, что тут же сжимается, тут же не даёт ему так просто прорваться, но ведь он - великий завоеватель, и ему не составляет труда вновь пробиваться дальше, вновь набирать темп, вновь что-то гортанно рычать, и уже вслух восклицать, пока Блу пытается заткнуть рот подушкой и утереть ею же слёзы. - Я тааак люблю тебя, Блуберри! Завтра уже всё будет хорошо. И Эджи трахал стонущего и хнычущего мальчишку, менял угол, вертел его, как ему вздумается, заставляя Санса стоять на негнущихся ногах и активно работать руками, заставляя его чуть ли не ломать себе позвоночник и вытягивая его шею, поднимая его голову к себе с помощью цепи. Пока, наконец, не кончил внутрь уставшего и податливого тела, прорычав что-то чрезмерно довольное и упав рядом с Блуберри, тут же обняв его, тут же прижав его горячее тельце к собственному, мягко выдыхая на чужое ушное отверстие и тут же целуя, прикоснувшись зубами и лизнув его череп языком. - Я люблю тебя, ягодка моя. Больше всех на свете люблю. Завтра он убьёт его, они с братом вернутся в своё королевство и всё будет замечательно. - Ты любишь меня, Блуберри? - уже проваливаясь в сон, спросил Эджи, накрывая их обоих одеялом. - Да, мой повелитель, - тихо отозвался ему Блу, прижатый куда-то к основанию ключиц.

***

Всё было готово. У каждого была своя задача и несколько способов её реализации, зависящих от поведения короля. Они обговорили возможные исходы и пути к отступлению, они договорились с некоторой прислугой, стражами и рыцарями, чтобы те, если потребуется, смогли им помочь. Их сделанный на коленке план свержения короля не был идеальным, но он был, и они могли его исполнить. Это вселяло уверенность и спокойствие. Блу залечил ногу брату, так что тот уже мог свободно идти до обеденного зала в сопровождении Рэда и пары стражей, но у самого входа он начал активно хромать на некогда сломанную ногу - Эджи не нужно было знать о его дееспособности раньше времени. Его руки были скованы обычными кандалами, в сапоге Рэда покоился клинок их отца, которым некогда сам Эджи убил прошлого короля. Это было практически символично, и Рэду не хотелось нарушать этого. - Ты готов? - спросил Стреч у Санса, когда они остановились перед дверьми. - Да, - отозвался тот. - Ты уверен, что справишься? - Да. - Учти, если что, тебе лучше предупреждать сразу, а не- - Я справлюсь. - Хорошо, - Стреч кивнул, и Рэд, переняв его от стражников, ввёл хромого пленника в обеденный зал. Стол был чуть ли не впервые накрыт на пять персон. Теперь потеснился Рэд, чтобы усадить Стреча возле короля и напротив Блуберри. Слим, Блу и Эджи уже сидели на своих местах, но ещё не преступили к трапезе. Когда Рэд и Стреч вошли, эти трое встали. Слим и Блу поклонились, приветствуя Стреча, который уже был не просто пленным, он был гостем, с которым Эджи предстояло договориться. Потому он приказал им относиться к нему как можно более уважительно. Сам же Эджи улыбался, приветствуя менее довольного Стреча. - Я надеюсь, солнечный свет как можно больнее вдарил по твоим глазницам, - проворковал он, присаживаясь за стол. Вслед за ним сели все остальные. И прежде чем начать разговор, Папайрус посмотрел на Блу - у него не было своей порции уже несколько дней, но место ему освобождали, потому как сам король приказал делать это, - и кивнул ему. Тот вздрогнул, вздохнул, кивнул в ответ и опустился под стол, на колени перед королём. Снимая с него штаны и взяв в руки его алый пенис. Обводя набухающую голову языком и мягко посасывая её с пошлым хлюпаньем. Стреч терпел. Положив скованные кандалами руки на стол и принявшись неторопливо есть, что давалось ему с невыносимым трудом - сосущий под столом брат не давал покоя, да и последние недели он не ел ничего, кроме сухарей и воды. Даже когда Эджи, довольно простонав, обратился к нему, Стреч не вышел из собственной колеи, переводя усталый взгляд на короля. - Итак, Стреч, - Эджи налил вина в свой и в его бокалы, упёр локти в стол и положил нижнюю челюсть на сложенные вместе ладони, - Ты же знаешь, зачем ты здесь? - Мой народ поднял бунт, - кивнул ему Стреч, не стремясь пить налитое ему скелетом вино, - Они практически перебили всю вашу армию, хах. Ещё немного, и они истребят всех ваших монстров. - Верно, - прорычал ему в ответ Эджи, при этом улыбаясь от того, как глубоко заглатывал его член Блуберри, от осознания, что это именно младший брат того, с кем он сейчас говорит, чувствуя силу сломить ещё одного монстра, прогнуть его под собой, - Мне нужна твоя помощь, Стреч. Всё просто - если ты будешь беспрекословно слушаться меня и править в своём королевстве по-моим указам, то я оставлю тебе и твоему братцу жизнь. Если же нет, то ты останешься гнить в темнице, а я- - И что же вы будете делать? - скептически прищурившись, перебил его Стреч. - Я убью всех монстров вашего королевства. Я забрал всех, кто мне мог пригодиться. Остальное - лишь жалкий шлак. Я могу сравнять ваше королевство с землёй и засеять поля на прахе ваших поданных. И ты не сможешь сделать ни-че-го, - Эджи пристально следил за каждым движением собеседника, мельком наблюдая за братом и Слимом, а Блуберри под столом сокрушался, что не может достаточно отвлечь его. Он старательно сосал и вылизывал чужой орган, пока его рот не наполнился чужой спермой, тут же потёкшей прочь из его челюстей, пачкая платье, прыснув даже через глазницы, словно слёзы. Тогда Эджи поднял мальчишку из-под стола, усадил к себе на колени и повернул его лицом к брату, показывая ему его испачканное лицо, улыбаясь от того, как Стреч видимо напрягается и сжимает руки в кулаки. - А твой младший брат, - продолжил свой монолог Эджи, - Будет сосать мой член, пока я буду лично убивать каждого монстра, родом из вашего королевства, - он привычным действием повалил Блу на стол, в тарелки с едой, что оказалось даже удачным для Стреча - подол платья прикрыл его руки, и он наконец мог начать свою часть плана, скоро повернув голову к Слиму и кивнув ему, - Тебе, кстати, понравилось, как он сосёт?- Но Эджи не успел договорить, не успел задрать чужую юбку и начать трахать Блу на глазах его старшего брата. Он не успел ничего - даже огладить чужие нежные косточки в последний раз, как некая сила сжала его душу в тиски и толкнула обратно на его стул. Он мог только судорожно вертеть головой и пытаться оторваться от стула - слишком успешно, чтобы назвать его обездвиженным, но слишком мало, чтобы действительно вырваться из чужой хватки. Глазницы Стреча и Слима горели праведным жёлто-оранжево-красным пламенем. Блуберри, судорожно перебирая ногами, вывалился из тарелки с супом на пол, и Рэд в тот же миг разрезал его ошейник своим клинком. Теперь его глазницы загорелись смесью жёлтого и красного, а душу Эджи обхватил третий слой магии, окончательно лишая движений. - Чт?.. - он не мог даже раскрыть челюстей от такой мощной стягивающей и удерживающей каждую его косточку силы, он смотрел то на одного скелета, то на третьего, то на брата, пока его взгляд не остановился на Блуберри. Он был счастлив. Он был решителен. Его глазницы горели ярче всех - он тратил всю свою магию на то, чтобы удерживать короля в одном положении. Все, кому Эджи только мог доверять, его брат, его любимая нежная ягодка - они все предали его. Чуть ли не впервые за долгий срок Папайрусу нестерпимо захотелось плакать. Затем его взгляд переметнулся на старшего брата. На его, родного, некогда самого любимого старшего брата, который, нервно и рвано дыша, дрожа от страха, а может, от нетерпения, медленно надвигался на него. - Снс! - попытался сквозь сомкнутые челюсти прокричать чужое имя Папайрус, и Рэд остановился, крепче сжимая в руках клинок. - Рэд, скорее! Мы долго не протянем, - взмолился к нему Стреч, придерживая активную руку второй, чтобы та держалась на весу. - Ты больше не мой брат, Эджи, - прошипел Санс, подходя к скелету вплотную, - Ты уничтожил моего Папайруса и занял его место. Ты безумен. Ты слаб. Ты не имеешь права править великим королевством, построенным моим младшим братом. А я имею, - и, судорожно выдыхая воздух, он расстегнул пиджак короля и вынул сжимающуюся под натиском душу из чужой грудной клетки, - Я люблю тебя, Папайрус, - прошептал на чужое ушное отверстие Рэд, примкнув к некогда родным челюстям в последний раз в последнем для них поцелуе. Папайрус зажмурился. И в следующий миг же рассыпался кучкой праха, стоило Рэду вонзить клинок в его трепещущую в его руке душу. Оба Санса в один миг упали на колени, но только Рэд дал себе, наконец, волю заплакать на чужим прахом, судорожно собирая его в чужой алый шарф. Блуберри же упал от бессилия - он потратил так много энергии, что уже не мог стоять, что ещё немного, и его душа окончательно бы иссякла и разрушилась. Понимая это, Стреч бросился к младшему, подхватывая его на руки, магией ломая замки на своих кандалах и сбрасывая их с себя, чтобы уже спокойно схватить своего маленького братишку в объятия. Только тогда Блу тоже начал тихонько плакать. - Всё закончилось, бро, мы справились, - Папайрус принялся интенсивно гладить братца по черепу, придерживая его возле себя, шепча ему на ухо, какой он большой молодец, а Блу мог только кивать и вжиматься в чужое тело. Всё наконец-то закончилось. Слим же, в свою очередь, подошёл к Рэду и положил свою руку ему на плечо. Он тоже ощутил невероятно облегчение от того, что сейчас Эджи получил по заслугам, и теперь он мог считать, что поплатился за своего младшего брата - что-то в душе мягко благодарило его за это и говорило, что он справился. Но теперь поддержка нужна была Рэду, и, присаживаясь на колени подле него, Слим спросил: - Что ты чувствуешь? Сглатывая слёзы и связывая шарф кулёчком, скрывая в нём прах самого любимого и родного для него монстра, Рэд ответил: - Облегчение.

***

Всё действительно пошло лучше. Слим и Рэд дали Блуберри и Стречу переночевать у них и на следующий день разгласили новость о том, что король мёртв. Что теперь на престол взойдёт его старший брат. И что всем назначенным королём правителям в завоёванных королевствах требуется прибыть в столицу по срочнейшему делу. Рэд, при поддержке Слима и Стреча, начал настраивать порядок в их большом и великом королевстве. И начал с того, что назначил братьев на их прежний престол, который и занял Стреч, прекратив тем самым самое буйное из имеющихся восстаний. А Слима он так же вернул в его королевство, чему не решившийся на бунт народ был несказанно рад, как и сам Слим, которого приятно колола в душу ностальгия по забытым здесь временам. Рэду ещё предстояло много работы в их новой империи, и оба Папайруса были готовы ему помочь, параллельно расправляясь со своими королевскими делами. Как минимум, Слиму и Рэду ещё требовалось отдать память своим младшим братьям. А Блуберри понемногу возвращался в своё обычное русло, проходил обучение в своей королевской Гвардии и изредка вынимал из-под кровати шкатулку с отрубленными рёбрами, осторожно оглаживая их кончиками фаланг и вздыхая. Это был ужасный опыт, но это был опыт, и Сансу одновременно хотелось забыть о всём произошедшем, но и не хотелось забывать безумно влюблённого в него садиста-Эджи. И иногда он всё ещё просыпался в холодном поту от того, как ласково и нежно шептал ему во сне голос мёртвого короля "Я так люблю тебя, Блуберри".