Плачет, врет, любит

Чонгук всегда плакал. Это самое первое воспоминание Чимина о Чонгуке. Ужасно яркое, хотя не совсем четкое, слегка размытое по краям, выцветшее в деталях от давности событий, но все еще хорошо ощущаемое из-за невообразимой гаммы эмоций, которую Паку пришлось тогда испытать. Он помнит, что сначала, как только стал свидетелем той картины, был сильно смущен и удивлен, немного собравшись с мыслями — ужасно зол (ну почему надо обязательно плакать?), а потом вдруг расстроен настолько, что чуть сам не зарыдал (эмпатия и в том возрасте у него была развита прекрасно). Тогда такое случилось впервые. Для восьмилетнего Чимина наткнуться на плачущего сына соседей в саду в плену серебряной цинерарии было настоящим шоком. Уже не вспомнить глупую причину слез, но Чонгук сидел на земле, прижав голые покрасневшие коленки к груди, и горько плакал, потирая глаза и завывая. «Прекрати плакать!» — небрежно бросил ему Чимин, собираясь уйти, брезгливо пожимая плечами. Он ужасно не любил плакс. Было противно смотреть на эти потоки крокодильих слез, размазанные сопли и слушать трещащие от наигранности горя голоса. Но все же он не смог уйти, потому что Чонгук, даже после его грозных слов, все еще сидел на земле и безутешно плакал. Он выглядел в своем горе очень честным. Будто бы действительно страдал. «Ну, не плачь, — уже ласково попросил Чимин, подходя к Чонгуку и усаживаясь рядом, — хен с тобой, хорошо?» К слову, плакать Чонгук стал только сильнее. Никто сейчас в это не поверит. Чимин может рассказать кому угодно, но все только посмеются в ответ, посетовав на богатое воображение. Дорогущий костюм от элитного кутюрье, сногсшибательный парфюм, туманящий разум, золотая сережка в ухе, взгляд хищника, тысячи подписчиков в социальных сетях, у которых вечная любовь и признательность на уровне идолопоклонников, а в придачу контракт с успешным модельным агентством. В таком богатом антураже никто не поверит, что Чонгук когда-то соплями заливал полы, а его глаза по десятку раз в день наполнялись слезами. Да и никто кроме Чимина этого и не видел. Значит, не было такого. Сплошные небылицы, глупости и сказки. Чимин равнодушно глядит на улыбающееся лицо Чонгука с очередного модного журнала (теперь он чаще видит его на обложках, чем у себя). На самом деле он рад, что тот пробился, стал успешным, хорошо продается, пользуется популярностью и явно живет на широкую ногу, закупаясь дорогущими часами и прочими погремушками. Чимин тривиальней и проще. Хотя за лоском и блеском он никогда не находился в погоне. Ему нравится быть управляющим небольшого кафе (пускай не в самом удачном месте), где царят уют и непринужденность, где ловкий Хосок, разговорчивый Тэхен и всезнающий Юнги. Ему нравится его собственная жизнь, и он совершенно не завидует чьей-то славе, но что-то порой все же возникает на пустыре сердца, отдается в легкие и чуть ниже. Чимин приходит к родителям в гости и первое, что слышит: — Чонгук-и такой взрослый, — мечтательно говорит мама, хватаясь за сердце. — Я видела его выступление. Чимин, он так вырос! — Да, — нехотя отзывается Пак. — Он в гости не собирается? Было бы очень здорово! Я бы взяла у него автограф. — Ну, мам, — хмурится Чимин, не выдерживая. — Он все же не такой уж известный, чтобы прямо так им восторгаться. — Не завидуй! Чимину только и остается закатить глаза. Будет он еще ему завидовать. Обидно, конечно, что маме больше интересен успех Чонгука, чем собственного сына, который вкалывает изо всех сил, организует работу целого кафе. Она считает это чем-то обыденным и совсем не стоящим внимания, как мусор вынести, и продолжает трещать про успехи Чонгука: модный показ, второстепенная роль в какой-то дораме, реклама фруктовых масок для лица и еще много-много всякого. У Чимина уши в трубочку сворачиваются, даже кусок в горло не лезет. Почему каждый его визит должен заканчиваться обсуждением Чонгука? Да и зачем она все это говорит? Он и так все знает. — Я бы так хотела его автограф! — вновь лепечет мама, косясь на потупившегося в телефон Чимина. — Нет, — отрезает Пак. — Ну, Чимин-а! — Нет, Чонгук дал мне свой телефон для срочных дел, а не твоих прихотей, поэтому нет. Мама насупливается, подпирает щеки и уводит взгляд к солонке в виде кошечки. Казалось бы, что она уже находится в том почтительном возрасте, где правит разум, мудрость и накопленный опыт, но она по-прежнему умудряется устраивать невероятно детские выходки и обижаться, как ребенок семилетнего возраста (если не младше). Ничему ее жизнь не учит. Чимину не нравится, когда взрослые люди ведут себя инфантильно и глупо. Таким можно быть только Чонгуку. Уходит Чимин от мамы задумчивым и усталым. Разговоры мамы о будущем, о работе, о Чонгуке и необходимости задуматься о семье уже в печенках сидят. Пак надеялся проветриться, сделать свободный вдох и освободить разум от ненужных размышлений, но, напротив, впустил в голову еще больше мыслей, которые целиком и полностью оккупировали ее. Даже приглашение Кихена зависнуть в баре по старинке не радует глаз, а вызывает усталость и мимолетную боль в висках, поэтому Пак вежливо отказывается, направляясь прямиком домой. Дома пусто, тихо, чисто. Никаких излишеств. Даже телевизор в гостиную до сих пор не куплен. Чимин все грезил обустроить свою квартирку, привнести в нее уют да сказку, но ничего так и не вышло, потому что дела, работа, лень, отсутствие мотивации. Одинокий диван в гостиной и махровый коврик ему в тон выглядят брошенными декорациями. Никакого тебе уюта. Чимину даже есть в гостиной не хочется, так в ней уныло и неприятно. В спальне получше: широкая кровать, светлые шторы, тумбочки, платяной шкаф. Плохо лишь то, что Пак так и не купил книжный шкаф, и книги уже как два месяца стоят под кроватью, вынуждая Чимина перед сном терзаться необходимостью приобрести, наконец, шкаф. Лучше всего устроены на взгляд Чимина ванная и кухня. В ванной чудесная широкая ванна и душ, чистенькая занавеска с уточками, а кухня оборудована на высочайшем уровне, потому что оформление квартиры Пак начинал с нее. К слову, ей же и закончил. Тут и все виды шкафов, и вместительный холодильник, и духовка, и микроволновка, и миксер, и даже подаренная мамой соковыжималка. Кухня предназначена для готовки изысканных шедевров. Порой Чимину даже становится стыдно от того, что весь ее потенциал он растрачивает на лапшу да рис. Но сегодня Чимин решает себя порадовать чем-то повкуснее лапши, потому что завтра долгожданный выходной. Уже на работе, во время перерыва, он листал книгу рецептов, решая, что сегодня приготовить. Выбор падает на тушеную свинину с кимчи. Чимин хорошо помнит, как раньше ее готовила мама, и он откровенно сказать сильно соскучился по этому блюду. Продукты Пак купил еще вчера, предчувствуя, что будет готовить что-то из свинины. Чимин нарезает мясо ломтиками в сантиметр, а затем плотно заворачивает в кимчи. После выкладывает в кастрюлю и заливает заправкой из воды, сахара, соевого соуса и твенджана. Сверху раскладывает нарезанный лук, лук-порей и перец, добавляет немного чеснока и имбирного порошка. Вариться ужин будет еще сорок минут, а голодному Чимину остается лишь стоять у плиты и внимательно следить, чтобы кимчи не прилипли ко дну кастрюли. Готовка возбуждает в Паке невероятный аппетит и прогоняет все лишние мысли, теперь он целиком и полностью сосредоточен на свинине и уже немного заглядывает вперед, размышляя, что будет готовить завтра. Может, свиные ребрышки? Или жареный рис с овощами? Или вновь сделать острый жареный удон? От мыслей о еде Чимина отрывает телефон. Это смс. Пак решает, что это Юнги или Тэхен, но смс приходит от Чонгука. Несмотря на то, что они близкие друзья, Чон редко пишет что-то по делу. В основном, конечно же, следует за зовом самолюбия и отправляет хену статьи о себе любимом и новые фотографии, мол, смотри какой я красивый, какой прекрасный, какой-не-твой. У Чимина от его имени сразу сердце начинает шалить и потеть руки, он надеется на что-то особенное, а в итоге получает: «Что на ужин?» Звучит, как провокационный вопрос. Пак не любит ходить вокруг да около, к тому же он солжет, если скажет, что его вовсе не обрадовало это сообщение, поэтому он честно пишет, что на ужин тушеная свинина с кимчи. Через пару минут приходит новое смс: «О, такое я ем. Скоро буду» Порой Чонгук своим поведением ужасно Чимина злит. Пак возвращается к кимчи, отдирая его от дна кастрюли, и считает до десяти, через каждое число вставляя пылкое проклятие Чону. Он, мать его, не кухарка! Какого черта этот идол снизошедший постоянно является к нему поесть? Денег на кафе жалко? Ладно, раньше, когда Чон не был звездой и едва сводил концы с концами, тогда Пак чувствовал, как в нем нуждается Гуки, но сейчас он просто зажрался и обворовывает хена, который ему в виду легкой степени обожания не может отказать. Чонгук вор! Плакса и вор! Чимин надеется, что Чон передумает, как уже бывало не раз, но в то же время мечется по квартире, уповая на то, что он все же придет (они не виделись почти две недели из-за нагруженного расписания Чонгука). Через час желание Пака исполняется и раздается звонок в домофон. Как дело касается еды, так он тут. Чимин открывает дверь, и вот уже Чонгук в его квартире в маске и черном пальто, все для конспирации. Он снимает маску, радостно улыбаясь, стягивает ботинки и тут же бежит на кухню, кидая благодарности хену на ходу: «Я знал, что ты меня не бросишь!». Чимину этого достаточно, чтобы перестать злиться. Чонгук накладывает себе целую тарелку и усаживается за стол, со зверским аппетитом принимаясь за свинину. Словно его там никто не кормит. Пак волновался, что, быть может, действительно Чон голодает, но по его щекам, по широким плечам и мощным бедрам он явно диетами не страдает. Ему просто нравится пользоваться простодушным хеном. Совсем не изменился. — Найми себе уже кухарку, чтобы она тебя кормила, хватит меня объедать. — Да ладно, — с набитым ртом отвечает Чонгук. — Я в следующий раз принесу мяса или тебе лучше заплатить? — Ой, лучше ешь молча, — злится Чимин: он не настолько же мелочный! Едят они молча. Чонгук первым расправляется со своей порцией и доедает остатки. Чимин же съедает совсем немного, но когда Чон предлагает разделить оставшиеся кусочки, отказывается. Чону все же надо хорошо питаться, а он частенько об этом забывает из-за работы. Может, по нему и не скажешь, но Пак уверен, что выкладывается младший на триста процентов и валится дома без ног. Однажды он даже в обморок упал в аэропорту, чем очень испугал свою мать и фанатов. Чимина он тоже испугал. Да так, что старший ему даже написал, чего почти никогда не делал, только в критических ситуациях. — Ты смотрел мое последнее выступление? — вдруг спрашивает Чон, вычищая зубочисткой кусочки еды из зубов. — Нет, — тут же отвечает Чимин, уводя взгляд в сторону. — Значит, смотрел, — довольно улыбается Чонгук. — Ты меня вообще слышишь? Я же сказал «нет». — А по лицу видно, что да. Вообще это был риторический вопрос. Ты никогда не пропускаешь мои выступления. Все-то Чонгук знает. Чимин действительно его самый преданный фанат. Именно он ходил с Чонгуком на прослушивание, помогал с выбором песни, поддерживал, когда казалось, что надежды нет. С тех пор ничего не изменилось. Разве что, то зудящее чувство под ребрами. — Совсем зазнался, — небрежно бросает Чимин, скрещивая руки на груди, надеясь скрыть смущение. — Разве это плохо? — Да, плохо. Чонгук молчит несколько минут, осознавая сказанное Паком, внимая его упрекам и еще больше смущая внимательным взглядом. Так даже кажется, что он напряжённо думает. Ну, или хотя бы пытается. — Ты все равно будешь на меня смотреть, — подводит итог Чонгук. В чем-то он прав. После ужина они говорят больше о родителях и работе, чем друг о друге. Чонгук рассказывает, что мама недавно перенесла операцию на гландах, а еще планирует уехать в отпуск куда-нибудь на Гавайи; отец все так же работает в фирме и страстно мечтает о повышении, гордо всем говорит, что он отец того самого Чонгука, чья рожа украшает каждый третий биллборд. Чимин же вновь пускается в разговоры о том, как его мать жутко по Чону фанатеет и мечтает о встрече. «Она не в моем вкусе», — хитро улыбается Чон, одновременно получая пинок от Пака под столом. Они говорят до самой ночи, а затем отправляются спать. В этот раз Чон почему-то решает остаться, что делает исключительно редко. Чимин великодушно застилает Чонгуку диван, пока тот принимает душ, а затем идет в свою комнату, готовиться ко сну. Переодевается в нежно-зеленую пижаму, мажет лицо специальным кремом и ступни мазью (на работе он почти все время на ногах и те начинают сильно болеть по ночам). Пак уже ложится в кровать, включает ночник, собираясь проверить с телефона почту, как показывается свеженький Чонгук. — Давай ляжем вместе? — просит Чон с порога, в его руках подушка и одеяло, собирающее другим концом с пола пыль. — Тебе сколько лет? — бросает недоверчиво Чимин; ему казалось, что они уже вышли из возраста ночных посиделок на одной кровати, под одним одеялом, со всяким глупыми соревнованиями, как кто уснет первым, где проигравший соня наутро готовил завтрак и делал за другого всю домашнюю работу. — Мы так давно вместе не спали, наверно, лет десять-пятнадцать, давай на один вечер вернемся в прошлое? — Ну уж нет, спасибо, ты соседей зальешь, — дразнит Чимин, сверкая хитрой улыбкой. Видно, что Чонгук чуть смущен, но с достоинством переносит этот удар. Он никогда особо перед Чимином не стеснялся того, что редкостный плакса. С возрастом, конечно, он перестал распускать нюни в кругу друзей, научился держаться согласно заведенным обществом канонам, но перед Чимином он всегда мог спокойно рыдать. Паку это всегда казалось странным. «Может, я тебя на слезы провоцирую?» — негодовал как-то Чимин, то и дело замечая, как глаза Чона наполняются горькими слезами. «Все не так», — всхлипывая, отвечал младший, утирая красные глаза. Кровать достаточно большая, поэтому Чимин соглашается. Пока Чонгук кладет подушку и укладывается поудобней, Пак быстро проверяет почту, отвечает на сообщение владельца кафе, обещая составить отчет к следующей неделе, и только потом ложится рядом с Чоном, устало вздыхая. Быть управляющим так сложно. Надо постоянно отчеты писать, всех контролировать, за все отвечать. Голова пухнет от такого градуса ответственности. Иногда даже ночью не сомкнуть глаз, мучаясь вопросами: «все ли сделал?», «все ли сказал?», «все ли правильно объяснил?», «ничего ли не забыл?». Так и свихнуться недалеко. — Боже, хен, ты постарел, — вдруг с наигранным беспокойством говорит Чонгук, касаясь рукой щеки старшего. — Морщины, складки, все такое рельефное, такое взрослое. Жуууть. — Уймись, ты меня не сильно-то младше, — прикрывая уставшие глаза, парирует Чимин, вовсе не обижаясь на попытки Чона его задеть (явно за плаксу мстит). — Но ты стареешь быстрее, может, нервничаешь больше? Говорят, что нервы провоцируют преждевременное старение. Такими темпами ты в тридцать будешь выглядеть на шестьдесят. — Ну и что? — улыбается Чимин. — Ты все равно будешь ко мне приходить. Воцарившаяся тишина странная. Она совсем не та предсказуемая, которая была за ужином или возникающая периодически между ними. Она словно чего-то выжидает, будто бы за ней кроется серьезный такой разговор, который многие годы дожидается, когда же его начнут. Чимин и сам не ожидал, что скажет такое. Вернее, скажет именно так. Вроде бы простое, опять передразнивающее, копирующее недавний выпад Чонгука, но что-то в этой фразе особенное, личное, сокровенное, о чем они с Чоном никогда не договаривались, однако это было их частью, о которой они всегда деликатно умалчивали, преуменьшая свои узы, чтобы обоим было проще жить. Чонгук порой сильно раздражает. Всем раздражает. Начиная от его невероятной успешности, заканчивая почитанием у всех и каждого. Чимин раздражается, но это плоское, неважное, мимолетное чувство, которое овладевает в моменты душевных расстройств. Такое глупое и почти детское, которое он давно уже не воспринимает всерьез. Порой Паку ужасно стыдно за свои нелепые мысли, за свои потаенные претензии, ведь на самом деле он сильно любит Чонгука и желает ему только успеха, только счастья, только всего того, чего он может желать себе. Чон один из немногих, к кому Пак испытывает неугасающее обожание. Он единственный, чей образ, чье лицо и чей голос и спустя столько лет согревают сердце и вызывают легкую дрожь. Он никогда этого не скажет. Потому что это слишком личное и у них совсем другие отношения. Чимин любит его. Всегда любил. Возможно, с той самой встречи в саду, где серебряная цинерария положила начало этому пылкому невысказанному чувству. Но порой Чимину кажется, что не только он тут терзается сердечными драмами… — Да, это так, — приглушенно раздается голос Чонгука. — Спокойной ночи, хен. На душе Чимина становится легко. Голос Чона звучит почти убаюкивающе. Пак обожает, когда он называет его «хеном». Всего лишь вежливое обращение, но сколько всего оно в себе для Пака несет. Может, стоит еще что-то сказать? Чимин давно несет в себе эти чувства, но до сих пор не знает, стоит ли о них говорить. Есть ли хотя бы маленькая надежда на то, что Чонгук его не отвергнет? Паку стыдно признавать, но порой взгляды и прикосновения Чона кажутся ему заигрывающими, испытывающими, имеющими определённый подтекст. Чимину не хочется думать, что он о себе слишком много мнит, но порой взгляд Чона становится таким теплым, голос таким нежным, а рука на бедре и колене такой горячей. Временами старший чувствует, что они любовники, которые просто так и не перешли дальше платонических отношений. Может, Чонгук в него влюблен? Наверно, не так сильно и глубоко, но хоть какие-то чувства у него есть? Иначе бы он так не говорил, иначе бы так не рвался, иначе бы не захламлял почту Пака… Чимин ужасно боится, что все же ошибается и придает неважным вещам слишком много смысла. Пак никак не может заснуть, блуждая в лабиринтах своих мыслей. Он лежит на спине и без конца проигрывает возможное признание перед Чонгуком. Сценарий всегда обрывается на самом важном моменте: когда Чимин замолкает, выжидает ответа от Чона. И сколько бы раз он ни пытался смоделировать эту приятную сердцу сцену, в самый ответственный момент все прекращалось, шло рябью и вовсе исчезало. Может, это и есть предостерегающий знак, говорящий о несбыточности дерзкой мечты. Чимин вздыхает, поправляя подушку под головой, а Чонгук вдруг жмется ближе. Старший неосознанно задерживает дыхание, чувствуя, как Чон обнимает его поперек груди и закидывает на него ногу. Совсем как в детстве, когда они были детьми. Чимин и забыть успел эту приятную тяжесть и тепло, вместе с тихим посапыванием Чонгука. Пожалуй, уснуть вместе — единственная возможность оказаться в объятиях Чона. Конечно, это невероятно приятно — ощущать чужое тело, чужое тепло, но Чимину от этого становится неудобно и стыдно, будто он делает что-то предосудительное. Он не ведет ни одним мускулом, но чувствует прекрасно, как шелковая лента перекручивается внизу живота и возникает постыдное и запретное, о чем Чонгук никогда не должен знать. Старший неловко пытается выбраться из крепких объятий, но попытка не венчается успехом, поэтому он просто переворачивается набок, потупляясь взглядом в стену, все равно замечательно чувствуя чужие руки, ноги и горячее дыхание в области шеи. Что-то Паку подсказывает, что Чонгук не спит. Наверно, воображение. Всю ночь Чимина терзают неподобающие мысли эротического характера с вовлечением в них Чонгука. Он засыпает под самое утро, когда линия горизонта приобретает яркие солнечные цвета, небо озаряется светом, а город потихоньку просыпается, начиная шуметь и жужжать. Чон просыпается на удивление рано, укрывает Пака своим одеялом, делает себе омлет и оставляет наспех написанную записку на холодильнике: «Было вкусно, но недостаточно остро! Спасибо! Твой Чонгук». Дверь закрывается автоматически, поэтому будить Чимина ему не приходится. Старший об этом жалеет только проснувшись. Хотелось бы, чтобы Чон нормально попрощался. Но за «твой Чонгук» Пак прощает ему это. Выходные выдаются скучными. Чимин только и делает, что отчеты пишет, да книжку по маркетингу читает. В понедельник он выходит на работу еще более усталым, чем был. Рабочая неделя пролетает незаметно, и Пак совсем выбивается из сил, чувствуя, что отработал не пять дней, а все двадцать. На этот раз он соглашается пойти с Кихеном в бар, но ничем хорошим это не заканчивается. Очередное знакомство с симпатичным мужчиной немного за тридцать, который гордо называет себя предпринимателем, заканчивается слюнявыми поцелуями в туалете бара и быстрой мастурбацией. Паку не понравилось. Во-первых, воняет ужасно в этих туалетах. Во-вторых, кончил только партнер. В-третьих, кончил прямо на джинсы Чимину. Пак приводит себя в порядок у раковины, поглядывая на свое раскрасневшееся лицо и поплывший взгляд. Опять слишком много выпил и опять вляпался в ненужное знакомство. — Может, ко мне? — томно говорит мужчина, поправляя галстук одной рукой, а другой проходясь по ягодицам Пака. Не-а. Уж спасибо. Все такие встречи заканчиваются одинаково. Чимин выходит из туалета и быстро направляется к Кихену, сообщая, что уезжает домой. Тот предлагает еще посидеть, тихо говорит, что Паком заинтересовался какой-то милый парень, но Чимин отказывается, забирая куртку и выходя на улицу. С двадцати одного года он шляется по таким клубам в поисках какой-нибудь чарующей замены, которая своим присутствием, своей страстью, своим именем вычеркнет всего Чонгука из воспаленного мозга Пака. Но еще ни разу не вышло так, чтобы встреча Чимина удовлетворила или хотя бы сделала Чона менее желанным. Чаще всего выходит только одноразовый секс, причем плохой секс, где Паку больно, неприятно и вообще непонятно, зачем он на это подписался. Пару раз у него были неоднозначные отношения, на которые он возлагал большие надежды, но люди, приходящие в клуб, чаще всего ищут партнера на ночь, максимум на неделю, а затем бросают, обязательно добавляя: «Мы с тобой такие разные люди». Они считают, что если клясться в любви до гроба, если выворачивать душу наизнанку и делать вид, что это судьба, то встреча будет интересней, секс страстнее, а расставание печальней. Такое, мол, никогда не забудется. Они ошибаются. Чимин не помнит ни лиц, ни имен, ни даже высокопарных фраз, с помощью которых они расположили его к себе. Вообще, расположить к себе Пака очень просто: надо смотреть прямо в глаза, надо говорить уверенно, надо улыбаться и чуть-чуть казаться придурком. В общем, надо хотя бы немного походить на Чонгука. Дома Чимин делает себе чай и садится просматривать серию шоу, в которой появился Чонгук. Чон улыбается солнечной улыбкой, демонстрирует свою интеллигентность и живой ум, поет песенки, рассказывает веселые истории (глупо надеяться, что хоть в одной будет фигурировать Пак), танцует под песни женских групп и рассказывает о своем женском типе. Чимин делает в этот момент звук погромче, впитывая в себя информацию: «высокие, с длинными волосами, отлично смотрящиеся в вечерних платьях, с пронзительными глазами, желательно умеющие красиво краситься». Ведущий довольно улыбается всей этой информации, а затем спрашивает, есть ли у Чонгука кто-нибудь на примете. Чон тянет смущенную улыбочку, прячет глаза и называет имя какой-то девушки из успешной айдол-группы. «Вы общались?» — тут же интересуется ведущий. Чимин ставит на стоп. Наверно, не надо быть Нострадамусом, чтобы предсказать, каков будет ответ. Надежды нет. Чимин вдруг опять хочет отправиться в клуб. Может, тот мужчина все еще ошивается неподалеку, но даже если не удастся встретить его, есть шанс найти и какого-нибудь другого одноразового любовника. Но прежде чем Пак окончательно решается на новую попытку устроить личную жизнь, раздается звонок в домофон. Чимин удивленно бредет к двери и едва не вскрикивает, когда оказывается, что к нему пришел Чонгук. Уже не до вопросов. В голове пусто. Чонгук пришел. А остальное никогда не было важным. Чимин открывает ему дверь и суетится, дожидаясь, когда Чон поднимается. В голове сотни вопросов и пульсирует одна мысль: «Он пришел ко мне!». Причем не просто пришел, а явился даже без приглашения, просто так, потому что захотел. Или у него срочное дело? Неважно! Главное, что он пришел именно к нему, это показатель его доверия и его любви. Чимин чуть ли не прыгает на месте, дожидаясь младшего. На Чонгуке опять пальто, маска и черные очки, а в руках белый пакет. Чимин расспрашивает его прямо на пороге, но Чон отклоняется от ответа, таинственно улыбаясь, затем они идут на кухню и младший разбирает свой пакет. В нем оказывается бутылка гаоляна, сырные крекеры и коробка шоколадных конфет. — Так и к чему все это? — интересуется Чимин, разглядывая бутылку гаоляна, отмечая, что в нем немного больше сорока градусов. — В скором времени я выпущу полноформатный альбом! — радостно восклицает Чонгук, усаживаясь за стол. — Мы просто обязаны это отметить! — Поздравляю, но не слишком ли он крепкий для тебя? Мог и просто пиво взять. — Мне давно не шестнадцать, — насупливается Чонгук. — Или ты боишься, что захмелеешь раньше меня? Чимин терпеть не может эти игры, но раз Чон их устраивает, то он не против поддаться. В прошлом Чонгук с алкоголем ладил хуже хена. Результат даже не заставляет себя ждать, после первой рюмки у Чонгука уже заплетается язык, путаются мысли и тяжелеет голова, а тем временем Чимин спокойно пьет вторую рюмку, наблюдая за тем, как Чон щекой трется о стол и играет с открытой коробкой конфет. — Вот это очень вкусная, — бормочет Чон, — она с персиковым муссом. — Дай попробовать, — просит Пак, протягивая руку. Но Чонгук поступает по-своему. Берет квадратную конфету и подносит ко рту старшего, при этом сам широко открывает рот, показывая, что должен сделать хен. Чимин медлит, но в итоге сдается и слушается, чувствуя, как во рту начинает таять молочный шоколад. Чон улыбается жутко довольно, а затем облизывает пальцы, измазанные шоколадом. Чимин чувствует, как сласть растекается во рту, как шелковая лента вновь стягивается в узел, а ноги дрожат. Чонгук же проходится языком по блестящим губам и с вызовом смотрит на Пака. Закравшаяся улыбка на его красивом лице не сулит ничего хорошего, она таит в себе опасность и что-то явно отличающееся от братского чувства. Чонгук очень пьян или очень хорошо играет? Чимин допивает вторую рюмку и убирает гаолян подальше от Чона, хотя тот даже не сопротивляется. У него немного кружится голова, и пить ему совсем не хочется. Пак помогает ему дойти до ванны, опять застилает ему диван, а сам возвращается к себе в комнату, чтобы переодеться, но успевает только снять одежду, как на пороге возникает Чон. — Я постелил тебе в гостиной, — быстро говорит Чимин. — Хочу спать здесь, — капризно выдает Чонгук. Чимин решает не спорить. Хочет — пусть. Ему вовсе не сложно провести ночь в гостиной. Там довольно удобный диван, теплое одеяло, мягкая подушка. Ничего страшного не будет, если он останется там. Пак берет из комода свою пижаму, прижимает к груди и собирается на выход. — Спи здесь, мне не принципиально, — ровно проговаривает Пак, проходя мимо Чона. Но выйти из комнаты Чимину не удается. Чонгук вдруг обнимает его со спины и притягивает к себе. Повисает тишина. Пак не знает, как именно следует на это реагировать и что предпринимать в такой щекотливой ситуации, поэтому дожидается действий от Чонгука. Сердце Чимина быстро-быстро бьется в груди, а в голове носится множество мыслей, множество идей, множество несбыточных фантазий. Пак чувствует спиной чужое тело и смущается еще больше. Неужели наконец…? — Чонгук? — спрашивает Чимин. — М? — Что ты делаешь? — Обнимаю тебя. — З-зачем? — чуть заикаясь, интересуется старший. Чонгук отвечает не сразу. Наверно, собирается с мыслями. — Ты мне позволишь? Не время включать дурака. По тону, по голосу, по прикосновению отлично ясно, что именно имеет в виду Чонгук. Но Паку хочется поиграть в дурака, потому что «ты мне позволишь?» звучит скучно, пресно, неинтересно и как-то обезличено. Чимин хочет, чтобы Чонгук сказал: «Я тебя хочу», — и никак иначе. — Что позволю? — притворяется непонимающим Пак. — Спать тут? Да легко. — Ты отлично знаешь, о чем я говорю, — отвечает томно Чон, прихватывая зубами мочку уха Чимина и заставляя того вздрогнуть. — Ошибаешься, — ровно отвечает Чимин, не выдавая своего волнения. — Правда? — дерзит Чонгук. — Может, внизу ты честнее? Пак не успевает ничего сделать, как рука Чона проникает ему в трусы, обхватывая вставший член, обнажая уже сочащуюся смазкой розовую головку. — До сих пор не понимаешь? Обычно такое происходит, когда ты возбужден. Чимин-а, я могу это воспринимать, как «да»? — Так сильно хочешь меня? — спрашивает Чимин, прижимая к груди пижаму. — Кажется, да. Раздражает. Почему нельзя просто сказать «да»? Чонгуку сложно, что ли? — Тогда покажи, — Чимин вырывается из цепких объятий и поворачивается к Чону. — Отсоси мне, и я подумаю. «Не согласится», — старший уверен. Это для него слишком. Маленький плакса никогда не рискнет сделать такое, но если уж играть, то до последнего. В глазах Чонгука тревога и волнение, а Чимин остается непоколебимым, нахально улыбаясь, бросая ему вызов. Все это — алкоголь. Они оба пьяны и надо поскорее со всем этим закончить, а то дойдет до чего-нибудь совершенно немыслимого. Чимин хочет. Настолько долго, что уже сумел смириться с несбыточностью своего желания. Спать с пьяным Чонгуком, только потому, что ему это пришло в голову — глупо. Даже по меркам Пака. Наутро будет невыносимо стыдно им обоим. Но как же хочется рискнуть. Проходит три минуты тишины. Чимин уже готов развернуться и уйти в гостиную, как вдруг Чонгук опускается на колени, хватаясь за трусы старшего и спуская до самых щиколоток. Пак замирает, глядя сверху вниз на раскрасневшегося младшего, заглядывая в его глаза и без труда читая в них желание. Действительно хочет. По-настоящему. — Обещаешь? — спрашивает Чон, обхватывая член старшего и медленно проходясь рукой по всей длине. Становится слишком опасно. Нужно сказать «нет». Но почему? Чимин знает, что нельзя, но не понимает почему. Разве Чонгук не сам хочет? Это алкоголь или он сам? Вот почему нельзя. Тогда Чимин никогда не узнает, что между ними на самом деле. Так неправильно, так нехорошо, так нельзя.… Но уже поздно: нежные губы Чонгука аккуратно касаются головки члена, язык ласкает дырочку уретры, а затем Чон вбирает головку в себя, посасывая. Во рту Чонгука влажно, тепло и невыносимо приятно, что хочется толкаться глубже. Чимин разжимает руки, и пижама падает прямо на Чона, а тот сбрасывает ее с себя, придвигая трясущегося от возбуждения Пака к себе ближе, хватаясь за его бедра и вбирая в себя половину эрегированного органа. Старший звонко стонет: Чонгук сосет неумело, резко, задевая зубами чувствительную кожу, а ногтями царапает бедра старшему и раздвигает ягодицы. Чимин хватает Чона за волосы, пытается изменить рваный темп или хотя бы снизить напор, но младший не слушается, заглатывает глубже, а затем вообще проникает пальцами в анус, раздвигая их на манер ножниц. Все это он делает с одной целью, чтобы показать, доказать, уверить: «Я хочу тебя». — Ладно. У Чимина дрожат колени, кружится голова, пальцы Чонгука слишком длинные, а движения до неприятного грубые. — Только хватит так грубо, мне нравится мягче. Чон отпускает все еще стоящий член, напоследок облизывая головку, губы у него влажные, а лицо чертовски довольное. Добился-таки своего. Чимин бы ощутил себя совсем дураком, если бы не заметил внушительный бугорок на джинсах Чонгука, свидетельствующий, что не один Пак тут готов к капитуляции. — Хочу тебя, — вдруг говорит Чонгук, хватая Чимина за запястье. Пак решает дойти хотя бы до кровати, но Чон не дает, опрокидывая хена на пол, прижимаясь грудью к его спине. — Давай тут, — шепчет Гук, целуя Чимина в шею. Старший раздраженно вздыхает, но все же соглашается, впиваясь пальцами в кровать и провожая ее тоскливо взглядом. Тем временем Чонгук окончательно снимает с него трусы и раздвигает упругие ягодицы. — В ящике есть смазка, — оборачиваясь, говорит Пак. Чонгук хватается за ручку ящика и дергает слишком резко, вытаскивая его из гнезда. Чимин только и успевает охнуть, на что Чон извиняется и обещает после действа все вернуть на свои места, а пока он туманно говорит, глаза его ищут заветный тюбик и находят. Он хватает его, открывает и выливает прохладную смазку на пальцы, а затем проникает сразу двумя в Чимина. — Не торопись, — шипит Пак, прижимаясь к кровати. — Хочу тебя, — нежно повторяет Чон, целуя в плечи и двигая пальцами в заднем проходе. Когда-то давно Чимину было интересно: «А каков Чон в сексе?» — и вот спустя столько лет он получил свой ответ. Если в двух словах: он дикий. Страстный, быстрый, резвый, не умеющий ждать и себя контролировать. Чонгук кусается до крови, рычит утробно, царапается всюду, ведет себя как животное во время гона. Чимину не нравится, как Чон его растягивает, не нравится, как больно сдавливает соски, не нравится, как сжимает член, но он сильно возбуждается от низкого голоса, который томно и запредельно эротично произносит: «Чимин-хен, ты у меня такой хороший». Ради такой фразы можно и умереть, чего Пак все же хочет избежать. — Презервативы есть? — спрашивает с придыханием Чонгук. — Да, они там же. Чон роется в лежащем на полу ящике с минуту и находит запакованную коробку, тратит время, чтобы ее открыть, достать презерватив, а потом спускает штаны и раскатывает по стоящему члену. Чимин наблюдает за всем из-за плеча: как Чонгук задирает выше кофту, как проходится рукой по своему ноющему члену, как выливает на него вязкую смазку, а затем приближается к Паку, приставляя член к тугому проходу. — Только медленно, хорошо? — просит Чимин. Чонгук не слышит. Входит, как хочет. Быстро и почти целиком, извлекая из Пака звонкий стон, прокатившийся по всей квартире. Из глаз Чимина льются слезы, он сильнее впивается в одеяло. — Прости, — утешающе шепчет Чон, лаская бедра старшего и вяло толкаясь. — Не смог удержаться. — Ублюдок, — сдавленно шипит Чимин, чувствуя, как с каждым толчком боль нарастает. — Скоро будет приятней, — ласково сообщает Чонгук, касаясь члена старшего, размазывая по головке естественную смазку. Чимин отлично знает, что Чонгук — лжец. Его толчки слишком резкие, слишком глубокие, попросту невыносимые. И почему только Пак думал, что с Чоном будет как-то иначе? Пока старший обсасывает эту мысль, он и не замечает, как боль постепенно стихает, открывая какое-то совсем иное чувство, от которого дергается член и хочется кричать. — Скажи же, тебе нравится, — горячо шепчет Чонгук, хватая Пака за подбородок и поднимая его вверх. — Ты так сжимаешься, неужели не нравится? Отвечать на подобные вопросы Пак не собирается. Он еще не простил за ужасно резкое начало. Чонгук все целует плечи, шею, позвонки, проходится по лопаткам кончиком языка, надрачивает член Чимина в ритм, а другой придерживает за бедро, властно сжимая. Чимину действительно очень нравится, когда Чонгук проникает особенно глубоко, задевая чувствительную точку, от которой тот совершенно забывает о боли, рассыпаясь в терпком и чуть горьковатом наслаждении. — Колени болят, — отрывисто произносит Чимин. Чимин уверен, что и это Чонгук пропустит мимо ушей, но он вдруг выходит и встает, поднимая за собой Пака, а затем разворачивая. — Да, они даже покраснели, — усмехается он, глядя на красные коленки хена. — Не смешно, — только и успевает сказать Пак, как оказывается на кровати. — Продолжим так, хорошо, что она не особо высокая. Теперь Чонгук становится на колени у самого края, придвигая к себе Чимина за бедра. — Хочешь или нет? — вдруг спрашивает Чон, поднимая на Чимина глаза. Младший лениво елозит головкой члена по сокращающейся в предвкушении дырочке, блестящей от смазки, и с вызовом пялится на Чимина. — Хочешь же, да? — насмешливо интересуется Чонгук, вводя головку. — Ты уже такой мягкий. Хен, скажи, что хочешь меня. — Извращенец, — вырывается у Чимина, а член Чонгука входит наполовину и тут же выходит. — Мой хен такой красивый, — мурлычет Чон, указательным пальцем проходясь по гордо стоящему члену старшего от головки и до самой мошонки. — А еще такой упрямый. — Хочу… — Я не расслышал, что ты сказал? — Хочу тебя… — Ты так быстро говоришь, что я не понимаю, чего ты там хочешь? — Если ты мне сейчас не вставишь, я вставлю тебе и жалеть не буду, — злится Чимин, ударяя Чонгука в плечо пяткой. — О, давай как-нибудь в другой раз такое попробуем? — игриво парирует Чон, касаясь губами внутренней стороны голени Чимина и больно прикусывая. Пока Чимин возмущается поведением младшего, явно указывающим на то, что не так уж пьян, как казалось Паку вначале, Чонгук входит полностью, закидывая укушенную ногу к себе на плечо и начиная ритмично двигаться. У старшего кончаются страстные претензии. Он запрокидывает голову, комкает одеяло и чувствует, как все тело немеет, ноет от нарастающего напряжения. Весь он становится запредельно чувствительным, и любое прикосновение ощущается, как ожог, но чуть более приятно. Теперь Чимин самостоятельно надрачивает свой член, кричит что-то несуразное Чонгуку, путаясь в словах. Перед глазами стоит густая пелена, тело липкое и сильно пахнет, но Чимину нравится. Все-все нравится. Особенно улыбка, прорезающаяся через толщу завесы возбуждения. Нахальная улыбка и сильные руки Чонгука прямо на его талии и чуть ниже. — Черт, как в тебе хорошо, — почти кричит Чонгук, наваливаясь на Чимина, продолжая вдалбливаться в безумном ритме. — Ты такой классный! Я так тебя люблю… Эти слова активизируют Пака и его чувства. Он этого так долго ждал. Неужели, наконец, это произошло… Он хватается за шею Чонгука, обнимает и прижимает к себе. Чон чуть замедляется, явно не ожидая такой бурной реакции, а когда Чимин ослабляет руки, приподнимается, глядя хену в глаза. — Поцелуй, — просит Пак, цепляясь за кофту младшего. Чонгук застывает в растерянности, широко открыв глаза. Чимин решает не дожидаться, когда он сообразит, и сам хватает его за лицо, а губами цепляется за чужие, проталкивая язык и в итоге увлекая за собой Чона. С этого момента ночь становится какой-то совсем безумной, рваной, беспокойной. Мир тут перевернулся. Словно в их телах были какие-то наркотические вещества, которые активизировались только после того, как они слились в поцелуе, наступила фееричная реакция, которая снесла крыши им обоим. Чонгук снимает с себя всю одежду, раскидывая ее по комнате, а Чимин помогает и делает ему сногсшибательный минет, причем умело, горячо, так, что Чон едва не кончает, заставляя Пака отстраниться. Затем Чимин заставляет младшего лечь на спину и седлает его, насадившись на член. Чонгука распирают слова восхищения, любви, страсти. От них Пак только сильнее разгорается, только больше лезет целоваться, кусает Чонгуку больно шею, замечая на ней отпечатки своих клыков и капли крови. Еще немного — Чимин вновь извивается на своем впитавшем запах страсти одеяле, а Чонгук входит в него, шлепая по ягодицам. Задница горит внутри и снаружи, но останавливаться нельзя… Последнее, что помнит Чимин, это как Чонгук целовал его в ключицы, языком обходил вставшие и болезненно ноющие от предварительных ласк соски. Чон что-то говорил в перерывах, о чем-то без умолку вещал, но Пак не уловил ни единого слова. Дальше все оборвалось. Пустота. Жар и пустота. Потом холод и пустота. Утром в постели Чимин просыпается совершенно один. Всю неделю Чимин мечтает. С того дня он так и не дождался от Чонгука смс. Не то чтобы Пак рассчитывал, что они после одной ночи сойдутся и поклянутся друг другу в вечной любви, но все же ему казалось, что после такой ночи следует какое-то разъяснение в чувствах. Чимина не смущает молчание Чона только по одной причине: той ночью он абсолютно точно сказал «я тебя люблю», — этого Паку с лихвой достаточно, чтобы быть счастливым и полным надежд. Кажется, у него появился с Чонгуком шанс. Причем не смутный, не прозрачный, а такой настоящий, реальный. Чимин не верит, что все произошедшее вина алкоголя. Чон его хотел. По-настоящему хотел. И он от этого не отвертится. На вторую неделю надежда все же начинает понемногу угасать. Чимин не хочет писать Чону, выдавая свою излишнюю заинтересованность, но ждать его так утомительно и невыносимо. Нужно хотя бы поговорить о том, что случилось, обсудить, что между ними. Пускай это будет не «любовь», а, например, «симпатия». Лишь бы Чонгук признал, что Пак имеет возможность стать его возлюбленным. В итоге Чимин так себя заводит, что сам пишет Чонгуку, приглашая на ужин. Он соглашается, тем самым подкрепляя уверенность Чимина в том, что между ними что-то есть. Чимин специально готовит Чонгуку его любимые блюда: запеченные куриные крылышки в чесночном соусе, закуску из зеленого перца с соевой пастой твенджан и пончики из сладкого картофеля. А также Пак покупает любимое пиво Чона, кусочек торта в его любимой кондитерской и вино на свой вкус. В воскресенье Чимин дожидается младшего во всеоружии. Чонгук опаздывает почти на час, но Пака этим не смущает. Заходя в квартиру, Чонгук улыбается, и Чимин улыбается ему в ответ, чего-то дожидаясь. Может, приветственного поцелуя или объятия, но в итоге Пак не получает ничего, только стандартную улыбку и «сегодня прохладно». Это коробит. Чон вновь идет на кухню, накладывает себе целую тарелку куриных крылышек, напевая какую-то приставучую песенку, затем усаживается за стол и начинает уплетать ужин, даже не поблагодарив Чимина за старания. Опять режет. Уже больней. Что-то совсем не так. Чимин знал, что отношения сразу не построятся, но он рассчитывал, что между ними что-то изменится, появится какая-то более теплая и романтичная атмосфера, что ли. Но взгляд Чонгука по-прежнему прикован к еде, а не к Паку. Таковы его приоритеты. Чимин злится, но больше не на Чона, а на себя, который возомнил себе что-то нереальное, а теперь будет страдать, мучаясь вопросами и своими никому не нужными чувствами. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает Чимин, вглядываясь в неомраченное мыслями лицо Чонгука. — Да вроде нет, — чавкая, отзывается Чон, а затем поднимает глаза. — А что? — Та ночь, что ты о ней думаешь? — Ничего… Бьют литавры. Сердце рвется. Чимин каменеет, глядя в лицо Чонгука, выискивая там хотя бы немного сострадания, нежности, участия. Ага. Размечтался. С чего бы Чону чем-то отличаться от тех, с кем Пак был до этого? Он точно такой же. Напился, трахнул и забыл. Разве бывает иначе? А Чимину все так понравилось, так запомнилось… Унизительно быть в слепом восторге от такой глупости. Непростительно любить такого парня. Так зачем его вообще любить? Что у него там в голове? Да ничего. Секс, бухло, еда — вот и все компоненты, а где-то там маячит карьера, проплывая между тремя китами. Откуда там взяться любви к кому-то вроде Чимина? — Значит, ничего? — переспрашивает Пак. — Да, ничего, слушай, мы были такими пьяными, к тому же мы не геи… — За себя говори, — перебивает жестко Чимин. — Хорошо, я не гей, у нас ничего не может быть, я просто был пьян, вот и все. — И никогда обо мне не думал в этом плане? — Никогда, — кивает Чон. — Даже когда прижимался ко мне ночью, лапал меня и дышал в шею? Чонгук удивляется и тут же опускает взгляд, скрывая смущение. Он тогда не спал. — Чимин, ты неправильно понял… — Получается, что ты хочешь сказать, что единственная причина, по которой ты все еще здесь — это еда и наша дружба? — А что еще может быть?! «Он врет», — Чимин уверен в этом. Чонгук ему врет прямо в глаза. Тот секс пускай был спонтанным, навеянным алкоголем, но это был секс, которого Чон очень хотел и был готов сделать все, чтобы Пак ему отдался. В ту ночь он кричал ему признания в любви, целовал в шею, вылизывал грудь. В ту ночь, вне сомнений, он его любил, а сейчас говорит, что все это алкоголь и только он. Чимин не верит, что Чонгук настолько трус, настолько ребенок, что он так незрел и не способен быть честным даже с самим собой. Или это Чимин такой незрелый и неспособный принимать реальность? — И вообще мне нравятся девушки, а с тобой это случайность, ну, знаешь, так со всеми бывает. Плакса. Идиот. Врун. Хватит. Чимин медленно встает, выхватывает тарелку Чонгука, подходит к шкафу и достает оттуда небольшой голубой контейнер, вываливает в него еще горячее мясо, а затем вручает обескураженному Чону. Затем достает из холодильника кусок торта в упаковке и тоже отдает младшему. — Хен? — в глазах Чонгука блестит непонимание. — Вставай и проваливай, видеть тебя не желаю, — твердо чеканит старший. — Хен, ты чего? — Чон пытается улыбнуться, свести все к шутке, но Чимин серьезен: он хватает его за локоть и тащит на выход. Пак открывает дверь и выдворяет протестующего Чонгука, который в руках все еще сжимает голубой контейнер и торт, не представляя, что с ними делать. Чимин, пока младший пытается его уговорить, выставляет за порог ботинки и кидает ему пальто. — Чимин! Ты это серьезно? — все еще не верит младший. — Абсолютно. Я тебя слишком долго любил. Раз ты меня отвергаешь, то мне нужно время тебя забыть, поэтому не смей ко мне возвращаться. И да, если ты начнешь сейчас шуметь, я вызову полицию, и она точно заинтересуется парнем-звездой, буянящим даже не в своем доме. — Чимин, ты же знаешь, у нас бы никогда ничего не вышло, — утешающе произносит Чонгук, — давай зайдем к тебе, поговорим… — Неа, катись к черту. Чонгук не успевает ничего сказать, а Чимин с хлопком закрывает дверь. Всю неделю Пак чувствует себя ужасно. Даже Юнги это замечает и предлагает пойти домой, отдохнуть, задуматься о жизни, может, пришло время что-то изменить. Чимин отказывается от щедрого предложения, потому что деньги сами себя не заработают, а мысли о Чонгуке все равно останутся с ним. Собственно, надо же было поступить так глупо! Знал ведь, что Чон отвергнет, но в какой-то момент Чимину явственно показалось, что у них все и вправду взаимно. Что только не привидится! А теперь сиди и мучайся… Но мучиться в одиночку Паку не дают. В один ни разу не прекрасный день на пороге кафе возникает Чонгук. В своем долбанном пальто, кепке, маске, он стягивает ее, подходя к прилавку. К несчастью за ним стоит именно Чимин. Пак и не успевает помечтать, что младший пришел сюда поесть, как раздается его голос: — Хен, нам надо поговорить, — жалобно сообщает Чонгук. — Что будете заказывать? — холодно отзывается Чимин, потупляясь в кассу. — Хен, — еще жалобней скулит Чон. — Если вы еще не надумали, можете постоять в сторонке. — Можно макиато и витаминный салат, — решает играть по правилам Чон. — Теперь ты со мной будешь говорить? — Вау! А вы случаем не Чон Чонгук? — вдруг спрашивает возникший из ниоткуда Тэхен, пялясь на Чона. — Я ваш фанат! — Правда? — поворачивается к Киму Чимин, безобидно улыбаясь. — Тогда для тебя большая честь обслужить своего кумира. — О, конечно! — кивает Тэхен. — Хен! — зовет Чонгук, но тот уже скрывается в подсобном помещении. Чимин всю неделю игнорирует Чона. Тот отчаянно пытается с ним поговорить после работы или до, но Пак ловко отклоняется от беседы, не давая Чонгуку ни шанса. А однажды он перестает приходить. Тэхен очень печалится из-за этого, а еще больше из-за того, что Чону что-то было нужно именно от Пака, а тот так бессердечно с ним поступил. «Сердца тут нет не у меня», — так и хотелось ответить Киму, когда он начинал причитать о несчастном щеночке. Из-за недельных визитов Чонгука в голове Чимина он поселился основательно, и отделаться от него стало просто невозможно. По ночам Пак видит красивые сны о Чоне (в них ему едва исполнилось шестнадцать), по утрам ему кажется, что он встречает его по дороге, на работе он то и дело замечает черты лица Чона в абсолютно ему незнакомых посетителях. Чимин сам ставит себе диагноз: у него Чонгук головного мозга. Неизлечимо. Неоперабельное. Остается только умирать. — Ты чего такой загруженный в последнее время? — интересуется Юнги, который не привык видеть Чимина таким тусклым и унылым. Признаваться в любовных драмах точно не для Пака, поэтому он решает соврать. — Хочу купить телевизор, но никак не могу выбрать модель. — И все? — удивляется Мин. — Да, — кивает Пак. — Если хочешь, то я могу тебе продать свой старый телевизор. Ему около года. Хороший, большой, отличная картинка. Продаю в полцены. Отказываться неудобно, к тому же телевизор действительно неплохая вещь, им можно будет заполнить пустоту если не в сердце, то хотя бы в голове. После работы Чимин едет к Юнги за ним, оценивает его характеристики и оказывается им доволен. Должен хорошо вписаться. Вместе они его пакуют, а затем вызывают такси. Чимин говорит Мину, что сам отлично справится с транспортировкой, а деньги он ему завтра отдаст, но хена то ли жаба укусила, то ли судьба телевизора испугала, поэтому он едет с Паком. Венец гостиной оказывается тяжелее, чем предполагал Чимин, поэтому сильно радуется, что хен все же настоял на помощи. На десятый этаж телевизор доставляет лифт, остается только дотащить до квартиры, но только размыкаются двери кабинки, как Чимин замечает знакомую фигуру у своей двери, которая тут же поворачивается к лифту. «Что он тут делает?» — молча возмущается Пак, помогая хену вытащить телевизор. — Вам помочь? — Чонгук уже тут, глаза горят, а руки готовятся помогать. Чимин собирается сказать «нет», но хен его опережает. — Да, было бы неплохо, а то я уже устал. Чимин вместе с Чонгуком затаскивают телевизор в квартиру, пока Юнги причитает на ходу, что он слишком стар для всего этого и его никто не бережет. — Нам надо поговорить, — шепотом объявляет Чон. — Тебе надо уйти, — безапелляционно говорит Пак. Чимин расплачивается с Юнги, благодарит и желает хорошего дня. Чонгук все еще стоит в его квартире и никуда уходить не торопится. — Я бы выпил кофе, — говорит задумчиво Мин, — у тебя есть? — Конечно, — весело отзывается Пак. — Я бы тоже, — присоединяется Чонгук, сверля Юнги недобрым взглядом. — Ох, простите, осталось только на одну чашку, — наигранно печально выдает Чимин. — Давайте я вас провожу, пойдем. Юнги-хен, кофе в крайнем шкафчике! Чимин толкает Чонгука в спину, но тот не желает идти, упирается и продолжает бурчать. — Кто он? — на пороге спрашивает Чон. — Твой парень? Я его никогда не видел. — Не твое дело, — Чимин тянется к ручке двери, чтобы ее закрыть. — Да почему ты не хочешь со мной говорить?! — кричит Чонгук. — Что у вас там? — доносится беспокойный голос хена с кухни. — Так, все, замолчи, я реально сейчас вызову полицию, — горячим шепотом сообщает Чимин. — Я тебя попросил держаться от меня подальше. — И сколько? Сколько я еще должен держаться от тебя подальше? «Наверно, всю жизнь», — печально думает Чимин, но в итоге ничего не отвечает, просто захлопывая дверь перед лицом грустного Чонгука. Он смотрит в глазок на всякий случай, наблюдая за тем, как медленно фигура Чона удаляется с лестничной площадки. Пару раз младший оборачивается, явно надеясь, что Чимин выйдет. Пак сжимает ручку до боли, но все же не решается ее повернуть. Им уже не о чем говорить. Чимин пытается забыть о Чонгуке, но ничего не выходит. Теперь и Юнги стрекочет: «Тот парень в тебя же по уши влюблен, что ты с ним как последний мудак?». А он разве не ведет себя, как мудак? Паку даже захотелось рассказать, как он страдал все это время, но история кажется ему нелепой и бессмысленной. Главный дурак тут точно он: влюбиться в друга детства, заняться с ним сексом и рассчитывать на черт знает что. Когда в двенадцать часов субботы раздается звонок, Чимин уверен, что это Чонгук. Он тут же кидается к телефону и сильно удивляется, когда оказывается, что это мама. Он поднимает трубку и на него обрушивается поток информации: Чонгук напился, буянил, даже попал в больницу, вроде с чем-то серьезным. Правда, об этом никто не знает, но его мама очень волнуется. Чимин все это время стоит, как вкопанный, не понимая, что чувствует, потому что ровным счетом не чувствует ничего. «Меня это не касается», — выплёвывает он из себя. Мать реагирует остро, говорит, что он бессердечный человек и отвратительный друг. Чимин соглашается, говоря, что у него нет и никогда не было сердца, а по щекам бегут слезы… Чонгук неисправимый дурак. Чимин пытается не думать, пытается делать вид, что ему все равно, но сердце разрывает грудь, а перед глазами проносится прошлое. Он нарезает продукты на автомате, думая только о Чонгуке. Пак вспоминает, как катал маленького Чонгука на качелях, как таскал его на спине до тех пор, пока Чон его не перерос. Они вместе ездили на море, ловили кузнечиков, готовили печенье для мам. Чимин всегда его защищал. Чонгук чувствительный, ранимый, временами такой доверчивый и пугливый. Он всегда следовал за ним, как только-только вылупившийся утенок, повторял стиль в одежде и даже пошел на тхэквондо. Чон был ему младшим братом. Зачем? Зачем стоило желать большего? Чимин вспоминает, когда осознал то чувство. Это была ранняя весна. Тогда Чонгук его уже перерос и сиял сногсшибательной улыбкой. А у Чимина испортилось зрение, были очки с толстыми линзами и щеки, усыпанные прыщами, какая-то девушка написала ему шутливое любовное послание, а Пак повелся как дурак, надеясь, что за его непрезентабельным внешним видом разглядели хорошего парня. Вся школа судачила о том, какой Пак Чимин идиот и как просто его надуть. Только Чон был тогда рядом: «Неважно, кто тебя не любит, я буду любить хена всегда», — важно заявил он, рассмешив тем самым Чимина, а еще затронув все струны души, заставив в себя влюбиться. Нож соскальзывает, распарывая руку, а затем падает в раковину. На месте раны появляется красная полоса. Чимин вздыхает и запускает руку под холодную струю. А если с Чонгуком случилось что-то серьезное? Пак уже не может ни о чем думать. Даже порезанная рука не болит. Он не выключает воду и уносится за телефоном, звонит матери и сразу же спрашивает: — Как Чонгук? — Ох, все обошлось! — счастливо докладывает мама. — Он оказывается, не в больнице был! Его мама перепутала названия, он был в кафе. «Да как такое вообще можно перепутать?!» — закипает Чимин, все же чувствует облегчение, разглядывая, как из раны все хлещет алая кровь, струйками огибая запястье и опадая на пол. Еще и убираться теперь. После уборки у Чимина пропадает аппетит. Вместо этого он берет старый альбом и рассматривает детские фотографии. Почти на каждой из них где-то рядом стоит Чонгук. Пак улыбается, восстанавливая утраченные воспоминания по кусочкам, по крупицам, по самым памятным моментам: зоопарк, океанариум, аквапарк, Пусан, пляж, школа. Альбом дарит Чимину тепло, поэтому Пак идет с ним в кровать, прижимает к груди и надеется, что с Чонгуком все будет хорошо. Они же могут стать опять друзьями? Стоит с ним поговорить. Сны у Чимина беспокойные, непонятные, слишком темные и пугающие, совершенно не дающие расслабиться, поэтому он радуется, когда его за полночь будит телефонный звонок. На этот раз это Чонгук. Пак вскакивает с кровати, роняя альбом и совершенно теряясь: собирать фотографии, расползшиеся по полу, или же отвечать на звонок. Даже такую простую дилемму Чимин не в силах сейчас разрешить. Рука подает знак болью, и Пак решает ответить на звонок, но нажав на зеленую кнопку понимает, что понятия не имеет о чем ему говорить. — Хен, я такой дурак, пожалуйста, прости меня, — раздается сразу скороговоркой. — Я тогда не спал, просто стыдно сказать, что я к тебе… Ты мне нравишься. Правда, очень-очень нравишься. Хен, ты меня слышишь? Я так устал. Хочу к тебе. И хочу тебя… Только не молчи! Давай поговорим! Чимин, пожалуйста. Тот парень, тебе он нравится? Чимин, а Чимин… Скажи ну хоть что-нибудь, тогда я все расскажу тебе… Чимин опускает телефон. Из него все еще доносятся слова взволнованного Чонгука. Прямо прорвало его на откровения. Пак тихо подходит к входной двери и слышит всхлипы и схожие завывания. Чимин знал, что так и будет, поэтому аккуратно открывает дверь. Чонгук сидит на корточках у стены в капюшоне с растрепанными волосами и красными слезящимися глазищами. Прямо как было тогда в их первую встречу. Сколько лет прошло, а ничего не изменилось.… Сначала негодование, потом злость и наконец — сострадание, которое перерастает в бескомпромиссную любовь. — Хен, — тянет Чонгук, шмыгая носом, протягивая Чимину руку. — Какой же ты все же плакса, — качает головой Пак, усаживаясь рядом с младшим на корточки. — Плакса, врун, дурак, а все равно смотрю на тебя, и оторваться не могу. Ну, не плачь, хен же с тобой. — Чимин-а, что с твоей рукой? — взволнованно спрашивает Чон, накрывая ладонь Чимина своей, утирая слезы другой рукой, плакать он стал еще сильнее. — Порезался, — вкрадчиво объясняет Пак и встает. — Пойдем, нечего тут сидеть и соседей пугать. — Хен, — зовет Чонгук. — Я сделаю для тебя все-все, только не уходи от меня, не закрывайся. Что-то это очень напоминает… — Тогда люби меня, — просит Чимин. Чонгук вскакивает на ноги и тащит Пака назад в квартиру, а затем припечатывает к стене. Глаза у Чона блестят от слез, а улыбка слегка дрожит, но Чимину нравится это лицо и его владелец, несмотря на то, что временами он совершенно невыносим. — Начнем отсюда, — говорит Чонгук, наклоняясь к Паку, едва не касаясь его носом, а рукой забираясь под пуловер. — Держись крепче, — уже шепотом добавляет он, опускаясь на колени. Чимин слышит, как звенит пряжка ремня и расстегивается молния на его джинсах. Раненой рукой он зарывается в волосы Чонгука и спокойно выдыхает. «Теперь точно мой, — думает лихорадочно Чимин, тихо постанывая, — наконец-то»