Килв
Иногда кажется, что земля уплывает из-под ног, и былое равновесие уже не вернуть. Жизнь любит играться с нами: подкладывать неожиданные карты, закрывать нужные двери и прятать от нашего взгляда важные детали. А сейчас в душе царит уверенность, что её величество Жизнь гаденько посмеивается, наблюдая за тем, с каким лицом ты садишься на лавку. Даже метка на запястье чешется от злости. Большинство таких, как ты, выбирают друзей не по адекватности, конкретным способностям или отношению к определённой субкультуре. Вы готовы терпеть вечные навороченные шуточки и странные заскоки, лишь бы видеть прогресс и живость в человеке, так? Конечно. Именно поэтому когда-нибудь Ганкл будет прощен за то, что он, сволочь такая, неделю упрашивал тебя посмотреть на «красивейшего вокалиста» группы, выступающей здесь каждые три дня, а за пару минут до встречи написал, что ему срочно нужно поговорить с женой и дочкой. Видите ли, провод телефонный освободился. Вообще, упрёки в адрес парня ничтожны, ты и сам понимаешь это. Во-первых, Тинда — его соулмейт. Твой жизненный опыт не позволяет понять, каково испытывать чувства к соулмейту. Во-вторых, с давних пор, когда население разделили на две части и расселили по разным подземельям, существуют законодательно закреплённые ограничения на семью и менее устойчивые отношения с представителями противоположного пола. Неблагоприятность окружающей среды ограничивает человечество и его развитие. На поверхности холодно и господствует изменённая радиацией фауна, а чем ниже спускаешься, тем холоднее. Людей сейчас слишком много для доступной территории, поэтому разрешение на детей получить не так-то просто. А что насчёт Ганкла… Будь у тебя эта самая «любимая семья», с которой ты можешь видеться от силы раз в два месяца и говорить по вечно занятому телефону чуть чаще, ты бы поступил так же. С течением времени стремление найти соулмейта то ли к счастью, то ли к личной катастрофе, начало лишь усиливаться. Ещё подростками все вы, мальчишки за потертыми школьными партами, мечтали найти того самого человека: понимающего и понятного, необычайно нового и родного одновременно. Рутинная учёба и ставшая зацикленной работа не заставили забыть мечту, наоборот, они увеличили число её производных действий: выслеживаешь в широких коридорах интересных людей, болтаешь на темы родственных душ и отношений с парочкой друзей да соглашаешься на такие вот музыкальные авантюры. Пусть билет куплен не тобой, а Ганклом, в силу своей жадной до всяких возможностей сущности ты просто обязан потерять пару часов на выступление. Тут много людей, вдруг найдёшь долгожданного соулмейта? Чем больше проходит времени, тем чаще тебя посещает мысль о том, что осталось совсем немного, вот-вот найдёшь «своего» человека. Подобное мышление обманчиво, как и то, что при подбрасывании монетки после пяти выпавших подряд «решек» с большей вероятностью будет «орёл»; но отчего-то так хочется этому верить, что становится не по себе. Столько лет ждать встречи, чтобы потом ради каждого шороха за дверью или мимолётной улыбки спешить познакомиться. Так что если бы ты не остался здесь, то пошёл бы за этим в бар. Твои действия часто отвратительно предсказуемы. Оглядывая выходящих на сцену музыкантов, пытаешься припомнить, кто и когда изъял у тебя ту часть души, что должна любить музыку. Около девяносто одного процента современных людей могут восхищаться «правильно подобранными звуками», ты же пока не проникался ни одной мелодией. А среди меломанов тяжело быть таким вот скептиком, влюблённым в числа… Скучающе рассматриваешь медного цвета инструменты, звенящие, напичканные огромным количеством трубок и наполовину декоративных металлических вставок. Громко, глупо и чуждо тебе. Черты вокалиста смазливы, барабанщик не примечателен, гитарист двигается как-то машинально. Но… что это? Мягкий, простой и красивый звук. Как знакомая, тянущаяся нитью песнь ветра на поверхности. Перед глазами вновь проносятся тихие пустыри наружного мира, каждый раз поражающие своим мёртвым спокойствием, вселяющие дух свободы и одиночества. Всего на минуту (но на какую минуту!) ты чувствуешь себя «дома». Степь, плавная, переменчивая тишь и твоё приглушённое дыхание в защитной маске. Опомнившись, суетливо надеваешь очки со слабеньким увеличением и находишь взглядом худощавого флейтиста с неприкрытой меткой на щеке. Пальцы неторопливо перебирают ровные отверстия в извилистой тонкой трубе, бледные, как и у всех подземных жителей, губы едва касаются наверняка прохладной поверхности металла, а светлые ресницы чуть подведённых закрытых в умиротворении глаз подрагивают. Это видно даже со второго ряда. Зуд на запястье, что был почти незаметным ранее, и причиной которого ты считал нервическое раздражение, усиливается и становится скоро невыносимым. Дыхание спирает, и ты поднимаешься. В недоумении идёшь к выходу, чувствуя холод по спине и жар в животе. Поймав несколько возмущённых поднятым шумом взглядов (уж не принято святую-то музыку прерывать резким уходом), выскакиваешь из зала и, едва пробравшись через охрану, поворачиваешь в сторону туалета. Дверь тяжело хлопает, массивные ботинки часто стучат по тусклому кафелю, а ты, пребывая в смятении, судорожно снимаешь повязку и подставляешь ноющее запястье под холодную воду. Видишь, как ненавистный тобой крестик деформируется, и тут же подкатывает настолкьо сильное возбуждение, что ноги слабеют, и ты облокачиваешься на раковину, чтобы не свалиться на пол. — Ч-чёрт. Замечаешь больше деталей. Из зеркала смотрят твои бешеные чёрные глаза. Придирчивый взгляд. В очередной раз осматривая тёмные всклокоченные волосы под ремешками кожаного головного убора учёного, покрасневшее лицо и пар изо рта, как можно беспристрастнее подбираешь причину резкого возбуждения. Но чем больше смотришь на запястье, тем меньше сомневаешься. Да, это все же то, о чем ты думаешь. — Что ж делать-то? А пока ты умываешься и приводишь мысли в относительный порядок, на запястье медленно проступает «нолик». Фаталисты кричали издавна: «У каждого есть своё призвание! Каждый должен быть уверен в том, что его где-то ждут, что вся его жизнь давно предрешена, остаётся только прожить ее на полную катушку». Причина подобного мнения предельно проста: каждый человек, достигший более-менее осознанного возраста, получал от природы метку. По-иному ее можно назвать индивидуальным шрамом, показывать который решались немногие. Твою метку, к примеру, видели человек десять-одиннадцать, включая родителей, Ганкла и некоторых не совсем друзей. Люди всегда стремились связать метки с особенностями человека, пользуясь статистикой докторов. Так, на склад ума зачастую предназначалось своё место на теле. Например, у многих учёных метки возникали на запястьях, щиколотках и фалангах пальцев, почти у всех общественных деятелей, политиков и ораторов метилась грудная клетка или спина, а у творческих личностей судьбоносные шрамы могли возникать в абсолютно любом месте. Но ты считал всё это глупостью. Вообще тема меток была окутана ореолом загадочности, что делало ее очень заманчивой для разговоров. Многие считали, что значительную роль в определении метки играли неочевидная физиология и психические особенности. К примеру, у половины опрошенных, считавших себя страстными любовниками, метки сосредотачивалась вблизи эрогенных зон: шеи, внутренней части бедра, груди и губ. А у четверти гомосексуалистов меткой было несложное изображение какого-то животного. И учитывая это разнообразие, ты просто не мог смириться с простым трёхсантиметровым крестиком на правой руке. Он оскорблял тебя всем от своей зауряднейшей сути до ровности палочек. Более того, красовался он левее внутренней части запястья, в самом, как ты считал, неудобным для обзора месте. Пока спускаешься на лифте к своему «тяжёлому» из-за недостатка кислорода этажу, встречаешь Ганкла, заоблачно улыбающегося своим мыслям. Он тут же всплывает на вашу общую поверхность и улыбается уже по-другому: — Приветик, Килв, как тебе концерт? Понравился вокалист, м-м-м? Рассеяно показываешь ему кисть с оттянутой тканью и наблюдаешь за сползающей улыбкой и забавно во всех иных случаях округляющимися глазами. — И это не вокалист. — А кто же?! — Дружище, давай потом, а? Пусть Ганкл твой лучший друг, тебе сейчас не до впечатлительных и любопытных. Парень кивает и, заинтригованный, замолкает до твоего ухода. Следующую неделю ты посещал все концерты группы, и даже любимая воображаемая рать не могла тебя остановить. Благо, рабочий день к началу концерта заканчивался, и ты бежал изо всех сил, чтобы успеть до первых звуков. Во второй раз ты опоздал и просидел все время у входа, слыша лишь мотивы за дверью. Много ли людей задумываются в такие моменты о странности обычаев общества, в котором они живут? Если бы не эти самые обычаи, ты бы не только слышал музыкантов, но и видел их. Видел бы его. Как же глупо ты тогда себя чувствовал. Тебя интересовала только одна партия. И слыша ровное дыхание, проходящее через кусочек металла и — о чудо — оживающее там свободной птицей, ты ощущал мощную волну эмоций. Впервые хотелось подпевать, двигать телом, оформляя напев в танец, и чувственно поднимать руки как можно выше. Но петь ты не умел, под музыку по тем же обычаям уже давно не танцевали, а репутация несдержанного человека не прельщала, поэтому за все тело отыгрывались сбившееся с ритма сердце и дрожащая под лёгкими диафрагма. Даже странность собственных действий не сбавляла восторга, что охватывал тебя. Как-то раз ты разобрал во время перерыва смелое: «Чилви, а почему здесь нет твоего парня?», и, вот же, такое правильное смущение отобразилось на рыжеватом лице, что ты расстроился. Да и в библиотеке позже ты нашёл газеты с изображениями группы, на которых у парня была немного другая метка: чётко очерченный узел стебля и закрытый бутон цветка на его конце. На лице того Чилви, которого видел ты, цветок был распущен: парень любит кого-то и не пытается это скрыть. Очень забавное совпадение, не правда ли? Живёт себе человек, работает по будням, отдыхает по выходным, гадает, когда его метка изменится, а потом находит соулмейта, который уже занят другим. Спеша на очередной концерт ты грубо прикидываешь вероятность того, что у соулмейта твоего соулмейта есть совершенно другой соулмейт, а у тебя есть хоть какой-то шанс, но мысли путаются и потихоньку сворачивают в сторону нетерпения, что ты пытаешься если не остановить, то замедлить. Вспоминаешь для этого всякую информуцию по теме, вычитанную когда-то из газет. Бывало такое, что чья-то так называемая «душа» пыталась достучаться до совершенно несовместимой с ней, и это приводило мучительной и труднопроходимой безответности. Примерно десять процентов случаев. Некоторые люди не находили своего соулмейта или, вопреки доказанной моногамности, встречали его дважды, однако вероятность такого стечения обстоятельств намного меньше. Иногда это становилось отрадой тем, чьи соулмейты умерли, но чаще всего это приносило жуткие проблемы. Представьте, вы любите человека, счастливо с ним живёте, заботитесь друг о друге, а потом появляется тот самый третий соулмейт. Либо вы сами разрываетесь между двумя примерно равно сильными чувствами, либо наблюдаете за тем, как ваш (казалось бы, только ваш!) соулмейт дарит часть себя другому. Но вернёмся к действительности. Ещё вчера ты обещал себе, что этот концерт будет последним для тебя. Ибо бессмысленны все твои переживания, вздохи и ежедневные задерживания в ванной, ведь бывали и случаи, когда метка возвращалась в предыдущее своё состояние, а чувства исчезали. Твоё поведение в последние дни давит на психику своей глупостью и беспомощностью. В конце концов ты тоже имеешь гордость и некие потребности. Внезапно на сцену выходит вокалист с микрофоном и хмуро объясняет, что Чилви сегодня не будет. — Почему? — расстроенно кричат из толпы. — По личным причинам, — тихо говорит парень, который вдобавок ко всему выглядит озабоченным. Отгоняешь мысли о том, что могло случиться что-то плохое. Встаёшь и торопливо уходишь, пока не закрыли двери. Тебе здесь больше делать нечего. Хочешь радоваться тому, что не увидел его, ведь это приносит тебе лишь грусть. А худший способ грустить — это видеть любимого человека и понимать, что он никогда не будет твоим. Хотя, может, правильней назвать это лучшим способом? Но ты волнуешься, и этого не скрыть. Учащённое сердцебиение и навязчивые мысли в голове не пройдут просто так. Они тихонечко убьют тебя изнутри, если не убедишься в том, что все хорошо. Может он отсыпается после суточной вечеринки или просто кувыркается с кем-то… Хех, почему это с «кем-то»? Не проще ли назвать все своими именами? Соулмейт у него есть. Да, родственная душа. Не ты. Но только такое не должно так сильно тревожить друзей… Тебе хотелось бы думать, что ты ошибся на пару сантиметров, однако палец нажал на кнопку другого этажа по четкому нервному импульсу. Несколько поворотов, и ты звонишь в дверь друга. — Это Килв, — громко произносишь на всякий случай. Стучат засовы, шкрябают о сталь ключи, и дверь открывается. Перед тобой маниакально защищающий своё жилище полицейский Ганкл. Единственный, кто может тебе помочь. Людей подобной профессии было много. Много должностей, много сфер деятельности, но существуют основные специализации. Новички чаще ошивались на этажах или охранных постах общественных мероприятий, а далее по уровню опыта: охрана производственных помещений, сопровождение в экспедициях на поверхность и обеспечение безопасности в правительственных органах. Ганкл же относится к менее популярным информационным полицейским. Экий агрессивный книжный червь, защищающий доверенную информацию и места ее хранения как, без преувеличений, собственную жизнь. Войдя после пригласительного жеста в обитель начинаешь разговор: — Мой соулмейт пропал. Тот, который флейтист. — Так это тот флейтист? Стоп. Что?! Глядя на вытягивающееся лицо друга немного смущённо поправляешься: — Точнее… Он не пришёл на концерт. И… я это… волнуюсь. — Почему его нет, не знаешь? Парень успокаивается и усаживает тебя на диван. Да, суета мешает. Просто обожаешь Ганкла за его странное, но в определённой мере четкое отношение к информации. Распознаёт все в спутанном порядке, но всегда вылавливает суть. А когда необходимо, умеет и промолчать. — Сказали, что по личным причинам. — Понятно, — он вздыхает и проницательно так смотрит в глаза. — Ты же понимаешь, что он не твоего полёта? — Да, рождённые ползать летать не могут, и все такое, но это не отменяет моего волнения. Мне как-то… невыносимо, Ганкл. Буду благодарен если хоть немного успокоишь меня. Идти-то не к кому больше. — Эм… И как же тебя успокоить? Ты едва пожимаешь плечами и обдумываешь свои глупенькие идеи по розыску достаточно известной личности. — Парень, если ты о сексе, думаю, это испортит наши отношения, так что… А вот это тебя смущает по-настоящему. — Да и не нужно мне с тобой спать! — вскрикиваешь чуть ли не обиженно. — Просто идею подскажи или что-то простенькое о смысле жизни ляпни… Ты друг или кто? Ганкл закатывает глаза и идёт на кухню. Громко включается чайник. Пока ты разглядываешь тянущиеся по верхней части стены трубопроводы с паром, на котором работают почти все бытовые приборы, дерзкая идея кажется уже не такой невыполнимой. — Слушай, а ты не можешь по своей базе пробить одного, лишь одного человечка? На кухне что-то звонко падает, и Ганкл вбегает в комнату, видимо, собираясь минут десять вправлять тебе мозги словесной тирадой о неразглашении. Этот его бзик вы проходили ещё в первые дни знакомства. Ведь если нет безопасности данных, то жизнь его бесполезна. Вообще, у тебя сейчас всё очень плохо. Твой привыкший к шуткам мозг вот-вот взорвётся в попытках успокоить тебя своими же фальшивыми шаблонами, которые должны расслаблять. Вот уж и ком к голосовым связкам поднимается. Зудящие и наверняка покрасневшие глаза неумолимо действуют на Ганкла. Он замолкает, теряется, садится рядом с твоей размякшей физиономией и неуверенно обнимает за плечи. Пытаясь не сорваться (слёз с прошлого раза накопилось предостаточно), осознаёшь, что нужно воспользоваться моментом: — Ганкл. Я же не буду никому говорить. И ему не сознаюсь, откуда знаю. Не убивай во мне силы на долбанный первый шаг. А вдруг его похитили… или он болен… Может у него приступ какой, никому не успел ничего сказать. Это ведь мой первый соулмейт… Я ж… Я ж люблю его. На идиота-тебя действуют собственные слова. Безысходность и паника. Не можешь больше сдерживаться: слишком много всего произошло за эту неделю. Вырывается пара тихих всхлипов, после чего замолкаешь, пряча лицо в ладонях. — Хорошо, — вздыхает Ганкл. Под твоим ощутимо мокрым и, сто процентов, до невозможности растерянным взглядом он достаёт из тумбы громоздкий терминал электронной библиотеки и деловито спрашивает, занося руки над клавиатурой: — Имя его как? — Чилви Ай, — шмыгаешь в ответ. Стыдливо утирая слёзы и пытаясь игнорировать свое жалкое состояние, смотришь на зелёный экран, на котором светится комментарий о соединении с сервером. А когда база прогружается и Ганкл читает адрес, ты счастливо вскрикиваешь, лыбишься и коротко, но очень крепко обнимаешь удивленного друга. Вылетая из комнаты, бросаешь невнятные слова благодарности. Успеешь ещё принести ему в жертву часть своей до опупения важной жизни и выпить вместе чай. Эндорфин с беспощадностью каких-нибудь амфетамина или героина заканчивается. Никогда тебе ещё не было так стрёмно звонить в чью-либо комнату. Бутылка спиртного в руках, которая появилась у тебя совсем недавно, и, откуда ты для смелости и, впрочем, безрезультатно минут пять назад хлебнул, какой-либо особой уверенности не придаёт. Легче было бы думать о контакте с лавой в растворяющейся бочке или же с жидким водородом в ванне, чем с дверью напротив. Дыхание частое, будто ты только что бежал, хотя здесь твоё тельце уже минут пятнадцать. Да и на более высоких этажах, как этот, в воздухе больше кислорода. Элита… «Ну всё!» — думается тебе, когда ты в очередной раз представляешь, как тебя дружелюбно посылают после пары слов приветствия. Кому нужна паника? В конце концов, ты что, стоять в нерешительности у порога сюда сломя голову бежал? Рука дёргается к звонку и достигает фигурной кнопки. Резкий и короткий звон рушит нервные клетки, дрожь рук уже не скрывается в сжатых кулаках, а к лицу ещё сильнее приливает кровь. Бежать, если что, так? Никуда не пропадает и чувство того, что стоит нормальному человеку увидеть тебя, как он нажмёт на кнопку вызова срочной психиатрической помощи. Любопытные доктора в мечтах видят такого вот пациентика. После двух минут, чинно засечённых тобой на часах, звонишь ещё раз, уже спокойнее и протяжнее. Может статься, что здесь его нет. Тогда где?.. Но дверь вдруг открывается. На тебя смотрят чуть опухшие светлые глаза под русой чёлкой. Необычно видеть его так близко. Пол-лица скрыто чёрной декоративной маской. На вопросительный взгляд мято улыбаешься и молчишь, не отводя взгляда. Поздно метаться: тебе уже открыли — а если уж начал гнуть линию, так доводи до конца. Флейтист почему-то просто уходит вглубь квартиры и, видимо, разрешает тебе войти. Переступаешь через порог и негромко хлопаешь дверью. Нашарив в темноте замок, защёлкиваешь на два оборота. Так. И что теперь делать? Достаточно известный музыкант, красивый и тихий парень, а по совместительству твой до дрожи восхитительный соулмейт, пускает тебя в дом, не будучи даже знакомым с тобой. Да всё по плану вообще… Снимаешь боты, проходишь в комнату, устроенную как гостиная, и чего-то ждёшь в спокойном свете лампы. Здесь теплее, чем у тебя дома. Видимо, сказывается разница в пять этажей и теплоизолирующий ремонт. Чилви выходит из соседней комнаты с двумя стаканами. Садится на диван перед низкими ящиками-столами и выжидающе смотрит на тебя. Бутылка настойки тут же открывается, и вы выпиваете по пятьдесят граммов. Хозяин квартиры приносит какие-то маринованные грибы и мясо на закуску. Наблюдаешь за ним. Он будто бы не замечает твоего взгляда, только сдержанно пьёт и смотрит в одну сторону. Личные причины, да? Измученный взгляд зелёных глаз наконец берётся за изучение твоей типичной наружности, и под ним хочется съёжиться. Ты не знаешь, кто этот человек. Хочешь поддержать, но не имеешь не только права, но и никакой возможности. Сидите. Оба с опухшими от слез глазами, оба пьющие и напрямую изучающие друг друга. После появления в стакане музыканта чуть ли не шестой порции алкоголя ты не выдерживаешь: — Утром будет плохо. Парень улыбается одними уголками губ и опускает стакан. — Как тебя зовут? — Килв. — Вот как. Килв… я искренне желаю, чтобы утро не наступало. С этими словами Чилви преодолевает полметра, что разделяют вас, едва приподнимает маску и целует тебя в губы. Да так страстно, что твоё тело тут же реагирует на это действо. Надо ли говорить что-то о внутреннем голосе, вопящем самую несусветную чушь при каждом движении чужого языка? Парень садится тебе на колени и ерзает, смотря то в глаза, то на губы. В немом ужасе выпутываешься из плена, встаёшь и отходишь на пару метров от дивана. Музыкант как-то криво ухмыляется и опускает голову. — Не за этим я. Удержавшись от наворачивания кругов по комнате, находишь старый кондиционер и опускаешь температуру на пару градусов. Будто это поможет. А потом подходишь к неподвижному парню и трогаешь его плечо: — Словами расскажи. Не будет отвратительной пустоты потом. Немного успокаиваешься. Ловишь каждый взгляд, каждое сомнение в нём. Флейтист медленно снимает маску, и ты видишь снова закрытый, как в старой газере, бутон. А ведь во время настолько важного для тебя поцелуя ты и не заметил этого. Понимаешь, что слишком сильно удивился, когда парень грустно усмехается. И его вдруг прорывает: — Словами? Без проблем. Все просто: я никому не нужный любовник-неудачник. Даже ты вот шарахаешься от меня. Я, что, заражённая шлюха, сумасшедший или маньяк? Хотя нет, о чем это я… Ты, наверняка, думаешь, что я схожу с ума от любви и пытаюсь забыться в руках первого попавшегося фаната. Жалость? Или поддёрнутое самолюбие? Почему не трахнешь меня? Всё ещё пребывая в удивлении, не смущаешься, но и не собираешься отвечать на вопросы, только спрашиваешь: — У тебя такое, — невольно смотришь на его метку и описываешь кистью окружность в воздухе, — в первый раз? — Нет, в третий. И я сейчас серьёзно. Представь-ка. И я ведь, блять, на самом деле каждый раз верю, что это навсегда. Бей меня, унижай, мимолётно люби, а потом разочаровывай, дурь одна… И долго же мне приходится осознавать, что меня не ценят ни на йоту… Тебе становится не по себе. Отчаяние, плещущееся в открытом перед тобой человеке, постепенно заполняет тебя сочувствием, граничащим с жалостью. — Знаешь, — резко садишься рядом, снимая повязку с руки, показываешь запястье со знаком и начинаешь не в меру эмоциональную речь, — у меня вообще крестик был… дебильный такой. Да и в месте отвратительном. Вот, и не полюбуешься ведь. Ладно, крестик, думал я, может, когда изменится, поинтересней будет. Ан нет: теперь, какого-то чёрта, он в нолик превратился. Просто НОЛИК! Отвратительно круглый, он будет правильней всей моей жизни… Чилви замирает и недоуменно смотрит на шрам. Следя за реакцией, продолжаешь: — Любишь крестики-нолики? Я вот ненавижу эту игру, хоть и тривиальную, но, по-моему, бессмысленную. А ещё говорят, что метка есть отражение нашей ничтожной личности. Мол, все мы индивидуальность, и шрамы ей соответствуют. Меня, значит, можно называть «господин Бинарность» или «Повелитель крестиков и ноликов»? Значит ли это, что я вынужден всегда выбирать из двух вариантов? Первым ходить или вторым. Проигрывать и выигрывать, одно и то же… А как же ничья? Поле, к примеру, кончилось! Странный символизм выходит. А вот ещё такой вопрос меня всегда волновал: моя физиология сама решила, что метка должна быть на запястье или же этот дьявольский крестик захватил мое тело лет в десять и приказал моему мозгу думать, как учёный? И почему именно КРЕСТИК и НОЛИК?! Хотя… — тон меняется на восхищённо-заговорщический, — это же знак свыше! Нужно найти ещё человеков с парами нолик-единица, круг-квадрат или даже грустный-весёлый смайлики и захватить Мир! Ву-ха-ха!.. Как думаешь, какова вероятность того, что среди всего человеческого рода найдутся такие?! Замолкаешь так же резко, как и заговорил, и серьёзно смотришь на красивое лицо напротив. А для пущего эффекта наклоняешься и коротко целуешь приоткрытые губы. Надеешься, что это будет для парня перегрузкой с последующей перезагрузкой. Парень смотрит на тебя ошалело и вдруг заливается смехом. Хрипловатым, открытым и почти счастливым. Его беззвучно шатает ещё секунд сорок, а потом на его глаза наворачиваются слёзы, и, замолкнув на мгновение, Чилви начинает судорожно рыдать, обнимая тебя за плечи. Что ж, сработало. Лучше эмоции, чем тишина. Душевные раны быстрее затянутся, если прижигать их смехом. Думаешь, какой же он странный. Имя своё не сказал (а ведь ты мог его не знать), про твоего «ноликового» соулмейта не спросил… Когда всхлипы заканчиваются, ты уже примиряешься с тем, что от возбуждением тебе не избавиться с Чилви на груди, и, что, в принципе, ты не против чего-то большего, пусть это и будет мимолётным порывом. Поэтому-то и не пытаешься держать руки подальше. Гладишь по секущимся волосам, затылку и чуть сгорбленной спине. Он неопределённо смотрит на тебя. — Такие открытые в данный момент, без подводки и сосредоточенности, твои глаза мне нравятся гораздо больше. А смех после слез и дальнейшие слёзы — так правдиво. Чилви окончательно успокаивается и… немного смущается? Пытаясь скрыть это, поднимается с дивана, включает запись лёгкой музыки и улыбается, как отбитый. Видимо, почувствовал в ваших сентиментальных объятиях некое… напряжение. Подходит и садится на колени перед тобой. Дёргаешься, но его цепкие руки не дают тебе подняться, глаза убеждают сидеть, а язык, облизывающий пересохшие губы, настойчиво советует закрыть глаза, иначе ты потеряешь контроль раньше времени. Надо это остано… вить. До чего же ты докатился? Хочется одновременно убежать и надолго остаться, поэтому беспомощно смотришь, как он расстёгивает ремень и три пуговицы на твоих штанах. После короткого взгляда эта участь настигает и ширинку. Пальцы оттягивают резинку белья, и с твоих губ срывается сдержанный выдох. Парень улыбается и спрашивает: — Тебе нравится… эта музыка? — Недолюбливаю любой шум. Не хочешь смотреть на его наверняка вмиг озадаченное лицо, только откидываешь голову и напряжённо смотришь в потолок, боясь шелохнуться. Вообще не знаешь, что делать. Твои губы трясутся, а рука сжимает его кисть. Радужные черви, это ж его кисть! Когда ты уже хочешь сказать что-то колкое и даже чуточку язвительное, что, возможно, хоть немного расслабит тебя, чувствуешь жаркое скользящее прикосновение и выгибаешься. Слышишь собственный стон и не к месту представляешь последовательность мест, к которым спешит твоя кровь. Чилви задумчиво оглядывает тебя, и вы встречаетесь взглядами. Он удивлён? И возбуждён. Медленно прикрываешь глаза. Он не двигается, только смотрит на тебя. Нет, срываться и нервно дрочить перед ним ты сейчас не будешь. Блондинистый засранец ждёт, медленно зовёт тебя по имени и, изучая, настойчиво проводит по головке языком, слизывая давно выступившую смазку. Тихо рычишь и произносишь: — Чилви, что ты… Он быстро облизывает руку и крепко обхватывает ею ноющий член. Берет быстрый темп, в котором ты без лишних слов задыхаешься, непривычно для себя громко стонешь и кончаешь всего после пары десятков движений. Хочется провалится ещё глубже под землю, только не слышать помимо шелестящей музыки что-то ожидаемо-неуместное. Слава всем чертям, фраза не содержит чего-то неудобного. Только если чуть-чуть. — И кто вызвал это… изменение метки?.. Молчишь. То же самое мог бы спросить и ты. Теперь придётся изощряться на что-то поинтересней. — Не поверишь, какой-то человек. Это… не так важно. Знаешь, я вообще к музыке раньше был равнодушен, но недавно услышал ваше выступление, и меня до сих пор не отпускает восхищение от звуков твоей флейты. Говорить о наболевшем за неделю не хочется совсем. Потом о чувствах своих расскажешь. Но только если это самое «потом» будет. Прежде, чем поступит следующий вопрос или, упаси тебя единороги, утверждение, почти решительно целуешь музыканта. Если честно, ты не так часто спал с кем-то. Все времени да желания не было. Последний раз около полгода назад. М-да, ты даже стесняешься немного. А вот Чилви явно наслаждается ситуацией. Глупо ли надеяться на какие-то чувства? Возможно. Просто приятное времяпрепровождение. Да и что только в вашей встрече не могло ему льстить? Завалился в гости, напоил, заставил выговориться, растормошил чувства, а затем успокоил. Это ж всего лишь пятиминутный недоминет. Твоя награда за то, что сделал, так сказать. Но, вопреки твоим мыслям, парень не прерывается на разговоры, а отвечает на поцелуй и цепляется за твои плечи. Целует в отличие от тебя торопливо и терпко. Тут же загораешься. Шепчет что-то о спальне. Подхватываешь его ноги и несёшь в другую комнату. Угадал, это спальня. Добро пожаловать в программу «халявная ебля», и-и-и-иии у нас есть победитель! Кхем. Нет, идиот, это не поможет. Нависаешь над ним и покрываешь шею поцелуями. Пытаешься навсегда запомнить его запах. Слышишь ваше довольно громкое молчание, заполненное кроме шороха, ещё и почти неслышными отголосками звуков из гостиной. Чувствуешь горячее сбитое дыхание на своих волосах и не хочешь когда-либо уходить отсюда. Ведь скорее всего уже не вернёшься. Снимаешь растянутую футболку с парня и оглядываешь стройную талию, гладкую кожу. Сейчас он твой, и внутри все трепещет. И, наконец, расстёгиваешь на пару с Чилви свой рабочий костюм, тяжёлый со всеми своими полными карманами и, оказывается, очень неудобный. А как же тебя возбуждает то, насколько судорожно скользят по кожаной поверхности бледные пальцы, пытаясь найти многочисленные застёжки, не оторвав хозяина от поцелуя за ухом. Как нетерпеливо приоткрываются искусанные губы, когда парень всё-таки отстраняется и возится с одним непослушным ремешком. И то, как горят его глаза, когда ты сбрасываешь на пол рабочую одежду, а потом стягиваешь с себя лёгкую водолазку. Ты вновь на пределе. И близок к сумасшествию. Вы обнимаетесь, прижимаясь друг к другу как можно сильнее. И от одного только прикосновения кожа к коже тебя пробивает током. Устраиваясь между его ног, не собираешься отпускать. — Килв, трахни меня, — довольно стереотипно шепчет на ухо. — Трахнуть или выебать? — подыгрываешь его пафосу. — Сначала трахни, а потом выеби, — тихо и неровно стонет Чилви, отчего ты чуть ли не срываешься. Парень почти беззвучно хныкает сквозь поцелуй, когда ты торопливо расстёгиваешь его брюки, освобождая от тугого пояса. Послушно поднимается, когда стягиваешь одежду к ногам, впивается в твои губы, когда вещь оказывается на полу. Оглядывая узкие бёдра, едва ли можешь скрыть восхищение. Кошечки, какой же он красивый! Прикасаешься к нему руками сквозь ткань белья. Он выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких тебе в губы. Оказывается, такое нехило возбуждает. Проводишь рукой по напряжённому органу, и с губ парня срывается глухой стон. Этот звук… Смотрит на тебя сквозь ресницы, ложится и тянет к себе. Избавляешь вас от остатков одежды и вновь прижимаешься всем телом к нему. Изводишь Чилви поцелуями и прикосновениями до тех пор, пока он не заскулит и невнятно не позовёт тебя по имени. Теперь можно решительно отстраниться и вопросительно посмотреть. Этак с минуту. Его зрачки так расширены, что радужку отсюда не разглядеть. Парень понимает не сразу, и его метания от недоумения к испугу приносят тебе удовольствие маленькой пакости. Отвечает хрипло, раздосадовано кинув в тебя подушкой: — Нижний ящик комода. Когда ты находишь среди небольшого арсенала для взрослых игр извечные смазку и презерватив, замечаешь, как Чилви с интересом в тёмных сейчас глазах за тобой наблюдает. Игнорируешь. Страшно привязаться, сложно отпустить. Ненавязчиво грустно на заднем плане. И ещё очень хочется разрядки. Медленно подходишь к кровати, надеваешь «резинку» и тихо приказываешь парню расставить ноги. Туманно, но доверительно смотрит и слушается. Довольный открывшимся видом, приближаешься, целуешь мягкие губы и, выдавив наугад смазку, прислоняешь ладонь между его ног. Проводишь пару раз по члену и слышишь редкие, но глубокие всхлипы. Вау, да? Ему приятно и, как он стремиться всеми способами показать тебе, хочется ещё. Замечаешь, что Чилви, видимо, не любит излишнюю болтовню, а стонет много и достаточно тихо, в каждой ситуации по-разному. Кажется, будто это получается случайно. Возникает ощущение, что его можно читать по этим звукам, как книгу. Чилви очень внимателен и чувствителен к деталям, и голос его такой же. Вернув внимание в реальность, вводишь палец, между медленными поцелуями наблюдая за замершим музыкантом; настойчиво поглаживаешь стенки, слушая рваные выдохи. А он, видимо, готовился к подобному. Не ты — так другой, кто нашёлся бы? Нет. Нет-нет. Перестань о подобном думать, дурень! Хватит опережать свои разочарования. Парень гладит тебя по плечам и талии, а потом достаёт до твоего члена. Добавляешь второй палец и сбавляешь темп до невыносимо медленного, на что Чилви извивается навстречу, смущается твоих редких взглядов и призывно и чуть просяще стонет, сминая простынь. Он хочет прикоснуться к себе, но ты прижимаешь тонкие запястья к подушке другой рукой. Он и не сопротивляется, только вызывающе смотрит и изучает. Желание в его глазах всё же сводит тебя с ума. Вынимаешь пальцы и придвигаешься ближе. Парень сначала не знает, куда деть взгляд, будто на самом деле этого не ожидал, а потом смущённо останавливает его на твоей шее. Упираешься лбом в его плечо и шепчешь что-то успокаивающее. Надавливаешь на проход, но там слишком туго. Пытаешься войти, но приносишь себе и парню дискомфорт. Тогда начинаешь медленно водить рукой по его члену, то сжимая его, то отпуская. Напряжение уходит. Парень постанывает и целует тебя в висок. Пользуясь случаем, резко входишь прямо наполовину, к своему стыду, не удержавшись от пары рваных толчков. Чилви громко шипит, а потом чуть расслабляется. Понимающе. Будто (а почему это не точно?) зная, что остановиться в такой тесноте неимоверно сложно. Но ты замираешь. Хоть он всё ещё прерывисто сжимает тебя до боли, невольно задумываешься, сколько раз в него входили так грубо, что он научился овладевать собой, не причинять себе и партнёру вреда. Стыдясь своей неаккуратности, прикрываешь ненадолго глаза и терпишь, покрывая его грудь поцелуями и поглаживая рукой член. Затем ловишь удивлённый и совсем чуть-чуть воодушевлённый взгляд, и твое лицо оказывается в его ладонях. Да-да, ты понял, ему нужен зрительный контакт. Так будет сложнее скрывать чувства. Хотя, о чем я вообще?.. Стонешь, когда Чилви окончательно расслабляется и подтягивается ближе к тебе. Ноги его обхватывают твою талию, а руки смыкаются за затылком. Он ощутимо сжимает тебя, заставляя выгибаться навстречу и быстро двигаться в жаре и тесноте. В эти моменты он аккуратно стонет сам, шёпотом прося о чем-то, восхищаясь чему-то и элементарно задыхаясь от ощущений. А в глазах его ты видишь всё, что у него накопилось: любовь и наслаждение, муку и печаль. Он тянет твою руку между вами. Ты обхватываешь его, растирая вновь выступившую смазку, и начинаешь водить во всей длине, смотря в его прикрытые глаза. На лбу выступила испарина, брови нахмурены, а губы всё так же открыты для поцелуев. Ослабшая рука касается твоего подбородка, но ты ловишь ее губами и облизываешь на его глазах, чувствуя на ней остатки своей спермы. Чилви беспомощно наблюдает за тем, как ты ускоряешь темп и сжимаешь зубы на его руке. Парень вскрикивает, выгибается и крепче обнимает, откидывая голову. Ощущаешь на его шее лёгкую вибрацию от протяжного стона. Чилви так сильно сжимается, что от ощущений у тебя пташки порхают на границе зримого мира, а рука его помогает твоей. Ты не можешь остановиться и уже просто вдалбливаешься в него, рыча и кусая угловатые плечи. Чувствуешь на своём животе его сперму, но он продолжает сжиматься для тебя. Едва осознав это, ускоряешься до предела и с парой мощных рывков судорожно кончаешь. Проходит долгая минута, в течение которой вы не двигаетесь, только восстанавливаете дыхание. Ещё чуть-чуть, и стоит замкнуться в себе. Но пока можно насладиться этой открытостью и пониманием. Настоящей близостью. Насколько ты спалился в этой игре? И игра ли это? Вы лежите, держась друг за друга, но ты вдруг замечаешь в его теле крупную болезненную дрожь. Аккуратно выходишь и почти испуганно смотришь на прикрытое ладонью лицо, думая, что он плачет. — Чилви, что случилось?.. Я сделал что-то не так? Парень едва заметно мотает головой и говорит: — Опять… Музыкант ошалело убирает руку от лица, и на покрасневшей коже ты видишь как и прежде распущенный цветок. Сердце делает ровно пять сальто в секунду, а потом замирает на несколько. То есть как это так? Поглядев минуту в переполненные чувствами глаза, любуясь искренней растерянностью, ты робко, а затем во все свои двадцать девять улыбаешься, целуешь в покусанные губы и указываешь на запястье: — А я тебя. И так хочется кричать от радости, и воздух от этого трясется у твоих губ в нерешительности, то судорожно вылетая, то с силой наполняя лёгкие. И всё-таки, ты пусть и простой, как крестики-нолики, но самый счастливый человек на планете!*** Чилви
Однажды все мы понимаем, что путь, который мы избрали, верный. Ты, например. Большую часть жизни тебе было чуждо происходящее вокруг. Ранний уход от отца с первым соулмейтом, шаткая карьера музыканта, сплетни, бары, вечеринки и быстрые перепихи в периоды после того, как ты упускал из рук очередную Любовь. Твоя серьёзность никак не спасала от глупых поступков, наоборот, она взращивала все неудачи до бессмысленной драмы, избежать которой становилось всё сложнее. Меланхолия полюбила тебя, а ты с ней свыкся. Все было неправильно. Твоя метка не должна была столько раз меняться, яркие краски жизни не могли так быстро угаснуть, а любовь к музыке ослабеть. Столько раз ты обещал себе, будучи ещё зелёненьким студентом с вагоном мечтаний и планов, что будешь ценить каждый момент, каждый глоток кислорода в своей жизни, а теперь чувствуешь, что она и не твоя вовсе. Неправильность ты видел и в своих отношениях. Да и как можно считать правильной невзаимность? Позволял собой пользоваться, иногда даже избивать, а сам трепетно любил, не в силах уйти от инстинктов. Тебя обманывали всегда. Все бывшие менеджеры, любовники и редкие требовательные любовницы, фанаты и «друзья» по барам, а ты не мог иначе. Не мог пользоваться, не мог не отдаваться полностью, не мог не любить. До сегодняшнего дня ты доверял только своей группе. Мог любоваться их недостатками и с лёгкостью принимать их, ведь самым необоснованным «почему-то» осознавал, что там никогда не бросят. А сегодня ты впустил в душу нового человека. Этот безобидно-нервный, взъерошенный, как какой-то зверёк, парень беспечно лежит рядом с тобой, и сейчас кажется, что всё не может быть иначе. Ты ждал именно этого утра. Настолько спокойного, чистого и свободного. Кучка ваших вещей, собранная в углу, ночной режим кондиционера, на котором была вновь поднята температура, кроме этого незаметно выключенная ещё со вчерашнего дня стереосистема и даже покрывало, принесённое гостем из соседней комнаты, вызывали улыбку. И этому настроению не помешают ни боль в теле и голове, ни припухшие глаза, ни похмелье. Идёшь в ванную, где минут пятнадцать пытаешься проснуться под контрастным душем, а потом чистишь зубы порошком и слегка улыбаешься своему помятому отражению. Оставляешь на раковине новую зубную щётку для Килва и уходишь. Парень ещё спит, да так невероятно близко (подойди и рукой достанешь), что весь мир сужается до этой квартиры. Пришаркиваешь нашедшимися тапками на кухню, чтобы приготовить какой-нибудь еды. Глупо улыбаешься, слыша его пробуждение: тихий зевок и медленный топот до ванной. В какой-то момент жизни ты понял, что человек становится собой, как только получает то, что ему нужно, поэтому с недавнего времени ненавидишь своё утреннее внимание к ночным гостям. Однако этот раз иной. Сейчас это важно. Хочешь узнать, какой он человек, что чувствует сейчас и, наконец, говорил ли правду вчера. Тебе немного не по себе от собственного недоверия и неизвестности. Если всё было искренне, ты сможешь измениться, как и подобает таким прекрасным утром, а если нет, рискуешь снова закрутиться в своём порочном кругу безответности. Это вот действительно страшно. Настолько задумываешься, что не слышишь его прихода, а замечаешь только тёплые прикосновения. Торопливо снимаешь с огня уже приготовленные грибы, выключаешь плиту и разворачиваешься к Килву. Тот расслабленно обнимает тебя, выдыхая в шею и целуя щёку. — У тебя выходной? — от мыслей о неопределенности голос кажется грустнее, но ты тут же замечаешь и исправляешь это. — Ага, да и сезон сейчас ненапряжённый, бури не позволяют собирать новый материал для изучения, сиди в лаборатории да копайся с тем, что есть… Вы очень разные. Накладываешь еду и приглашаешь Килва за стол. Тихо доедаете завтрак и минуту как-то напряжённо молчите. Тебя это угнетает, поэтому вздрагиваешь, когда парень начинает разговор: — Не, я так не могу. Чилви, давай объяснимся… Облегчённо выдыхаешь, подходишь к нему и хочешь поведать о своих планах, но тебя опережают: — Я люблю тебя. Килв поднимается и зарывается носом в твои отросшие волосы, а ты удивлён и не можешь сдержать улыбки. Да, все вроде хорошо. — Переезжай. — Чилви… — слышишь длинный и поистине веселящий вздох с его стороны. — Хоть мы и соулмейты, тебе не нужно ли привыкнуть ко мне? Вдруг мы завтра же поссоримся, зачем нервы-то мотать с переездами… Около двух третьих отношений в наше время заканчивается в течение двух месяцев… Если потом они начнутся из-за нашей… связи, будет ещё веселее. Не подумай, я-то готов, просто… стоит поберечь силы. Сконфуженно опускаешь взгляд, но не голову и улыбаешься ещё шире. Твою разросшуюся из песчинки привязанность не остановить логикой. — И, кстати, с меткой не будет проблем? Все же её увидят. — Знают только из группы. Из поклонников же никто не мог так быстро заметить изменения, так что я спасён от встревоженных толп с вопросами. Спасибо тебе, Килв… И ещё… На самом деле, мне скоро нужно собираться на подработку. Сольно меня тоже хотят слушать. — И я, знаешь, не прочь ещё раз послушать тебя, кхем… сольно. Но да, конечно, сейчас же уйду. Переводишь взгляд с мигающих этажей лифта на задумавшегося Килва. Нахмуренные брови, красные от прохлады губы, громоздкие рабочие очки на шее. И ведь именно с этими замысловатыми застёжками на жилете ты возился вчера. Эти невообразимо цепкие тёмные глаза, смотревшие из глазка двери, неумолимо заинтересовали тебя, когда ты собирался напиться и страдать в одиночку. Даже имени своего не сказал. Подумал, помнится, знает — здорово, не слышал — плевать. Неважен тогда был и очевидный факт наличия у Килва соулмейта. Настолько хотелось сделать что-то для себя. Хотелось отвлечься от отношений. А теперь ты почти веришь в их осмысленность. Да и в счастье тоже. Невероятно. Всё ещё боясь быть навязчивым, тихо спрашиваешь: — Придёшь сегодня вечером? А в ответ на тебя смотрят добрые и при этом смеющиеся глаза. Парень снова указывает на свою метку. Пара ломанных движений бровями, чуть замедленный оскал и низковатое, но отчетливое: — Жди. Чувствуешь секундный поцелуй, а внутри все уже заметно трепещет. Килв разворачивается и бодрой походкой заходит в лифт, направляющийся вниз. Торопливо улыбаешься, когда он разворачивается и смотрит на тебя. Всего секунда до закрытия дверей. Но он замечает, опускает взгляд и улыбается сам, отчего твоё сердце подпрыгивает, а пальцы сильнее сжимают футляр с флейтой. Да уж, сердца так и норовят развлечь хозяина какой-нибудь чувственной аритмией. Ну да ладно. Почему-то ты готов к этим странным ощущениям. Нет. Не так. Ты готов ко всему, ведь сегодня (а может и не только сегодня) тебя обнимет твой настоящий соулмейт. Правильный. Тот, кто тоже любит тебя.