Тонкостенная игрушка

Его привезли утром. В районе десяти. Я видел, как одна из медсестер медленно вела его по коридору к палате. В свободной руке у нее была тощая спортивная сумка. На плечи моего нового пациента была накинута легкая черная куртка из какого-то мягкого материала. Он буквально вцепился в руку сопровождающей медсестры, и было видно, что ей приходится почти нести его. И хотя выглядел он очень худым, что, впрочем, не удивляло, я направился к ним, чтобы помочь. – Павел Андреевич, – первой на мое появление отреагировала медсестра. – Доброе утро. – Доброе, – я кивнул. – Здравствуйте, – чуть повернувшись, прошелестел пациент. В груди неприятно екнуло: на меня равнодушно смотрел парень лет девятнадцати-двадцати. Ввалившиеся щеки, черные синяки под покрасневшими тусклыми глазами. Потрескавшиеся губы. И растрепанные белые, кажется, крашеные волосы. Такие молодые пациенты появлялись здесь редко. Обычно постояльцами хосписов бывают старики, за которыми некому приглядеть. Да и вообще, наблюдать за смертью молодых тяжело даже тем, кто видит смерть часто. К такому не привыкнуть. – Я помогу, – я подхватил парня под другую руку. – Нормально? – Спасибо, – тот едва заметно кивнул. Все его движения были медленными, заторможенными. И давались с очевидным трудом. Ничего необычного для последней стадии... Что у него? Кажется, вчера я... Да, точно. Лейкоз, четвертая стадия. Острый. Весьма неутешительная картина. Прогноз – две-три недели. Может, меньше. Даже, скорее всего – меньше. Странно, что он мог идти. Что я тогда не посмотрел – год рождения. Хотя с другой стороны я был занят тем, что выбивал дополнительную партию обезболивающих и других жизненно необходимых для хосписа препаратов. Хорошо, что неделю назад волонтеры привезли несколько коробок подгузников, вату, салфетки и еще по мелочи для гигиены. Иначе пришлось бы туго. Порой доходило до того, что персоналу лично приходилось скидываться на все эти предметы. Размышления мои прервал голос медсестры: – Ничего-ничего, – успокаивающе говорила она. – Не волнуйся. Придем сейчас, я дам платки. Умоешься потом. Я повернулся. Из носа у парня шла кровь, заливая губы и подбородок. – Ну-ка, – я остановился, залез свободной рукой в карман халата и достал упаковку салфеток. Вынул одну и прижал к носу пациента. Отпустил его руку и велел: – Держи сам, – и, дождавшись, пока он заменит мою руку своей, обхватил его за талию, поддерживая. Дальше все обошлось без приключений. Мы спокойно дошли до палаты – одной из трех одноместных. – Я думала его в пятую, – Марина посмотрела на меня с удивлением. – Эта же для... – Ничего, – прервал я ее. – Здесь тоже будет хорошо. Не хотелось помещать парня к двум старикам, один из которых был почти совершенно невыносим. Раздели мы его в две пары рук быстро. Марина занималась кроссовками и джинсами, а я курткой и толстовкой. – Холодно, – парень поежился и обхватил себя худыми руками. Кожа у него была вся в синяках и небольших красных точках. – Давай под одеяло, – я помог ему залезть в койку и укрыл. – Марин, – я обернулся к медсестре, которая складывала вещи, – градусник принеси. – Сейчас, – она кивнула и вышла. А я присел на край кровати и поинтересовался: – Как самочувствие? – Не знаю, – парень прикрыл глаза. Под носом у него осталась не до конца стертая кровь. – Живот болит. Суставы. Тошнит. – Чуть запрокинь голову, – попросил я. Он молча послушался, а я аккуратно ощупал лимфоузлы. Они были увеличены. Ожидаемо. – Если сильно болит, можем поставить капельницу, – я осторожно коснулся его плеча, прикрытого одеялом. – Нет, – неожиданно резко отреагировал парень. И уже тише добавил: – Не надо. Спасибо. Из тех, кто ни при каких условиях не принимает обезболивающее? – Хочу нормально соображать, – он словно прочитал мои мысли. – Мы так и не познакомились, – я протянул руку. – Ваше имя я слышал, – парень неуверенно подал мне горячую ладонь. – А твое как? – я действительно не помнил. – Серафим, – его пальцы в моей ладони чуть подрагивали. – Можно Сим. – Есть какие-то пожелания? – поинтересовался я. – Насчет? – Сим вяло глянул на меня, опуская руку на одеяло. – Любые, – мне почему-то хотелось сделать хоть что-то, хотя я отчетливо осознавал, что парню не помочь. – Ну, типа... – он погладил пальцами складку на одеяле. – Круто, если здесь есть, что почитать. Библиотеки у нас не было. – Принесу тебе завтра, – пообещал я. – Что именно хочешь? – Кафку, – озвучил Сим. – Я не читал «Лабиринт». Будет обидно, если... – он дернул плечом и замолчал. – Не проблема, – улыбаться с ним было сложно. Разговор прервала вернувшаяся с градусником Марина. А у меня зазвонил телефон. Так что я попрощался и пошел улаживать дела с «Фентанилом». *** Книгу мне пришлось купить. Причем сделать это удалось только спустя три дня – за это время умерло два человека, приехала комиссия из министерства и привезли троих новых пациентов. Но к Симу я заходил каждый день. Помимо, разумеется, обхода. В процессе этих недолгих бесед я узнал, что он успел поступить в университет и даже отучиться семестр. Что из семьи у него только отец, имеющий серьезные проблемы с алкоголем. С ним Сим не общался уже пару лет. И еще одно. Разговор у нас тогда зашел о личной жизни. И Сим вдруг сказал, что гей. Вернее, как он выразился, «голубой». Сказал это с каким-то непонятным злым вызовом. А потом невесело добавил, что жалеет. И на мой вопрос «почему» промолчал. Откровение меня не удивило. Я слышал много разного. Умирающие часто делятся очень личными вещами. Но здесь... Здесь был момент, о котором, я знал, думать нельзя. Хотя получалось это откровенно плохо. А Симу становилось заметно хуже. Закономерно хуже. Но быстрее, чем я предполагал. Хотя в таких случаях это уже не должно быть важно. Для меня – было. *** На обложке купленной мной книги был изображен искаженный циферблат. Всю иронию этого я понял только тогда, когда подходил к палате. У двери меня нагнала Марина. – Павел Андреевич, – она тяжело оперлась рукой о стену. – Как раз вас хотела найти. По поводу Цветкова. Я машинально оглянулся на белую дверь палаты и кивнул. – Слушаю. – Мальчик от обезболивающего отказался, – Марина смотрелась обеспокоенной. – Вы знаете? – Он мне сказал, – я кивнул. – Он от боли плачет, – резко бросила медсестра. – На вашем месте, я бы... – Это личный выбор, Марин, – я повертел в руках книгу. – Я могу только поговорить. Но заставлять – сама понимаешь. – Да понимаю я, – она вздохнула. – Простите. Пойду на обход. Я в ночную сегодня. – Ага, – я кивнул и толкнул, наконец, дверь. Серафим лежал ко мне спиной – лицом к окну. Сквозь опущенные жалюзи пробивался свет фонаря, освещавшего парковку перед зданием. Тускло горела настольная лампа. Я обошел кровать, заглянул парню в лицо, чтобы проверить, спит он или нет. Темные ресницы дрогнули, Сим приоткрыл покрасневшие веки и хрипло прошептал: – Здравствуйте. – Не спал? – поинтересовался я на всякий случай. – Не, – он тяжело сглотнул. – Просто... – Хорошо, – я присел на край кровати. – Расскажи, как чувствуешь себя сегодня. – Температура, – Сим медленно моргнул. – Кровь еще из горла шла. Живот болит. И... Простите. Говорить ему явно было тяжело. Он еле разлеплял сухие губы. – Не напрягайся, – я осторожно коснулся его шеи, ощупал увеличенные лимфоузлы. – Я принес книгу. Могу тебе почитать. Если хочешь. Мой рабочий день закончился еще полтора часа назад, но уехать домой... Со мной случилось то, что не должно происходить с врачом – я привязался к пациенту. К умирающему пациенту. К пациенту, которому осталась пара дней. Потому что я видел новые анализы. И слово «привязался» было враньем. – Сим, – я осторожно сжал его ладонь в своей. – Да, – я скорее просто увидел движение губ, чем услышал ответ. В любом случае, я просто раскрыл книгу и начал читать, постепенно увлекаясь происходящим на страницах. А когда оторвался, чтобы в очередной раз смочить губы Сима водой, увидел то, о чем мне говорила медсестра: из-под его прикрытых век катились прозрачные крупные слезы. Я такое видел. И не один раз. От боли не только плачут, но и кричат. Но никогда раньше мне не было так... Я бы не назвал это болью. Скорее безысходностью. Болезненным глухим пониманием собственного бессилия. Лучше бы он кричал. Или плакал в голос. Такую боль мало кто может терпеть молча. – Почему ты не хочешь обезболивающее? – я спросил это в пустоту, не надеясь на ответ. Но Сим вдруг коснулся пальцами моего запястья и потянул. Я, не совсем понимая, что ему нужно, подал руку. И почувствовал, как к коже прижались шершавые, чуть влажные от воды губы. *** Он умер следующим утром. Тихо, не приходя в сознание. Так и не согласившись на обезболивающее. А я, глядя как вывозят из палаты накрытую простыней каталку, в первый раз чувствовал, как влажно печет в глазах. – Павел Андреевич, – рядом стояла одна из медсестер – Кира, судя по бейджу. – Там волонтеры. Подгузники привезли. Колеса каталки тихо шуршали по плотному линолеуму. Я кивнул и пошел за девушкой. В другую сторону.