×××
Ясное небо за окном, неясные мысли в голове — это все, что есть у Мин Юнги на данный момент. Эта погода совершенно не сочетается с вялым, подавленным Юнги. Он слишком устал от этой жизни, чтобы радоваться; слишком бессилен, чтобы быть счастливым. Однако и рядом с ним есть маленький лучик солнца, придающий его жизни смысл; причина, по которой он все еще не удавился в своей же квартире. Чимин. Который раз в день Мин сидит перед окном, безучастно смотря на абсолютно чистое небо. Оно кажется ему отвратительным, до тошноты уродливым. Чимин подкрадывается сзади, обнимая старшего со спины и положив ему голову на плечо. Мин остается неподвижным и сейчас, даже не отводя взгляда от точки, которую уже давно прожег бы взглядом. Пак последовал примеру Юнги: стал любоваться небом. — Ни единого облака. Не правда ли, красиво, хён? — произнес младший чуть тише шёпота, но он без капли сомнения был уверен, что парень в его объятиях услышит, и улыбнулся. Его кошачьи глаза тоже улыбались. Он — тот свет, то солнце, что освещает серые будни Мин Юнги. — Омерзительно, — с ноткой скуки выдал Мин. — Что здесь может быть красивого, чем можно восхищаться? Почему все так с ума сходят по небу? — Может, они ищут в нем свободу от проблем, которые навалились на них? — осторожно предположил Пак, с грустью взглянув на Юнги. — От проблем не избавиться, их невозможно избежать. Каждый по горло в этом дерьме, — монотонно высказал старший, все-таки посмотрев на Чимина. — Единственная красота, которую я вижу сейчас — твои глаза. Они намного красивее какого-то там неба. От этих слов на лице Чимина вновь засияла улыбка, по сравнению с которой солнце и рядом не стояло. Юнги был равнодушен ко всему его окружающему, однако, он не мог устоять перед этой теплой улыбкой Пак Чимина, которую так любил. Все было для него серо и мрачно, но это парень спасал его от темных мыслей, заполоняющих его голову, когда он один на один со своим разумом, до невыносимой боли. Он безумно любил этого паренька, потому не мог отвергнуть его, не мог оставить его одного. Еще недавно залитая светом комната к вечеру наполняется дымом, резким запахом сигарет и подавленностью. На улице уж непроглядная тьма, и даже фонари не горят, только окна в многоэтажных домах; а сигаретный дым делается все гуще и гуще с каждой минутой. Атмосферу меланхолии и отчаяния нарушает светловолосый парень. Он заходит в комнату, кашляя и отмахиваясь рукой от дыма, который в ту же проклятую секунду окутал его с головы до самый ног. Чимин уверенно устремился к окну, он хорошо знает эту комнату. Пак заходит в нее чуть ли не каждую минуту даже вопреки тому, что Юнги не любит, когда кто-либо то ни был, возникает в его комнате. — Юнги-хён, не уж-то решил задохнуться здесь? — Чимин открыл окно, в комнату подуло весенней свежестью и прохладой. — Даже если бы и задохнулся… Будто кому-то есть до этого дело? — равнодушно произнес Мин Юнги, туша не первую, но и, наверняка, не последнюю, сигарету. — Не говори так, — голос Чимина, такого нежного и бархатного, вдруг стал серьёзнее. — Ты — все, что у меня есть, и все, в чем я нуждаюсь. Не успел старший и посмотреть на него, как угодил в объятия. Он так сильно его обнял, что казалось, будто они больше никогда не увидятся. Чимин всегда его так обнимал, словно Юнги прямо сейчас уходит от него, но идти-то ему некуда. Мин знал и верил, что в каждом объятии может таиться прощание. — Я чертовски сильно не хочу тебя терять. Разбей мое сердце. Разбей его сто раз, если хочешь. Оно все равно всегда будет принадлежать одному тебе. Останься… Просто останься, когда другие уходят, — в его голосе играла мелодия в миноре, на глазах медленно появлялись слезы. Он обнимал его будто в последний раз. — Я знаю. Я не уйду, пока ты меня не вышвырнешь, — с присущей ему грустью в голосе, сказал Мин и погладил младшего по спине, утыкаясь в его светлые волосы. Они пахнут корицей, Юнги любит корицу. — В таком случае, ты не уйдешь никогда. Юнги пишет книги. Они мрачны донельзя, окутаны тьмой и туманом. У него собралась некоторая аудитория постоянных читателей, которая чуть ли не боготворит их. Но это совсем не то. Юнги главное то, чтобы они нравились Чимину. Он пишет для него. Пак Чимин, как обычно тихо, прокрадывается в комнату старшего; однако, Юнги все равно краем уха замечает шорохи за спиной, но не подает вида. На этот раз здесь свежо, как никогда раньше, и пахнет корицей, а на столе нет пепельницы, будто ее там и никогда ее было, что приятно удивило Чимина. Он поклялся себе совсем недавно, что когда-нибудь просто вышвырнет ее в окно, если только она не исчезнет сама. Светловолосый парень тихонько целует второго в щеку, заставляя того, сурового и невозмутимого еще момент назад, невольно улыбнуться самой легкой улыбкой. — Над чем работаешь, хён? — интересуется Пак, положив голову на плечо старшего, и заглядывает в монитор. — Над новой книгой, — Мин посмотрел на Чимина самым нежным взглядом, которым, наверняка, еще ни на кого и никогда не смотрел. Он придвигает ноутбук поближе. Он хочет, чтобы тот прочитал. Глаза младшего тут же начали бегать по строчкам; чем дальше, тем больше взгляд его смягчался и мерцал свет в глазах. Этот текст был не таким, как прежние: он был мягким на ощупь и на слух, сочетался с нынешним временем года как никакой другой. Прошлые его произведения были похожи на суровую зиму с завывающей грозной метелью и глубоким снегом, из которого ты не выберешься живым, ты утонешь в нем будто в океане, совсем один; а это будто написал другой человек, его полная противоположность. Мин внимательно изучал реацию Чимина, не сводил с него взора. Наблюдал за каждым, даже самым маленьким и кротким, движением парня. — Хён, — ему будто хватало воздуха, и потому, это единственное, что ему удалось сказать. — Это замечательно. Оно отличается от предыдущих. — Стараюсь, — ответил Юнги, кротко улыбаясь, узнав, что он не стоит на месте. — В тебе открылся тот нежный трепетный цветок, которым ты являешься, — Чимин улыбается самой что ни на есть искренней улыбкой, и кошачьи глаза его улыбаются. Сегодня невероятно ясный день. — Весной в каждом из нас просыпается маленький человечек — очень нежный и ранимый, жаждущий солнечных лучей, улыбок и объятий, — задумчиво произнес Мин, глядя на окно. За окном, на улице, птицы пели свои песни, когда-то противные Юнги, как и чистое небо, которое сейчас чертовски приятное. Солнце уже высоко над землей. Его лучи наполняют комнату своим светом, и так и блещут в глаза, заставляя невольно щуриться. Он спасен, но спасло его совершенно не это. — Знаешь, что, Чимин? — сказал, наконец Юнги. — Я влюбился. Нет. Я до смерти без памяти влюбился.×××