Связь'

— Стой. Остановись. — Мудрости не хватает времени. Неа упрямо движется вперед, плутая по знакомым коридорам с пугающей скоростью. Почти все пали, не ожидая удара от ближнего. Нои тоже могут умереть, если знать, куда бить. Спешит, огибая короткими путями знакомые места, ныряет в темноту, лишь пепельно-белые волосы сияют едва видным светом. Любой бой — это не его стезя; проникать внутрь, разрушать сознание, копаться в слоях бездумного бормотания, искать суть — вот, для чего существует он. Сталкиваться один на один с вышедшим из-под контроля Неа равносильно самоубийству. Он еще не нашел его. Совсем рядом разлетается на куски стена, отбрасывая мужчину в глубину комнаты. Чья она? Шерила? Трисии? Филдера? Деревянные обломки мешаются с каменными осколками, дорогие убранства накрывают, подобно защитному пологу. Времени нет крутиться на одном месте. Тело саднит от небольших ранений, доставляя большие неудобства. Мудрость привык, что вблизи всегда находится Граф, заботящийся о нем, словно о родном ребенке. Вдалеке раздаются проклятья Уз. Кажется, они успешно сопротивляются своему брату, хотя это лишь на время. Неа невероятно силен, словно треклятое четырнадцатое место собрало в себе лучшее от каждого Ноя. — Джойд! Джойд, Джойд, Джойд! — собственные мысли путаются, мешаясь в тягучую кашу с остатками голосов в поместье. Меркнут, становятся тише, исчезают. Для него это равносильно сумасшествию — кара, которую обязан нести при каждом перерождении. Он потерял контроль над собой, принимая последнюю ненависть и боль братьев. Очередной взрыв сносит Мудрость с ног, вдавливая в пол. Из всех он самый слабый в физическом плане, не так искусен в бою. Остается лишь бежать. Каменная пыль раздирает горло, глаза горят от мелких осколков, ладони содраны до мяса. Обеденный зал встречает глухой тишиной и кровью, растекающейся поглощающим озером под ногами. Узы, словно тряпичные куклы, коих оба так любили, покоятся на полу, сцепив пальцы. Всегда вместе, проходя даже чрез границу смерти. Мудрость больше не слышит их, лишь решительность, мелькающую в голове Неа: оглушающую, давящую изнутри. Игры в кошки-мышки оканчиваются. Осталось несколько минут. Прости, Джойд. Рыбалку в пруду придется отложить. Мудрость изящно уворачивается от первых нападений, изгибаясь, словно цирковой артист. Он всегда с восхищением касался этого тела, завороженно вглядываясь в россыпь мелких шрамов. Именно он заставил полюбить это тело, защищая от всего. Воздух вокруг искрит от напряжения; каждый ждет, что другой совершит ошибку. Ноги скользят по густой крови, меняя траекторию приземления. Нужно еще оттянуть время. В особняке еще остались Нои. Мудрость чувствует Ковчег, но оставшиеся голоса не растворяются за зеркальной поверхностью дверей. Приближаются, словно специально ищут встречи с восставшим братом. «Нет», — проносится в голове Мудрости, замечая за собой почти рассыпавшиеся тела Уз. Пытаясь в последний момент увернуться, приподнимается над полом, и в эту же секунду осознает — ошибку первым совершил он. Тело окутывает жаром, покалывающей болью отдаваясь в кончиках пальцев. На мгновение мужчина слышит полный грусти голос Неа в своей голове. Неа не улыбается, спешит отвести взгляд, вытаскивая меч из худого тела. Вот, что происходит на самом деле, Четырнадцатый. Твоя тайна, она… Мудрость закрывает глаза, больше не чувствуя саднящей боли; сейчас пред ним раскинулись горизонты бесконечного количества знаний, накопленные его предшественниками за тысячелетия. Спины касается что-то теплое, смягчая удар об пол. Зачем ты пришел? Ты должен был уйти с другими. — Неа! — крик, наполненный сильнейшей злобой, повисает в зале плотным шлейфом. Мудрость улыбается, в последний раз касаясь любимых волос.

***

— Вайзли. Черт тебя возьми, Вайзли, вернись на грешный Ковчег! — в сознание отдаленно проникает до боли знакомый голос. Запах сигарет щекочет нос, окончательно выдергивая из медитативного сна. Паренек щурится, пытаясь ослабевшими пальцами натянуть повязку на глаза, скрываясь от слепящего солнечного света. Вновь эти воспоминания настигли его. Он давно знает о тайнах прошлого Мудрости и, к своему собственному негодованию, разделяет его боль. Удовольствие выглядит помятым, с остатками угля на щеке и жесткой щетиной, полностью преображавшей аристократа. Снова сбежал из-под надзора Шерила и бродил со своими «друзьями» в узких пыльных шахтах. Он никогда не понимал поток мыслей этого человека, да и, честно говоря, не хотел. Все, что было необходимо, они давно уже оговорили. — От тебя несет. — Вайзли клонится вбок, касаясь белоснежными волосами перепачканной ткани рабочих штанов. Сколько тысячелетий продолжается эта связь? Мальчишка не решается прыгать так глубоко в воспоминания, боясь раствориться в глубокой боли и печали своих предшественников. Прошлая связь закончилась трагедией, так и не получив огласки. В этой жизни Вайзли исправит ошибки своего потомка; терять было нечего, ведь эта история все равно продолжится со следующего перерождения, даже если столкнется с отказом. Тики молчит, раскуривая помятые сигареты. Совершенно не похож на аристократа из поместья Камелотов, как другие. Свободный, пользующийся сполна остатками человечности, игнорирующий расплывчатые правила. А еще так похожий на него. — Давно ты вернулся? — Мудрость тянется к сигарете, касаясь подушечками пальцев прогорающего пепла. Жжет. — Успел застать твои стенания, — широкая ладонь ложится на лоб, приглаживая волосы к влажной после медитативного сна коже. Вайзли не мог понять намерений Тики Микка: он не подпускал к себе, но в то же время с нескрываемым азартом дразнил его, приближаясь непозволительно близко. Их связь тянулась невидимой линией с давних времен, даже Графу неподвластно было ее уничтожить, как бы ему этого ни хотелось. И пусть Шерил, словно заботливый отец, защищающий своих детей, пытался оградить еще совсем юного Мудрость от своего безалаберного братца, все было тщетно. Каждую попытку Вайзли сбежать на очередную ловлю карпов в пруду или уехать на так любимые шахты Тики, Шерил пресекал на корню, отчитывая не его, а именно Удовольствие, но все равно в последствие терпел поражение. На все выговоры Тики лишь улыбался, попивая вино из высокого бокала, и украдкой бросал взгляды на Мудрость, разговаривая с ним мысленно. — Прошлый я сильно был привязан к тебе. Не дают его мысли спокойно спать. — Вайзли завозился, утыкаясь носом в смятую рубашку. От мужчины пахло потом, углем и алкоголем; пахло далекой родиной, по которой не желал скучать. Морщась от смеси едких запахов, мальчишка лишь теснее прижался к теплому телу, возвращая себе человеческий вид. Он говорит, что рыжие волосы и ненавистные веснушки придают большего очарования, чем контраст серой кожи и выбеленных волос. — Ты ведь не пушинка, — Тики насмехался в излюбленной манере, ему нравилось дразнить малышей вроде Мудрости. — Аллена терпел, и меня потерпишь. — О, снова ревность, Вайзли? Вайзли скрипит зубами, впиваясь ногтями в спину Тики. Пока он блуждал в поисках своего тела, Удовольствие непозволительно привязался к какому-то экзорцисту. Воспоминания о нем часто мелькали в чужих мыслях, раздражая Мудрость. Да, он ревновал, и даже не пытался скрыть. Ревновала и память Ноя, не только сам мальчишка, захлебывающийся в потоке незнакомых чувств. Сигаретный дым запутался в рыжих волосах, оставляя шлейф едкого запаха. Тики коснулся губами виска, отвлекая от роя раздражающих мыслей. — Тики Микк! Что ты делаешь с моим ребенком!? — шипящий голос за спиной Удовольствия отвлек парочку от своеобразного флирта. — Доброго утра, мой горячо любимый братец. Как спалось? В последнее мгновенье увильнув от цепких рук Камелота, Тики рассмеялся и лишь сильнее прижал к себе Вайзли, проскальзывая сквозь пол Ковчега. Связь связью, а ревнивых родителей еще никто не отменял.