Новогодний подарок

      Драко пообедал дома один, отпустил домовых эльфов и сел за стол писать письма.       Размышляя в одиночестве над письмами, он провожал каждый уходивший год.       Итак, он сел, открыл ящик письменного стола, вынул оттуда колдографию женщины, несколько секунд смотрел на нее и поцеловал. Потом, положив колдографию рядом с листком бумаги, он начал: «Дорогая Гермиона, ты, должно быть, уже получила маленький подарок, который я тебе подношу. Сегодня вечером я заперся один, чтобы сказать…»       Перо остановилось. Драко поднялся и стал ходить взад и вперёд по комнате.       Вот уже десять месяцев у него была любовница. Не такая, как другие, не женщина из театрального мира, не кукла, не с улицы, но женщина, которую он любил и покорил.       Он уже не был юнцом, хотя был ещё молод годами, и относился к жизни серьёзно, обладая умом положительным и практичным.       Он нашёл в себе, в своем сердце, большое и глубокое чувство, состоящее из любви, благодарности и тысячи тонких нитей, то из чего создаются прочные и долгие отношения.       Он вздрогнул от звонка… Открыть или нет? Но тут же подумал, что в такую новогоднюю ночь следует всегда открывать дверь.       Он взял палочку, прошел через огромное количество комнат, снял засов, повернул ключ, дернул к себе дверь. Перед ним стояла его возлюбленная, бледная, как смерть, опираясь руками о стену — Что с тобой? — спросил он тревожно. Она ответила: — Ты один? — Да. — Домовых эльфов нет? — Нет. — Ты никуда не собираешься? — Нет.       Она вошла, как женщина, которая была здесь не раз. Пройдя в гостиную, она опустилась на диван и, закрыв лицо руками, горько расплакалась.       Он встал перед ней на колени, пытаясь отвести её руки от лица, увидеть её глаза. — Гермиона, Гермиона, что с тобой? — повторял он. — Умоляю, скажи мне, что с тобой? Она прошептала сквозь слезы: — Я не могу так дальше жить… Он не понял. — Жить так?.. Но как? — Я не могу так больше жить… у себя… Ты не знаешь… Я никогда тебе не говорила… Это ужасно… Я больше не могу, я так страдаю… Он ударил меня сегодня — Кто? Рон? — Да       Это его удивило, он и не подозревал, что ее муж может быть таким грубым. Это был светский человек, всюду принятый, признанный, известный, так как у него была известная и прекрасная семья, весьма ограниченный ум и отсутствие способностей — словом, все, что необходимо, чтобы мыслить подобно всем благовоспитанным людям питать уважение ко всем предрассудкам приличного общества.       Казалось, он относился к жене именно так, как подобает в среде людей благодного происхождения.       Драко, сделавшись другом для Гермионы, получил право на «дружеское» рукопожатие, которым всякий, благоразумный муж удоставивает приятелей жены. Но когда Драко, побыв некоторое время другом, сделался любовником, его отношения с супругом Гермионы стали, как это водится ещё более короткими.       Он спросил: — Как это случилось?       Тогда она рассказала длинную историю, историю всей своей жизни с первого дня брака. Первая размолвка из-за пустяка, потом расхождения по любому поводу, возраставшие с каждым днём из-за несходства характеров.       Затем пошли ссоры, и наконец наступил разрыв, внешне незаметный, но бесповоротный; Рон стал придирчив, мрачен, груб. А теперь он превратился в ревнивца! Уизли ревновал Гермиону к Драко, а сегодня ударил её. Она прибавила твердо: — Я больше не вернусь к нему. Делай со мной что хочешь! Драко сел напротив нее, их колени соприкасались, и он взял ее за руку. — Гермиона, ты собираешься сделать большую непоправимую глупость. Если ты хочешь бросить этого придурка, сделай так, чтобы виновною стороной был он, чтоб не пострадала твоя репутация безупречной волшебницы. Она спросила, бросив на него беспокойный взгляд: — Что же ты мне посоветуешь? — Вернуться домой и терпеть эту жизнь до тех пор, пока ты не сможешь с ним расстаться, ну или получить развод, сохранив свое имя и честь. — Разве это не подло? — Нет, это разумно и осмотрительно. У тебя высокое положение в министерстве, имя, которое ты должна оберегать, друзья, которых надо сохранить, и родные, с которыми ты должна считаться. Она встала, все больше раздражаясь: — Ну, так нет же, я больше не могу, конец, все кончено! Потом, положив руки на плечи Малфоя и глядя ему в глаза, сказала:  — Ты меня любишь?  — Да!  — Правда?  — Да…  — Так оставь меня у себя… Он воскликнул:  — Оставить тебя у меня? Здесь? Да ты с ума сошла! Это значит потерять тебя навек! Потерять безвозвратно! Ты сумасшедшая! Она продолжала медленно и с достоинством, как женщина, сознающая все значение своих слов:  — Драко. Он запретил мне видеться с тобой, а я не желаю больше тайных свиданий. Тебе придется или потерять меня, или взять к себе.  — Моя дорогая Гермиона, в таком случае добейся развода, и я женюсь на тебе.  — Да, ты женишься на мне… года через два, а то и позже. Твоя любовь довольно терпелива.  — Подумай хорошенько. Если ты останешься здесь, он завтра же вернет тебя обратно, так как он, твой муж и на его стороне закон и право.  — Я не просила тебя, Драко, оставить меня обязательно здесь, я думала, что ты меня куда-нибудь увезешь. Я верила, что твоя любовь достаточно сильна, чтобы сделать это. Я ошиблась. Прощайте. Она повернулась и пошла к двери так быстро, что он успел удержать ее только, когда она уже выходила из гостиной.  — Послушай, Гермиона! Она отбивалась, не хотела ничего больше слушать; глаза ее были полны слез, и она шептала:  — Оставь меня!.. Оставь меня!.. Оставь меня!.. Он силой усадил ее и снова опустился перед ней на колени. Он приводил различные доводы и давал советы, стараясь доказать, как безумно и опасно ее намерение. Он не забыл ничего, что надо сказать, чтобы уговорить ее, и даже обращался к своему собственному чувству, стараясь найти убедительные мотивы. И так как она холодно молчала, он просил, умолял выслушать его, поверить ему и внять его совету. Когда он кончил, она сказала:  — Ты отпустишь меня теперь? Оставь меня, я хочу уйти!  — Полно, Гермиона!  — Пусти меня!  — Твое решение непоколебимо?  — Не держи меня!  — Скажи мне только: твое решение, безумное решение, о котором ты будешь горько сожалеть, оно бесповоротно?  — Да! Пусти меня!  — В таком случае останься. Ты хорошо знаешь, что здесь ты дома. Завтра утром мы уедем. Она встала, несмотря на его слова, и сурово ответила:  — Нет. Слишком поздно. Я не хочу жертв, мне не нужны подвиги самоотречения.  — Останься, я сделал то, что должен был сделать, и сказал, что должен был сказать. На мне больше не лежит ответственность за тебя. Совесть моя спокойна. Скажи, чего ты хочешь, я повинуюсь. Она опять села и, посмотрев на него долгим взглядом, спокойно сказала:  — Тогда объяснись.  — Как? Что я должен тебе объяснить?  — Все… Все, о чем ты подумал, почему твое решение так изменилось, и я увижу тогда, что мне делать.  — Но я вовсе ни о чем не думал. Я должен был предупредить тебя, что ты собираешься совершить безрассудство. Ты настаиваешь, — тогда я прошу своей доли участия в этом безрассудстве, даже требую ее.  — Неестественно так быстро менять свое мнение…  — Слушай, дорогая, здесь дело не в жертве и не в самоотверженности. Сначала я поступил, как человек благоразумный, который должен был предупредить тебя. Теперь во мне остался только тот, кто тебя любит. Приказывай! Сияя от счастья, она закрыла ему рот поцелуем и прошептала:  — Я солгала, дорогой, ничего не случилось. Мой муж ничего не подозревает. Но я хотела видеть, я хотела знать, как бы ты поступил… Я хотела… получить новогодний подарок… твое сердце, кроме другого новогоднего подарка — сегодняшнего ожерелья. И ты подарил мне его!.. Благодарю… благодарю тебя!.. Боже, как я счастлива!